А больной бушевал:
– Пусть хоть санитарка оперирует, но сегодня!
Я доложил профессору обстановку в клинике и высказал недоумение, почему, мол, только старшим доверена такая простая операция. Профессор как-то неопределенно улыбнулся и сказал:
– Ну что ж, оперируйте, если хотите. Выберите себе ассистента.
Если хотите! От радости перемахивая через две ступеньки, я поднялся в клинику.
Ассистировал мой бывший однокурсник. Постепенно, участок за участком мы обезболивали рубец и иссекали его, освобождая впаявшиеся нервы. Просто, как на трупе в анатомическом театре. Смелость незнания! Мы не понимали, какие опасности подстерегали нас на каждом шагу. Поэтому операция шла размеренно и спокойно, сопровождаемая анекдотами пациента и время от времени – нашими. Мы не понимали опасности даже сугубо профессиональной, где уж было понять, что существуют еще какие-то побудительные причины непрерывных заболеваний профессора и неотложных дел доцентов.
Вечером я зашел навестить больного.
– Ну, доктор, вот тебе моя рука. Я умею быть благодарным.
Ровно через год он доказал, что не бросал слов на ветер. Когда 13 января 1953 года сообщили о деле "врачей-отравителей", надо было и в Киеве найти "убийц в белых халатах". Я имел честь попасть в их число. Но узнал я об этом значительно позже. Даже тогда я еще не догадывался, кого прооперировал. А профессор и доценты знали, что он заместитель министра госбезопасности Украины.
Второе исключение (звучит почти анекдотично) – тоже генерал КГБ. Не украинский. Он приехал ко мне лечиться из России. Поселили его на государственной даче и каждый день привозили на лечение на черной "Волге". Он скромно сидел в очереди в своем элегантном тренировочном костюме. Никому и в голову не могло прийти, что это генерал, начальник областного управления КГБ.
Однажды он сказал мне, что вынужден прервать лечение в связи с отъездом в Париж, так как ожидается приезд Никсона. Я не очень представлял себе, какая связь между президентом США, Парижем и начальником областного управления КГБ. Но это и не входило в мою компетенцию. Уже после отъезда Никсона из Киева и из Союза снова появился мой пациент.
– Ну вот, теперь я полностью в вашей власти. Я позвонил Юрию Владимировичу и сказал ему, что еду к вам.
– Вероятно, вы сказали, что едете к ортопеду?
– Нет, я сказал, что еду к вам. Юрий Владимирович вас знает
Мне поплохело. В кошмарном сне не могло присниться, что меня знает председатель комитета ГБ товарищ Андропов.
И еще один очень-очень большой гебушный чин, на сей раз украинский, тоже мой пациент, как-то сказал мне во время лечения:
– Ион Лазаревич, прекратите вашу фронду. Сегодня утром Щербицкий спросил меня, до каких пор вы будете на свободе. И я должен был уверять его в том, что вы лояльный советский гражданин. Это же анекдот – КГБ защищает вас от партии!
Фраза, произнесенная очень-очень большим чином, в отличие от услышанной, что Андропов знает меня, не вызвала паники. О "любви" ко мне генерального секретаря ЦК КПУ я знал от членов его семьи, моих пациентов, ненавидевших его посильнее меня.
Кстати о генеральских гонорарах. Первый привез моей жене из Парижа флакон духов. Второй подарил мне двухлитровую бутылку канадского виски. Вместе с бутылкой виски я получил значительно более весомый подарок: предупреждение о том, что каждый мой шаг известен государственной безопасности, которую, смею вас уверить, я вовсе не собирался нарушить.
И еще о высокопоставленных пациентах.
Родители привели ко мне шестнадцатилетнюю девочку, страдавшую болезнью Кенига. В результате нарушения местного кровоснабжения омертвел участок суставного конца бедренной кости, образующий коленный сустав. Омертвевший фрагмент, в конце концов, мог отделиться и выпасть в полость сустава. Фрагмент на сленге ортопедов называется суставной мышью. Если ее не удаляют своевременно, она словно камешек в подшипнике.
Отец девочки, заведующий транспортным отделом ЦК КПУ. У меня не было сомнений в том, что больную уже осмотрели профессора из четвертого управления и предложили оперативное лечение. Так оно и оказалось. Но отец девочки где-то узнал, что подобные заболевания я лечу без операции.
Это не совсем соответствовало действительности. К тому времени у меня уже было более десяти случаев успешного лечения магнитным полем пациентов с заболеваниями, которые входили в ту же группу, что и болезнь Кенига. Но среди них не было ни одного больного с собственно болезнью Кенига.
Все это я объяснил родителям. Они продолжали упрашивать, не слыша моих аргументированных возражений. Я не соглашался. Омертвевший фрагмент уже был в сомнительном состоянии. В любой момент он мог стать суставной мышью. Операция в таком случае была бы более сложной, чем сейчас, когда фрагмент еще был прикреплен к здоровой кости. Мой научный путь по изучению биологического и лечебного действия магнитных полей не был усеян розами. Лбом приходилось пробивать железобетонные стены. При таких обстоятельствах единственное, чего мне не хватало для полноты счастья, обвинения в том, что я экспериментирую на людях, и в качестве экспериментального кролика выбрал дочь заведующего отделом ЦК КПУ. Я не соглашался.
Но тут мать и отец со слезами на глазах опустились предо мной на колени. Прелестная мизансцена: за столом сидит врач, перед ним на коленях плачущая пара, а за ними застыла девочка, не проронившая ни слова, за исключением "да" и "нет" во время обследования.
До сих пор не могу понять, как я согласился. Вероятно, Всевышний велел мне.
После двадцати процедур переменного магнитного поля клинических симптомов болезни не было и в помине. А на рентгенограммах уже отмечалось приращение омертвевшего фрагмента к кости. Сенсация! Коллеги шутили, что благодарный отец, заведующий транспортным отделом ЦК, подарит мне паровоз.
Окончание лечения совпало с началом весенних каникул в школе. Девочка очень хотела поехать на экскурсию в Ленинград вместе со своим девятым классом и умоляла меня разрешить ей, обещая, что почти не будет ходить. Вернувшись из Ленинграда через пять дней, она рассказала, что жили они в гостинице у черта на куличках, по часу приходилось стоять в автобусе, в день проходила она не менее десяти километров, а могла и больше, потому что она абсолютно здорова. Исследования подтвердили ее слова. Об этом случае с восторгом и удивлением говорили мои коллеги.
Заведующий транспортным отделом ЦК КПУ не подарил мне паровоз. Он расщедрился на блокнот "Морфлот СССР", на который он не разорился. Но мог ли даже паровоз быть эквивалентом моих чувств, когда я рассматривал рентгенограммы коленного сустава девочки до и после лечения болезни Кенига?
Сгоревшие купюры
Забавный, если можно так выразиться, случай произошел с гонораром врача, на которого в свое время накатали жалобу родители умершего ребенка с болезнью Дауна.
Был у него больной. Тяжелейший. Все считали, что безнадежный. Все свое умение, все свои знания, всю свою душу вложил врач в исцеление этого больного. Вытащил его с того света.
Мы считали, что пациент, человек очень состоятельный, найдет приемлемую форму отблагодарить своего спасителя. В данном случае это было бы вполне справедливо.
Действительно, он пришел в большую коммунальную квартиру, в которой врач занимал одну из восьми комнат, произнес трогательную речь и вручил своему спасителю букет. Как только пациент закрыл за собою дверь, разгневанный врач швырнул букет в горящую печь в коммунальной кухне и тут же ушел в свою комнату. Соседка пронзительно закричала:
– Семен Федорович, деньги горят!
Печальная картина ждала его на кухне. Из букета выпал обугленный конверт с полусгоревшими деньгами. Сгорела тысяча рублей, значительно больше оклада весьма скромно жившего врача.
С тех пор, когда кто-нибудь из врачей получал цветы, заведующий хирургическим отделением, старый профессор, улыбаясь, предлагал:
– Потрясите букет.
Нечто подобное, хотя при других обстоятельствах, случилось со мной.
В день моего дежурства в приемный покой ввалилось восемь возбужденных грузин. Они привезли своего товарища с пулевым ранением в области коленного сустава.
Я осмотрел раненого. Входное отверстие выглядело несколько странно. Словно стреляли от пола вверх.
Прежде всего следовало сообщить милиции об огнестрельном ранении. Я снял телефонную трубку, намереваясь выполнить свою обязанность. Симпатичный грузин с аристократической внешностью деликатно прижал мою руку с трубкой к аппарату.
– Простите, доктор, я хотел бы поговорить с вами конфиденциально.
– Вы можете говорить не опасаясь. Все присутствующие здесь – надежные люди.
– Нет, доктор, пожалуйста, уделите мне несколько минут.
Мы зашли в ординаторскую. Очень обстоятельно он рассказал мне, что они, группа тбилисских газовщиков, приехали в Киев осваивать опыт газификации большого города, живут они в общежитии в нашем районе. Он инженер, руководитель группы. К сожалению, среди них оказался подонок, тот самый, раненый. Он затеял скандал, перешедший в драку. Кто-то сказал или заподозрил, что у него есть пистолет.
– Во время драки у подонка выпала эта штука.
Он показал мне красивую ручку с золотым или позолоченным держателем.
– Раздался выстрел, и подонок сам ранил себя.
Я стал рассматривать ручку. Ствол пистолета был замаскирован мастерски. Спусковой механизм приводился в действие держателем.
– Если вы сообщите в милицию, этот подонок получит восемь лет тюрьмы за незаконное хранение оружия. Поверьте мне, ему следовало бы дать больше. Но у него есть семья. Трое детей. Мы его накажем по-своему, посильнее тюрьмы. Но семья не пострадает. Вы не знаете наших грузинских обычаев и традиций.
Я возразил. Сказал, что после первого ранения четыре месяца жил в грузинском селе у отца моего командира и даже выучил язык.
Сопоставив рассказ инженера с объективной картиной ранения (к этому времени я уже получил рентгенограмму, на которой пуля была видна в верхней трети бедра), решил, что могу нарушить свой долг и не сообщать о ранении в милицию.
Удовлетворенный проситель вытащил пачку денег, какую я даже представить себе не мог. Я был оскорблен до мозга костей. Как он мог подумать, что я так поступил ради денег?
– Ну, хорошо, доктор, но от бутылочки хорошего вина вы не откажетесь?
– Конечно, не откажусь.
Минут через сорок он вернулся с бутылкой отличного "напареули", которую мы тут же распили.
– Дорогой доктор, у меня нет визитной карточки, но вот я записал вам свой адрес. Знайте, что в Тбилиси у вас есть дом Вахтанга Балквадзе. Это ваш дом.
Я удалил злополучную пулю, выписал раненого пациента из больницы и забыл об этом случае.
Прошел примерно год. Дату можно было бы легко установить, что станет понятным из дальнейшего изложения. Когда я вернулся домой после работы, жена рассказала, что приходил какой-то юный грузин, принес записку, значок "1750 лет Тбилиси" и полулитровую бутылку коньяка. На бутылке была этикетка с таким же рисунком, как на значке. Я прочитал записку.
"Дорогой доктор! Сорок лет тому назад к 1750-летию Тбилиси заложили бочку коньяка. Ровно 1750 бутылок. Одна из этих бутылок Ваша. Сегодня юбилей. Пейте на здоровье! Ваш Вахтанг Балквадзе".
В ту пору мы с женой могли позволить себе только водку. Да и то изредка. До коньяка мы еще не доросли и не очень разбирались в его качествах. Как однажды сострил Михаил Светлов (правда, по другому поводу), "не в коньяк корм". С женой распили мы "1750 лет Тбилиси". Пустую бутылку жена, естественно, выбросила. А примерно через месяц мы узнали, что за пустую бутылку ЭТОГО коньяка, вернее, за этикетку на этой бутылке коллекционеры дают тысячу рублей. Старыми деньгами полтора моих оклада. Если бы вы знали, как в ту пору нам нужны были эти деньги!
Размышления о благодарности
Как любому человеку, мне понятно и самому присуще естественное чувство благодарности. Впрочем, оно присуще и животным. Поэтому проявление благодарности пациента – не обязательно плата за труд врача. Нередко это просто выражение эмоций. А форма и степень этого выражения зависит от многих факторов, составляющих личность. Иногда эмоции так переполняют человека, что он в растерянности не сразу соображает, как ему выразить свою благодарность.
Не могу не упомянуть три случая, когда я подсказал своим пациентам, каким образом их благодарность может быть выражена.
Первый случай имел место в Киеве где-то во второй половине шестидесятых годов.
Ко мне для оперативного лечения поступил профессиональный спортсмен, борец, чемпион и рекордсмен, страдавший привычным вывихом правого плеча. Разумеется, я представлял себе, что столкнусь с трудностями, не встречавшимися во время подобных операций у других больных. Дело в том, что Леонид, невысокий молодой человек, был щедро высечен из глыбы базальта. Я предполагал, конечно, что величина обычного при этой операции разреза окажется недостаточной, учитывая малый рост пациента и необычный массив мышц, между которыми мне придется добираться до кости. Но буквально колодец, в котором я работал, превзошел все мои опасения.
Еще хуже оказалось то, чего я не мог предвидеть. Во время этой операции зет-образно рассекается обычно широкое сухожилие подлопаточной мышцы с тем, чтобы его можно было несколько удлинить при восстановлении, когда под него будут погружены сухожилия трех мышц плеча. Так вот, во время операции выяснилось, что у Лени подлопаточная мышца лишена сухожилия. Она сплошной массой (да еще какой!) непосредственно прикреплялась к плечевой кости. Что делать? Можно было бы отделить три сухожилия вместе с верхушкой отростка лопатки и попытаться протащить их под целую мышцу, а затем шурупом прикрепить верхушку отростка к его костному основанию. Но при таких массивных мышцах, да еще в этом глубоком колодце, да еще без помощи ассистента, – ему просто не хватало места, – о такой тактике не могло быть и речи. Пришлось зет-образно рассечь ту часть мышцы, которая у нормальных людей является сухожилием. Об ухищрениях при восстановлении ее целости даже вспоминать не хочется. Вы можете представить себе, как совершается такой фокус, как можно сшить мясо, чтобы нити не разволокнили его. А ведь это не просто мясо. Это мышца спортсмена, которому, как меня предупредили, через четыре месяца предстояло бороться за звание чемпиона мира.
Уже через полтора месяца после операции Леонид считал себя абсолютно здоровым. Но до самого его отъезда на чемпионат мира в Стамбул я продолжал наблюдать за состоянием спортсмена после каждой тренировки.
В день накануне отъезда Леня пришел попрощаться со мной.
– Ион Лазаревич, что вам привезти из Турции?
– Если это будет не в тягость, привези две-три турецких марки. – Сын, как и большинство его одноклассников, увлекался филателией на примитивном уровне.
Прошло несколько дней. На последней странице газеты "Правда" я прочел сообщение о том, что мой Леонид завоевал титул чемпиона мира. Надо ли объяснять какие чувства испытал врач, оперировавший будущего чемпиона, который без этой операции не мог бы не только бороться, но даже неосторожно почесать шею больной рукой?
А еще через несколько дней позвонил мне Леонид:
– Ион Лазаревич, можете меня поздравить. Я чемпион мира.
– Знаю, Леня, прочитал об этом в "Правде". От всей души поздравляю тебя. Горжусь тобой.
– Спасибо, Ион Лазаревич. Вы ведь тоже имеете в этом долю. Да, чуть не забыл. Я привез вам турецкие марки.
– Большое спасибо.
Вот и все. Больше я своего пациента не слышал и не видел. Как и привезенные им марки.
Героем второго случая оказалась тоже спортсменка. Но вид спорта, которым она занималась, и ее многочисленные и многократные титулы чемпионки сделали ее значительно более популярной, чем Леонида, чемпиона мира по борьбе.
Обратилась она ко мне по поводу обызвествившегося кровоизлияния в области локтевого сустава. По передней поверхности сустава прощупывалось плотное образование величиной в куриное яйцо, мешавшее спортсменке согнуть руку. На рентгенограммах это образование тоже напоминало яйцо со скорлупой, имевшей костную консистенцию.
До меня ее уже осмотрело несколько врачей и профессоров. Диагноз и тактика лечения ни у кого не вызывали сомнений. Нужна операция. Но вот прогноз… Все понимали, что обызвествление кровоизлияния – это присущая пациентке реакция организма на травму. Поскольку операция тоже травма, то нельзя исключить рецидива обызвествления. Кроме того, как бы идеально, косметически не была произведена операция, останется рубец. А рубец на красивой руке спортсменки… Короче говоря, никто никогда еще не видел рубцов на руках, ногах и других открытых частях тела у представителей этого вида спорта. У них, у женщин и у мужчин, все должно быть красивым, совершенным.
Поэтому я решил попробовать отказаться от оперативного вмешательства и лечить чемпионку воздействием переменного магнитного поля.
Уже через несколько дней, прощупывая локоть, я определил уменьшение патологического образования. Улучшилось сгибание руки в суставе.
– Не знаю, как мне вас благодарить, – сказала пациентка.
– Очень просто. Контрольная рентгенограмма в конце лечения будет для меня самой большой благодарностью.
– Ну, это уже просто недопустимое бескорыстие, – сказала пациентка.
После двадцатой процедуры она исчезла, даже не попрощавшись со мной.
Прошел примерно год. Однажды я случайно увидел чемпионку на противоположной стороне улицы. Я окликнул ее. Она радостно метнулась ко мне, лавируя между автомобилями. Я прервал поток ее пустых оправданий.
– Так, до ближайшей нашей поликлиники не более двухсот метров. Сейчас мы пойдем туда и сделаем рентгенограммы.
– Обещаю вам, я приду завтра. Сейчас я просто очень тороплюсь.
Железной хваткой я вцепился в ее руку. Обалдевшие прохожие с недоумением наблюдали, как какой-то немолодой мужчина тащит за собой всемирно известную юную особу женского пола.
Насилие оправдало себя. Я получил рентгенограммы, которые сейчас дают мне возможность демонстрировать врачам во время лекции феноменальный результат магнитотерапии.
Третий случай относится уже к израильскому периоду. Мы жили в Израиле около двух лет. Однажды позвонил мне член кибуца, расположенного по нашим масштабам довольно далеко от места моей работы, и попросил принять его. Я спросил его, состоит ли он в моей больничной кассе. Нет, ответил он. Речь идет о частном визите. Я объяснил ему, что предпочитаю не работать частно. Кибуцник настаивал, рассказал, что речь идет о его внуке, сыне врача. Это оказалось решающим фактором. В таком случае я, верный клятве Гиппократа, просто не имел права отказать.
В условленное время кибуцник приехал ко мне с рентгенограммами внука. Сам малолетний внук с родителями живет в Колумбусе, в США. Обратиться ко мне кибуцника попросил его зять, отец ребенка, врач, профессор университета штата Огайо.
– Каким образом он вышел на меня?
– Очень просто. Он прочитал вашу статью в журнале их университета.
Для меня было полной неожиданностью, что статья опубликована в этом журнале. Никто не обращался ко мне за разрешением перепечатать ее из другого издания. Никто не известил меня о том, что это сделано. Таковы нравы. Но дело не в этом.
Случай оказался далеко выходящим за пределы того, с чем ортопеды обычно встречаются в своей практике. Редчайшая врожденная патология опорно-двигательного аппарата. Я долго и напряженно соображал, прежде чем дать заключение и рекомендации. Визит длился около двух часов.
Кибуцник бурно проявил свою благодарность.
– Сколько я должен вам уплатить?
– Нисколько. Во-первых, вы кибуцник, живете уже при коммунизме, значит – не пользуетесь деньгами. Во-вторых, я не видел ребенка. В-третьих, и это основное, пациент – сын врача. Согласно клятве Гиппократа, врач не должен брать гонорар у коллеги и членов его семьи.
Кибуцник протестовал, говорил, что не имеет права не оплатить такую судьбоносную консультацию.
– Вы можете сделать мне дорогой подарок.
– Разумеется, сделаю.
– Нет, вы не поняли. Подарок – это ксерокопия моей статьи из университетского журнала.
– И это все? Доктор, о чем вы говорите?! Вы ее получите максимум через десять дней!
Прошло двадцать лет. Я поленился написать письмо в университет штата Огайо с просьбой прислать оттиск моей статьи. Поэтому у меня нет ее и сегодня.
Цена отказа от гонорара
В Израиле мое отношение к гонорарам на первых порах создавало у пациентов превратное мнение о моей профессиональной пригодности.
Наша добрая приятельница Хана. одна из первых моих израильских пациенток, рассказала, как мой отказ принять у нее деньги заставил ее задуматься, а врач ли я. Но с другой стороны, после безуспешного лечения у врачей больничной кассы она обратилась частно к двум профессорам и они не помогли ей. А тут в больничной кассе появился какой-то новичок, и заведующий отделением, в котором она лечилась, порекомендовал ей обратиться к этому новичку, и, слава Богу, она выздоровела. Значит, он все-таки врач. Но с другой стороны, денег ведь он не взял. Так может быть он все-таки не врач, а вылечил случайно, знает это, и его совесть не позволила ему взять деньги?
Хана была не единственной, у кого возникли такие мысли. А я считал аморальным брать деньги у больных, которых лечил в больничной кассе, платившей мне жалование. И не только у них.
Мы жили в Израиле уже около двух лет. Жена попросила меня принять родственника ее сослуживицы. Из Иерусалима приехал ко мне молодой человек тридцати двух лет в черной ермолке. Значит – ортодоксально религиозный еврей. В глазах его читался страх перед операцией, на которую его назначили. Приехал он получить второе мнение.
Примерно одной минуты было достаточно, чтобы поставить диагноз, исключающий необходимость оперативного лечения. Естественно, я обследовал его не одну минуту. По ходу осмотра я заметил, что у него больны почки. Он подтвердил это. При этом от меня не укрылось, какое впечатление произвела на него фраза о почках.
Ортопед, назначивший операцию на кисти, был явно последователем американской школы. В операции не было совершенно никакой необходимости. Я бы даже сказал – она была в какой-то мере противопоказана. Незнанием или пренебрежением законов биомеханики можно объяснить такой метод лечения. Замыкание первого запястно-пястного сочленения неизбежно приведет в будущем к патологическим изменениям в более высоко расположенном суставе. Если сделать такую операцию восьмидесятилетнему больному, то, возможно, он еще успеет уйти в лучший мир до появления этих изменений. Но моему пациенту всего лишь тридцать два года! (Размышляя потом над этим случаем, я предположил, что у американских авторов, предложивших оперативное лечение, просто не было молодых пациентов с таким заболеванием. Как еще можно объяснить подобный подход?).
Разумеется, руководствуясь правилами врачебной этики, я даже виду не подал, что такие мысли пришли мне в голову. Я сказал, что, конечно, ему показана операция, но мы попытаемся обойтись консервативным лечением. Он получил точные указания, направление на физиотерапевтические процедуры и рекомендации по поводу диеты. Пациент был счастлив. Он спросил меня, сколько должен уплатить за визит. Я ответил, что уплатить он не должен, так как принят по протекции моей жены.
В отличие от большинства других пациентов, он не настаивал, не спорил, а попрощался и ушел.
На следующий день жена передала мне рассказ сослуживицы. Родственник ее, которого я проконсультировал, такой себе рядовой миллионер, владелец ювелирных фабрик в Израиле и в Гонконге. Уже только отмену операции он, умеющий считать деньги, оценил весьма высоко. Оказывается, в тот момент, когда я сказал, что у него больные почки, он решил, что я тот самый врач, в которого имеет смысл инвестировать капитал. То есть, стоит открыть отлично оборудованную клинику, в которой у меня будут очень высокие доходы, часть из которых попадет в его карман. Но, увы, в тот момент, когда я отказался от гонорара, мнение его изменилось на сто восемьдесят градусов. Лечиться у этого врача следует, но вкладывать в него капитал – ни в коем случае! Это будет явная потеря. Миллионер выздоровел без операции и прислал нам вазон, огромный и шикарный.
Сейчас на моем счету уже несколько таких миллионеров, в том числе один австралийский, один из Германии и два из США, у которых по разным соображениям я отказался от гонорара. Должен заметить, что миллионеры воспринимали отказ намного спокойнее, чем мало состоятельные пациенты.
Но были случаи отказов, за которые я себя справедливо ругал.
Один из них начался в тот день, когда моему внуку сделали обрезание.
После скромного торжества (в зале обедало всего лишь триста приглашенных) мы приехали к сыну. Сюда тоже приходили гости, которые по различным причинам не могли приехать на торжество, в основном соседи по поселку. Среди них оказался и подполковник военно-воздушных сил Израиля, скромный в высшей мере приятный человек. Правая рука его была в гипсовой повязке. Я поинтересовался, что произошло.
Оказалось, что двенадцать дней назад он сломал лучевую кость в типичном месте. Врачу не удалось устранить смещение отломков, и на завтра назначена операция. Я попросил его показать мне рентгенограммы. Живет он недалеко от нашего сына, и через несколько минут я уже рассматривал рентгеновские снимки. Обычный перелом лучевой кости в типичном месте. И смещение отломков типичное. Трудно объяснить, почему не удалось устранить смещение. Прошло двенадцать дней. Завтра будет тринадцать. Многовато для консервативного устранения смещения. И все же я велел подполковнику завтра приехать ко мне, а не на операцию в больницу. На следующий день без особого труда я устранил смещение отломков (почему это не сделал врач в первый же день?), наложил гипсовую шину и велел пациенту прийти ко мне через четыре недели. В назначенный день я снял гипсовую шину, диагностировал сращение отломков и назначил необременительное лечение в течение нескольких дней.
– Пусть хоть санитарка оперирует, но сегодня!
Я доложил профессору обстановку в клинике и высказал недоумение, почему, мол, только старшим доверена такая простая операция. Профессор как-то неопределенно улыбнулся и сказал:
– Ну что ж, оперируйте, если хотите. Выберите себе ассистента.
Если хотите! От радости перемахивая через две ступеньки, я поднялся в клинику.
Ассистировал мой бывший однокурсник. Постепенно, участок за участком мы обезболивали рубец и иссекали его, освобождая впаявшиеся нервы. Просто, как на трупе в анатомическом театре. Смелость незнания! Мы не понимали, какие опасности подстерегали нас на каждом шагу. Поэтому операция шла размеренно и спокойно, сопровождаемая анекдотами пациента и время от времени – нашими. Мы не понимали опасности даже сугубо профессиональной, где уж было понять, что существуют еще какие-то побудительные причины непрерывных заболеваний профессора и неотложных дел доцентов.
Вечером я зашел навестить больного.
– Ну, доктор, вот тебе моя рука. Я умею быть благодарным.
Ровно через год он доказал, что не бросал слов на ветер. Когда 13 января 1953 года сообщили о деле "врачей-отравителей", надо было и в Киеве найти "убийц в белых халатах". Я имел честь попасть в их число. Но узнал я об этом значительно позже. Даже тогда я еще не догадывался, кого прооперировал. А профессор и доценты знали, что он заместитель министра госбезопасности Украины.
Второе исключение (звучит почти анекдотично) – тоже генерал КГБ. Не украинский. Он приехал ко мне лечиться из России. Поселили его на государственной даче и каждый день привозили на лечение на черной "Волге". Он скромно сидел в очереди в своем элегантном тренировочном костюме. Никому и в голову не могло прийти, что это генерал, начальник областного управления КГБ.
Однажды он сказал мне, что вынужден прервать лечение в связи с отъездом в Париж, так как ожидается приезд Никсона. Я не очень представлял себе, какая связь между президентом США, Парижем и начальником областного управления КГБ. Но это и не входило в мою компетенцию. Уже после отъезда Никсона из Киева и из Союза снова появился мой пациент.
– Ну вот, теперь я полностью в вашей власти. Я позвонил Юрию Владимировичу и сказал ему, что еду к вам.
– Вероятно, вы сказали, что едете к ортопеду?
– Нет, я сказал, что еду к вам. Юрий Владимирович вас знает
Мне поплохело. В кошмарном сне не могло присниться, что меня знает председатель комитета ГБ товарищ Андропов.
И еще один очень-очень большой гебушный чин, на сей раз украинский, тоже мой пациент, как-то сказал мне во время лечения:
– Ион Лазаревич, прекратите вашу фронду. Сегодня утром Щербицкий спросил меня, до каких пор вы будете на свободе. И я должен был уверять его в том, что вы лояльный советский гражданин. Это же анекдот – КГБ защищает вас от партии!
Фраза, произнесенная очень-очень большим чином, в отличие от услышанной, что Андропов знает меня, не вызвала паники. О "любви" ко мне генерального секретаря ЦК КПУ я знал от членов его семьи, моих пациентов, ненавидевших его посильнее меня.
Кстати о генеральских гонорарах. Первый привез моей жене из Парижа флакон духов. Второй подарил мне двухлитровую бутылку канадского виски. Вместе с бутылкой виски я получил значительно более весомый подарок: предупреждение о том, что каждый мой шаг известен государственной безопасности, которую, смею вас уверить, я вовсе не собирался нарушить.
И еще о высокопоставленных пациентах.
Родители привели ко мне шестнадцатилетнюю девочку, страдавшую болезнью Кенига. В результате нарушения местного кровоснабжения омертвел участок суставного конца бедренной кости, образующий коленный сустав. Омертвевший фрагмент, в конце концов, мог отделиться и выпасть в полость сустава. Фрагмент на сленге ортопедов называется суставной мышью. Если ее не удаляют своевременно, она словно камешек в подшипнике.
Отец девочки, заведующий транспортным отделом ЦК КПУ. У меня не было сомнений в том, что больную уже осмотрели профессора из четвертого управления и предложили оперативное лечение. Так оно и оказалось. Но отец девочки где-то узнал, что подобные заболевания я лечу без операции.
Это не совсем соответствовало действительности. К тому времени у меня уже было более десяти случаев успешного лечения магнитным полем пациентов с заболеваниями, которые входили в ту же группу, что и болезнь Кенига. Но среди них не было ни одного больного с собственно болезнью Кенига.
Все это я объяснил родителям. Они продолжали упрашивать, не слыша моих аргументированных возражений. Я не соглашался. Омертвевший фрагмент уже был в сомнительном состоянии. В любой момент он мог стать суставной мышью. Операция в таком случае была бы более сложной, чем сейчас, когда фрагмент еще был прикреплен к здоровой кости. Мой научный путь по изучению биологического и лечебного действия магнитных полей не был усеян розами. Лбом приходилось пробивать железобетонные стены. При таких обстоятельствах единственное, чего мне не хватало для полноты счастья, обвинения в том, что я экспериментирую на людях, и в качестве экспериментального кролика выбрал дочь заведующего отделом ЦК КПУ. Я не соглашался.
Но тут мать и отец со слезами на глазах опустились предо мной на колени. Прелестная мизансцена: за столом сидит врач, перед ним на коленях плачущая пара, а за ними застыла девочка, не проронившая ни слова, за исключением "да" и "нет" во время обследования.
До сих пор не могу понять, как я согласился. Вероятно, Всевышний велел мне.
После двадцати процедур переменного магнитного поля клинических симптомов болезни не было и в помине. А на рентгенограммах уже отмечалось приращение омертвевшего фрагмента к кости. Сенсация! Коллеги шутили, что благодарный отец, заведующий транспортным отделом ЦК, подарит мне паровоз.
Окончание лечения совпало с началом весенних каникул в школе. Девочка очень хотела поехать на экскурсию в Ленинград вместе со своим девятым классом и умоляла меня разрешить ей, обещая, что почти не будет ходить. Вернувшись из Ленинграда через пять дней, она рассказала, что жили они в гостинице у черта на куличках, по часу приходилось стоять в автобусе, в день проходила она не менее десяти километров, а могла и больше, потому что она абсолютно здорова. Исследования подтвердили ее слова. Об этом случае с восторгом и удивлением говорили мои коллеги.
Заведующий транспортным отделом ЦК КПУ не подарил мне паровоз. Он расщедрился на блокнот "Морфлот СССР", на который он не разорился. Но мог ли даже паровоз быть эквивалентом моих чувств, когда я рассматривал рентгенограммы коленного сустава девочки до и после лечения болезни Кенига?
Сгоревшие купюры
Забавный, если можно так выразиться, случай произошел с гонораром врача, на которого в свое время накатали жалобу родители умершего ребенка с болезнью Дауна.
Был у него больной. Тяжелейший. Все считали, что безнадежный. Все свое умение, все свои знания, всю свою душу вложил врач в исцеление этого больного. Вытащил его с того света.
Мы считали, что пациент, человек очень состоятельный, найдет приемлемую форму отблагодарить своего спасителя. В данном случае это было бы вполне справедливо.
Действительно, он пришел в большую коммунальную квартиру, в которой врач занимал одну из восьми комнат, произнес трогательную речь и вручил своему спасителю букет. Как только пациент закрыл за собою дверь, разгневанный врач швырнул букет в горящую печь в коммунальной кухне и тут же ушел в свою комнату. Соседка пронзительно закричала:
– Семен Федорович, деньги горят!
Печальная картина ждала его на кухне. Из букета выпал обугленный конверт с полусгоревшими деньгами. Сгорела тысяча рублей, значительно больше оклада весьма скромно жившего врача.
С тех пор, когда кто-нибудь из врачей получал цветы, заведующий хирургическим отделением, старый профессор, улыбаясь, предлагал:
– Потрясите букет.
Нечто подобное, хотя при других обстоятельствах, случилось со мной.
В день моего дежурства в приемный покой ввалилось восемь возбужденных грузин. Они привезли своего товарища с пулевым ранением в области коленного сустава.
Я осмотрел раненого. Входное отверстие выглядело несколько странно. Словно стреляли от пола вверх.
Прежде всего следовало сообщить милиции об огнестрельном ранении. Я снял телефонную трубку, намереваясь выполнить свою обязанность. Симпатичный грузин с аристократической внешностью деликатно прижал мою руку с трубкой к аппарату.
– Простите, доктор, я хотел бы поговорить с вами конфиденциально.
– Вы можете говорить не опасаясь. Все присутствующие здесь – надежные люди.
– Нет, доктор, пожалуйста, уделите мне несколько минут.
Мы зашли в ординаторскую. Очень обстоятельно он рассказал мне, что они, группа тбилисских газовщиков, приехали в Киев осваивать опыт газификации большого города, живут они в общежитии в нашем районе. Он инженер, руководитель группы. К сожалению, среди них оказался подонок, тот самый, раненый. Он затеял скандал, перешедший в драку. Кто-то сказал или заподозрил, что у него есть пистолет.
– Во время драки у подонка выпала эта штука.
Он показал мне красивую ручку с золотым или позолоченным держателем.
– Раздался выстрел, и подонок сам ранил себя.
Я стал рассматривать ручку. Ствол пистолета был замаскирован мастерски. Спусковой механизм приводился в действие держателем.
– Если вы сообщите в милицию, этот подонок получит восемь лет тюрьмы за незаконное хранение оружия. Поверьте мне, ему следовало бы дать больше. Но у него есть семья. Трое детей. Мы его накажем по-своему, посильнее тюрьмы. Но семья не пострадает. Вы не знаете наших грузинских обычаев и традиций.
Я возразил. Сказал, что после первого ранения четыре месяца жил в грузинском селе у отца моего командира и даже выучил язык.
Сопоставив рассказ инженера с объективной картиной ранения (к этому времени я уже получил рентгенограмму, на которой пуля была видна в верхней трети бедра), решил, что могу нарушить свой долг и не сообщать о ранении в милицию.
Удовлетворенный проситель вытащил пачку денег, какую я даже представить себе не мог. Я был оскорблен до мозга костей. Как он мог подумать, что я так поступил ради денег?
– Ну, хорошо, доктор, но от бутылочки хорошего вина вы не откажетесь?
– Конечно, не откажусь.
Минут через сорок он вернулся с бутылкой отличного "напареули", которую мы тут же распили.
– Дорогой доктор, у меня нет визитной карточки, но вот я записал вам свой адрес. Знайте, что в Тбилиси у вас есть дом Вахтанга Балквадзе. Это ваш дом.
Я удалил злополучную пулю, выписал раненого пациента из больницы и забыл об этом случае.
Прошел примерно год. Дату можно было бы легко установить, что станет понятным из дальнейшего изложения. Когда я вернулся домой после работы, жена рассказала, что приходил какой-то юный грузин, принес записку, значок "1750 лет Тбилиси" и полулитровую бутылку коньяка. На бутылке была этикетка с таким же рисунком, как на значке. Я прочитал записку.
"Дорогой доктор! Сорок лет тому назад к 1750-летию Тбилиси заложили бочку коньяка. Ровно 1750 бутылок. Одна из этих бутылок Ваша. Сегодня юбилей. Пейте на здоровье! Ваш Вахтанг Балквадзе".
В ту пору мы с женой могли позволить себе только водку. Да и то изредка. До коньяка мы еще не доросли и не очень разбирались в его качествах. Как однажды сострил Михаил Светлов (правда, по другому поводу), "не в коньяк корм". С женой распили мы "1750 лет Тбилиси". Пустую бутылку жена, естественно, выбросила. А примерно через месяц мы узнали, что за пустую бутылку ЭТОГО коньяка, вернее, за этикетку на этой бутылке коллекционеры дают тысячу рублей. Старыми деньгами полтора моих оклада. Если бы вы знали, как в ту пору нам нужны были эти деньги!
Размышления о благодарности
Как любому человеку, мне понятно и самому присуще естественное чувство благодарности. Впрочем, оно присуще и животным. Поэтому проявление благодарности пациента – не обязательно плата за труд врача. Нередко это просто выражение эмоций. А форма и степень этого выражения зависит от многих факторов, составляющих личность. Иногда эмоции так переполняют человека, что он в растерянности не сразу соображает, как ему выразить свою благодарность.
Не могу не упомянуть три случая, когда я подсказал своим пациентам, каким образом их благодарность может быть выражена.
Первый случай имел место в Киеве где-то во второй половине шестидесятых годов.
Ко мне для оперативного лечения поступил профессиональный спортсмен, борец, чемпион и рекордсмен, страдавший привычным вывихом правого плеча. Разумеется, я представлял себе, что столкнусь с трудностями, не встречавшимися во время подобных операций у других больных. Дело в том, что Леонид, невысокий молодой человек, был щедро высечен из глыбы базальта. Я предполагал, конечно, что величина обычного при этой операции разреза окажется недостаточной, учитывая малый рост пациента и необычный массив мышц, между которыми мне придется добираться до кости. Но буквально колодец, в котором я работал, превзошел все мои опасения.
Еще хуже оказалось то, чего я не мог предвидеть. Во время этой операции зет-образно рассекается обычно широкое сухожилие подлопаточной мышцы с тем, чтобы его можно было несколько удлинить при восстановлении, когда под него будут погружены сухожилия трех мышц плеча. Так вот, во время операции выяснилось, что у Лени подлопаточная мышца лишена сухожилия. Она сплошной массой (да еще какой!) непосредственно прикреплялась к плечевой кости. Что делать? Можно было бы отделить три сухожилия вместе с верхушкой отростка лопатки и попытаться протащить их под целую мышцу, а затем шурупом прикрепить верхушку отростка к его костному основанию. Но при таких массивных мышцах, да еще в этом глубоком колодце, да еще без помощи ассистента, – ему просто не хватало места, – о такой тактике не могло быть и речи. Пришлось зет-образно рассечь ту часть мышцы, которая у нормальных людей является сухожилием. Об ухищрениях при восстановлении ее целости даже вспоминать не хочется. Вы можете представить себе, как совершается такой фокус, как можно сшить мясо, чтобы нити не разволокнили его. А ведь это не просто мясо. Это мышца спортсмена, которому, как меня предупредили, через четыре месяца предстояло бороться за звание чемпиона мира.
Уже через полтора месяца после операции Леонид считал себя абсолютно здоровым. Но до самого его отъезда на чемпионат мира в Стамбул я продолжал наблюдать за состоянием спортсмена после каждой тренировки.
В день накануне отъезда Леня пришел попрощаться со мной.
– Ион Лазаревич, что вам привезти из Турции?
– Если это будет не в тягость, привези две-три турецких марки. – Сын, как и большинство его одноклассников, увлекался филателией на примитивном уровне.
Прошло несколько дней. На последней странице газеты "Правда" я прочел сообщение о том, что мой Леонид завоевал титул чемпиона мира. Надо ли объяснять какие чувства испытал врач, оперировавший будущего чемпиона, который без этой операции не мог бы не только бороться, но даже неосторожно почесать шею больной рукой?
А еще через несколько дней позвонил мне Леонид:
– Ион Лазаревич, можете меня поздравить. Я чемпион мира.
– Знаю, Леня, прочитал об этом в "Правде". От всей души поздравляю тебя. Горжусь тобой.
– Спасибо, Ион Лазаревич. Вы ведь тоже имеете в этом долю. Да, чуть не забыл. Я привез вам турецкие марки.
– Большое спасибо.
Вот и все. Больше я своего пациента не слышал и не видел. Как и привезенные им марки.
Героем второго случая оказалась тоже спортсменка. Но вид спорта, которым она занималась, и ее многочисленные и многократные титулы чемпионки сделали ее значительно более популярной, чем Леонида, чемпиона мира по борьбе.
Обратилась она ко мне по поводу обызвествившегося кровоизлияния в области локтевого сустава. По передней поверхности сустава прощупывалось плотное образование величиной в куриное яйцо, мешавшее спортсменке согнуть руку. На рентгенограммах это образование тоже напоминало яйцо со скорлупой, имевшей костную консистенцию.
До меня ее уже осмотрело несколько врачей и профессоров. Диагноз и тактика лечения ни у кого не вызывали сомнений. Нужна операция. Но вот прогноз… Все понимали, что обызвествление кровоизлияния – это присущая пациентке реакция организма на травму. Поскольку операция тоже травма, то нельзя исключить рецидива обызвествления. Кроме того, как бы идеально, косметически не была произведена операция, останется рубец. А рубец на красивой руке спортсменки… Короче говоря, никто никогда еще не видел рубцов на руках, ногах и других открытых частях тела у представителей этого вида спорта. У них, у женщин и у мужчин, все должно быть красивым, совершенным.
Поэтому я решил попробовать отказаться от оперативного вмешательства и лечить чемпионку воздействием переменного магнитного поля.
Уже через несколько дней, прощупывая локоть, я определил уменьшение патологического образования. Улучшилось сгибание руки в суставе.
– Не знаю, как мне вас благодарить, – сказала пациентка.
– Очень просто. Контрольная рентгенограмма в конце лечения будет для меня самой большой благодарностью.
– Ну, это уже просто недопустимое бескорыстие, – сказала пациентка.
После двадцатой процедуры она исчезла, даже не попрощавшись со мной.
Прошел примерно год. Однажды я случайно увидел чемпионку на противоположной стороне улицы. Я окликнул ее. Она радостно метнулась ко мне, лавируя между автомобилями. Я прервал поток ее пустых оправданий.
– Так, до ближайшей нашей поликлиники не более двухсот метров. Сейчас мы пойдем туда и сделаем рентгенограммы.
– Обещаю вам, я приду завтра. Сейчас я просто очень тороплюсь.
Железной хваткой я вцепился в ее руку. Обалдевшие прохожие с недоумением наблюдали, как какой-то немолодой мужчина тащит за собой всемирно известную юную особу женского пола.
Насилие оправдало себя. Я получил рентгенограммы, которые сейчас дают мне возможность демонстрировать врачам во время лекции феноменальный результат магнитотерапии.
Третий случай относится уже к израильскому периоду. Мы жили в Израиле около двух лет. Однажды позвонил мне член кибуца, расположенного по нашим масштабам довольно далеко от места моей работы, и попросил принять его. Я спросил его, состоит ли он в моей больничной кассе. Нет, ответил он. Речь идет о частном визите. Я объяснил ему, что предпочитаю не работать частно. Кибуцник настаивал, рассказал, что речь идет о его внуке, сыне врача. Это оказалось решающим фактором. В таком случае я, верный клятве Гиппократа, просто не имел права отказать.
В условленное время кибуцник приехал ко мне с рентгенограммами внука. Сам малолетний внук с родителями живет в Колумбусе, в США. Обратиться ко мне кибуцника попросил его зять, отец ребенка, врач, профессор университета штата Огайо.
– Каким образом он вышел на меня?
– Очень просто. Он прочитал вашу статью в журнале их университета.
Для меня было полной неожиданностью, что статья опубликована в этом журнале. Никто не обращался ко мне за разрешением перепечатать ее из другого издания. Никто не известил меня о том, что это сделано. Таковы нравы. Но дело не в этом.
Случай оказался далеко выходящим за пределы того, с чем ортопеды обычно встречаются в своей практике. Редчайшая врожденная патология опорно-двигательного аппарата. Я долго и напряженно соображал, прежде чем дать заключение и рекомендации. Визит длился около двух часов.
Кибуцник бурно проявил свою благодарность.
– Сколько я должен вам уплатить?
– Нисколько. Во-первых, вы кибуцник, живете уже при коммунизме, значит – не пользуетесь деньгами. Во-вторых, я не видел ребенка. В-третьих, и это основное, пациент – сын врача. Согласно клятве Гиппократа, врач не должен брать гонорар у коллеги и членов его семьи.
Кибуцник протестовал, говорил, что не имеет права не оплатить такую судьбоносную консультацию.
– Вы можете сделать мне дорогой подарок.
– Разумеется, сделаю.
– Нет, вы не поняли. Подарок – это ксерокопия моей статьи из университетского журнала.
– И это все? Доктор, о чем вы говорите?! Вы ее получите максимум через десять дней!
Прошло двадцать лет. Я поленился написать письмо в университет штата Огайо с просьбой прислать оттиск моей статьи. Поэтому у меня нет ее и сегодня.
Цена отказа от гонорара
В Израиле мое отношение к гонорарам на первых порах создавало у пациентов превратное мнение о моей профессиональной пригодности.
Наша добрая приятельница Хана. одна из первых моих израильских пациенток, рассказала, как мой отказ принять у нее деньги заставил ее задуматься, а врач ли я. Но с другой стороны, после безуспешного лечения у врачей больничной кассы она обратилась частно к двум профессорам и они не помогли ей. А тут в больничной кассе появился какой-то новичок, и заведующий отделением, в котором она лечилась, порекомендовал ей обратиться к этому новичку, и, слава Богу, она выздоровела. Значит, он все-таки врач. Но с другой стороны, денег ведь он не взял. Так может быть он все-таки не врач, а вылечил случайно, знает это, и его совесть не позволила ему взять деньги?
Хана была не единственной, у кого возникли такие мысли. А я считал аморальным брать деньги у больных, которых лечил в больничной кассе, платившей мне жалование. И не только у них.
Мы жили в Израиле уже около двух лет. Жена попросила меня принять родственника ее сослуживицы. Из Иерусалима приехал ко мне молодой человек тридцати двух лет в черной ермолке. Значит – ортодоксально религиозный еврей. В глазах его читался страх перед операцией, на которую его назначили. Приехал он получить второе мнение.
Примерно одной минуты было достаточно, чтобы поставить диагноз, исключающий необходимость оперативного лечения. Естественно, я обследовал его не одну минуту. По ходу осмотра я заметил, что у него больны почки. Он подтвердил это. При этом от меня не укрылось, какое впечатление произвела на него фраза о почках.
Ортопед, назначивший операцию на кисти, был явно последователем американской школы. В операции не было совершенно никакой необходимости. Я бы даже сказал – она была в какой-то мере противопоказана. Незнанием или пренебрежением законов биомеханики можно объяснить такой метод лечения. Замыкание первого запястно-пястного сочленения неизбежно приведет в будущем к патологическим изменениям в более высоко расположенном суставе. Если сделать такую операцию восьмидесятилетнему больному, то, возможно, он еще успеет уйти в лучший мир до появления этих изменений. Но моему пациенту всего лишь тридцать два года! (Размышляя потом над этим случаем, я предположил, что у американских авторов, предложивших оперативное лечение, просто не было молодых пациентов с таким заболеванием. Как еще можно объяснить подобный подход?).
Разумеется, руководствуясь правилами врачебной этики, я даже виду не подал, что такие мысли пришли мне в голову. Я сказал, что, конечно, ему показана операция, но мы попытаемся обойтись консервативным лечением. Он получил точные указания, направление на физиотерапевтические процедуры и рекомендации по поводу диеты. Пациент был счастлив. Он спросил меня, сколько должен уплатить за визит. Я ответил, что уплатить он не должен, так как принят по протекции моей жены.
В отличие от большинства других пациентов, он не настаивал, не спорил, а попрощался и ушел.
На следующий день жена передала мне рассказ сослуживицы. Родственник ее, которого я проконсультировал, такой себе рядовой миллионер, владелец ювелирных фабрик в Израиле и в Гонконге. Уже только отмену операции он, умеющий считать деньги, оценил весьма высоко. Оказывается, в тот момент, когда я сказал, что у него больные почки, он решил, что я тот самый врач, в которого имеет смысл инвестировать капитал. То есть, стоит открыть отлично оборудованную клинику, в которой у меня будут очень высокие доходы, часть из которых попадет в его карман. Но, увы, в тот момент, когда я отказался от гонорара, мнение его изменилось на сто восемьдесят градусов. Лечиться у этого врача следует, но вкладывать в него капитал – ни в коем случае! Это будет явная потеря. Миллионер выздоровел без операции и прислал нам вазон, огромный и шикарный.
Сейчас на моем счету уже несколько таких миллионеров, в том числе один австралийский, один из Германии и два из США, у которых по разным соображениям я отказался от гонорара. Должен заметить, что миллионеры воспринимали отказ намного спокойнее, чем мало состоятельные пациенты.
Но были случаи отказов, за которые я себя справедливо ругал.
Один из них начался в тот день, когда моему внуку сделали обрезание.
После скромного торжества (в зале обедало всего лишь триста приглашенных) мы приехали к сыну. Сюда тоже приходили гости, которые по различным причинам не могли приехать на торжество, в основном соседи по поселку. Среди них оказался и подполковник военно-воздушных сил Израиля, скромный в высшей мере приятный человек. Правая рука его была в гипсовой повязке. Я поинтересовался, что произошло.
Оказалось, что двенадцать дней назад он сломал лучевую кость в типичном месте. Врачу не удалось устранить смещение отломков, и на завтра назначена операция. Я попросил его показать мне рентгенограммы. Живет он недалеко от нашего сына, и через несколько минут я уже рассматривал рентгеновские снимки. Обычный перелом лучевой кости в типичном месте. И смещение отломков типичное. Трудно объяснить, почему не удалось устранить смещение. Прошло двенадцать дней. Завтра будет тринадцать. Многовато для консервативного устранения смещения. И все же я велел подполковнику завтра приехать ко мне, а не на операцию в больницу. На следующий день без особого труда я устранил смещение отломков (почему это не сделал врач в первый же день?), наложил гипсовую шину и велел пациенту прийти ко мне через четыре недели. В назначенный день я снял гипсовую шину, диагностировал сращение отломков и назначил необременительное лечение в течение нескольких дней.