Демина Нина. Приключения Аллы Парамоновой, журналистки и девицы на выданье

   – Ага, массовик-затейник, – захохотал Костя. – Поехали, я тебе мороженое куплю.
   Любишь мороженое?
   Мне безумно захотелось мороженого, чтобы в вафельном рожке, и с клубничным джемом, а сверху крошка шоколадная…
   – Поедем, чего ж не поехать, я волны морские люблю, – продекламировала я.
   – Чего? – вытаращил глаза герой-любовник.
   – Из песни это, – пояснила я, садясь в машину, – 'Поедем, красотка, кататься'.
   – Ааа… Чудная ты, Долли, вроде простая, а как скажешь чего, – сказал он, выезжая на проспект, а я оглянулась – в заднем стекле отражались огни бульвара и дома, где старый поэт сочинял стихи о белых гольфах, аккомпанируя себе на породистом рояле.
   По дороге Константин купил обещанное мороженое, и я, надкусывая холодную сливочную шапку, таяла под нежным взглядом.
   – Посидим где-нибудь, а? Куда ты хочешь? – спросил он, внимательно наблюдая, как я слизывала стекающий клубничный ручеек со своих пальцев.
   – В Барилоче, – брякнула я из вредности.
   – Это клуб? – оживился он. – Что-то я о нем не слышал… А где находится?
   – В девяноста двух километрах от Буэнос-Айреса, – не жадничая, делилась я своим выбором. – Местечко такое есть, курортное.
   – Шутишь все, – вздохнул местный Казанова, – а я ведь серьезно.
   – Ты спросил – я ответила, – сказала я, и добавила. – А Барилоче это моя мечта…
   Константин не ожидал такой мечты у девушки, вроде меня – вместо того, чтобы грезить о нем, оказывается можно мечтать о каких-то неведомо-далеких географических объектах!
   – Не оригинально, – обиженно фыркнул он, – у Остапа Бендера была такая.
   – У него было Рио-де-Жанейро, балбес! – оценила я его начитанность.
   Он вздохнул снова, будто смиряясь с моею строптивостью, и довольно миролюбиво спросил:
   – Ну, и что там, в Барилоче? Пляжи, и все в белых штанах?
   Я мечтательно закрыла глаза, представляя Барилоче – аргентинскую Швейцарию, в Патагонии – мечте всех книжных детей капитана Гранта, на берегу озера с восхитительным названием Науэль-Уапи…
   – Там в горах, под солнцем, ослепительный снег, а в низинах, в лесах, свинушки, и их, представь, никто не собирает! Они никому там не нужны…
   – Любишь грибы собирать? – заинтересовался Константин.
   – Люблю и умею, коллеги говорят, что я могу найти грибы даже на асфальте, – похвасталась я.
   – Так ты у ресторана грибы собирала? А я не понял! – и он громко рассмеялся, окончательно спугнув мои видения.
   – Дурак ты, Костик, – в сердцах сказала я, – вот и сиди тут один!
   Дальнейшая сцена напоминала дежа-вю, только в этот раз я не хромала, и до дома нужно было ехать на метро.
 

Глава вторая

 
   Наша редакция находилась в новом, специально построенном здании, никакой истории у него не было, но привидение все же имелось, говорят, что ночью охранники слышат вой призрака пьяного строителя, увязшего в бетоне, и теперь сотрясающего стены мега-холдинга. Сложившийся на основе провинциальной газеты, наш издательский дом именовался теперь не иначе, как мега-холдинг, ведь его филиалы на манер спрутовых щупальцев дотянулись до самых крупных городов России – Питер, Екатеринбург, Нижний, Ростов-на-Дону, и это еще не полный список. Когда-то тощая, наша 'листовка' имела теперь восемь полос, и называлась ежедневным городским таблоидом. Забыла добавить – высокотиражным! Генеральный директор был кем-то вроде Бога – воочию его не видел никто, но все знали, что он есть. Наместником генерального на земле был главный редактор по фамилии Плавный, что рождало сонм шуток у желающих подурачиться рифмами. Муза и хранительница редакторского очага Аннушка, эфемерное создание с зубодробительным чувством юмора и полным отсутствием такта – эта гремучая смесь успешно держала оборону от наглых просителей из числа пишущей братии нашего Двора Чудес. Предводителем оголтелой, информационно-развращенной толпы журналистов, эрзац-редакторов (что-то вроде 'не совсем'), обозревателей (конечно же 'оборзевателей'), и в корень обнаглевших дизайнеров был Михалыч – наш шеф-редактор. Надо сказать, что он обладал необычайными организаторскими способностями, я просто не знаю второго такого человека, который смог бы держать в кулаке эту свору. Некоторые в сердцах сравнивали его со 'Сталиным', но как прозвище оно не прижилось, а прилипло ласковое 'Михалыч'.
   Виноват в этом был Юрка Лопатин, один из эрзацев. Юрка был неудачником, любил рискнуть, сыграть в темную, но не выигрывал никогда. Особенно попало ему от Михалыча за непроверенную информацию, Юрка божился – то, что он принес в 'клювике' – стопроцентная правда, и Михалыч, поверив ему, дал указание поставить в номер.
   После скандала, и принесения извинений потерпевшей стороне, Юрка жаловался коллегам:
   – Михалыч два часа меня в позу ставил, я к нему в кабинет теперь только задом захожу!
   А нам только пальчик сунь! Вот так и стал шеф-редактор Михалычем, правда никто и никогда не решится исполнить гомосячий рэп 'Михалыч' из 'Нашей Раши' в присутствии шеф-редактора.
   Михалыч был для нас и учителем, и отцом, под его опекой расцветали наши таланты, и не слишком одолевали 'поклонники'. Однажды наш отдел прогремел на весь холдинг – кто-то из дизайнеров заразил коллег желтухой, нас и так 'желтками' обзывали, а тут удержу не стало, электронку завалило письмами! Здание издательского дома сотрясалось не только от воя призрака-строителя, но и от журналистского ржания, до полной потери чувства юмора. Понаблюдав за оргией пару дней, Михалыч вышел в люди. Легенда гласит, что шеф-редактор 'попросил' навестить больных, и принести извинения. Шутки тотчас же прекратились.
   Была у него одна особенность – он называл нас только по фамилиям, совсем, как классный руководитель, и когда называл, например меня, по имени, то это было знаком отличия, наградой. Наши сорвиголовы считали, что я нахожусь у шеф-редактора в любимчиках, что мне достаются самые интересные задания, и если нужно где-то блеснуть 'рожей-кожей-и умом', то Михалыч хорошо поставленным голосом, скажет в 'интерком':
   – Парамонову срочно ко мне!
   И вот сейчас я с удовольствием вдыхаю запах нагретой ксероксом бумаги, слушаю гвалт, способствующий творческому настрою, как Эва Перрон приветственно взмахиваю рукой, и рассылаю воздушные поцелуи.
   – Парамонова!
   – Привет, привет!
   – Уу… какие мы шикарные!
   Приятно. Приятно, черт побери, когда тебе рады. Интересно, а как отнесется шеф-редактор к моему отказу от порученной им темы?
   – Михалыч у себя? – спросила я Настю Горобцову, человека, который знал всё обо всех и всём, и если ты хотел получить точную информацию о коллегах, или начальстве, у нас говорили: иди к Насте, и будет тебе счастье.
   – У себя, – ответила отзывчивая Настя.
   – Как настроение?
   – Спрашиваешь! – затараторила она, испытывая удовольствие от пересказывания редакционных новостей. – Лопатин опять 'крякнул'! Да так 'крякнул', что Михалыча с Плавным аж к гендиру вызывали! Скандал, скандал Парамонова. Международный скандал!
   – Да, ладно, – отмахнулась я, у Настеньки любая неурядица принимала глобальные размеры, и умело раздувалась ею до мировых масштабов.
   – Не веришь, Парамонова, а зря! Уже и Европа подхватила эту сплетню: это надо ж додуматься, человек такого уровня и какая-то артистка цирка! Но я Михалыча не осуждаю, его понять можно – такая новость, да в нашем листке, только была бы она хоть на грамм правдой…
   Я повернулась к противоположной стене, за перегородкой которой находилось рабочее место 'бедного Йурика'. К слову сказать, архитектурно наш отдел был точной копией американских, при создании проекта решили, что рассадив персонал таким образом, работа будет эффективней, но не учли разницу в менталитетах.
   Иногда наш отдел напоминал то цыганский табор, то цирк-шапито, то оба коллектива разом, но этот бедлам мешал только с непривычки, и теперь уже ни один 'желток' не мог работать в тишине.
   Лопатин сидел, уставившись в монитор, и грыз колпачок шариковой ручки. Я подошла, и, положив подбородок на непрозрачную перегородку из пластика, изобразила любимый трюк эрзацев.
   – Здравствуйте, Юрий Лопатин.
   – Здравствуй, говорящая голова.
   – Выбирай, Юрий Лопатин, кем быть тебе в следующей реинкарнации? – загробным голосом спросила я.
   – Да уткой, уткой, отвалите все! – устало отмахнулся Юра.
   – Зачем же ты, Юрий Лопатин, нашего шефа раздраконил? – не отставала я.
   – Парамонова, ну ты должна меня понять, стопроцентно прокатило бы! – уверенно заявил Лопатин. – Еще бы спасибо сказали за такой пиар!
   – Не прокатило, – вздохнула я. – Брюки-то гульфиком назад надел?
   – Надел… Парамонова, ну за что он так на меня?
   – Да, ладно Юр, не переживай, сейчас он про тебя забудет, вот увидишь, – пообещала я, и, резко развернувшись на каблучках, уверенной походкой пошла к кабинету шеф-редактора.
   – Парамонова, ты чего? – крикнул мне вслед Юрка, почуявший надвигающуюся катастрофу, и ходко двинулся за мной – все ж журналистское прошлое давало о себе знать.
   Михалыч курил прямо в кабинете. Плохо, очень плохо, но деваться некуда. Взгляд из подлобья, строгий, изучающий – с чем пришла? Пустая пришла, порожняя, без какого-либо желания, без огонька в глазах, и с опущенными руками.
   – А, Парамонова… Слышала уже?
   – Слышала.
   Михалыч пододвинул пепельницу на середину стола, приглашая – садись, покурим. Я села в кресло напротив, но сигареты не достала, а просто сидела, скрестив руки на коленях.
   – Вот, скажи мне, Парамонова, как можно работать, не доверяя друг другу? Как?
   Видно здорово прошелся гендировский трак по лютикам-цветочкам, Плавный, наверное, в обмороке валяется, а Аннушка подносит ему нюхательные соли.
   – Владимир Михайлович, а как вы думаете, при других обстоятельствах прокатило бы? – выразилась я Юркиным словечком.
   – Что значит прокатило? – возмутился шеф-редактор.
   – Ну… если бы Лопатину повезло, и другая сторона не стала бы раздувать скандал, а наоборот, даже обрадовалась, – решила узнать я мнение начальника. – Могло быть такое?
   – Могло. Но это не отменяет порядочности и ответственности перед коллегами! – оговорился Михалыч, и затушил окурок с золотистым фильтром.
   – А как быть с лозунгом 'Горячие новости любой ценой'? – лезла я на рожон. – Ведь на месте Юрки мог оказаться каждый из нас, просто ему не повезло – у его 'героя' изменились планы, или опомнился, ведь все знали об артисточке, а тут еще и фотки.
   Обычные фотки, но это с какой стороны посмотреть…
   – Любой ценой это ты, Парамонова, правильно сказала, но лозунг, есть лозунг, а информация должна быть проверенной, или хотя бы такой, от которой трудно отпереться, с какой стороны не смотри, – наставительно сказал Михалыч, и тут же переключился на меня. – У тебя как дела?
   – Владимир Михайлович, пришла просить вас снять меня с этой темы, – осторожно произнесла я.
   – В чем дело? – строго спросил он.
   – Не могу больше, противно.
   – Противно – детский сад какой-то, – он покачал головой и укоризненно посмотрел на меня. – Ты мне конкретику давай.
   – Конкретно, – начала я, с обидой на его строгость. – Брачное агентство – вывеска – ловушка для трепетных девиц с тонкой душевной организацией. Бабка эта натуральная сводня, клиенты – извращенцы, и это только верхушка айсберга, с которой я успела познакомиться! Уверена, что Валерия Аркадьевна занимается делами куда серьезней… Альбома с невестами я еще не видела, но подозрения есть.
   – Широкое поле для дальнейшей деятельности, – недовольно произнес шеф-редактор, – я так понимаю, что тема еще не разработана, нет фактов, снимков участников, свидетелей, в конце концов – только домыслы.
   – Да не могу я больше, Владимир Михайлович, отстраните, прошу! – взмолилась я. – Считайте, что не справилась.
   – Нет, Парамонова, так не пойдет, – заявил он, – аргументов нет.
   – Хорошо, – я чуть не плакала от обиды. – Я заплатила шесть тысяч рублей за то, чтобы меня заподозрили в желании исполнить фелляцию в модном ресторане, – тут брови Михалыча подскочили вверх, – порвала чулки, разбила колени, выкинула босоножки, которые стоят больше чем шесть тысяч, и еще кое-кто хотел подглядывать за тем, как я качаюсь на качелях!
   – И это аргументы, Парамонова? – спросил Михалыч, но все же чувствовалось, что он смягчился, видно проняло его мое приключение. – Заподозрили в желании… хотел подглядывать…
   – Нет, ну нужно было чтобы меня… – пробурчала я под нос.
   – И остальное решается на раз, – продолжил он, сделав вид, что не расслышал, – авансовые получишь в бухгалтерии, на чулки и босоножки премируем, к доктору направим. Какие проблемы?
   – Владимир Михайлович, я боюсь, – пошла я ва-банк.
   – Боишься? – переспросил он, внимательно глядя на меня.
   – Нарваться на неадекват боюсь… – залепетала я, редко кто мог выдержать пристального взгляда шефа. – Это какое-то фрик-шоу, видели бы вы их глаза… страшно, а вдруг…
   Михалыч перестал меня сканировать, и стукнул ладонью по столу:
   – А вот это уже аргумент. Раз такое дело, дам я тебе помощника, вдвоем сподручней. Будет за тобой присматривать, да и лишние руки не помешают. И запомни, Парамонова, ни один здравомыслящий журналист не откажется от такого жирного куска по собственному желанию – незаменимых нет! Все, Алла, на сегодня ты свободна, а я пока тебе напарника подыщу, завтра и представлю. Ступай.
   Я вышла из кабинета, от двери которого кинулись врассыпную обитатели Двора Чудес.
   Подслушивали. И подсматривали. И возглавлял всю эту банду обломленный, но несломленный Юрий Лопатин.
   – Парамонова! Ну, ты даешь! А вдруг бы Михалыч заменил бы тебя Шваревой?
   – Шварева? – округлила я глаза, и спросила охрипшим вдруг голосом. – Откуда здесь Шварева?
   – Из командировки вернулась, снова к нам в отдел.
   От его слов, мне сделалось дурно. Шварева, мой вечный конкурент, акула, нередко плавающая в моих водах, и норовящая оттяпать кусок чего-нибудь… И о чем я только думала! Шварева… О, нет, не видать ей ничего моего, ну вот ничегошеньки!
   И я сжала кулаки. Но угрозы не вышло, а вышло совсем черте что! У меня закружилась голова, подогнулись колени, и я стала оседать на пол. Любопытные дизайнеры, как бандерлоги облепившие столы в радиусе прослушивания нашего разговора, сейчас рванули вперед, до предела сужая кольцо вокруг меня.
   – Разойдись! – крикнул Лопатин, подхватывая меня, и усаживая на стул.
   – Что с тобой, Парамонова? – забеспокоилась вездесущая Настенька, обмахивая меня пилотным выпуском нового журнала. – Лицом сбледнула… Плохо тебе?
   – Окна откройте!
   – Может за медиками сбегать?
   – Не надо медиков… – слабым голосом сказала я, вдруг некстати вспомнив знакомство с Константином. Собралась с силами, списала дурноту на голод, и обещала себе впредь обязательно завтракать перед работой, ну, хотя бы выпивать чашку чаю. – Все хорошо.
   – На диете что ли, Алка? – строго спросил Лопатин. – Или…?
   Я даже прыснула от смеха, видя, как вытянулись лица, вот это была бы новость! Не новость, а бомба!
   – Нет, Юра, как ты мог подумать, – вздохнула я, изображая Белоснежку.
   Настенька внимательно наблюдала за мной, я даже чувствовала работу ее мысли – пойти и рассказать всем, что Парамонова чуть не упала в обморок, потому что или беременна, или до тошноты ненавидит Швареву.
   – Не пугай меня, Парамонова, – попросил Лопатин, и, подхватив меня под локоть, утащил в свой уголок. Там Юрий угостил меня шоколадкой, из неприкосновенных запасов, и даже предложил выпить коньяку. Лопатин отличался от остальных эрзацев еще и тем, что был на удивление запасливым, у него всегда были припасены сладости и спиртное – местная валюта, ведь всем давно известно, что к секретаршам и расчетчицам из бухгалтерии пустым лучше не приходи.
   – Не, Юр, с утра не употребляю, – отказалась я от десятидолларового бренди, вселив в Лопатина новые подозрения, ведь ничто человеческое раньше мне не было чуждо, даже пьянство после бессонных ночей в редакции.
   – Какое утро, Ал, двенадцать – обед уже, – растерявшись, сообщил Лопатин, и я вдруг вспомнила, что остались недовершенными некоторые дела.
   – А в бухгалтерии когда обеденный перерыв? – спросила я, запивая шоколад остывшим чаем из Лопатинской кружки.
   – С часу до двух, и ни минутой позже. А что?
   – А то, что побежала я, Юрий Лопатин. Завидуй, шеф мне денег отвалил! – радостно сообщила я.
   – Фигасе… Пойти что ли и мне шефа пошантажировать? Как думаешь?
   – Думаю, что тебя он сразу уволит, да еще и без пособия, сегодня Юра не твой день, – я похлопала его по плечу, и добавила. – Спасибо, Юрец, ты настоящий друг.
   – Давай, не падай больше.
   Вот так я покинула взгрустнувшего эрзаца, и направилась в святая святых нашего издательского дома – бухгалтерию.
   Желтые лаковые босоножки стояли на верхнем стеллаже и излучали сияние ровно на сумму, зажимаемую моей ладошкой. Столько стоили и необъятный арабский принц, и старый фавн, плетущий венки из слов и музыки, вместе. Суммы, выписанной скупой рукой главного бухгалтера, явно не хватало на право вновь попользоваться каталогом Валерии Аркадьевны и купить столь желаемый цыплячьего цвета объект.
   – Эх, до чего ж я совестливая, – посетовала и отвела жадный взгляд от глянца лакированной кожи.
   – Интересуетесь? – вежливо спросили сбоку.
   Я обернулась и увидела продавца, похожего на студента, подрабатывающего после институтовских лекций.
   – Уже не интересуюсь, – немного грустно ответила я.
   – Есть новые модели, есть обувь со скидкой, а на нижнем этаже распродажа, – пытался он быть профессионалом.
   – Спасибо, в следующий раз.
   Он улыбнулся, обнажив брэкеты, и я подумала: 'как правильно кто-то сказал, что мы все ищем принцев, а достаются нам тощие, кадыкастые очкарики'.
   Не ожидала от Михалыча такой щедрости – Роман Максимовский, а попросту Макс, был далеко не новичок в журналистике, и работал в соседнем отделе, где готовились выпуски газеты 'День города'. По всей видимости наш шеф-редактор сумел доказать важность моего материала Плавному, и тот под давлением Михалыча откомандировал Максимовского в мое распоряжение. Само руководство сегодня было слишком занято, обсуждалась тема слияния нашего мега-холдинга с 'Нефть-ресурс Медиа'.
   Никогда раньше мне не доводилось работать с Максом, зато о личной жизни журналиста знали почти все особи женского пола нашего издательского дома.
   Максимовский слыл 'дон жуаном', а последним его трофеем до недавнего времени считалась Лика Шварева, моя врагиня.
   Придя на следующее утро в наш отдел, я застала Максимовского сидящим в моем кресле, и даже попивающим кофе из моей кружки.
   – Опаздываем, Парамонова, – укоризненно покачал головой нахал, и демонстративно добавил в кофе еще одну ложку сахара.
   – Еще пять минут, между прочим, – зачем-то начала оправдываться я, не зная куда бросить сумочку – длинные ноги Романа загораживали проход к столу, подойти ближе, а тем более оттолкнуть их, я не решалась.
   – Может, поведаешь мне о своих планах, – сказал он, глядя на мое томление у его ляжек.
   – Поведаю, – буркнула я, – если освободишь мое рабочее место, а стул для себя возьми у Шваревой, думаю, она тебе не откажет.
   – Не откажет, – ухмыльнувшись, подтвердил Максимовский, и поднялся из моего кресла.
   Мы стояли рядом, Макс был на голову выше меня, хотя я и не считалась пигалицей.
   Мой взор устремился в вырез его легкой рубашки, и я смогла рассмотреть волоски на загорелой груди напарника.
   – Ну и… – сказал Макс, глядя на меня сверху, я отодвинулась, и он легкой поступью ушел к своей пассии, на другую сторону нашего балагана.
   Я прислушалась, во всеобщем гвалте надеясь расслышать довольный смех Лики, или хохоток Макса, или звук поцелуя, или… черте что! Какое мне дело до их поцелуев?!
   Просто пора работать, а оторвать Максимовского от Шваревой теперь мне показалось делом непростым.
   – Спишь что ли? – вдруг услышала я.
   Около меня, со стулом наперевес, стоял Макс и с любопытством смотрел на мою глупую мину.
   – Ой, проходи, ставь сюда, – засуетилась я, стараясь сгладить впечатление о моем пребывании в ступоре, – а вот и твой кофе.
   Максимовский сел, вытянул ноги в проход, отхлебнул остывший кофе.
   – Приступим, – сказала я, взяв в руки инициативу. – На сегодняшний день мы имеем: а) – сводня, подозреваемая, б) – два выписанных от руки товарных чека, улики.
   – Ну и что? Это ты говоришь 'сводня', – вяло возразил мой напарник, – может она брачный агент. Доказательства есть какие-нибудь, или только предположения?
   – Доказательства есть, все ее клиенты имеют необычные увлечения, она сама мне об этом сказала. Я тоже подумала, мелочь, а на деле это извращенцы, – уверенно заявила я, – а 'агент', как ты говоришь, занимается сводничеством, да еще и деньги берет за свои услуги.
   – А ты хотела бы чтобы не брала? – хитро прищурился Макс, наблюдая за моей реакцией.
   – С извращенцев? Это пожалуйста! – разрешила я. – А с клиенток, которые пришли к ней в поисках жениха, это, позвольте, как?
   – Ну, ну. Клиентки в поисках жениха… – протянул Максимовский и почесал кончик носа. – А какой контингент женихов у твоей сводни, работяги да инженеришки?
   – Не, ну женихи, конечно, все финансово обеспеченные, даже слишком, есть и знаменитости… – перечислила я.
   – Вот за это и платят клиентки, – сообщил он, подняв вверх указательный палец.
   – А в нагрузку получают латентных педофилов и эксгибиционистов?
   – О, Парамонова, – восхитился он, – ты, вижу, уже закончила пару классов этой школы?
   Я покраснела. Почему я веду себя как школьница? Какое значение имеют для меня впечатления Романа Максимовского? Никакого!
   – А вообще, я считаю, что таким образом подбирают себе пару или лохушки, которые никому не нужны, или хитрушки, которые много хотят, – высказался Макс, но слишком простой мне показалась характеристика клиенток сводни в его представлении.
   – Теперь о планах, – продолжила я, поборов вдруг напавшую на меня дурацкую застенчивость. – Получен аванс на оплату услуг сводни, думаю навестить ее сегодня, а вечером…
   – Честным пирком да за свадебку? – ввернул напарник.
   – Примерно так, – нагло заявила я, вспомнив, что лавровый венок Аллы Парамоновой, журналистки, которой ничего ни стоит развести любого мужика на откровенность, пусть и переместившись для этого в горизонтальное положение, никому еще не достался. – Во время моего романтического свидания, ты, Макс, займешься видеосъемкой.
   По-моему я ввергла зазнайку Максимовского в легкий шок. Ого! – читалось на его лице, ого-го! – изобразила я на своем.
   – В шумном балагане девочки что надо, – пропела голова Юрия Лопатина, но тут же заткнулась, увидев моего гостя.
   – Юрий Лопатин, Роман Максимовский, – представила я, хотя прекрасно знала, что они давно знакомы.
   – Как же, как же, – недовольно произнес эрзац, заходя в мой закуток. – Может уже хватит охотиться в нашем отделе, а Макс?
   – Ты же сам напел, что у вас девочки что надо, – парировал Максимовский. – А впрочем, добро пожаловать к нам, мы не жадные.
   – А мы жадные, скряги мы, – грозно забарабанил пальцами по столешнице Лопатин, – так что…
   Назревал военный конфликт, и требовалось мое срочное вмешательство. Мне, конечно, хотелось, чтобы эрзац проучил заносчивого соседа, но разум возобладал над желаниями.
   – Юрий Николаевич, для информации – мы теперь вместе работаем, – строго сказала я, встав между ними так, что моя, обтянутая легкими брючками, задница оказалась перед глазами сидящего Романа. – Максимовский у нас по делу. Будем гостеприимными.
   Новость для Лопатина была неожиданной, он растерялся, и несколько мгновений не знал, как на нее реагировать.
   – До чего мы дожили… – только и сказал он.
   – Это решение Михалыча, – так я помогала ему пережить шок.
   Юрик вздохнул, но обсуждать действия Михалыча в присутствии чужака не рискнул.
   – Ухожу, ухожу, – затоптался он у перегородки, – но помни, Макс, здесь за тобой присматривают, так что не расслабляйся.
   Итак, последнее слово осталось за Юриком, потому что Максимовский подозрительно молчал, чего отродясь себе не позволял, если ему угрожали или поучали. Причина партизанского молчания выяснилась очень скоро:
   – Классные стринги, Парамонова!
   Ах ты гад! И я еще его защищала, в то время как он рассматривал дизайнерские цветочки на крохотуле-треугольнике, выглядывающем из-за низкого пояса брюк.
   Чтобы поддерживать имидж первой модницы, иногда приходилось идти на жертвы, которые обычно приносились на алтарь мужского любопытства.
   – Закончим расследование, дам поносить во фрачном кармашке. Ты носишь фрак, Максимовский?
   – Теперь буду, – обещал он, глумливо ухмыляясь.
   Шутки шутками, а пора и делом заняться, нечего просиживать брюки в родной редакции, нас зовут новые приключения – ведьма сводня, и, как говорила моя прабабка, скаженные женихи.
   Сегодня она даже обрадовалась мне, то ли как старой знакомой, то ли от того, что мысленно складывала в кубышку плывущие в руки шесть тысяч рублей, ноль-ноль копеек.
   – Сергея Александровича обидели, – выговорила мне старуха, – он был расстроен вашим уходом, уж очень вы ему понравились. Он может казаться странным, на первый взгляд, но это милый человек, талантливый и преуспевающий.