– Ну, слава богу! – ответил он. – Подумаем лучше о себе, нас заждались в отеле.
В такси он завернул мои ноги в свой китель, промокшие туфли усугубляли мое и так плачевное состояние. Вытер носовым платком разводы туши на моих щеках. Ни словом он не попрекнул меня в том, что я бросила его в Нотр-Дам де Пари.
Глава пятнадцатая
Подтверждая и так всем известную интимность наших отношений, я осталась ночевать в его номере. Вадим, к своей радости, отправился спать к девчонкам. Андрей не торопил меня, я была благодарна ему за проявленное благородство – другой на его месте давно бы учинил мне допрос, но рано или поздно отношения придется выяснять, и я решила не мучить его неопределенностью.
– Андрей, я виновата, – я покорно опустила голову. – Хочу сказать, что хорошо помню данное мною слово. И приму любое твое решение.
Он помолчал и, наконец, ответил:
– Слово твое касалось лишь того времени суток, когда ты можешь контролировать свои эмоции. Лучше увидеть своими глазами, чем всю жизнь слушать ночами как ты призываешь его во сне. Но черт, как я завидовал тому, кто мог пробудить в тебе такие чувства.
Я положила свои пальцы на его ладонь и сжала ее.
– Можешь забыть?
Я видела его нарочито равнодушное выражение лица, но знала, что за этим выражением скрывается боль.
– Не знаю. А ты? Ты можешь? – устало спросил он.
– Страница перевернута. Четыре года назад его выдрали из моей жизни, но корни остались. Я считала, что он, как и я продолжает любить. Теперь я знаю, что это не так.
Андрей перебирал мои пальцы в своих ладонях и негромко произнес слова, от которых по моей коже пробежал мороз:
– Наверно нам стоит какое-то время пожить раздельно, меня давно зовут переучиться на Ил-86. Пришло время. Вдали друг от друга мы все осмыслим.
Я слишком энергично закивала головой, чтобы ни дать ему усомниться, в моем смирении принять его вердикт.
– Согласна.
Затем мягко, по-кошачьи, освободила свои пальцы и провела ими по его, уже колючей щеке. Голоском нищенки попросила милостыню:
– Позволь мне сегодня остаться с тобой. Поздно, да и Вадима не вытащить от девчонок.
Андрей облегченно вздохнул – наверное, ожидал моей мольбы о смягчении приговора.
– Хорошо. Хочешь, я лягу на полу? – спросил он.
Боится за свою добродетель? Правильно боится!
– Ради бога, не надо перегибать! Или тебе настолько противно спать на одной простыне со мной? – я притворно возмутилась.
– Я просто спросил, из вежливости, – отступил и поднял ладони вверх.
– Не обижай меня, – попросила я.
– Извини, – он почувствовал себя виновато.
Уже лучше. Чувство вины, пусть и в зачаточном виде, способно подвигнуть мужчину на необдуманные поступки.
Я прошествовала в туалетную комнату. Моя одежда была влажной, и я расправила ее на плечиках в надежде утром снять сухую. Белые махровые халаты, принадлежащие отелю, я спрятала в нише шкафа. Халаты нам ни к чему, могут помешать сценарию соблазнения. Приняла душ, не слишком задерживаясь – утомленный сегодняшним днем Андрей не сможет оказать достойного сопротивления, но вполне может уснуть, дожидаясь меня из ванной.
Я всегда смотрелась трогательно-беззащитной без косметики, и с влажными, гладко расчесанными волосами. По его взгляду я поняла, что мое завернутое в полотенце тело не оставило его равнодушным. Он помнит его наизусть, воображение живо дорисовало части, скрытые белоснежной махровой тканью.
Он встал, отвернулся, когда я укладывалась на свою сторону постели. Тихо щелкнул замком двери ванной комнаты, чем вызвал мою усмешку. В какую броню он оденет себя? Форменный костюм должен быть не смят и свеж. Маек под рубашками Андрей никогда не носил, значит остается преграда в виде спортивных трусов.
Незначительная. Только раззадорит меня. Я потирала ладошки, когда услышала щелчок открываемого замка. Повернулась на бок, задом к Андрею. Его тело опустилось на матрац, повернулось спиной ко мне, и голос Андрея пожелал мне спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Андрей, – ответила я, и ломая негласно установленные правила повернувшись лицом к его спине, прошептала разговаривая сама с собой. – Не стоит спать на левом боку.
Теперь я находилась в выигрышном положении. Беззащитная спина Андрея у меня перед глазами. Я выждала минуту, потом прикоснулась щекой к его теплой коже.
Он вздрогнул. Но промолчал.
Я придвинулась ближе, уже касаясь его спины своею грудью. Ощутила, как его кожа начинает гореть, дыхание участилось. Я опустилась ниже, проведя отвердевшими сосками по его спине, и устроила свои колени под сгибы его. Из-за его двухметрового роста моя левая рука находилась на уровне его бедра, куда я ее и закинула, нечаянно задев возбужденный орган. Андрей простонал, словно от боли:
– Неллиии…
– Не говори ничего, это прощание, позволь мне… – горячо зашептала я, касаясь губами его спины.
Он повернулся на спину и собрался что-то сказать мне, рука приподнялась в жесте, но слова замерли у него на губах, с такой быстротой я устроилась на его бедрах и обхватила ногами. Взяв его врасплох, я не теряла времени даром, задушив слова поцелуем.
Мы занимались любовью, опустошая себя до дна, и никакие тени не мешали нам.
Андрей вдруг проявил дикую фантазию, чем несказанно удивил меня, и я жалела о потерянных годах, когда не давала ему возможности раскрыться, заставляя страдать от ревности и неразделенной любви. Я хотела выпросить у него прощения, но не словами, а сумасшедшими ласками и любовью без устали. Утро застало нас барахтающихся в простынях, на волне очередного оргазма.
Телефонный звонок заставил Андрея подняться.
– Вставайте, сони. Ждем к завтраку, и домой, в Москву! – радостно известила нас Галка.
Андрей опустил трубку и повернулся ко мне.
– Нам пора.
Я села на постели. Что ж, мы знали, что всему приходит конец. Не говоря ни слова, мы оделись, Андрей подождал, пока я приведу себя в порядок, и усталые и притихшие мы спустились к завтраку. Вадим присвистнул:
– Викторова, зачем вывела из строя командира? У вас, что, медовый месяц?
– Нет, у нас первая брачная ночь, – мрачно ответил Андрей.
– Так, так, значит, первая брачная ночь была, а свадьбу мы как-то пропустили! – схватилась за сказанное слово Галка, не поняв настроения Андрея и его злую и для меня обидную шутку.
– Будет и свадьба, – отрезал Андрей.
– Он так шутит, не обращайте внимания, – попросила ребят я.
– Какие странные шутки… – плеснула в огонь Галина, и пристально посмотрела на меня. – На твоем месте я бы обиделась.
– Не обижайся, Нелли, будет так, как ты захочешь. Ведь ты всегда делаешь так, как хочется тебе? – он смотрел мне прямо в глаза.
От направленных на меня взглядов я съежилась.
– Не всегда получается, – тихо сказала я.
– У тебя получилось. Я женюсь на тебе. Ты согласна?
Спасибо, что спросил! Злости не было, была вселенская усталость.
– Так мы не расстаемся? – отчего-то шепотом спросила я.
– Я тебя не отпущу. Мы только вчера познакомились, – громко сказал он и окинул взглядом нашу бригаду.
Вопросов задавать никто не решился.
На протяжении всего полета, я старалась, как можно меньше сталкиваться с ним.
Галка захватила меня у стойки с контейнерами и начала выспрашивать.
– Что между вами произошло? На вас так архитектура подействовала?
– Андрей не в настроении, и только, – я сделала попытку уйти от вопросов.
– И ты позволяешь ему так шутить? Не похоже на тебя.
– Подурачится, и ладно.
– Не тот человек, Андрюха, что бы такими вещами дурачиться! Чего натворила-то?
Я вздохнула – нет, Галка, ничего я тебе не скажу. Нет у меня подруг. Одни приятельницы. Вспомнилась Амалия. Неужели в сорок лет я буду также одинока, как и она?
– Ничего. Немного повздорили, не обращай внимания, – ответила я.
– Заладила.
Обиделась на меня, что не делюсь с ней сокровенным. Ну и ладно. Никто больше не приставал с расспросами.
Мы отчитались за рейс и разъехались по домам. Сидя рядом с Андреем на переднем сиденье его "Тойоты", я искоса поглядывала на него и не находила ничего утешительного – угрюмое, с жесткой складкой губ, лицо, потемневшие (от злости?) глаза. Что же делать-то?
– Не молчи, скажи что-нибудь! – не выдержала я.
– Хочешь назначить дату? – спросил Андрей, и в его глазах полыхнули огни.
Я начала злиться.
– Брось, хватит издеваться надо мной. Я при ребятах не стала, но тебя предупреждаю, шутки кончились.
– Не шучу я, – глаза его оторвались от дороги, и он ожег меня ими. – Ты столько усилий приложила, давая мне понять, что я теряю с твоим уходом, – он снова смотрел вперед и с горькой улыбкой сказал. – И я передумал. Решил вознаградить тебя за старания. Ты не отказалась.
– Теперь я передумала. Надо быть круглой дурой, что бы бросаться головой в омут.
Ты о своих "семейных" проблемах говорить не хотел, зато все мои знаешь наперечет.
Упрекаешь меня. Да, я делаю, как я хочу! А что хочешь ты, до сих пор остается загадкой! От тебя первая жена сбежала, сбегут и остальные. Я не из их числа.
Я сжигала мосты. Андрей слушал мои жестокие слова и не делал шага ни мне навстречу, ни от меня. Наконец, после долгого молчания, он спокойно сказал:
– Напрасно передумала. Я был бы тебе хорошим мужем.
– Откуда мне знать! Отчего у тебя не получилось в первый раз? – настырно спросила я, давая ему понять, что не отстану.
– Хорошо. Я тебе расскажу, когда приедем домой. Прости, я не знаю, как назвать то место, где мы живем вместе, вот и вырвалось…
– Для меня это был дом. Не ерничай, – укорила я.
– Еще раз прошу прощения. История будет длинной, так что потерпи.
– Я не измучена любопытством, могу и потерпеть.
Мы загнали машину в гараж и поднялись в квартиру. С момента, когда мы в последний раз покинули ее, произошло столько событий, что, кажется, это было в прошлой жизни. Я сняла в коридоре испорченные парижскими ливнями туфли и просунула ступни в мои уютные, с веселыми красными помпонами тапочки. Как хорошо!
Вот бы так же легко снять с себя навалившиеся на хрупкие плечи проблемы и успокоиться в объятьях близкого человека, как в домашних тапочках. Но близкий человек сейчас далек, хоть и стоит рядом со мной, вернее возвышаясь надо мной на целых две головы. После того, как мы сняли униформу, я приготовила крепкий кофе и дала Андрею понять, что готова его выслушать.
– Мы познакомились в Университете, я учился на втором курсе, она заканчивала четвертый, – начал Андрей. – Она была чертовски хороша. Я влюбился с первого взгляда, как мальчишка, кем в принципе я и был.
Острое чувство ревности кольнуло меня прямо в сердце. Стало тяжело дышать. Как?
Кого-то он мог любить сильнее? Кто-то мог быть красивее меня? Мой эгоизм и собственнические чувства в отношении Андрея были глубоко задеты его словами.
– Она не замечала меня, мужским вниманием она была наделена сполна, все мужское население университетского общежития, от абитуриентов до выпускников, обивало порог ее комнаты, где она проживала со своими однокурсницами.
– Она не москвичка? Кстати, ты не сказал, как ее зовут.
– Ирина.
Казалось, выговорить имя своей бывшей жены Андрею было очень трудно.
– Ее звали Ириной. Она из Жданова, сейчас этот город называется Мариуполь.
Я прикусила язык, чтобы не спросить, почему он говорит о ней в прошедшем времени.
– Там и сейчас живут ее мать и сестра, – продолжал Андрей. – Мне понадобился год, что бы познакомиться с ней, она была недоступна, как звезда, но имела слабость – была болельщицей баскетбольной команды Университета. Я не выделялся на фоне двухметровых баскетболистов, но был более удачлив. Я приносил команде победы, и она сама подошла ко мне поздравить с очередной. Я не упустил шанс и пригласил ее на свидание. Мы начали встречаться, ей нравилось быть девушкой лидера, она обожала быть в центре внимания, и блеск моих побед изливался на нее. Я был настолько влюблен, что, вопреки здравому смыслу и советам моих друзей, предложил ей выйти за меня замуж, подкрепляя свое предложение кооперативным жильем, купленным для меня моими родителями. Она согласилась. Я ликовал! На нашей комсомольской свадьбе гуляла вся общага, ночевать мы отправились на нашу новую квартиру. Наша семейная жизнь была бурной, проявился ее эгоистичный характер, склонность к авантюризму, и кокетство вселенских масштабов. Я дико ревновал ее ко всем, кто носит брюки, но конец нашей "идиллии", которая продолжалась полтора года, положил не мужчина. Деньги на безбедную жизнь нам давали мои родители, отец был не последний человек в партийном аппарате, и мог позволить сыну учиться на дневном отделении и содержать молодую жену. Но моя супруга начала одеваться в вещи ценою явно превышающие наш семейный бюджет. Она всегда одевалась модно, дорого, но несколько вызывающе, и я думал, что ее семья весьма состоятельна. Но когда на нашу свадьбу не были приглашены ее родственники со словами: "на фиг нищих, сами в лаптищах", я убедился, что средств к существованию, кроме стипендии, у нее быть не может. Откуда же эти заграничные шмотки и немалые карманные деньги, начал я задавать себе вопрос? Мои расспросы ни к чему не привели, а только еще больше все запутали. Она врала мне, что получает переводы от дяди, обожающего свою племянницу, проживающего в Сочи и в летний сезон зарабатывающего огромные деньги на жилье для отдыхающих в частном секторе. Одно упоминание "дяди" было для меня, как красная тряпка для быка. Я начал свое расследование. Очень скоро я выяснил, что не было никакого "дяди", а есть "тетя", шикарная центровая валютная проститутка Эльза, беззаветно любящая мою девочку, до того, что не позволила заниматься ей этим ремеслом, как той хотелось. За щедрые ласки она снабжала ее деньгами и тряпками, поставляющимися известным в этих кругах фарцовщиком Вениамином, ориентирующимся на специфических клиенток.
Когда я накрыл их, моя супруга заявила, что я неотесанная деревенщина, что игры подобного рода не могут вызывать в мужчине иных чувств, кроме возбуждения, и открыто предложила присоединиться к ним. Ее партнерша не испытывала радости от такой перспективы, удивляюсь, как "махровая" лесбиянка могла успешно зарабатывать на этом поприще. Путана-лесбиянка, наверное, это отголосок выбранной профессии, иметь любовника-мужчину все равно, что брать работу на дом.
Я объяснил, может слишком грубо и эмоционально, что для меня это не приемлемо, как в прочем должно быть и для моей жены. Вот в чем выразились наши основные "непримиримые противоречия". Мы развелись. Теперь тебе понятно, почему мне не хочется кричать на всех углах об обстоятельствах моего развода?
– Где она теперь? – я долго ждала, что бы задать этот вопрос.
– Она умерла.
– Как…? – обомлела я, хоть и ожидала подобного.
– Вернее погибла. Я узнал об этом недавно, от ее сестры. Она решила, что мне это необходимо знать. Ее зарезали вместе с Эльзой "при вооруженном нападении с целью ограбления" – так сказано в протоколе. Кто-то посчитал их слишком богатыми.
Криминальная среда. Вот собственно и все. Есть вопросы?
– Мне жаль, – только и могла сказать я.
– Меня или ее? – спросил Андрей.
– Вас, – ответила я.
– Нас давно уже не было. Не о чем жалеть. Если вопросов нет, я прошу тебя не вспоминать об этой истории, – резко сказал Андрей.
– Хорошо… – я была насторожена переменою в голосе Андрея и подняла глаза взглянуть ему в лицо.
В кухне был полумрак, Андрей сидел спиной к слабому вечернему свету, проникающему в окно. Я отстранилась от кухонной стены, на которую опиралась все время печального рассказа Андрея. Мое движение было принято им за попытку пожалеть его, выказать соболезнование, и он отдернулся от меня, как ужаленный.
– Ты, смею надеяться, заметила, что я не отличаюсь сентиментальностью, и все эти сопли с сахаром не производят на меня должного действия, так, что не теряй даром времени.
– Воспользуюсь твоим советом, – я была обижена его неожиданным выпадом на мое проявление внимания. Он ощетинился, и к нему невозможно было пробиться ни словом, ни ласкою. Может, он все еще помнит, как я разрушила его "защиту" в парижском отеле?
– Надеюсь, не выгонишь меня в ночь? – спросила я, в тщетной попытке разглядеть выражение его лица из-за сгущающейся темноты.
– Я не собираюсь выгонять тебя ни ночью, ни днем. Я решительно хочу, что бы мы были вместе, несмотря на твое заявление о том, что ты передумала.
Он, что шутит?!! Отчаявшись разглядеть подобие издевательской улыбки на его лице, я рванулась дотянуться рукою до включателя на противоположной стене. Попытка была пресечена длинными ногами Андрея, в которых я запуталась, и окончательно потеряла равновесие. Ударившись бедром о его колено, я пристроила свое лицо в складках его рубашки, перепачкав помадою его шею, воротник и часть рукава.
– Викторова, я вижу – ты рада, но видит Бог, даже не мог рассчитывать на такое горячее изъявление любви и благодарности!
Он крепко держал меня, прижав к своей груди одной рукой, другой гладил меня по волосам на затылке. Мой нос и рот были зажаты в районе его подмышки, и я развлекалась тем, что напрасно бубнила проклятия в его адрес и пыталась выдернуть голову. Он держал меня и тихо шептал "ну, что ты, я верю, верю", до тех пор, пока я не успокоилась, и начала посапывать, вдыхая приятный мятный запах его дезодоранта. Когда решил, что я окончательно успокоилась, он спросил:
– Не будешь драться?
Я трясла головой и пробубнила, что драться не буду.
– И ругаться, тоже не будешь?
В ответ я изрыгнула: "Хам!" и почувствовала, как окрепла, ослабевшая было хватка.
Я поторопилась:
– Не буду, не буду, клянусь.
– Люблю твои клятвы! Уж если поклялась, то могила! – хохотнул Андрей, отпустил меня из заточения, но не со своих колен. Он поправил пряди моих волос прилипших к покрасневшему лицу, нашел соскочившие тапочки и надел на мои ноги, перепутав, правый с левым, причем помпоны накренились в разные стороны и стали походить на клоунские. Мы рассмеялись.
– Кстати о клятвах… – он был настроен расставить все точки над i. – Я не шутил, когда сказал, что будет свадьба, можешь готовить список, в чем мы поклянемся друг другу перед богом. Лично высеку каждую букву на граните и установлю в нашей спальне, так что особое внимание обрати на клятвы в любви и верности. Ну, уж если преступишь,…водружу на твоей могилке, вместо памятника.
– Это, как я понимаю, твое предложение руки и сердца? Мрачновато. Да и перспектива оказаться придавленной гранитною плитою с нарушенными клятвами… – и встрепенувшись, спросила. – А судьи кто? Кто будет решать, преступил ли ответчик клятвы? Не ты ли божественный?
– Я, – заявил с хитрой улыбкой он. – Пощады не будет.
– А вдруг ты, солнцеподобный, нарушишь собственную клятву, подписанную кровью?
Андрей забарабанил пальцами по столешнице, на лбу пролегла морщина, он явно прокручивал варианты, при которых подобное было бы возможно. Наконец, стукнув ладонью по лакированной плоскости, категорично заявил:
– Этого просто не может быть!
– В жизни все возможно, – сказала я. – Предлагаю, оставить все как есть. Мы будем жить вместе, без свадеб и клятв, мне вполне нравиться дизайн нашей спальни и без надгробных памятников.
– Уходишь от ответственности, – Андрей резко оборвал мои "предложения". – Оставляешь себе лазейку, мол, клятв не давала, я тебе никто и ты мне никто…
Хватит! И даже не спорь и не выдумывай оправданий! Или мы друг для друга все… или ничего! Выбирай!
– Прошу тебя, прислушайся ко мне, не руби с плеча, Андрюшенька… – я вложила в эти слова все убеждение, на которое была способна в этот момент.
Андрей протянул мне правую руку, левую положил на сердце.
– Берешь? – спросил он.
Он смотрел мне прямо в глаза и ждал. Я икнула, судорожно глотнула воздух, словно перед тем, как нырнуть, мысленно попрощалась со своей свободой и взяла его руку.
Я почувствовала, как он облегченно вдохнул, на все это время он затаил дыхание, чтобы ни пропустить и малейшее сомнение в моих глазах. Распрямил плечи, будто скинул тяжелый груз. Я взяла его левую руку, до сих пор прижатую к области сердца:
– И эту я забираю тоже, мне она необходима.
Улыбка Андрея затмила все мои вздохи по свободной жизни. Нужна ли она мне, эта свобода? В конце концов, когда он будет уверен, что я никуда от него не денусь, он не будет ершиться, и маленький глоток свежего воздуха я сумею себе выцыганить.
Как говорит моя заклятая подруга Аллочка: "Ночная кукушка всех перекукует".
Эпилог 12.09.1991
Любовь. За свою жизнь человек испытывает это чувство не единожды, и, слава Богу!
Как непросто вызвать его, сохранить и достойно проститься с ним, если судьбе будет угодно разлучить возлюбленных. Я безумно благодарна Андрею, что он не дал мне замкнуться и скатиться к вечному плачу о своей искалеченной любви. О своем Тиле. Я люблю Андрея зрелою, осознанною любовью, без всяких выгод и корыстей, без хитроумных планов и затей.
На нашей свадьбе было весело и шумно. Янкевич был приглашен тамадою и, безусловно, справился с этой ролью, я даже посоветовала ему зарабатывать этим на жизнь.
– Нуждаться не будешь, Борис Насонович!
– Я и так не нуждаюсь, тем более на кого я своих баб оставлю? Без меня кривая рождаемости на нашей фабричке поползет вниз, я, как патриот, не могу этого допустить. Короче, я решил устроить демографический взрыв на отдельно взятом предприятии. Опять же, являясь цветом нашего генофонда, я намереваюсь улучшить качества нации, – и, взяв меня за руку, наставительно, что бы я запомнила, сказал. – Россиянин будущего будет моим потомком, Неле!
– Россиянин будущего?! Не забывай Боренька, ты же все-таки еврей, – попыталась вразумить я зарвавшегося Бориса.
– Так я и говорю, улучшать буду. Будут проблемы по "этой" части, звони, – смеялся Янкевич, хлопая меня по спине, отчего сотрясались все белые цветы венка моей фаты, и я подумала, что они расстанутся со своими лепестками, если наш тамада еще раз пожелает нам "детишек побольше" и закрепит свои пожелания ободряющим хлопком.
Моя сестра Валерия привезла на нашу свадьбу своего приятеля и однокурсника Алексея, он на год старше Лерки, характер у него замечательно-неконфликтный, так что наша Лерка крутит им как хочет. Она оканчивает Ленинградский Университет, и маменька с папенькой не дождутся, когда Лерка вернется домой. За неимением объекта, о котором необходимо проявлять заботу, маменька является горячим поклонником пожеланий высказанных Янкевичем, и каждый день спрашивает меня по телефону, не станет ли она бабушкой. Папенька продолжает играть на своем басу и ему, взнузданному незанятой маменькой, приходится умереннее принимать горячительные напитки, недавно он жаловался мне, что творческий процесс без употребления "беленькой" становится менее продуктивным.
Наша бригада преподнесла нам прекрасный подарок, поездку в город влюбленных Венецию, где мы в полной мере ощутили разницу между Москвой перестроечного времени и старым, прекрасным и очень романтичным городом. Мы гуляли по узким улочкам, вдыхали тинный запах каналов, рассматривали потемневшие от воды стены дворцов и церквей, и, задернув шторы, до полного изнеможения занимались любовью в полумраке нашего номера в маленькой гостинице, выходящей окнами на мост Риальто. Во время нашей прогулки на гондоле вдоль Канале Гранде я произнесла слова, которые от меня так долго ждал мой муж, и которые вполне могут заменить все клятвы:
– Я самая счастливая женщина на свете! Я люблю тебя! Навсегда.
Зная цену моим словам и моему упорному характеру, мой супруг может быть уверен, что я никогда не устану и не пожалею сил на то, что бы сделать его таким же счастливым.
Я вспомнила предсказания китайского печенья, разломленного мною в московском ресторане "Пекин" двадцать третьего июля 1987 года. "Разочарование в людях", окружающих меня в то время, исполнилось в точности. Я так и не простила Аллочке несдержанность в словах и то, что она отвернулась от меня в самый ужасный момент моей жизни, несмотря на ее попытки пойти на сближение, после оглашения нашей с Андреем помолвки. Разочарование в любимом человеке, выбравшем более легкий путь и жизнь с нелюбимой женщиной, взамен веры, надежды и любви. Мишель, "друг", познакомивший меня с человеческим коварством и опрокинувший мои представления о мужской дружбе. "Дорогой находкой", предсказанной ему, я считаю беднягу Анри, перипетии жизни которого теперь зависят от Мишеля. Я думала, чтобы случилось со всеми нами, если бы Анри не направили в Москву? Он никогда бы не попал под опеку Мишеля, и жизнь его приняла бы совсем другой поворот. Какими бы сложились мои отношения с Мишелем? Может быть, они были бы романтическими? Избавленный от соперничества и ревности, он бы проявил свои лучшие качества и покорил мое сердце? Еще два человека, попавших в мясорубку судьбы – Янис, не сумевший понять и простить и не дающий остыть своей обиде многие годы, и Амалия, постаравшаяся увернуться от удара, да только от предопределенной свыше участи не укрыться.
Все это в прошлом. Боль и горечь от обид и разочарований прошла. Рядом со мной любимый человек, которому, без ложной скромности, я могу доверить все.
Отчего же, когда поет Эдит Пиаф, сердце мое начинает вторить: "Падам, падам, падам…"?
2005г.
В такси он завернул мои ноги в свой китель, промокшие туфли усугубляли мое и так плачевное состояние. Вытер носовым платком разводы туши на моих щеках. Ни словом он не попрекнул меня в том, что я бросила его в Нотр-Дам де Пари.
Глава пятнадцатая
Подтверждая и так всем известную интимность наших отношений, я осталась ночевать в его номере. Вадим, к своей радости, отправился спать к девчонкам. Андрей не торопил меня, я была благодарна ему за проявленное благородство – другой на его месте давно бы учинил мне допрос, но рано или поздно отношения придется выяснять, и я решила не мучить его неопределенностью.
– Андрей, я виновата, – я покорно опустила голову. – Хочу сказать, что хорошо помню данное мною слово. И приму любое твое решение.
Он помолчал и, наконец, ответил:
– Слово твое касалось лишь того времени суток, когда ты можешь контролировать свои эмоции. Лучше увидеть своими глазами, чем всю жизнь слушать ночами как ты призываешь его во сне. Но черт, как я завидовал тому, кто мог пробудить в тебе такие чувства.
Я положила свои пальцы на его ладонь и сжала ее.
– Можешь забыть?
Я видела его нарочито равнодушное выражение лица, но знала, что за этим выражением скрывается боль.
– Не знаю. А ты? Ты можешь? – устало спросил он.
– Страница перевернута. Четыре года назад его выдрали из моей жизни, но корни остались. Я считала, что он, как и я продолжает любить. Теперь я знаю, что это не так.
Андрей перебирал мои пальцы в своих ладонях и негромко произнес слова, от которых по моей коже пробежал мороз:
– Наверно нам стоит какое-то время пожить раздельно, меня давно зовут переучиться на Ил-86. Пришло время. Вдали друг от друга мы все осмыслим.
Я слишком энергично закивала головой, чтобы ни дать ему усомниться, в моем смирении принять его вердикт.
– Согласна.
Затем мягко, по-кошачьи, освободила свои пальцы и провела ими по его, уже колючей щеке. Голоском нищенки попросила милостыню:
– Позволь мне сегодня остаться с тобой. Поздно, да и Вадима не вытащить от девчонок.
Андрей облегченно вздохнул – наверное, ожидал моей мольбы о смягчении приговора.
– Хорошо. Хочешь, я лягу на полу? – спросил он.
Боится за свою добродетель? Правильно боится!
– Ради бога, не надо перегибать! Или тебе настолько противно спать на одной простыне со мной? – я притворно возмутилась.
– Я просто спросил, из вежливости, – отступил и поднял ладони вверх.
– Не обижай меня, – попросила я.
– Извини, – он почувствовал себя виновато.
Уже лучше. Чувство вины, пусть и в зачаточном виде, способно подвигнуть мужчину на необдуманные поступки.
Я прошествовала в туалетную комнату. Моя одежда была влажной, и я расправила ее на плечиках в надежде утром снять сухую. Белые махровые халаты, принадлежащие отелю, я спрятала в нише шкафа. Халаты нам ни к чему, могут помешать сценарию соблазнения. Приняла душ, не слишком задерживаясь – утомленный сегодняшним днем Андрей не сможет оказать достойного сопротивления, но вполне может уснуть, дожидаясь меня из ванной.
Я всегда смотрелась трогательно-беззащитной без косметики, и с влажными, гладко расчесанными волосами. По его взгляду я поняла, что мое завернутое в полотенце тело не оставило его равнодушным. Он помнит его наизусть, воображение живо дорисовало части, скрытые белоснежной махровой тканью.
Он встал, отвернулся, когда я укладывалась на свою сторону постели. Тихо щелкнул замком двери ванной комнаты, чем вызвал мою усмешку. В какую броню он оденет себя? Форменный костюм должен быть не смят и свеж. Маек под рубашками Андрей никогда не носил, значит остается преграда в виде спортивных трусов.
Незначительная. Только раззадорит меня. Я потирала ладошки, когда услышала щелчок открываемого замка. Повернулась на бок, задом к Андрею. Его тело опустилось на матрац, повернулось спиной ко мне, и голос Андрея пожелал мне спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Андрей, – ответила я, и ломая негласно установленные правила повернувшись лицом к его спине, прошептала разговаривая сама с собой. – Не стоит спать на левом боку.
Теперь я находилась в выигрышном положении. Беззащитная спина Андрея у меня перед глазами. Я выждала минуту, потом прикоснулась щекой к его теплой коже.
Он вздрогнул. Но промолчал.
Я придвинулась ближе, уже касаясь его спины своею грудью. Ощутила, как его кожа начинает гореть, дыхание участилось. Я опустилась ниже, проведя отвердевшими сосками по его спине, и устроила свои колени под сгибы его. Из-за его двухметрового роста моя левая рука находилась на уровне его бедра, куда я ее и закинула, нечаянно задев возбужденный орган. Андрей простонал, словно от боли:
– Неллиии…
– Не говори ничего, это прощание, позволь мне… – горячо зашептала я, касаясь губами его спины.
Он повернулся на спину и собрался что-то сказать мне, рука приподнялась в жесте, но слова замерли у него на губах, с такой быстротой я устроилась на его бедрах и обхватила ногами. Взяв его врасплох, я не теряла времени даром, задушив слова поцелуем.
Мы занимались любовью, опустошая себя до дна, и никакие тени не мешали нам.
Андрей вдруг проявил дикую фантазию, чем несказанно удивил меня, и я жалела о потерянных годах, когда не давала ему возможности раскрыться, заставляя страдать от ревности и неразделенной любви. Я хотела выпросить у него прощения, но не словами, а сумасшедшими ласками и любовью без устали. Утро застало нас барахтающихся в простынях, на волне очередного оргазма.
Телефонный звонок заставил Андрея подняться.
– Вставайте, сони. Ждем к завтраку, и домой, в Москву! – радостно известила нас Галка.
Андрей опустил трубку и повернулся ко мне.
– Нам пора.
Я села на постели. Что ж, мы знали, что всему приходит конец. Не говоря ни слова, мы оделись, Андрей подождал, пока я приведу себя в порядок, и усталые и притихшие мы спустились к завтраку. Вадим присвистнул:
– Викторова, зачем вывела из строя командира? У вас, что, медовый месяц?
– Нет, у нас первая брачная ночь, – мрачно ответил Андрей.
– Так, так, значит, первая брачная ночь была, а свадьбу мы как-то пропустили! – схватилась за сказанное слово Галка, не поняв настроения Андрея и его злую и для меня обидную шутку.
– Будет и свадьба, – отрезал Андрей.
– Он так шутит, не обращайте внимания, – попросила ребят я.
– Какие странные шутки… – плеснула в огонь Галина, и пристально посмотрела на меня. – На твоем месте я бы обиделась.
– Не обижайся, Нелли, будет так, как ты захочешь. Ведь ты всегда делаешь так, как хочется тебе? – он смотрел мне прямо в глаза.
От направленных на меня взглядов я съежилась.
– Не всегда получается, – тихо сказала я.
– У тебя получилось. Я женюсь на тебе. Ты согласна?
Спасибо, что спросил! Злости не было, была вселенская усталость.
– Так мы не расстаемся? – отчего-то шепотом спросила я.
– Я тебя не отпущу. Мы только вчера познакомились, – громко сказал он и окинул взглядом нашу бригаду.
Вопросов задавать никто не решился.
На протяжении всего полета, я старалась, как можно меньше сталкиваться с ним.
Галка захватила меня у стойки с контейнерами и начала выспрашивать.
– Что между вами произошло? На вас так архитектура подействовала?
– Андрей не в настроении, и только, – я сделала попытку уйти от вопросов.
– И ты позволяешь ему так шутить? Не похоже на тебя.
– Подурачится, и ладно.
– Не тот человек, Андрюха, что бы такими вещами дурачиться! Чего натворила-то?
Я вздохнула – нет, Галка, ничего я тебе не скажу. Нет у меня подруг. Одни приятельницы. Вспомнилась Амалия. Неужели в сорок лет я буду также одинока, как и она?
– Ничего. Немного повздорили, не обращай внимания, – ответила я.
– Заладила.
Обиделась на меня, что не делюсь с ней сокровенным. Ну и ладно. Никто больше не приставал с расспросами.
Мы отчитались за рейс и разъехались по домам. Сидя рядом с Андреем на переднем сиденье его "Тойоты", я искоса поглядывала на него и не находила ничего утешительного – угрюмое, с жесткой складкой губ, лицо, потемневшие (от злости?) глаза. Что же делать-то?
– Не молчи, скажи что-нибудь! – не выдержала я.
– Хочешь назначить дату? – спросил Андрей, и в его глазах полыхнули огни.
Я начала злиться.
– Брось, хватит издеваться надо мной. Я при ребятах не стала, но тебя предупреждаю, шутки кончились.
– Не шучу я, – глаза его оторвались от дороги, и он ожег меня ими. – Ты столько усилий приложила, давая мне понять, что я теряю с твоим уходом, – он снова смотрел вперед и с горькой улыбкой сказал. – И я передумал. Решил вознаградить тебя за старания. Ты не отказалась.
– Теперь я передумала. Надо быть круглой дурой, что бы бросаться головой в омут.
Ты о своих "семейных" проблемах говорить не хотел, зато все мои знаешь наперечет.
Упрекаешь меня. Да, я делаю, как я хочу! А что хочешь ты, до сих пор остается загадкой! От тебя первая жена сбежала, сбегут и остальные. Я не из их числа.
Я сжигала мосты. Андрей слушал мои жестокие слова и не делал шага ни мне навстречу, ни от меня. Наконец, после долгого молчания, он спокойно сказал:
– Напрасно передумала. Я был бы тебе хорошим мужем.
– Откуда мне знать! Отчего у тебя не получилось в первый раз? – настырно спросила я, давая ему понять, что не отстану.
– Хорошо. Я тебе расскажу, когда приедем домой. Прости, я не знаю, как назвать то место, где мы живем вместе, вот и вырвалось…
– Для меня это был дом. Не ерничай, – укорила я.
– Еще раз прошу прощения. История будет длинной, так что потерпи.
– Я не измучена любопытством, могу и потерпеть.
Мы загнали машину в гараж и поднялись в квартиру. С момента, когда мы в последний раз покинули ее, произошло столько событий, что, кажется, это было в прошлой жизни. Я сняла в коридоре испорченные парижскими ливнями туфли и просунула ступни в мои уютные, с веселыми красными помпонами тапочки. Как хорошо!
Вот бы так же легко снять с себя навалившиеся на хрупкие плечи проблемы и успокоиться в объятьях близкого человека, как в домашних тапочках. Но близкий человек сейчас далек, хоть и стоит рядом со мной, вернее возвышаясь надо мной на целых две головы. После того, как мы сняли униформу, я приготовила крепкий кофе и дала Андрею понять, что готова его выслушать.
– Мы познакомились в Университете, я учился на втором курсе, она заканчивала четвертый, – начал Андрей. – Она была чертовски хороша. Я влюбился с первого взгляда, как мальчишка, кем в принципе я и был.
Острое чувство ревности кольнуло меня прямо в сердце. Стало тяжело дышать. Как?
Кого-то он мог любить сильнее? Кто-то мог быть красивее меня? Мой эгоизм и собственнические чувства в отношении Андрея были глубоко задеты его словами.
– Она не замечала меня, мужским вниманием она была наделена сполна, все мужское население университетского общежития, от абитуриентов до выпускников, обивало порог ее комнаты, где она проживала со своими однокурсницами.
– Она не москвичка? Кстати, ты не сказал, как ее зовут.
– Ирина.
Казалось, выговорить имя своей бывшей жены Андрею было очень трудно.
– Ее звали Ириной. Она из Жданова, сейчас этот город называется Мариуполь.
Я прикусила язык, чтобы не спросить, почему он говорит о ней в прошедшем времени.
– Там и сейчас живут ее мать и сестра, – продолжал Андрей. – Мне понадобился год, что бы познакомиться с ней, она была недоступна, как звезда, но имела слабость – была болельщицей баскетбольной команды Университета. Я не выделялся на фоне двухметровых баскетболистов, но был более удачлив. Я приносил команде победы, и она сама подошла ко мне поздравить с очередной. Я не упустил шанс и пригласил ее на свидание. Мы начали встречаться, ей нравилось быть девушкой лидера, она обожала быть в центре внимания, и блеск моих побед изливался на нее. Я был настолько влюблен, что, вопреки здравому смыслу и советам моих друзей, предложил ей выйти за меня замуж, подкрепляя свое предложение кооперативным жильем, купленным для меня моими родителями. Она согласилась. Я ликовал! На нашей комсомольской свадьбе гуляла вся общага, ночевать мы отправились на нашу новую квартиру. Наша семейная жизнь была бурной, проявился ее эгоистичный характер, склонность к авантюризму, и кокетство вселенских масштабов. Я дико ревновал ее ко всем, кто носит брюки, но конец нашей "идиллии", которая продолжалась полтора года, положил не мужчина. Деньги на безбедную жизнь нам давали мои родители, отец был не последний человек в партийном аппарате, и мог позволить сыну учиться на дневном отделении и содержать молодую жену. Но моя супруга начала одеваться в вещи ценою явно превышающие наш семейный бюджет. Она всегда одевалась модно, дорого, но несколько вызывающе, и я думал, что ее семья весьма состоятельна. Но когда на нашу свадьбу не были приглашены ее родственники со словами: "на фиг нищих, сами в лаптищах", я убедился, что средств к существованию, кроме стипендии, у нее быть не может. Откуда же эти заграничные шмотки и немалые карманные деньги, начал я задавать себе вопрос? Мои расспросы ни к чему не привели, а только еще больше все запутали. Она врала мне, что получает переводы от дяди, обожающего свою племянницу, проживающего в Сочи и в летний сезон зарабатывающего огромные деньги на жилье для отдыхающих в частном секторе. Одно упоминание "дяди" было для меня, как красная тряпка для быка. Я начал свое расследование. Очень скоро я выяснил, что не было никакого "дяди", а есть "тетя", шикарная центровая валютная проститутка Эльза, беззаветно любящая мою девочку, до того, что не позволила заниматься ей этим ремеслом, как той хотелось. За щедрые ласки она снабжала ее деньгами и тряпками, поставляющимися известным в этих кругах фарцовщиком Вениамином, ориентирующимся на специфических клиенток.
Когда я накрыл их, моя супруга заявила, что я неотесанная деревенщина, что игры подобного рода не могут вызывать в мужчине иных чувств, кроме возбуждения, и открыто предложила присоединиться к ним. Ее партнерша не испытывала радости от такой перспективы, удивляюсь, как "махровая" лесбиянка могла успешно зарабатывать на этом поприще. Путана-лесбиянка, наверное, это отголосок выбранной профессии, иметь любовника-мужчину все равно, что брать работу на дом.
Я объяснил, может слишком грубо и эмоционально, что для меня это не приемлемо, как в прочем должно быть и для моей жены. Вот в чем выразились наши основные "непримиримые противоречия". Мы развелись. Теперь тебе понятно, почему мне не хочется кричать на всех углах об обстоятельствах моего развода?
– Где она теперь? – я долго ждала, что бы задать этот вопрос.
– Она умерла.
– Как…? – обомлела я, хоть и ожидала подобного.
– Вернее погибла. Я узнал об этом недавно, от ее сестры. Она решила, что мне это необходимо знать. Ее зарезали вместе с Эльзой "при вооруженном нападении с целью ограбления" – так сказано в протоколе. Кто-то посчитал их слишком богатыми.
Криминальная среда. Вот собственно и все. Есть вопросы?
– Мне жаль, – только и могла сказать я.
– Меня или ее? – спросил Андрей.
– Вас, – ответила я.
– Нас давно уже не было. Не о чем жалеть. Если вопросов нет, я прошу тебя не вспоминать об этой истории, – резко сказал Андрей.
– Хорошо… – я была насторожена переменою в голосе Андрея и подняла глаза взглянуть ему в лицо.
В кухне был полумрак, Андрей сидел спиной к слабому вечернему свету, проникающему в окно. Я отстранилась от кухонной стены, на которую опиралась все время печального рассказа Андрея. Мое движение было принято им за попытку пожалеть его, выказать соболезнование, и он отдернулся от меня, как ужаленный.
– Ты, смею надеяться, заметила, что я не отличаюсь сентиментальностью, и все эти сопли с сахаром не производят на меня должного действия, так, что не теряй даром времени.
– Воспользуюсь твоим советом, – я была обижена его неожиданным выпадом на мое проявление внимания. Он ощетинился, и к нему невозможно было пробиться ни словом, ни ласкою. Может, он все еще помнит, как я разрушила его "защиту" в парижском отеле?
– Надеюсь, не выгонишь меня в ночь? – спросила я, в тщетной попытке разглядеть выражение его лица из-за сгущающейся темноты.
– Я не собираюсь выгонять тебя ни ночью, ни днем. Я решительно хочу, что бы мы были вместе, несмотря на твое заявление о том, что ты передумала.
Он, что шутит?!! Отчаявшись разглядеть подобие издевательской улыбки на его лице, я рванулась дотянуться рукою до включателя на противоположной стене. Попытка была пресечена длинными ногами Андрея, в которых я запуталась, и окончательно потеряла равновесие. Ударившись бедром о его колено, я пристроила свое лицо в складках его рубашки, перепачкав помадою его шею, воротник и часть рукава.
– Викторова, я вижу – ты рада, но видит Бог, даже не мог рассчитывать на такое горячее изъявление любви и благодарности!
Он крепко держал меня, прижав к своей груди одной рукой, другой гладил меня по волосам на затылке. Мой нос и рот были зажаты в районе его подмышки, и я развлекалась тем, что напрасно бубнила проклятия в его адрес и пыталась выдернуть голову. Он держал меня и тихо шептал "ну, что ты, я верю, верю", до тех пор, пока я не успокоилась, и начала посапывать, вдыхая приятный мятный запах его дезодоранта. Когда решил, что я окончательно успокоилась, он спросил:
– Не будешь драться?
Я трясла головой и пробубнила, что драться не буду.
– И ругаться, тоже не будешь?
В ответ я изрыгнула: "Хам!" и почувствовала, как окрепла, ослабевшая было хватка.
Я поторопилась:
– Не буду, не буду, клянусь.
– Люблю твои клятвы! Уж если поклялась, то могила! – хохотнул Андрей, отпустил меня из заточения, но не со своих колен. Он поправил пряди моих волос прилипших к покрасневшему лицу, нашел соскочившие тапочки и надел на мои ноги, перепутав, правый с левым, причем помпоны накренились в разные стороны и стали походить на клоунские. Мы рассмеялись.
– Кстати о клятвах… – он был настроен расставить все точки над i. – Я не шутил, когда сказал, что будет свадьба, можешь готовить список, в чем мы поклянемся друг другу перед богом. Лично высеку каждую букву на граните и установлю в нашей спальне, так что особое внимание обрати на клятвы в любви и верности. Ну, уж если преступишь,…водружу на твоей могилке, вместо памятника.
– Это, как я понимаю, твое предложение руки и сердца? Мрачновато. Да и перспектива оказаться придавленной гранитною плитою с нарушенными клятвами… – и встрепенувшись, спросила. – А судьи кто? Кто будет решать, преступил ли ответчик клятвы? Не ты ли божественный?
– Я, – заявил с хитрой улыбкой он. – Пощады не будет.
– А вдруг ты, солнцеподобный, нарушишь собственную клятву, подписанную кровью?
Андрей забарабанил пальцами по столешнице, на лбу пролегла морщина, он явно прокручивал варианты, при которых подобное было бы возможно. Наконец, стукнув ладонью по лакированной плоскости, категорично заявил:
– Этого просто не может быть!
– В жизни все возможно, – сказала я. – Предлагаю, оставить все как есть. Мы будем жить вместе, без свадеб и клятв, мне вполне нравиться дизайн нашей спальни и без надгробных памятников.
– Уходишь от ответственности, – Андрей резко оборвал мои "предложения". – Оставляешь себе лазейку, мол, клятв не давала, я тебе никто и ты мне никто…
Хватит! И даже не спорь и не выдумывай оправданий! Или мы друг для друга все… или ничего! Выбирай!
– Прошу тебя, прислушайся ко мне, не руби с плеча, Андрюшенька… – я вложила в эти слова все убеждение, на которое была способна в этот момент.
Андрей протянул мне правую руку, левую положил на сердце.
– Берешь? – спросил он.
Он смотрел мне прямо в глаза и ждал. Я икнула, судорожно глотнула воздух, словно перед тем, как нырнуть, мысленно попрощалась со своей свободой и взяла его руку.
Я почувствовала, как он облегченно вдохнул, на все это время он затаил дыхание, чтобы ни пропустить и малейшее сомнение в моих глазах. Распрямил плечи, будто скинул тяжелый груз. Я взяла его левую руку, до сих пор прижатую к области сердца:
– И эту я забираю тоже, мне она необходима.
Улыбка Андрея затмила все мои вздохи по свободной жизни. Нужна ли она мне, эта свобода? В конце концов, когда он будет уверен, что я никуда от него не денусь, он не будет ершиться, и маленький глоток свежего воздуха я сумею себе выцыганить.
Как говорит моя заклятая подруга Аллочка: "Ночная кукушка всех перекукует".
Эпилог 12.09.1991
Любовь. За свою жизнь человек испытывает это чувство не единожды, и, слава Богу!
Как непросто вызвать его, сохранить и достойно проститься с ним, если судьбе будет угодно разлучить возлюбленных. Я безумно благодарна Андрею, что он не дал мне замкнуться и скатиться к вечному плачу о своей искалеченной любви. О своем Тиле. Я люблю Андрея зрелою, осознанною любовью, без всяких выгод и корыстей, без хитроумных планов и затей.
На нашей свадьбе было весело и шумно. Янкевич был приглашен тамадою и, безусловно, справился с этой ролью, я даже посоветовала ему зарабатывать этим на жизнь.
– Нуждаться не будешь, Борис Насонович!
– Я и так не нуждаюсь, тем более на кого я своих баб оставлю? Без меня кривая рождаемости на нашей фабричке поползет вниз, я, как патриот, не могу этого допустить. Короче, я решил устроить демографический взрыв на отдельно взятом предприятии. Опять же, являясь цветом нашего генофонда, я намереваюсь улучшить качества нации, – и, взяв меня за руку, наставительно, что бы я запомнила, сказал. – Россиянин будущего будет моим потомком, Неле!
– Россиянин будущего?! Не забывай Боренька, ты же все-таки еврей, – попыталась вразумить я зарвавшегося Бориса.
– Так я и говорю, улучшать буду. Будут проблемы по "этой" части, звони, – смеялся Янкевич, хлопая меня по спине, отчего сотрясались все белые цветы венка моей фаты, и я подумала, что они расстанутся со своими лепестками, если наш тамада еще раз пожелает нам "детишек побольше" и закрепит свои пожелания ободряющим хлопком.
Моя сестра Валерия привезла на нашу свадьбу своего приятеля и однокурсника Алексея, он на год старше Лерки, характер у него замечательно-неконфликтный, так что наша Лерка крутит им как хочет. Она оканчивает Ленинградский Университет, и маменька с папенькой не дождутся, когда Лерка вернется домой. За неимением объекта, о котором необходимо проявлять заботу, маменька является горячим поклонником пожеланий высказанных Янкевичем, и каждый день спрашивает меня по телефону, не станет ли она бабушкой. Папенька продолжает играть на своем басу и ему, взнузданному незанятой маменькой, приходится умереннее принимать горячительные напитки, недавно он жаловался мне, что творческий процесс без употребления "беленькой" становится менее продуктивным.
Наша бригада преподнесла нам прекрасный подарок, поездку в город влюбленных Венецию, где мы в полной мере ощутили разницу между Москвой перестроечного времени и старым, прекрасным и очень романтичным городом. Мы гуляли по узким улочкам, вдыхали тинный запах каналов, рассматривали потемневшие от воды стены дворцов и церквей, и, задернув шторы, до полного изнеможения занимались любовью в полумраке нашего номера в маленькой гостинице, выходящей окнами на мост Риальто. Во время нашей прогулки на гондоле вдоль Канале Гранде я произнесла слова, которые от меня так долго ждал мой муж, и которые вполне могут заменить все клятвы:
– Я самая счастливая женщина на свете! Я люблю тебя! Навсегда.
Зная цену моим словам и моему упорному характеру, мой супруг может быть уверен, что я никогда не устану и не пожалею сил на то, что бы сделать его таким же счастливым.
Я вспомнила предсказания китайского печенья, разломленного мною в московском ресторане "Пекин" двадцать третьего июля 1987 года. "Разочарование в людях", окружающих меня в то время, исполнилось в точности. Я так и не простила Аллочке несдержанность в словах и то, что она отвернулась от меня в самый ужасный момент моей жизни, несмотря на ее попытки пойти на сближение, после оглашения нашей с Андреем помолвки. Разочарование в любимом человеке, выбравшем более легкий путь и жизнь с нелюбимой женщиной, взамен веры, надежды и любви. Мишель, "друг", познакомивший меня с человеческим коварством и опрокинувший мои представления о мужской дружбе. "Дорогой находкой", предсказанной ему, я считаю беднягу Анри, перипетии жизни которого теперь зависят от Мишеля. Я думала, чтобы случилось со всеми нами, если бы Анри не направили в Москву? Он никогда бы не попал под опеку Мишеля, и жизнь его приняла бы совсем другой поворот. Какими бы сложились мои отношения с Мишелем? Может быть, они были бы романтическими? Избавленный от соперничества и ревности, он бы проявил свои лучшие качества и покорил мое сердце? Еще два человека, попавших в мясорубку судьбы – Янис, не сумевший понять и простить и не дающий остыть своей обиде многие годы, и Амалия, постаравшаяся увернуться от удара, да только от предопределенной свыше участи не укрыться.
Все это в прошлом. Боль и горечь от обид и разочарований прошла. Рядом со мной любимый человек, которому, без ложной скромности, я могу доверить все.
Отчего же, когда поет Эдит Пиаф, сердце мое начинает вторить: "Падам, падам, падам…"?
2005г.