Такова была та самая техника «себе на уме»: поддерживаем политику, но не лозунги, которая столь эффективно применялась Латтимором, ИТО и прокоммунистически настроенной шайкой интриганов в Госдепартаменте, и теми, кто повсюду всучивал Америке тех, кого сейчас уже повсеместно признали национальными врагами. Метод этот – вести коммунистическую пропаганду в привычных американских терминах – метод тонкий, коварный и психологически точный
[48].
Подобные статьи влияли на ту часть американской публики, которая в свою очередь оказывала влияние на формирование американской внешней политики. Через таких людей, как помощник госсекретаря Самнер Уэллес, постоянно пребывавшем в близком общении с Эдвардом Картером и другими светилами и знаменитостями ИТО, и Джон Винсент, эта пропаганда прямиком попадала в Госдепартамент. ИТО сделал свои многотомные исследования доступными для правительства. Его издания – «Far Eastern Survey» и «Pacific Affairs» – последний редактировался сначала Латтимором, потом – Мишелем Гринбергом (членом аппарата Бентли, ставшего помощником личного адъютанта Белого дома Лачлина Курье и впоследствии перешедшего в Госдепартамент, откуда он был уволен в период «сокращения численности вооруженных сил») – являлись фактически обязательным чтением для чиновников зарубежной службы. А это способствовало ловкому и упорному распространению пропаганды. В 1947 году, когда «Незаконченная революция» Эпштейна вышла в свет, Картер написал разоблачительно откровенное письмо директору по рекламе издательства «Литтл, Браун и компани», помеченное «лично и конфиденциально»:
В 1945 году Макс Истмен и Т. Пауэлл написали критическую статью для «Ридерс дайджест» об американской политике в отношении Китая. Напечатанная под заголовком «Судьбы мира поставлены на карту в Китае», она доказывает опасность прокитайской коммунистической пропаганды и показывает, как использовали ее для того, чтобы изгнать Чан Кайши и, очевидно, Соединенные Штаты. Вскоре после появления этой статьи, Картер написал Латтимору шифрованное письмо о своем визите на «166 улицу» и о разговоре с отцом о сыне. Сын «также подтвердил, как я и предполагал, что отец любит писать сам. Я, однако, был готов через два-три дня послать ему набросок вместе с самым тактичным и убедительным письмом, какое я только мог написать – в слабой надежде, что он выразит готовность что-то сделать». Объяснения этим секретам были найдены в других письмах, хранившихся в архивах ИТО.
Латтимор написал набросок ответа в «Ридерс дайджест» и переслал его Картеру, который пешком отнес его на 166 улицу, в дом Корлисса Ламонта. Ламонт передал письмо своему отцу, банкиру Томасу Ламонту, а тот, в свою очередь, должен был передать его в «Нью-Йорк таймс» как написанное от себя лично. Подобной уловкой Картер надеялся убедить читателей «Таймс» в том, что даже ярые консерваторы были прокитайски настроенными коммунистами. Ответ Томаса Ламонта, хотя в чем-то и соглашавшегося с Картером, тем не менее ясно и лаконично ставит все на свои места:
«Он действительно очень хорошо информирован и, вопреки распространенному мнению, 100%-ный американец». В архивах ИТО находилась и пачка с документами, касающимися другого 100%-ного американца – коммуниста Фредерика Филда. В 1940 году Филд подал в отставку с поста исполнительного секретаря Института тихоокеанских отношений, с тем, чтобы возглавить руководство коммунистическим фронтом «Американская мобилизация за мир», функционировавшим в период действия пакта Гитлер – Сталин.
Фронт этот долбил Белый дом, призывая к решительным действиям по прекращению помощи Британии и вел широкую агитацию повсюду, пока Гитлер не вторгся в Россию. Даже Картер вынужден был признать, что поддержка Филдом этого фронта оказалась неожиданным сюрпризом для него. И тем не менее Филипп Джессап, ставший впоследствии председателем ИТО, убеждал попечителей совета Института отклонить предполагавшееся увольнение Филда [49].
«Мы считаем, что это отвечало бы интересам (ИТО), если бы м-р Филд по-прежнему близко сотрудничал с нами, насколько это возможно, – писал Джессап. – И мы бы хотели и впредь видеть его в качестве секретаря совета, максимально участвующего в руководстве и определении политики…»
Столь безграничную терпимость разделяли и попечители совета Института, однако Филд настоял на своем переходе в коммунистическую организацию. Через десять дней он телеграфировал о своем уходе из ИТО «ввиду неизбежной критики и неправильного понимания», и попросил Джессапа «не делать поспешных выводов, пока я не смогу поговорить с вами лично. «Оуэн Латтимор рекомендовал Филда на работу в Консультативный совет по обороне. Но после того, как коммунисты отказались впредь считать фашизм «делом вкуса» – перемена, чудесным образом совпавшая с концом медового месяца Гитлер – Сталин, – Филд вновь вернулся в ИТО. В 1942 году он решает, что неплохо бы получить назначение в армейскую разведку США. И Картер с Уильямом Стоуном – когда-то сотрудничавшим с «Амеразией» и ИТО, а впоследствии определявшим политику для «Голоса Америки» при Госдепартаменте, поспешили дернуть за все струны, какие могли, чтобы надеть офицерский мундир на Филда. Однако доклад ФБР предотвратил это, к большому Картера и Стоуна сожалению.
Д-р Карл Витфогель, один из выдающихся ученых, специалистов по Дальнему Востоку, сообщил комиссии Маккаррана о беседе, состоявшейся между ним и Оуэном Латтимором в 1944 году, сразу по возвращении миссии Генри Уэллеса в Китай, Россию и Индию. «Мы говорили о возможных решениях на Дальнем Востоке. (Латтимор) сказал, что для Кореи хорошее консервативное решение было бы лучшим решением, т. е. если бы Советский Союз занялся бы этой страной, которая меня сильно беспокоила. Я, естественно, вышел из себя и подумал, что представителю американского правительства не следовало бы так говорить…»
Латтимор отрицал, что подобная беседа имела место. Отрицал он также и другие высказывания, приписанные ему д-ром Витфогелем. В письме, датированном 20 февраля 1947 года, Латтимор в том числе писал: «Я никогда не спорил, что Америке следует свергнуть (микадо)». Витфогель ответил цитатой из книги Латтимора «Решение в Азии», опубликованной в 1945 году: «Если японцы сами решат действовать без императора, ну и на здоровье. Если нет, нам следует ясно дать понять, что милитаризм потерпел катастрофическое поражение и что мы, победители, не нуждаемся в императоре, и что и он сам, и все мужские претенденты на трон… должны быть интернированы, предпочтительно в Китае. Его имущество и поместья следовало бы использовать для проведения аграрной реформы, ясно, что без его согласия… Вновь возникшие имущественные интересы будут в состоянии предотвратить реставрацию монархии (после его смерти)».
Все это, конечно, отрывочно, фрагментарно. И это лишь небольшая часть свидетельских показаний, которые в свою очередь являются лишь небольшой частью закончившейся истории. Но это говорит о духе, царящим в Институте, круге правил и обязанностей его сотрудников. Из организации, основанной Э. Рутом и другими выдающимися американцами для изучения сложных проблем Тихоокеанского региона – сферы жизненных интересов Америки, ИТО превратился в холдинговую компанию убежденных защитников Советского Дальнего Востока и прибежище наивных простофиль. Хотя наивность объясняет, но не извиняет проступков. Когда Жерар Слоуп, нынешний глава ИТО, готов ручаться за розингеров, эпштейнов и филдов, когда он закрывает глаза на доклады со зловонным душком или отказывается признать результативность воздействия Института на политику Госдепартамента, его добрые намерения приобретают чисто теоретический характер. Дорога в Москву вымощена благими намерениями – и далеко не все, идущие по ней, сознают, куда они идут.
ГЛАВА 17
Подобные статьи влияли на ту часть американской публики, которая в свою очередь оказывала влияние на формирование американской внешней политики. Через таких людей, как помощник госсекретаря Самнер Уэллес, постоянно пребывавшем в близком общении с Эдвардом Картером и другими светилами и знаменитостями ИТО, и Джон Винсент, эта пропаганда прямиком попадала в Госдепартамент. ИТО сделал свои многотомные исследования доступными для правительства. Его издания – «Far Eastern Survey» и «Pacific Affairs» – последний редактировался сначала Латтимором, потом – Мишелем Гринбергом (членом аппарата Бентли, ставшего помощником личного адъютанта Белого дома Лачлина Курье и впоследствии перешедшего в Госдепартамент, откуда он был уволен в период «сокращения численности вооруженных сил») – являлись фактически обязательным чтением для чиновников зарубежной службы. А это способствовало ловкому и упорному распространению пропаганды. В 1947 году, когда «Незаконченная революция» Эпштейна вышла в свет, Картер написал разоблачительно откровенное письмо директору по рекламе издательства «Литтл, Браун и компани», помеченное «лично и конфиденциально»:
«Пишу в знак признательности за «Незаконченную революцию в Китае» Эпштейна, которую вы столь любезно прислали мне несколько дней назад. Я уже прочел 2/3 ее и надеюсь закончить в ближайшие несколько дней.
Думаю, это крайне важно, что вы изобрели подобный способ заставить прочесть ее среди прочих и госсекретаря Джорджа Маршалла, и сенаторов Ванденберга, Морсе и Ивса, и Джона Фостера Даллеса, и Джона Винсента из Госдепартамента. Вам известно лучше, чем мне, как удостовериться в том, что они прочтут ее в ближайшем будущем. Письмо от меня на эту тему может заставить некоторых из них подумать, что я рекомендую книгу, потому что я был поклонником Эпштейна, и они могут слегка скептически отнестись к моей рекомендации.
У меня есть другое предложение. В книге отражено столь глубокое понимание китайского народа и искреннее восхищение им, что, я полагаю, равно важно найти способы и средства, чтобы добиться ее широкого распространения в Китае. Думали ли вы о китайском издании?
Книга, по сути, объединяет в одном томе несколько книг. Это проникновение в историю Китая в годы войны. Это документ общественного значения, и это настольная книга для военных, которая могла бы иметь огромную ценность, например, для маки во Франции и даже для горстки антигитлеровски настроенных немцев в Германии. Она могла бы стать настольной книгой по политическим и военным вопросам и для Вьетнама, и для других азиатских стран, на случай, если империалистические державы попытаются вернуться к до-Пёрл-Харборовскому господству.
Книга не столь необходима в коммунистических районах Китая, как в районах, контролируемых Гоминданом, и ее авторитетные итоги и выводы могли бы помочь обрести надежду вновь, а также ознакомить с новыми методами миллионы китайцев, недовольных правлением Гоминдана…
Более, чем когда-либо в недавние годы, возросло число людей и в Соединенном королевстве, и в Канаде, а также в Австралии и Новой Зеландии, которые нашли бы книгу познавательной, и не только в отношении Китая, но и в отношении мыслей, высказанных в ней, в отношении ко многим движениям на европейском континенте и повсюду в мире.
Я поздравляю «Литтл, Браун и К», продемонстрировавшего безошибочную мудрость в решении не только опубликовать эту книгу, но и сделать все для ее широкого распространения.
Искренне ваш, Эдвард Картер».
P. S. Я не советовался с Эпштейном в отношении этого письма. Надеюсь, однако, что он с одобрением отнесется к нему и оно вызовет дальнейшие конкретные предложения от него. На этот случай я позволю себе послать ему копию лично.Рецензия Оуэна Латтимора в «Нью-Йорк таймс» была восторженной. «Израэль Эпштейн бесспорно зарезервировал себе место в… выдающейся компании своей безоговорочной поддержкой китайских коммунистов…», – писал он. В коммунистической «New Masses» Фредерик Филд из Института тихоокеанских отношений заметил, что «иностранные угнетатели сегодня – это в первую очередь американские империалисты». Одна из главных тем в книге, достойных похвалы, писал Филд, это «борьба китайского народа против… американского империализма». Он провел параллель между продажными китайскими чиновниками и некоторыми американскими конгрессменами. Самуэль Сайлен поместил в «Дейли уоркер» корреспондента ИТО Эпштейна «в верх списка». И эту книгу Картер столь энергично хотел всучить генералу Маршаллу, чтобы она направила его на путь истинный в его государственных размышлениях!
P. P. S. Говоря о генерале Маршалле, я хотел бы, чтобы вам удалось найти кого-то, кто сумел бы заставить его прочитать книгу от начала до конца, а не просто конец с готовым анализом Эпштейна, касающимся деятельности Маршалла. Мне кажется, что ему бы не помешало почувствовать нарастающий эффект предыдущих глав, чтобы заставить себя объективно оценить свою собственную роль.
Я уверен, что Джон Винсент прочел бы книгу непредвзято. Ему, вероятно, знакома большая часть материала, приведенного в книге, но он скорее всего не видел его, организованного столь логично. Если бы он взялся продвигать книгу, он сумел бы убедить генерала Маршалла прочитать ее от корки до корки.
Конечно, многие скажут, что Эпштейн – рьяный защитник коммунизма. Полагаю, что это скорее всего так, но думаю, что он призывает всего лишь к более глубокому и здравому анализу мира, чем это делают многие другие нынешние рьяные защитники. Я слышал, что «Нью-Йорк таймс» обратилась к Оуэну Латтимору с просьбой отрецензировать книгу. Надеюсь, что и другие издания сделают столь же мудрый выбор.
Полагаю, что гоминдановское правительство внесет книгу в список «запрещенных» для ввоза в Китай. Но надеюсь, что вы сумеете передать ее в руки посла Лейтона Стюарта и некоторым американским корреспондентам, таким, как Бенджамин Уэллс, Кристофер Ренд, Арч Стил и Сан Фо, а также мадам Сун Ятсен и некоторым другим до того, как упадет бронзовый занавес».
В 1945 году Макс Истмен и Т. Пауэлл написали критическую статью для «Ридерс дайджест» об американской политике в отношении Китая. Напечатанная под заголовком «Судьбы мира поставлены на карту в Китае», она доказывает опасность прокитайской коммунистической пропаганды и показывает, как использовали ее для того, чтобы изгнать Чан Кайши и, очевидно, Соединенные Штаты. Вскоре после появления этой статьи, Картер написал Латтимору шифрованное письмо о своем визите на «166 улицу» и о разговоре с отцом о сыне. Сын «также подтвердил, как я и предполагал, что отец любит писать сам. Я, однако, был готов через два-три дня послать ему набросок вместе с самым тактичным и убедительным письмом, какое я только мог написать – в слабой надежде, что он выразит готовность что-то сделать». Объяснения этим секретам были найдены в других письмах, хранившихся в архивах ИТО.
Латтимор написал набросок ответа в «Ридерс дайджест» и переслал его Картеру, который пешком отнес его на 166 улицу, в дом Корлисса Ламонта. Ламонт передал письмо своему отцу, банкиру Томасу Ламонту, а тот, в свою очередь, должен был передать его в «Нью-Йорк таймс» как написанное от себя лично. Подобной уловкой Картер надеялся убедить читателей «Таймс» в том, что даже ярые консерваторы были прокитайски настроенными коммунистами. Ответ Томаса Ламонта, хотя в чем-то и соглашавшегося с Картером, тем не менее ясно и лаконично ставит все на свои места:
«Я также был обеспокоен непрекращающимися нападками разных комментаторов на Россию… Я прочел статьи в «Ридерс дайджест» и внимательно просмотрел меморандум. Я полагаю, что вы фактически предлагаете мне написать в «Нью-Йорк таймс» письмо и убедить наше правительство изменить нынешнюю политику, обеспечив доступ так называемых коммунистических армий к помощи по ленд-лизу… Главное здесь, похоже, в том, что я должен изобразить более адекватное знание ситуации, чем у нашего правительства. В вашем меморандуме вы указываете, что Россия в одиночку помогала Чану. Хорошо, если это так, но почему это не дополнительный аргумент для того, чтобы и нам сделать то же самое?»Картер, державший в своих руках политику и судьбы Института, как-то написал канадской знакомой, характеризуя Эрла Браудера как лектора:
«Он действительно очень хорошо информирован и, вопреки распространенному мнению, 100%-ный американец». В архивах ИТО находилась и пачка с документами, касающимися другого 100%-ного американца – коммуниста Фредерика Филда. В 1940 году Филд подал в отставку с поста исполнительного секретаря Института тихоокеанских отношений, с тем, чтобы возглавить руководство коммунистическим фронтом «Американская мобилизация за мир», функционировавшим в период действия пакта Гитлер – Сталин.
Фронт этот долбил Белый дом, призывая к решительным действиям по прекращению помощи Британии и вел широкую агитацию повсюду, пока Гитлер не вторгся в Россию. Даже Картер вынужден был признать, что поддержка Филдом этого фронта оказалась неожиданным сюрпризом для него. И тем не менее Филипп Джессап, ставший впоследствии председателем ИТО, убеждал попечителей совета Института отклонить предполагавшееся увольнение Филда [49].
«Мы считаем, что это отвечало бы интересам (ИТО), если бы м-р Филд по-прежнему близко сотрудничал с нами, насколько это возможно, – писал Джессап. – И мы бы хотели и впредь видеть его в качестве секретаря совета, максимально участвующего в руководстве и определении политики…»
Столь безграничную терпимость разделяли и попечители совета Института, однако Филд настоял на своем переходе в коммунистическую организацию. Через десять дней он телеграфировал о своем уходе из ИТО «ввиду неизбежной критики и неправильного понимания», и попросил Джессапа «не делать поспешных выводов, пока я не смогу поговорить с вами лично. «Оуэн Латтимор рекомендовал Филда на работу в Консультативный совет по обороне. Но после того, как коммунисты отказались впредь считать фашизм «делом вкуса» – перемена, чудесным образом совпавшая с концом медового месяца Гитлер – Сталин, – Филд вновь вернулся в ИТО. В 1942 году он решает, что неплохо бы получить назначение в армейскую разведку США. И Картер с Уильямом Стоуном – когда-то сотрудничавшим с «Амеразией» и ИТО, а впоследствии определявшим политику для «Голоса Америки» при Госдепартаменте, поспешили дернуть за все струны, какие могли, чтобы надеть офицерский мундир на Филда. Однако доклад ФБР предотвратил это, к большому Картера и Стоуна сожалению.
Д-р Карл Витфогель, один из выдающихся ученых, специалистов по Дальнему Востоку, сообщил комиссии Маккаррана о беседе, состоявшейся между ним и Оуэном Латтимором в 1944 году, сразу по возвращении миссии Генри Уэллеса в Китай, Россию и Индию. «Мы говорили о возможных решениях на Дальнем Востоке. (Латтимор) сказал, что для Кореи хорошее консервативное решение было бы лучшим решением, т. е. если бы Советский Союз занялся бы этой страной, которая меня сильно беспокоила. Я, естественно, вышел из себя и подумал, что представителю американского правительства не следовало бы так говорить…»
Латтимор отрицал, что подобная беседа имела место. Отрицал он также и другие высказывания, приписанные ему д-ром Витфогелем. В письме, датированном 20 февраля 1947 года, Латтимор в том числе писал: «Я никогда не спорил, что Америке следует свергнуть (микадо)». Витфогель ответил цитатой из книги Латтимора «Решение в Азии», опубликованной в 1945 году: «Если японцы сами решат действовать без императора, ну и на здоровье. Если нет, нам следует ясно дать понять, что милитаризм потерпел катастрофическое поражение и что мы, победители, не нуждаемся в императоре, и что и он сам, и все мужские претенденты на трон… должны быть интернированы, предпочтительно в Китае. Его имущество и поместья следовало бы использовать для проведения аграрной реформы, ясно, что без его согласия… Вновь возникшие имущественные интересы будут в состоянии предотвратить реставрацию монархии (после его смерти)».
Все это, конечно, отрывочно, фрагментарно. И это лишь небольшая часть свидетельских показаний, которые в свою очередь являются лишь небольшой частью закончившейся истории. Но это говорит о духе, царящим в Институте, круге правил и обязанностей его сотрудников. Из организации, основанной Э. Рутом и другими выдающимися американцами для изучения сложных проблем Тихоокеанского региона – сферы жизненных интересов Америки, ИТО превратился в холдинговую компанию убежденных защитников Советского Дальнего Востока и прибежище наивных простофиль. Хотя наивность объясняет, но не извиняет проступков. Когда Жерар Слоуп, нынешний глава ИТО, готов ручаться за розингеров, эпштейнов и филдов, когда он закрывает глаза на доклады со зловонным душком или отказывается признать результативность воздействия Института на политику Госдепартамента, его добрые намерения приобретают чисто теоретический характер. Дорога в Москву вымощена благими намерениями – и далеко не все, идущие по ней, сознают, куда они идут.
ГЛАВА 17
СТРАТЕГИЯ ПОРАЖЕНИЯ
Существует некий временной сдвиг, временная планка, искажающая силу и эффективность разоблачения. Да, Элджер Хисс был пойман, но спустя много времени после того, как зло было совершено. Большинство людей, названных экс-коммунистами, давно ушли из правительства, и их прошлые поступки и предательства – уже история, и потому не кажутся реальными. Пропасть между решением человека порвать с коммунистическим движением и решением открыто высказаться широка, а общественная воля лишь слабеет в долгом ожидании.
История пишется не историками, но людьми, стоящими у власти – имеющими влияние, дарующими места и должности. Факты, которые всплывают в воспоминаниях, – или уже забыты, или выходят на свет Божий тогда, когда политики уж пребывают на приличном удалении от своих триумфов и ошибок. История – это официальная хроника, лишенная признаков жизни, так что американцы живут по пресс-релизам, и если один из них противоречит другому, то об этом знают одни ученые.
Возьмем Госдепартамент. Его склонность к неблагонадежным элементам проявлялась неоднократно, и история с коммунистами это продемонстрировала. А между тем секретари Госдепартамента и их помощники даже не думают признавать свои ошибки, спокойно уверяя всех, что в их заведении отныне все в порядке. Именно это утверждал помощник секретаря Джон Пенрифой, когда сенатор Маккарти выдвинул свои обвинения. И был вознагражден за свою верность посольством в Греции. А потом Эдвард Позняк и Теодор Гейджер – двое из неблагонадежных элементов, взятых на мушку Маккарти на слушаниях комиссии Тайдингса, тихо исчезли с государственной службы. Миссис Эстер Брюнер, также из немаленького списка Маккарти, была временно отстранена, когда ее муж покинул свой высокоответственный пост в ВМФ на время следствия. Другие же с тех пор тихо расслабились.
Вообще администрация Трумэна слишком часто ставила свое политическое будущее выше блага страны – будь то вопросы безопасности, или же покровительство неумехам и нерадивым работникам, а также дружкам из Канзас-сити. Безопасность в современном вашингтонском понимании заключается в засекречивании всех правительственных архивов, которые могут представлять опасность для администрации, и рассекречивании тех, что могут помочь в политической борьбе. Когда в октябре 1947 года Филипп Джессап давал показания перед сенатским комитетом, ему позволили огласить содержание документов, которые могли бы помочь ему в прояснении его позиции. А когда генерал Уиллоби предстал перед комиссией Маккаррана, его руки были связаны правительственным указом о неразглашении имен американцев, участвовавших в советской нелегальной деятельности в Японии. И какой бы документ ни был обнародован впоследствии под давлением общественности – это случается слишком поздно [50].
Когда 2 июля 1946 года помощник госсекретаря Дина Ачесона сообщил публике, что обвинения в сокрытии коммунистов в Госдепартаменте были вызваны «скорее тревогой, нежели фактами», это было воспринято как правдивое заявление. Однако публика могла не знать, что 26 июля 1946 года – 24 дня спустя – Госсекретарь Джеймс Бирнс признал в частном письме, что после тщательного просеивания Советом по благонадежности, 284 сотрудника Госдепартамента получили неблагоприятные отзывы, но лишь 79 из них были уволены. Именно это письмо имел в виду сенатор Маккарти в своей речи в Вилинге, Западная Виргиния, когда говорил, что среди оставшихся 205 у него есть показания на 57, как состоящих в компартии или людей, лояльных к коммунизму, но по-прежнему пребывающих в Госдепартаменте, что вызвало взрыв нечистой игры и атак на него со стороны либералов. Эти самые либералы по-прежнему настаивали на том, что утверждения, будто сочувствующие коммунистам остались на службе в Госдепартаменте, не соответствует фактам. Они утверждали также, что единственное, что соответствует истине, это что из 79 уволенных лишь 40 были уволены из-за мании подозрительности.
Публика, однако, не знала, что ФБР подготовило список для Госдепартамента, в котором, по словам одного из их официальных представителей, «были перечислены «агенты», «коммунисты», «симпатизирующие» и «подозреваемые» сотрудники Госдепартамента по состоянию на 15 мая 1947 года.
Из таблицы явствовало, что агентов было 20, коммунистов – 13, симпатизирующих – 14, подозреваемых – 77».
Публика лишь повторяла заверения Ачесона, Пенрифоя и президента, что проникновение коммунистов в правительство – дело прошлого. Доклад же офицера безопасности, аккуратно проштампованный «SECRET», лежит, спрятанный в архивах.
Еще раз, уже 10 июня 1947 года, комиссия Сената по ассигнованиям направила письмо госсекретарю Маршаллу, в котором предупреждала, что «под руководством администрации Дина Ачесона «была продумана и реализована программа» защиты персонала Госдепартамента, придерживающегося коммунистических убеждений в Госдепартаменте. Маршалл, однако, не соизволил даже подтвердить получение этого документа.
«Ревизионисты», пересматривающие современную истории, не те несостоявшиеся люди, что не получили признания в академических кругах. Настоящие ревизионисты – это официальные историки, готовые принять за евангельскую истину любые фальсификации правительственных чиновников, ответственных за связи с общественностью или лукавые заявления выше – или нижестоящих чиновников, не согласующиеся с глубоко упрятанными в архивах протоколами. И дело Зорге – показательнейший пример этого. В 1949 году Пентагон подготовил так называемый «Доклад Уиллоби» по делу Зорге, Смедли и другим. Доклад был подготовлен сотрудниками армейской разведки и заверен юристами-экспертами.
Однако Агнес Смедли пригрозила генералу Макартуру судебным иском. Угроза явно нелепая, но либеральная пресса истошно разоралась, и министр обороны Кеннет Ройял срочно отозвал доклад и ретировался, поджав хвост. И не успели еще похоронить копии этого доклада в пентагоновских архивах, как уже был создан миф о том, что Министерство обороны «отвергло» доклад, усомнившись в его истинности, чем выдало Агнес Смедли и другим, обозначенным в нем, своего рода сертификат о безупречной репутации. Миф этот жив и по сию пору, хотя даже беглый взгляд, брошенный на содержание газеты «Нью-Йорк таймс», способен легко разрушить его.
Вот так обстояли дела с политикой Соединенных Штатов на Дальнем Востоке. Давая показания перед сенатскими комитетами по разведке и международным отношениям, собравшимся на совместное заседание, чтобы установить причины, приведшие к внезапной отставке Макартура с поста главнокомандующего силами ООН в Корее, Дин Ачесон неоднократно повторил две догмы, которых придерживалась правительственная пропаганда в отношении причин тех потрясающих уступок, сделанных России, с целью вовлечь ее в войну на Тихом океане в 1945 году.
Ачесон под присягой утверждал, что когда подписывались ялтинские соглашения, погубившие националистический Китай, «мы еще не знали, есть у нас атомная бомба или нет». Хотя генерал Лесли Гроувс недвусмысленно подтвердил тот факт, что еще до Ялты он и министр обороны Симпсон информировали президента Рузвельта о том, что А-бомба была «на 99% – свершившийся факт» и что использование первой такой бомбы – вопрос нескольких месяцев. Полковник Уильям Консидайн из «Манхэттенского проекта» срочно вылетел на Мальту, чтобы перехватить американскую делегацию, направлявшуюся на Крымскую конференцию и уведомить госсекретаря Стеттиниуса о том, что «бомбу можно испытывать и что Гроувс перепроверил утверждения ученых об этом и что вероятная дата – 1 августа (1945)».
Ачесон под присягой утверждал: «Это было мнение военных (во время Ялты), разделявшееся всеми, что взятие Японии потребовало бы массированной высадки на островах и что прогноз этого сражения был крайне неблагоприятен: это была бы кровавая и ужасная битва. И потому было крайне важно, чтобы русские вступили в войну на Дальнем Востоке».
И тем не менее еще за семь месяцев до Ялты, адмирал Нимитц и генерал Макартур [51]встретились в Гонолулу, чтобы обсудить тихоокеанскую стратегию, и, по словам адмирала Лики, пришли к соглашению, что «Японию можно вынудить принять наши условия капитуляции, используя военно-морские и военно-воздушные силы, но без вторжения на японскую землю». Адмирал Кинг, присутствовавший на переговорах в Ялте, сообщил президенту, что «блокада и бомбардировки могут заставить Японию капитулировать». Вступление русских в войну «ускорило бы эту капитуляцию», сказал он, но высказал при этом мнение, что президенту Рузвельту не следует уступать им больше, чем южную часть Сахалина в качестве «подачки», поскольку русские в любом случае и сами хотели бы вступить в эту войну. Но вместо этого Советскому Союзу была обеспечена военная и экономическая гегемония в Маньчжурии, а также порт Дайрен.
Более того, существовал доклад, подготовленный пятьюдесятью специалистами Министерства обороны – многие из которых были достаточно высокого ранга, – где указывались серьезные военные и политические последствия вступления русских в войну на Тихом океане, и следовал однозначный вывод, что такое вступление следует любым способом предотвратить. И все же Дальний Восток был преподнесен России на блюдечке в качестве платы за ее участие в Тихоокеанской войне, что стало величайшей ошибкой в истории американской дипломатии, и истинная причина Ялты так и остается до сих пор «непостижимой тайной», как писали восемь сенаторов из числа принимавших участие в слушаниях Макартура, и что «итоги Ялты остаются триумфом коммунистической дипломатии».
Кто подтолкнул руку, которая держала перо, подписавшее ялтинские соглашения? Не кроется ли ответ на этот вопрос в истории Зорге, в деле «Амеразии» и Института тихоокеанских отношений? Не было ли там бесконечного повторения политики, которую использовало прокитайское коммунистическое лобби в отношении Госдепартамента начиная с 1943 года, или же мгновенной мобилизации той силы, что торпедировала подписание соглашения с Японией о modus vivendi в 1941-м?
Что действительно началось в Ялте – так это настойчивая, осознанная или нет, попытка передать Китай коммунистам, усилившаяся в последующие годы. В 1946 году, когда генерал Маршалл был готов продолжить свою катастрофическую миссию в Китае – то есть катастрофическую для всех, кроме китайских коммунистов, было составлено великое множество инструкций, которыми ему следовало руководствоваться в переговорах о соглашении между Чаном и «красными». И когда он давал показания на слушаниях Макартура, Маршалла спросили: «Вы не могли бы вспомнить, кто приложил руку к подготовке той директивы, которую послали вам в Китай?»
«В то время, – ответил Маршалл, – госсекретарем был м-р Бирнс, и я полагаю, что он приложил руку. М-р Ачесон был его заместителем, и я полагаю, что и он приложил руку. Джон Винсент руководил группой по Китаю в Госдепартаменте – конечно же, он тоже приложил руку… Я – нет». А вот Ачесон вину за эту директиву, призывавшую к «коалиции» националистов и коммунистов, возложил на Маршалла. А на кого же еще!
Все вышесказанное – не более, чем преамбула и комментарий к представленной здесь слишком мизерной, слишком запоздавшей и слишком расстраивающей американскую публику информации. Нечто вроде свидетельских показаний негативного характера против Дина Ачесона – вольного или невольного пленника своего Дальневосточного отдела, и против генерала Маршалла, и против всех тех людей, которые и подарили большую часть Азии коммунистам. Вся эта информация говорит не в пользу консультантов из ИТО, либеральных, а иногда и коммунистических, советников людей, чья настойчивая политика поставила мир на грань новой войны. Поставьте мифического «среднего американца» на место свидетеля и спросите его в судейской манере: «Какова репутация у Госдепартамента в смысле честности, неподкупности, безукоризненности и надежности?» И ответ, без сомнения, был бы таков: «Плохая репутация. Скверная».
История пишется не историками, но людьми, стоящими у власти – имеющими влияние, дарующими места и должности. Факты, которые всплывают в воспоминаниях, – или уже забыты, или выходят на свет Божий тогда, когда политики уж пребывают на приличном удалении от своих триумфов и ошибок. История – это официальная хроника, лишенная признаков жизни, так что американцы живут по пресс-релизам, и если один из них противоречит другому, то об этом знают одни ученые.
Возьмем Госдепартамент. Его склонность к неблагонадежным элементам проявлялась неоднократно, и история с коммунистами это продемонстрировала. А между тем секретари Госдепартамента и их помощники даже не думают признавать свои ошибки, спокойно уверяя всех, что в их заведении отныне все в порядке. Именно это утверждал помощник секретаря Джон Пенрифой, когда сенатор Маккарти выдвинул свои обвинения. И был вознагражден за свою верность посольством в Греции. А потом Эдвард Позняк и Теодор Гейджер – двое из неблагонадежных элементов, взятых на мушку Маккарти на слушаниях комиссии Тайдингса, тихо исчезли с государственной службы. Миссис Эстер Брюнер, также из немаленького списка Маккарти, была временно отстранена, когда ее муж покинул свой высокоответственный пост в ВМФ на время следствия. Другие же с тех пор тихо расслабились.
Вообще администрация Трумэна слишком часто ставила свое политическое будущее выше блага страны – будь то вопросы безопасности, или же покровительство неумехам и нерадивым работникам, а также дружкам из Канзас-сити. Безопасность в современном вашингтонском понимании заключается в засекречивании всех правительственных архивов, которые могут представлять опасность для администрации, и рассекречивании тех, что могут помочь в политической борьбе. Когда в октябре 1947 года Филипп Джессап давал показания перед сенатским комитетом, ему позволили огласить содержание документов, которые могли бы помочь ему в прояснении его позиции. А когда генерал Уиллоби предстал перед комиссией Маккаррана, его руки были связаны правительственным указом о неразглашении имен американцев, участвовавших в советской нелегальной деятельности в Японии. И какой бы документ ни был обнародован впоследствии под давлением общественности – это случается слишком поздно [50].
Когда 2 июля 1946 года помощник госсекретаря Дина Ачесона сообщил публике, что обвинения в сокрытии коммунистов в Госдепартаменте были вызваны «скорее тревогой, нежели фактами», это было воспринято как правдивое заявление. Однако публика могла не знать, что 26 июля 1946 года – 24 дня спустя – Госсекретарь Джеймс Бирнс признал в частном письме, что после тщательного просеивания Советом по благонадежности, 284 сотрудника Госдепартамента получили неблагоприятные отзывы, но лишь 79 из них были уволены. Именно это письмо имел в виду сенатор Маккарти в своей речи в Вилинге, Западная Виргиния, когда говорил, что среди оставшихся 205 у него есть показания на 57, как состоящих в компартии или людей, лояльных к коммунизму, но по-прежнему пребывающих в Госдепартаменте, что вызвало взрыв нечистой игры и атак на него со стороны либералов. Эти самые либералы по-прежнему настаивали на том, что утверждения, будто сочувствующие коммунистам остались на службе в Госдепартаменте, не соответствует фактам. Они утверждали также, что единственное, что соответствует истине, это что из 79 уволенных лишь 40 были уволены из-за мании подозрительности.
Публика, однако, не знала, что ФБР подготовило список для Госдепартамента, в котором, по словам одного из их официальных представителей, «были перечислены «агенты», «коммунисты», «симпатизирующие» и «подозреваемые» сотрудники Госдепартамента по состоянию на 15 мая 1947 года.
Из таблицы явствовало, что агентов было 20, коммунистов – 13, симпатизирующих – 14, подозреваемых – 77».
Публика лишь повторяла заверения Ачесона, Пенрифоя и президента, что проникновение коммунистов в правительство – дело прошлого. Доклад же офицера безопасности, аккуратно проштампованный «SECRET», лежит, спрятанный в архивах.
Еще раз, уже 10 июня 1947 года, комиссия Сената по ассигнованиям направила письмо госсекретарю Маршаллу, в котором предупреждала, что «под руководством администрации Дина Ачесона «была продумана и реализована программа» защиты персонала Госдепартамента, придерживающегося коммунистических убеждений в Госдепартаменте. Маршалл, однако, не соизволил даже подтвердить получение этого документа.
«Ревизионисты», пересматривающие современную истории, не те несостоявшиеся люди, что не получили признания в академических кругах. Настоящие ревизионисты – это официальные историки, готовые принять за евангельскую истину любые фальсификации правительственных чиновников, ответственных за связи с общественностью или лукавые заявления выше – или нижестоящих чиновников, не согласующиеся с глубоко упрятанными в архивах протоколами. И дело Зорге – показательнейший пример этого. В 1949 году Пентагон подготовил так называемый «Доклад Уиллоби» по делу Зорге, Смедли и другим. Доклад был подготовлен сотрудниками армейской разведки и заверен юристами-экспертами.
Однако Агнес Смедли пригрозила генералу Макартуру судебным иском. Угроза явно нелепая, но либеральная пресса истошно разоралась, и министр обороны Кеннет Ройял срочно отозвал доклад и ретировался, поджав хвост. И не успели еще похоронить копии этого доклада в пентагоновских архивах, как уже был создан миф о том, что Министерство обороны «отвергло» доклад, усомнившись в его истинности, чем выдало Агнес Смедли и другим, обозначенным в нем, своего рода сертификат о безупречной репутации. Миф этот жив и по сию пору, хотя даже беглый взгляд, брошенный на содержание газеты «Нью-Йорк таймс», способен легко разрушить его.
Вот так обстояли дела с политикой Соединенных Штатов на Дальнем Востоке. Давая показания перед сенатскими комитетами по разведке и международным отношениям, собравшимся на совместное заседание, чтобы установить причины, приведшие к внезапной отставке Макартура с поста главнокомандующего силами ООН в Корее, Дин Ачесон неоднократно повторил две догмы, которых придерживалась правительственная пропаганда в отношении причин тех потрясающих уступок, сделанных России, с целью вовлечь ее в войну на Тихом океане в 1945 году.
Ачесон под присягой утверждал, что когда подписывались ялтинские соглашения, погубившие националистический Китай, «мы еще не знали, есть у нас атомная бомба или нет». Хотя генерал Лесли Гроувс недвусмысленно подтвердил тот факт, что еще до Ялты он и министр обороны Симпсон информировали президента Рузвельта о том, что А-бомба была «на 99% – свершившийся факт» и что использование первой такой бомбы – вопрос нескольких месяцев. Полковник Уильям Консидайн из «Манхэттенского проекта» срочно вылетел на Мальту, чтобы перехватить американскую делегацию, направлявшуюся на Крымскую конференцию и уведомить госсекретаря Стеттиниуса о том, что «бомбу можно испытывать и что Гроувс перепроверил утверждения ученых об этом и что вероятная дата – 1 августа (1945)».
Ачесон под присягой утверждал: «Это было мнение военных (во время Ялты), разделявшееся всеми, что взятие Японии потребовало бы массированной высадки на островах и что прогноз этого сражения был крайне неблагоприятен: это была бы кровавая и ужасная битва. И потому было крайне важно, чтобы русские вступили в войну на Дальнем Востоке».
И тем не менее еще за семь месяцев до Ялты, адмирал Нимитц и генерал Макартур [51]встретились в Гонолулу, чтобы обсудить тихоокеанскую стратегию, и, по словам адмирала Лики, пришли к соглашению, что «Японию можно вынудить принять наши условия капитуляции, используя военно-морские и военно-воздушные силы, но без вторжения на японскую землю». Адмирал Кинг, присутствовавший на переговорах в Ялте, сообщил президенту, что «блокада и бомбардировки могут заставить Японию капитулировать». Вступление русских в войну «ускорило бы эту капитуляцию», сказал он, но высказал при этом мнение, что президенту Рузвельту не следует уступать им больше, чем южную часть Сахалина в качестве «подачки», поскольку русские в любом случае и сами хотели бы вступить в эту войну. Но вместо этого Советскому Союзу была обеспечена военная и экономическая гегемония в Маньчжурии, а также порт Дайрен.
Более того, существовал доклад, подготовленный пятьюдесятью специалистами Министерства обороны – многие из которых были достаточно высокого ранга, – где указывались серьезные военные и политические последствия вступления русских в войну на Тихом океане, и следовал однозначный вывод, что такое вступление следует любым способом предотвратить. И все же Дальний Восток был преподнесен России на блюдечке в качестве платы за ее участие в Тихоокеанской войне, что стало величайшей ошибкой в истории американской дипломатии, и истинная причина Ялты так и остается до сих пор «непостижимой тайной», как писали восемь сенаторов из числа принимавших участие в слушаниях Макартура, и что «итоги Ялты остаются триумфом коммунистической дипломатии».
Кто подтолкнул руку, которая держала перо, подписавшее ялтинские соглашения? Не кроется ли ответ на этот вопрос в истории Зорге, в деле «Амеразии» и Института тихоокеанских отношений? Не было ли там бесконечного повторения политики, которую использовало прокитайское коммунистическое лобби в отношении Госдепартамента начиная с 1943 года, или же мгновенной мобилизации той силы, что торпедировала подписание соглашения с Японией о modus vivendi в 1941-м?
Что действительно началось в Ялте – так это настойчивая, осознанная или нет, попытка передать Китай коммунистам, усилившаяся в последующие годы. В 1946 году, когда генерал Маршалл был готов продолжить свою катастрофическую миссию в Китае – то есть катастрофическую для всех, кроме китайских коммунистов, было составлено великое множество инструкций, которыми ему следовало руководствоваться в переговорах о соглашении между Чаном и «красными». И когда он давал показания на слушаниях Макартура, Маршалла спросили: «Вы не могли бы вспомнить, кто приложил руку к подготовке той директивы, которую послали вам в Китай?»
«В то время, – ответил Маршалл, – госсекретарем был м-р Бирнс, и я полагаю, что он приложил руку. М-р Ачесон был его заместителем, и я полагаю, что и он приложил руку. Джон Винсент руководил группой по Китаю в Госдепартаменте – конечно же, он тоже приложил руку… Я – нет». А вот Ачесон вину за эту директиву, призывавшую к «коалиции» националистов и коммунистов, возложил на Маршалла. А на кого же еще!
Все вышесказанное – не более, чем преамбула и комментарий к представленной здесь слишком мизерной, слишком запоздавшей и слишком расстраивающей американскую публику информации. Нечто вроде свидетельских показаний негативного характера против Дина Ачесона – вольного или невольного пленника своего Дальневосточного отдела, и против генерала Маршалла, и против всех тех людей, которые и подарили большую часть Азии коммунистам. Вся эта информация говорит не в пользу консультантов из ИТО, либеральных, а иногда и коммунистических, советников людей, чья настойчивая политика поставила мир на грань новой войны. Поставьте мифического «среднего американца» на место свидетеля и спросите его в судейской манере: «Какова репутация у Госдепартамента в смысле честности, неподкупности, безукоризненности и надежности?» И ответ, без сомнения, был бы таков: «Плохая репутация. Скверная».