Во-первых, пока я сплю со своим мужем, пока его семя втекает в глубины моей утробы, - даже если я в то же время совокупляюсь с десятью мужчинами - нет ничего, что могло бы ему доказать, что рождённое дитя не его. Ребёнок может быть от него или не от него так что, если мужа одолевают сомнения, он не вправе отрицать своего участия в том, что, быть может, всецело является результатом его деяний. Раз существует возможность, что ребёнок его, значит, это и есть его ребёнок. Каждый мужчина, который мучает себя подобными подозрениями, напрашивается на них, ибо даже если его жена весталка, он всё равно будет терзаться сомнениями, поскольку невозможно быть полностью уверенным в женщине: та, что была благочестивой долгие годы, в один прекрасный день может изменить. Следовательно, если муж подозрителен, он будет таковым в любом случае и никогда не будет уверен, что ребёнок, которого он обнимает - это ребёнок от него. А если муж вечно подозревает жену в измене, то нет вреда в том, чтобы время от времени оправдывать его подозрения, ведь ни к счастью, ни к несчастью своему, он не перестанет подозревать. Но предположим, что муж в полном неведении ласкает плод распутства своей жены - в чём же здесь преступление? Разве у нас не общее имущество? В таком случае, какое зло совершаю я, вводя в семью ребёнка, которому должна принадлежать часть этого добра? Он будет пользоваться моей долей, он ничего не украдёт у моего нежного супруга. Часть, которую унаследует ребёнок, будет взята из моего приданого, так что ни этот ребёнок, ни я не возьмём ничего у моего мужа.
Спрашивается, на каком основании ребёнок пользовался бы моим добром, если бы он был от мужа? Разве не в силу того, что он рождён мной? Именно по этой причине он и унаследует свою долю. Из-за того, что ребёнок принадлежит мне, я должна отдать ему часть своих богатств.
В чём вы можете меня упрекнуть? О ребёнке позаботились. Но вы обманываете вашего мужа, а обманывать - жестоко. Нет, я лишь возвращаю долг, - отвечу я, - он обманул первым, набросив на меня цепи брака. А я мщу, что может быть проще? Но ведь честь вашего мужа ужасно оскорблена. Что за смехотворное утверждение! Мой разврат абсолютно не касается моего мужа, это моё личное дело. Так называемое бесчестье играло какую-то роль сто лет назад, а сегодня мы избавились от этой химеры и мой муж не более замаран моим распутством, чем я - его. Да, ебись я со всеми подряд, это никак не заденет моего мужа. Этим я не нанесу ему никакого вреда, который сам по себе является в данном случае чистой выдумкой.
Одно из двух: либо мой муж жестокий и ревнивый человек, либо он добр и нежен. В первом случае, самое лучшее, что я могу сделать - это отомстить за его поведение, во втором - мои измены не смогут его огорчить. Если он благороден, то он будет только счастлив оттого, что я вкушаю наслаждения, поскольку всякий утончённый человек будет получать удовольствие от зрелища счастья, вкушаемого любимым существом. А если вы его любите, захотите ли вы, чтобы он поступал так же? О, горе женщине, которая вздумает ревновать мужа! Если она его любит, пусть удовлетворяется тем, что он ей даёт но пусть не принуждает его ни к чему, ибо она не только не преуспеет в этом, но вскоре лишь вызовет у мужа ненависть. До тех пор, пока я сохраняю благоразумие, меня никогда не огорчат похождения моего мужа. Лишь бы он оставался со мной, и тогда в доме будет царить мир.
Подведём итоги: каковы бы ни были последствия адюльтера, даже если в доме появятся дети не от мужа, раз это дети его жены, они имеют определённые права на часть её приданого. Супруг, если он неглуп, должен относиться к ним, как будто они дети от её предыдущего брака. Если же он ничего не знает, то это для него самое лучшее, поскольку нельзя мучиться тем, что тебе неизвестно. Если адюльтер не имеет никаких последствий и муж о нём не знает, ни один юрист не сможет доказать существование преступления: в этом случае адюльтер оказывается действием, к которому муж не имеет абсолютно никакого отношения, поскольку не знает о нём, а для жены - действием восхитительным, поскольку она им наслаждается. Если муж узнаёт об адюльтере, то от этого адюльтер не становится злом - ведь только что он не был таковым, и суть его не изменилась. Если уж говорить о зле, то его можно отыскать только в самом открытии мужем измены. Что ж, тогда вина падает исключительно на него, а к жене это не имеет никакого отношения.
Те, кто в давние времена наказывали за адюльтер, были настоящими палачами, жестокими и ревнивыми, которые, исходя из своего субъективного мнения, бесчестно полагали, что достаточно их оскорбить, чтобы стать преступником, будто бы личная обида всегда должна расцениваться как преступление и будто можно по справедливости назвать преступлением действие, которое не оскорбляет ни Природу, ни общество, а лишь служит, очевидно, им обоим.
Однако есть случаи, когда легко доказуемый адюльтер, не будучи оттого более преступным, ставит женщину в затруднительное положение. Представь, что муж, например - импотент или обладает вкусами, противоречащими размножению.
Так как жена стремится к наслаждению, которое мужу недоступно, её поведение неизбежно становится более раскрепощённым. Но должно ли это её беспокоить?
Нет, разумеется. Единственная предосторожность, которую ей нужно предпринять - это не рожать детей, а если меры предосторожности не помогли сделать аборт. Если же противоестественные склонности мужа вынуждают жену искать компенсации за его пренебрежение ею, то прежде всего она должна без всякого отвращения удовлетворить его желания, каковы бы они ни были. Затем пусть она даст ему понять, что подобные любезности дают ей право на ответные уступки: пусть она потребует полной свободы в обмен на ту, что она предоставляет. При такой ситуации муж либо отказывается, либо соглашается.
Если соглашается, как поступил мой, то ты даёшь себе полную волю, одновременно удваивая заботы о нём и потакая его капризам. Если же он отказывается, тогда ты доводишь свои хитрости до совершенства и преспокойно ебёшься под их прикрытием. А если он импотент? Тогда расстаёшься с ним, но всегда даёшь себе волю: при любых обстоятельствах не перестаёшь ебаться, моя козочка, потому что мы рождены для ебли, потому что, ебясь, мы повинуемся Природе и выполняем её предначертания, а все человеческие законы, противоречащие законам Природы, созданы лишь для того, чтобы мы их презирали.
Насколько глупа женщина, наклонностям которой мешают следовать абсурдные узы брака, которая боится забеременеть или нанести вред мужу, или - что ещё нелепее - подмочить свою репутацию! Ты убедилась, Эжени, да и прочувствовала тоже, насколько она безмозгла, если в жертву бессмысленным предрассудкам приносит собственное счастье и все радости жизни. Пусть же она безнаказанно ебётся! Разве немножечко тщеславия и необоснованные религиозные чаяния вознаградят её за такие жертвы? Нет, нет, в могиле смешаются и порок, и добродетель. Будет ли общество через несколько лет в большей степени прославлять одних, чем проклинать других? Нет и снова нет!
Несчастная, что жила, чураясь наслаждений, умрёт, увы, без всякого воздаяния.
ЭЖЕНИ. - Ты окончательно убеждаешь меня, мой ангел! Ты уничтожаешь мои предрассудки! Как легко ты расправляешься со всеми фальшивыми принципами, вложенными в меня моей матерью! Ах! Я бы завтра же вышла замуж, чтобы воплотить на практике твои мудрые советы. Как они соблазнительны, как верны, как они мне по душе! Одно лишь не вполне понятно мне в том, что ты говорила, моя дорогая умоляю, объясни мне. Ты заявляешь, что твой муж, наслаждаясь тобой, пренебрегает поведением, которое ведёт к появлению детей. Что же, скажи, прошу тебя, он такое делает?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Мой муж был уже пожилым человеком, когда я вышла за него замуж. В первую брачную ночь он рассказал мне о своих причудах, уверяя, что, со своей стороны, он никогда не будет препятствовать моим. Я поклялась повиноваться ему, и с тех пор между нами полнейшее взаимопонимание, и мы упиваемся сладчайшей свободой. А прихоть моего мужа в том, чтоб я ему сосала, но к этому добавляется весьма причудливая деталь как заключение предыдущему:
в то время, как я склоняюсь над ним и бодро высасываю малафью из его яиц, мои ягодицы находятся над его лицом - и я должна насрать ему в рот!.. Он всё проглатывает!..
ЭЖЕНИ. - Вот это действительно из ряда вон выходящая прихоть!
ДОЛЬМАНСЕ. - Ни одна не может быть названа таковой, моя дорогая, все они - проявления Природы. Когда она создавала людей, ей захотелось внести разнообразие в их вкусы, как и во внешность, так что нам не следует удивляться разнообразию пристрастий, как мы не удивляемся различию черт наших лиц.
Прихоть, описанная вашей подругой - весьма в моде множество людей, в особенности определённого возраста, полностью находятся в её власти. А разве вы, Эжени, отказались бы сделать такую услугу, если бы кто-нибудь попросил вас о ней?
ЭЖЕНИ, краснея. - Согласно наставлениям, которые мне здесь внушаются, разве могу я отказать в чём-либо? Я лишь прошу извинить моё изумление ведь я впервые слышу о таких проявлениях похоти: сначала мне надо их себе представить однако между принятием решения и его выполнением существует расстояние, но позвольте мне заверить моих наставников, что оно будет лишь того размера, какой они сами установят. Как бы то ни было, моя дорогая, ты получила свободу, согласившись на выполнение этой обязанности?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Абсолютную свободу, Эжени. Я, со своей стороны, делала всё, что хотела, и он не чинил мне никаких препятствий, но я не завела постоянного любовника - я слишком любила наслаждения для этого. Как несчастна женщина, которая привязалась к кому-то! Достаточно заиметь любовника - и она пропала, тогда как, если заниматься развратом ежедневно, да по десять раз, коль того захочется, то привязанность бесследно исчезнет в ночи безмолвия, как только разврат закончится.
Я была богата, я платила юношам, которые меня ебли инкогнито. Я окружила себя очаровательными слугами, которым было сказано, что им уготованы самые изощрённые наслаждения, при условии, что они будут держать язык за зубами, а чуть они откроют рот, как их вышвырнут за дверь. Ты даже не представляешь, моя милая, в какой поток наслаждений я окунулась таким образом! Именно такое поведение я всегда предписываю каждой женщине, которая хотела бы мне подражать. За двенадцать лет брака меня ебли десять-двенадцать тысяч мужчин, а может быть, и больше... Но в обществе, в котором я вращаюсь, меня считают весьма благонравной. А та, что завела бы любовников, была бы обречена, к моменту смены первого на второго.
ЭЖЕНИ. - Что ж, этот путь представляется самым надёжным. Я, разумеется, буду ему следовать. Я должна по твоему примеру выйти замуж за человека с деньгами и, кроме того, с необычными прихотями... Но, моя дорогая, разве твой муж полностью порабощён своими склонностями? Разве он никогда не требовал от тебя чего-нибудь ещё?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Все двенадцать лет он он был верен себе ежедневно, за исключением тех случаев, когда я куда-нибудь уезжаю. Тогда меня заменяет прелестнейшая девушка, которую я взяла в дом по его просьбе. И всё у нас идёт замечательно.
ЭЖЕНИ. - Но неужели он на этом останавливается? Ведь должны же быть и другие объекты, вне дома, которые стараются разнообразить его удовольствия?
ДОЛЬМАНСЕ. - Будьте уверены, они имеются, Эжени: супруг мадам - один из величайших распутников нашего времени. Он тратит более ста тысяч экю в год, потакая своим непристойным вкусам, только что описанным вашей подругой.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - По правде сказать, я подозреваю, что эта цифра даже больше, но какое мне дело до его извращений, если их обилие санкционирует и покрывает мои собственные?
ЭЖЕНИ. - Продолжим, умоляю, не упуская никаких деталей, рассказ о способах, которыми женщина, замужняя или незамужняя, может предохранить себя от беременности. Я очень боюсь этой угрозы, исходит ли она от мужа, которому я должна принадлежать, или же от разврата, которому я принадлежать хочу. Ты уже указала мне один способ, поведав о вкусах твоего мужа, но то, что приятно для мужчины, может не являться таковым для женщины, а я хочу, чтобы ты рассказала мне о наших развлечениях, которые лишены риска, столь устрашающего меня.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Девушка подвергается риску заиметь ребёнка тем больше, чем чаще она позволяет мужчине вторгаться в её пизду. Пусть она старательно избегает такого способа наслаждения. Вместо этого она должна предлагать всё, что угодно: руку, рот, груди или зад. Последняя дорожка приведёт её к самому великому наслаждению, куда более острому, чем другие, тогда как прочие пути позволят ей наслаждение дарить.
В первом случае происходит, так сказать, использование руки, то, что ты сама недавно наблюдала, Эжени. Ты встряхиваешь член своего дружка так, будто накачиваешь, и после некоторого периода возбуждения выбрасывается сперма. А в это время мужчина целует тебя, ласкает и покрывает этой жидкостью ту часть твоего тела, которая ему больше всего по вкусу. Если ты хочешь, чтобы жидкость пролилась тебе на груди, надо лечь на кровать, поместить член между грудей и сжать его ими. После нескольких движений мужчина спускает, затопляя тебя часто с головой. Этот способ - наименее сладострастный из всех он подходит только женщинам, чьи груди, благодаря длительной тренировке, приобрели достаточную эластичность, необходимую для того, чтобы ими крепко сжимать член.
Удовольствие, получаемое во рту, гораздо более приемлемо как для мужчины, так и для женщины. Осуществить это лучше всего таким образом: ты ложишься валетом на своего ёбаря. Он вставляет хуй тебе в рот, а его голова располагается между твоих ляжек. Он платит тебе взаимностью вводит язык тебе в пизду или лижет клитор. Если ты избрала эту позу, то надо вести себя с огоньком:
вцепиться в ягодицы и одновременно щекотать и всовывать палец в его сраку - деталь весьма важная для усиления страсти. Разгорячённые от воплощающихся фантазий, любовники глотают соки друг друга, стекающие в их рты, и таким образом вкушают изощрённое наслаждение - направлять соки не в традиционное место назначения, а в свой живот.
ДОЛЬМАНСЕ. - Этот способ восхитителен, Эжени, я рекомендую вам его использовать. Как замечательно обхитрить размножение, которое дураки именуют законом Природы. Иногда ляжки, а также и подмышки, служат приютом мужского члена и предоставляют ему убежище, где его семя может быть излито без риска оплодотворения.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Некоторые женщины вводят вглубь влагалища губку, которая впитывает сперму и не даёт ей попасть в сосуд, где происходит зачатие.
Другие женщины заставляют своих ёбарей пользоваться мешочком из венецианской кожи, который в разговорном языке называется гондоном. В него изливается семя и не может продолжать свой путь. Но из всех этих возможностей, та, что предоставляется жопой, без всякого соменения, самая прекрасная! Дольмансе, а теперь вы порассуждайте об этом. Кто лучше вас способен описать страсть, ради защиты которой (если бы она требовала защиты), вы отдали бы жизнь?
ДОЛЬМАНСЕ. - Признаю свою слабость. Я также должен признать, что во всём мире не найдётся ни одного способа наслаждаться более предпочтительного. Я обожаю его с каждым полом, но сознаюсь, что жопа юноши доставляет мне куда более острое наслаждение, чем девичья. Тех, кто предаётся этой страсти, называют специальным термином: буграми. Если кто-то хочет стать бугром, Эжени, ему нельзя останавливаться на полпути. Ебать в жопу женщин - это только начало. Природа желает, чтобы именно мужчина служил этой прихоти, и Природа наделила нас влечением преимущественно к мужчинам. Абсурдно утверждать, что эта страсть оскорбляет Природу. Возможно ли это, раз она сама нас этой страстью воспаляет? Может ли она приказывать нам делать то, что её унижает? Нет, Эжени, вовсе нет здесь ты служишь Природе так же верно, как и другим местом, но, быть может, именно здесь служение ей происходит наиболее благоговейно. Размножение обязано своим существованием лишь снисходительности Природы. Как она может предписывать в качестве закона действие, посягающее на её всемогущество, если размножение есть лишь следствие её первоначальных замыслов, и, в случае полного уничтожения рода человеческого, создание новых существ станет вновь для неё следованием своим исконным замыслам, исполнение которых будет льстить её гордости и силе?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Дольмансе! С помощью подобной системы вы, пожалуй, дойдёте до того, что станете доказывать, будто уничтожение рода человеческого явилось бы лишь услугой, оказанной Природе.
ДОЛЬМАНСЕ. - Кто в этом сомневается, мадам?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - О, Боже! Значит войны, чума, голод, убийства станут лишь необходимыми проявлениями законов Природы? И человек, будь он исполнителем этих законов или объектом их проявления, не будет больше считаться ни преступником в первом случае, ни жертвой - во втором?
ДОЛЬМАНСЕ. - Да, он - без сомнения, жертва, когда сгибается под ударами злой судьбы, но никогда он не является преступником. Мы ещё поговорим обо всём этом, а пока давайте подробно исследуем для нашей прелестной Эжени содомское наслаждение, которое теперь является предметом нашей беседы.
Наиболее распространённая для женщины поза при этом типе наслаждения это лечь животом на край кровати, раздвинув пошире ягодицы и опустив голову как можно ниже. Распутник, посозерцав мгновение роскошный вид готовой и манящей жопы, похлопав по ней, немного пошлёпав её, пощупав, а иногда побив или отхлестав, пощипав и покусав, увлажняет ртом прекрасную дырочку, в которую ему предстоит проникнуть. Он подготовляет своё вхождение кончиком языка подобным же образом он смачивает свой снаряд слюной или помадой и нежно приставляет к отверстию, которое он собирается пронзить. Одной рукой он направляет снаряд, другой - раздвигает ягодицы источника его наслаждений.
Едва он почувствует, что член проникает, нужно энергично, но осторожно проталкивать его, не идя ни на какие уступки. Именно в эти моменты женщине иногда больно, особенно, если она неопытна или молода но, не считаясь с её страданиями, которые вскоре превратятся в наслаждения, ёбарь должен резво задвигать хуй, дюйм за дюймом, постепенно, но непреклонно, пока не достигнет цели: то есть пока волосы его аппарата не начнут тереться о края ануса выжопливаемой особы. Тогда он может дать себе полную волю, ибо все тернии на сём пути изъяты, и остались одни розы. Чтобы окончательно превратить в наслаждение неудобство, ещё, быть может, испытываемое партнёром, пусть он схватит хуй и дрочит, если это юноша, или теребит клитор, если это девушка.
Возбуждение от наслаждения заставляет анус партнёра изумительно сжиматься и удваивает удовольствие ёбаря, который в восхищении от уюта вскоре выстреливает в глубины жопы спермой столь обильной, сколь и густой, в результате этих похотливых приёмов. Но есть и такие, что не желают, чтобы партнёр испытывал наслаждение во время процедуры со временем мы объясним такое отношение.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Разрешите мне на минутку стать вашей ученицей и позвольте спросить вас, Дольмансе, в каком состоянии должна быть жопа партнёра, чтобы активный участник испытывал максимальное наслаждение?
ДОЛЬМАНСЕ. - Обязательно наполненной! Крайне важно, чтобы партнёру нестерпимо хотелось посрать, чтобы кончик хуя ёбаря достигал говна, погружался бы в него и изливал малафью в его тепло и мякоть, что ещё больше раздражает и распаляет хуй.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - А я опасаюсь, что пациент испытывает меньше удовольствия.
ДОЛЬМАНСЕ. - Вы заблуждаетесь. Этот вид наслаждения таков, что ёбарь никогда не может испытать боли, а партнёр, вкушая его, всегда оказывается на седьмом небе. Ни одно не сравнится с ним по силе, ни одно не способно полнее удовлетворить каждого из участников, и тем, кто вкусили его, будет весьма трудно пожертвовать им ради другого наслаждения. Таковы, Эжени, лучшие способы вкушать наслаждения с мужчиной, чтобы избежать риска забеременеть.
Причём наслаждение, имейте это в виду, заключается не только в том, чтобы подставлять мужчине жопу, но и в том, что его сосут, дрочат и прочее. Я знавал развратниц, которых влекли такие заменители, нежели настоящие наслаждения.
Воображение - стимул удовольствий, и в них оно управляет всем, оно двигатель всего. Не благодаря ли воображению мы испытываем радость? Не оно ли порождает самые изощрённые наслаждения?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Действительно, это так, но будь осторожна, Эжени:
воображение служит нам только тогда, когда ум совершенно свободен от предрассудков, поскольку даже один предрассудок способен охладить воображение. Это капризное свойство нашего разума влечёт нас к неудержимому разврату. Триумф воображения заключается в предоставлении нам великих наслаждений, благодаря преодолению всех ограничений, наложенных на него.
Однообразие - враг воображения, которое поклоняется мятежу и боготворит всё, что несёт на себе печать преступления. И поэтому становится понятным необычный ответ женщины, наделённой воображением, которая холодно еблась со своим мужем: Почему вы такая ледяная? - спросил тот. И эта замечательная женщина ответила: Да потому что всё, что вы делаете со мной - чрезвычайно скучно.
ЭЖЕНИ. - Я восхищена этим ответом... Ах, моя милая, как я жажду познать эти божественные вспышки преступного воображения! Ты мне не поверишь, но с тех пор, как мы вместе... с того мгновения, как мы познакомились - нет, моя дорогая, тебе никогда не представить, какие сладострастные мечты лелеял мой ум. О, как хорошо я теперь понимаю, что такое порок! Как просит его моё сердце!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Пусть же тебя, Эжени, больше не удивляют жестокости, ужасы, самые гнусные преступления. Всё самое грязное, самое бесчестное, самое запретное больше всего распаляет ум... именно от этого мы кончаем слаще всего.
ЭЖЕНИ. - Каким же непостижимым извращениям вы оба предавались! Как я хочу посмаковать все детали!
ДОЛЬМАНСЕ, целуя и щупая девушку. - Прекрасная Эжени, мне бы в сто раз больше хотелось дать вам испытать то, что я мечтаю с вами сделать, нежели рассказывать о том, что я уже совершил.
ЭЖЕНИ. - Не знаю, на пользу ли мне соглашаться на всё.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я тебе этого не советую, Эжени.
ЭЖЕНИ. - Ну, хорошо. Я не прошу от Дольмансе его рассказов, но ты, моя дорогая подруга, скажи, умоляю: что ты сделала в жизни самого необычайного?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я наняла пятнадцать мужчин для себя одной, и за двадцать четыре часа они меня выебли девяносто раз спереди и сзади.
ЭЖЕНИ. - Но всё это обыкновенные подвиги разврата. Держу пари, что ты совершала более необычные поступки.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я провела определённый срок в борделе.
ЭЖЕНИ. - Что означает это слово?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Так называются публичные дома, где за оговорённую цену каждый мужчина может найти юных прелестных девушек, готовых удовлетворить его страсти.
ЭЖЕНИ. - И ты там отдавалась, моя милая?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Да, я была идеальной блядью. Целую неделю я удовлетворяла прихоти многочисленных развратников, и там я увидела проявления самых причудливых вкусов. Вдохновлённая теми же принципами разврата, что и знаменитая императрица Теодора, жена Юстиниана, (2) я зазывала мужчин на улицах, в местах народных гуляний... и вырученные за проституцию деньги я тратила на лотерею.
ЭЖЕНИ. - Моя дорогая, да я знаю склад твоего ума: ты заходила ещё дальше...
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Разве это возможно?
ЭЖЕНИ. - О да! И вот как я это представляю: не говорила ли ты мне, что самые восхитительные порывы души рождает воображение?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Да, я это говорила.
ЭЖЕНИ. - Тогда, позволяя блуждать воображению, предоставляя ему свободу переступать последние границы, установленные религией, приличием, человечностью, добродетелью, одним словом, всеми лицемерными обязанностями - не окажется ли, что выверты воображения станут чудовищными?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Несомненно.
ЭЖЕНИ. - Не правда ли, что безмерность этих причуд возбудит воображение ещё больше?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Нет ничего справедливее.
ЭЖЕНИ. - Если это так, то, чем больше мы алчем возбуждения, чем больше неистовых волнений мы возжелаем, тем больше власти мы должны дать нашему воображению мы должны довести его до немыслимых пределов и благодаря этому наше наслаждение усилится, расширяя путь, по которому движется разум, и...
ДОЛЬМАНСЕ, целуя Эжени. - Изумительно!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Какой прогресс у этой маленькой негодницы, и за какое короткое время! Но ты знаешь, моя милочка, что по дорожке, которую ты нам указала, можно зайти слишком далеко?
ЭЖЕНИ. - Да, я хорошо понимаю это. И поскольку я не собираюсь подчиняться никаким запретам, ты представляешь, до чего можно дойти.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - До преступления, порочное существо, до самых чёрных и ужасных преступлений.
ЭЖЕНИ, тихим и прерывающимся голосом. - Но ты говоришь, что преступлений не существует... и вообще, всё это лишь для воспламенения ума: только фантазируешь, но ничего не делаешь.
ДОЛЬМАНСЕ. - Но ведь так сладко исполнять свои фантазии.
ЭЖЕНИ, краснея. - Тогда исполняйте... Не хотите ли вы, милые наставники, уверить меня в том, что вы никогда не осуществляли задуманное?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Мне иногда удавалось.
Спрашивается, на каком основании ребёнок пользовался бы моим добром, если бы он был от мужа? Разве не в силу того, что он рождён мной? Именно по этой причине он и унаследует свою долю. Из-за того, что ребёнок принадлежит мне, я должна отдать ему часть своих богатств.
В чём вы можете меня упрекнуть? О ребёнке позаботились. Но вы обманываете вашего мужа, а обманывать - жестоко. Нет, я лишь возвращаю долг, - отвечу я, - он обманул первым, набросив на меня цепи брака. А я мщу, что может быть проще? Но ведь честь вашего мужа ужасно оскорблена. Что за смехотворное утверждение! Мой разврат абсолютно не касается моего мужа, это моё личное дело. Так называемое бесчестье играло какую-то роль сто лет назад, а сегодня мы избавились от этой химеры и мой муж не более замаран моим распутством, чем я - его. Да, ебись я со всеми подряд, это никак не заденет моего мужа. Этим я не нанесу ему никакого вреда, который сам по себе является в данном случае чистой выдумкой.
Одно из двух: либо мой муж жестокий и ревнивый человек, либо он добр и нежен. В первом случае, самое лучшее, что я могу сделать - это отомстить за его поведение, во втором - мои измены не смогут его огорчить. Если он благороден, то он будет только счастлив оттого, что я вкушаю наслаждения, поскольку всякий утончённый человек будет получать удовольствие от зрелища счастья, вкушаемого любимым существом. А если вы его любите, захотите ли вы, чтобы он поступал так же? О, горе женщине, которая вздумает ревновать мужа! Если она его любит, пусть удовлетворяется тем, что он ей даёт но пусть не принуждает его ни к чему, ибо она не только не преуспеет в этом, но вскоре лишь вызовет у мужа ненависть. До тех пор, пока я сохраняю благоразумие, меня никогда не огорчат похождения моего мужа. Лишь бы он оставался со мной, и тогда в доме будет царить мир.
Подведём итоги: каковы бы ни были последствия адюльтера, даже если в доме появятся дети не от мужа, раз это дети его жены, они имеют определённые права на часть её приданого. Супруг, если он неглуп, должен относиться к ним, как будто они дети от её предыдущего брака. Если же он ничего не знает, то это для него самое лучшее, поскольку нельзя мучиться тем, что тебе неизвестно. Если адюльтер не имеет никаких последствий и муж о нём не знает, ни один юрист не сможет доказать существование преступления: в этом случае адюльтер оказывается действием, к которому муж не имеет абсолютно никакого отношения, поскольку не знает о нём, а для жены - действием восхитительным, поскольку она им наслаждается. Если муж узнаёт об адюльтере, то от этого адюльтер не становится злом - ведь только что он не был таковым, и суть его не изменилась. Если уж говорить о зле, то его можно отыскать только в самом открытии мужем измены. Что ж, тогда вина падает исключительно на него, а к жене это не имеет никакого отношения.
Те, кто в давние времена наказывали за адюльтер, были настоящими палачами, жестокими и ревнивыми, которые, исходя из своего субъективного мнения, бесчестно полагали, что достаточно их оскорбить, чтобы стать преступником, будто бы личная обида всегда должна расцениваться как преступление и будто можно по справедливости назвать преступлением действие, которое не оскорбляет ни Природу, ни общество, а лишь служит, очевидно, им обоим.
Однако есть случаи, когда легко доказуемый адюльтер, не будучи оттого более преступным, ставит женщину в затруднительное положение. Представь, что муж, например - импотент или обладает вкусами, противоречащими размножению.
Так как жена стремится к наслаждению, которое мужу недоступно, её поведение неизбежно становится более раскрепощённым. Но должно ли это её беспокоить?
Нет, разумеется. Единственная предосторожность, которую ей нужно предпринять - это не рожать детей, а если меры предосторожности не помогли сделать аборт. Если же противоестественные склонности мужа вынуждают жену искать компенсации за его пренебрежение ею, то прежде всего она должна без всякого отвращения удовлетворить его желания, каковы бы они ни были. Затем пусть она даст ему понять, что подобные любезности дают ей право на ответные уступки: пусть она потребует полной свободы в обмен на ту, что она предоставляет. При такой ситуации муж либо отказывается, либо соглашается.
Если соглашается, как поступил мой, то ты даёшь себе полную волю, одновременно удваивая заботы о нём и потакая его капризам. Если же он отказывается, тогда ты доводишь свои хитрости до совершенства и преспокойно ебёшься под их прикрытием. А если он импотент? Тогда расстаёшься с ним, но всегда даёшь себе волю: при любых обстоятельствах не перестаёшь ебаться, моя козочка, потому что мы рождены для ебли, потому что, ебясь, мы повинуемся Природе и выполняем её предначертания, а все человеческие законы, противоречащие законам Природы, созданы лишь для того, чтобы мы их презирали.
Насколько глупа женщина, наклонностям которой мешают следовать абсурдные узы брака, которая боится забеременеть или нанести вред мужу, или - что ещё нелепее - подмочить свою репутацию! Ты убедилась, Эжени, да и прочувствовала тоже, насколько она безмозгла, если в жертву бессмысленным предрассудкам приносит собственное счастье и все радости жизни. Пусть же она безнаказанно ебётся! Разве немножечко тщеславия и необоснованные религиозные чаяния вознаградят её за такие жертвы? Нет, нет, в могиле смешаются и порок, и добродетель. Будет ли общество через несколько лет в большей степени прославлять одних, чем проклинать других? Нет и снова нет!
Несчастная, что жила, чураясь наслаждений, умрёт, увы, без всякого воздаяния.
ЭЖЕНИ. - Ты окончательно убеждаешь меня, мой ангел! Ты уничтожаешь мои предрассудки! Как легко ты расправляешься со всеми фальшивыми принципами, вложенными в меня моей матерью! Ах! Я бы завтра же вышла замуж, чтобы воплотить на практике твои мудрые советы. Как они соблазнительны, как верны, как они мне по душе! Одно лишь не вполне понятно мне в том, что ты говорила, моя дорогая умоляю, объясни мне. Ты заявляешь, что твой муж, наслаждаясь тобой, пренебрегает поведением, которое ведёт к появлению детей. Что же, скажи, прошу тебя, он такое делает?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Мой муж был уже пожилым человеком, когда я вышла за него замуж. В первую брачную ночь он рассказал мне о своих причудах, уверяя, что, со своей стороны, он никогда не будет препятствовать моим. Я поклялась повиноваться ему, и с тех пор между нами полнейшее взаимопонимание, и мы упиваемся сладчайшей свободой. А прихоть моего мужа в том, чтоб я ему сосала, но к этому добавляется весьма причудливая деталь как заключение предыдущему:
в то время, как я склоняюсь над ним и бодро высасываю малафью из его яиц, мои ягодицы находятся над его лицом - и я должна насрать ему в рот!.. Он всё проглатывает!..
ЭЖЕНИ. - Вот это действительно из ряда вон выходящая прихоть!
ДОЛЬМАНСЕ. - Ни одна не может быть названа таковой, моя дорогая, все они - проявления Природы. Когда она создавала людей, ей захотелось внести разнообразие в их вкусы, как и во внешность, так что нам не следует удивляться разнообразию пристрастий, как мы не удивляемся различию черт наших лиц.
Прихоть, описанная вашей подругой - весьма в моде множество людей, в особенности определённого возраста, полностью находятся в её власти. А разве вы, Эжени, отказались бы сделать такую услугу, если бы кто-нибудь попросил вас о ней?
ЭЖЕНИ, краснея. - Согласно наставлениям, которые мне здесь внушаются, разве могу я отказать в чём-либо? Я лишь прошу извинить моё изумление ведь я впервые слышу о таких проявлениях похоти: сначала мне надо их себе представить однако между принятием решения и его выполнением существует расстояние, но позвольте мне заверить моих наставников, что оно будет лишь того размера, какой они сами установят. Как бы то ни было, моя дорогая, ты получила свободу, согласившись на выполнение этой обязанности?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Абсолютную свободу, Эжени. Я, со своей стороны, делала всё, что хотела, и он не чинил мне никаких препятствий, но я не завела постоянного любовника - я слишком любила наслаждения для этого. Как несчастна женщина, которая привязалась к кому-то! Достаточно заиметь любовника - и она пропала, тогда как, если заниматься развратом ежедневно, да по десять раз, коль того захочется, то привязанность бесследно исчезнет в ночи безмолвия, как только разврат закончится.
Я была богата, я платила юношам, которые меня ебли инкогнито. Я окружила себя очаровательными слугами, которым было сказано, что им уготованы самые изощрённые наслаждения, при условии, что они будут держать язык за зубами, а чуть они откроют рот, как их вышвырнут за дверь. Ты даже не представляешь, моя милая, в какой поток наслаждений я окунулась таким образом! Именно такое поведение я всегда предписываю каждой женщине, которая хотела бы мне подражать. За двенадцать лет брака меня ебли десять-двенадцать тысяч мужчин, а может быть, и больше... Но в обществе, в котором я вращаюсь, меня считают весьма благонравной. А та, что завела бы любовников, была бы обречена, к моменту смены первого на второго.
ЭЖЕНИ. - Что ж, этот путь представляется самым надёжным. Я, разумеется, буду ему следовать. Я должна по твоему примеру выйти замуж за человека с деньгами и, кроме того, с необычными прихотями... Но, моя дорогая, разве твой муж полностью порабощён своими склонностями? Разве он никогда не требовал от тебя чего-нибудь ещё?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Все двенадцать лет он он был верен себе ежедневно, за исключением тех случаев, когда я куда-нибудь уезжаю. Тогда меня заменяет прелестнейшая девушка, которую я взяла в дом по его просьбе. И всё у нас идёт замечательно.
ЭЖЕНИ. - Но неужели он на этом останавливается? Ведь должны же быть и другие объекты, вне дома, которые стараются разнообразить его удовольствия?
ДОЛЬМАНСЕ. - Будьте уверены, они имеются, Эжени: супруг мадам - один из величайших распутников нашего времени. Он тратит более ста тысяч экю в год, потакая своим непристойным вкусам, только что описанным вашей подругой.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - По правде сказать, я подозреваю, что эта цифра даже больше, но какое мне дело до его извращений, если их обилие санкционирует и покрывает мои собственные?
ЭЖЕНИ. - Продолжим, умоляю, не упуская никаких деталей, рассказ о способах, которыми женщина, замужняя или незамужняя, может предохранить себя от беременности. Я очень боюсь этой угрозы, исходит ли она от мужа, которому я должна принадлежать, или же от разврата, которому я принадлежать хочу. Ты уже указала мне один способ, поведав о вкусах твоего мужа, но то, что приятно для мужчины, может не являться таковым для женщины, а я хочу, чтобы ты рассказала мне о наших развлечениях, которые лишены риска, столь устрашающего меня.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Девушка подвергается риску заиметь ребёнка тем больше, чем чаще она позволяет мужчине вторгаться в её пизду. Пусть она старательно избегает такого способа наслаждения. Вместо этого она должна предлагать всё, что угодно: руку, рот, груди или зад. Последняя дорожка приведёт её к самому великому наслаждению, куда более острому, чем другие, тогда как прочие пути позволят ей наслаждение дарить.
В первом случае происходит, так сказать, использование руки, то, что ты сама недавно наблюдала, Эжени. Ты встряхиваешь член своего дружка так, будто накачиваешь, и после некоторого периода возбуждения выбрасывается сперма. А в это время мужчина целует тебя, ласкает и покрывает этой жидкостью ту часть твоего тела, которая ему больше всего по вкусу. Если ты хочешь, чтобы жидкость пролилась тебе на груди, надо лечь на кровать, поместить член между грудей и сжать его ими. После нескольких движений мужчина спускает, затопляя тебя часто с головой. Этот способ - наименее сладострастный из всех он подходит только женщинам, чьи груди, благодаря длительной тренировке, приобрели достаточную эластичность, необходимую для того, чтобы ими крепко сжимать член.
Удовольствие, получаемое во рту, гораздо более приемлемо как для мужчины, так и для женщины. Осуществить это лучше всего таким образом: ты ложишься валетом на своего ёбаря. Он вставляет хуй тебе в рот, а его голова располагается между твоих ляжек. Он платит тебе взаимностью вводит язык тебе в пизду или лижет клитор. Если ты избрала эту позу, то надо вести себя с огоньком:
вцепиться в ягодицы и одновременно щекотать и всовывать палец в его сраку - деталь весьма важная для усиления страсти. Разгорячённые от воплощающихся фантазий, любовники глотают соки друг друга, стекающие в их рты, и таким образом вкушают изощрённое наслаждение - направлять соки не в традиционное место назначения, а в свой живот.
ДОЛЬМАНСЕ. - Этот способ восхитителен, Эжени, я рекомендую вам его использовать. Как замечательно обхитрить размножение, которое дураки именуют законом Природы. Иногда ляжки, а также и подмышки, служат приютом мужского члена и предоставляют ему убежище, где его семя может быть излито без риска оплодотворения.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Некоторые женщины вводят вглубь влагалища губку, которая впитывает сперму и не даёт ей попасть в сосуд, где происходит зачатие.
Другие женщины заставляют своих ёбарей пользоваться мешочком из венецианской кожи, который в разговорном языке называется гондоном. В него изливается семя и не может продолжать свой путь. Но из всех этих возможностей, та, что предоставляется жопой, без всякого соменения, самая прекрасная! Дольмансе, а теперь вы порассуждайте об этом. Кто лучше вас способен описать страсть, ради защиты которой (если бы она требовала защиты), вы отдали бы жизнь?
ДОЛЬМАНСЕ. - Признаю свою слабость. Я также должен признать, что во всём мире не найдётся ни одного способа наслаждаться более предпочтительного. Я обожаю его с каждым полом, но сознаюсь, что жопа юноши доставляет мне куда более острое наслаждение, чем девичья. Тех, кто предаётся этой страсти, называют специальным термином: буграми. Если кто-то хочет стать бугром, Эжени, ему нельзя останавливаться на полпути. Ебать в жопу женщин - это только начало. Природа желает, чтобы именно мужчина служил этой прихоти, и Природа наделила нас влечением преимущественно к мужчинам. Абсурдно утверждать, что эта страсть оскорбляет Природу. Возможно ли это, раз она сама нас этой страстью воспаляет? Может ли она приказывать нам делать то, что её унижает? Нет, Эжени, вовсе нет здесь ты служишь Природе так же верно, как и другим местом, но, быть может, именно здесь служение ей происходит наиболее благоговейно. Размножение обязано своим существованием лишь снисходительности Природы. Как она может предписывать в качестве закона действие, посягающее на её всемогущество, если размножение есть лишь следствие её первоначальных замыслов, и, в случае полного уничтожения рода человеческого, создание новых существ станет вновь для неё следованием своим исконным замыслам, исполнение которых будет льстить её гордости и силе?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Дольмансе! С помощью подобной системы вы, пожалуй, дойдёте до того, что станете доказывать, будто уничтожение рода человеческого явилось бы лишь услугой, оказанной Природе.
ДОЛЬМАНСЕ. - Кто в этом сомневается, мадам?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - О, Боже! Значит войны, чума, голод, убийства станут лишь необходимыми проявлениями законов Природы? И человек, будь он исполнителем этих законов или объектом их проявления, не будет больше считаться ни преступником в первом случае, ни жертвой - во втором?
ДОЛЬМАНСЕ. - Да, он - без сомнения, жертва, когда сгибается под ударами злой судьбы, но никогда он не является преступником. Мы ещё поговорим обо всём этом, а пока давайте подробно исследуем для нашей прелестной Эжени содомское наслаждение, которое теперь является предметом нашей беседы.
Наиболее распространённая для женщины поза при этом типе наслаждения это лечь животом на край кровати, раздвинув пошире ягодицы и опустив голову как можно ниже. Распутник, посозерцав мгновение роскошный вид готовой и манящей жопы, похлопав по ней, немного пошлёпав её, пощупав, а иногда побив или отхлестав, пощипав и покусав, увлажняет ртом прекрасную дырочку, в которую ему предстоит проникнуть. Он подготовляет своё вхождение кончиком языка подобным же образом он смачивает свой снаряд слюной или помадой и нежно приставляет к отверстию, которое он собирается пронзить. Одной рукой он направляет снаряд, другой - раздвигает ягодицы источника его наслаждений.
Едва он почувствует, что член проникает, нужно энергично, но осторожно проталкивать его, не идя ни на какие уступки. Именно в эти моменты женщине иногда больно, особенно, если она неопытна или молода но, не считаясь с её страданиями, которые вскоре превратятся в наслаждения, ёбарь должен резво задвигать хуй, дюйм за дюймом, постепенно, но непреклонно, пока не достигнет цели: то есть пока волосы его аппарата не начнут тереться о края ануса выжопливаемой особы. Тогда он может дать себе полную волю, ибо все тернии на сём пути изъяты, и остались одни розы. Чтобы окончательно превратить в наслаждение неудобство, ещё, быть может, испытываемое партнёром, пусть он схватит хуй и дрочит, если это юноша, или теребит клитор, если это девушка.
Возбуждение от наслаждения заставляет анус партнёра изумительно сжиматься и удваивает удовольствие ёбаря, который в восхищении от уюта вскоре выстреливает в глубины жопы спермой столь обильной, сколь и густой, в результате этих похотливых приёмов. Но есть и такие, что не желают, чтобы партнёр испытывал наслаждение во время процедуры со временем мы объясним такое отношение.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Разрешите мне на минутку стать вашей ученицей и позвольте спросить вас, Дольмансе, в каком состоянии должна быть жопа партнёра, чтобы активный участник испытывал максимальное наслаждение?
ДОЛЬМАНСЕ. - Обязательно наполненной! Крайне важно, чтобы партнёру нестерпимо хотелось посрать, чтобы кончик хуя ёбаря достигал говна, погружался бы в него и изливал малафью в его тепло и мякоть, что ещё больше раздражает и распаляет хуй.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - А я опасаюсь, что пациент испытывает меньше удовольствия.
ДОЛЬМАНСЕ. - Вы заблуждаетесь. Этот вид наслаждения таков, что ёбарь никогда не может испытать боли, а партнёр, вкушая его, всегда оказывается на седьмом небе. Ни одно не сравнится с ним по силе, ни одно не способно полнее удовлетворить каждого из участников, и тем, кто вкусили его, будет весьма трудно пожертвовать им ради другого наслаждения. Таковы, Эжени, лучшие способы вкушать наслаждения с мужчиной, чтобы избежать риска забеременеть.
Причём наслаждение, имейте это в виду, заключается не только в том, чтобы подставлять мужчине жопу, но и в том, что его сосут, дрочат и прочее. Я знавал развратниц, которых влекли такие заменители, нежели настоящие наслаждения.
Воображение - стимул удовольствий, и в них оно управляет всем, оно двигатель всего. Не благодаря ли воображению мы испытываем радость? Не оно ли порождает самые изощрённые наслаждения?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Действительно, это так, но будь осторожна, Эжени:
воображение служит нам только тогда, когда ум совершенно свободен от предрассудков, поскольку даже один предрассудок способен охладить воображение. Это капризное свойство нашего разума влечёт нас к неудержимому разврату. Триумф воображения заключается в предоставлении нам великих наслаждений, благодаря преодолению всех ограничений, наложенных на него.
Однообразие - враг воображения, которое поклоняется мятежу и боготворит всё, что несёт на себе печать преступления. И поэтому становится понятным необычный ответ женщины, наделённой воображением, которая холодно еблась со своим мужем: Почему вы такая ледяная? - спросил тот. И эта замечательная женщина ответила: Да потому что всё, что вы делаете со мной - чрезвычайно скучно.
ЭЖЕНИ. - Я восхищена этим ответом... Ах, моя милая, как я жажду познать эти божественные вспышки преступного воображения! Ты мне не поверишь, но с тех пор, как мы вместе... с того мгновения, как мы познакомились - нет, моя дорогая, тебе никогда не представить, какие сладострастные мечты лелеял мой ум. О, как хорошо я теперь понимаю, что такое порок! Как просит его моё сердце!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Пусть же тебя, Эжени, больше не удивляют жестокости, ужасы, самые гнусные преступления. Всё самое грязное, самое бесчестное, самое запретное больше всего распаляет ум... именно от этого мы кончаем слаще всего.
ЭЖЕНИ. - Каким же непостижимым извращениям вы оба предавались! Как я хочу посмаковать все детали!
ДОЛЬМАНСЕ, целуя и щупая девушку. - Прекрасная Эжени, мне бы в сто раз больше хотелось дать вам испытать то, что я мечтаю с вами сделать, нежели рассказывать о том, что я уже совершил.
ЭЖЕНИ. - Не знаю, на пользу ли мне соглашаться на всё.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я тебе этого не советую, Эжени.
ЭЖЕНИ. - Ну, хорошо. Я не прошу от Дольмансе его рассказов, но ты, моя дорогая подруга, скажи, умоляю: что ты сделала в жизни самого необычайного?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я наняла пятнадцать мужчин для себя одной, и за двадцать четыре часа они меня выебли девяносто раз спереди и сзади.
ЭЖЕНИ. - Но всё это обыкновенные подвиги разврата. Держу пари, что ты совершала более необычные поступки.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я провела определённый срок в борделе.
ЭЖЕНИ. - Что означает это слово?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Так называются публичные дома, где за оговорённую цену каждый мужчина может найти юных прелестных девушек, готовых удовлетворить его страсти.
ЭЖЕНИ. - И ты там отдавалась, моя милая?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Да, я была идеальной блядью. Целую неделю я удовлетворяла прихоти многочисленных развратников, и там я увидела проявления самых причудливых вкусов. Вдохновлённая теми же принципами разврата, что и знаменитая императрица Теодора, жена Юстиниана, (2) я зазывала мужчин на улицах, в местах народных гуляний... и вырученные за проституцию деньги я тратила на лотерею.
ЭЖЕНИ. - Моя дорогая, да я знаю склад твоего ума: ты заходила ещё дальше...
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Разве это возможно?
ЭЖЕНИ. - О да! И вот как я это представляю: не говорила ли ты мне, что самые восхитительные порывы души рождает воображение?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Да, я это говорила.
ЭЖЕНИ. - Тогда, позволяя блуждать воображению, предоставляя ему свободу переступать последние границы, установленные религией, приличием, человечностью, добродетелью, одним словом, всеми лицемерными обязанностями - не окажется ли, что выверты воображения станут чудовищными?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Несомненно.
ЭЖЕНИ. - Не правда ли, что безмерность этих причуд возбудит воображение ещё больше?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Нет ничего справедливее.
ЭЖЕНИ. - Если это так, то, чем больше мы алчем возбуждения, чем больше неистовых волнений мы возжелаем, тем больше власти мы должны дать нашему воображению мы должны довести его до немыслимых пределов и благодаря этому наше наслаждение усилится, расширяя путь, по которому движется разум, и...
ДОЛЬМАНСЕ, целуя Эжени. - Изумительно!
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Какой прогресс у этой маленькой негодницы, и за какое короткое время! Но ты знаешь, моя милочка, что по дорожке, которую ты нам указала, можно зайти слишком далеко?
ЭЖЕНИ. - Да, я хорошо понимаю это. И поскольку я не собираюсь подчиняться никаким запретам, ты представляешь, до чего можно дойти.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - До преступления, порочное существо, до самых чёрных и ужасных преступлений.
ЭЖЕНИ, тихим и прерывающимся голосом. - Но ты говоришь, что преступлений не существует... и вообще, всё это лишь для воспламенения ума: только фантазируешь, но ничего не делаешь.
ДОЛЬМАНСЕ. - Но ведь так сладко исполнять свои фантазии.
ЭЖЕНИ, краснея. - Тогда исполняйте... Не хотите ли вы, милые наставники, уверить меня в том, что вы никогда не осуществляли задуманное?
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Мне иногда удавалось.