Жанна сидела на стуле и бездумно наблюдала, как Люси укладывает ломтики хлеба в тостер. Не поворачиваясь, та вдруг спросила:
   - Марк звонил?
   - Нет, - ответила Жанна. - Не думаю, чтобы он вообще когда-нибудь позвонил.
   Для неё это было пределом откровенности, но Люси, казалось, ничуть не удивилась.
   - Для тебя ведь так лучше? - спросила она, выкладывая на тарелку горячие тосты.
   - Конечно.
   - Зачем только люди женятся? - поинтересовалась Люси, ни к кому конкретно не обращаясь.
   - Понятия не имею, - таким же бесцветным тоном отозвалась Жанна. Люди в жизни совершают так много странных поступков...
   - Цепочка случайностей, - заметила Люси, намазывая масло на хлеб.
   - Да, лучше бы были хоть какие-то причины...
   - Неужели? Предпочитаю думать, что вообще никаких причин не существует. Ни для чего. А мы все - просто жертвы случайных совпадений.
   - Были бы причины - тогда бы и были жертвы, - рассудительно сказала Жанна. - Я ранена, значит, я истекаю кровью. Я человек, значит, я страдаю.
   - Строго говоря, это все не причины, - заметила Люси. - Может быть, повод. Во всяком случае, у Марка хотя бы есть деньги. Что же касается жертв...
   В этот момент наверху пронзительно заплакал ребенок. Обе молодые женщины переглянулись: ребенок помешал им договорить что-то важное, но, наверное, время для этого разговора ещё не пришло. Жанна отправилась наверх кормить дочку.
   Весь день Жанна тщетно пыталась уговорить Люси не оставаться на ночь, потому что чувствовала себя почти хорошо. И ещё потому, что все время думала о том прерванном разговоре на кухне и боялась его продолжения. И ей действительно хотелось остаться одной и кое-что проверить.
   Бесполезно: вечером приехал Жак, чтобы сменить жену. На сей раз он действительно захватил с собой какую-то работу, поэтому Жанна испытывала в его присутствии куда меньше неловкости, чем раньше. Для себя она решила, что Жак, наверное, не имеет ничего против такого времяпрепровождения, иначе он отказался бы потратить на неё ещё один вечер.
   Все было, как и в первый раз: кормление ребенка, поход в ванную, ужин на подносе и бутылка виски рядом с креслом Жака, но Жанна уже чувствовала не раздражение и робость, а какое-то очарование привычки, какой-то намек на близость. На сей раз она разрешила ему оправить постель: белье утром поменяли, а в свежем не было ничего шокирующего. Лежа в теплой, взбитой постели, она сказала:
   - Спасибо, все просто замечательно.
   Он тепло улыбнулся ей в ответ и снова уткнулся в свои бумаги. Исподтишка наблюдая за ним, она пыталась понять, что так пугало и отталкивало её прежде во внешности Жака. Орлиные черты его лица? Или бесцветные глаза? Теперь она уже не понимала. Жак был блондином, с намечавшейся проседью на висках, сын был его точной копией, ничего не унаследовав от Люси. Но ведь была же какая-то черта! Или просто она слышала слишком много сплетен о Жаке, как об опасном человеке?
   Скорее всего, это были именно сплетни. Мужчина, который пил виски и курил возле её камина, не мог быть опасен. Впрочем, и о ней самой когда-то ходили странные слухи, её считали роковой женщиной - и что же? Она лежит одна, беспомощная, ослабевшая, безобидная, никому не интересная.
   С Жаком в этот раз они говорили ещё меньше, чем накануне. Спустя какое-то время Жанна заснула прямо над книгой и проснулась от голодного плача малышки. Было темно, она на ощупь взяла ребенка и приложила его к груди, и только тут заметила в слабых отсветах камина, что Жак по-прежнему сидит в кресле напротив кровати. Он не шелохнулся, не переменил позы, но она чувствовала, что он не спит, а смотрит на нее.
   - Прости, я не знала, что ты здесь, - прошептала Жанна. - Мне показалось, что вернулась Люси...
   - Пустяки, - отозвался он.
   - Ты мог бы лечь в кровать Лори...
   - Обязательно. Просто я думал, что тебе может понадобиться моя помощь...
   - В чем?
   - Не знаю. Попить. Помочь с ребенком.
   - Ничего не нужно. Я уже сама могу справиться. Не нужно сидеть около меня всю ночь без сна...
   - Я видел, как ты заснула.
   Жанна не знала, что ответить, поэтому промолчала. Потом сказала:
   - Не мог бы ты положить эти мокрые пеленки в ванную:
   - Разумеется! - немедленно откликнулся он. - Вот видишь, я и пригодился...
   - Очень мило с твоей стороны, - пробормотала она. - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, - сказал он.
   На следующее утро пришла Люси, немного помогла и отправилась домой, оставив Жанне холодный ужин в спальне. Впервые после родов ей предстояло ночевать одной. Она подумала, что в любом случае её положение куда лучше, чем было у той женщины в хижине на Аляске: по крайней мере, в доме был телефон. Правда, у той женщины не было тайны...Но нынче вечером и с тайной так или иначе будет покончено.
   Она была готова к одиночеству, так что стук в дверь напугал её. На негнущихся ногах она спустилась вниз и обнаружила, что пришел... Жак. Она испытала такое облегчение, что даже не пыталась его скрыть.
   - Прости, я вытащил тебя из кровати, - сказал Жак вместо приветствия.
   - Я никого не ждала, - машинально ответила она.
   - Я не собирался приходить, но, по-моему, тебе не следует пока оставаться одной. Иди, ложись, тебе вредно стоять здесь на холоде.
   Но она не могла шевельнуться и только с испугом смотрела то на Жака, то на лестницу, по которой он предлагал ей подняться.
   - Хочешь, я отнесу тебя наверх? - предложил он.
   Испуг помог ей обрести силы и, цепляясь за перила, она кое-как добралась до спальни. Юркнула в постель и сжалась там, пытаясь унять дрожь во всем теле.
   - Прости, я напугал тебя, - снова извинился он.
   - Люси не говорила, что ты собираешься прийти. Я подумала, что это...
   Она не договорила, но Жак, похоже, все понял.
   - Ты не в претензии, что я пришел? - мягко спросил он.
   - Вовсе нет, - ответила она и удивилась той несвойственной ей покорности, которая прозвучала в её голосе. - Я рада...
   - Я захватил с собой книгу, - сообщил Жак, снимая пиджак и усаживаясь в кресло.
   - А как же работа? - спросила Жанна, чувствуя, как медленно согреваются её озябшие ноги. - Закончилась?
   - Работа? - искренне удивился он. - А-а, ты о прошлом вечере! Нет, я никогда не работаю.
   - А зачем же было делать вид?
   - Только для тебя, - искренне ответил он.
   - Зачем? - пожала плечами Жанна. - Я, кстати, не слишком в это поверила.
   - А мне это и не было нужно. Просто ты хотела, чтобы я занялся работой, вот я и занялся...
   - Видимостью работы, - закончила за него Жанна. - Понятно. А книга тоже камуфляж?
   - Нет, книги я читаю.
   Он показал ей обложку. Это был роман Эмиля Золя "Тереза Ракен", Жанна обрадовалась, что читала эту книгу: это протягивало между ними тонкую нить взаимопонимания.
   - Довольно грустное чтение, - заметила она и рассмеялась. - Впрочем, и у меня не веселее.
   Жанна читала роман Андре Жида "Узкая дверь". По реакции Жака она не поняла, читал он этот роман, или просто одобряет её выбор.
   - Я хотела тебя кое о чем попросить, - неожиданно для себя самой сказала она. - В кладовке на кухне, по-моему, завелась крыса. Она так шумела... Ты не посмотришь?
   - В кладовке?
   - Ах да, ты же не знаешь. Там, за старым сундуком есть дверца, оклеенная обоями. За ней кладовка.
   Жак послушно встал и отправился вниз, а она, сжавшись в комок, ждала... Чего? Она не знала. Снова раздались шаги Жака и в дверях возникла его массивная фигура.
   - Там нет крысы, - сообщил он спокойно. - Или она затаилась. Но если я услышу её сегодня ночью, то пойду и прибью. Не бойся. Господи, ты совсем белая!
   - Это, наверное, от слабости, - пролепетала Жанна.
   Конечно, там не было крысы! Но там должен был быть... Значит, ей действительно все померещилось, у неё начинались роды, она плохо соображала... А кровь на полу? Возможно, и это не имеет никакого отношения к её фантазиям.
   - Ты в порядке? - обеспокоено спросил Жак.
   И она улыбнулась ему медленной, успокоенной улыбкой:
   - Теперь - в полном порядке.
   Позже он принес ей чашку чая, немного слишком крепкого на её вкус, но она выпила все с удовольствием. А потом она заснула, но на сей раз сон не был для неё убежищем от докучливого соседа и не спасением от мрачных воспоминаний, ей просто захотелось спать и она отдалась во власть этого чувства.
   Когда ночью она проснулась, чтобы покормить ребенка, Жак сидел в темноте. Забирая мокрые пеленки в ванную, он тихо сказал:
   - Видишь, я уже сам знаю, что нужно делать.
   Он пришел и на следующий вечер, хотя забегавшая днем Люси ни словом не обмолвилась о возможном визите мужа. Жанна уже не нервничала, она спокойно открыла дверь, не испытывая никакого замешательства или смущения.
   Он приготовил яичницу, заварил чай, потом прочел несколько страниц в своей книге. Жак непрерывно курил, воздух в комнате стал совсем спертым, пахло не только табаком, но и молоком, духами и мокрой тканью.
   Годы спустя, ощущая хотя бы один из этих запахов, Жанна почти теряла сознание от нахлынувших воспоминаний.
   Как-то, оторвавшись от книги, Жак сказал:
   - Здесь так хорошо, так жарко... Мне нравится.
   - Это вредно, когда так жарко, - попробовала возразить Жанна.
   - Потому-то мне и нравится.
   - Потому, что вредно? - удивилась Жанна.
   - А тебе нравится только то, что полезно? - с легкой иронией спросил Жак.
   Жанна не нашлась, что ответить. Было так жарко, что она сидела в постели в одной тонкой рубашке с голыми плечами и руками, а Жак расстегнул рубашку и закатал рукава до локтей. Время от времени Жанна бросала взгляд на руки Жака и удивлялась, что не испытывает и тени прежней неловкости и смущения. Наоборот, присутствие Жака было ей приятно. А он сидел и... ждал?
   - Мне очень нравится твоя квартира, - как ни в чем не бывало продолжил он. - Она такая... такая... Как разношенные шлепанцы.
   - Здесь жуткий беспорядок, - слабо запротестовала Жанна. - Люси, наверное, ужасно чувствует себя здесь, в такой помойке.
   - Достаточно того, что наш дом практически стерилен, - заметил Жак с еле уловимой нотки горечи в голосе. - Если мне приходит охота выкурить сигарету, я должен держать пепельницу, иначе её моментально уберут и вымоют. И так во всем.
   Жанна подумала, что Марк вечно пилил её именно из-за беспорядка в квартире. Что ему-то как раз понравилась бы манера Люси все убирать и чистить. По идее, Люси должна была бы выйти за Марка - богатого и аккуратного. А он достался Жанне. Как глупо!
   Жанне было трудно заснуть после целого дня безделья, но она боялась как-то нарушить неожиданно сложившийся ритм совместных вечеров с Жаком. Она укладывалась спать в одно и то же время, потом роняла книгу на пол и изображала глубокий, ровный сон. Жак вставал и гасил свет возле её постели. Но в один из вечеров он этого не сделал, просто стоял и смотрел на нее, как бы спящую. Потом отошел и встал у противоположной стены. Жанна услышала его тихий-тихий голос:
   - Ты не спишь.
   - Не сплю, - так же тихо ответила она, не шелохнувшись.
   Наступила тишина, потом Жак сказал, уже не понижая голоса:
   - Я хочу лежать в твоей кровати.
   Она знала, что он скажет именно это.
   - Тогда ложись, - просто ответила она.
   - Можно?
   - Конечно.
   Но он медлил, словно боялся поверить в её щедрость. От его неожиданной нерешительности у неё на глаза навернулись слезы, тогда Жак подошел, сел на край кровати и взял руку Жанны.
   - Понимаешь... - сказал он.
   - Конечно, - снова сказала она, словно отвечая на недосказанную фразу.
   Они встретились глазами - впервые за семь лет их знакомства-родства. Потом Жанна отвернулась, а он погасил свет, разделся и кровать заскрипела под его тяжестью. Спустя мгновение Жак сказал:
   - Я зажгу свет. Мне нужно видеть твое лицо.
   И Жанна покорно кивнула в ответ, словно он мог видеть это в темноте.
   Он смотрел на нее, лежавшую с закрытыми глазами, так, словно видел впервые. Потом осторожно, точно боясь сломать, провел пальцами по её щеке и шее, погладил волосы... Жанна лежала на боку, в той позе, в которой обычно засыпала, и Жак положил руку ей на плечо жестом собственника и защитника одновременно. Тяжелая рука странным образом освободила Жанну от бесполезной легкости одиночества, она открыла глаза и как-то по-новому посмотрела на давно знакомый до мелочей потолок спальни, на все его трещины, облупившуюся штукатурку, пятна. Потом она сказала:
   - А ведь я могу сейчас уснуть.
   - Спи, - отозвался он чуть более резко, чем ей хотелось бы, а затем повторил уже мягче. - Конечно, спи.
   И Жанна точно провалилась в сон. Потом она удивилась тому, с какой легкостью заснула, словно выполняла данный ей приказ. Она знала, что эти первые минуты взаимного узнавания никогда уже не вернутся, но все равно не могла противиться, подчинилась, и понимала, что так теперь будет всегда.
   Когда Жанна утром проснулась от плача ребенка, Жак крепко спал, и его не разбудило даже то, что ей пришлось встать с кровати и начать кормить дочку. В глубине души Жанна обрадовалась возможности спокойно рассмотреть его лицо. Жак лежал на боку, глубоко дышал и казался таким далеким, таким посторонним...
   Он выглядел очень мощным и был почти седой. В тридцать с небольшим лет! Жанна робко протянула руку и прикоснулась к его спине. Тепло, точнее, жар его тела точно обжег ее: она меньше удивилась бы, если бы он оказался холодным, как лед. Потом она вдруг устыдилась, что он может застать её за таким некрасивым занятием, как подглядывание исподтишка и, уложив в кроватку задремавшего ребенка, юркнула в постель. Ей пришла в голову странная мысль: она своим любопытством может все погубить, как погубила себя Психея, подглядывавшая за спящем Амуром...
   Они проснулись чуть ли не в одну и ту же секунду - по крайней мере, Жанне так показалось. Он повернулся к ней, хотел прижать её к себе, но сдержался и только взял её за руку. Неестественность их близости становилась почти невыносимой для обоих.
   - Я спал всю ночь в твоей постели, - произнес наконец Жак.
   - Тебе понравилось?
   - Если бы ты прогнала меня, я бы умер.
   - Какие глупости! Это неправда.
   - Это правда, Жанна, - сказал он совершенно серьезно. - Я бы не стал этого говорить, если бы это не было правдой. А теперь, пожалуйста, прикоснись ко мне.
   - Я не могу, - полу-испуганно, полу-кокетливо отозвалась Жанна.
   - Можешь, - тихо сказал он.
   И она снова подчинилась этому голосу. Протянула руку и тронула его за горячее, обтянутое тонкой рубашкой плечо. Он резко вздрогнул, потом рассмеялся:
   - Ничего не получится, - тоже весело отозвалась Жанна. - Ну, просто совершенно ничего.
   Она не могла себе представить, что этот человек, которого она вроде бы знала столько лет, сейчас стал ей удивительно близок. Как могла она даже не прикоснуться к нему ни разу за все эти годы? Почему хотя бы не попыталась это сделать?
   - А то, что я здесь, тебя не напрягает? - спросил он, будто прочитал её мысли.
   - Ничуть.
   В подтверждение своих слов она встала, взяла из кроватки ребенка и, спустив рубашку с плеча, дала девочке грудь.
   - Уверен, что ты пришла в ужас от моей просьбы, - продолжал он настаивать. - Но при твоей доброте и мягкости просто не решилась отказать...
   - Как я могла отказать? - просто спросила она.
   - Ты удивительная женщина. А в этой комнате, в ней просто как в раю. Я не мог оторваться от тебя. Притворялся, что прихожу ухаживать за тобой, ну, как сиделка. И боялся, что ты меня прогонишь. Я целыми днями думал о тебе, о том, как мне хорошо было бы рядом с тобой в этой постели. Мечтал, что ты позволишь мне до тебя дотронуться. Когда я в первый раз сидел в этом кресле и смотрел на тебя спящую... Это глупо, понимаю, но я почувствовал, что ты - моя...
   - Ты шутишь, - пролепетала Жанна.
   - Я совершенно серьезен, - возразил он. - Ты очень красивая. Я понимал это ещё тогда, когда не любил тебя. Но теперь мне кажется, что я всегда тебя любил.
   Жанна задрожала, взволнованная и растроганная той смелостью, с какой он бросался в бездонный омут страсти. Ей почудилось, что темные воды нежности и доверия сомкнулись над ними, навсегда отрезав от сухой и холодной земли, где любви давно не было.
   - Я люблю тебя, люблю, - сказал Жак.
   Она и не думала, что когда-нибудь снова услышит эти слова.
   - Ты просто не понимаешь, что говоришь, - возразила она, но в её голосе явственно прозвучали кокетливые нотки.
   - Ты очень красивая, - повторил он.
   Она недоверчиво улыбнулась, но в глубине души знала, что он прав: она действительно была красива, красива по-настоящему. Всегда её красота была угрозой для окружающих и тяжким грузом для неё самой. Она как бы старалась уберечь от неё других, добровольно замкнулась в уединении, отрицала очевидное. Но теперь все это осталось в прошлом, она снова была самой собой, и могла называть вещи своими именами, могла наслаждаться силой своей красоты.
   - Ты ведь не оставишь меня? - обеспокоено спросил Жак. - Не прогонишь? Не уйдешь?
   - Куда я пойду? Я прикована к этой комнате, к этой кровати.
   - Правильно. Ты должна быть здесь, ты не сможешь уйти, правда? Ты дождешься меня?
   - Конечно, дождусь, - устало ответила Жанна.
   Боже мой, а что ей ещё оставалось делать? Как всегда, терпеливо ждать.
   - Ты моя пленница, - заявил он уже совершенно другим, успокоенным тоном. - Но если будешь себя хорошо вести, я стану ухаживать за тобой, как за королевой, приносить тебе еду, чай, книги...
   Она улыбнулась ему нарочито медленной, пленительной улыбкой:
   - Но потом ты освободишь меня?
   - Конечно. Когда придет время, я освобожу тебя.
   - Спасибо, - прошептала она и заплакала.
   Это были не горькие, неудержимые слезы, а тихие и теплые. Их капли медленно ползли по её щекам, а она сказала, вспоминая недавнее прошлое:
   - Я заплакала, когда ты принес мне шампанское.
   - Я видел, - сказал Жак. - Именно тогда я тебя и полюбил, когда увидел, что ты плачешь.
   ...Много позже, снова вспоминая этот эпизод, он добавил:
   - Когда я увидел твои слезы, я понял, что мы будем вместе, что ты станешь моею...
   Когда позже пришла Люси, Жанна старалась не глядеть ей в глаза, но она вообще редко смотрела кому-нибудь в глаза, так что кузина ничего не заметила и не заподозрила. К тому же она сама была так сдержана, с таким уважением относилась к личной свободе других, что никогда не унизилась бы до каких-то расспросов. Имя Жака ни разу не было названо ни ею, ни Жанной. И обе они сохраняли это негласное соглашение, этот "заговор молчания" довольно долго... пока ситуация не вышла из-под контроля окончательно.
   Жак стал приходить к ней каждый вечер, и она очень быстро подчинилась жизни в этом ритме, понимая, что все закончится очень плохо, потому что такие отношения не могут привести ни к чему хорошему. Жанна стала бояться самых невероятных вещей: ей представлялось, что Жак может попасть в аварию и погибнуть до того, как они станут по-настоящему близки, что она может внезапно умереть от кровотечения, что однажды ночью может обрушиться потолок спальни и погрести их под собой. Она уже не могла выносить его отсутствия даже когда он просто выходил из комнаты, чтобы заварить чай или приготовить ужин. А когда его не было в доме, она лежала, глядя на невыносимо медленно ползущие по циферблату стрелки часов, замирая при каждом звуке с улицы.
   Ее удивляло, что и Жак испытывает почти те же самые чувства, но облегчение, которое он испытывал, увидев её снова, было слишком красноречивым. А она, к тому же, не была готова к предельно откровенным отношениям с другим человеком, к таким отношениям, когда не нужно совершенно ничего скрывать друг от друга и можно делиться самыми безумными мыслями и переживаниями. Всю жизнь она только и делала, что сдерживала себя, скрывала свои истинные мысли, свои страхи, и вот теперь ей не нужно было этого делать.
   Жак ухаживал за нею так, словно она была инвалидом, да в какой-то степени это и соответствовало действительности. И по этой модели строились их странные, ни на что не похожие любовные отношения, их собственный эротический ритуал. Ночью они лежали рядом в кровати, но физическое состояние Жанны отгораживало их друг от друга более надежно, чем сказочный меч Тристана или вполне реальная деревянная доска, которую особо благочестивые квакеры кладут между собой в недели поста. Жанна, недосягаемая, словно Спящая Красавица, становилась Жаку все ближе и ближе. Взявшись за руки, они подолгу разговаривали, и это добровольное испытание укрепляло их чувство прочнее, чем что бы то ни было другое.
   На восьмой день мать Жанны привезла Лори. Жанна так привыкла лгать матери, что ей ни составило ни малейшего труда выдумать уважительную причину отсутствия мужа. Правда последнего месяца была так ужасна, что говорить её не было возможности.
   - Марк уехал в Марсель на два дня, у него концерт, - безмятежно сообщила она, насыпая заварку в фарфоровый чайник. - Просил поблагодарить тебя за то, что ты взяла к себе Лори и очень сожалел, что не сможет с тобой встретиться.
   - Не за что, - ответила её мать. - Мы чудесно провели время вдвоем, правда, Лори?
   Мальчик прижался к ногам матери и неуверенно улыбнулся.
   - Малышка очаровательна, ты не находишь? - осведомилась Жанна, заметив, что мать внимательно рассматривает толстый слой пыли, покрывающий кухонные полки, грязную плиту и немытую посуду в раковине.
   - Замечательная малышка, - наконец отозвалась она.
   И Жанна в тысячный, наверное, раз подумала, что надо бы извиниться за такую запущенную кухню, сказать какие-то обязательные в таких случаях слова. Но ей казалось, что после этого неизбежно будет скандал: мать и так с трудом мирится с её неряшливостью, всегда пыталась заставить её быть аккуратной. Так пусть уж лучше все будет по-прежнему, иначе придется что-то менять, начинать приводить дом в порядок, а об этом Жанна даже думать сейчас не могла без содрогания.
   - Какое милое растение, - внезапно сказала мать, глядя на засохший сучок в цветочном горшке, который сиротливо притулился на кухонном подоконнике.
   Жанна никак не могла решиться его выбросить: на сучке сохранилась пара зеленых черешков, доказывавших, что цветок ещё жив. Но и не поливала уже несколько месяцев, потому что это потребовало бы от неё чрезмерных усилий.
   - Правда, милое? - переспросила Жанна и внезапно развеселилась.
   Это и впрямь было смешно: нарочито избегать неприятных разговоров о запущенном доме, о распавшемся браке, о засохшем цветке. Ложь и недомолвки - вот самый приятный стиль общения даже между близкими родственниками.
   - Почему ты решила назвать девочку Бьянкой? - перевела разговор на другую тему мать.
   - Потому, что шел снег, - совершенно серьезно ответила Жанна. - И ещё потому, что мне показалось забавным дать такое имя.
   - А вот твой отец хотел бы, чтобы внучку назвали Жюли, - сухо заметила мать.
   - Понимаю. Но на самом деле имя выбрал Марк.
   Еще одна ложь, ещё один грех. Но так действительно легче жить.
   - Здесь какой-то странный запах, - вдруг заявила мать, и Жанна медленно похолодела.
   Как она могла забыть о том, что великолепное обоняние всегда было скромной гордостью этой женщины! А если Жак по каким-то причинам сказал неправду? Сейчас все раскроется.
   Мать подошла к сундуку, стоявшему возле стены, и неодобрительно сказала:
   - По-моему, ты хранишь в нем грязное белье. И, насколько я тебя знаю, не первый год. Столько сил я положила на то, чтобы приучить тебя к аккуратности...
   Жанна привычно отключилась и подумала, что худшего, слава Богу, все-таки не произошло. Сундук остался на месте. А белье... В конце концов, оно может полежать ещё какое-то время.
   Когда мать, наконец, уехала, Жанна взяла чашку и обильно полила цветок. Лори серьезно следил за ней.
   - Думаешь, я его убила? - спросила Жанна, присев на корточки перед сыном. - Он умирал от жажды, а я дала ему воды. Можно умереть от такого шока, правда? Но вообще-то убивать не страшно, поверь мне. Страшно бояться убить.
   Мальчик промолчал.
   Иногда ей казалось, что причина краха её интимной жизни - в неумении сочетать духовную и физическую близость. Она не могла понять, как люди умудряются преодолевать подобные препятствия. Физическая сторона брака внушала ей отвращение, она с радостью забеременела в первый раз, поскольку это давало ей желанную передышку. А когда "отсрочка" закончилась, её отношения с мужем стали стремительно ухудшаться: новая беременность уже ничего не могла исправить.
   И вот теперь, сидя в приемной у врача, она понимала, что её отношения с Жаком вот-вот должны перейти в новую фазу, причем зависит это от результатов осмотра. А ничего более унизительного, чем эта процедура в гинекологическом кресле, она и вообразить себе не могла. Тем не менее, приходилось терпеть: терпят же все остальные женщины. И не просто терпят спокойно ждут своей очереди, листают журналы, жуют резинку. Точно ожидают начала сеанса в кинотеатре!
   Домой она почти бежала: ей была невыносима мысль о том, что Жак ждет её там, в пыльной, душной, неубранной квартире. Еще издали она увидела его в окне: он стоял с малышкой на руках. Ждал...
   - Как ты долго! - сказал он вместо приветствия. - Я волновался.
   - Прости, так получилось...
   - Что сказал врач?
   - Сказал, что все в порядке.
   - Я и не сомневался.
   - А я сомневалась. То есть боялась... Ну, ты понимаешь.
   Он понимал. Он прекрасно понимал её даже тогда, когда она молчала. А так случалось все чаще и чаще. Вот и в этот вечер им нечего было сказать друг другу, они дожидались последнего кормления Бьянки. Жанна шила, и тишину в доме нарушал лишь звук иглы, протыкавшей материю.