Денис Ватутин. Красное Зеркало. Легенда вулкана

Денис Ватутин
Красное Зеркало. Легенда вулкана

   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
 
   © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

   В пылу победы не чувствуешь всех ужасов войны. Только в леденящем душу ознобе поражения сознаешь их до конца.

Артур Конан Дойл

   Женщину теряешь так же, как свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжких условий. И еще из-за своего скотства…

Эрнест Хемингуэй

   Те, кто видит сны наяву в ясный день, всегда идут гораздо дальше тех, кто видит сны, только засыпая по ночам.

Эдгар Аллан По

   – Контакт! Вводите адреналин… Пульс нитевидный… Синтез – тридцать процентов… Готово… Газ… Дайте газ…
   Я висел под потолком овальной белой комнаты… Что? Страшно? Да…
   Лицо бородатого седовласого мужчины склонилось надо мной.
   – Ты в порядке?!
   – Сатана здесь? – словно сквозь ватную кашу спросил я.
   – Тут… там… в коридоре… – Мужчина в простыне нервничал.
   – Скажи: а инопланетяне есть?
   – Сынок, какие инопланетяне? Что ты ерунду… ой… прости… Посейдон разбушевался… Я не успел… не успел… Прости… Посейдон пока спит… а Тифон работает… он работает на нас…
   Я смотрел на седого могучего старца, который разговаривал с постелью и одновременно будто затылком говорил со мной, висящим под потолком…
   – Тетя Марта тебе гостинцев передавала…
   Запах формалина и хлора…
   – …Говорят, еще три недели…
   – А мы с мамой купили тебе робота – как настоящий: ходит, глазами сверкает, и лазер у него светится…
   – Да ну их, этих роботов, в реактор…
   – Защищает от дурного глаза…
   – Хочу космическую ракету! С пушками! И видеокамеру, как у того дяденьки…
   – Вот когда выздоровеешь…
 
   Я открыл глаза, и темнота ушла…
   Медленно, сквозь мутно-серую пелену проступала картинка, как в старинной кювете с проявителем: тогда изображения делали вручную.
   На бюро стояла коричневая дугообразная лампа, словно созданная из прессованной ржавчины, бросавшая луч на поверхность.
   Эта поверхность из орехового шпона, эта столешница, напоминала рельеф местности, снятый с большой высоты, со спутника… Какие-то промоины, горизонтали высот, впадины и озера. Выцветшие структуры царапин. Глубина линзы из морилки и лака, местами прорезанная черными угольными бороздами ожогов от жала раскаленного паяльника.
   Казалось, будто я смотрел сквозь ржавое осеннее марево на дно змеящегося резвого ручейка. Плыл и дрожал воздух.
   Звуки и запахи мягкими ростками врезались в меня.
   Я услышал шум… и запах: мазутно-земельный, пропитавшийся дымом…
   Шел дождь… пахло сырой осенью.
   Воздух был свербяще-свежим: в ноздри резко и бесцеремонно врезался озон и гниль.
   Все в одночасье стало сырым и холодным. Сквозь туман пепельных облаков изредка проступали вспышки ионных зарниц.
   Телескоп покоился в футляре, окно было закрыто, и только форточка дышала этим темным и забродившим воздухом.
   В комнате царил какой-то нежилой хирургический порядок: все вещи вклинивались друг в друга, словно зубья шестеренок, будто детали электронной платы.
   Казалось бы, все это естественно: обычное дело… Священная круговерть…
   С кухни донесся зловещий вой на четыре тона – это закипел старинный дедушкин чайник. Раньше меня этот звук заставлял вздрогнуть, а теперь – ничего, привык. Даже нравится.
   Я привычным жестом вытащил из пачки сигарету, взяв разогретый паяльник и прикурив от его жала, – красно-оранжевыми трещинами разошелся кончик сигареты.
   Стало теплее… Запахло незнакомым ватным дымом.
   И вдруг раздался переливистый звонок в дверь, выбивший меня из равновесия. Я встряхнул головой, увеличивая приток крови к мозгу, поскольку был еще во сне.
   Не зная, куда бежать прежде – на кухню или к двери, – я решил, что к двери предпочтительнее: незваный гость, услышав первобытный вой, поймет, что потревожил…
   И под вой чайника я открыл дверь…
   На пороге стоял мужчина в черной шляпе, с которой капала вода, и в мокром черном плаще. Он блестел под скудными лампами лестничной клетки, отражая все сорок ватт призрачной ионизации.
   – Ты меня пустишь? – Он вскинул черные густые брови.
   – Заходи. – Я неожиданно для себя улыбнулся. – А где папа?
   – У него сейчас трудности… Ты же знаешь. А я ему помогаю с эгидой. – Он раскрыл зонтик, поставив его в углу, и повесил шляпу на крючок в прихожей – с нее скатились жемчужины маленьких капель. – Я уберу, – сказал он торопливо.
   – Нет, я. – Продолжая улыбаться, я открыл дверь туалета и вытащил ногой тряпку.
   Он прошел на кухню в одних носках, оставляя за собой мокрые следы, и вой чайника утих.
   – Ты до сих пор не пользуешься пьезо? – раздался голос с кухни.
   – Да, – я возил тряпкой по полу, – привычка, понимаешь.
   Через пару минут мы сидели в креслах и курили.
   – Не ждал меня, наверное? – Сиреневые губы надломились в усмешке.
   – Да вас кто разберет… – начал было я.
   – Ой! – Он комично схватился за сердце, вернувшись в коридор. – На себя посмотри, родственник…
   – Зачем ты пришел? – спросил я, наливая себе портвейна.
   – А как ты думаешь? – Он сделал губами мертвую сизую дугу.
   – Хватит! – Я впервые повысил голос. – Вы, мои милые, психа из меня сделали…
   – Твоими же руками! – Он ударил по коленям.
   – Все! – крикнул я, закашлявшись дымом. – Слышать ничего не хочу! Ты тут на кой?!
   Он выпустил дымное облако гаванской сигары и медленно ответил:
   – Ты, кажется, хотел… ну ладно, просил. – Он взял бутылку пива и небрежно сковырнул пробку пальцем. – В общем, у тебя было дело?
   Я потупился.
   – Ну да, – ответил я нехотя, – от тебя не…
   – Не… – улыбаясь, ответил он.
   – Ну… ты мне объясни… – Я затянулся и хлебнул портвейна. – Вся эта хрень – это прикол?
   – Фи, мон дью! – Он поморщился. – Что за выражения! Прикол! Кого-то пытались приколоть?
   – Да! – выкрикнул я. – Меня! Тебе мало?! ТЫ!!
   – Спокойно… спокойно. – Он вынул из кармана деньги.
   Они были мокрыми… разбухшие бумажные банкноты…
   Нелепой раскисшей тряпкой он выбросил их в форточку.
   – Прости… – я сконфузился, – я просто хотел узнать…
   – Ну? – Он вопросительно сощурился.
   – Скажи… Каким образом можно вынести это священное сумасшествие, напоминающее танцы и кривляния юродивого?..
   Я допил свой портвейн, и пустая бутылка отлетела к куче себе подобных, звонко стукнувшись донышком…
   – Прости, мой мальчик, – он, призадумавшись, улыбался, – видишь ли… А как тебе вообще все это кажется?
   Он внезапно расцвел: таким я еще его не видел… Он покрылся парчовым черным халатом, рядом с его ногой показалась породистая борзая.
   – Ты, собственно, чем недоволен? – спросил он повелительным тоном. – Учился, веселился, женился и работал? Ругался с женой! Пил и мечтал! Даже в кино снимался! Что не так? Приключений захотелось? От земных проблем захотел сбежать?
   – Я просто хотел чего-то другого…
   – Все вы, люди, всегда хотите чего-то другого, вовсе не того, что у вас есть под носом! – Он сердито нахмурился. – Но не все этого заслуживают, и не всем это надо на самом деле. Вы живете иллюзиями, мальчик мой, и ради иллюзий совершаете глупые и страшные вещи! Что ты сегодня хотел от меня услышать?
   – Осень – это своеобразный итог, какая-то черта, когда вспоминается множество событий, происшедших за год, и не только.
   Я пытался все ему объяснить…
   Я начал забывать все самое страшное, и вместе с ним стало как-то уходить все самое лучшее. Оставалось все самое серое… Странно…
   Мы прогуливались по осеннему скверу, и меня охватывало чувство потери чего-то очень важного, не лета… не солнца… какого-то смысла… Я еще злился на себя за то, что чувство это казалось мне банальной обидой: она не хотела идти со мной под руку… от меня сильно пахнет перегаром и табаком…
   Иногда наступает момент, когда попадаешь в некий лимбус, чистилище, нулевой меридиан, где можно сохранить игру и подумать над развитием сюжета. Распутье…
   А если изменить все? Если научиться чувствовать иначе? По-другому?
   – А что именно по-другому? – Он внимательно прищурился.
   – А ради чего я тут умираю? – Я хлопнул себя ладонью в грудь. – Ради любопытства? Ради того, чтобы не поддаться безделью и скуке? А может быть, чтобы стать умнее? Я и тупым побуду с удовольствием…
   Я не могу понять себя? А разве я понимаю остальных?
   – Мне все ясно, – сказал он медленно.
   Он вынул из пальцев черную прокопченную трубку и задумчиво поглядел на конский череп, висевший на стене напротив бюро.
   – Люди должны отрешиться от иллюзий и перемещаться отсюда – туда. Они – каждый – есть ступень… Ты-то должен знать… И Земля, и Марс, да и что угодно – это некий такой инкубатор. Яйцо страуса эму и утконосого динозавра – почти одинаковы. Если повышать температуру яйца – вылупятся самцы, понижать – вылупятся самки. Если воздействовать на яйцо пучком жесткого электромагнитного излучения…
   – Так это всего лишь опыты? – не выдержал я, чувствуя острый приступ изжоги.
   – Ты же, как всегда, не дослушал. – Он поморщился.
   – Извини. – Я вновь опустил глаза на коричневый потертый паркет.
   – Это новый виток развития, – продолжил он, – формируются новые нейроны, дополнительные нервные узлы, меняется состав медиаторов и скорость передачи импульса… Даже твоя родная планета претерпела массу изменений за последнее время…
   – И?.. – спросил я.
   – И, – повторил он с улыбкой, – тот, кому интересно, становится тем, кем интересно. Сам решает свою судьбу. И все, ничего особенного – просто процессы…
 
   Отрывок из записи на карманном планшете
   Вот так этот путь и продолжился…
   А начался он с моего прилета на Марс и моей дурацкой тяги ко всему новому и невыносимой жажды одиночества. Я здесь был уже пятый год (по марсианским меркам – чуть меньше трех), хотя ощущение было, что уже лет десять.
   Последнее время у меня возникло предчувствие, что этот год на Марсе может стать для меня последним… Сам не знаю, что меня потянуло с этими двумя типами из одного полушария в другое. Йорген и Сибилла – опытные Охотники и хорошие напарники… а вот туристы, свалившиеся нам как снег на голову с частного шаттла… И чего конечно же я не мог предвидеть в этой экскурсии на вулкан Олимп – это моей встречи с ней… с Ириной… Мои спонтанные чувства к ней, которые только усложнили всю ситуацию, и без того непростую: все, что связано с этой миниатюрной хрупкой девушкой, пропитано тайной и смертью… да… Странно, что эта история прокручивается у меня в голове, – может, начать вести дневник? Тогда вся эта сумятица выстроится в некий порядок и перестанет давить на мой череп изнутри? Нет, не мой это стиль – вести дневник… А потом, для этого требуется система, а я не знаю, где буду завтра… Даже что случится через пару часов…
   Вот так часто бывает: одна случайность тянет за собой другую – и длинная цепь взаимодействий, как падающие друг на друга фишки домино, рождающие абсолютно неожиданный узор событий… Кто я? Одна из этих фишек? А может, деталь узора? Но уж точно не тот, кто заварил эту кашу… Зачем мне все это нужно?..
   Вокруг продолжал дуть небольшой ветер, крутя в призрачном танце мелкие песчинки и пыль. Стенки кратера тихо гудели от потока воздуха.
   Мы стояли уже далеко за Башней Титанов, и я вновь злился – от собственного бессилия…
   Мы гнали своих вялых дромадеров, как бешеных крыс, и, только оказавшись километрах в пятнадцати от стрельбы, от смерти и от всей этой чертовщины, остановились под прикрытием небольшого безымянного кратера, наполовину занесенного песком.
   Казалось, с окончания боя у Башни прошла тысяча лет… Встреча с Сенькой, встреча с безумными золотоискателями, «Ящер» и его гибель, смертоносный лязг боевых машин, силуэты всадников-паладинов с лазерными винтовками, напоминающими копья, крики боли и ужаса, взрывы, свист пуль, душманы, перекошенное злобой лицо Комода, выражение удивления и страха в глазах Криса, застрелившего командира, кровь на лице Ирины, внезапно появившийся глюк, от которого исходили жужжащие волны…
   Все это стучало повторяющимся ритмом зацикленного видео, отдаваясь в висках далеким эхом…
   Я медленно объезжал неровный строй туристов и смотрел всем в глаза. Чемба мерно раскачивался, а ногу лихорадило жгучей раной…
   Я вспоминал о том, как все поднимались с песка, как открывали глаза, как я скомандовал «по коням», как Ирина меня перевязывала, хоть необходимости в этом не было, как все боязливо косились на труп командира с застывшим на мертвом лице выражением безграничного удивления, как искал свои очки Паттерсон, который стал для меня героем этой феерии, но… Я уже принял решение и не собирался его менять… Я чувствовал усталость и опустошенность…
   Я изо всех сил не хотел того, что чуть не произошло…
   Я смотрел в эти лица одновременно с жалостью и равнодушием, с любовью и недоверием… с полным ощущением какой-то утраты и безнадежности в сложившихся обстоятельствах… Я чувствовал, что сил у меня на донышке, – меня сковывала усталость.
   Йорген с Сибиллой стояли чуть поодаль, негромко переговариваясь. В голове у меня продолжался малиновый звон, и уши были набиты ватой. Перед глазами плыли очертания предметов – я не мог подолгу сосредотачивать свой взгляд на чем-нибудь.
   Два безумных кладоискателя, голландец с англичанином, тоже стояли в стороне, с интересом наблюдая за всей этой сценой.
   А Сенька флегматично курил, ковыряясь в своем рюкзаке.
   – Значит, так, – значительно откашлялся я. – Ситуация сложилась… неблагоприятная… Думаю, что объяснять не нужно: каждый из вас это поймет по-своему…
   Мне было очень трудно говорить эти слова, и вместе с тем я чувствовал желание свалить с себя свинцовый груз: Сибилла и Йорген были на моей стороне – а здесь, на Марсе, это было много…
   – Мы, Охотники Марса, – продолжал я, – обязались перед туристами с другой планеты (как это глупо я сказал)… кхм… обязались им провести их по маршруту, обеспечив им (то есть вам) полную безопасность…
   Слова форменно застревали в моем горле, особенно когда я встречался со взглядом Ирины.
   Ногу простреливало пульсирующей болью, и напоминала она о себе ежесекундно…
   – Но, учитывая сложившуюся ситуацию, – продолжил я, закуривая для солидности, хоть меня и продолжало тошнить, – действие договоренностей между сторонами нуждается в…
   Я задумался: да уж, учитывая сложившуюся ситуацию… Ни хрена себе ситуация! Как все мы здесь остались живы?! Это не случайное везение – это холодный расчет! И меня это здорово бесило… Туристы побывали в плену у душманов, и никто не пострадал, в то время как нас утюжил взвод тяжелых шагающих танков!!! Я знал, что слова, сказанные мной, – казенная и трусливая формула, которую я обязан воспроизвести, и обязан себя ненавидеть за это…
   – …Нуждается в пере…
   – Значит, вы не поведете нас на Олимп? – выкрикнула Дронова с обидой.
   Вот уж вам, пани, как с гуся вода… польский паштет…
   – Я, – медленно сказал я, – Охотник лицензии номер девятьсот сорок четыре, Ка два, выданной мне правительством Четырех Городов Марса…
   – Пачему?! – гневно воскликнул Азиз. – Мы хатим на гору!
   Я коротко смерил его обжигающим, как мне казалось, взглядом, и меня прорвало:
   – А потому! Потому, Азиз, что против орбитальной бомбардировки, или ядов, или резни во время сна, как это было с Джованни, мы не в состоянии защитить: нас мало! Потому что эти танки смели бы всех, как цербер хвостом, но они не сделали этого, эти паладины могли бы всех прикончить в считаные секунды, а эти бандиты были с ними в сговоре, как и те, на «Изумруде»! Неужели вам не ясно, что в группе есть предатель, который преследует черт знает какие цели, которому начхать на ваши жизни…
   Тут я осекся: взгляд мой вновь упал на Ирину.
   Она смотрела на меня, и даже из-под шлема в лучах только встающего солнца на ее лице были видны слезы…
   – Поймите, – сказал я глухо, старательно изучая раздвоенные копыта Чембы и свою окровавленную штанину. – Группу «кси-516» необходимо расформировать, так как она находится под прицелом неких разведслужб…
   – Вы же смелый человек! – пафосно сказал Аурелиано. – Почему вы струсили?
   Я очень хотел, чтобы мой взгляд сбросил его из седла на песок.
   – Вообще-то, – Йорген приподнял верхнюю губу, словно оскалившийся цербер, – мы тут танцевали под пушками ради вашего удовольствия, мать их! Чтобы вы на горку слазили! Нас тут хреначили…
   Геологи таращились на нас, тихонько переговариваясь друг с другом. Они тоже меня раздражали.
   – Да чего вы все тут? – Сенька оторвался от рюкзака. – Мы же не в Гваделупе уже… Все живы-здоровы, а ты, Странный…
   Аюми сидела в седле, крепко зажмуря свои красивые раскосые глаза. Паттерсон пребывал до сих пор в полной прострации, а Лайла хлопала ресницами, глядя поочередно то на полковника, двигающего желваками, то на меня, брызжущего слюной.
   – Я прошу прощения за эмоциональный срыв… – Я пытался успокоиться и донести сразу много мыслей до этой публики – в глаза Ирины я старался не смотреть. – Но есть серьезное подозрение, что в группе имеется хорошо законспирированный агент разведки. Этим объясняются многие происшествия, начиная с убийства итальянского профессора…
   – Итальянского? – Сенька очень хотел быть в диалоге – он чувствовал себя не в своей тарелке, если не являлся центром внимания.
   Он считал, что виноват во всем, – я видел это в его глазах, и видел даже, как он пытается это скрыть. Но его я берег на сладкое…
   – А кто его убил?! – Дронова умела все испортить даже простой фразой. – Меня тоже интересует, кто из этих милых людей, – она обвела взглядом своих спутников, – мог сделать такое? Давайте разберемся наконец, а то все времени не было за этими психозами! В первую очередь: кому это выгодно?!
   – Здесь вам не кино и не детективный роман, пани Дронова, – процедил я сквозь зубы, уловив ее нахальный взгляд в сторону Иры. – Вы сами-то жить хотите?!
   – Вы мне угрожаете?! – взвилась она. – Угрожайте сколько влезет! Здесь все помешанные!
   У нее началась истерика: плечи ее вздрагивали, и она закрыла лицо руками.
   Очнувшаяся Аюми вместе с Лайлой принялись ее утешать…
   Взгляд Ирины вдруг стал каменным.
   – Отставить! – заорал я и тоже стиснул свой череп со стороны ушей… – Я предлагаю всего лишь расформирование группы. – Слова медленно соскакивали с моего языка. – Дабы максимально обезопасить ее членов и изолировать предполагаемого врага. В Персеполисе^[1] вы можете нанять любого Охотника или проводника – там вы будете в безопасности, а гонорар я верну… Вот и все…
   – Вот и все… – повторила Лайла, бросив на меня взгляд, полный отчаяния. – А так все хорошо начиналось! Я бы пошла только с вами. Ни с одним другим. Вы доказали, что…
   – Слущай, Страний! – Азиз прищурил пухлые веки. – Ми с палковныком найдем этого щакала и закапаем! Я тэбе килянусь! Ти нас можещ прывесты к городу, возле горы. Я только тэбе вэрю, а другым… разным галаворэзам… я нэ поверю ныкак! Ми с тобой бандытов били! Ти мэня прикривал, я тэбя! Ти забиль?
   «Черт тебя возьми! – подумалось мне. – А сам-то ты кто? Как ты боялся трупа итальянца и как ты пристрелил одного парня, а второму раздавил горло. Ты…»
   – Вы ведь не стали нас убивать… – совершенно некстати ляпнул голландец.
   – Помолчи, – прошипел Митчелл.
   – Это случайность. – Лицо Йоргена приобрело хищное выражение, а его правый глаз заметно дергался.
   – Ребята, давайте будем вместе… – Лайла смотрела в мои глаза с каким-то живым интересом.
   Под шлемом было видно ее румянец, выступивший на красиво очерченных широких скулах.
   – Вообще, – откашлявшись, произнес полковник, – вы тут главные, вам решать, но с тактической точки зрения…
   – Люди, – сказал вдруг Аурелиано, – неужели надо было прилететь сюда, за многие миллионы километров, чтобы увидеть то же самое, что творится везде?
   Крис продолжал обреченно молчать, а Ирина смотрела мимо меня.
   – Наша жизнь дается нам для того, чтобы что-то понять, – вновь заговорил Скорцес, – кому, какой разведке, каким тайным орденам может быть что-то нужно здесь? Здесь?! Кто из вас обладает такими сокровищами или знаниями, для того чтобы это было необходимо? Вы верите в тайные заговоры и секты маньяков?!
   – Ну вообще, – Сибилла мрачно улыбнулась, – тут таких навалом. Мы даже в глюки верим…
   – Я бы даже сказал… – начал Сенька.
   – А кто же убил Джованни? – с обличающими интонациями выкрикнула пани Аида.
   – А с чего вы взяли, что тут заговор? – сощурился Скорцес. – Может, он скрывался от вас, дикой и безумной женщины, которая…
   – Это я безумная?! – округлила глаза Дронова.
   – Это я безумный, – с горькой улыбкой сказал Аурелиано. – Знайте, что единственный представитель тайных орденов – это я. «Последние Клирики» – это люди, не пытающиеся добавить религиозных догм, а просто стремящиеся стать лучше. Мы являемся ревнителями единственной чистой веры! Мы – клирики! Мы всегда были на страже человеческой чистоты, хотя люди и потеряли чувство правды! Мы ждали конца света, но его не произошло – просто стало труднее жить. На Марсе можно было все начать заново, а вы и тут нагадили своими темными делишками… Великий Перелом ничему вас не научил, несмотря на миллионы погибших… Но я буду верить…
   Все, даже ушедший в прострацию Крис, обернулись на него.
   – Да, – гордо продолжил Аурелиано, – все испытания, выпавшие на нашу долю, не должны сломать человека – человек не лошадь и не собака: его нельзя сломать давлением – только разум его и вера могут держать его в движении жизни. Я прилетел сюда, как и многие из вас, в надежде на новое человечество. И я – верю в него… Верю, что эта дьявольская цивилизация не отобрала последних останков правды… Меня уже ждут здесь – те, кому нужна правда… Я хочу, чтобы у всех появился шанс… На Марсе нужно построить все заново! Все сделать по-другому! Как вы этого не понимаете? Иначе все умрут, и жизнь окончится!
   – Это, конечно, правильно. – Сенька развинчивал свой мушкет и аккуратно складывал в рюкзак.
   – Хорош уже на мозг приседать! – не сдержался Йорген.
   – Естественно, – язвительно улыбнулся клирик, – приседать на мозг – это бесчеловечно… Что можно еще сказать человеку, который спит? Я устал от этого сонного царства, и Господь призывает меня к действиям! Пускай у вас на одного подозреваемого будет меньше!
   С этими словами он дал шпоры своему дромадеру и, выехав из строя, повернул к зубчатой гряде плоскогорья, овеваемый пыльными потоками ветра.
   – Скорцес, остановитесь! – крикнула Ирина. – Прекратите! Ваша виза…
   – Стойте! – воскликнула Лайла…
   Тот даже не обернулся…
   – Пусть идет… – неожиданно резюмировал полковник. – Он выбрал.
   – Дэн, – позвала Ирина срывающимся голосом, – останови его.
   – Иди поучи отморозков молитвам! – крикнул Йорген с издевкой.
   – Я не нянька из детского сада! – зачем-то огрызнулся я. – Захочет – догонит! И до города рядом! Позер! Пафосный клоун! Осточертели истерички мне уже…
   Ирина как-то грустно, с досадой и разочарованием посмотрела мне в глаза, а затем, тронув поводья своего дромадера, повернула за Скорцесом.
   Я вновь крепко зажмурился: у меня до сих пор в ушах стоял вопль «Ящера», лязг бронированных суставов «шатунов», яркие цветы огня и кучи трупов, шевелящихся под гусеницами БМТ.
   Я не мог понять этих людей, я не хотел их понимать, несмотря на то что все было и так очевидно: каждый пытается на свой манер… со своей шизой… Господи! Как мне все надоели… И я сам себе – в первую очередь! Люди – это порождение безумного хаоса! Толпа эгоистичных индивидуалистов, которым приходится сожительствовать друг с другом и страдать от своего стадного инстинкта и страхов, сотни страхов… Даже умные, даже адекватные… о чем они говорят? Чего они хотят? Разве есть хоть малейшая надежда, что с этими людьми можно договориться и построить мало-мальски приличное общество здесь, на Марсе? О чем так мечтает циничный идеалист Аурелиано…
   Я дал шпоры дромадеру, и Чемба обиженно и глухо тявкнул.
   – Ира! Стой! – кричал я, чувствуя себя полным идиотом с упавшим ниже уровня моря авторитетом.
   Но она уже возвращалась обратно. Лицо ее было бледным, а глаза – угасшими в прикрытых ресницах.
   – Я поддерживаю инициативу лидера смены о расформировании группы «кси-516», – глухо сказала Ирина, покачиваясь в седле, не глядя на меня.
   – Поехали в город, – сказал Сенька, который почему-то улыбался до ушей, – а то ща изжаримся, как…
   – От города, Артур, – прогнусавил голландец, – я пойду только со свежими картами.