– Это их дело, как одеваться, – ничего плохого они не делают. В наши дни многие девушки носят мини – но это же не повод их убивать?
С Гейба слетела вся дружелюбность, и он начал заводиться. Лично я уже давно кипела. Даже Джейми хватило такта смутиться. Шон вообще кем себя вообразил? Архиепископом, нахуй, Кентерберийским? Защитником общественной морали? Ублюдок.
Шон наклонился вперед, уперся локтями в колени, лицо напряглось:
– Это не убийство, эти… проститутки, эти девки, которые не лучше шлюх, – они как зараза, они рушат жизни людей. Я об этом читал – нет ничего хуже падшей женщины. И этот парень – ну, я слыхал, как люди говорят – дескать, он оказывает нам услугу, очищает улицы от грязи, санитар общества, как Чарльз Бронсон [50] в кино, такой антигерой.
– Чушь! – хором объявили мы.
Затем Гейб поставил пиво и выпрямился, разглядывая Шона. Тот отвел глаза.
– Ну и, типа, кто так говорит? – спросил Гейб тихо, но отчетливо.
– Парни в баре. Да ладно тебе, все парни – если нормальные – все так к шлюхам относятся. От этой грязи тошнит – лучше б они сдохли. Я хотел сказать…
– Вот что я думаю – лучше заткнись, приятель. И перестань читать это дерьмо. И не равняй меня под эту гребенку – я тебе не молокосос из бара. Так что попридержи язык, особенно здесь. Эти девочки – моя семья, парень, так что не забывай…
Шон побледнел; веко задергалось – видно, взаправду разнервничался. На скулах вспыхнули красные пятна. Казалось, он вот-вот взорвется. Ну вот, началось.
Но ничего не началось. Шон откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы:
– Хорошо – только без обид, босс, лады? Не хочу расстраивать наших милых дам своими… идеями. Так что простите – мужские разговоры, сами понимаете. Парни – они вечно такие. Извините, никого не хотел – ну, типа, обидеть. – И он снова безрадостно улыбнулся, а Гейб взял пиво и от души глотнул, не обращая на Шона внимания. И сколько нам мириться с этим козлом, подумала я. Джейми, детка, да выгони его.
Джейми вскочила и засуетилась:
– Ладно вам, хватит. Мальчики, не спорьте. Честно говоря, меня от этого всего в дрожь бросает. Бедные девушки – мне вот кого жаль, господи, какой ужас. Страшно подумать. Ладно, пора ужинать. Лили, поможешь накрыть стол?
Когда мы принесли тарелки, Гейб с Шоном уже обсуждали футбол – не дружелюбно, но хотя бы в глотки друг другу не вцеплялись. Гейб мне даже подмигнул, когда после кофе Джейми и Шон ушли наверх «поговорить».
– Ну, что скажешь? – спросила я, всем сердцем желая, чтобы наверху «разговаривали» мы с Гейбом.
– Да он молокосос – я такое в городе каждый раз слышу. Идиоты. Когда такие понты, сразу видно, что человек слабак, зуб даю. Спецназ, «тайные операции» – видали мы таких. Похоже, у него, бедняги, просто не встает.
Я покраснела. Прямо в точку.
– Строго между нами, у них и впрямь проблемы.
– Неудивительно. Впрочем, это их дело. А этот Шон какой-то, ну, типа, незрелый. Хотя не худший вариант – мы и не такое видали. Помнишь Доджера? Господи. Впрочем, долго они не продержатся – слишком разные, да и Шон не в ее вкусе, не из этих, типа, встал и погнали. Послушай, Лили, может, это хороший знак – Джейми ищет себе парня помягче. Может, она успокаивается?
– Но Бен говорит…
– Я знаю, что говорит Бен. И Моджо. Этот ваш приятель – полное дерьмо, когда дело касается черных, геев и проституток, – тут я ни словом не возражу. Но я же говорю, значит, они долго с Джейми не пробудут. Джейми не позволит ему опускать друзей и нести всякий расистский бред.
– Знаю, но он на самом деле никогда – ну, он как-то выкручивается. Дело же в том, какой он сам, он, ну, он…
– Да ладно тебе, Лили. Нельзя полюбить весь мир. И мы все знаем, ты считаешь, нашей девочки вообще никто недостоин. Шон – смазливый проходимец, всего-то. Плюнь.
В тот вечер перед уходом Гейб на прощанье меня поцеловал. Нет, ничего такого – просто в щеку. Он обнял меня – и мне показалось, что сейчас я грохнусь в обморок. Он меня поцеловал впервые за все эти годы – даже по-дружески. Господи, ребячество, но это дало мне надежду. Вдруг однажды мы с ним, может быть… Ну да ладно.
24
25
С Гейба слетела вся дружелюбность, и он начал заводиться. Лично я уже давно кипела. Даже Джейми хватило такта смутиться. Шон вообще кем себя вообразил? Архиепископом, нахуй, Кентерберийским? Защитником общественной морали? Ублюдок.
Шон наклонился вперед, уперся локтями в колени, лицо напряглось:
– Это не убийство, эти… проститутки, эти девки, которые не лучше шлюх, – они как зараза, они рушат жизни людей. Я об этом читал – нет ничего хуже падшей женщины. И этот парень – ну, я слыхал, как люди говорят – дескать, он оказывает нам услугу, очищает улицы от грязи, санитар общества, как Чарльз Бронсон [50] в кино, такой антигерой.
– Чушь! – хором объявили мы.
Затем Гейб поставил пиво и выпрямился, разглядывая Шона. Тот отвел глаза.
– Ну и, типа, кто так говорит? – спросил Гейб тихо, но отчетливо.
– Парни в баре. Да ладно тебе, все парни – если нормальные – все так к шлюхам относятся. От этой грязи тошнит – лучше б они сдохли. Я хотел сказать…
– Вот что я думаю – лучше заткнись, приятель. И перестань читать это дерьмо. И не равняй меня под эту гребенку – я тебе не молокосос из бара. Так что попридержи язык, особенно здесь. Эти девочки – моя семья, парень, так что не забывай…
Шон побледнел; веко задергалось – видно, взаправду разнервничался. На скулах вспыхнули красные пятна. Казалось, он вот-вот взорвется. Ну вот, началось.
Но ничего не началось. Шон откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы:
– Хорошо – только без обид, босс, лады? Не хочу расстраивать наших милых дам своими… идеями. Так что простите – мужские разговоры, сами понимаете. Парни – они вечно такие. Извините, никого не хотел – ну, типа, обидеть. – И он снова безрадостно улыбнулся, а Гейб взял пиво и от души глотнул, не обращая на Шона внимания. И сколько нам мириться с этим козлом, подумала я. Джейми, детка, да выгони его.
Джейми вскочила и засуетилась:
– Ладно вам, хватит. Мальчики, не спорьте. Честно говоря, меня от этого всего в дрожь бросает. Бедные девушки – мне вот кого жаль, господи, какой ужас. Страшно подумать. Ладно, пора ужинать. Лили, поможешь накрыть стол?
Когда мы принесли тарелки, Гейб с Шоном уже обсуждали футбол – не дружелюбно, но хотя бы в глотки друг другу не вцеплялись. Гейб мне даже подмигнул, когда после кофе Джейми и Шон ушли наверх «поговорить».
– Ну, что скажешь? – спросила я, всем сердцем желая, чтобы наверху «разговаривали» мы с Гейбом.
– Да он молокосос – я такое в городе каждый раз слышу. Идиоты. Когда такие понты, сразу видно, что человек слабак, зуб даю. Спецназ, «тайные операции» – видали мы таких. Похоже, у него, бедняги, просто не встает.
Я покраснела. Прямо в точку.
– Строго между нами, у них и впрямь проблемы.
– Неудивительно. Впрочем, это их дело. А этот Шон какой-то, ну, типа, незрелый. Хотя не худший вариант – мы и не такое видали. Помнишь Доджера? Господи. Впрочем, долго они не продержатся – слишком разные, да и Шон не в ее вкусе, не из этих, типа, встал и погнали. Послушай, Лили, может, это хороший знак – Джейми ищет себе парня помягче. Может, она успокаивается?
– Но Бен говорит…
– Я знаю, что говорит Бен. И Моджо. Этот ваш приятель – полное дерьмо, когда дело касается черных, геев и проституток, – тут я ни словом не возражу. Но я же говорю, значит, они долго с Джейми не пробудут. Джейми не позволит ему опускать друзей и нести всякий расистский бред.
– Знаю, но он на самом деле никогда – ну, он как-то выкручивается. Дело же в том, какой он сам, он, ну, он…
– Да ладно тебе, Лили. Нельзя полюбить весь мир. И мы все знаем, ты считаешь, нашей девочки вообще никто недостоин. Шон – смазливый проходимец, всего-то. Плюнь.
В тот вечер перед уходом Гейб на прощанье меня поцеловал. Нет, ничего такого – просто в щеку. Он обнял меня – и мне показалось, что сейчас я грохнусь в обморок. Он меня поцеловал впервые за все эти годы – даже по-дружески. Господи, ребячество, но это дало мне надежду. Вдруг однажды мы с ним, может быть… Ну да ладно.
24
Наутро Джейми сияла, как Мушка с банкой йогурта, и я поняла – они слились в экстазе. Я вопросительно подняла бровь, и Джейми счастливо кивнула.
Медленно, но верно Шон перебирался к нам. Сначала его вещи появились в крохотной ванной – россыпь мужских, смердящих дезинфекцией причиндалов – гель для душа, бритвенный набор, несколько огромных бутылок дезодоранта, вонючий крем после бритья, – которыми он, к счастью, почти не пользовался. Вокруг мусорного ведра обломками кораблекрушения дрейфовали пластиковые коробочки от одноразовых контактных линз, а по углам серыми кучами валялись грязные спортивные носки.
Как-то вечером я вернулась от матери и услышала жуть какой грохот и скрежет из подвала. Я открыла дверь и заорала вниз:
– Эй, кто там? Что происходит?
Шон подошел к подножию лестницы и победно мне ухмыльнулся:
– Да так, ничего, Лили. Навожу тут порядок. Хочу поставить тренажеры и гантели – удобно, а?
– Шон, здесь вещи мистера Сулеймана – их нельзя выкидывать. Не знаю, кто тебе разрешил, но… – Я запнулась – я знала, кто ему разрешил.
– Не беспокойся, я все вещи сложу в угол – здесь куча места. Получится настоящий тренажерный зал, можешь тоже тут заниматься – Джейми сказала, что хочет попробовать.
Я ушла в гостиную и врубила телевизор на максимум, чтобы не слышать грохота. Типично – тренажерный зал. Шон так гордится своим накачанным телом. Уже теплело, и при малейшей возможности он шлялся по дому в серых штанах. Не отрицаю, тело у него было потрясающее – рельефная и гладкая безволосая грудь, накачанные бицепсы и живот. Правда, ноги, к моей радости, уродливые; и еще Шон обгрызал ногти на руках. Фу.
Постепенно Шон вселялся в наш дом, а мы с Моджо выселялись. Я разорилась на мобильник. Я долго сопротивлялась: это недешево, и к тому же мне не хотелось выглядеть как торговка, но я волновалась из-за мамы. В конечном счете, мы не нищие, да и мне спокойнее, если родители всегда могут со мной связаться. Я дала номер Гейбу. На всякий случай, вдруг позвонит из Бостона. Или вдруг ему когда-нибудь понадобится…
Отношения… Нет, не отношения, даже не знаю, как сказать – взаимная неприязнь Моджо и Шона все углублялась. Вы спросите, почему мы не съехали? Просто мы привыкли к таким персонажам, и обычно они задерживались месяца на два, не больше. Стоит подождать, думали мы, и в один прекрасный день – абракадабра! – и Шон исчезнет в облаке дыма.
Но Шон не исчезал. Иногда сваливал на недельку-другую – бесконечные необъяснимые «семейные» проблемы или спортивные мероприятия с невидимыми друзьями. Иногда они ругались с Ее Светлостью, и Шон сматывался – намекая, что ему есть к кому пойти. Конечно же, к Людоедке из Элмсфорда, мисс Лизе Тейлор. Лично я ему не верила. Будь она и впрямь такая жестокая, не пускала бы его в дом без вопросов посреди ночи с «адидасовской» сумкой грязного белья. Нет, я думала, Шон таскается домой к мамочке, mater dolorosa [51], безутешной Розали, страдающей мадонне.
Когда не было концертов, я ехала к маме с папой, а чаще к Бен и Лонии – лишь бы не сидеть весь вечер перед теликом с нашими голубками. Джейми совершенно прекратила читать, потому что Шон от этого нервничал и ревновал. Она бросила писать по той же причине. Так что они сидели и пялились в ящик или ходили в кино посмотреть на очередного перекачанного героя Брюса, Арни или Жан-Клода [52]. Честное слово, я не понимаю, что Джейми нашла в Шоне. За исключением внешности – либо эгоизм, либо занудство. Но Джейми говорила, что нужна ему, что внутри он просто большой ребенок, который пытается найти себя в этом запутанном мире. Нуда, а я тогда – Кейт, нахуй, Мосс [53].
Впрочем, не одна Джейми клюнула на его сомнительное очарование. Если вам показалось, что Шона все ненавидели, спешу вас расстроить – это не так. Гейб и другие парни (минус Моджо) считали его немного размазней – но чего еще ожидать от такого красавчика? Они с удовольствием вели с ним мужские разговоры и не понимали, чем он мне так не нравится.
Наши подруги разделились ровно напополам: Лонни с Беном на одной стороне и натуралки – на другой. Хуже всего вышло с Дженни, чья влюбленность в Шона пугающе развивалась и в конце концов вылилась в неприятный инцидент.
Обычно Шона ни за какие деньги не выгонишь из «его» любимого кресла у камина – если это не нужно ему. Но однажды мы все – даже Ее Светлость – решили для разнообразия сходить в «О'Райли». Сначала Шон отказался, но, когда Джейми нарядилась, вдруг передумал и, прособиравшись целую вечность и нас задержав, потащился с нами.
Мы вошли в зал под металлическое завывание изуродованной «Звезды Нижнего графства» [54] и присоединились к Бен, Лонцу, Магде, Дженни и ее парню Гаю, которого мы окрестили Цезарь (Гай = Гай Юлий Цезарь = Цезарь… правда, смешно?). Цезарь – интересный, невысокий и крепко сбитый парень с мужественным лицом, такого легче всего представить в тренче и фетровой шляпе. Работает на буровой вышке. Нам он нравился, и мы каждый раз с нетерпением ждали, когда его отпустят на берег. Дженни – брэдфордская Грейс Келли [55]: красивая, холеная, белая – клубная красавица в легком платье, мини-кардигане и убранными в узел волосами. Они с Цезарем – классная пара, как в старых голливудских фильмах: ироничный парень и красавица.
Сначала все шло нормально. Цезарь отнесся к Шону, как Гейб, – дескать, ничтожество. Зато Дженни… Я и не въезжала, как сильно она запала на нашего чудо-мальчика. Через пару минут она уже вовсю флиртовала – хи-хи-ха-ха, ресницами хлоп-хлоп, губки бантиком. А Шон повелся. Демонстрировал мускулы, рассказывал о своих «связях», вешал лапшу про тайные операции и серьезно раздвинул границы общения взглядами.
Атмосфера, мягко выражаясь, накалялась. Сначала все оживленно обсуждали всякую ерунду, надеясь, что Шон с Дженни угомонятся, – те не угомонились. Затем в разговоре стали возникать натянутые паузы, а потом все замолкли, хмуро наблюдая, как веселятся эти двое.
Цезарь мрачно глушил кружку за кружкой, как человек в марш-броске к станции «забыться». Джейми вот-вот разревется. Бен выразительно посмотрела на меня, и я чересчур громко заявила, что мне просто необходимо в туалет. Я встала, чуть не опрокинув бокал, и удалилась. Почти сразу ко мне присоединилась Бен, и мы вдвоем уныло глядели в грязное зеркало над умывальником.
– Что за фигня? Сходили пива попить, называется. Бедный Цезарь. Дженни совсем сбрендила. Лучше увезу Илонку, пока она что-нибудь не выдала. Ты с нами? – И Бен тяжело – а может, экзистенциально – вздохнула.
– Господи, Бен, я не могу бросить Джейми и Цезаря и смыться. Так неправильно.
– Понимаю. То есть – понимаю, что ты права, но больше не могу. Сукин сын. Одни неприятности. Пора бежать – извини. Меня от него тошнит. Звони завтра – приходи на ужин.
Я поняла, про какого сукина сына идет речь – когда я вернулась, он и Дженни друг друга едва не слюнявили. Я была в ужасе – как так можно? Бен с Лонни ушли, и Цезарь, пошатываясь, встал. О-о, начинается, начинается, начинается.
– Джен. Джен! Я – я еду домой. Ты со мной? Никакого ответа. Он наклонился и легко постучал ее
по голому плечу.
Дженни подскочила как ужаленная, глаза гневно запылали:
– Спасибо, я все слышала. Ты пьян, Цезарь, иди. Приеду позже. Давай, не выставляй себя идиотом.
Ледяная Королева. Как жестоко. Цезарь замялся на секунду, и ее внимание вернулось к Шону; тот спиной опирался на стенку кабинки, закинув руки за голову и довольно ухмыляясь. Всей своей мысленной силой я понуждала Цезаря вмазать ему. Увы. Цезарь выглядел поверженным – как будто они с Шоном состязались непонятно в чем, и Цезарь проиграл. Ослабевший, какой-то запутавшийся. Пробормотал что-то и побрел к выходу. Я бросилась за ним.
– Не уходи, Цезарь, мы так давно не виделись. Слушай, давай сходим поедим карри? Что скажешь? Ладно тебе, забудь о них, оно того не стоит, завтра с утра все наладится, не переживай, я знаю…
Он посмотрел на меня так, будто я двинутая на всю голову. Затем набросил куртку и вышел из бара. Я печально побрела к столу. Джейми уже стояла в пальто:
– Я тоже пошла, – громко заявила она.
Магда уставилась на стол, будто на карту сокровищ; Дженни даже не обратила на Ее Светлость внимания. Шон улыбнулся:
– Увидимся позже. Я провожу мисс Дженни, раз уж парень ее бросил. Такой красавице сейчас опасно разгуливать по городу – у нас тут одни убийства. Валяй, иди.
Джейми развернулась и вышла – очень быстро, но все равно заметно было, что она плачет. Я развернулась к Шону и Дженни:
– Вы что, блядь, вытворяете?
Дженни смотрела на меня как на незнакомого человека – а ведь мы общаемся много лет:
– Отвали. Не твое дело, Лили. Лучше беги за Джейми. Ей сейчас как раз нужна нянюшка.
– Джен, хватит. – Магда озадаченно терла лоб.
– Заткнись, Магда, – и вообще, вы обе заткнитесь. Что вы ко мне пристали? Я что, не могу поразвлечься? Да вы все просто ревнуете! Эй, Лили, беги за своей девушкой, оставь взрослых в покое.
Она определенно перепила – водка текла рекой, – но это не оправдание. Ярость поднималась во мне черным приливом:
– Не понимаю, на что ты намекаешь?
– Неужели? Да все ты прекрасно понимаешь, Лили.
– Нет. Может, просветишь?
Шон взял Дженни за руку и что-то прошептал на ухо. Дженни рассмеялась. Магда встала и вышла в туалет, ее лицо от унижения закаменело. Я смутно отметила, что весь зал пялился на нашу кабинку. В голубоватом сигаретном дыме бледные лица студентов напоминали огромные нарывы. Из колонок вопила и трещала жуткая джига массового производства, стуча мне по ушам и действуя на нервы. Я сорвалась на Дженни, которая как ни в чем не бывало прикуривала.
– Отлично, – бросила я. – Смейся, ха-ха, блядь, конечно, смешно. Только сначала, мисс Дженни, – я бросила взгляд на Шона, который молча пожал плечами, – давай, договаривай, что ты там надумала, если еще не разучилась думать.
– О, боже, тоже мне, умница нашлась. Меня от тебя тошнит – строишь из себя что-то несусветное лишь потому, что эта сучка устраивает цирк на сцене. Господи, и ты живешь с этой жирной коровой (ладно тебе, Лили, все знают, что ты втырена в эту дуру) и с этим – этим извращенцем! Жалко смотреть. Не понимаю, почему такой порядочный мужчина, как Шон, вас терпит. – И она злобно улыбнулась.
Мне поплохело. Мне нравилась Дженни – ладно, не то чтобы мы были лучшие подруги, но мне нравилось, как она выглядит, нравился ее стиль. И она ради Шона так легко пожертвовала нашей дружбой! Страшно смотреть. Вот тебе и цивильные подруги – им нельзя доверять. И я вдруг ощутила себя такой несчастной, что даже не смогла достойно ответить. В другой раз я бы испортила ее красивое личико, но тогда я слишком устала от игр Шона.
– Заткни свой грязный рот – ты недостойна ей шнурки завязывать, ты… ты… – Язык заплетался, лицо горело.
– Девушки, хватит. Без оскорблений. Дженни, сходи за Магдой, а я вызову такси, хорошо? Давай, топай. Мы же не хотим, чтобы нас отсюда выставили, верно? Иди, попудри носик.
Дженни, пошатываясь, встала; Шон хлопнул ее по заднице, и Дженни отправилась за Магдой.
Я быстро накинула куртку – хотелось как можно скорее свалить из этого дурдома и найти Джейми. Я чувствовала себя грязной и отчего-то – использованной.
– А ты, долбоеб… Я тебе это, блядь, еще припомню. Мы дружили, пока ты не объявился, хуесос, – прошипела я в его ухмыляющуюся рожу и неестественного цвета глаза.
– Я уже говорил – повторю еще раз: зря ты столько материшься, Лили. Бери пример с Дженни – всегда настоящая леди. Думаю, Джейми ждет снаружи. Скажи, пусть не делает из мухи слона – просто невинное развлечение, легкий флирт еще никому не повредил. К тому же все немного перебрали. Я уверен, утром все будет иначе.
Я чуть не рассмеялась – Шон никогда не пил. Он сознавал, что делает, и наслаждался на всю катушку. Больше мы с Дженни не общались. С Магдой и Цезарем встречались несколько раз, но это было уже не то. Так или иначе, они винили Джейми – за то, что притащила к нам Шона. Нет, в лоб не упрекали, но было видно. Когда следующим вечером я поговорила с Бен, та лишь содрогнулась и сказала что-то насчет «глядеть в бездну». Я не поняла – наверное, что-то философское.
Ситуация угнетала. Я надеялась, Джейми теперь с ним расстанется. Ну правда – сколько можно портачить? Ничего не менялось: Шон что-нибудь выкидывал, а Джейми его прощала, потому что он «запутался» и «не хотел ничего плохого». Если они ругались и он проигрывал, то заявлял, что она ему нужна и начинал (влэээ) рыдать. Типа, расчувствовался. Лично я считала, ему терли контактные линзы. Время шло. У нас появились соседи. Мы надеялись, что въедет милая черная пара – они дважды приходили смотреть дом. Но нет – въехали Белые Отбросы. Судя по виду, они бесплатно паслись в универсамах «Нетто». В первый же день муж громко постучался к нам. Ему открыла я – слава богу, не Моджо.
– Привет! – радостно пропела я, стараясь не судить по красной морде, стрижке в духе «мои волосы отгрызла собака», футболке команды «Ливерпуль» и спортивным брюкам с лампасами. Мой девиз – не суди о книге по обложке. Даже если это «Деревенщины тоже люди!» авторов Придуркина и Тупого.
– Теперь слушай. Я сюда только въехал и не собираюсь терпеть всяких извращенцев. Будете шуметь или что – тут же спущу на вас копов. У меня жена и ребенок. Ну, все ясно? – Рябое лицо покраснело от речевого напряжения. Вылитый британский бульдог с татуировки на его мясистом предплечье.
– Хорошо, приятель. Без проблем. Э, с новосельем.
– И не умничай тут со мной. Я знаю свои права – и чуть что, спущу на тебя копов. Не забывай.
– Поняла. Ну ладно, тогда пока.
Захлопнув дверь, я прислонилась к ней и заржала. Наверное, парень хотел меня запугать, но он размечал территорию как настоящий шимпанзе! Вот умора! Ну и дела – извращенцы, не умничай. Ничего, узнает нас получше – его удар хватит.
Я рассказала остальным о соседях. Джейми с Моджо только вздохнули, а Шон заявил, что нужно сходить и «разобраться». Скучно.
Через пару дней я вышла на задний двор и увидела во дворе их дома нашу новую соседку с огромным ребенком – в вязаном пастельном костюмчике и с головой, похожей на репу. Господи, какой страшный!
– Привет! – Я помахала.
Она украдкой оглянулась и подбежала к забору:
– Привет, – выдохнула она. – Э, очень рада. Слышь, я знаю, Гэри вам много чего наболтал. Он ничего такого не хотел. Он у меня лает, но не кусает. Просто защищает меня и Шарлин. Понимаешь, у него своей семьи не было. – Она заговорщически перешла на шепот. – Он из детдома, потому так для нас и старается. Не обращай внимания, он утихомирится. Да, я Рина, а это моя малютка – Шарлин. Рада познакомиться. – И она приятно улыбнулась, покачивая на худых руках дитя, мило пускающее слюни.
– Какая милашка! – солгала я. Рина расцвела. – Я Лили, вторая девушка, высокая такая, – Джейми, и еще Моджо… – Я не знала, как это объяснить.
– Да, восточная барышня, я видала. Такая красаавица. Прямо кинозвезда! Я Гэри сказала – настоящая леди, по ней видать. Не, я не расистка. Мы же все с вами люди, верно? А ваша подруга так одевается – она модель?
Честно говоря, я потеряла дар речи. Я кивнула – а вы бы что сделали? Мы улыбнулись, искренне радуясь знакомству, потом она прислушалась и убежала. А я отправилась домой – посоветовать нашей «модели» звякнуть в «Вог», его время пришло.
Медленно, но верно Шон перебирался к нам. Сначала его вещи появились в крохотной ванной – россыпь мужских, смердящих дезинфекцией причиндалов – гель для душа, бритвенный набор, несколько огромных бутылок дезодоранта, вонючий крем после бритья, – которыми он, к счастью, почти не пользовался. Вокруг мусорного ведра обломками кораблекрушения дрейфовали пластиковые коробочки от одноразовых контактных линз, а по углам серыми кучами валялись грязные спортивные носки.
Как-то вечером я вернулась от матери и услышала жуть какой грохот и скрежет из подвала. Я открыла дверь и заорала вниз:
– Эй, кто там? Что происходит?
Шон подошел к подножию лестницы и победно мне ухмыльнулся:
– Да так, ничего, Лили. Навожу тут порядок. Хочу поставить тренажеры и гантели – удобно, а?
– Шон, здесь вещи мистера Сулеймана – их нельзя выкидывать. Не знаю, кто тебе разрешил, но… – Я запнулась – я знала, кто ему разрешил.
– Не беспокойся, я все вещи сложу в угол – здесь куча места. Получится настоящий тренажерный зал, можешь тоже тут заниматься – Джейми сказала, что хочет попробовать.
Я ушла в гостиную и врубила телевизор на максимум, чтобы не слышать грохота. Типично – тренажерный зал. Шон так гордится своим накачанным телом. Уже теплело, и при малейшей возможности он шлялся по дому в серых штанах. Не отрицаю, тело у него было потрясающее – рельефная и гладкая безволосая грудь, накачанные бицепсы и живот. Правда, ноги, к моей радости, уродливые; и еще Шон обгрызал ногти на руках. Фу.
Постепенно Шон вселялся в наш дом, а мы с Моджо выселялись. Я разорилась на мобильник. Я долго сопротивлялась: это недешево, и к тому же мне не хотелось выглядеть как торговка, но я волновалась из-за мамы. В конечном счете, мы не нищие, да и мне спокойнее, если родители всегда могут со мной связаться. Я дала номер Гейбу. На всякий случай, вдруг позвонит из Бостона. Или вдруг ему когда-нибудь понадобится…
Отношения… Нет, не отношения, даже не знаю, как сказать – взаимная неприязнь Моджо и Шона все углублялась. Вы спросите, почему мы не съехали? Просто мы привыкли к таким персонажам, и обычно они задерживались месяца на два, не больше. Стоит подождать, думали мы, и в один прекрасный день – абракадабра! – и Шон исчезнет в облаке дыма.
Но Шон не исчезал. Иногда сваливал на недельку-другую – бесконечные необъяснимые «семейные» проблемы или спортивные мероприятия с невидимыми друзьями. Иногда они ругались с Ее Светлостью, и Шон сматывался – намекая, что ему есть к кому пойти. Конечно же, к Людоедке из Элмсфорда, мисс Лизе Тейлор. Лично я ему не верила. Будь она и впрямь такая жестокая, не пускала бы его в дом без вопросов посреди ночи с «адидасовской» сумкой грязного белья. Нет, я думала, Шон таскается домой к мамочке, mater dolorosa [51], безутешной Розали, страдающей мадонне.
Когда не было концертов, я ехала к маме с папой, а чаще к Бен и Лонии – лишь бы не сидеть весь вечер перед теликом с нашими голубками. Джейми совершенно прекратила читать, потому что Шон от этого нервничал и ревновал. Она бросила писать по той же причине. Так что они сидели и пялились в ящик или ходили в кино посмотреть на очередного перекачанного героя Брюса, Арни или Жан-Клода [52]. Честное слово, я не понимаю, что Джейми нашла в Шоне. За исключением внешности – либо эгоизм, либо занудство. Но Джейми говорила, что нужна ему, что внутри он просто большой ребенок, который пытается найти себя в этом запутанном мире. Нуда, а я тогда – Кейт, нахуй, Мосс [53].
Впрочем, не одна Джейми клюнула на его сомнительное очарование. Если вам показалось, что Шона все ненавидели, спешу вас расстроить – это не так. Гейб и другие парни (минус Моджо) считали его немного размазней – но чего еще ожидать от такого красавчика? Они с удовольствием вели с ним мужские разговоры и не понимали, чем он мне так не нравится.
Наши подруги разделились ровно напополам: Лонни с Беном на одной стороне и натуралки – на другой. Хуже всего вышло с Дженни, чья влюбленность в Шона пугающе развивалась и в конце концов вылилась в неприятный инцидент.
Обычно Шона ни за какие деньги не выгонишь из «его» любимого кресла у камина – если это не нужно ему. Но однажды мы все – даже Ее Светлость – решили для разнообразия сходить в «О'Райли». Сначала Шон отказался, но, когда Джейми нарядилась, вдруг передумал и, прособиравшись целую вечность и нас задержав, потащился с нами.
Мы вошли в зал под металлическое завывание изуродованной «Звезды Нижнего графства» [54] и присоединились к Бен, Лонцу, Магде, Дженни и ее парню Гаю, которого мы окрестили Цезарь (Гай = Гай Юлий Цезарь = Цезарь… правда, смешно?). Цезарь – интересный, невысокий и крепко сбитый парень с мужественным лицом, такого легче всего представить в тренче и фетровой шляпе. Работает на буровой вышке. Нам он нравился, и мы каждый раз с нетерпением ждали, когда его отпустят на берег. Дженни – брэдфордская Грейс Келли [55]: красивая, холеная, белая – клубная красавица в легком платье, мини-кардигане и убранными в узел волосами. Они с Цезарем – классная пара, как в старых голливудских фильмах: ироничный парень и красавица.
Сначала все шло нормально. Цезарь отнесся к Шону, как Гейб, – дескать, ничтожество. Зато Дженни… Я и не въезжала, как сильно она запала на нашего чудо-мальчика. Через пару минут она уже вовсю флиртовала – хи-хи-ха-ха, ресницами хлоп-хлоп, губки бантиком. А Шон повелся. Демонстрировал мускулы, рассказывал о своих «связях», вешал лапшу про тайные операции и серьезно раздвинул границы общения взглядами.
Атмосфера, мягко выражаясь, накалялась. Сначала все оживленно обсуждали всякую ерунду, надеясь, что Шон с Дженни угомонятся, – те не угомонились. Затем в разговоре стали возникать натянутые паузы, а потом все замолкли, хмуро наблюдая, как веселятся эти двое.
Цезарь мрачно глушил кружку за кружкой, как человек в марш-броске к станции «забыться». Джейми вот-вот разревется. Бен выразительно посмотрела на меня, и я чересчур громко заявила, что мне просто необходимо в туалет. Я встала, чуть не опрокинув бокал, и удалилась. Почти сразу ко мне присоединилась Бен, и мы вдвоем уныло глядели в грязное зеркало над умывальником.
– Что за фигня? Сходили пива попить, называется. Бедный Цезарь. Дженни совсем сбрендила. Лучше увезу Илонку, пока она что-нибудь не выдала. Ты с нами? – И Бен тяжело – а может, экзистенциально – вздохнула.
– Господи, Бен, я не могу бросить Джейми и Цезаря и смыться. Так неправильно.
– Понимаю. То есть – понимаю, что ты права, но больше не могу. Сукин сын. Одни неприятности. Пора бежать – извини. Меня от него тошнит. Звони завтра – приходи на ужин.
Я поняла, про какого сукина сына идет речь – когда я вернулась, он и Дженни друг друга едва не слюнявили. Я была в ужасе – как так можно? Бен с Лонни ушли, и Цезарь, пошатываясь, встал. О-о, начинается, начинается, начинается.
– Джен. Джен! Я – я еду домой. Ты со мной? Никакого ответа. Он наклонился и легко постучал ее
по голому плечу.
Дженни подскочила как ужаленная, глаза гневно запылали:
– Спасибо, я все слышала. Ты пьян, Цезарь, иди. Приеду позже. Давай, не выставляй себя идиотом.
Ледяная Королева. Как жестоко. Цезарь замялся на секунду, и ее внимание вернулось к Шону; тот спиной опирался на стенку кабинки, закинув руки за голову и довольно ухмыляясь. Всей своей мысленной силой я понуждала Цезаря вмазать ему. Увы. Цезарь выглядел поверженным – как будто они с Шоном состязались непонятно в чем, и Цезарь проиграл. Ослабевший, какой-то запутавшийся. Пробормотал что-то и побрел к выходу. Я бросилась за ним.
– Не уходи, Цезарь, мы так давно не виделись. Слушай, давай сходим поедим карри? Что скажешь? Ладно тебе, забудь о них, оно того не стоит, завтра с утра все наладится, не переживай, я знаю…
Он посмотрел на меня так, будто я двинутая на всю голову. Затем набросил куртку и вышел из бара. Я печально побрела к столу. Джейми уже стояла в пальто:
– Я тоже пошла, – громко заявила она.
Магда уставилась на стол, будто на карту сокровищ; Дженни даже не обратила на Ее Светлость внимания. Шон улыбнулся:
– Увидимся позже. Я провожу мисс Дженни, раз уж парень ее бросил. Такой красавице сейчас опасно разгуливать по городу – у нас тут одни убийства. Валяй, иди.
Джейми развернулась и вышла – очень быстро, но все равно заметно было, что она плачет. Я развернулась к Шону и Дженни:
– Вы что, блядь, вытворяете?
Дженни смотрела на меня как на незнакомого человека – а ведь мы общаемся много лет:
– Отвали. Не твое дело, Лили. Лучше беги за Джейми. Ей сейчас как раз нужна нянюшка.
– Джен, хватит. – Магда озадаченно терла лоб.
– Заткнись, Магда, – и вообще, вы обе заткнитесь. Что вы ко мне пристали? Я что, не могу поразвлечься? Да вы все просто ревнуете! Эй, Лили, беги за своей девушкой, оставь взрослых в покое.
Она определенно перепила – водка текла рекой, – но это не оправдание. Ярость поднималась во мне черным приливом:
– Не понимаю, на что ты намекаешь?
– Неужели? Да все ты прекрасно понимаешь, Лили.
– Нет. Может, просветишь?
Шон взял Дженни за руку и что-то прошептал на ухо. Дженни рассмеялась. Магда встала и вышла в туалет, ее лицо от унижения закаменело. Я смутно отметила, что весь зал пялился на нашу кабинку. В голубоватом сигаретном дыме бледные лица студентов напоминали огромные нарывы. Из колонок вопила и трещала жуткая джига массового производства, стуча мне по ушам и действуя на нервы. Я сорвалась на Дженни, которая как ни в чем не бывало прикуривала.
– Отлично, – бросила я. – Смейся, ха-ха, блядь, конечно, смешно. Только сначала, мисс Дженни, – я бросила взгляд на Шона, который молча пожал плечами, – давай, договаривай, что ты там надумала, если еще не разучилась думать.
– О, боже, тоже мне, умница нашлась. Меня от тебя тошнит – строишь из себя что-то несусветное лишь потому, что эта сучка устраивает цирк на сцене. Господи, и ты живешь с этой жирной коровой (ладно тебе, Лили, все знают, что ты втырена в эту дуру) и с этим – этим извращенцем! Жалко смотреть. Не понимаю, почему такой порядочный мужчина, как Шон, вас терпит. – И она злобно улыбнулась.
Мне поплохело. Мне нравилась Дженни – ладно, не то чтобы мы были лучшие подруги, но мне нравилось, как она выглядит, нравился ее стиль. И она ради Шона так легко пожертвовала нашей дружбой! Страшно смотреть. Вот тебе и цивильные подруги – им нельзя доверять. И я вдруг ощутила себя такой несчастной, что даже не смогла достойно ответить. В другой раз я бы испортила ее красивое личико, но тогда я слишком устала от игр Шона.
– Заткни свой грязный рот – ты недостойна ей шнурки завязывать, ты… ты… – Язык заплетался, лицо горело.
– Девушки, хватит. Без оскорблений. Дженни, сходи за Магдой, а я вызову такси, хорошо? Давай, топай. Мы же не хотим, чтобы нас отсюда выставили, верно? Иди, попудри носик.
Дженни, пошатываясь, встала; Шон хлопнул ее по заднице, и Дженни отправилась за Магдой.
Я быстро накинула куртку – хотелось как можно скорее свалить из этого дурдома и найти Джейми. Я чувствовала себя грязной и отчего-то – использованной.
– А ты, долбоеб… Я тебе это, блядь, еще припомню. Мы дружили, пока ты не объявился, хуесос, – прошипела я в его ухмыляющуюся рожу и неестественного цвета глаза.
– Я уже говорил – повторю еще раз: зря ты столько материшься, Лили. Бери пример с Дженни – всегда настоящая леди. Думаю, Джейми ждет снаружи. Скажи, пусть не делает из мухи слона – просто невинное развлечение, легкий флирт еще никому не повредил. К тому же все немного перебрали. Я уверен, утром все будет иначе.
Я чуть не рассмеялась – Шон никогда не пил. Он сознавал, что делает, и наслаждался на всю катушку. Больше мы с Дженни не общались. С Магдой и Цезарем встречались несколько раз, но это было уже не то. Так или иначе, они винили Джейми – за то, что притащила к нам Шона. Нет, в лоб не упрекали, но было видно. Когда следующим вечером я поговорила с Бен, та лишь содрогнулась и сказала что-то насчет «глядеть в бездну». Я не поняла – наверное, что-то философское.
Ситуация угнетала. Я надеялась, Джейми теперь с ним расстанется. Ну правда – сколько можно портачить? Ничего не менялось: Шон что-нибудь выкидывал, а Джейми его прощала, потому что он «запутался» и «не хотел ничего плохого». Если они ругались и он проигрывал, то заявлял, что она ему нужна и начинал (влэээ) рыдать. Типа, расчувствовался. Лично я считала, ему терли контактные линзы. Время шло. У нас появились соседи. Мы надеялись, что въедет милая черная пара – они дважды приходили смотреть дом. Но нет – въехали Белые Отбросы. Судя по виду, они бесплатно паслись в универсамах «Нетто». В первый же день муж громко постучался к нам. Ему открыла я – слава богу, не Моджо.
– Привет! – радостно пропела я, стараясь не судить по красной морде, стрижке в духе «мои волосы отгрызла собака», футболке команды «Ливерпуль» и спортивным брюкам с лампасами. Мой девиз – не суди о книге по обложке. Даже если это «Деревенщины тоже люди!» авторов Придуркина и Тупого.
– Теперь слушай. Я сюда только въехал и не собираюсь терпеть всяких извращенцев. Будете шуметь или что – тут же спущу на вас копов. У меня жена и ребенок. Ну, все ясно? – Рябое лицо покраснело от речевого напряжения. Вылитый британский бульдог с татуировки на его мясистом предплечье.
– Хорошо, приятель. Без проблем. Э, с новосельем.
– И не умничай тут со мной. Я знаю свои права – и чуть что, спущу на тебя копов. Не забывай.
– Поняла. Ну ладно, тогда пока.
Захлопнув дверь, я прислонилась к ней и заржала. Наверное, парень хотел меня запугать, но он размечал территорию как настоящий шимпанзе! Вот умора! Ну и дела – извращенцы, не умничай. Ничего, узнает нас получше – его удар хватит.
Я рассказала остальным о соседях. Джейми с Моджо только вздохнули, а Шон заявил, что нужно сходить и «разобраться». Скучно.
Через пару дней я вышла на задний двор и увидела во дворе их дома нашу новую соседку с огромным ребенком – в вязаном пастельном костюмчике и с головой, похожей на репу. Господи, какой страшный!
– Привет! – Я помахала.
Она украдкой оглянулась и подбежала к забору:
– Привет, – выдохнула она. – Э, очень рада. Слышь, я знаю, Гэри вам много чего наболтал. Он ничего такого не хотел. Он у меня лает, но не кусает. Просто защищает меня и Шарлин. Понимаешь, у него своей семьи не было. – Она заговорщически перешла на шепот. – Он из детдома, потому так для нас и старается. Не обращай внимания, он утихомирится. Да, я Рина, а это моя малютка – Шарлин. Рада познакомиться. – И она приятно улыбнулась, покачивая на худых руках дитя, мило пускающее слюни.
– Какая милашка! – солгала я. Рина расцвела. – Я Лили, вторая девушка, высокая такая, – Джейми, и еще Моджо… – Я не знала, как это объяснить.
– Да, восточная барышня, я видала. Такая красаавица. Прямо кинозвезда! Я Гэри сказала – настоящая леди, по ней видать. Не, я не расистка. Мы же все с вами люди, верно? А ваша подруга так одевается – она модель?
Честно говоря, я потеряла дар речи. Я кивнула – а вы бы что сделали? Мы улыбнулись, искренне радуясь знакомству, потом она прислушалась и убежала. А я отправилась домой – посоветовать нашей «модели» звякнуть в «Вог», его время пришло.
25
Жизнь продолжалась – толком никаких перемен; эта пугающая нормальность меня смущала. Пару раз мы с Моджо обсуждали переезд, думали, не снять ли что-то вместе, но, сказать по правде, сердце не лежало. Мы всё мечтали, что после очередной ссоры Шон уйдет и больше не вернется. Он всегда сваливал и не говорил куда – Джейми это сводило с ума. Если он вот так уматывал, Джейми нервничала из-за концертов – наверное, боялась, что он вернется, а ее не будет дома. Я бы хотела вам поведать, какой была заботливой и нежной, как разговаривала с ней, но я бы соврала. Я хотела одного – чтобы все кончилось и мы снова зажили нормально.
Впрочем, иногда она разговаривала со мной. Шон держал ее под башмаком – хищник и его жертва. Он подкармливал все ее страхи – о ее внешности, возрасте, уме, – а потом говорил, мол, для него она всегда будет красивая, юная и любимая. Для него, заметьте, не для остальных. Он намекал (как я поняла – я же, блин, не телепатка), что никто больше не станет ее терпеть, что он один заботится о ней, ничего не требуя взамен. Он, такой молодой и симпатичный, мог бы заполучить кого угодно, но выбрал ее – более того, она ему нужна. Джейми это льстило как черт знает что, она принадлежала ему с потрохами. Ни единого дурного слова о нем слышать не желала.
Недели превращались в месяцы, и вскоре снова пришло время Гластонбери. Шона не радовала идея отпустить Джейми на «фестиваль этих драных хиппи» и остаться одному. Нет, он не хотел ехать с нами – он желал ее стреножить, навязать свою волю. Сам он никогда не ходил на ее концерты. Заглянул один раз и, по-моему, смутился – чувство юмора у него нулевое. Для него, как и для многих «нормальных» людей, Гластонбери – это трехдневная оргия, наркотики, нудизм, секс и разврат. Шон не хотел выпускать свою женщину из виду и на пять минут – не то что на целых три или четыре дня. Он требовал, чтобы она осталась, не бросала его. Чего он только ни делал – дулся, молчал, плакал (я слышала из коридора, как он рыдал – слабак), на несколько дней исчезал. Но в кои-то веки Джейми была неприступна. Это ее маленькая радость, ее побег от реальности, если угодно. Там она общалась с другими артистами, с друзьями по шоу-бизнесу, и ей это нравилось. Джейми пыталась урезонить Шона, говорила, что это всего несколько дней, что он с друзьями пропадает дольше. Чем больше она настаивала, тем больше он был против. А я – за: она должна поехать, мы поедем. На фестивале Джейми всегда принимали на ура, и нам сразу предлагали кучу контрактов – а это важно.
И вот однажды вечером разразилась буря. Было около восьми, и они поднялись к Джейми – «поговорить». Разговор перетек в ругань и оглушительные вопли. Брань сыпалась ужасная. Я как на иголках ждала, что вот-вот в дверь забарабанит наш злобный сосед или заявятся копы. Потом хлопнула дверь, и я выглянула в коридор – Шон как раз грохотал вниз по лестнице, из глаз летели молнии.
Крошка Мушка сидела на третьей ступеньке снизу. Услышав топот Шоновых ботинок, она запаниковала и замерла. Я бросилась к ней, но тут Шон пнул кошку под ребра, и та врезалась в дверь. Отскочила от дерева, как тряпичная кукла, и помчалась прочь, вопя от боли.
Какая жестокость! Обезумев от ярости, я кинулась на Шона. Миг – и он уже сдавил мне горло, прижав к стене, а напротив моего лица – его бледная, искаженная звериной яростью морда… Я ощущала его мускусное дыхание, видела стиснутые безупречные белые зубы, его физиономия надвигалась. Будто зверь, будто животное. Он вонял потом и дешевым дезодорантом.
И тут со мной случилось нечто странное и очень постыдное. Я осознала, что от Шона разит не только невероятной жестокостью – жестокость я видела и прежде, – но и острейшим возбуждением. Не знаю, как я это поняла, – он только сжимал мою шею, – но я поняла. От него словно исходили химические пары, и у меня перехватило дыхание. И, господи боже, мое тело ответило ему.
Будто на секунду разум полностью отделился от тела. Шону противилось сознание, но не тело – соски набухли, руки-ноги задрожали и запылали. Мне хотелось вырваться и одновременно – поцеловать его распухшие идеальные губы.
Он понял:
– О, нет, детка, нет – это не для тебя, не для таких, как ты, – выдохнул Шон мне в лицо.
Затем он меня отшвырнул. Я сползла на пол, а он пнул дверь и с грохотом умчался на своей раздолбанной синей тачке.
Я слышала, как Джейми плачет, но не могла пошевелиться. Я грязна, осквернена. Как я могла почувствовать такое к мужчине, которого презираю? Конечно, он красив, У него фантастическое тело, но, господи, я же его ненавижу. Я была отвратительна самой себе, я запуталась. Может быть, в душе он мне нравится? Как там говорится – от любви до ненависти один шаг и наоборот тоже? Это неправда, я рациональная, умная женщина, а не нимфоманка, одержимая животными инстинктами.
Вот на кого он похож. На животное. Бледные волчьи глаза, жесткие черты лица, мощный горячий запах плоти и мускусно-приторное дыхание. И я ответила ему как самка, жалкая сучка.
Впрочем, иногда она разговаривала со мной. Шон держал ее под башмаком – хищник и его жертва. Он подкармливал все ее страхи – о ее внешности, возрасте, уме, – а потом говорил, мол, для него она всегда будет красивая, юная и любимая. Для него, заметьте, не для остальных. Он намекал (как я поняла – я же, блин, не телепатка), что никто больше не станет ее терпеть, что он один заботится о ней, ничего не требуя взамен. Он, такой молодой и симпатичный, мог бы заполучить кого угодно, но выбрал ее – более того, она ему нужна. Джейми это льстило как черт знает что, она принадлежала ему с потрохами. Ни единого дурного слова о нем слышать не желала.
Недели превращались в месяцы, и вскоре снова пришло время Гластонбери. Шона не радовала идея отпустить Джейми на «фестиваль этих драных хиппи» и остаться одному. Нет, он не хотел ехать с нами – он желал ее стреножить, навязать свою волю. Сам он никогда не ходил на ее концерты. Заглянул один раз и, по-моему, смутился – чувство юмора у него нулевое. Для него, как и для многих «нормальных» людей, Гластонбери – это трехдневная оргия, наркотики, нудизм, секс и разврат. Шон не хотел выпускать свою женщину из виду и на пять минут – не то что на целых три или четыре дня. Он требовал, чтобы она осталась, не бросала его. Чего он только ни делал – дулся, молчал, плакал (я слышала из коридора, как он рыдал – слабак), на несколько дней исчезал. Но в кои-то веки Джейми была неприступна. Это ее маленькая радость, ее побег от реальности, если угодно. Там она общалась с другими артистами, с друзьями по шоу-бизнесу, и ей это нравилось. Джейми пыталась урезонить Шона, говорила, что это всего несколько дней, что он с друзьями пропадает дольше. Чем больше она настаивала, тем больше он был против. А я – за: она должна поехать, мы поедем. На фестивале Джейми всегда принимали на ура, и нам сразу предлагали кучу контрактов – а это важно.
И вот однажды вечером разразилась буря. Было около восьми, и они поднялись к Джейми – «поговорить». Разговор перетек в ругань и оглушительные вопли. Брань сыпалась ужасная. Я как на иголках ждала, что вот-вот в дверь забарабанит наш злобный сосед или заявятся копы. Потом хлопнула дверь, и я выглянула в коридор – Шон как раз грохотал вниз по лестнице, из глаз летели молнии.
Крошка Мушка сидела на третьей ступеньке снизу. Услышав топот Шоновых ботинок, она запаниковала и замерла. Я бросилась к ней, но тут Шон пнул кошку под ребра, и та врезалась в дверь. Отскочила от дерева, как тряпичная кукла, и помчалась прочь, вопя от боли.
Какая жестокость! Обезумев от ярости, я кинулась на Шона. Миг – и он уже сдавил мне горло, прижав к стене, а напротив моего лица – его бледная, искаженная звериной яростью морда… Я ощущала его мускусное дыхание, видела стиснутые безупречные белые зубы, его физиономия надвигалась. Будто зверь, будто животное. Он вонял потом и дешевым дезодорантом.
И тут со мной случилось нечто странное и очень постыдное. Я осознала, что от Шона разит не только невероятной жестокостью – жестокость я видела и прежде, – но и острейшим возбуждением. Не знаю, как я это поняла, – он только сжимал мою шею, – но я поняла. От него словно исходили химические пары, и у меня перехватило дыхание. И, господи боже, мое тело ответило ему.
Будто на секунду разум полностью отделился от тела. Шону противилось сознание, но не тело – соски набухли, руки-ноги задрожали и запылали. Мне хотелось вырваться и одновременно – поцеловать его распухшие идеальные губы.
Он понял:
– О, нет, детка, нет – это не для тебя, не для таких, как ты, – выдохнул Шон мне в лицо.
Затем он меня отшвырнул. Я сползла на пол, а он пнул дверь и с грохотом умчался на своей раздолбанной синей тачке.
Я слышала, как Джейми плачет, но не могла пошевелиться. Я грязна, осквернена. Как я могла почувствовать такое к мужчине, которого презираю? Конечно, он красив, У него фантастическое тело, но, господи, я же его ненавижу. Я была отвратительна самой себе, я запуталась. Может быть, в душе он мне нравится? Как там говорится – от любви до ненависти один шаг и наоборот тоже? Это неправда, я рациональная, умная женщина, а не нимфоманка, одержимая животными инстинктами.
Вот на кого он похож. На животное. Бледные волчьи глаза, жесткие черты лица, мощный горячий запах плоти и мускусно-приторное дыхание. И я ответила ему как самка, жалкая сучка.