Перед глазами вставали картины насилия и боли. Раньше они меня не трогали. Я, конечно, по молодости лезла в драки, но это так, не всерьез. По крайней мере, для меня – не всерьез, хотя какие-нибудь фифы небось содрогнулись бы. Но сейчас все по-другому. Злоба, жестокость, извращение. Изуродовать человека разбитой бутылкой – господи, каким надо быть психованным. Отвести бы Шона к психиатру – тот бы вывел сукина сына на чистую воду… да, наверное.
Внутри все болело за Моджо; я была такая бесполезная, так истерзана. Ладно, как только приеду, поговорю с Джейми. Нет, лучше позвоню Гейбу и попрошу срочно приехать из Франции, ага. Я понимаю, свалить посреди тура значит предать рок-н-ролл, но придется – Гейб нужен мне, нужен Джейми, это серьезно, он поймет. И на этот раз, черт, я скажу, что его люблю. Если он оценит – хорошо. Нет – хоть буду знать. Пора взрослеть.
Что дальше? Я раскладывала мысли по полочкам, как всегда, когда расстраивалась. Во-первых, нужно увезти Джейми из дома. Сегодня четверг. Ближайшие концерты – в субботу и воскресенье, да и то в Хаддерсфилде и Манчестере. Мистеру Фарреру и другим клиентам придется недельку подождать. Снова грипп – или пищевое отравление. Мне на самом деле чудовищно плохо. Нет, я справлюсь. Если Шон встанет на дыбы – пригрожу полицией. Или попрошу Энди с Питом начистить ему харю. Последнее всяко не помешает. Вдобавок, Энди и Пит мне должны, после того как я поколдовала над балансом этой их фирмы по продаже «запчастей для мотоциклов». Так-то, ублюдок, посмотрим, как тебе понравится изуродованная морда, козел.
Я влетела в дом, готовая к битве.
На каминной полке лежал конверт, на котором крупным почерком Джейми было написано «Лили». Я вскрыла письмо:
Я громко закричала – от злости и… страха.
Следующие минут пять я носилась по дому, как безголовая курица, – из комнаты в комнату, спотыкаясь на ступеньках, то и дело падая и кроваво матерясь.
О господи, ох, блядь, блядь, блядь. Что мне делать – что мне – что?… Господи, мудак, уебок. Господи.
Наконец, изрядно вспотев и запыхавшись, я налетела в кухне на свои походные ботинки и рухнула на колени. Боль привела меня в чувство. Дрожа, я уселась за стол и стиснула руки – так, что костяшки побелели. Соберись, девочка, давай, соберись. Я повторяла это, как мантру, пока дыхание не выровнялось. Давай, думай.
Так. Если он – Шон – ничего пока не сделал Джейми, вряд ли он что-то сделает прямо сейчас. Он никогда ее не бил, ничего такого, и сейчас не начнет. Тем более они в гостинице, он не рискнет, это же Англия. Нужно их дождаться, а пока – собрать шмотки, типа для турне, и свалить. Вот. Да. Именно. Без проблем. Круто.
Я расскажу Джейми про Моджо, как только смогу. Господи, ну и задача – мягко не получится. Может, правда, они с Шоном расстанутся, тогда ей будет полегче – если тут может быть легко. Скоро приедет Гейб и нас защитит. Поживем у Бен и Лонни или у миссис Смит, пока не снимем дом. В Брэдфорде это несложно, если ты не слишком придирчив и у тебя счет в банке. Можно найти что угодно, а потом подыскать нормальное жилье. Решено.
Как же, разбежалась. Телефон Габриеля молчал – позже я узнала, что накануне он уронил трубу на пол и разбил, а пока он купил новый…
У Бен и Лонни работал автоответчик, и я оставила довольно истеричное послание, не зная, что они уехали на неделю к матери Лонни…
Миссис Смит слегла с гриппом. Ей и так было плохо, я решила ничего не рассказывать, чтобы ее не беспокоить. Позвонить моим старичкам мне и в голову не пришло. Это моя жизнь и мои проблемы, родителей они не касаются. Я считала себя достаточно взрослой, чтобы ограждать их от своих неприятностей. Пиздец какая взрослая. Будто они дети, а я их мамочка. Они ограждали меня от истории про Джуди и ее семью – теперь моя очередь. Я чувствовала себя мудрой и опытной – я сама справлюсь. Нечего марать семью, Шон к ней не имеет отношения. Ни за что, нет и точка.
Около часа я сидела на кухне, ждала звонка Бен и не переставая названивала Гейбу на трубу. И, естественно, ничего – но откуда мне было знать? Я хотела послать Джейми сообщение на пейджер, но какое? «Приезжай домой – Шон чудовище?» У Шона теперь тоже имелся мобильник, купленный боссом, но я не знала номер. И опять же – что сказать? «Позови Джейми, а потом сию секунду вези ее домой, ты, ебаный извращенец?» Гениально!
Я выпила галлона два чая и дрожала как осиновый лист. Мысли роились в голове; я не могла взять себя в руки. Красивое лицо Моджо, навеки изуродованное, призраком стояло перед глазами. Мне было больно думать о том, что с ним случилось – в этом доме, буквально у меня над головой.
И тут я подумала: конечно, когда я расскажу Джейми про Моджо, она ужаснется. Но она не увидит это сама, а история из вторых рук не произведет убойного эффекта. Что, если этот козел ее разубедит? Что, если, не дай бог, он перевернет все с ног на голову, и Джейми это проглотит? Он ведь может. Вся его жизнь – одна сплошная ложь; господи, он может сказать что угодно. А доказать версию Моджо нечем – ни улик, ни Моджо.
Остается один путь. Я докажу раз и навсегда, какой закоренелый ублюдок этот Шон. Я переверну всю его жизнь, выстрою батарею доказательств, раздену его догола. Что больше всего не понравится Шону? Точно – если всю ложь вместе с жалкой правдой его ничтожного мерзкого говняного существования запихать ему в глотку, чтобы он тут же сдох. Я найду факты, они сметут их отношения раз и навсегда. Ни единого выхода, ни единой зацепки, ни единого пути отступления.
Я чувствовала себя рыцарем, что отправляется в крестовый поход со знаменем правоты, крепко зажатым в стальной рукавице. Жанной д'Арк. Если сомневаешься, иди напрямик, как говорит Гейб. Но как? С чего начать?
Верно – с начала. Я взяла телефонный справочник и стала искать Тейлор – Л. Я найду его драгоценную Лизу и узнаю всю правду о его «отъездах». А потом о родителях и обо всех. Я выебу его жизнь, как он выебал нашу. Сойдет любая месть, даже мелкая. Мне хватает терпения на работе – хватит и здесь. Я была в бешенстве. Ничего, я ему покажу – я отомщу за Моджо, пусть даже так, но Шону это с рук не сойдет.
В книге значилось около девяти миллионов Тейлоров.
Ничего, главное – упорство. Восемь вечера, еще не поздно, можно звонить – и вообще меня это не волновало. Я нашла трех Л. Тейлор с нужным кодом города. Я принялась звонить. Первая оказалась пожилой женщиной, и я сказала, что ошиблась номером. Вторая – тупым придурком, я просто положила трубку.
Третья оказалась молодой женщиной. Мое сердце учащенно забилось. Тихо-тихо, подумала я, тихо-тихо, не спугни обезьянку. Спокойно. Будь милой.
– Ой, здравствуйте. Простите, вы Лиза Тейлор?
– Да, кто это? – Голос измотанный и усталый. На заднем плане вопили дети и телевизор. Что-то не похожа она на молодую роскошную секс-бомбу, которую живописал Шон.
– Э, простите, мисс Тейлор, вы меня не знаете. Меня зовут Лили, Лили Карлсон. Прошу вас, извините за беспокойство, мне очень неловко, но я бы хотела поговорить с вами о Шоне Пауэрсе, я…
В ушах отозвались короткие гудки. Ч-черт.
Я перезвонила и попала на автоответчик:
– Лизы, Сэмми и Джо нет дома, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала, и мы вам перезвоним… – Затем детский смех.
– Э, мисс Тейлор, это Лили Карлсон. Я, э, только что звонила. Пожалуйста, мне, э, нужно поговорить с вами о Шоне. Видите ли, э, с ним… встречается моя подруга, и… я думаю, она в опасности и… э, в беде. Послушайте, перезвоните мне на мобильник, номер, э, 0621 45374, и я вам перезвоню. Прошу вас, мисс Тейлор, пожалуйста, это очень важно. Простите, то есть до свиданья.
Полный бред. Я в своем репертуаре – как бы идеально я ни спланировала, что именно говорить, стоит мне открыть рот – и начинается хаос. Никакой надежды. Наверное, она решила, что я полная идиотка, дура психованная, а не холодный вежливый детектив, о которых я читала. Блин. Как я лоханулась.
Я снова поставила чайник. Я пребывала в полной прострации. Все мои планы рухнули Я позвонила Гейбу – тишина. Я поставила тосты – они сгорели. Я приготовила другие и жевала их с джемом, сидя на диване перед теликом и щелкая пультом. Я избегала новостей; переключила на Четвертый канал, где шла передача о нестандартном сексе. Да, о сексе мне тоже думать не хотелось. Не помню, когда я последний раз… На телеэкране парень и девушка, обмотанные ремнями, втыкали булавки в гениталии и рассказывали, как им здорово. Я переключила на дикую природу. Всегда можно положиться на пингвинов. Пингвины – они себе гениталии не прокалывают.
Похоже, у меня начиналась истерика. Я всякий раз нервничала, когда случалось что-то плохое. Мне однажды сказали, что из-за всего психовать – это как тюрьма, если попал, уже не выбраться. Но мне было так плохо, так одиноко, весь мой мир стал темнее и отвратительнее. И страшно – несмотря на все эти игры в Таинственного Мстителя. Меня выбило из колеи то, что произошло с Моджо – ну, я же говорю, такие вещи с нами ведь не случаются. Они случаются с людьми из газет, с этими бедными жертвами Душегуба. Вот каково, наверное, родственникам убитых, подумала я. Как мне сейчас. Это не взаправду, это невероятно. Разум упрямо отказывался верить – я твердила себе, что все увиденное, все услышанное – реальность. Конечно, это еще не убийство, но того же порядка, если вы меня понимаете. Это серьезно. Дико. Шон чудовище. Ебанутый на голову монстр.
Я включила конфорку на полную и свернулась калачиком на подушках, все еще пахнущих сандалом. «Крэбтри энд Эвелин», «Сандал Майсура» – бутылочка со слоном. Джейми их ужасно любит – я всегда ей дарила на день рождения. Это так живо напомнило мне о Джейми, что на глаза навернулись слезы, и, тяжело сглотнув, я уставилась на подводный балет пингвинов.
Где-то в половине десятого я не выдержала и решила забраться на чердак – записать в дневник события дня и, может, проверить электронную почту. А потом, если не засну, покопаюсь в явно перехваленном Интернете. Под него я отрубаюсь очень быстро.
Я устало побрела вверх по лестнице, отводя взгляд от черной комнаты Моджо. Я вспомнила про деньги. Нам ведь нужно заплатить за себя и за него – плюс новый дом. Я не обижалась на Моджо из-за денег – как я могла? Но проблема оставалась. К тому же грустно будет покидать наше старое уютное гнездышко. Сколько всего испортил и разрушил этот урод? Еще одна причина ненавидеть Шона.
Я включила компьютер и снова задумалась, как отомщу, – я придумаю, как, только сейчас я слишком устала. И еще я скучала по Мушке – с животным в доме вы никогда не одиноки. Кто бы что ни говорил, они так утешают. Бедный бархатный комочек – где ты в эту холодную ночь? Может, ешь чей-то «Вискас», кошка есть кошка.
Я как раз села за дневник, но тут на мобильнике заиграли «Веселые бубенцы».
Я сгребла трубку – пожалуйста, пусть это окажется Гейб!
Это была Лиза Тейлор.
30
31
Внутри все болело за Моджо; я была такая бесполезная, так истерзана. Ладно, как только приеду, поговорю с Джейми. Нет, лучше позвоню Гейбу и попрошу срочно приехать из Франции, ага. Я понимаю, свалить посреди тура значит предать рок-н-ролл, но придется – Гейб нужен мне, нужен Джейми, это серьезно, он поймет. И на этот раз, черт, я скажу, что его люблю. Если он оценит – хорошо. Нет – хоть буду знать. Пора взрослеть.
Что дальше? Я раскладывала мысли по полочкам, как всегда, когда расстраивалась. Во-первых, нужно увезти Джейми из дома. Сегодня четверг. Ближайшие концерты – в субботу и воскресенье, да и то в Хаддерсфилде и Манчестере. Мистеру Фарреру и другим клиентам придется недельку подождать. Снова грипп – или пищевое отравление. Мне на самом деле чудовищно плохо. Нет, я справлюсь. Если Шон встанет на дыбы – пригрожу полицией. Или попрошу Энди с Питом начистить ему харю. Последнее всяко не помешает. Вдобавок, Энди и Пит мне должны, после того как я поколдовала над балансом этой их фирмы по продаже «запчастей для мотоциклов». Так-то, ублюдок, посмотрим, как тебе понравится изуродованная морда, козел.
Я влетела в дом, готовая к битве.
На каминной полке лежал конверт, на котором крупным почерком Джейми было написано «Лили». Я вскрыла письмо:
Дорогая Лили!
Мы с Шоном уехали во всем разобраться. Не беспокойся, о концертах помню, в пятницу утром точно будем дома. Прости, что не предупредила, – просто мы решили внезапно. Сначала поедем доставить очередной его заказ, потом снимем номер в гостинице и попытаемся поговорить. Не беспокойся – у меня все хорошо.
С любовью (поцелуи прилагаются!!!!!!!!!!!)
Лж ******
P.S. Кажется, сегодня на свалке я видела Мушку – держи пальцы накрест и поставь на всякий случай молока. ******
Я громко закричала – от злости и… страха.
Следующие минут пять я носилась по дому, как безголовая курица, – из комнаты в комнату, спотыкаясь на ступеньках, то и дело падая и кроваво матерясь.
О господи, ох, блядь, блядь, блядь. Что мне делать – что мне – что?… Господи, мудак, уебок. Господи.
Наконец, изрядно вспотев и запыхавшись, я налетела в кухне на свои походные ботинки и рухнула на колени. Боль привела меня в чувство. Дрожа, я уселась за стол и стиснула руки – так, что костяшки побелели. Соберись, девочка, давай, соберись. Я повторяла это, как мантру, пока дыхание не выровнялось. Давай, думай.
Так. Если он – Шон – ничего пока не сделал Джейми, вряд ли он что-то сделает прямо сейчас. Он никогда ее не бил, ничего такого, и сейчас не начнет. Тем более они в гостинице, он не рискнет, это же Англия. Нужно их дождаться, а пока – собрать шмотки, типа для турне, и свалить. Вот. Да. Именно. Без проблем. Круто.
Я расскажу Джейми про Моджо, как только смогу. Господи, ну и задача – мягко не получится. Может, правда, они с Шоном расстанутся, тогда ей будет полегче – если тут может быть легко. Скоро приедет Гейб и нас защитит. Поживем у Бен и Лонни или у миссис Смит, пока не снимем дом. В Брэдфорде это несложно, если ты не слишком придирчив и у тебя счет в банке. Можно найти что угодно, а потом подыскать нормальное жилье. Решено.
Как же, разбежалась. Телефон Габриеля молчал – позже я узнала, что накануне он уронил трубу на пол и разбил, а пока он купил новый…
У Бен и Лонни работал автоответчик, и я оставила довольно истеричное послание, не зная, что они уехали на неделю к матери Лонни…
Миссис Смит слегла с гриппом. Ей и так было плохо, я решила ничего не рассказывать, чтобы ее не беспокоить. Позвонить моим старичкам мне и в голову не пришло. Это моя жизнь и мои проблемы, родителей они не касаются. Я считала себя достаточно взрослой, чтобы ограждать их от своих неприятностей. Пиздец какая взрослая. Будто они дети, а я их мамочка. Они ограждали меня от истории про Джуди и ее семью – теперь моя очередь. Я чувствовала себя мудрой и опытной – я сама справлюсь. Нечего марать семью, Шон к ней не имеет отношения. Ни за что, нет и точка.
Около часа я сидела на кухне, ждала звонка Бен и не переставая названивала Гейбу на трубу. И, естественно, ничего – но откуда мне было знать? Я хотела послать Джейми сообщение на пейджер, но какое? «Приезжай домой – Шон чудовище?» У Шона теперь тоже имелся мобильник, купленный боссом, но я не знала номер. И опять же – что сказать? «Позови Джейми, а потом сию секунду вези ее домой, ты, ебаный извращенец?» Гениально!
Я выпила галлона два чая и дрожала как осиновый лист. Мысли роились в голове; я не могла взять себя в руки. Красивое лицо Моджо, навеки изуродованное, призраком стояло перед глазами. Мне было больно думать о том, что с ним случилось – в этом доме, буквально у меня над головой.
И тут я подумала: конечно, когда я расскажу Джейми про Моджо, она ужаснется. Но она не увидит это сама, а история из вторых рук не произведет убойного эффекта. Что, если этот козел ее разубедит? Что, если, не дай бог, он перевернет все с ног на голову, и Джейми это проглотит? Он ведь может. Вся его жизнь – одна сплошная ложь; господи, он может сказать что угодно. А доказать версию Моджо нечем – ни улик, ни Моджо.
Остается один путь. Я докажу раз и навсегда, какой закоренелый ублюдок этот Шон. Я переверну всю его жизнь, выстрою батарею доказательств, раздену его догола. Что больше всего не понравится Шону? Точно – если всю ложь вместе с жалкой правдой его ничтожного мерзкого говняного существования запихать ему в глотку, чтобы он тут же сдох. Я найду факты, они сметут их отношения раз и навсегда. Ни единого выхода, ни единой зацепки, ни единого пути отступления.
Я чувствовала себя рыцарем, что отправляется в крестовый поход со знаменем правоты, крепко зажатым в стальной рукавице. Жанной д'Арк. Если сомневаешься, иди напрямик, как говорит Гейб. Но как? С чего начать?
Верно – с начала. Я взяла телефонный справочник и стала искать Тейлор – Л. Я найду его драгоценную Лизу и узнаю всю правду о его «отъездах». А потом о родителях и обо всех. Я выебу его жизнь, как он выебал нашу. Сойдет любая месть, даже мелкая. Мне хватает терпения на работе – хватит и здесь. Я была в бешенстве. Ничего, я ему покажу – я отомщу за Моджо, пусть даже так, но Шону это с рук не сойдет.
В книге значилось около девяти миллионов Тейлоров.
Ничего, главное – упорство. Восемь вечера, еще не поздно, можно звонить – и вообще меня это не волновало. Я нашла трех Л. Тейлор с нужным кодом города. Я принялась звонить. Первая оказалась пожилой женщиной, и я сказала, что ошиблась номером. Вторая – тупым придурком, я просто положила трубку.
Третья оказалась молодой женщиной. Мое сердце учащенно забилось. Тихо-тихо, подумала я, тихо-тихо, не спугни обезьянку. Спокойно. Будь милой.
– Ой, здравствуйте. Простите, вы Лиза Тейлор?
– Да, кто это? – Голос измотанный и усталый. На заднем плане вопили дети и телевизор. Что-то не похожа она на молодую роскошную секс-бомбу, которую живописал Шон.
– Э, простите, мисс Тейлор, вы меня не знаете. Меня зовут Лили, Лили Карлсон. Прошу вас, извините за беспокойство, мне очень неловко, но я бы хотела поговорить с вами о Шоне Пауэрсе, я…
В ушах отозвались короткие гудки. Ч-черт.
Я перезвонила и попала на автоответчик:
– Лизы, Сэмми и Джо нет дома, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала, и мы вам перезвоним… – Затем детский смех.
– Э, мисс Тейлор, это Лили Карлсон. Я, э, только что звонила. Пожалуйста, мне, э, нужно поговорить с вами о Шоне. Видите ли, э, с ним… встречается моя подруга, и… я думаю, она в опасности и… э, в беде. Послушайте, перезвоните мне на мобильник, номер, э, 0621 45374, и я вам перезвоню. Прошу вас, мисс Тейлор, пожалуйста, это очень важно. Простите, то есть до свиданья.
Полный бред. Я в своем репертуаре – как бы идеально я ни спланировала, что именно говорить, стоит мне открыть рот – и начинается хаос. Никакой надежды. Наверное, она решила, что я полная идиотка, дура психованная, а не холодный вежливый детектив, о которых я читала. Блин. Как я лоханулась.
Я снова поставила чайник. Я пребывала в полной прострации. Все мои планы рухнули Я позвонила Гейбу – тишина. Я поставила тосты – они сгорели. Я приготовила другие и жевала их с джемом, сидя на диване перед теликом и щелкая пультом. Я избегала новостей; переключила на Четвертый канал, где шла передача о нестандартном сексе. Да, о сексе мне тоже думать не хотелось. Не помню, когда я последний раз… На телеэкране парень и девушка, обмотанные ремнями, втыкали булавки в гениталии и рассказывали, как им здорово. Я переключила на дикую природу. Всегда можно положиться на пингвинов. Пингвины – они себе гениталии не прокалывают.
Похоже, у меня начиналась истерика. Я всякий раз нервничала, когда случалось что-то плохое. Мне однажды сказали, что из-за всего психовать – это как тюрьма, если попал, уже не выбраться. Но мне было так плохо, так одиноко, весь мой мир стал темнее и отвратительнее. И страшно – несмотря на все эти игры в Таинственного Мстителя. Меня выбило из колеи то, что произошло с Моджо – ну, я же говорю, такие вещи с нами ведь не случаются. Они случаются с людьми из газет, с этими бедными жертвами Душегуба. Вот каково, наверное, родственникам убитых, подумала я. Как мне сейчас. Это не взаправду, это невероятно. Разум упрямо отказывался верить – я твердила себе, что все увиденное, все услышанное – реальность. Конечно, это еще не убийство, но того же порядка, если вы меня понимаете. Это серьезно. Дико. Шон чудовище. Ебанутый на голову монстр.
Я включила конфорку на полную и свернулась калачиком на подушках, все еще пахнущих сандалом. «Крэбтри энд Эвелин», «Сандал Майсура» – бутылочка со слоном. Джейми их ужасно любит – я всегда ей дарила на день рождения. Это так живо напомнило мне о Джейми, что на глаза навернулись слезы, и, тяжело сглотнув, я уставилась на подводный балет пингвинов.
Где-то в половине десятого я не выдержала и решила забраться на чердак – записать в дневник события дня и, может, проверить электронную почту. А потом, если не засну, покопаюсь в явно перехваленном Интернете. Под него я отрубаюсь очень быстро.
Я устало побрела вверх по лестнице, отводя взгляд от черной комнаты Моджо. Я вспомнила про деньги. Нам ведь нужно заплатить за себя и за него – плюс новый дом. Я не обижалась на Моджо из-за денег – как я могла? Но проблема оставалась. К тому же грустно будет покидать наше старое уютное гнездышко. Сколько всего испортил и разрушил этот урод? Еще одна причина ненавидеть Шона.
Я включила компьютер и снова задумалась, как отомщу, – я придумаю, как, только сейчас я слишком устала. И еще я скучала по Мушке – с животным в доме вы никогда не одиноки. Кто бы что ни говорил, они так утешают. Бедный бархатный комочек – где ты в эту холодную ночь? Может, ешь чей-то «Вискас», кошка есть кошка.
Я как раз села за дневник, но тут на мобильнике заиграли «Веселые бубенцы».
Я сгребла трубку – пожалуйста, пусть это окажется Гейб!
Это была Лиза Тейлор.
30
– Лили Карлсон? Это Лиза Тейлор. Вы хотели со мной поговорить?
Она была пьяна. Не то чтобы в стельку, но порядочно. В голосе звенела фальшивая уверенность и пьяная агрессия. Я так разволновалась, что только замычала как дура.
– Я не ошиблась? Вы хотели поговорить о нашем дорогом Шоне? Вы меня слышите?
– Э, да, да, простите. Я не… ожидала, что вы перезвоните.
– Значит, вам повезло. Слушайте, я не собираюсь платить за это удовольствие, леди, так что, если вас интересует наш общий друг, перезванивайте.
– Да, да, без проблем. Сейчас. И огромное спасибо… Снова гудки. У этой Лизы просто талант кидать трубку! Я слетела вниз, чуть не сломав шею, включила на кухне конфорку и с городского набрала номер из записной книжки. Лиза подошла тут же.
– Мисс Тейлор?
– О, давай без формальностей. Я Лиза, Лили. Господи, у нас ведь столько общего, а? Например, Шон…
– Не у нас… В смысле, он встречается не со мной, а с моей подругой. Мы все живем в одном доме. Шон… ну, типа, взял и поселился здесь.
– Ладно, если тебе так удобнее – мне-то что…
– Нет, честно. А он не говорил… тебе, что живет у нас?
– С какой стати? Слушай, ты вообще чего от меня хочешь?
– Но… вы ведь с ним недавно виделись. Ну то есть нам он говорит, что часто бывает у тебя, и… и моя подруга очень из-за этого расстраивается и…
– О, Шони, опять за старое! Послушай, Лили, или как там тебя, я не видела этого чертова Шона Пауэрса уже три года, ясно? Три года! И не хочу его видеть, спасибо.
– Но он клялся и божился…
– Конечно, он это обожает. Поклянется, что черное – это белое, если ему так удобнее. Мудак… ой, простите мой французский. – Она замолкла, и мне показалось, что нас разъединили, но вскоре Лиза продолжила – уже спокойнее, уже не злобно: – Послушай, мне после него… пришлось обратиться к психологу. Шон забрал все мои деньги, разрушил мою жизнь, он еще тот проходимец, наш Шон… – Ее голос как-то опал, и я услышала звон бутылки о стакан.
– С вами все в порядке? – Внезапно мне стало стыдно, что я вломилась в жизнь этой женщины. – Послушайте, мисс… Лиза, вы… ты можешь мне это не рассказывать, просто Шон сделал кое-что ужасное, и я боюсь за мою подругу – и за себя тоже. Я понимаю, это не твои проблемы, просто, я не знаю…
– Ты хочешь знать, права ли ты, да? Не выдумала ли ты все это? Может ли такой симпатичный очаровательный парень, как Шони, быть таким уебком? – Матерное слово упало как кирпич. Судя по ее манере речи – брэдфордский полусвет, – она бы скорее умерла, чем произнесла такое. Значит, ей на самом деле больно.
– Ну да. Я хочу сказать…
– Я понимаю, дорогая. Прекрасно понимаю. О Шони можешь мне не рассказывать. Минус четыре года моей жизни, ублюдок. Четыре вонючих года. И что он на этот раз вытворил?
Я снова услышала звон стакана, шипение и вдох – она прикурила. Я сидела как на иголках, боялась, что Лиза в любую минуту бросит трубку.
– Э, видите ли, он… избил одного человека. Очень серьезно. И я испугалась за подругу…
Она рассмеялась. Мне стало жутко.
– Да, узнаю Шона. А потом, конечно, увильнул? Она меня спровоцировала, я не виноват… Ты уже слышала про спецназ? Еще услышишь. Шон воображает себя солдатом. Даже пытался пойти в армию, но его не взяли – психиатра не прошел. А вам он что сказал? – Она опять рассмеялась.
Любопытно, почему Лиза решила, что Шон избил женщину? Я уже хотела поинтересоваться, но тут она шумно затянулась и продолжила:
– Психолог говорит, мне нужно обо всем забыть. Забыть о Шоне. Подумать о детях. Начать жить ради них и ради себя. Она славная тетка, только многого не понимает. Спрашивала меня, почему я его не бросила. Откуда ей знать, каково это, жить с таким мужчиной. Но ты ведь знаешь? Они тебя словно привораживают, да? Как будто чары наводят. Ложь, насилие, не важно – у них всегда найдется объяснение. И виноватой получаешься ты…
Теперь Лиза рыдала, и я чувствовала себя полным дерьмом. Я хотела пробормотать извинение и ретироваться, но перед глазами стояло лицо Моджо. Я сделала глубокий вдох и продолжила:
– Лиза, а зачем ему говорить, что он у тебя – ну то есть, куда же он в таком случае ходит?
– Не знаю, зачем. Он просто лжет не переставая. И не умеет говорить правду. А может, хотел вас сбить со следа. Впрочем, я скажу, куда он ходит, о да. К Лане Пауэрс, а чем там занимается – бог его знает. К Лане – вот он куда ходит. Она держит его на коротком поводке, эта грязная сука. Они вместе уже долгие годы, почти всю его жизнь, он и тетушка Лана. С самого детства. Она с ним сидела и… совратила его. Чуть ли не с года, тварь. Собственного племянника, ей плевать. Шон как-то ночью мне все рассказал. Я и не знала, что такое бывает. Она его заставляла – о господи – давать ей орально, когда ему было пять лет. Шон говорил – она его тренировала. Я даже не знала, что сказать, что сделать. А утром Шон заявил, что все выдумал. Но, по-моему, он не врал – впервые в жизни. Иногда исчезал на несколько дней и возвращался весь в ссадинах. Синяки, ожоги, порезы. И все равно шел к ней снова – как собаки возвращаются собственную блевотину сожрать, так и он. Он пытался и со мной это проделывать – связывал и все в таком роде. Причем не в шутку, нет… Было больно, я это ненавидела. Невыносимо…
Она всхлипывала, она рыдала – ужасно. Я зажмурилась, стараясь не думать, что Лана Пауэрс проделывала со своей плотью и кровью. Я не хотела об этом слушать, но Лиза продолжала как заведенная. Ей нужно было выговориться – так почему бы не безликой незнакомке на другом конце провода? Это называется исповедью, но я не священник. Я этого не хотела – но я сама напросилась.
Голос ее дрожал, речь становилась бессвязнее – алкоголь брал свое:
– С твоей… подругой… он… так же? В этом все дело? Не позволяй ему, дорогая, ни за что. Внутри он… очень плохой человек. И не слушай, что он говорит. Сплошная ложь. Мне пришлось его выгнать, пришлось… у меня дети. Он психанул, просто с катушек слетел. Говорил, что его никто еще не выгонял – это невозможно, так не должно быть. Кучу всего… Перепугал меня до полусмерти… Ну а что мне было делать? Он больной на голову, честное слово. Если не веришь – проверь его спортивную сумку, он всегда ее с собой носит, – порно-журналы, сплошное жесткое порно, и даже хуже. Посмотри, я не вру.
Жесткое порно? Садомазо? Блядь, о чем еще я не догадывалась? Черная волна подозрений захлестнула меня. Джейми… О боже. Так вот о чем она пыталась мне рассказать?
Лиза слегка успокоилась и зажгла очередную сигарету. Я бы тоже не отказалась.
– Послушай, может, конечно… зря я… с тобой говорю, и не стоило мне пить… дешевый портвейн, ну да ладно… Шон никогда не бросит Лану – он ее раб, типа того. Его отец знает, что все как-то не так, но Лана для него просто ангел во плоти, и мать он расстраивать не хочет. Хотя что это за мать – только и делает, что молится, детей защищать ей некогда. Поэтому отец так не любит Шона – винит во всем его. Шон ему противен. Поэтому он нянчится с двумя девочками, а Шона к себе не подпускает.
Теперь она хрипло шептала, я с трудом разбирала слова. Я покрепче сжала трубку – я одна в старом доме, и мне страшно.
– Мне другое любопытно – что произошло в гостинице с Ланой и ее погибшей подругой. Он ведь тоже там был, Шон… Он мне тогда ночью сказал… Потому все и отрицал утром. Он был еще ребенок, но он там был как пить дать. А отец потом все замял. Вот именно…
Вдруг ее голос похолодел – она слишком далеко зашла, слишком много сказала. И вновь со мной заговорила жесткая, агрессивная женщина. Я поняла, что разговор окончен. Она затянулась сигаретой, а потом резко бросила:
– Послушай, я тебе все рассказала. Мой тебе совет: гони его, пока он тебя не покалечил, или не ограбил, или и то и другое. Я… я не хочу больше о нем слышать. Я тут ни при чем… Может, зря я с тобой говорила… Не звони мне больше, ясно? Никогда. Я хочу о нем забыть, понятно? Хватит, меня не касается.
Бип-бип.
У меня подкатило к горлу, и я еле добежала до туалета.
Она была пьяна. Не то чтобы в стельку, но порядочно. В голосе звенела фальшивая уверенность и пьяная агрессия. Я так разволновалась, что только замычала как дура.
– Я не ошиблась? Вы хотели поговорить о нашем дорогом Шоне? Вы меня слышите?
– Э, да, да, простите. Я не… ожидала, что вы перезвоните.
– Значит, вам повезло. Слушайте, я не собираюсь платить за это удовольствие, леди, так что, если вас интересует наш общий друг, перезванивайте.
– Да, да, без проблем. Сейчас. И огромное спасибо… Снова гудки. У этой Лизы просто талант кидать трубку! Я слетела вниз, чуть не сломав шею, включила на кухне конфорку и с городского набрала номер из записной книжки. Лиза подошла тут же.
– Мисс Тейлор?
– О, давай без формальностей. Я Лиза, Лили. Господи, у нас ведь столько общего, а? Например, Шон…
– Не у нас… В смысле, он встречается не со мной, а с моей подругой. Мы все живем в одном доме. Шон… ну, типа, взял и поселился здесь.
– Ладно, если тебе так удобнее – мне-то что…
– Нет, честно. А он не говорил… тебе, что живет у нас?
– С какой стати? Слушай, ты вообще чего от меня хочешь?
– Но… вы ведь с ним недавно виделись. Ну то есть нам он говорит, что часто бывает у тебя, и… и моя подруга очень из-за этого расстраивается и…
– О, Шони, опять за старое! Послушай, Лили, или как там тебя, я не видела этого чертова Шона Пауэрса уже три года, ясно? Три года! И не хочу его видеть, спасибо.
– Но он клялся и божился…
– Конечно, он это обожает. Поклянется, что черное – это белое, если ему так удобнее. Мудак… ой, простите мой французский. – Она замолкла, и мне показалось, что нас разъединили, но вскоре Лиза продолжила – уже спокойнее, уже не злобно: – Послушай, мне после него… пришлось обратиться к психологу. Шон забрал все мои деньги, разрушил мою жизнь, он еще тот проходимец, наш Шон… – Ее голос как-то опал, и я услышала звон бутылки о стакан.
– С вами все в порядке? – Внезапно мне стало стыдно, что я вломилась в жизнь этой женщины. – Послушайте, мисс… Лиза, вы… ты можешь мне это не рассказывать, просто Шон сделал кое-что ужасное, и я боюсь за мою подругу – и за себя тоже. Я понимаю, это не твои проблемы, просто, я не знаю…
– Ты хочешь знать, права ли ты, да? Не выдумала ли ты все это? Может ли такой симпатичный очаровательный парень, как Шони, быть таким уебком? – Матерное слово упало как кирпич. Судя по ее манере речи – брэдфордский полусвет, – она бы скорее умерла, чем произнесла такое. Значит, ей на самом деле больно.
– Ну да. Я хочу сказать…
– Я понимаю, дорогая. Прекрасно понимаю. О Шони можешь мне не рассказывать. Минус четыре года моей жизни, ублюдок. Четыре вонючих года. И что он на этот раз вытворил?
Я снова услышала звон стакана, шипение и вдох – она прикурила. Я сидела как на иголках, боялась, что Лиза в любую минуту бросит трубку.
– Э, видите ли, он… избил одного человека. Очень серьезно. И я испугалась за подругу…
Она рассмеялась. Мне стало жутко.
– Да, узнаю Шона. А потом, конечно, увильнул? Она меня спровоцировала, я не виноват… Ты уже слышала про спецназ? Еще услышишь. Шон воображает себя солдатом. Даже пытался пойти в армию, но его не взяли – психиатра не прошел. А вам он что сказал? – Она опять рассмеялась.
Любопытно, почему Лиза решила, что Шон избил женщину? Я уже хотела поинтересоваться, но тут она шумно затянулась и продолжила:
– Психолог говорит, мне нужно обо всем забыть. Забыть о Шоне. Подумать о детях. Начать жить ради них и ради себя. Она славная тетка, только многого не понимает. Спрашивала меня, почему я его не бросила. Откуда ей знать, каково это, жить с таким мужчиной. Но ты ведь знаешь? Они тебя словно привораживают, да? Как будто чары наводят. Ложь, насилие, не важно – у них всегда найдется объяснение. И виноватой получаешься ты…
Теперь Лиза рыдала, и я чувствовала себя полным дерьмом. Я хотела пробормотать извинение и ретироваться, но перед глазами стояло лицо Моджо. Я сделала глубокий вдох и продолжила:
– Лиза, а зачем ему говорить, что он у тебя – ну то есть, куда же он в таком случае ходит?
– Не знаю, зачем. Он просто лжет не переставая. И не умеет говорить правду. А может, хотел вас сбить со следа. Впрочем, я скажу, куда он ходит, о да. К Лане Пауэрс, а чем там занимается – бог его знает. К Лане – вот он куда ходит. Она держит его на коротком поводке, эта грязная сука. Они вместе уже долгие годы, почти всю его жизнь, он и тетушка Лана. С самого детства. Она с ним сидела и… совратила его. Чуть ли не с года, тварь. Собственного племянника, ей плевать. Шон как-то ночью мне все рассказал. Я и не знала, что такое бывает. Она его заставляла – о господи – давать ей орально, когда ему было пять лет. Шон говорил – она его тренировала. Я даже не знала, что сказать, что сделать. А утром Шон заявил, что все выдумал. Но, по-моему, он не врал – впервые в жизни. Иногда исчезал на несколько дней и возвращался весь в ссадинах. Синяки, ожоги, порезы. И все равно шел к ней снова – как собаки возвращаются собственную блевотину сожрать, так и он. Он пытался и со мной это проделывать – связывал и все в таком роде. Причем не в шутку, нет… Было больно, я это ненавидела. Невыносимо…
Она всхлипывала, она рыдала – ужасно. Я зажмурилась, стараясь не думать, что Лана Пауэрс проделывала со своей плотью и кровью. Я не хотела об этом слушать, но Лиза продолжала как заведенная. Ей нужно было выговориться – так почему бы не безликой незнакомке на другом конце провода? Это называется исповедью, но я не священник. Я этого не хотела – но я сама напросилась.
Голос ее дрожал, речь становилась бессвязнее – алкоголь брал свое:
– С твоей… подругой… он… так же? В этом все дело? Не позволяй ему, дорогая, ни за что. Внутри он… очень плохой человек. И не слушай, что он говорит. Сплошная ложь. Мне пришлось его выгнать, пришлось… у меня дети. Он психанул, просто с катушек слетел. Говорил, что его никто еще не выгонял – это невозможно, так не должно быть. Кучу всего… Перепугал меня до полусмерти… Ну а что мне было делать? Он больной на голову, честное слово. Если не веришь – проверь его спортивную сумку, он всегда ее с собой носит, – порно-журналы, сплошное жесткое порно, и даже хуже. Посмотри, я не вру.
Жесткое порно? Садомазо? Блядь, о чем еще я не догадывалась? Черная волна подозрений захлестнула меня. Джейми… О боже. Так вот о чем она пыталась мне рассказать?
Лиза слегка успокоилась и зажгла очередную сигарету. Я бы тоже не отказалась.
– Послушай, может, конечно… зря я… с тобой говорю, и не стоило мне пить… дешевый портвейн, ну да ладно… Шон никогда не бросит Лану – он ее раб, типа того. Его отец знает, что все как-то не так, но Лана для него просто ангел во плоти, и мать он расстраивать не хочет. Хотя что это за мать – только и делает, что молится, детей защищать ей некогда. Поэтому отец так не любит Шона – винит во всем его. Шон ему противен. Поэтому он нянчится с двумя девочками, а Шона к себе не подпускает.
Теперь она хрипло шептала, я с трудом разбирала слова. Я покрепче сжала трубку – я одна в старом доме, и мне страшно.
– Мне другое любопытно – что произошло в гостинице с Ланой и ее погибшей подругой. Он ведь тоже там был, Шон… Он мне тогда ночью сказал… Потому все и отрицал утром. Он был еще ребенок, но он там был как пить дать. А отец потом все замял. Вот именно…
Вдруг ее голос похолодел – она слишком далеко зашла, слишком много сказала. И вновь со мной заговорила жесткая, агрессивная женщина. Я поняла, что разговор окончен. Она затянулась сигаретой, а потом резко бросила:
– Послушай, я тебе все рассказала. Мой тебе совет: гони его, пока он тебя не покалечил, или не ограбил, или и то и другое. Я… я не хочу больше о нем слышать. Я тут ни при чем… Может, зря я с тобой говорила… Не звони мне больше, ясно? Никогда. Я хочу о нем забыть, понятно? Хватит, меня не касается.
Бип-бип.
У меня подкатило к горлу, и я еле добежала до туалета.
31
В ту ночь, больная и изможденная, я провалилась в сон, точно в колодец, сквозь запекшуюся тьму в бездну кошмаров.
Мне снилось, что я бегу по равнине, покрытой вязкой кровью, я в этой крови по бедра. В свинцовых небесах с пронзительными воплями кружат стервятники, отъевшиеся на мертвенно-бледных трупах детей. Равнину освещает болезненная луна, сея повсюду серебристые всполохи. Я в ужасе, в панике, сердце вырывается из груди, губы растянуты в безмолвном крике. За мной гонится огромный черный ангел, черный – словно обугленный. Его кожа, покрытая сетью кровавых рубцов, потрескалась и обгорела. Я бегу, но ноги вязнут в густой крови, и страшный ангел настигает меня. В изуродованной руке он сжимает нож, нависает надо мной, и я вижу лицо Шона. Он толкает меня в ледяную кровь, я барахтаюсь и кричу, и лицо ангела превращается в лицо Джейми, она блаженно улыбается и вонзает в меня клинок.
Я проснулась, рыдая в подушку. Я не плакала долгие годы – с того дня, когда зарыдала от счастья, приехав в этот дом. Я была больна, выжата как лимон.
Натянув штаны и два свитера, я проглотила миску хлопьев и отменила все встречи на неопределенное время. Наверное, голос у меня звучал жутко, потому что мистер Фаррер промолвил только: «Поправляйся».
До обеда я как ненормальная убиралась в доме. Я поняла, что пора завязывать, когда заметила, что расставляю приправы в алфавитном порядке. Облачившись в новый белый пуховик и запихав дреды под старую шерстяную шапку, я прошла мили две до города. За руль я сесть не решилась – только аварии нам и не хватало. К тому же физическая нагрузка и прогулки помогают мне сосредоточиться. Нужно было привести мысли в порядок, чтобы потом, когда Шон и Джейми вернутся, я была спокойна и готова действовать.
Я спускалась с холма, с неестественным вниманием изучая окружающее. Замедлив шаг, я тащилась мимо гор фруктов и овощей, сложенных на прилавках «угловых» магазинчиков: хурма, баклажаны, странные зеленые шишковатые штуковины – не знаю, как называются; мандарины, яблоки, сливы, шпинат, зелень. От острых, сладких, пряных запахов желудок, и без того больной, переворачивался. Я шла мимо магазинов сантехники с бирюзовыми пластиковыми ваннами и всякими кранами. Мимо лавок с цветными сумочками, рюкзаками и школьными ранцами. Мимо магазинов тканей и сотовых телефонов. Такие знакомые, такие радостные в этом чистом морозном свете бледного солнца, что освещало всех нас, выглядывая из-за неторопливых облаков. Я снова готова была разрыдаться. Люди работали в этих магазинчиках, жили нормальной жизнью – почему я так не могу? Просто жить как все, обыкновенно, тратить жизнь на ерунду?
Я снова набрала скорость, из-за морозного воздуха становилось тяжело дышать. Я прокручивала в голове факты – словно колонки баланса:
Меня волновал не садомазохизм как таковой. Многие люди играют в «свяжи меня, Брайан» с амуницией из сети порномагазинов «Энн Саммерс» и считают, что это чертовски оригинально. Некоторые заходят дальше. Тем не менее в садомазохизме по взаимному согласию существуют четкие правила: стоп-слова, ролевые игры, ритуалы. Залог безопасности игроков, если угодно. Даже та парочка, которая вчера по телику прокалывала гениталии, – то, чем они занимались, большинству людей неприятно, но они получали удовольствие. Почему или как, я не знаю – я не психиатр. Как бы грубо или отвратительно это ни выглядело, участники были счастливы.
А Шон никого не делал счастливым. Его правила – принуждение, манипулирование и жестокость. Вряд ли в его играх имелись стоп-слова – или, если уж на то пошло, милосердие. В этом вся разница: его сексуальные фантазии вертелись вокруг жестокости и насилия; густым ядовитым зельем бурлили в Шоне, отравляя всех вокруг.
Я почти добралась до центра. Вокруг, будто стрелки крокусов из земли, среди зданий шестидесятых торчали готические башни из песчаника. Пятнадцать минут за город – и я на болотах, свободная как птица.
И вновь мне захотелось убежать. Убежать и все бросить. Я не могу помочь Моджо – у его друга для этого больше времени и, что намного важнее, денег.
Дьявол ухмыльнулся мне в лицо. Давай, сматывайся. Спасай свою шкуру. Джейми – дохлый номер. Шон – венец зависимости всей ее жизни, ее Немезида, возлюбленный палач. Она жаждет этой боли. Она любит эту боль. А ты милая нормальная девушка – беги.
– НЕТ! НЕТ! Она мой друг! – вслух заорала я, напугав секретаршу с пакетом жирных бутербродов.
Сообразив, что почти бегу, и увидев испуганное лицо метнувшейся в здание девушки, я резко затормозила и устало прислонилась к фонарю. Ну вот, наверное, теперь она целый день будет вспоминать, как еле успела скрыться от психа непонятного пола в белой куртке, который летел на нее и спорил сам с собой.
Без толку. Я не могу оставить Джейми в беде. Вдобавок – с точки зрения чистого эгоизма, – что обо мне подумает Габриель? Я слишком долго его любила, я не могла рисковать его мнением на этом этапе. И еще я любила Джейми. На самом деле. Я ей нужна. Ее нужно спасти. Так что седлай коня, дева-рыцарь отправляется в поход против ветряных мельниц.
Завтра все будет кончено, решила я. Как только они вернутся, я им выдам все, что знаю. Открою карты. Хватит ползать по углам – дезинфицируем эту грязь на свету. Я не боялась Шона Пауэрса. Одно неверное движение – и я спущу на него копов. Да, молодец, девочка!
Мне снилось, что я бегу по равнине, покрытой вязкой кровью, я в этой крови по бедра. В свинцовых небесах с пронзительными воплями кружат стервятники, отъевшиеся на мертвенно-бледных трупах детей. Равнину освещает болезненная луна, сея повсюду серебристые всполохи. Я в ужасе, в панике, сердце вырывается из груди, губы растянуты в безмолвном крике. За мной гонится огромный черный ангел, черный – словно обугленный. Его кожа, покрытая сетью кровавых рубцов, потрескалась и обгорела. Я бегу, но ноги вязнут в густой крови, и страшный ангел настигает меня. В изуродованной руке он сжимает нож, нависает надо мной, и я вижу лицо Шона. Он толкает меня в ледяную кровь, я барахтаюсь и кричу, и лицо ангела превращается в лицо Джейми, она блаженно улыбается и вонзает в меня клинок.
Я проснулась, рыдая в подушку. Я не плакала долгие годы – с того дня, когда зарыдала от счастья, приехав в этот дом. Я была больна, выжата как лимон.
Натянув штаны и два свитера, я проглотила миску хлопьев и отменила все встречи на неопределенное время. Наверное, голос у меня звучал жутко, потому что мистер Фаррер промолвил только: «Поправляйся».
До обеда я как ненормальная убиралась в доме. Я поняла, что пора завязывать, когда заметила, что расставляю приправы в алфавитном порядке. Облачившись в новый белый пуховик и запихав дреды под старую шерстяную шапку, я прошла мили две до города. За руль я сесть не решилась – только аварии нам и не хватало. К тому же физическая нагрузка и прогулки помогают мне сосредоточиться. Нужно было привести мысли в порядок, чтобы потом, когда Шон и Джейми вернутся, я была спокойна и готова действовать.
Я спускалась с холма, с неестественным вниманием изучая окружающее. Замедлив шаг, я тащилась мимо гор фруктов и овощей, сложенных на прилавках «угловых» магазинчиков: хурма, баклажаны, странные зеленые шишковатые штуковины – не знаю, как называются; мандарины, яблоки, сливы, шпинат, зелень. От острых, сладких, пряных запахов желудок, и без того больной, переворачивался. Я шла мимо магазинов сантехники с бирюзовыми пластиковыми ваннами и всякими кранами. Мимо лавок с цветными сумочками, рюкзаками и школьными ранцами. Мимо магазинов тканей и сотовых телефонов. Такие знакомые, такие радостные в этом чистом морозном свете бледного солнца, что освещало всех нас, выглядывая из-за неторопливых облаков. Я снова готова была разрыдаться. Люди работали в этих магазинчиках, жили нормальной жизнью – почему я так не могу? Просто жить как все, обыкновенно, тратить жизнь на ерунду?
Я снова набрала скорость, из-за морозного воздуха становилось тяжело дышать. Я прокручивала в голове факты – словно колонки баланса:
1) Шон – лжец, буйный псих и жестоко изуродовал моего друга.
2) Он извращенец и садомазохист, который трахается с собственной тетушкой и, возможно, вовлекает мою лучшую подругу в свои садистские игры.
3) О господи, первых двух пунктов достаточно.
Меня волновал не садомазохизм как таковой. Многие люди играют в «свяжи меня, Брайан» с амуницией из сети порномагазинов «Энн Саммерс» и считают, что это чертовски оригинально. Некоторые заходят дальше. Тем не менее в садомазохизме по взаимному согласию существуют четкие правила: стоп-слова, ролевые игры, ритуалы. Залог безопасности игроков, если угодно. Даже та парочка, которая вчера по телику прокалывала гениталии, – то, чем они занимались, большинству людей неприятно, но они получали удовольствие. Почему или как, я не знаю – я не психиатр. Как бы грубо или отвратительно это ни выглядело, участники были счастливы.
А Шон никого не делал счастливым. Его правила – принуждение, манипулирование и жестокость. Вряд ли в его играх имелись стоп-слова – или, если уж на то пошло, милосердие. В этом вся разница: его сексуальные фантазии вертелись вокруг жестокости и насилия; густым ядовитым зельем бурлили в Шоне, отравляя всех вокруг.
Я почти добралась до центра. Вокруг, будто стрелки крокусов из земли, среди зданий шестидесятых торчали готические башни из песчаника. Пятнадцать минут за город – и я на болотах, свободная как птица.
И вновь мне захотелось убежать. Убежать и все бросить. Я не могу помочь Моджо – у его друга для этого больше времени и, что намного важнее, денег.
Дьявол ухмыльнулся мне в лицо. Давай, сматывайся. Спасай свою шкуру. Джейми – дохлый номер. Шон – венец зависимости всей ее жизни, ее Немезида, возлюбленный палач. Она жаждет этой боли. Она любит эту боль. А ты милая нормальная девушка – беги.
– НЕТ! НЕТ! Она мой друг! – вслух заорала я, напугав секретаршу с пакетом жирных бутербродов.
Сообразив, что почти бегу, и увидев испуганное лицо метнувшейся в здание девушки, я резко затормозила и устало прислонилась к фонарю. Ну вот, наверное, теперь она целый день будет вспоминать, как еле успела скрыться от психа непонятного пола в белой куртке, который летел на нее и спорил сам с собой.
Без толку. Я не могу оставить Джейми в беде. Вдобавок – с точки зрения чистого эгоизма, – что обо мне подумает Габриель? Я слишком долго его любила, я не могла рисковать его мнением на этом этапе. И еще я любила Джейми. На самом деле. Я ей нужна. Ее нужно спасти. Так что седлай коня, дева-рыцарь отправляется в поход против ветряных мельниц.
Завтра все будет кончено, решила я. Как только они вернутся, я им выдам все, что знаю. Открою карты. Хватит ползать по углам – дезинфицируем эту грязь на свету. Я не боялась Шона Пауэрса. Одно неверное движение – и я спущу на него копов. Да, молодец, девочка!