Страница:
Светлое солнце погаснет! Так первое горе ужасно!
П у т е ш е с т в е н н и к
Боги, так вот где последнее счастье у смертных гостило!
Здесь его след не пропал еще. Старец, пастух сей печальный,
Был на проводах гостя, которого тщетно искал я
В дивной Колхиде, в странах атлантидов, гипербореев,
Даже у края земли, где обильное розами лето
Кратче зимы африканской, где солнце с весною проглянет,
Сном непробудным, в звериных укрывшись мехах, засыпают.
Чем же, скажи мне, пастух, вы прогневали бога Зевеса?
Горе раздел услаждает; поведай мне горькую повесть
Песни твоей заунывной! Несчастье меня научило
Живо несчастью других сострадать! Жестокие люди
С детства гонят меня далеко от родимого града.
П а с т у х
Вечная ночь поглотила города! Из вашего града
Вышла беда и на нашу Аркадию! сядем,
Здесь, на сем береге, против платана, которого ветви
Долго тенью кроют реку и до нас досягают. -
Слушай же, песня моя тебе показалась унылой?
П у т е ш е с т в е н н и к
Грустной, как ночь!
П а с т у х
А ее Амарилла прекрасная пела.
Юноша, к нам приходивший из города, эту песню
Выучил петь Амариллу, и мы, незнакомые с горем,
Звукам незнаемым весело, сладко внимали. И кто бы
Сладко и весело ей не внимал? Амарилла, пастушка
Пышноволосая, стройная, счастье родителей старых,
Радость подружек, любовь пастухов, была удивленье,
Редкое Зевса творенье, чудная дева, которой
Зависть не смела коснуться и злобно, зажмурясь, бежала.
Сами пастушки с ней не ровнялись и ей уступали
Первое место с прекраснейшим юношей в плясках вечерних.
Но хариты-богини живут с красотой неразлучно,
И Амарилла всегда отклонялась от чести излишней.
Скромность взамен предподчтенья любовь ото всех получала.
Старцы от радости плакали ею любуясь, покорно
Юноши ждали, кого Амарилла сердцем заметит?
Кто из прекрасных младых пастухов назовется счастливцем?
Выбор упал не на них! Клянусь богом Эротом,
Юноша, к нам приходивший из города, нежный Мелетий,
Голосом Пана искусней! Его полюбила пастушка.
Мы не роптали! мы не винили ее! мы в забвеньи
Даже думали, глядя на них: "Вот Арей и Киприда
Ходят по нашим полям и холмам; он в шлеме блестящем,
В мантии пурпурной, длинной, небрежно спустившейся сзади,
Сжатой камнем драгим на плече белоснежном. Она же
В легкой одежде пастушки простой, но не кровь, а бессмертье,
Видно, не менее в ней протекает по членам нетленным".
Кто ж бы дерзнул и помыслить из нас, что душой он коварен,
Что в городах и образ прекрасный, и клятвы преступны.
Я был младенцем тогда. Бывало, обнявшись руками
Белые, нежные ноги Мелетия, смирно сижу я,
Слушая клятвы его Амарилле, ужасные клятвы
Всеми богами: любить Амариллу одну и с нею
Жить неразлучно у наших ручьев и на наших долинах.
Клятвам свидетелем я был; Эротовым сладостным тайнам
Гамадриады присутственны были. Но что ж? и весны он
С нею не прожил, ушел невозвратно! Сердце простое
Черной измены не умело. Его Амарилла
День, другой, и третий ждет -- все напрасно! О всем ей
Грустные мысли приходят, кроме измены: не вепрь ли,
Как Адон'иса, его растерзал; не ранен ли в споре
Он за игру, всех ловче тяжелые круги метая?
"В городе, слышала я, обитают болезни! он болен!"
Утром четвертым вскричала она, обливаясь слезами:
"В город к нему побежим, мой младенец!" И сильно схватила
Руку мою и рванула, и с ней мы как вихрь побежали.
Я не успел, мне казалось, дохнуть, и уж город пред нами
Каменный, многообразный, с садами, столпами открылся;
Так облака перед завтрашней бурей на небе вечернем
Разные виды с отливами красок чудесных приемлют.
Дива такого я не видывал! Но удивленью
Было не время. Мы в город вбежали, и громкое пенье
Нас поразило -- мы стали. Видим: толпой перед нами
Стройные жены проходят в белых как снег покрывалах.
Зеркало, чаши златые, ларцы из кости слоновой
Женщины чинно за ними несут. А младые рабыни
Резвые, громкоголосые, с персей по пояс нагие,
Около блещут очами лукавыми в пляске веселой,
Скачут, кто с бубном, кто с тирсом, одна ж головою кудрявой
Длинную вазу несет и под песню тарелками плещет.
Ах, путешественник добрый, что нам рабыни сказали!
Стройные жены вели из купальни младую супругу
Злого Мелетия. -- Сгибли желанья, исчезли надежды!
Долго в толпу Амарилла смотрела и вдруг, зашатавшись,
Пала. Холод в руках и ногах, и грудь без дыханья!
Слабый ребенок, не знал я, что делать. От мысли ужасной
(Страшно и ныне воспомнить),что более нет Амариллы -
Я не плакал, а чувствовал: слезы, сгустившися в камень,
Жали внутри мне глаза и горячую голову гнули.
Но еще жизнь в Амарилле, к несчастью ее, пламенела:
Грудь у нее поднялась и забилась, лицо загорелось
Темным румянцем, глаза, на меня проглянув, помутились.
Вот вскочила, вот побежала из города, будто
Гнали ее эвмениды, суровые девы Айдеса!
Был ли, младенец, я в силах догнать злополучную деву!
Нет... Я нашел уж ее в сей роще, за этой рекою,
Где искони возвышается жертвенник богу Эроту,
Где для священных венков и цветник разведен благовонный
(Встарь, четою счастливой!), и где ты не раз, Амарилла,
С верою сердца невинного, клятвам преступным внимала.
Зевс милосердный! с визгом каким и с какою улыбкой
В роще сей песню она выводила! сколько с корнями
Разных цветов в цветнике нарвала и как быстро плела их!
Скоро страшный наряд изготовила. Целые ветви,
Розами пышно облитые, словно роги, торчали
Дико из вязей венка многоцветного, чуднобольшого;
Плющ же широкий цепями с венка по плечам и по персям
Длинный спадал и, шумя, по земле волочился за нею.
Так, разодетая, важно, с поступью Иры-богини,
К хижинам нашим пошла Амарилла. Приходит, и что же?
Мать и отец ее не узнали; запела, и в старых
Трепетом новым забились сердца, предвещателем горя.
Смолкла -- и в хижину с хохотом диким вбежала, и с видом
Грустным стала просить удивленную матерь: "Родная,
Пой, если любишь ты дочь, и пляши: я счастл'ива, счастл'ива!"
Мать и отец, не поняв, но услышав ее, зарыдали.
"Разве была ты когда несчастл'ива, дитя дорогое?" -
Дряхлая мать, с напряжением слезы уняв, вопросила.
"Друг мой здоров! я невеста! из города пышного выйдут
Стройные жены, резвые девы навстречу невесте!
Там, где он молвил впервые "люблю" Амарилле-пастушке,
Там из-под тени заветного древа, счастливица, вскрикну:
Здесь я, здесь я! Вы, стройные жены, вы, резвые девы!
Пойте: Гимен, Гименей! И ведите невесту в купальню.
Что ж не поете вы, что ж вы не пляшете! Пойте, пляшите!"
Скорбные старцы, глядя на дочь, без движенья сидели,
Словно мрамор, обильно обрызганный хладной росою.
Если б не дочь, но иную пастушку привел Жизнедавец
Видеть и слышать такой, пораженной небесною карой,
То и тогда б превратились злосчастные в томностенящий,
Слезный источник -- ныне ж, тихо склоняся друг к другу,
Сном последним заснули они. Амарилла запела,
Гордым взором наряд свой окинув, и к древу свиданья,
К древу любви изменившей пошла. Пастухи и пастушки,
Песней ее привлеченные, весело, шумно сбежались
С нежною ласкою к ней, ненаглядной, любимой подруге.
Но -- наряд ее, голос и взгляд... Пастухи и пастушки
Робко назад отшатнулись и молча в кусты разбежались.
Бедная наша Аркадия! Ты ли тогда изменилась,
Наши ль глаза, в первый раз увидавшие близко несчастье,
Мрачным туманом подернулись? Вечно зеленые сени,
Воды кристальные, все красоты твои страшно поблекли.
Дорого боги ценят дары свои! Нам уж не видеть
Снова веселья! Если б и Рея с милостью прежней
К нам возвратилась, все было б напрасно! Веселье и счастье
Схожи с первой любовью. Смертный единожды в жизни
Может упиться их полною, девственной сладостью! Знал ты
Счастье, любовь и веселье? Так понял и смолкнем об оном.
Страшно поющая дева стояла уже у платана,
Плющ и цветы с наряда рвала и ими прилежно
Древо свое украшала. Когда же нагнулася с брега,
Смело за прут молодой ухватившись, чтоб цепью цветочной
Эту ветвь обвязать, до нас достающую тенью,
Прут, затрещав, обломился, и с брега она полетела
В волны несчастные. Нимфы ли вод, красоту сожалея
Юной пастушки, спасти ее думали, платье ль сухое,
Кругом широким поверхность воды обхватив, не давало
Ей утонуть? Не знаю, но долго, подобно Наяде,
Зримая только по грудь, Амарилла стремленьем неслася,
Песню свою распевая, не чувствуя гибели близкой,
Словно во влаге рожденная древним отцом Океаном.
Грустную песню свою не окончив -- она потонула.
Ах, путешественник, горько! ты плачешь! беги же отсюда!
В землях иных ищи ты веселья и счастья! Ужели
В мире их нет и от нас от последних их позвали боги!
Примечание:
Читатели заметят, что в конце сей идиллии близкое подражание Шекспирову описанию смерти Офелии. Сочинитель, благоговея к поэтическому дару великого британского трагика, радуется, что мог повторить одно из прелестнейших его созданий.
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
И я выйду ль на крылечко,
На крылечко погулять,
И я стану ль у колечка
О любезном горевать;
Как у этого ль колечка
Он в последнее стоял
И печальное словечко
Мне, прощаючись, сказал:
"За турецкой за границей,
В басурманской стороне
По тебе лишь по девице
Слезы лить досталось мне..."
.......................................................
.................................................
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Как за реченькой слободушка стоит,
По слободке той дороженька бежит,
Путь-дорожка широка, да не длинна,
Разбегается в две стороны она:
Как на лево на кладбище к мертвецам,
А направо к закавказским молодцам.
Грустно было провожать мне, молодой,
Двух родимых и по той и по другой:
Обручальника по левой проводя,
С плачем матерью-землей покрыла я;
А налетный друг уехал по другой,
На прощанье мне кивнувши головой.
1828
СОН
"Мой суженый, мой ряженый,
Услышь меня, спаси меня!
Я в третью ночь, в последнюю,
Я в вещем сне пришла к тебе,
Забыла стыд девический!
Не волком я похищена,
Не Волгою утоплена,
Не злым врагом утрачена:
По засекам гуляючи,
Я обошла лесничего
Косматого, рогатого;
Я сбилася с тропы с пути,
С тропы с пути, с дороженьки
И встретилась я с ведьмою,
С заклятою завистницей
Красы моей -- любви твоей.
Мой суженый, мой ряженый,
Я в вещем сне впоследнее
К тебе пришла: спаси меня!
С зарей проснись, росой всплеснись,
С крестом в руке пойди к реке,
Благословясь, пустися вплавь
И к берегу заволжскому
Тебя волна прибьет сама.
Во всей красе на береге
Растет, цветет шиповничек;
В шиповничке -- душа моя:
Тоска-шипы, любовь-цветы,
Из слез моих роса на них.
Росу сбери, цветы сорви,
И буду я опять твоя".
-- Обманчив сон, не вещий он!
По гроб грустить мне, молодцу!
Не Волгой плыть, а слезы лить!
По Волге брод -- саженный лед,
По берегу заволжскому
Метет, гудет метелица!
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Сиротинушка девушка,
Полюби меня, молодца,
Полюбя, приголубливай,
Мои кудри расчесывай.
Хорошо цветку на поле,
Любо пташечке на небе, -
Сиротинушке девушке
Веселей того с молодцем.
У меня в дому волюшка,
От беды оборонушка,
Что от дождичка кровелька,
От жары дневной ставенки,
От лихой же разлучницы,
От лукавой указчицы
На воротах зам'ок висит,
В подворотенку пес глядит.
1828
ЭПИЛОГ
Так певал без принужденья,
Как на ветке соловей,
Я живые впечатленья
Полной юности моей.
Счастлив другом, милой девы
Все искал душою я,
И любви моей напевы
Долго кликали тебя.
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
П'о небу
Тучи гром'овые ходят;
П'о полю
Пули турецкие свищут.
Молодцу ль
Грома и пули бояться?
Что же он
Голову клонит да плачет?
Бедному
Жаль не себя, горемыки,
Жаль ему
Душечку красной девицы!
Девушку
Грозный отец принуждает,
Красную
Жалобно матушка молит:
"Дитятко!
Выдь за богатого замуж!
Милое,
Верь, и не вспомнишь солдата!"
1828 или 1829
ОТСТАВНОЙ СОЛДАТ
(Русская идилия)
С о л д а т
Нет, не звезда мне из лесу светила:
Как звездочка, манил меня час целый
Огонь ваш, братцы! Кашицу себе
Для ужина варите! Хлеб да соль!
П а с т у х и
Спасибо, служба! Хлеба кушать.
С о л д а т
Быть так,
Благодарю вас. Я устал порядком!
Ну, костыли мои, вам роздых! Рядом
Я на траву вас положу и подле
Присяду сам. Да, верст пятнадцать
Ушел я в вечер.
1-ы й п а с т у х
А идешь откуда?
С о л д а т
А из Литвы, из Виленской больницы.
Вот так из матушки России ладно
Мы выгнали гостей незванных, -- я
На первой заграничной перестрелке,
Беда такая, без ноги остался!
Товарищи меня стащили в Вильну;
С год лекаря и тем и сем лечили
И вот таким, злодеи, отпустили.
Теперь на костылях бреду кой-как
На родину, за Курск, к жене и сестрам.
2-й п а с т у х
На руку, обопрись! Да не сюда,
А на тулуп раскинутый ложися!
С о л д а т
Спасибо, друг, господь тебе заплатит! -
Ах, братцы! Что за рай земной у вас
Под Курском! В этот вечер словно чудом
Помолодел я, вволю надышавшись
Теплом и запахом целебным! Любо,
Легко мне в воздухе родном, как рыбке
В реке студеной! В царствах многих был я!
Попробовал везде весны и лета!
В иных краях земля благоухает,
Как в светлый праздник ручка генеральши -
И дорого, и чудно, да не мило,
Не так, как тут! Здесь целым телом дышишь,
Здесь все суставчики в себя впивают
Простой, но сладкий, теплый воздух; словом,
Здесь нежишься, как в бане старый бар!
И спать не хочется! Играл бы все
До солнышка в девичьем хороводе.
3-й п а с т у х
И мы б, земляк играть не отказались!
Да лих нельзя! Село далеко! Стадо ж
Покинуть без присмотра, положившись
Лишь на собак, опасно, сам ты знаешь!
Как быть! Но вот и кашица поспела!
Перекрестяся, примемся за ужин.
А после, если спать тебя не клонит,
То расскажи нам (говоришь ты складно)
Про старое свое житье-бытье!
Я чай, везде бывал ты, все видал!
И домовых, и водяных, и леших,
И маленьких людей, живущих там,
Где край земли сошелся с краем неба,
Где можно в облако любое вбить
Крючок иль гвоздь и свой кафтан повесить.
С о л д а т
Вздор мелишь, малый! Уши вянут! Полно!
Старухи врут вам, греясь на печи,
А вы им верите! Какие черти
Крещеному солдату захотят
Представиться? Да ныне человек
Лукавей беса! Нет, другое чудо
Я видел, и не в ночь до петухов,
Но днем оно пред нами совершилось!
Вы слышали ль, как заступился Бог
За православную державу нашу,
Как сжалился он над Москвой горящей,
Над бедною землею, не посевом,
А вражьими ватагами покрытой -
И раннюю зиму послал нам в помощь,
Зиму с морозами, какие только
В Николин день да около Крещенья
Трещат и з'а щеки и уши щиплют?
Свежо нам стало, а французам туго!
И жалко и смешно их даже вспомнить!
Окутались от стужи чем могли,
Кто шитой душегрейкой, кто лохмотьем,
Кто ризою поповской, кто рогожей,
Убрались все, как святочные хари,
И ну бежать скорее от Москвы!
Недалеко ушли же. На дороге
Мороз схватил их и заставил ждать
Дня судного на месте преступленья:
У Божьей церкви, ими оскверненной,
В разграбленном амбаре, у села,
Сожженного их буйством! -- Мы, бывало,
Окончив трудный переход, сидим,
Как здесь, вокруг огня и варим щи,
А около лежат, как это стадо,
Замерзлые французы. Как лежат!
Когда б не лица их и не молчанье,
Подумал бы, живые на биваке
Комедию ломают. Тот уткнулся
В костер горящий головой, тот лошадь
Взвалил, как шубу на себя, другой
Ее копыта гложет; те ж, как братья,
Обняли крепко и друг в друга зубы
Вонзили, как враги!
П а с т у х и
Ух! Страшно, страшно!
С о л д а т
А между тем курьерский колокольчик,
Вот как теперь, и там гремит, и там
Прозвякнет на морозе; отовсюду
Везут известья о победах в Питер
И в обгорелую Москву.
1-й п а с т у х
Э, братцы,
Смотрите, вот и к нам тележка скачет,
И офицер про что-то ямщику
Кричит, ямщик уж держит лошадей;
Не спросят ли о чем нас?
С о л д а т
Помоги
Мне встать: солдату вытянуться надо...
О ф и ц е р
(подъехав)
Огня, ребята, закурить мне трубку!
С о л д а т
В минуту, ваше благородье!
О ф и ц е р
Ба!
Товарищ, как ты здесь?
С о л д а т
К жене и сестрам
Домой тащутся, ваше благородие!
За рану в чистую уволен!
О ф и ц е р
С богом!
Снеси ж к своим хорошее известье:
Мы кончили войну в столице вражьей,
В Париже русские отмстили честно
Пожар московский! Ну, прости, товарищ!
С о л д а т
Прощенья просим, ваше благородье!
Офицер уезжает.
Благословение Господне с нами
Отныне и вовеки буди! Вот как
Господь утешил матушку Россию!
Молитесь, братцы, Божьи чудеса
Не совершаются ль пред нами явно!
<1829>
ИЗОБРЕТЕНИЕ ВАЯНИЯ
(Идиллия)
(Посвящается В. И. Григоровичу)
"В кущу ко мне, пастухи и пастушки, в кущу скорее,
Старцы и жены, годами согбенные, к чуду вас кличу!
Боги благие меня, презренного девой жестокой,
Дивно возвысили! Слабые взоры мои усладились
Светлым небесным виденьем! Персты мои совершили,
Смертные, дело бессмертное! Зов мой услышав, бегите
В кущу ко мне, пастухи и пастушки! В кущу скорее,
Старцы и жены, годами согбенные! К чуду вас кличу!"
Так по холмам и долинам бегал и голосом звонким
Кликал мирно пасущих стада пастухов ионийских
Ликидас юный, из розовой глины творивший искусно
Чаши, амфоры и урны печальные, именем славный,
Пламенным сердцем несчастный! Любовь без раздела -- несчастье!
Ликидас, всеми любимый, был презрен единой пастушкой,
Злою Харитой, которою он безрассудно пленился!
-- Образ Хариты! Харита живая! Харита из глины! -
Разом вскричали вбежавшие в кущу. Крики слилися
В радостный вой, восходящий до неба, и в узкие двери,
Словно река, пастухи потекли, толпа за толпою.
"Други, раздайтесь! -- им Ликидас молвил. -- Так, образ Хариты,
Девы жестокой, вы видите! Боги сей подвиг великий
Мне помогли совершить и глину простую в небесный
Облик одели, но в прочности ей отказали. Раздайтесь,
Други, молю вас! Может иной, в тесноте продираясь,
Вдруг без намеренья ринуться прямо на лик сей и глину
Смять и меня еще в злейшую долю повергнуть! Садитесь,
Крайние, вы же все замолчите, вам чудо скажу я!
Много дней и ночей, томим безнадежной любовью,
Сна не знал я, пищи не брал и дела не делал.
Словно призрак печальный, людей убегая, блуждал я
Вдоль по пустынному брегу морскому; слушал стенанье
Волн и им отвечал неутешным рыданьем. Нынче
Ночью -- как и когда, не припомню -- упал на песок я,
Кто-то плечо мое тронул, и будит меня и приятно
На ухо шепчет: "Ликидас, встань! Подкрепи себя пищей,
В кущу иди и за дело примися! Что сотворишь ты,
Вечной Киприде в дар принеси: уврачует богиня
Сердце недужное!" Взоры я поднял -- напрасно. Поднялся -
Нет никого ни вблизи, ни вдали. Но советы благие
В сердце запали послушное: в кущу иду я и глину
Мну и, мягкий кусок отделивши, на круг повергаю;
Сел я, не зная, что делать; по глыбе послушной без мыслей
Пальцы блуждают, глаза не смотрят за ними, а сердце -
Сердце далеко, на гордость Хариты, несчастное, ропщет!
Вдруг, как лучом неожиданным в бурю, меня поразило
Что-то знакомое, я встрепенулся, и сердце забилось.
Боги! на глине вижу я очерк прямой и чудесный
Лба и носа прекрасной Хариты, дивно похожий!
Вижу: и кудри густые, кругом завиваясь, повисли;
Место для глаз уж назначено, пальцы ж трудятся добраться
В мякоти чудной до уст говорливых! С этого мига
Я не знаю, что было со мною! Пламя, не сердце,
Билось во мне, и не в персях, а в целом разлитое теле,
С темя до ног! И руки мои, и тело, и куща,
Дивно блистая, вертелись! Лишь помню: прекрасный младенец
Стрелкой златою по глине сверкал, предавая то гордость
Светлому лбу, то понятливость взгляду, то роскошь ланитам.
Кончил улыбкой, улыбкой заманчиво-сладкой! Свершилось!
С места восстал я, закрыл рукою глаза, а другою
Кудри свои захватил и подернул: хотел я скорее
Боль почувствовать, все ли живу я, узнать! -- "Совершилось
Смертным бессмертное! -- голос священный внезапно раздался. -
Эрмий, раскуй Промефея! Старец, утешься меж славных
Тен`ей! Небесный огонь не вотще похищен был тобою!
Пользой твое святотатство изгладилось! Ты же, мгновенной,
Бренной красе даровавший бессмертье, взгляни, как потомкам
Поздним твоим представятся боги в нетленном сияньи,
Камень простой искусством твоим оживить в их подобьи,
Смертных красой восхищать и о Зевсе глаголать!"
Где я? Стрела прорезала небо. Олимп предо мною!
Феб-Апполон, это ты, это ты! Тетива еще стонет,
Взор за стрелой еще следует, славой чело и ланиты
Блещут; лишь длань успокоилась, смерть со стрелою пустивши!
Мне ли пред вами стоять, о бессмертные боги! Колени
Гнутся, паду! Тебе я свой лик подношу, Киферея,
Дивно из моря исшедшая в радость бессмертным и смертным!
Слепну! Узрел я Зевса с Горгоной на длани могучей!
Кудри, как полные грозды, венчают главу золотую,
В легком наклоне покрывшую вечный Олимп и всю землю!"
<1829>
К П***
ПРИ ПОСЫЛКЕ ТЕТРАДИ СТИХОВ
Броженье юности унялось,
Остепенился твой поэт,
И вот ему что отстоялось
От прежних дел, от прошлых лет.
Тут все, знакомое субботам,
Когда мы жили жизнью всей
И расходились на шесть дней:
Я -- снова к лени, ты -- к заботам.
1829
* * *
Увижу ль вас когда-нибудь
С моею нежной половиной,
Увижу ль вас когда-нибудь,
О милый свадрик с плоховиной!
1829
ЧЕТЫРЕ ВОЗРАСТА ФАНТАЗИИ
Вместе с няней фантазия тешит игрушкой младенцев,
Даже во сне их уста сладкой улыбкой живит;
Вместе с любовницей юношу мучит, маня непрестанно
В лучший и лучший мир, новой и новой красой;
Мужа степенного лавром иль веткой дубовой прельщает,
Бедному ж старцу она тщетным ничем не блестит!
Нет! на земле опустевшей кажет печальную урну
С прахом потерянных благ, с надписью: в небе найдешь.
1829
* * *
Не осенний частый дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман:
Слезы горькие льет молодец
На свой бархатный кафтан.
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!"
Не тоска, друзья-товарищи,
В грудь запала глубоко,
Дни веселия, дни радости
Отлетели далеко.
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!"
И как русский любит родину,
Так люблю я вспоминать
Дни веселия, дни радости,
Как пришлось мне горевать.
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!"
1829
ГРУСТЬ
Счастлив, здоров я! Что ж сердце грустит? Грустит не о прежнем;
Нет! не грядущего страх жмет и волнует его.
Что же? Иль в миг сей родная душа расстается с землею?
Иль мой оплаканный друг вспомнил на небе меня?
1829
МАЛОРОССИЙСКАЯ ПЕСНЯ
Я ль от старого бежала,
В полночь травы собирала,
Травы с росами мешала,
Все о воле чаровала.
Птичке волю, сердцу волю!
Скоро ль буду я вдовою?..
Дайте, дайте погуляю,
Как та рыбка по Дунаю,
Как та рыбка с окунями,
Я, молодка, с молодцами,
Как та рыбка со плотвою,
Я с прилукой-красотою!
1829
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Как у нас ли на кровельке,
Как у нас ли на крашенной,
Собиралися пташечки,
Мелки пташечки, ласточки,
Щебетали, чиликали,
Не собравшихся кликали:
"Вы слетайтесь, не медлите,
В путь-дороженьку пустимся!
Красны дни миновалися,
Вдоволь мы наигралися,
Здесь не ждать же вам гибели
От мороза трескучего!"
Государь ты мой, батюшка,
Государыня матушка!
Меня суженый сватает,
Меня ряженый сватает;
Поспешите, не мешкайте,
Меня поезду выдайте,
С хлебом-солию, с образом,
С красотой проходящею!
Мне не век вековать у вас,
Не сидеть же все девицей
Без любви и без радости
До ворчуньи, до старости.
1829
СЛЕЗЫ ЛЮБВИ
Сладкие слезы первой любви, как роса, вы иссохли!
-- Нет! на бессмертных цветах в светлом раю мы блестим!
1829
УДЕЛ ПОЭТА
Ю н о ш а
Сладко! Еще перечту! О слава тебе, песнопевец!
Дивно-глубокую мысль в звучную ткань ты облек!
В чьих ты, счастливец, роскошных садах надышался весною?
П у т е ш е с т в е н н и к
Боги, так вот где последнее счастье у смертных гостило!
Здесь его след не пропал еще. Старец, пастух сей печальный,
Был на проводах гостя, которого тщетно искал я
В дивной Колхиде, в странах атлантидов, гипербореев,
Даже у края земли, где обильное розами лето
Кратче зимы африканской, где солнце с весною проглянет,
Сном непробудным, в звериных укрывшись мехах, засыпают.
Чем же, скажи мне, пастух, вы прогневали бога Зевеса?
Горе раздел услаждает; поведай мне горькую повесть
Песни твоей заунывной! Несчастье меня научило
Живо несчастью других сострадать! Жестокие люди
С детства гонят меня далеко от родимого града.
П а с т у х
Вечная ночь поглотила города! Из вашего града
Вышла беда и на нашу Аркадию! сядем,
Здесь, на сем береге, против платана, которого ветви
Долго тенью кроют реку и до нас досягают. -
Слушай же, песня моя тебе показалась унылой?
П у т е ш е с т в е н н и к
Грустной, как ночь!
П а с т у х
А ее Амарилла прекрасная пела.
Юноша, к нам приходивший из города, эту песню
Выучил петь Амариллу, и мы, незнакомые с горем,
Звукам незнаемым весело, сладко внимали. И кто бы
Сладко и весело ей не внимал? Амарилла, пастушка
Пышноволосая, стройная, счастье родителей старых,
Радость подружек, любовь пастухов, была удивленье,
Редкое Зевса творенье, чудная дева, которой
Зависть не смела коснуться и злобно, зажмурясь, бежала.
Сами пастушки с ней не ровнялись и ей уступали
Первое место с прекраснейшим юношей в плясках вечерних.
Но хариты-богини живут с красотой неразлучно,
И Амарилла всегда отклонялась от чести излишней.
Скромность взамен предподчтенья любовь ото всех получала.
Старцы от радости плакали ею любуясь, покорно
Юноши ждали, кого Амарилла сердцем заметит?
Кто из прекрасных младых пастухов назовется счастливцем?
Выбор упал не на них! Клянусь богом Эротом,
Юноша, к нам приходивший из города, нежный Мелетий,
Голосом Пана искусней! Его полюбила пастушка.
Мы не роптали! мы не винили ее! мы в забвеньи
Даже думали, глядя на них: "Вот Арей и Киприда
Ходят по нашим полям и холмам; он в шлеме блестящем,
В мантии пурпурной, длинной, небрежно спустившейся сзади,
Сжатой камнем драгим на плече белоснежном. Она же
В легкой одежде пастушки простой, но не кровь, а бессмертье,
Видно, не менее в ней протекает по членам нетленным".
Кто ж бы дерзнул и помыслить из нас, что душой он коварен,
Что в городах и образ прекрасный, и клятвы преступны.
Я был младенцем тогда. Бывало, обнявшись руками
Белые, нежные ноги Мелетия, смирно сижу я,
Слушая клятвы его Амарилле, ужасные клятвы
Всеми богами: любить Амариллу одну и с нею
Жить неразлучно у наших ручьев и на наших долинах.
Клятвам свидетелем я был; Эротовым сладостным тайнам
Гамадриады присутственны были. Но что ж? и весны он
С нею не прожил, ушел невозвратно! Сердце простое
Черной измены не умело. Его Амарилла
День, другой, и третий ждет -- все напрасно! О всем ей
Грустные мысли приходят, кроме измены: не вепрь ли,
Как Адон'иса, его растерзал; не ранен ли в споре
Он за игру, всех ловче тяжелые круги метая?
"В городе, слышала я, обитают болезни! он болен!"
Утром четвертым вскричала она, обливаясь слезами:
"В город к нему побежим, мой младенец!" И сильно схватила
Руку мою и рванула, и с ней мы как вихрь побежали.
Я не успел, мне казалось, дохнуть, и уж город пред нами
Каменный, многообразный, с садами, столпами открылся;
Так облака перед завтрашней бурей на небе вечернем
Разные виды с отливами красок чудесных приемлют.
Дива такого я не видывал! Но удивленью
Было не время. Мы в город вбежали, и громкое пенье
Нас поразило -- мы стали. Видим: толпой перед нами
Стройные жены проходят в белых как снег покрывалах.
Зеркало, чаши златые, ларцы из кости слоновой
Женщины чинно за ними несут. А младые рабыни
Резвые, громкоголосые, с персей по пояс нагие,
Около блещут очами лукавыми в пляске веселой,
Скачут, кто с бубном, кто с тирсом, одна ж головою кудрявой
Длинную вазу несет и под песню тарелками плещет.
Ах, путешественник добрый, что нам рабыни сказали!
Стройные жены вели из купальни младую супругу
Злого Мелетия. -- Сгибли желанья, исчезли надежды!
Долго в толпу Амарилла смотрела и вдруг, зашатавшись,
Пала. Холод в руках и ногах, и грудь без дыханья!
Слабый ребенок, не знал я, что делать. От мысли ужасной
(Страшно и ныне воспомнить),что более нет Амариллы -
Я не плакал, а чувствовал: слезы, сгустившися в камень,
Жали внутри мне глаза и горячую голову гнули.
Но еще жизнь в Амарилле, к несчастью ее, пламенела:
Грудь у нее поднялась и забилась, лицо загорелось
Темным румянцем, глаза, на меня проглянув, помутились.
Вот вскочила, вот побежала из города, будто
Гнали ее эвмениды, суровые девы Айдеса!
Был ли, младенец, я в силах догнать злополучную деву!
Нет... Я нашел уж ее в сей роще, за этой рекою,
Где искони возвышается жертвенник богу Эроту,
Где для священных венков и цветник разведен благовонный
(Встарь, четою счастливой!), и где ты не раз, Амарилла,
С верою сердца невинного, клятвам преступным внимала.
Зевс милосердный! с визгом каким и с какою улыбкой
В роще сей песню она выводила! сколько с корнями
Разных цветов в цветнике нарвала и как быстро плела их!
Скоро страшный наряд изготовила. Целые ветви,
Розами пышно облитые, словно роги, торчали
Дико из вязей венка многоцветного, чуднобольшого;
Плющ же широкий цепями с венка по плечам и по персям
Длинный спадал и, шумя, по земле волочился за нею.
Так, разодетая, важно, с поступью Иры-богини,
К хижинам нашим пошла Амарилла. Приходит, и что же?
Мать и отец ее не узнали; запела, и в старых
Трепетом новым забились сердца, предвещателем горя.
Смолкла -- и в хижину с хохотом диким вбежала, и с видом
Грустным стала просить удивленную матерь: "Родная,
Пой, если любишь ты дочь, и пляши: я счастл'ива, счастл'ива!"
Мать и отец, не поняв, но услышав ее, зарыдали.
"Разве была ты когда несчастл'ива, дитя дорогое?" -
Дряхлая мать, с напряжением слезы уняв, вопросила.
"Друг мой здоров! я невеста! из города пышного выйдут
Стройные жены, резвые девы навстречу невесте!
Там, где он молвил впервые "люблю" Амарилле-пастушке,
Там из-под тени заветного древа, счастливица, вскрикну:
Здесь я, здесь я! Вы, стройные жены, вы, резвые девы!
Пойте: Гимен, Гименей! И ведите невесту в купальню.
Что ж не поете вы, что ж вы не пляшете! Пойте, пляшите!"
Скорбные старцы, глядя на дочь, без движенья сидели,
Словно мрамор, обильно обрызганный хладной росою.
Если б не дочь, но иную пастушку привел Жизнедавец
Видеть и слышать такой, пораженной небесною карой,
То и тогда б превратились злосчастные в томностенящий,
Слезный источник -- ныне ж, тихо склоняся друг к другу,
Сном последним заснули они. Амарилла запела,
Гордым взором наряд свой окинув, и к древу свиданья,
К древу любви изменившей пошла. Пастухи и пастушки,
Песней ее привлеченные, весело, шумно сбежались
С нежною ласкою к ней, ненаглядной, любимой подруге.
Но -- наряд ее, голос и взгляд... Пастухи и пастушки
Робко назад отшатнулись и молча в кусты разбежались.
Бедная наша Аркадия! Ты ли тогда изменилась,
Наши ль глаза, в первый раз увидавшие близко несчастье,
Мрачным туманом подернулись? Вечно зеленые сени,
Воды кристальные, все красоты твои страшно поблекли.
Дорого боги ценят дары свои! Нам уж не видеть
Снова веселья! Если б и Рея с милостью прежней
К нам возвратилась, все было б напрасно! Веселье и счастье
Схожи с первой любовью. Смертный единожды в жизни
Может упиться их полною, девственной сладостью! Знал ты
Счастье, любовь и веселье? Так понял и смолкнем об оном.
Страшно поющая дева стояла уже у платана,
Плющ и цветы с наряда рвала и ими прилежно
Древо свое украшала. Когда же нагнулася с брега,
Смело за прут молодой ухватившись, чтоб цепью цветочной
Эту ветвь обвязать, до нас достающую тенью,
Прут, затрещав, обломился, и с брега она полетела
В волны несчастные. Нимфы ли вод, красоту сожалея
Юной пастушки, спасти ее думали, платье ль сухое,
Кругом широким поверхность воды обхватив, не давало
Ей утонуть? Не знаю, но долго, подобно Наяде,
Зримая только по грудь, Амарилла стремленьем неслася,
Песню свою распевая, не чувствуя гибели близкой,
Словно во влаге рожденная древним отцом Океаном.
Грустную песню свою не окончив -- она потонула.
Ах, путешественник, горько! ты плачешь! беги же отсюда!
В землях иных ищи ты веселья и счастья! Ужели
В мире их нет и от нас от последних их позвали боги!
Примечание:
Читатели заметят, что в конце сей идиллии близкое подражание Шекспирову описанию смерти Офелии. Сочинитель, благоговея к поэтическому дару великого британского трагика, радуется, что мог повторить одно из прелестнейших его созданий.
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
И я выйду ль на крылечко,
На крылечко погулять,
И я стану ль у колечка
О любезном горевать;
Как у этого ль колечка
Он в последнее стоял
И печальное словечко
Мне, прощаючись, сказал:
"За турецкой за границей,
В басурманской стороне
По тебе лишь по девице
Слезы лить досталось мне..."
.......................................................
.................................................
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Как за реченькой слободушка стоит,
По слободке той дороженька бежит,
Путь-дорожка широка, да не длинна,
Разбегается в две стороны она:
Как на лево на кладбище к мертвецам,
А направо к закавказским молодцам.
Грустно было провожать мне, молодой,
Двух родимых и по той и по другой:
Обручальника по левой проводя,
С плачем матерью-землей покрыла я;
А налетный друг уехал по другой,
На прощанье мне кивнувши головой.
1828
СОН
"Мой суженый, мой ряженый,
Услышь меня, спаси меня!
Я в третью ночь, в последнюю,
Я в вещем сне пришла к тебе,
Забыла стыд девический!
Не волком я похищена,
Не Волгою утоплена,
Не злым врагом утрачена:
По засекам гуляючи,
Я обошла лесничего
Косматого, рогатого;
Я сбилася с тропы с пути,
С тропы с пути, с дороженьки
И встретилась я с ведьмою,
С заклятою завистницей
Красы моей -- любви твоей.
Мой суженый, мой ряженый,
Я в вещем сне впоследнее
К тебе пришла: спаси меня!
С зарей проснись, росой всплеснись,
С крестом в руке пойди к реке,
Благословясь, пустися вплавь
И к берегу заволжскому
Тебя волна прибьет сама.
Во всей красе на береге
Растет, цветет шиповничек;
В шиповничке -- душа моя:
Тоска-шипы, любовь-цветы,
Из слез моих роса на них.
Росу сбери, цветы сорви,
И буду я опять твоя".
-- Обманчив сон, не вещий он!
По гроб грустить мне, молодцу!
Не Волгой плыть, а слезы лить!
По Волге брод -- саженный лед,
По берегу заволжскому
Метет, гудет метелица!
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Сиротинушка девушка,
Полюби меня, молодца,
Полюбя, приголубливай,
Мои кудри расчесывай.
Хорошо цветку на поле,
Любо пташечке на небе, -
Сиротинушке девушке
Веселей того с молодцем.
У меня в дому волюшка,
От беды оборонушка,
Что от дождичка кровелька,
От жары дневной ставенки,
От лихой же разлучницы,
От лукавой указчицы
На воротах зам'ок висит,
В подворотенку пес глядит.
1828
ЭПИЛОГ
Так певал без принужденья,
Как на ветке соловей,
Я живые впечатленья
Полной юности моей.
Счастлив другом, милой девы
Все искал душою я,
И любви моей напевы
Долго кликали тебя.
1828
РУССКАЯ ПЕСНЯ
П'о небу
Тучи гром'овые ходят;
П'о полю
Пули турецкие свищут.
Молодцу ль
Грома и пули бояться?
Что же он
Голову клонит да плачет?
Бедному
Жаль не себя, горемыки,
Жаль ему
Душечку красной девицы!
Девушку
Грозный отец принуждает,
Красную
Жалобно матушка молит:
"Дитятко!
Выдь за богатого замуж!
Милое,
Верь, и не вспомнишь солдата!"
1828 или 1829
ОТСТАВНОЙ СОЛДАТ
(Русская идилия)
С о л д а т
Нет, не звезда мне из лесу светила:
Как звездочка, манил меня час целый
Огонь ваш, братцы! Кашицу себе
Для ужина варите! Хлеб да соль!
П а с т у х и
Спасибо, служба! Хлеба кушать.
С о л д а т
Быть так,
Благодарю вас. Я устал порядком!
Ну, костыли мои, вам роздых! Рядом
Я на траву вас положу и подле
Присяду сам. Да, верст пятнадцать
Ушел я в вечер.
1-ы й п а с т у х
А идешь откуда?
С о л д а т
А из Литвы, из Виленской больницы.
Вот так из матушки России ладно
Мы выгнали гостей незванных, -- я
На первой заграничной перестрелке,
Беда такая, без ноги остался!
Товарищи меня стащили в Вильну;
С год лекаря и тем и сем лечили
И вот таким, злодеи, отпустили.
Теперь на костылях бреду кой-как
На родину, за Курск, к жене и сестрам.
2-й п а с т у х
На руку, обопрись! Да не сюда,
А на тулуп раскинутый ложися!
С о л д а т
Спасибо, друг, господь тебе заплатит! -
Ах, братцы! Что за рай земной у вас
Под Курском! В этот вечер словно чудом
Помолодел я, вволю надышавшись
Теплом и запахом целебным! Любо,
Легко мне в воздухе родном, как рыбке
В реке студеной! В царствах многих был я!
Попробовал везде весны и лета!
В иных краях земля благоухает,
Как в светлый праздник ручка генеральши -
И дорого, и чудно, да не мило,
Не так, как тут! Здесь целым телом дышишь,
Здесь все суставчики в себя впивают
Простой, но сладкий, теплый воздух; словом,
Здесь нежишься, как в бане старый бар!
И спать не хочется! Играл бы все
До солнышка в девичьем хороводе.
3-й п а с т у х
И мы б, земляк играть не отказались!
Да лих нельзя! Село далеко! Стадо ж
Покинуть без присмотра, положившись
Лишь на собак, опасно, сам ты знаешь!
Как быть! Но вот и кашица поспела!
Перекрестяся, примемся за ужин.
А после, если спать тебя не клонит,
То расскажи нам (говоришь ты складно)
Про старое свое житье-бытье!
Я чай, везде бывал ты, все видал!
И домовых, и водяных, и леших,
И маленьких людей, живущих там,
Где край земли сошелся с краем неба,
Где можно в облако любое вбить
Крючок иль гвоздь и свой кафтан повесить.
С о л д а т
Вздор мелишь, малый! Уши вянут! Полно!
Старухи врут вам, греясь на печи,
А вы им верите! Какие черти
Крещеному солдату захотят
Представиться? Да ныне человек
Лукавей беса! Нет, другое чудо
Я видел, и не в ночь до петухов,
Но днем оно пред нами совершилось!
Вы слышали ль, как заступился Бог
За православную державу нашу,
Как сжалился он над Москвой горящей,
Над бедною землею, не посевом,
А вражьими ватагами покрытой -
И раннюю зиму послал нам в помощь,
Зиму с морозами, какие только
В Николин день да около Крещенья
Трещат и з'а щеки и уши щиплют?
Свежо нам стало, а французам туго!
И жалко и смешно их даже вспомнить!
Окутались от стужи чем могли,
Кто шитой душегрейкой, кто лохмотьем,
Кто ризою поповской, кто рогожей,
Убрались все, как святочные хари,
И ну бежать скорее от Москвы!
Недалеко ушли же. На дороге
Мороз схватил их и заставил ждать
Дня судного на месте преступленья:
У Божьей церкви, ими оскверненной,
В разграбленном амбаре, у села,
Сожженного их буйством! -- Мы, бывало,
Окончив трудный переход, сидим,
Как здесь, вокруг огня и варим щи,
А около лежат, как это стадо,
Замерзлые французы. Как лежат!
Когда б не лица их и не молчанье,
Подумал бы, живые на биваке
Комедию ломают. Тот уткнулся
В костер горящий головой, тот лошадь
Взвалил, как шубу на себя, другой
Ее копыта гложет; те ж, как братья,
Обняли крепко и друг в друга зубы
Вонзили, как враги!
П а с т у х и
Ух! Страшно, страшно!
С о л д а т
А между тем курьерский колокольчик,
Вот как теперь, и там гремит, и там
Прозвякнет на морозе; отовсюду
Везут известья о победах в Питер
И в обгорелую Москву.
1-й п а с т у х
Э, братцы,
Смотрите, вот и к нам тележка скачет,
И офицер про что-то ямщику
Кричит, ямщик уж держит лошадей;
Не спросят ли о чем нас?
С о л д а т
Помоги
Мне встать: солдату вытянуться надо...
О ф и ц е р
(подъехав)
Огня, ребята, закурить мне трубку!
С о л д а т
В минуту, ваше благородье!
О ф и ц е р
Ба!
Товарищ, как ты здесь?
С о л д а т
К жене и сестрам
Домой тащутся, ваше благородие!
За рану в чистую уволен!
О ф и ц е р
С богом!
Снеси ж к своим хорошее известье:
Мы кончили войну в столице вражьей,
В Париже русские отмстили честно
Пожар московский! Ну, прости, товарищ!
С о л д а т
Прощенья просим, ваше благородье!
Офицер уезжает.
Благословение Господне с нами
Отныне и вовеки буди! Вот как
Господь утешил матушку Россию!
Молитесь, братцы, Божьи чудеса
Не совершаются ль пред нами явно!
<1829>
ИЗОБРЕТЕНИЕ ВАЯНИЯ
(Идиллия)
(Посвящается В. И. Григоровичу)
"В кущу ко мне, пастухи и пастушки, в кущу скорее,
Старцы и жены, годами согбенные, к чуду вас кличу!
Боги благие меня, презренного девой жестокой,
Дивно возвысили! Слабые взоры мои усладились
Светлым небесным виденьем! Персты мои совершили,
Смертные, дело бессмертное! Зов мой услышав, бегите
В кущу ко мне, пастухи и пастушки! В кущу скорее,
Старцы и жены, годами согбенные! К чуду вас кличу!"
Так по холмам и долинам бегал и голосом звонким
Кликал мирно пасущих стада пастухов ионийских
Ликидас юный, из розовой глины творивший искусно
Чаши, амфоры и урны печальные, именем славный,
Пламенным сердцем несчастный! Любовь без раздела -- несчастье!
Ликидас, всеми любимый, был презрен единой пастушкой,
Злою Харитой, которою он безрассудно пленился!
-- Образ Хариты! Харита живая! Харита из глины! -
Разом вскричали вбежавшие в кущу. Крики слилися
В радостный вой, восходящий до неба, и в узкие двери,
Словно река, пастухи потекли, толпа за толпою.
"Други, раздайтесь! -- им Ликидас молвил. -- Так, образ Хариты,
Девы жестокой, вы видите! Боги сей подвиг великий
Мне помогли совершить и глину простую в небесный
Облик одели, но в прочности ей отказали. Раздайтесь,
Други, молю вас! Может иной, в тесноте продираясь,
Вдруг без намеренья ринуться прямо на лик сей и глину
Смять и меня еще в злейшую долю повергнуть! Садитесь,
Крайние, вы же все замолчите, вам чудо скажу я!
Много дней и ночей, томим безнадежной любовью,
Сна не знал я, пищи не брал и дела не делал.
Словно призрак печальный, людей убегая, блуждал я
Вдоль по пустынному брегу морскому; слушал стенанье
Волн и им отвечал неутешным рыданьем. Нынче
Ночью -- как и когда, не припомню -- упал на песок я,
Кто-то плечо мое тронул, и будит меня и приятно
На ухо шепчет: "Ликидас, встань! Подкрепи себя пищей,
В кущу иди и за дело примися! Что сотворишь ты,
Вечной Киприде в дар принеси: уврачует богиня
Сердце недужное!" Взоры я поднял -- напрасно. Поднялся -
Нет никого ни вблизи, ни вдали. Но советы благие
В сердце запали послушное: в кущу иду я и глину
Мну и, мягкий кусок отделивши, на круг повергаю;
Сел я, не зная, что делать; по глыбе послушной без мыслей
Пальцы блуждают, глаза не смотрят за ними, а сердце -
Сердце далеко, на гордость Хариты, несчастное, ропщет!
Вдруг, как лучом неожиданным в бурю, меня поразило
Что-то знакомое, я встрепенулся, и сердце забилось.
Боги! на глине вижу я очерк прямой и чудесный
Лба и носа прекрасной Хариты, дивно похожий!
Вижу: и кудри густые, кругом завиваясь, повисли;
Место для глаз уж назначено, пальцы ж трудятся добраться
В мякоти чудной до уст говорливых! С этого мига
Я не знаю, что было со мною! Пламя, не сердце,
Билось во мне, и не в персях, а в целом разлитое теле,
С темя до ног! И руки мои, и тело, и куща,
Дивно блистая, вертелись! Лишь помню: прекрасный младенец
Стрелкой златою по глине сверкал, предавая то гордость
Светлому лбу, то понятливость взгляду, то роскошь ланитам.
Кончил улыбкой, улыбкой заманчиво-сладкой! Свершилось!
С места восстал я, закрыл рукою глаза, а другою
Кудри свои захватил и подернул: хотел я скорее
Боль почувствовать, все ли живу я, узнать! -- "Совершилось
Смертным бессмертное! -- голос священный внезапно раздался. -
Эрмий, раскуй Промефея! Старец, утешься меж славных
Тен`ей! Небесный огонь не вотще похищен был тобою!
Пользой твое святотатство изгладилось! Ты же, мгновенной,
Бренной красе даровавший бессмертье, взгляни, как потомкам
Поздним твоим представятся боги в нетленном сияньи,
Камень простой искусством твоим оживить в их подобьи,
Смертных красой восхищать и о Зевсе глаголать!"
Где я? Стрела прорезала небо. Олимп предо мною!
Феб-Апполон, это ты, это ты! Тетива еще стонет,
Взор за стрелой еще следует, славой чело и ланиты
Блещут; лишь длань успокоилась, смерть со стрелою пустивши!
Мне ли пред вами стоять, о бессмертные боги! Колени
Гнутся, паду! Тебе я свой лик подношу, Киферея,
Дивно из моря исшедшая в радость бессмертным и смертным!
Слепну! Узрел я Зевса с Горгоной на длани могучей!
Кудри, как полные грозды, венчают главу золотую,
В легком наклоне покрывшую вечный Олимп и всю землю!"
<1829>
К П***
ПРИ ПОСЫЛКЕ ТЕТРАДИ СТИХОВ
Броженье юности унялось,
Остепенился твой поэт,
И вот ему что отстоялось
От прежних дел, от прошлых лет.
Тут все, знакомое субботам,
Когда мы жили жизнью всей
И расходились на шесть дней:
Я -- снова к лени, ты -- к заботам.
1829
* * *
Увижу ль вас когда-нибудь
С моею нежной половиной,
Увижу ль вас когда-нибудь,
О милый свадрик с плоховиной!
1829
ЧЕТЫРЕ ВОЗРАСТА ФАНТАЗИИ
Вместе с няней фантазия тешит игрушкой младенцев,
Даже во сне их уста сладкой улыбкой живит;
Вместе с любовницей юношу мучит, маня непрестанно
В лучший и лучший мир, новой и новой красой;
Мужа степенного лавром иль веткой дубовой прельщает,
Бедному ж старцу она тщетным ничем не блестит!
Нет! на земле опустевшей кажет печальную урну
С прахом потерянных благ, с надписью: в небе найдешь.
1829
* * *
Не осенний частый дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман:
Слезы горькие льет молодец
На свой бархатный кафтан.
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!"
Не тоска, друзья-товарищи,
В грудь запала глубоко,
Дни веселия, дни радости
Отлетели далеко.
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!"
И как русский любит родину,
Так люблю я вспоминать
Дни веселия, дни радости,
Как пришлось мне горевать.
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет;
Пей, пей, тоска пройдет!"
1829
ГРУСТЬ
Счастлив, здоров я! Что ж сердце грустит? Грустит не о прежнем;
Нет! не грядущего страх жмет и волнует его.
Что же? Иль в миг сей родная душа расстается с землею?
Иль мой оплаканный друг вспомнил на небе меня?
1829
МАЛОРОССИЙСКАЯ ПЕСНЯ
Я ль от старого бежала,
В полночь травы собирала,
Травы с росами мешала,
Все о воле чаровала.
Птичке волю, сердцу волю!
Скоро ль буду я вдовою?..
Дайте, дайте погуляю,
Как та рыбка по Дунаю,
Как та рыбка с окунями,
Я, молодка, с молодцами,
Как та рыбка со плотвою,
Я с прилукой-красотою!
1829
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Как у нас ли на кровельке,
Как у нас ли на крашенной,
Собиралися пташечки,
Мелки пташечки, ласточки,
Щебетали, чиликали,
Не собравшихся кликали:
"Вы слетайтесь, не медлите,
В путь-дороженьку пустимся!
Красны дни миновалися,
Вдоволь мы наигралися,
Здесь не ждать же вам гибели
От мороза трескучего!"
Государь ты мой, батюшка,
Государыня матушка!
Меня суженый сватает,
Меня ряженый сватает;
Поспешите, не мешкайте,
Меня поезду выдайте,
С хлебом-солию, с образом,
С красотой проходящею!
Мне не век вековать у вас,
Не сидеть же все девицей
Без любви и без радости
До ворчуньи, до старости.
1829
СЛЕЗЫ ЛЮБВИ
Сладкие слезы первой любви, как роса, вы иссохли!
-- Нет! на бессмертных цветах в светлом раю мы блестим!
1829
УДЕЛ ПОЭТА
Ю н о ш а
Сладко! Еще перечту! О слава тебе, песнопевец!
Дивно-глубокую мысль в звучную ткань ты облек!
В чьих ты, счастливец, роскошных садах надышался весною?