Страница:
Инспектор перевел дух.
— У вас что, начался месячник борьбы за гражданские права? — спросил я, вспоминая, не грядут ли губернаторские выборы.
— Нет. Всего лишь заявление от добропорядочных граждан, защищать коих входит в мои обязанности. Ведь банкиров и прочих толстосумов у нас обслуживает фирма «Шеф и компания».
Ага, думаю, встречал тут недавно одну банкиршу с гвоздем.
— Вашу деятельность, — продолжал он, — пора взять под контроль. Сам-то понимаешь, что попался?
Я ничего не понимал. Допускаю, что мы куда-то не туда залезли. Не туда — с точки зрения закона. Но даже взлом сверхсекретной базы данных или, к примеру, закрытого канала связи не смогли бы заинтересовать Департамент Тяжких Преступлений. Инспектор Виттенгер — уж не знаю, искренне или нет — считает, что подобные преступления столь же виртуальны, как и сами объекты преступления. «Не замечаю, потому что не понимаю», или, как ту же самую мысль выразил один наш клиент-языковед, «все незнакомые слова считаю артиклями». Я решился уточнить:
— Да что мы хоть взломали-то?
— Замок на двери в частную квартиру. И не говори, что ты давно с этим завязал. Все равно не поверю.
Теперь я понимал, что это какой-то бред. Последний раз я вламывался в чужие дома еще летом. С тех пор — ни-ни. Значит, поработали коллеги из службы внешнего наблюдения. Но они работают чисто, это во-первых. Во-вторых, почему подозрение пало на меня? Потому что Виттенгер по мне соскучился? Иначе не объяснишь. Квартирными кражами он не занимается — это тоже факт.
— Инспектор, я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал я твердо, — вы уверены, что ничего не перепутали?
Виттенгер зарычал и стал разминать кулаки. Я махнул рукой и сказал:
— Тащите детектор лжи. Разберемся по-быстрому, и я пойду. Дел, знаете ли, невпроворот.
Такого предложения он от меня не ожидал. Выпучил глаза и приостановил физзарядку. Потом прорычал в интерком:
— Ньютроп, живо неси ОДЛ. Надо успеть, пока клиент еще теплый.
Капитан Ньютроп сказал «есть, господин полковник!».
— Ты уверен? — спросил он у меня. — Ведь потом ни один адвокат тебя не отмажет.
— Повторяю, инспектор, я не имею ни малейшего представления, к кому, куда и зачем мы влезли. Мои честные глаза в вашем полном распоряжении.
Ньютроп приволок оптический детектор лжи. Это такой небольшой ящик с лампочкой и линзой на выдвижной штанге. Сослепу его легко спутать с офтальмоскопом.
— А вы умеете им пользоваться? — спросил я.
— Умею, — буркнул Ньютроп. — Смотри сюда и не моргай.
— Станешь моргать, закапаем атропин, — пригрозил Виттенгер.
— Если пройду тест, примите его вовнутрь.
Виттенгер рывком встал из-за стола. Стол, каким бы железным он ни был, сдвинулся с места. Я заметил множество царапин на линолеуме возле ножек. Ему бы поберечь казенное имущество. О том, что инспектор двигает столы одним взглядом, всем и так известно.
Он обошел меня сзади и стал прохаживаться туда-сюда. Ступнями я чувствовал, как от его тяжелого шага прогибается пол. Но мою волю ему не согнуть. Это преимущество честного детектива перед просто частным.
— Валяйте, — дал я отмашку. — Я готов.
— Итак, — говорил он, не замедляя шаг, — ты утверждаешь, что о ни о каком незаконном проникновении на… я буду выражаться точными юридическими терминами, — пояснил он между прочим, — чтобы потом не было разночтений… Так вот, ты утверждаешь, что никогда не покушался на незаконное проникновение в пределы чужой частной собственности…
— Вранье, — сказал я. — Не говорил я ничего такого. Разумеется, покушался.
— Он не врет, — сообщил инспектору Ньютроп. Он следил за графиком на экране ОДЛ. Волнистая линия никак не решалась упереться в метку «чистая правда». Наверное, она впервые находилась от нее так близко.
— Уточняю, речь идет о незаконном вторжении, состоявшемся десятого декабря этого года.
— Не вторгался, — сказал я.
— Вроде нет, — пробормотал Ньютроп и еще внимательней уставился в экран. Он ждал, что линии на экране теперь сложатся в вечные истины, которых стоит ожидать от человека, не солгавшего в малом.
— Значит, не ты лично, — в свою пользу истолковал Виттенгер. — И, стало быть, потерпевшего от вашего произвола господина Моцарта ты так же не знаешь и ничего о нем не слышал…
Я уже понял, что произойдет дальше.
— Попался! — буквально взвыл Ньютроп. — Он его знает! Смотрите, господин полковник, характернейшее изменение внутризрачковой электрической модуляции. Прибор не обманешь. Он его знает, это я точно вам говорю!
Довольный, он обернулся к начальнику. Я выдернул шнур ОДЛ из розетки. Лампочка и экран погасли. Ньютроп возмутился:
— Надо было сначала снять задание.
— Свободен, — сказал ему Виттенгер. Ньютроп нехотя сгреб прибор и свалил. Пока он сматывал провода, мы с инспектором испепеляли друг друга взглядами. Потомки разберутся, отчего не сработала противопожарная сигнализация.
— Итак, — сказал он, — кое-какую мелочь мы выяснили. Моцарта ты знаешь. Ваши люди побывали у него, обыскали квартиру и установили подслушивающую аппаратуру. Наводящий вопрос: зачем?
Эта комедия нуждалась в антракте либо суфлере. Я попросил не болтаться у меня за спиной. Инспектор придавил кресло и пододвинул к себе стол, ибо с кресла хватало ежедневного многочасового испытания в тысячу двести ньютонов-виттенгеров.
— У вас кофе подают? — спросил я.
Просьба была истолкована как признание вины. Поэтому кофе я получил незамедлительно. Он был из автомата и пахнул серой краской, которой выкрасили холл перед кабинетом. Как раз тот случай, когда запах имеет цвет. Инспектор позволил мне сделать два глотка и от души поморщиться.
— Отвечай, а то вырублю свет, — сказал он.
— Какой свет? — Кроме неоплаченных счетов за электричество в моей голове пронеслось много всего другого.
— Который в конце тоннеля.
Такой вариант моя голова упустила, за что тут же получила выговор. Ему же не сиделось на месте. Пока я обдумывал эту замысловатую угрозу, он выбрался из-за стола, взял стул у стены, повернул его спинкой ко мне и уселся верхом. Шестиногий кентавр родился с ярко выраженной дистрофией четырех совсем задних конечностей. Инспектор сложил локти на спинке и попытался пристроить сверху голову, но гранитный подбородок не дотянулся до локтей, ибо спинка была слишком низка. После двух попыток его голова ушла снова на место, но все еще продолжала покачиваться. Эти нелепые эволюции, во-первых, напомнили мне какую-то птицу из «Национальной географии», во-вторых, надоумили перейти в наступление:
— Какое вам дело до квартирных краж? Добились от губернатора очередного расширения своих полномочий?
— Плевал я на кражи. Профилактика преступлений это называется. А где ты, там и труп, — он покряхтел, — потом появляется.
Я окинул взглядом кабинет. После ремонта он походил на перелицованный полицейский мундир.
— Смотри-смотри, — покивал он, — здесь найдут последний в твоей жизни труп. Твой.
— Так давайте уточним, где я был, и пойдем искать тело. Что так-то сидеть. Время-то идет.
— Неужели забыл? Ну и память у тебя!
Виттенгер подошел к компьютеру и развернул экран так, чтобы мне стало видно. Об этом я мечтал все то время, что находился в кабинете. Поскольку портрет губернатора под стеклом еще не был водружен на стену позади инспекторского кресла, я не мог разглядеть, что показывает экран.
Экран показывал меня и обшарпанную дверь с номером 98. Такой же номер был на двери в квартиру, где вместо Лии Вельяминовой оказался мужик с зубной щеткой и дама с полотенцем.
Инспектор сменил кадр. На нем я разговаривал с тем мужиком. По одному кадру трудно разобрать, что я в тот момент говорил.
— Это и есть ваш Моцарт? — спросил я.
— Так дело не пойдет, — сказал он.
— Я ошибся дверью. Вы же записали разговор.
— Ты ошибся со временем, а не с дверью. Господин Моцарт уходит на работу в семь утра, но сегодня он перенес дневную смену на ночную, потому что его супруга вернулась из командировки вчера вечером, хотя обещала вернуться сегодня днем.
— Да, — согласился я, — это повод, чтобы поменять смену.
— Они собирались вместе посмотреть новую квартиру.
— Давно пора.
— Значит, ты был у них? — Виттенгер поймал меня на неосторожном слове.
— Инспектор, предлагаю открыть карты. Вы, как гостеприимный хозяин, сделаете это первым. Насколько я понял, Моцарт пожаловался в полицию на то, что в его квартиру кто-то вломился. Он нашел подслушивающую аппаратуру, что с одной стороны делает ему честь, с другой — начисто опровергает наше участие. Мы не дилетанты. Нашу аппаратуру так быстро не находят, — и я снова оглядел кабинет.
Инспектор на это не отреагировал. У него, как и у меня, железная выдержка.
— Продолжай, — сказал он. — У тебя хорошо получается.
— Прокрутите запись. После Моцарта я отправился в квартиру в конце коридора. Пробыл там минут сорок. Что я там делал, вас не касается. Но мне нужна была именно та квартира, а не эта.
— Та, эта… Там вы оборудовали наблюдательный пункт, это очевидно.
Однако запись он не промотал.
— Вот, — сказал я. — Вот вам пример дилетантизма. Вы установили камеру только перед дверью. Куда я пошел, вы не знаете. А то, что мне знакомо имя Моцарт, так пусть это вас не смущает. На Фаоне его знает последний вапролок. Могу и вас просветить…
— Не трещи. Не ты один тут такой умный. Я проверял, как работает ОДЛ. К кому ты ходил?
— Частное расследование, инспектор. Подробности — у Шефа. Поговорите с ним. Если он в настроении, то считайте, что сегодня ваш день…
— Подожди за дверью.
Уйти совсем мне не дали. На выходе из холла стояла пышногрудая полисменша и почесывала под мышкой. Обнаружив свободный стул и уже собираясь на него сесть, я услышал дежурное «Окрашено!». Сел, потому что они здесь так шутят. Спустя десять минут в дверях нарисовался Виттенгер. Он приказал проваливать. Полисменша перестала чесаться и проводила меня до выхода. Часы показывали три с четвертью. Я полетел в Отдел.
Первым делом Шеф прочистил мне мозги за то, что я отправился к Виттенгеру, не посоветовавшись с ним.
— Вы были на совещании, а у меня не было времени.
В ожидании поддержки я посмотрел на Яну. Она кивнула.
— На обед у тебя времени хватило.
— Нет, — заступилась Яна, — он не доел десерт. Остатки в холодильнике, — сказала она мне.
— Что Виттенгер? — спросил я.
— Слушает Моцарта, — ответил Шеф.
— В смысле?
— В прямом.
Я все равно не понял. Но стою, молчу. Наконец, он отдает распоряжение:
— Ты (то есть я) заканчивай с отчетом для Рушенбаума. Ты, Яна, разузнай все о Моцарте. Будет время, помоги Ларсону с голосовым архивом. До утра от ОИБ известий все равно не будет.
— У нас еще есть портрет Человека с Гвоздем, — напомнила Яна.
У Шефа окончательно испортилось настроение. Он вспомнил, что нам мало найти владельца номера. Нам предстоит еще найти ЧГ.
— Прогони по базе, — сказал он без тени энтузиазма.
— Меняю на отчет, — шепнул я ей.
Обмен не состоялся. Вечером, часов в девять, я заглянул к Яне в кабинет. Из-за тесноты зайти туда невозможно. «Заглянуть» — самое подходящее слово.
Яна вглядывалась в портрет ЧГ.
— Кого-то он мне напоминает, — сказала она. — Что-то классическое.
— Давно бы спросила. Фаюмский портрет, известная вещь. Странно, что ты не догадалась.
Она снисходительно усмехнулась, но то было единственным, до чего она снизошла. Тогда я спросил о Моцарте. В ответ Яна посоветовала не проспать утренний доклад. Там она все расскажет. Перед уходом из Отдела я зашел в лабораторию к Ларсону узнать насчет голосов. И ни сколько не удивился, получив совет, слово в слово повторявший Янин.
4
— У вас что, начался месячник борьбы за гражданские права? — спросил я, вспоминая, не грядут ли губернаторские выборы.
— Нет. Всего лишь заявление от добропорядочных граждан, защищать коих входит в мои обязанности. Ведь банкиров и прочих толстосумов у нас обслуживает фирма «Шеф и компания».
Ага, думаю, встречал тут недавно одну банкиршу с гвоздем.
— Вашу деятельность, — продолжал он, — пора взять под контроль. Сам-то понимаешь, что попался?
Я ничего не понимал. Допускаю, что мы куда-то не туда залезли. Не туда — с точки зрения закона. Но даже взлом сверхсекретной базы данных или, к примеру, закрытого канала связи не смогли бы заинтересовать Департамент Тяжких Преступлений. Инспектор Виттенгер — уж не знаю, искренне или нет — считает, что подобные преступления столь же виртуальны, как и сами объекты преступления. «Не замечаю, потому что не понимаю», или, как ту же самую мысль выразил один наш клиент-языковед, «все незнакомые слова считаю артиклями». Я решился уточнить:
— Да что мы хоть взломали-то?
— Замок на двери в частную квартиру. И не говори, что ты давно с этим завязал. Все равно не поверю.
Теперь я понимал, что это какой-то бред. Последний раз я вламывался в чужие дома еще летом. С тех пор — ни-ни. Значит, поработали коллеги из службы внешнего наблюдения. Но они работают чисто, это во-первых. Во-вторых, почему подозрение пало на меня? Потому что Виттенгер по мне соскучился? Иначе не объяснишь. Квартирными кражами он не занимается — это тоже факт.
— Инспектор, я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал я твердо, — вы уверены, что ничего не перепутали?
Виттенгер зарычал и стал разминать кулаки. Я махнул рукой и сказал:
— Тащите детектор лжи. Разберемся по-быстрому, и я пойду. Дел, знаете ли, невпроворот.
Такого предложения он от меня не ожидал. Выпучил глаза и приостановил физзарядку. Потом прорычал в интерком:
— Ньютроп, живо неси ОДЛ. Надо успеть, пока клиент еще теплый.
Капитан Ньютроп сказал «есть, господин полковник!».
— Ты уверен? — спросил он у меня. — Ведь потом ни один адвокат тебя не отмажет.
— Повторяю, инспектор, я не имею ни малейшего представления, к кому, куда и зачем мы влезли. Мои честные глаза в вашем полном распоряжении.
Ньютроп приволок оптический детектор лжи. Это такой небольшой ящик с лампочкой и линзой на выдвижной штанге. Сослепу его легко спутать с офтальмоскопом.
— А вы умеете им пользоваться? — спросил я.
— Умею, — буркнул Ньютроп. — Смотри сюда и не моргай.
— Станешь моргать, закапаем атропин, — пригрозил Виттенгер.
— Если пройду тест, примите его вовнутрь.
Виттенгер рывком встал из-за стола. Стол, каким бы железным он ни был, сдвинулся с места. Я заметил множество царапин на линолеуме возле ножек. Ему бы поберечь казенное имущество. О том, что инспектор двигает столы одним взглядом, всем и так известно.
Он обошел меня сзади и стал прохаживаться туда-сюда. Ступнями я чувствовал, как от его тяжелого шага прогибается пол. Но мою волю ему не согнуть. Это преимущество честного детектива перед просто частным.
— Валяйте, — дал я отмашку. — Я готов.
— Итак, — говорил он, не замедляя шаг, — ты утверждаешь, что о ни о каком незаконном проникновении на… я буду выражаться точными юридическими терминами, — пояснил он между прочим, — чтобы потом не было разночтений… Так вот, ты утверждаешь, что никогда не покушался на незаконное проникновение в пределы чужой частной собственности…
— Вранье, — сказал я. — Не говорил я ничего такого. Разумеется, покушался.
— Он не врет, — сообщил инспектору Ньютроп. Он следил за графиком на экране ОДЛ. Волнистая линия никак не решалась упереться в метку «чистая правда». Наверное, она впервые находилась от нее так близко.
— Уточняю, речь идет о незаконном вторжении, состоявшемся десятого декабря этого года.
— Не вторгался, — сказал я.
— Вроде нет, — пробормотал Ньютроп и еще внимательней уставился в экран. Он ждал, что линии на экране теперь сложатся в вечные истины, которых стоит ожидать от человека, не солгавшего в малом.
— Значит, не ты лично, — в свою пользу истолковал Виттенгер. — И, стало быть, потерпевшего от вашего произвола господина Моцарта ты так же не знаешь и ничего о нем не слышал…
Я уже понял, что произойдет дальше.
— Попался! — буквально взвыл Ньютроп. — Он его знает! Смотрите, господин полковник, характернейшее изменение внутризрачковой электрической модуляции. Прибор не обманешь. Он его знает, это я точно вам говорю!
Довольный, он обернулся к начальнику. Я выдернул шнур ОДЛ из розетки. Лампочка и экран погасли. Ньютроп возмутился:
— Надо было сначала снять задание.
— Свободен, — сказал ему Виттенгер. Ньютроп нехотя сгреб прибор и свалил. Пока он сматывал провода, мы с инспектором испепеляли друг друга взглядами. Потомки разберутся, отчего не сработала противопожарная сигнализация.
— Итак, — сказал он, — кое-какую мелочь мы выяснили. Моцарта ты знаешь. Ваши люди побывали у него, обыскали квартиру и установили подслушивающую аппаратуру. Наводящий вопрос: зачем?
Эта комедия нуждалась в антракте либо суфлере. Я попросил не болтаться у меня за спиной. Инспектор придавил кресло и пододвинул к себе стол, ибо с кресла хватало ежедневного многочасового испытания в тысячу двести ньютонов-виттенгеров.
— У вас кофе подают? — спросил я.
Просьба была истолкована как признание вины. Поэтому кофе я получил незамедлительно. Он был из автомата и пахнул серой краской, которой выкрасили холл перед кабинетом. Как раз тот случай, когда запах имеет цвет. Инспектор позволил мне сделать два глотка и от души поморщиться.
— Отвечай, а то вырублю свет, — сказал он.
— Какой свет? — Кроме неоплаченных счетов за электричество в моей голове пронеслось много всего другого.
— Который в конце тоннеля.
Такой вариант моя голова упустила, за что тут же получила выговор. Ему же не сиделось на месте. Пока я обдумывал эту замысловатую угрозу, он выбрался из-за стола, взял стул у стены, повернул его спинкой ко мне и уселся верхом. Шестиногий кентавр родился с ярко выраженной дистрофией четырех совсем задних конечностей. Инспектор сложил локти на спинке и попытался пристроить сверху голову, но гранитный подбородок не дотянулся до локтей, ибо спинка была слишком низка. После двух попыток его голова ушла снова на место, но все еще продолжала покачиваться. Эти нелепые эволюции, во-первых, напомнили мне какую-то птицу из «Национальной географии», во-вторых, надоумили перейти в наступление:
— Какое вам дело до квартирных краж? Добились от губернатора очередного расширения своих полномочий?
— Плевал я на кражи. Профилактика преступлений это называется. А где ты, там и труп, — он покряхтел, — потом появляется.
Я окинул взглядом кабинет. После ремонта он походил на перелицованный полицейский мундир.
— Смотри-смотри, — покивал он, — здесь найдут последний в твоей жизни труп. Твой.
— Так давайте уточним, где я был, и пойдем искать тело. Что так-то сидеть. Время-то идет.
— Неужели забыл? Ну и память у тебя!
Виттенгер подошел к компьютеру и развернул экран так, чтобы мне стало видно. Об этом я мечтал все то время, что находился в кабинете. Поскольку портрет губернатора под стеклом еще не был водружен на стену позади инспекторского кресла, я не мог разглядеть, что показывает экран.
Экран показывал меня и обшарпанную дверь с номером 98. Такой же номер был на двери в квартиру, где вместо Лии Вельяминовой оказался мужик с зубной щеткой и дама с полотенцем.
Инспектор сменил кадр. На нем я разговаривал с тем мужиком. По одному кадру трудно разобрать, что я в тот момент говорил.
— Это и есть ваш Моцарт? — спросил я.
— Так дело не пойдет, — сказал он.
— Я ошибся дверью. Вы же записали разговор.
— Ты ошибся со временем, а не с дверью. Господин Моцарт уходит на работу в семь утра, но сегодня он перенес дневную смену на ночную, потому что его супруга вернулась из командировки вчера вечером, хотя обещала вернуться сегодня днем.
— Да, — согласился я, — это повод, чтобы поменять смену.
— Они собирались вместе посмотреть новую квартиру.
— Давно пора.
— Значит, ты был у них? — Виттенгер поймал меня на неосторожном слове.
— Инспектор, предлагаю открыть карты. Вы, как гостеприимный хозяин, сделаете это первым. Насколько я понял, Моцарт пожаловался в полицию на то, что в его квартиру кто-то вломился. Он нашел подслушивающую аппаратуру, что с одной стороны делает ему честь, с другой — начисто опровергает наше участие. Мы не дилетанты. Нашу аппаратуру так быстро не находят, — и я снова оглядел кабинет.
Инспектор на это не отреагировал. У него, как и у меня, железная выдержка.
— Продолжай, — сказал он. — У тебя хорошо получается.
— Прокрутите запись. После Моцарта я отправился в квартиру в конце коридора. Пробыл там минут сорок. Что я там делал, вас не касается. Но мне нужна была именно та квартира, а не эта.
— Та, эта… Там вы оборудовали наблюдательный пункт, это очевидно.
Однако запись он не промотал.
— Вот, — сказал я. — Вот вам пример дилетантизма. Вы установили камеру только перед дверью. Куда я пошел, вы не знаете. А то, что мне знакомо имя Моцарт, так пусть это вас не смущает. На Фаоне его знает последний вапролок. Могу и вас просветить…
— Не трещи. Не ты один тут такой умный. Я проверял, как работает ОДЛ. К кому ты ходил?
— Частное расследование, инспектор. Подробности — у Шефа. Поговорите с ним. Если он в настроении, то считайте, что сегодня ваш день…
— Подожди за дверью.
Уйти совсем мне не дали. На выходе из холла стояла пышногрудая полисменша и почесывала под мышкой. Обнаружив свободный стул и уже собираясь на него сесть, я услышал дежурное «Окрашено!». Сел, потому что они здесь так шутят. Спустя десять минут в дверях нарисовался Виттенгер. Он приказал проваливать. Полисменша перестала чесаться и проводила меня до выхода. Часы показывали три с четвертью. Я полетел в Отдел.
Первым делом Шеф прочистил мне мозги за то, что я отправился к Виттенгеру, не посоветовавшись с ним.
— Вы были на совещании, а у меня не было времени.
В ожидании поддержки я посмотрел на Яну. Она кивнула.
— На обед у тебя времени хватило.
— Нет, — заступилась Яна, — он не доел десерт. Остатки в холодильнике, — сказала она мне.
— Что Виттенгер? — спросил я.
— Слушает Моцарта, — ответил Шеф.
— В смысле?
— В прямом.
Я все равно не понял. Но стою, молчу. Наконец, он отдает распоряжение:
— Ты (то есть я) заканчивай с отчетом для Рушенбаума. Ты, Яна, разузнай все о Моцарте. Будет время, помоги Ларсону с голосовым архивом. До утра от ОИБ известий все равно не будет.
— У нас еще есть портрет Человека с Гвоздем, — напомнила Яна.
У Шефа окончательно испортилось настроение. Он вспомнил, что нам мало найти владельца номера. Нам предстоит еще найти ЧГ.
— Прогони по базе, — сказал он без тени энтузиазма.
— Меняю на отчет, — шепнул я ей.
Обмен не состоялся. Вечером, часов в девять, я заглянул к Яне в кабинет. Из-за тесноты зайти туда невозможно. «Заглянуть» — самое подходящее слово.
Яна вглядывалась в портрет ЧГ.
— Кого-то он мне напоминает, — сказала она. — Что-то классическое.
— Давно бы спросила. Фаюмский портрет, известная вещь. Странно, что ты не догадалась.
Она снисходительно усмехнулась, но то было единственным, до чего она снизошла. Тогда я спросил о Моцарте. В ответ Яна посоветовала не проспать утренний доклад. Там она все расскажет. Перед уходом из Отдела я зашел в лабораторию к Ларсону узнать насчет голосов. И ни сколько не удивился, получив совет, слово в слово повторявший Янин.
4
Когда-то я делил этот кабинет вместе с Берхом. Потом я остался в нем один. Шеф решил, что для меня он слишком просторен и велел перенести сюда часть аппаратуры из Яниной коморки. Яна выиграла два квадратных метра, я потерял десять. Время, проведенное за первой рабочей чашкой кофе, я посвящаю разгадыванию этого явления. Сегодня мне пришлось нарушить традицию и подумать над новой загадкой. Ее уже нельзя было связать с нарушением пространственной метрики — если и произошло какое-то нарушение, то искать его нужно было в моей голове. С другой стороны, еще вчера она работала, как часы в Фаонской службе галактического времени. Почему же теперь по потолку моего кабинета шагают разноцветные сапиенсы? Мало того, сапиенсы размахивали плакатами с оскорбительными для меня лозунгами. «Федтр, mon amor, айда к нам на забор!». Почему «на забор», когда они на потолке?
В надежде, что это все-таки не галлюцинация, я бросился на поиски проекционной аппаратуры. В кабинете ее не было. Можно ли за ночь превратить потолок в экран? Вопрос технический и за ответом следует обратиться к Ларсону, тем более что и ошибка с французской рифмой и скрупулезно проставленное ударение явно указывали на его авторство.
Ларсон быстро сдался.
— Телепикт, — сказал он, — жидкость наподобие лака, последнее достижение нано-красочной промышленности. Обработанная телепиктом поверхность становится экраном. Изображение можно передавать с любого расстояния, оно ограничено лишь мощностью передатчика. Для ретрансляции сигнала подойдет стандартная ретрансляционная сеть, но, как мне кажется, пострадает качество изображения.
— А как обрабатывать? — спросил я. — Три раза крыть, сутки сохнуть?
— Намного проще. Смотри.
Эксперт взял со стеллажа неприметный баллончик с распылителем и побрызгал из него на стену. Через несколько секунд по стене запрыгали сапиенсы. Я поинтересовался:
— От них можно как-нибудь избавиться?
— В два счета. — И он провел по стене рукой. Головы сапиенсовов побледнели, зато на его ладони появились какие-то размытые, цветные пятна. — Смывается пятипроцентным спиртовым раствором, — пояснил он, — или даже обычным мылом.
— И что, распылять можно на любой поверхности?
— Желательно, чтобы она была гладкой. На шершавой поверхности картинка будет размытой. Впрочем, если картинка статична, то подойдет и шкура вапролока.
— Вапролоки будут против. Слушай, а звук…
— Нет, — улыбнулся он, — до этого наука пока еще не дошла.
— Ладно, скажешь роботу-уборщику, чтобы вымыл мне потолок.
— Не уверен, входит ли мытье потолков в его обязанности.
— И чьи это проблемы?
Озадачив Ларсона, я пошел проверять, не обвалился ли потолок от сапиенских похождений.
На утреннем докладе Яна выступала первой.
— Моцарт, Вольфганг Амадей, композитор, родился в тысяча семьсот пятьдесят шестом году христианского летоисчисления в городе Зальцбург, Австрия, Земля… — она подняла глаза на Шефа, так как предполагала, что он остановит ее уже на дате.
С угрюмым видом Шеф скручивал из проволоки наручники. Наручники, изготовленные из куска медной проволоки длиною тридцать восемь сантиметров, налезут только на Янины хрупкие запястья. Смекнув это, она продолжила:
— …в общем, вам это известно. Далее, Моцарт, Сигизмунд. Пятьдесят шесть лет. Старший оператор цеха вторичной переработки. Мусорщик, короче говоря. Проживает по адресу: Центральный округ, квартал Р-тринадцать, дом пять, квартира девяносто восемь. Дом планируется под реконструкцию либо снос. Женат. Живет с супругой, Рогнедой Моцарт. Ей пятьдесят один, работает в торговой компании, развозит продукты по промышленным поселкам. Десятого декабря во время борьбы с тараканами Моцарт обнаружил в вентиляционном окне подслушивающий и подсматривающий жучок. Сначала он принял его за мутировавшего таракана и отнес в эпидемиологическую лабораторию для исследования. Там выяснилось, что неизвестное насекомое является продуктом развития шпионских технологий, но далеко не самым совершенным. Для установления его родословной Моцарт обратился в полицию. Дело Моцарта было принято к рассмотрению, но никаких результатов пока нет. Это все, что касается четы Моцартов.
Яна ждала, чтo Шеф скрутит из проволоки теперь, после такого исчерпывающего доклада.
— Неплохо для мусорщика, — сказал он. — На кой черт кому-то понадобилось за ним следить?
— Неизвестно. Ни Моцарту, ни полиции.
— Ладно. Есть только один вариант, при котором это может нас касаться. Но доказательств в его пользу у нас нет. Не думаю, что хотел бы их найти. Портрет ЧГ проверила?
— Да. Имеется отдаленное сходство с неким Феликсом Парависино, год рождения уточняю, но, Шеф, вы, конечно, извините… — она сделала паузу.
— Извинил. Продолжай.
— Не позднее тысяча шестисот девятого года, когда Эль-Греко писал его портрет. Кроме того, он был монахом.
Шеф перевел взгляд на меня.
— Твоя Вельяминова, она в своем уме?
— Она просто очень впечатлительная девушка. Образование таким во вред.
Все почему-то посмотрели на Яну.
— Да, Шеф, — сказала она, — я не уверена, но портрет Парависино мог находиться в той книге, которую Лия рассматривала, когда повстречала Человека с Гвоздем. Это надо уточнить у Лии. Собственно, из-за этого монаха я и начала с того, настоящего, Моцарта. Думала, мало ли…
— Мало думать, надо еще и работать. Из ОИБ есть новости? — спросил Шеф у меня.
По пути в Отдел я заскочил к коллегам со второго этажа. За ночь они кое-что раскопали.
— Мобильный номер был приобретен концерном «Роботроникс», на кого — неизвестно. Они взяли себе двести номеров, отличающихся от номера с камня последними тремя цифрами. Оптовый заказ. Трафик оплатили на год вперед. Наши уломали кое-кого сделать несколько звонков с одновременным пеленгом. Сигнал шел из квартала Б-4 Северо-восточного округа. Определить более точные координаты невозможно, там все экранирует, как в комнате смеха. Сегодня они готовы продолжить, но для этого требуются более серьезные санкции. Их человек в «Информканале» не хочет рисковать.
— «Роботроникс», — пробормотал Шеф задумчиво, — они, кажется, выпускают роботов?
— Да. Бытовых. На самом деле, это дочернее предприятие. Сборочный цех и небольшое конструкторское бюро. Головная контора находится на Земле. К слову, мы на них никогда не работали.
— А против? — полюбопытствовала Яна. Она у нас сравнительно недавно, поэтому могла быть не в курсе.
— И против не работали. Поэтому досье пусто.
— Начать собирать?
— Собери то, что есть в открытом доступе. — Шеф специально сделал ударение на слове «открытом», чтобы Яна, в трудовом порыве, не полезла вскрывать их текущий баланс. — Хью, что у тебя с голосами?
Минуту назад Ларсон перестал ерзать от нетерпения в кресле. Теперь он встал, почесал небритый подбородок и, наконец, выдал:
— Шеф, я отказываюсь от всего, что собирался вам доложить. Дайте мне еще три часа.
Шеф хмыкнул.
— Бери, если найдешь.
Ларсон прошествовал на выход и тихонько притворил за собой дверь.
— A la recherche du temps perdu, — грассируя где надо, пропела Яна.
— В каком смысле «пердю»? — спросил я.
— В поисках утраченного времени. Это я про Ларсона, но относится к нам ко всем. Это наш девиз, но для внутреннего употребления. Не для клиентов.
— Вот именно, — сказал Шеф, — хорошо бы форсировать…
И он раздал задания на сегодня.
Вдоль стены тянулся длинный узкий стол с экранами. Увидев меня, Лия сдернула очки и, прикрыв их ладонями, спрятала на груди. Она сидела перед одним из экранов. Античная статуя с крыльями поворачивалась то так, то сяк. Статуя была без головы. Я хотел спросить, куда девалась голова, но потом подумал, что, наверное, все так спрашивают. Поэтому, произнеся «привет», я несколько мгновений не знал, что сказать.
— Вы ко мне? — Лия, вероятно, забыла, что только что по ее просьбе меня пропустили в технический отдел Фаонской Планетарной Библиотеки. Я — репортер из «Сектора Фаониссимо» и должен ей в чем-то там помочь.
— Усеченка? — кивнул я на экран.
— Нет, — возразила она, хотя готов поклясться, что Лия слышала это слово впервые. — Библиотека планирует заказать две-три копии античных статуй для нового зала изобразительных искусств. Мне поручили выбрать кандидатов.
— Понятно. Уберите ее пока. Сейчас мы будем производить опознание. — Я подал ей кассету с кристаллозаписью. — Загрузите и откройте файл…
Я запнулся: Яна назвала файл «ботаничка». Пока Лия настраивала очки, я быстро усек «ботаничку» до «бот». Второй файл — «Дело о покушении на губернатора» — я стирал медленно, чтобы Лия успела прочитать название. Этот пустой файл предназначен для возбуждения клиентов. Фигурируя под разными номерами, файлы с делами о покушении расплодились по кассетам в таком количестве, словно наш губернатор заговоренный.
— Жмите, — сказал я остолбеневшей девушке.
— Почему «бот»?
— Сейчас увидите.
Среди пяти снимков, первым слева был протрет Микеле Марулло Боттичелли.
— Вот вам и «бот», — сказал я.
За Боттичелли, слева направо шли Джулио Кловио кисти Эль-Греко и Филлип Меланштон Гольбейна. В нижнем ряду находился тот монах того же Эль-Греко и портрет академика Лиувилля местного производства, оставшийся у нас с предыдущего дела. Понятно, что все имена и названия были закрыты, как на билетах мгновенной лотереи.
— Не бойтесь, они вас не видят.
Безбоязненно Лия рассматривала эту портретную галерею.
— Последнего не знаю, — призналась она, правильно отгадав остальные четыре портрета.
— Мы ищем Человека с Гвоздем, — напомнил я.
У Лии округлились глаза.
— Ой, — сказала она, и ее пальчик потянулся к монаху. — Вы его имели в виду?
— Лия, — произнес я внушительно, — мы по определению ничего не можем иметь в виду. Мы хотим установить, кого имели в виду ВЫ.
— Его. Но глаза были другими. Здесь перед вами сидит хитрый инквизитор, а у него… как бы вам сказать… нет, вы лучше посмотрите…
Она затеребила клавиши. Нежно коснувшись ее запястья, я остановил расширенный поиск фаюмских портретов.
— Лия, вы готовы дать гарантию, что, когда мы найдем ЧГ, он не окажется низеньким лысым блондином?
— Лысым блондином?
— Я хотел сказать, толстым.
— Готова, — ответила она твердо, и я, наконец, допер.
— Тогда, в кафе, вы сняли очки, потому что вообразили себе, будто они вас портят.
— Меня ничем уже не испортишь. — Всхлипнув, она сняла очки и закрыла лицо руками. — Ничем.
Я ждал, когда она успокоится. Как это ускорить, я не имел ни малейшего понятия.
— Понимаете, — говорила она чуть слышно, — художник видит в живых лицах свои будущие картины, а искусствовед — чужие и прошлые. Избыток знаний провоцирует ассоциации и гасит воображение. Зашоренность сознания, поэтому… поэтому так получилось…
— А как вы рассмотрели гвоздь и монетки?
— Когда он отвернулся к бармену, я смотрела через очки. И все видела — и монетки, и гвоздь, и часы, которые были у него на руке. Честное слово!
Я почесал в затылке
— Примут ли это в суде…
— В каком суде? — испугалась она.
— Нет, это я так… Опишите мне его часы.
Лия положила перед собой чистый лист бумаги и принялась делать набросок. Я же решил, что живописи с нас хватит.
— Нет, — сказал я, — давайте моим методом.
Карандаш замер в ее руках.
— Каким?
— Опознание.
Мы просмотрели несколько локусов, торговавших часами дорогих марок. Лия с уверенностью опознала «Омегу» в одну пятую цены моего флаера.
— Мне такие не нравятся, — прибавила она, как будто я советовался насчет подарка для Шефа.
— Вы завели себе БК?
— Нет, не успела. Вы же только вчера мне о нем сказали.
Браслет-коммуникатор я на всякий случай захватил с собой.
— Держите. С нами связывайтесь только с него. По номеру, полученному от ЧГ, больше не звонить. Все понятно?
Она не понимала. Но вдаваться в подробности я не стал. Возможно, все еще обойдется. Попросил не провожать.
С ночной смены Сигизмунд Моцарт вернулся в девять утра и сразу завалился спать. Во время смены ему удалось выкроить для сна часа два. Сейчас половина третьего. Итого: семь с половиной. Дам ему еще полчаса, подумал я и заскочил в «Мак-Дональдс» выпить чашку горячего шоколада.
Он опять был с зубной щеткой.
— Вы хоть когда-нибудь с нею расстаетесь? — поинтересовался я.
На распознание моего образа у него ушло девять секунд.
— А вы когда-нибудь перестанете путать двери? — отбил он, вытащив изо рта щетку. Мусорщикам палец в рот не клади, надо это запомнить. Он продолжил:
— Инспектор… как бишь его… показывал мне ваш снимок. Велел гнать вас с порога, если объявитесь.
— Объяснил почему?
— Нет.
— Хорошо, объясняю…
Дело обстояло так. В городе объявился маньяк, устанавливающий в частных квартирах подсматривающие жучки. Изображение качают в Канал и затем транслируют на Землю. Земляне над нами потешаются, программа идет по рейтингу второй, заменив прежде популярное ток-шоу «Есть ли жизнь на Фаоне». Вы любите землян?
В надежде, что это все-таки не галлюцинация, я бросился на поиски проекционной аппаратуры. В кабинете ее не было. Можно ли за ночь превратить потолок в экран? Вопрос технический и за ответом следует обратиться к Ларсону, тем более что и ошибка с французской рифмой и скрупулезно проставленное ударение явно указывали на его авторство.
Ларсон быстро сдался.
— Телепикт, — сказал он, — жидкость наподобие лака, последнее достижение нано-красочной промышленности. Обработанная телепиктом поверхность становится экраном. Изображение можно передавать с любого расстояния, оно ограничено лишь мощностью передатчика. Для ретрансляции сигнала подойдет стандартная ретрансляционная сеть, но, как мне кажется, пострадает качество изображения.
— А как обрабатывать? — спросил я. — Три раза крыть, сутки сохнуть?
— Намного проще. Смотри.
Эксперт взял со стеллажа неприметный баллончик с распылителем и побрызгал из него на стену. Через несколько секунд по стене запрыгали сапиенсы. Я поинтересовался:
— От них можно как-нибудь избавиться?
— В два счета. — И он провел по стене рукой. Головы сапиенсовов побледнели, зато на его ладони появились какие-то размытые, цветные пятна. — Смывается пятипроцентным спиртовым раствором, — пояснил он, — или даже обычным мылом.
— И что, распылять можно на любой поверхности?
— Желательно, чтобы она была гладкой. На шершавой поверхности картинка будет размытой. Впрочем, если картинка статична, то подойдет и шкура вапролока.
— Вапролоки будут против. Слушай, а звук…
— Нет, — улыбнулся он, — до этого наука пока еще не дошла.
— Ладно, скажешь роботу-уборщику, чтобы вымыл мне потолок.
— Не уверен, входит ли мытье потолков в его обязанности.
— И чьи это проблемы?
Озадачив Ларсона, я пошел проверять, не обвалился ли потолок от сапиенских похождений.
На утреннем докладе Яна выступала первой.
— Моцарт, Вольфганг Амадей, композитор, родился в тысяча семьсот пятьдесят шестом году христианского летоисчисления в городе Зальцбург, Австрия, Земля… — она подняла глаза на Шефа, так как предполагала, что он остановит ее уже на дате.
С угрюмым видом Шеф скручивал из проволоки наручники. Наручники, изготовленные из куска медной проволоки длиною тридцать восемь сантиметров, налезут только на Янины хрупкие запястья. Смекнув это, она продолжила:
— …в общем, вам это известно. Далее, Моцарт, Сигизмунд. Пятьдесят шесть лет. Старший оператор цеха вторичной переработки. Мусорщик, короче говоря. Проживает по адресу: Центральный округ, квартал Р-тринадцать, дом пять, квартира девяносто восемь. Дом планируется под реконструкцию либо снос. Женат. Живет с супругой, Рогнедой Моцарт. Ей пятьдесят один, работает в торговой компании, развозит продукты по промышленным поселкам. Десятого декабря во время борьбы с тараканами Моцарт обнаружил в вентиляционном окне подслушивающий и подсматривающий жучок. Сначала он принял его за мутировавшего таракана и отнес в эпидемиологическую лабораторию для исследования. Там выяснилось, что неизвестное насекомое является продуктом развития шпионских технологий, но далеко не самым совершенным. Для установления его родословной Моцарт обратился в полицию. Дело Моцарта было принято к рассмотрению, но никаких результатов пока нет. Это все, что касается четы Моцартов.
Яна ждала, чтo Шеф скрутит из проволоки теперь, после такого исчерпывающего доклада.
— Неплохо для мусорщика, — сказал он. — На кой черт кому-то понадобилось за ним следить?
— Неизвестно. Ни Моцарту, ни полиции.
— Ладно. Есть только один вариант, при котором это может нас касаться. Но доказательств в его пользу у нас нет. Не думаю, что хотел бы их найти. Портрет ЧГ проверила?
— Да. Имеется отдаленное сходство с неким Феликсом Парависино, год рождения уточняю, но, Шеф, вы, конечно, извините… — она сделала паузу.
— Извинил. Продолжай.
— Не позднее тысяча шестисот девятого года, когда Эль-Греко писал его портрет. Кроме того, он был монахом.
Шеф перевел взгляд на меня.
— Твоя Вельяминова, она в своем уме?
— Она просто очень впечатлительная девушка. Образование таким во вред.
Все почему-то посмотрели на Яну.
— Да, Шеф, — сказала она, — я не уверена, но портрет Парависино мог находиться в той книге, которую Лия рассматривала, когда повстречала Человека с Гвоздем. Это надо уточнить у Лии. Собственно, из-за этого монаха я и начала с того, настоящего, Моцарта. Думала, мало ли…
— Мало думать, надо еще и работать. Из ОИБ есть новости? — спросил Шеф у меня.
По пути в Отдел я заскочил к коллегам со второго этажа. За ночь они кое-что раскопали.
— Мобильный номер был приобретен концерном «Роботроникс», на кого — неизвестно. Они взяли себе двести номеров, отличающихся от номера с камня последними тремя цифрами. Оптовый заказ. Трафик оплатили на год вперед. Наши уломали кое-кого сделать несколько звонков с одновременным пеленгом. Сигнал шел из квартала Б-4 Северо-восточного округа. Определить более точные координаты невозможно, там все экранирует, как в комнате смеха. Сегодня они готовы продолжить, но для этого требуются более серьезные санкции. Их человек в «Информканале» не хочет рисковать.
— «Роботроникс», — пробормотал Шеф задумчиво, — они, кажется, выпускают роботов?
— Да. Бытовых. На самом деле, это дочернее предприятие. Сборочный цех и небольшое конструкторское бюро. Головная контора находится на Земле. К слову, мы на них никогда не работали.
— А против? — полюбопытствовала Яна. Она у нас сравнительно недавно, поэтому могла быть не в курсе.
— И против не работали. Поэтому досье пусто.
— Начать собирать?
— Собери то, что есть в открытом доступе. — Шеф специально сделал ударение на слове «открытом», чтобы Яна, в трудовом порыве, не полезла вскрывать их текущий баланс. — Хью, что у тебя с голосами?
Минуту назад Ларсон перестал ерзать от нетерпения в кресле. Теперь он встал, почесал небритый подбородок и, наконец, выдал:
— Шеф, я отказываюсь от всего, что собирался вам доложить. Дайте мне еще три часа.
Шеф хмыкнул.
— Бери, если найдешь.
Ларсон прошествовал на выход и тихонько притворил за собой дверь.
— A la recherche du temps perdu, — грассируя где надо, пропела Яна.
— В каком смысле «пердю»? — спросил я.
— В поисках утраченного времени. Это я про Ларсона, но относится к нам ко всем. Это наш девиз, но для внутреннего употребления. Не для клиентов.
— Вот именно, — сказал Шеф, — хорошо бы форсировать…
И он раздал задания на сегодня.
Вдоль стены тянулся длинный узкий стол с экранами. Увидев меня, Лия сдернула очки и, прикрыв их ладонями, спрятала на груди. Она сидела перед одним из экранов. Античная статуя с крыльями поворачивалась то так, то сяк. Статуя была без головы. Я хотел спросить, куда девалась голова, но потом подумал, что, наверное, все так спрашивают. Поэтому, произнеся «привет», я несколько мгновений не знал, что сказать.
— Вы ко мне? — Лия, вероятно, забыла, что только что по ее просьбе меня пропустили в технический отдел Фаонской Планетарной Библиотеки. Я — репортер из «Сектора Фаониссимо» и должен ей в чем-то там помочь.
— Усеченка? — кивнул я на экран.
— Нет, — возразила она, хотя готов поклясться, что Лия слышала это слово впервые. — Библиотека планирует заказать две-три копии античных статуй для нового зала изобразительных искусств. Мне поручили выбрать кандидатов.
— Понятно. Уберите ее пока. Сейчас мы будем производить опознание. — Я подал ей кассету с кристаллозаписью. — Загрузите и откройте файл…
Я запнулся: Яна назвала файл «ботаничка». Пока Лия настраивала очки, я быстро усек «ботаничку» до «бот». Второй файл — «Дело о покушении на губернатора» — я стирал медленно, чтобы Лия успела прочитать название. Этот пустой файл предназначен для возбуждения клиентов. Фигурируя под разными номерами, файлы с делами о покушении расплодились по кассетам в таком количестве, словно наш губернатор заговоренный.
— Жмите, — сказал я остолбеневшей девушке.
— Почему «бот»?
— Сейчас увидите.
Среди пяти снимков, первым слева был протрет Микеле Марулло Боттичелли.
— Вот вам и «бот», — сказал я.
За Боттичелли, слева направо шли Джулио Кловио кисти Эль-Греко и Филлип Меланштон Гольбейна. В нижнем ряду находился тот монах того же Эль-Греко и портрет академика Лиувилля местного производства, оставшийся у нас с предыдущего дела. Понятно, что все имена и названия были закрыты, как на билетах мгновенной лотереи.
— Не бойтесь, они вас не видят.
Безбоязненно Лия рассматривала эту портретную галерею.
— Последнего не знаю, — призналась она, правильно отгадав остальные четыре портрета.
— Мы ищем Человека с Гвоздем, — напомнил я.
У Лии округлились глаза.
— Ой, — сказала она, и ее пальчик потянулся к монаху. — Вы его имели в виду?
— Лия, — произнес я внушительно, — мы по определению ничего не можем иметь в виду. Мы хотим установить, кого имели в виду ВЫ.
— Его. Но глаза были другими. Здесь перед вами сидит хитрый инквизитор, а у него… как бы вам сказать… нет, вы лучше посмотрите…
Она затеребила клавиши. Нежно коснувшись ее запястья, я остановил расширенный поиск фаюмских портретов.
— Лия, вы готовы дать гарантию, что, когда мы найдем ЧГ, он не окажется низеньким лысым блондином?
— Лысым блондином?
— Я хотел сказать, толстым.
— Готова, — ответила она твердо, и я, наконец, допер.
— Тогда, в кафе, вы сняли очки, потому что вообразили себе, будто они вас портят.
— Меня ничем уже не испортишь. — Всхлипнув, она сняла очки и закрыла лицо руками. — Ничем.
Я ждал, когда она успокоится. Как это ускорить, я не имел ни малейшего понятия.
— Понимаете, — говорила она чуть слышно, — художник видит в живых лицах свои будущие картины, а искусствовед — чужие и прошлые. Избыток знаний провоцирует ассоциации и гасит воображение. Зашоренность сознания, поэтому… поэтому так получилось…
— А как вы рассмотрели гвоздь и монетки?
— Когда он отвернулся к бармену, я смотрела через очки. И все видела — и монетки, и гвоздь, и часы, которые были у него на руке. Честное слово!
Я почесал в затылке
— Примут ли это в суде…
— В каком суде? — испугалась она.
— Нет, это я так… Опишите мне его часы.
Лия положила перед собой чистый лист бумаги и принялась делать набросок. Я же решил, что живописи с нас хватит.
— Нет, — сказал я, — давайте моим методом.
Карандаш замер в ее руках.
— Каким?
— Опознание.
Мы просмотрели несколько локусов, торговавших часами дорогих марок. Лия с уверенностью опознала «Омегу» в одну пятую цены моего флаера.
— Мне такие не нравятся, — прибавила она, как будто я советовался насчет подарка для Шефа.
— Вы завели себе БК?
— Нет, не успела. Вы же только вчера мне о нем сказали.
Браслет-коммуникатор я на всякий случай захватил с собой.
— Держите. С нами связывайтесь только с него. По номеру, полученному от ЧГ, больше не звонить. Все понятно?
Она не понимала. Но вдаваться в подробности я не стал. Возможно, все еще обойдется. Попросил не провожать.
С ночной смены Сигизмунд Моцарт вернулся в девять утра и сразу завалился спать. Во время смены ему удалось выкроить для сна часа два. Сейчас половина третьего. Итого: семь с половиной. Дам ему еще полчаса, подумал я и заскочил в «Мак-Дональдс» выпить чашку горячего шоколада.
Он опять был с зубной щеткой.
— Вы хоть когда-нибудь с нею расстаетесь? — поинтересовался я.
На распознание моего образа у него ушло девять секунд.
— А вы когда-нибудь перестанете путать двери? — отбил он, вытащив изо рта щетку. Мусорщикам палец в рот не клади, надо это запомнить. Он продолжил:
— Инспектор… как бишь его… показывал мне ваш снимок. Велел гнать вас с порога, если объявитесь.
— Объяснил почему?
— Нет.
— Хорошо, объясняю…
Дело обстояло так. В городе объявился маньяк, устанавливающий в частных квартирах подсматривающие жучки. Изображение качают в Канал и затем транслируют на Землю. Земляне над нами потешаются, программа идет по рейтингу второй, заменив прежде популярное ток-шоу «Есть ли жизнь на Фаоне». Вы любите землян?