Несколько более трудным оказалось для Клаузена устроить себе «крышу». Он не был журналистом и не мог выступать в таком качестве. Он попытался было заняться экспортно-импортным бизнесом, но прогорел. И попытался снова. На этот раз компания «М. Клаузен Shokai» (Shokai – «компания» по-японски) с офисом в КараСумори Билдин, Shiba-Ku, Токио, добилась успеха.
«Клаузен Shokai» производила и продавала печатные станки для светокопировальных работ и флюоресцентные пластины – печатные формы гальванопластики. Среди его покупателей были и несколько крупнейших японских фирм, а также военные заводы, японская армия и японский ВМФ. Станки, которые Клаузен производил согласно имперским спецификациям, воспроизводили также и те самые светокопии, которые воровали агенты Зорге. В течение пяти лет после начала деятельности, «Клаузен Shokai» уже могла быть преобразована в акционерное общество с капиталом в 100 тысяч йен, из которых 85 тысяч были личной собственностью Клаузена. Он открыл филиал в Мукдене с уставным капиталом в 20 тысяч йен, что дало ему не только дополнительный законный доход, но и отличный предлог для получения банковских переводов из Нью-Йорка, Шанхая или Сан-Франциско, поскольку Клаузен совершал торговые операции за границей, а это служило превосходным прикрытием для финансовых переводов, поступающих из-за рубежа в адрес организации Зорге.
Вскоре после возвращения Зорге из поездки в Москву, аппарат подобрал ему еще одного члена группы – это был Гюнтер Штайн, позднее ставший натурализованным британским подданным, а ныне – бывший московский корреспондент «Берлинер тагеблат» и, в течение всего токийского периода, представитель британской «Файненшл ньюс». В 1942 году Штайн принял приглашение Института Тихоокеанских отношений (IPR) стать его корреспондентом в Чунцине. Он много писал для изданий института – статьи и книги, которые получали широкое хождение в Вашингтоне и помогали создавать миф о китайских коммунистах, как непревзойденных и непогрешимых идеалистах. В 1944 году он оказался одним из шести корреспондентов, сумевших проникнуть в столицу красного Китая – Янань. В 1945 году он представлял Великобританию на конференции Института тихоокеанских отношений в Хот Спрингс.
После войны Штайн много ездил по США, читая лекции и пропагандируя идею о том, что по своей ориентации китайские коммунисты – завзятые антисталинисты. Когда в 1949 году в докладе армейской разведки США он был назван «советским агентом», Штайн спешно покинул страну. 14 ноября 1950 года он был арестован во Франции по обвинению в шпионаже, согласно официального сообщения, поступившего в разведку США из французского посольства, и выслан из Франции.
Когда организация Зорге на всех парах двинулась к шпионажу, ее руководитель распределил специфические задачи и области для каждого члена группы. Так, Одзаки действовал на самом высоком правительственном и дипломатическом уровне. Он был уважаемым и активным членом так называемой «Группы завтраков» или «Группы среды» – собрания блестящих молодых людей, своего рода «мозговым треста» принца Коноэ, уже три раза подряд занимавшего пост премьер-министра.
Среди членов группы был и принц Сайондзи Кинкацу, приемный внук Генро [17].
«Группа завтраков», регулярно встречавшаяся для обсуждения проблем японской империи, имела полуофициальный статус. Одзаки, который кроме того был еще и членом китайской секции Shava Kenkuo Kai, научного общества, покровительствуемого принцем Коноэ, завязал особенно тесные связи с Кацами Акиро, ставшим вскоре главой секретариата первого кабинета Коноэ. При содействии Кацами, Одзаки в 1938 году был назначен на официальную должность советника кабинета, получив таком образом доступ к государственным документам. Кроме этого, он занимал и ряд других ответственных постов, таких, как советник токийского офиса Южно-Маньчжурской железной дороги – своего рода холдинговой компании, занимавшейся проверкой всех деловых и промышленных сделок в Северном Китае. Эта ЮМД, вместе с Одзаки, «служившим» в качестве шпиона при ней, вела активный обмен информации с японскими предприятиями тяжелой промышленности, так что Зорге имел почти свободный доступ к высшим промышленным секретам Японии.
Одзаки снабжал организацию Зорге бесценным анализом политики японского руководства. Время от времени ему удавалось украсть особо значимый и серьезный документ и микрофильмировать его. Часто такого рода документы бывали доверены ему высокопоставленными правительственными чиновниками в надежде на то, что Одзаки внимательно изучит бумагу и даст совет или поможет обсудить ее. Сайондзи, как консультант министра иностранных дел, взял за правило передавать Одзаки совершенно секретную информацию. Пару раз важнейшие военные секреты Японии попадали в руки Одзаки благодаря японским чиновникам, нуждавшимся в его советах по каким-нибудь китайским делам. «Единственное, чего я не мог получить заранее, это информацию о точном времени возможного нападения Японии на Россию, – признавал Одзаки на суде. – Моя деятельность характеризовалась полным отсутствием специальных методов… Я по натуре человек общительный… у меня не только широкий круг друзей, но я поддерживал довольно близкие отношения с большинством из них. Эти друзья и были для меня источниками информации».
Заботой Мияги было составить общую картину из тех кусочков и обрывков информации, которые он получал в своем собственном кругу. Мияги был старым другом личного секретаря Абэ Шу, министра иностранных дел в кабинете Коноэ, ставшего позднее премьер-министром. От этого друга Мияги мог получать огромное количество точнейшей информации как о политических уловках и хитростях, так и по военным вопросам. Сам Мияги достаточно много разъезжал и был кем-то вроде эксперта по мобилизации японских вооруженных сил, постоянно держа Зорге в курсе всех вопросов формирования новых дивизий.
А кое-что из того, что он знал, Мияги получал, используя древнейший шпионский способ – шатаясь по барам и ночным клубам и заговаривая с солдатами на улицах. «Он часто жаловался мне на то количество спиртного, которое ему приходилось выпивать, чтобы узнать самые тривиальные факты», – сказал Зорге о Мияги. Однако эти «тривиальные факты» включали и такие сведения, как подробное описание артиллерии и танков, принятых на вооружение японской армией. Мияги выполнял и другие функции, будучи своего рода шефом для дюжины японских агентов, работавших на группу Зорге. Мияги платил им, направлял их работу и часто сам получал их донесения.
У Бранко Вукелича были две обязанности: он был фотографом группы и, кроме того, собирал информацию. Именно он подготовил множество микрофильмов, тайно вывезенных из Японии. Работал он под прикрытием агентства «Домеи», где циркулировала масса информации, никогда не попадавшей в японскую прессу и валявшейся где попало в офисах «Домеи». Японские репортеры, которые знали много, но мало о чем могли писать, говорили в агентстве достаточно свободно, и Вукелич не упустил ни одной крупицы информации, услышанной там.
В конце концов Вукелич стал корреспондентом французского агентства «ГАВАС». Так, от своих коллег он очень многое узнавал о ситуации в Индокитае, равно как и о реакции Франции на японский бросок на юг. Иностранные корреспонденты, включая и американцев, считали Вукелича трудягой-парнем и охотно делились с ним новостями.
В какой-то момент участие югослава в шпионской организации – и сама организация – подверглись опасности. Вукеличу наскучила его жена Эдит, и он вступил в связь с далекой от политики женщиной Ямасаки Иосико. Когда он сделал ее своей любовницей, Эдит Вукелич несколько обиделась. Она ушла от мужа, но осталась в Токио, и Зорге буквально затаил дыхание, пытаясь предугадать, будет ли она действовать так, как и положено обиженной женщине? Кризис миновал, когда Бранко и Эдит разошлись. Но Эдит Вукелич не позволили выйти из организации, пока она не обязалась принять обет молчания. Зорге уполномочили уплатить ей пять тысяч долларов, и он добавил еще тысячу от себя, чтобы быть уверенным в ее молчании. Вукелич женился на Иосико, и, как установила японская полиция, она никогда и ни с кем не нарушала брачных обетов. Кроме как с Рихардом Зорге.
У Гюнтера Штайна также были две должности. Первая была связана с тем, что он имел исключительные связи в британском посольстве. Он находился в дружеских отношениях с английским послом, сэром Джорджем Сэнсомом, и военно-морским атташе. Штайн был экономистом, и его умение разбираться в финансовой стороне дела было большим подспорьем для Зорге. Кроме того, информация дипломатического характера, весьма интересовавшая русских, часто попадала в руки Штайна. Он также служил и в качестве курьера, доставляя микрофильмы в Шанхай, а также в качестве ширмы для Макса Клаузена, установившего радиопередатчик в доме Штайна. Ведь чтобы избежать пеленгации, необходимо было иметь как можно больше мест, откуда можно было бы вести передачу, и Клаузен был благодарен Штайну за помощь.
ГЛАВА 11
«Клаузен Shokai» производила и продавала печатные станки для светокопировальных работ и флюоресцентные пластины – печатные формы гальванопластики. Среди его покупателей были и несколько крупнейших японских фирм, а также военные заводы, японская армия и японский ВМФ. Станки, которые Клаузен производил согласно имперским спецификациям, воспроизводили также и те самые светокопии, которые воровали агенты Зорге. В течение пяти лет после начала деятельности, «Клаузен Shokai» уже могла быть преобразована в акционерное общество с капиталом в 100 тысяч йен, из которых 85 тысяч были личной собственностью Клаузена. Он открыл филиал в Мукдене с уставным капиталом в 20 тысяч йен, что дало ему не только дополнительный законный доход, но и отличный предлог для получения банковских переводов из Нью-Йорка, Шанхая или Сан-Франциско, поскольку Клаузен совершал торговые операции за границей, а это служило превосходным прикрытием для финансовых переводов, поступающих из-за рубежа в адрес организации Зорге.
Вскоре после возвращения Зорге из поездки в Москву, аппарат подобрал ему еще одного члена группы – это был Гюнтер Штайн, позднее ставший натурализованным британским подданным, а ныне – бывший московский корреспондент «Берлинер тагеблат» и, в течение всего токийского периода, представитель британской «Файненшл ньюс». В 1942 году Штайн принял приглашение Института Тихоокеанских отношений (IPR) стать его корреспондентом в Чунцине. Он много писал для изданий института – статьи и книги, которые получали широкое хождение в Вашингтоне и помогали создавать миф о китайских коммунистах, как непревзойденных и непогрешимых идеалистах. В 1944 году он оказался одним из шести корреспондентов, сумевших проникнуть в столицу красного Китая – Янань. В 1945 году он представлял Великобританию на конференции Института тихоокеанских отношений в Хот Спрингс.
После войны Штайн много ездил по США, читая лекции и пропагандируя идею о том, что по своей ориентации китайские коммунисты – завзятые антисталинисты. Когда в 1949 году в докладе армейской разведки США он был назван «советским агентом», Штайн спешно покинул страну. 14 ноября 1950 года он был арестован во Франции по обвинению в шпионаже, согласно официального сообщения, поступившего в разведку США из французского посольства, и выслан из Франции.
Когда организация Зорге на всех парах двинулась к шпионажу, ее руководитель распределил специфические задачи и области для каждого члена группы. Так, Одзаки действовал на самом высоком правительственном и дипломатическом уровне. Он был уважаемым и активным членом так называемой «Группы завтраков» или «Группы среды» – собрания блестящих молодых людей, своего рода «мозговым треста» принца Коноэ, уже три раза подряд занимавшего пост премьер-министра.
Среди членов группы был и принц Сайондзи Кинкацу, приемный внук Генро [17].
«Группа завтраков», регулярно встречавшаяся для обсуждения проблем японской империи, имела полуофициальный статус. Одзаки, который кроме того был еще и членом китайской секции Shava Kenkuo Kai, научного общества, покровительствуемого принцем Коноэ, завязал особенно тесные связи с Кацами Акиро, ставшим вскоре главой секретариата первого кабинета Коноэ. При содействии Кацами, Одзаки в 1938 году был назначен на официальную должность советника кабинета, получив таком образом доступ к государственным документам. Кроме этого, он занимал и ряд других ответственных постов, таких, как советник токийского офиса Южно-Маньчжурской железной дороги – своего рода холдинговой компании, занимавшейся проверкой всех деловых и промышленных сделок в Северном Китае. Эта ЮМД, вместе с Одзаки, «служившим» в качестве шпиона при ней, вела активный обмен информации с японскими предприятиями тяжелой промышленности, так что Зорге имел почти свободный доступ к высшим промышленным секретам Японии.
Одзаки снабжал организацию Зорге бесценным анализом политики японского руководства. Время от времени ему удавалось украсть особо значимый и серьезный документ и микрофильмировать его. Часто такого рода документы бывали доверены ему высокопоставленными правительственными чиновниками в надежде на то, что Одзаки внимательно изучит бумагу и даст совет или поможет обсудить ее. Сайондзи, как консультант министра иностранных дел, взял за правило передавать Одзаки совершенно секретную информацию. Пару раз важнейшие военные секреты Японии попадали в руки Одзаки благодаря японским чиновникам, нуждавшимся в его советах по каким-нибудь китайским делам. «Единственное, чего я не мог получить заранее, это информацию о точном времени возможного нападения Японии на Россию, – признавал Одзаки на суде. – Моя деятельность характеризовалась полным отсутствием специальных методов… Я по натуре человек общительный… у меня не только широкий круг друзей, но я поддерживал довольно близкие отношения с большинством из них. Эти друзья и были для меня источниками информации».
Заботой Мияги было составить общую картину из тех кусочков и обрывков информации, которые он получал в своем собственном кругу. Мияги был старым другом личного секретаря Абэ Шу, министра иностранных дел в кабинете Коноэ, ставшего позднее премьер-министром. От этого друга Мияги мог получать огромное количество точнейшей информации как о политических уловках и хитростях, так и по военным вопросам. Сам Мияги достаточно много разъезжал и был кем-то вроде эксперта по мобилизации японских вооруженных сил, постоянно держа Зорге в курсе всех вопросов формирования новых дивизий.
А кое-что из того, что он знал, Мияги получал, используя древнейший шпионский способ – шатаясь по барам и ночным клубам и заговаривая с солдатами на улицах. «Он часто жаловался мне на то количество спиртного, которое ему приходилось выпивать, чтобы узнать самые тривиальные факты», – сказал Зорге о Мияги. Однако эти «тривиальные факты» включали и такие сведения, как подробное описание артиллерии и танков, принятых на вооружение японской армией. Мияги выполнял и другие функции, будучи своего рода шефом для дюжины японских агентов, работавших на группу Зорге. Мияги платил им, направлял их работу и часто сам получал их донесения.
У Бранко Вукелича были две обязанности: он был фотографом группы и, кроме того, собирал информацию. Именно он подготовил множество микрофильмов, тайно вывезенных из Японии. Работал он под прикрытием агентства «Домеи», где циркулировала масса информации, никогда не попадавшей в японскую прессу и валявшейся где попало в офисах «Домеи». Японские репортеры, которые знали много, но мало о чем могли писать, говорили в агентстве достаточно свободно, и Вукелич не упустил ни одной крупицы информации, услышанной там.
В конце концов Вукелич стал корреспондентом французского агентства «ГАВАС». Так, от своих коллег он очень многое узнавал о ситуации в Индокитае, равно как и о реакции Франции на японский бросок на юг. Иностранные корреспонденты, включая и американцев, считали Вукелича трудягой-парнем и охотно делились с ним новостями.
В какой-то момент участие югослава в шпионской организации – и сама организация – подверглись опасности. Вукеличу наскучила его жена Эдит, и он вступил в связь с далекой от политики женщиной Ямасаки Иосико. Когда он сделал ее своей любовницей, Эдит Вукелич несколько обиделась. Она ушла от мужа, но осталась в Токио, и Зорге буквально затаил дыхание, пытаясь предугадать, будет ли она действовать так, как и положено обиженной женщине? Кризис миновал, когда Бранко и Эдит разошлись. Но Эдит Вукелич не позволили выйти из организации, пока она не обязалась принять обет молчания. Зорге уполномочили уплатить ей пять тысяч долларов, и он добавил еще тысячу от себя, чтобы быть уверенным в ее молчании. Вукелич женился на Иосико, и, как установила японская полиция, она никогда и ни с кем не нарушала брачных обетов. Кроме как с Рихардом Зорге.
У Гюнтера Штайна также были две должности. Первая была связана с тем, что он имел исключительные связи в британском посольстве. Он находился в дружеских отношениях с английским послом, сэром Джорджем Сэнсомом, и военно-морским атташе. Штайн был экономистом, и его умение разбираться в финансовой стороне дела было большим подспорьем для Зорге. Кроме того, информация дипломатического характера, весьма интересовавшая русских, часто попадала в руки Штайна. Он также служил и в качестве курьера, доставляя микрофильмы в Шанхай, а также в качестве ширмы для Макса Клаузена, установившего радиопередатчик в доме Штайна. Ведь чтобы избежать пеленгации, необходимо было иметь как можно больше мест, откуда можно было бы вести передачу, и Клаузен был благодарен Штайну за помощь.
ГЛАВА 11
ЦЕНА – 40 ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ
Методология шпионажа проста и не меняется во времени. Незаконный сбор секретной информации по-прежнему, как и раньше, ремесло, ручная работа, полуартистическое предприятие, в котором неуловимые сочетания индивидуального темперамента, мастерства и грубо эмпирического «метода тыка» диктуют успех или провал. Лишь говоря о связях, можно сказать, что шпионаж четко налажен, поскольку микрофотокамера поставила передачу документов на поток, что позволило, например, «Директору» в Москве, сидя в своем офисе, квалифицированно оценить на досуге то, что в прошлом шпион мог лишь торопливо просмотреть и оценить увиденное через собственное ограниченное понимание. Элизабет Бейли, например, везла сумку, набитую роликами с микропленкой во время своей поездки из Сильвермастер-хаус в Вашингтоне в шпионскую расчетную палату в Нью-Йорке.
Однако и микрофильм имеет свои ограничения, ибо превращается в вещественное доказательство, когда его владельца – иностранного агента – вдруг ловят с поличным. И потому аппарат вынужден обращаться к более старому способу связи. Техника вторглась в эту область, но она также и усложнила процесс. Время шпионских посланий, носимых в ботинке, прошло, а письмо между строк невидимыми чернилами или отсылка внешне невинных писем подходит к своему концу. Беспроволочный телеграф поначалу весьма упростил работу шпиона, но до тех пор, пока не появилась техника, основанная на использовании радиопринимающих устройств и логарифмических таблиц, которая методом триангуляции способна достаточно точно определить местоположение подпольной радиостанции. И чтобы ответить на этот вызов, шпион вынужден был вернуться к использованию человеческого фактора – к коварству, хитрости и изворотливости.
В первые дни работы организации Зорге в Токио проблемы со связью казались второстепенными. Японская полиция, несмотря на ее дурную славу и привычку игнорировать право человека на частное уединение, оказалась неэффективной и довольно беспечной. Ее больше занимала борьба с инакомыслием и политической оппозицией, нежели перспектива возиться со шпионами. И лишь после 1939 года, когда война перекроила карту Европы и китайский инцидент стал для Японии больше, чем просто случайностью, связь группы Зорге с Москвой стала куда более рискованной. До этого группа Зорге передавала добытые ею «драгоценности» через курьеров или по радио практически когда ей вздумается.
«На заранее запланированной встрече курьер из моей организации передавал тщательно упакованный сверток московскому курьеру и в свою очередь получал пакет из Москвы, – писал Зорге. – Этим все и ограничивалось, не считая нескольких общих вопросов и ответов… Запрещалось спрашивать курьера, был ли он в Москве, и если был, то каковы там сейчас условия и как поживают твои старые друзья».
Вскоре после открытия этой шпионской лавочки в Токио, к концу 1933 года, у Зорге состоялась первая встреча с курьером. «Встреча поражала полным отсутствием секретности. Курьер, которого я не знал, прибыл из Шанхая с моим именем и адресом немецкого посольства в качестве места для встречи со мной. Он позвонил в посольство, а также сообщил мне письменно, что договорился со швейцаром «Империал-отеля», который будет ждать меня в холле утром определенного дня, чтобы провести меня к нему. Встреча прошла, как и было намечено. Мы договорились пойти посмотреть достопримечательности в Никко… чтобы там и обменяться тем, что было подготовлено у нас для передачи».
Способы распознавания друг друга оставались традиционными. Зорге так рассказывал о встрече с курьером в Гонконге: «Курьер вошел в заранее определенный ресторан и через полчаса достал из кармана длинную черную манильскую сигару, которую держал в руке, не зажигая. Увидев сигнал, я подошел к ресторанной стойке, вынул из кармана бросающуюся в глаза трубку и стал искать, чем бы ее зажечь. Когда московский курьер увидел, чем я занят, он должен был зажечь сигару, после чего я должен был зажечь свою трубку. После чего курьер покинул ресторан, и я не спеша отправился за ним в определенный парк, где мы и смогли поговорить. Он должен был начать словами: «Привет от Кэча», на что мне следовало ответить «Привет от Густава». Были и другие, заранее обговоренные сигналы – так, один человек мог нести желтый пакет, а другой – красный».
После прибытия Клаузена в Токио группа Зорге набрала обороты и стала действовать на полную катушку. На суде в 1942 году Одзаки и Клаузен смогли припомнить свыше ста сообщений высочайшей важности, переданных в Москву через курьера или по радио. Японская полиция с помощью радиоперехвата записала их много больше, но не смогла расшифровать до признания Клаузена. Ведение передач из дома Гюнтера Штайна в Азабуку само по себе заслуживает внимания. Клаузен впервые посетил Штайна в декабре 1935 года, «чтобы осмотреть дом… и решил, с согласия хозяина, использовать для сеансов связи две комнаты на верхнем этаже, – давал показания Клаузен, отвечая на вопросы следователей. – Из дома Штайна я передал свыше тридцати сообщений».
В 1936 году Клаузен был послан в Шанхай с двойной миссией: передать связному множество микропленок и встретиться с Анной Валлениус, чтобы жениться на ней. Микропленки были переданы в книжном магазине на Баблинг-уэлл-роуд, игравшем столь заметную роль в деятельности Зорге. Когда Клаузен благополучно вернулся, Зорге ликовал: тысячи кадров микропленки включали в том числе и первую крупную партию документов, которые он лично фотографировал. В германском посольстве. И это было лишь начало. Штайн, его гражданская жена, Клаузен и миссисс Клаузен фактически организовали челночную линию между Токио и Шанхаем.
Анна Клаузен совершила четыре поездки одна, переправив свыше тридцати роликов микропленки. По возвращении ей выдали пять тысяч долларов, которые она депонировала на счет «компании» мужа. Но к досаде и раздражению Клаузена, вернулась она, нагруженная дорогими платьями и драгоценностями, которые накупила для себя на деньги «Клаузен Shokai». Анна была ненадежным курьером, действовавшим лишь под угрозой наказания или провала, и ее покупки были своего рода местью и Клаузену, и организации Зорге. Когда Гюнтер Штайн впервые поехал в Шанхай в качестве курьера, ему передали пакет для миссис Клаузен, в котором находились темно-голубая шаль и большая черная брошь, которые Анна должна была надеть в поездку на китайский материк. Когда она появилась бы в Шанхае в книжном магазине на Баблинг-уэлл-роуд, в «Sun-компани», в универсальном магазине, в холле отеля «Кэтей» или неспешно прогуливалась бы по авеню Хейг, московский курьер должен был узнать ее по этим шали и броши.
У самого Зорге был забавный предлог для его собственных поездок в Китай. «В конце 1938 года я сам ездил в Маньчжурию и Гонконг в качестве курьера германского посольства, одновременно прихватывая с собой и материалы для передачи в Москву». Доверенный друг германского посла и гестаповского полковника Мейзингера – «зверя Варшавы» – вез конфиденциальные нацистские документы в кармане, а микрофильмированные их копии – под рубашкой. Москва была ближе его сердцу, нежели Берлин.
В конце 1939 года Рихард Зорге решил, что пришло время отказаться от курьерской связи с Шанхаем. Береговая полиция в Иокогаме усилила слежку за прибывающими и отъезжающими. И риск потери ценного человека или, еще хуже, провала всего аппарата стал слишком велик. А кроме того, продолжающееся экономическое давление со стороны США, все сильнее сказывающееся на японцах, сделало фактически невозможным для группы использование американских банков для получения денежных переводов. Зорге телеграфировал своему московскому начальству в России, что встречи между его курьерами и «людьми из Москвы» было бы куда эффективнее проводить непосредственно в Токио. После долгих проволочек и ворчания «Директор», наконец, телеграфировал в ответ набор шифрованных инструкций: «Два билета с более высокими номерами для Фрица [18]. Один с меньшим номером для связного».
Вскоре после этого Макс Клаузен обнаружил в почтовом ящике два билета в японский императорский театр. Один для него, другой – для Анны. В полутемном театре ему передали небольшой пакет с 5000 долларов, а он отдал 38 микропленок «связному» из Москвы. Через несколько месяцев Клаузен вновь получил два билета на оперу «Все девушки» в Такарацука-театр. И вновь они с Анной отправились на представление. За 30 роликов микропленки Клаузен получил 3000 долларов и 25 тысяч йен. В обоих случаях человеком, совершавшим этот обмен, был советский консул в Токио Вутокевич. Во время третьей встречи в театре на связь вышел второй секретарь посольства Виктор С. Зайцев. Под псевдонимом «Серж» он около десяти раз встречался с Клаузеном в офисе компании «Клаузен Shokai». В дневнике Клаузена эти встречи были зашифрованы как «S-tr» – «Serge treffen» [19].
Были и другие, выходившие на связь с группой и передававшие ей инструкции, деньги или слова одобрения и поддержки.
Появился д-р Войдт и некоторое время работал с Зорге. Это был немец, пользовавшийся доверием в посольстве, но группа Зорге подозревала, что Войдт – двойной агент. Была еще «Ингрид», привлекательная блондинка-американка, чье имя всплыло из протоколов токийской полиции. Неясно, была ли она курьером, но по некоторым признакам, ее работа на Зорге носила скорее личный характер, нежели политический.
Связи с курьерами дополнялись сеансами радиосвязи. «Поскольку непрерывная радиосвязь с центром была важнейшим условием нашей работы, то достижение радиоконтакта, поддержание его в постоянной готовности и обеспечение мер против пеленгации радиопередатчика были самой важной частью нашей нелегкой работы, – писал Зорге. – После приезда в Токио Клаузена – а его технические способности и энтузиазм в работе не знали границ – мне разрешили научить его шифровке и передать ему эту часть работы».
«Клаузен установил много радиопередатчиков, так чтобы по возможности быть уверенным в успехе нашей радиодеятельности. Он мог одновременно посылать сообщения из четырех различных мест, и почти всегда по крайней мере три места были задействованы… Мы часто меняли места выхода в эфир, чтобы избежать, по возможности, слежки или пеленгации, которая, как мы считали, со временем должна была стать более точной. Клаузен старался уменьшить свои радиопередатчики в размерах, так чтобы их в разобранном виде можно было носить в сумке, не вызывая никаких подозрений… Обычно радиосвязь использовалась нами, чтобы послать срочное сообщение или наши отчеты («Директору») или организации, или принять сообщения из Москвы, касающиеся деятельности нашей группы или отдельных операций… Клаузен всегда мог обеспечить замечательную связь».
В последние годы в проблему превратились и внутренние связи в организации Зорге, ставшие небезопасными. Уже шестнадцать человек было напрямую связано с оперативниками Зорге, и, строго говоря, они не являлись членами одной группы, но представляли собой серию подгрупп внутри одной организации, и все они получали указания от Зорге и снабжали его информацией. «Я был единственным человеком, напрямую связанным с ключевыми членами (полунезависимых групп)… Непосредственные члены группы либо вообще не имели контактов между собой, либо встречались лишь в очень редких случаях». Были, конечно, и некоторые исключения.
Зорге и Одзаки часто встречались в отдаленных ресторанах, а японские второстепенные члены группы редко, если вообще когда встречались с Зорге. Как правило, они передавали информацию Мияги, Клаузену или Одзаки.
После 1940 года «я начал использовать свой дом для встреч с Одзаки и Мияги… Я подумал, что было бы мудро с нашей стороны избегать публичных мест, потому что их (Мияги и Одзаки) все чаще и чаще спрашивали, кто я такой или кто они сами такие». Особые предосторожности предпринимались при подходе к дому Зорге. Члены аппарата прибегали к старому трюку, по нескольку раз «меняя кабриолеты», чтобы удостовериться, что слежки за ними нет. А когда они оказывались, наконец, рядом с домом, то ждали, когда Зорге засветит фонарь на балконе, сигнализируя, что все чисто.
Другой старый прием использовался при ресторанных встречах Клаузена и Вукелича. Оба всякий раз притворялись, что их встреча случайна. Все возможные пленки, деньги и бумаги, которыми они хотели обменяться, держались в полупустой пачке сигарет. Клаузен просил сигарету, Вукелич протягивал ему пачку. Взяв сигарету, Клаузен хотел было вернуть пачку, на что Вукелич говорил: «Оставьте себе. У меня есть другая пачка».
Между 1935 и 1941 годами аппарат Зорге работал стабильно и достаточно спокойно. Это действительно была одна из основных шпионских операций Советского Союза. Но тем не менее с финансовой точки зрения это была дешевая операция. Штаб-квартира главного командования на Дальнем Востоке в докладе о деятельности аппарата в Японии скрупулезно подсчитала его расходы:
Доклад, подготовленный разведкой США, отнюдь не преувеличил значения деятельности группы Зорге для Советского Союза и его союзников. Токийский аппарат был в состоянии информировать Москву о любых поворотах в дальневосточной политике. Когда Япония, подписав в 1936 году антикоминтерновский пакт, стала членом оси Рим – Берлин, в Кремле нашлись паникеры, уверенные, что это первый шаг по пути к тройственному военному союзу против России. Зорге, однако, сумел известить Москву, что вопреки многочисленным заявлениям для печати, нацисты были крайне неудовлетворены и разочарованы поведением японцев. Гитлер и Муссолини оказывали массированное давление на Японию с целью побудить ее пойти на заключение военного альянса, однако японцы артачились, отказываясь пойти дальше простых деклараций о необходимости борьбы против мирового коммунизма. Японские резоны, о которых было хорошо осведомлено германское посольство в Токио (а соответственно, и Зорге), заключались в нежелании японцев провоцировать русских. Более того, сам антикоминтерновский пакт не стал сюрпризом для советского Министерства иностранных дел, ибо за два года до его подписания Зорге отправил в 4-е Управление мнение, высказанное фон Дирксеном, о том, что исключение Германии из Лиги Наций станет началом нацистско-японского сближения.
Однако и микрофильм имеет свои ограничения, ибо превращается в вещественное доказательство, когда его владельца – иностранного агента – вдруг ловят с поличным. И потому аппарат вынужден обращаться к более старому способу связи. Техника вторглась в эту область, но она также и усложнила процесс. Время шпионских посланий, носимых в ботинке, прошло, а письмо между строк невидимыми чернилами или отсылка внешне невинных писем подходит к своему концу. Беспроволочный телеграф поначалу весьма упростил работу шпиона, но до тех пор, пока не появилась техника, основанная на использовании радиопринимающих устройств и логарифмических таблиц, которая методом триангуляции способна достаточно точно определить местоположение подпольной радиостанции. И чтобы ответить на этот вызов, шпион вынужден был вернуться к использованию человеческого фактора – к коварству, хитрости и изворотливости.
В первые дни работы организации Зорге в Токио проблемы со связью казались второстепенными. Японская полиция, несмотря на ее дурную славу и привычку игнорировать право человека на частное уединение, оказалась неэффективной и довольно беспечной. Ее больше занимала борьба с инакомыслием и политической оппозицией, нежели перспектива возиться со шпионами. И лишь после 1939 года, когда война перекроила карту Европы и китайский инцидент стал для Японии больше, чем просто случайностью, связь группы Зорге с Москвой стала куда более рискованной. До этого группа Зорге передавала добытые ею «драгоценности» через курьеров или по радио практически когда ей вздумается.
«На заранее запланированной встрече курьер из моей организации передавал тщательно упакованный сверток московскому курьеру и в свою очередь получал пакет из Москвы, – писал Зорге. – Этим все и ограничивалось, не считая нескольких общих вопросов и ответов… Запрещалось спрашивать курьера, был ли он в Москве, и если был, то каковы там сейчас условия и как поживают твои старые друзья».
Вскоре после открытия этой шпионской лавочки в Токио, к концу 1933 года, у Зорге состоялась первая встреча с курьером. «Встреча поражала полным отсутствием секретности. Курьер, которого я не знал, прибыл из Шанхая с моим именем и адресом немецкого посольства в качестве места для встречи со мной. Он позвонил в посольство, а также сообщил мне письменно, что договорился со швейцаром «Империал-отеля», который будет ждать меня в холле утром определенного дня, чтобы провести меня к нему. Встреча прошла, как и было намечено. Мы договорились пойти посмотреть достопримечательности в Никко… чтобы там и обменяться тем, что было подготовлено у нас для передачи».
Способы распознавания друг друга оставались традиционными. Зорге так рассказывал о встрече с курьером в Гонконге: «Курьер вошел в заранее определенный ресторан и через полчаса достал из кармана длинную черную манильскую сигару, которую держал в руке, не зажигая. Увидев сигнал, я подошел к ресторанной стойке, вынул из кармана бросающуюся в глаза трубку и стал искать, чем бы ее зажечь. Когда московский курьер увидел, чем я занят, он должен был зажечь сигару, после чего я должен был зажечь свою трубку. После чего курьер покинул ресторан, и я не спеша отправился за ним в определенный парк, где мы и смогли поговорить. Он должен был начать словами: «Привет от Кэча», на что мне следовало ответить «Привет от Густава». Были и другие, заранее обговоренные сигналы – так, один человек мог нести желтый пакет, а другой – красный».
После прибытия Клаузена в Токио группа Зорге набрала обороты и стала действовать на полную катушку. На суде в 1942 году Одзаки и Клаузен смогли припомнить свыше ста сообщений высочайшей важности, переданных в Москву через курьера или по радио. Японская полиция с помощью радиоперехвата записала их много больше, но не смогла расшифровать до признания Клаузена. Ведение передач из дома Гюнтера Штайна в Азабуку само по себе заслуживает внимания. Клаузен впервые посетил Штайна в декабре 1935 года, «чтобы осмотреть дом… и решил, с согласия хозяина, использовать для сеансов связи две комнаты на верхнем этаже, – давал показания Клаузен, отвечая на вопросы следователей. – Из дома Штайна я передал свыше тридцати сообщений».
В 1936 году Клаузен был послан в Шанхай с двойной миссией: передать связному множество микропленок и встретиться с Анной Валлениус, чтобы жениться на ней. Микропленки были переданы в книжном магазине на Баблинг-уэлл-роуд, игравшем столь заметную роль в деятельности Зорге. Когда Клаузен благополучно вернулся, Зорге ликовал: тысячи кадров микропленки включали в том числе и первую крупную партию документов, которые он лично фотографировал. В германском посольстве. И это было лишь начало. Штайн, его гражданская жена, Клаузен и миссисс Клаузен фактически организовали челночную линию между Токио и Шанхаем.
Анна Клаузен совершила четыре поездки одна, переправив свыше тридцати роликов микропленки. По возвращении ей выдали пять тысяч долларов, которые она депонировала на счет «компании» мужа. Но к досаде и раздражению Клаузена, вернулась она, нагруженная дорогими платьями и драгоценностями, которые накупила для себя на деньги «Клаузен Shokai». Анна была ненадежным курьером, действовавшим лишь под угрозой наказания или провала, и ее покупки были своего рода местью и Клаузену, и организации Зорге. Когда Гюнтер Штайн впервые поехал в Шанхай в качестве курьера, ему передали пакет для миссис Клаузен, в котором находились темно-голубая шаль и большая черная брошь, которые Анна должна была надеть в поездку на китайский материк. Когда она появилась бы в Шанхае в книжном магазине на Баблинг-уэлл-роуд, в «Sun-компани», в универсальном магазине, в холле отеля «Кэтей» или неспешно прогуливалась бы по авеню Хейг, московский курьер должен был узнать ее по этим шали и броши.
У самого Зорге был забавный предлог для его собственных поездок в Китай. «В конце 1938 года я сам ездил в Маньчжурию и Гонконг в качестве курьера германского посольства, одновременно прихватывая с собой и материалы для передачи в Москву». Доверенный друг германского посла и гестаповского полковника Мейзингера – «зверя Варшавы» – вез конфиденциальные нацистские документы в кармане, а микрофильмированные их копии – под рубашкой. Москва была ближе его сердцу, нежели Берлин.
В конце 1939 года Рихард Зорге решил, что пришло время отказаться от курьерской связи с Шанхаем. Береговая полиция в Иокогаме усилила слежку за прибывающими и отъезжающими. И риск потери ценного человека или, еще хуже, провала всего аппарата стал слишком велик. А кроме того, продолжающееся экономическое давление со стороны США, все сильнее сказывающееся на японцах, сделало фактически невозможным для группы использование американских банков для получения денежных переводов. Зорге телеграфировал своему московскому начальству в России, что встречи между его курьерами и «людьми из Москвы» было бы куда эффективнее проводить непосредственно в Токио. После долгих проволочек и ворчания «Директор», наконец, телеграфировал в ответ набор шифрованных инструкций: «Два билета с более высокими номерами для Фрица [18]. Один с меньшим номером для связного».
Вскоре после этого Макс Клаузен обнаружил в почтовом ящике два билета в японский императорский театр. Один для него, другой – для Анны. В полутемном театре ему передали небольшой пакет с 5000 долларов, а он отдал 38 микропленок «связному» из Москвы. Через несколько месяцев Клаузен вновь получил два билета на оперу «Все девушки» в Такарацука-театр. И вновь они с Анной отправились на представление. За 30 роликов микропленки Клаузен получил 3000 долларов и 25 тысяч йен. В обоих случаях человеком, совершавшим этот обмен, был советский консул в Токио Вутокевич. Во время третьей встречи в театре на связь вышел второй секретарь посольства Виктор С. Зайцев. Под псевдонимом «Серж» он около десяти раз встречался с Клаузеном в офисе компании «Клаузен Shokai». В дневнике Клаузена эти встречи были зашифрованы как «S-tr» – «Serge treffen» [19].
Были и другие, выходившие на связь с группой и передававшие ей инструкции, деньги или слова одобрения и поддержки.
Появился д-р Войдт и некоторое время работал с Зорге. Это был немец, пользовавшийся доверием в посольстве, но группа Зорге подозревала, что Войдт – двойной агент. Была еще «Ингрид», привлекательная блондинка-американка, чье имя всплыло из протоколов токийской полиции. Неясно, была ли она курьером, но по некоторым признакам, ее работа на Зорге носила скорее личный характер, нежели политический.
Связи с курьерами дополнялись сеансами радиосвязи. «Поскольку непрерывная радиосвязь с центром была важнейшим условием нашей работы, то достижение радиоконтакта, поддержание его в постоянной готовности и обеспечение мер против пеленгации радиопередатчика были самой важной частью нашей нелегкой работы, – писал Зорге. – После приезда в Токио Клаузена – а его технические способности и энтузиазм в работе не знали границ – мне разрешили научить его шифровке и передать ему эту часть работы».
«Клаузен установил много радиопередатчиков, так чтобы по возможности быть уверенным в успехе нашей радиодеятельности. Он мог одновременно посылать сообщения из четырех различных мест, и почти всегда по крайней мере три места были задействованы… Мы часто меняли места выхода в эфир, чтобы избежать, по возможности, слежки или пеленгации, которая, как мы считали, со временем должна была стать более точной. Клаузен старался уменьшить свои радиопередатчики в размерах, так чтобы их в разобранном виде можно было носить в сумке, не вызывая никаких подозрений… Обычно радиосвязь использовалась нами, чтобы послать срочное сообщение или наши отчеты («Директору») или организации, или принять сообщения из Москвы, касающиеся деятельности нашей группы или отдельных операций… Клаузен всегда мог обеспечить замечательную связь».
В последние годы в проблему превратились и внутренние связи в организации Зорге, ставшие небезопасными. Уже шестнадцать человек было напрямую связано с оперативниками Зорге, и, строго говоря, они не являлись членами одной группы, но представляли собой серию подгрупп внутри одной организации, и все они получали указания от Зорге и снабжали его информацией. «Я был единственным человеком, напрямую связанным с ключевыми членами (полунезависимых групп)… Непосредственные члены группы либо вообще не имели контактов между собой, либо встречались лишь в очень редких случаях». Были, конечно, и некоторые исключения.
«Тот факт, что я общаюсь с Клаузеном, едва ли можно было долго держать в секрете… Но то, что мы с ним оба состоим в немецком клубе, что Клаузен когда-то занимался мотоциклетным и автомобильным бизнесом и что он очень хорошо ухаживал за мной, когда в 1938 году я получил серьезные ранения в мотоциклетной аварии, должно было развеять возможные подозрения по поводу наших частых встреч. Клаузен приходил ко мне, даже когда моя прислуга была дома, и другие случайные посетители могли видеть его у меня дома. Мы звонили друг другу домой, не обращая внимания на то, прослушивается ли телефонная линия или нет».Хотя свои отношения с Вукеличем Зорге не афишировал, но он обеспечил себе оправдание, на случай если бы их увидели вдвоем, поставив в известность германского посла о том, что он поддерживает ни к чему не обязывающие отношения с французскими и союзническими журналистами, чтобы иметь возможность прощупывать их на предмет интересной информации. Клаузен, ставший казначеем аппарата, часто посещал Вукелича, так же, как и Мияги. Гюнтер Штайн старался держаться на некотором отдалении от Зорге. Встречались они мало и редко. И Клаузен, и Мияги были для Штайна посредниками, и встречи Штайна с ними проходили, как правило, в ресторанах. Дом Штайна Клаузен посещал лишь для проведения радиосеансов.
Зорге и Одзаки часто встречались в отдаленных ресторанах, а японские второстепенные члены группы редко, если вообще когда встречались с Зорге. Как правило, они передавали информацию Мияги, Клаузену или Одзаки.
После 1940 года «я начал использовать свой дом для встреч с Одзаки и Мияги… Я подумал, что было бы мудро с нашей стороны избегать публичных мест, потому что их (Мияги и Одзаки) все чаще и чаще спрашивали, кто я такой или кто они сами такие». Особые предосторожности предпринимались при подходе к дому Зорге. Члены аппарата прибегали к старому трюку, по нескольку раз «меняя кабриолеты», чтобы удостовериться, что слежки за ними нет. А когда они оказывались, наконец, рядом с домом, то ждали, когда Зорге засветит фонарь на балконе, сигнализируя, что все чисто.
Другой старый прием использовался при ресторанных встречах Клаузена и Вукелича. Оба всякий раз притворялись, что их встреча случайна. Все возможные пленки, деньги и бумаги, которыми они хотели обменяться, держались в полупустой пачке сигарет. Клаузен просил сигарету, Вукелич протягивал ему пачку. Взяв сигарету, Клаузен хотел было вернуть пачку, на что Вукелич говорил: «Оставьте себе. У меня есть другая пачка».
Между 1935 и 1941 годами аппарат Зорге работал стабильно и достаточно спокойно. Это действительно была одна из основных шпионских операций Советского Союза. Но тем не менее с финансовой точки зрения это была дешевая операция. Штаб-квартира главного командования на Дальнем Востоке в докладе о деятельности аппарата в Японии скрупулезно подсчитала его расходы:
«Общие затраты группы Зорге составляли около трех тысяч йен в месяц, или менее ста долларов США в качестве платы за необычайно ценную работу почти двадцати агентов. Поскольку, за одним исключением, все они работали из любви к делу, а не за деньги, плата, которую они получали ежемесячно, могла лишь покрыть их расходы на жизнь и поездки, никак не компенсируя их деятельность. Одзаки, например, никогда не получал ни пенни и даже оказывался в убытке, поддерживая материально некоторых из своих агентов. Зорге, Вукелич и Клаузен имели, конечно, регулярные поступления от своей работы, но у них также были и дополнительные траты».Клаузен, как казначей, раз в год представлял Зорге отчет о доходах и расходах, который потом микрофильмировали и отправляли в Россию. За время своей службы в качестве казначея с 1936 по октябрь 1941 года Клаузен получил через курьеров 24 500 долларов и 18 300 йен, плюс около 10 000 долларов банковских переводов. То есть всего около сорока тысяч долларов. Конечно, информация, которую отправил в Центр Зорге после 22 июня 1941 года для Советского Союза, стоила дороже миллионов долларов, поскольку оказала громадное воздействие на передислокацию и развертывание советских войск, позволив остановить немцев в самой критической фазе войны. Такая информация поистине бесценна.
Доклад, подготовленный разведкой США, отнюдь не преувеличил значения деятельности группы Зорге для Советского Союза и его союзников. Токийский аппарат был в состоянии информировать Москву о любых поворотах в дальневосточной политике. Когда Япония, подписав в 1936 году антикоминтерновский пакт, стала членом оси Рим – Берлин, в Кремле нашлись паникеры, уверенные, что это первый шаг по пути к тройственному военному союзу против России. Зорге, однако, сумел известить Москву, что вопреки многочисленным заявлениям для печати, нацисты были крайне неудовлетворены и разочарованы поведением японцев. Гитлер и Муссолини оказывали массированное давление на Японию с целью побудить ее пойти на заключение военного альянса, однако японцы артачились, отказываясь пойти дальше простых деклараций о необходимости борьбы против мирового коммунизма. Японские резоны, о которых было хорошо осведомлено германское посольство в Токио (а соответственно, и Зорге), заключались в нежелании японцев провоцировать русских. Более того, сам антикоминтерновский пакт не стал сюрпризом для советского Министерства иностранных дел, ибо за два года до его подписания Зорге отправил в 4-е Управление мнение, высказанное фон Дирксеном, о том, что исключение Германии из Лиги Наций станет началом нацистско-японского сближения.