Страница:
В этот момент в дверях появился Жиль Васс.
Лицо дизайнера, бледное и усталое, было заляпано клеем. В своих неизменных черных джинсах и свитере с высоким воротом он выглядел особенно худым и изможденным. В одной руке он держал бумажный пакет, а в другой – недоеденный сандвич. Позади него виднелись модели в законченных костюмах белой цапли и три измученные швеи.
– Как дела? – спросил Жиль довольно безразлично.
Казалось, он ничего не замечал вокруг себя – ни стопку костюмов в пластиковых пакетах, ни полуголых манекенщиц, таращивших глаза, ни Элис в обществе Наннет, Сильвии и трех дюжих незнакомых мужчин. Продолжая жевать, он рассеянно огляделся.
– Вы как, готовы?
– Да, – громко произнесла Наннет, прежде чем кто-либо успел открыть рот. – Все идет замечательно.
Жиль одобрительно улыбнулся им.
– Слава Богу, – сказал он, доедая хрустящую булочку, – пока мы обошлись без приключений.
21
22
Лицо дизайнера, бледное и усталое, было заляпано клеем. В своих неизменных черных джинсах и свитере с высоким воротом он выглядел особенно худым и изможденным. В одной руке он держал бумажный пакет, а в другой – недоеденный сандвич. Позади него виднелись модели в законченных костюмах белой цапли и три измученные швеи.
– Как дела? – спросил Жиль довольно безразлично.
Казалось, он ничего не замечал вокруг себя – ни стопку костюмов в пластиковых пакетах, ни полуголых манекенщиц, таращивших глаза, ни Элис в обществе Наннет, Сильвии и трех дюжих незнакомых мужчин. Продолжая жевать, он рассеянно огляделся.
– Вы как, готовы?
– Да, – громко произнесла Наннет, прежде чем кто-либо успел открыть рот. – Все идет замечательно.
Жиль одобрительно улыбнулся им.
– Слава Богу, – сказал он, доедая хрустящую булочку, – пока мы обошлись без приключений.
21
За несколько минут до начала бала пошел снег. Американской телевизионной группе, ведшей съемку с площади Опери, пришлось укрыться под зонтиками. Однако видеокамеры, направленные на залитый светом фасад старого большого здания «Гранд опера», продолжали работать.
Ведущий программы новостей поднял свой микрофон.
– Что ж, погода преподнесла нам свое шоу «небесных кружев», – восторженно начал он. – Подходящий подарок от матери-природы всем участникам «Бала Белых Птиц» парижского Фонда милосердия, где американский мэтр моды Джексон Сторм покажет специальное шоу, в котором он использовал свой новый эффектный материал, «Небесное Кружево». Костюмы сделаны парижским дизайнером Жилем Вассом. Я бы сказал, – продолжал он, пока камеры отъезжали назад, чтобы запечатлеть море лимузинов на площади Опера, – показ мод должен быть поистине потрясающим, чтобы соперничать с настоящим кружевным шоу небес, развернувшимся здесь, за стенами «Гранд опера».
Телевизионный ведущий на мгновение опустил микрофон. Он уже битый час наводил звуковой «колер» и изрядно устал от пустой болтовни. Где же, черт возьми, знаменитости?
– А вот и гости! – быстро произнес он, пока оператор фокусировал изображение на веренице «Даймлеров» и «Роллс-Ройсов», высаживавших пассажиров у подножия ступеней «Опера».
Мужчины, выходившие из лимузинов, были одеты во фраки белого цвета, а женщины, кутавшиеся в меха, были облачены в экстравагантные интерпретации костюмов на тему сюрреалистических птиц: искрящиеся белые пышные платья, экзотические головные уборы, некоторые с птичьими клювами и прикрепленными к ним масками.
– А вот это настоящий сюрприз! – воскликнул ведущий, когда камера выхватила из толпы герцогиню Йоркскую, рыжеволосую Сару Фергюсон, шедшую в лучах прожекторов рядом с принцем Эндрю. – Присутствие особ королевских кровей на нынешнем балу сохранялось в секрете, – захлебывался от возбуждения телевизионщик. – Но это, без сомнения, украсит и без того фантастический, звездный вечер.
На Ферги было простое белое атласное платье от Живанши. Принц Эндрю нес украшенную перьями маску жены и улыбался толпе. Супружеская пара стала подниматься по красным, покрытым бархатом ступеням «Опера».
Сразу следом из своего «Роллс-Ройса» появился балканский принц Алессио Медивани, облаченный в черный плащ, который, распахнувшись, открывал официальный вечерний костюм, украшенный красной лентой и алмазными придворными знаками отличия. С принцем Медивани были его дочери. Принцесса Кэтрин, старшая из дочерей, жена французского бизнесмена, предпочла появиться в узком белоснежном платье, вышитом жемчугом, а принцесса Жаклин выбрала экстравагантный атласный костюм, очень декольтированный и вызывающий. В руке она несла головной убор из перьев и блесток. Платье и маска были ярко-малинового цвета.
Телеведущий был в восхищении. Юная бунтарка была в своем репертуаре, явившись на «Бал Белых Птиц» не в обязательном для нынешнего вечера белом костюме.
«Роллс-Ройс», принадлежавший Медивани, отъехал. На его место подкатили несколько роскошных лимузинов, из которых стали выходить почетные гости из Нью-Йорка, отец и сын де Бриссаки – владельцы шелкопрядильной мануфактуры, производившей «Небесное Кружево», со своими женами и, наконец, появился великий Джексон Сторм собственной персоной.
Лучи прожекторов устремились на короля модной индустрии, будто он был единственным светилом на богатом звездами вечере. По продрогшей толпе парижских зевак, собравшейся у лестницы «Гранд опера», пронеслись аплодисменты. Джеке Сторм обернулся, помахал рукой и одарил присутствующих своей знаменитой ослепительной улыбкой.
– А вот и он, – произнес ведущий программы, – американец Джексон Сторм, наслаждающийся триумфом здесь, в Париже, где этим вечером соберутся более пятисот представителей европейской и американской элиты. Правда, до нас дошли тревожные слухи… – он сделал паузу, листая свой бюллетень, – о перекупке «Джексон Сторм интернэшнл» пока не установленной европейской корпорацией. Пока мы не имели возможности получить у мистера Сторма комментарии к данной информации.
– Не могу поверить в это! – воскликнула Кэнденс Добс. – Как это могло случиться, да еще в такое время!
Длинное помещение антресолей было переоборудовано в раздевалку. Здесь толпились модели и швеи, суетившиеся в последние минуты перед шоу. Часть туфель Папагалло была забыта в Доме Лувель. Швы на двух костюмах совы каким-то мистическим образом разошлись. А у манекенщицы, которая должна была демонстрировать костюм белой цапли, начались рези в животе. Кэнденс Добс, которая должна была находиться внизу и присматривать за прессой и телевизионщиками, только прибавляла шуму в общую суматоху.
– Кэнди, сейчас не время обсуждать слухи о скупке наших ценных бумаг, – обратилась к ней Элис.
Она уже более часа назад переоделась в свой первый костюм фламинго, созданный принцессой Джеки, и теперь сопровождала Жиля, помогая ему по мере сил. Сам Жиль находился в состоянии полной отрешенности, все свое внимание сосредоточив на костюмах фэнтэзи. Он использовал Элис в качестве буфера, чтобы держать на расстоянии режиссера, вознамерившегося произвести последние изменения в освещении.
– Разве ты не видишь, какая здесь суматоха? – Элис хотелось вывести Кэнди Добс из раздевалки. – Сплетни о скупке акций – неподходящая тема для обсуждения в раздевалке перед началом шоу.
– Говорю же тебе, это не сплетни, а правда! Они даже не сидят вместе! Вот, полюбуйся!
Специалист по связям с общественностью провела Элис мимо полуодетых моделей к нише балкона, откуда открывался вид на большое фойе «Опера».
– Смотри, смотри! – От возбуждения Кэнди перья на ее головном уборе мелко тряслись. – Греки приехали вместе, у них собственный столик. А вон там, погляди, Джексон Сторм за своим столом. Видишь, они даже не разговаривают!
Элис посмотрела вниз, выглянув из-за одной из портьер красного бархата. Сотни гостей наводнили огромное фойе. То и дело мерцали вспышки фотографов из парижского «Вог», обладавшего эксклюзивным правом на съемки бала. Заиграл оркестр, и в центре фойе закружились пары в масках и костюмах. Лучи прожекторов повисли над танцующими и затем скользнули вверх, к изящным фрескам здания «Опера», гигантским хрустальным светильникам и сводчатому потолку.
Элис никого не могла разглядеть в пестрой толпе, Она лишь догадывалась, что Николас Паллиадис где-то там.
– Греки перекупили Джексона Сторма? То есть Николас Паллиадис? Но это невозможно! – Это предположение ошеломило ее. – С какой стати ему делать это?
– Мадемуазель Элис! – В нише балкона показалась фигура Наннет. – Вам скоро выходить!
Кэнди Добс одной рукой подхватила юбку из тафты.
– Они это сделали… «Паллиадис-Посейдон», старик, вся компания греческих пиратов. Я слышала, что именно Нико Паллиадис скупал в Нью-Йорке краткосрочные векселя Джека.
Элис позволила Наннет увести себя в помещение раздевалки.
– Жиль жалуется, – сказала швея, – что от костюмов чем-то пахнет. Бог мой, разумеется, от них кое-чем пахнет – жидкостью из химчистки!
Их перехватила Сильвия с сантиметром на шее и браслетом-подушечкой для булавок, стянутым у нее на запястье.
– Почему-то костюмы совы оказались слишком просторны. Дело не в швах, я проверяла.
Элис оглянулась в поисках Жиля. Специалист по свету и звуку загнал дизайнера в угол антресолей и кричал что-то об изменениях в освещении.
– Огни в большом фойе, – долетел до Элис его возбужденный голос, – должны быть притушены почти до минимума. Когда они вновь вспыхнут, моделям следует уже занять исходную позицию на лестнице.
Элис вспомнила, что по первоначальному плану они должны были строиться перед зрителями под музыку.
– Сколи костюмы совы булавками, – поспешно сказала Сильвии Элис. – Только скажи «совам», чтобы они были поосторожнее.
Наннет встала перед Элис на колени, выравнивая перья юбки костюма фламинго. Их розовый оттенок сгущался и книзу переходил в интенсивный персиковый цвет.
– Смотри-ка, здесь тоже обрывается волан! – воскликнула швея, осматривая очередной костюм.
В этот момент к Элис подлетел визажист, желая в последний раз припудрить ей лицо, и чуть не споткнулся о Наннет. Элис нагнулась, чтобы поправить юбку-фламинго. Издали доносились жалобные стоны, издаваемые французской моделью, страдавшей болями в желудке.
Когда Элис подняла глаза, перед ней стоял хмурый Николас Паллиадис в официальном вечернем костюме.
Руди Мортесьер сидел у себя дома, наслаждаясь поздним обедом. Он смотрел по французскому телевидению трансляцию «Бала Белых Птиц». Услышав телефонный звонок, кутюрье неохотно поднялся из-за стола.
– Руди? – спросил знакомый голос. – Я так рада, что застала тебя дома!
– Лизиан? – Он не верил своим ушам. – Неужели это ты? Бог мой, где ты?
– Ах, потому-то я тебе и звоню. – Он расслышал новый странный звук, будто она слегка задыхалась. – Руди, разве это не замечательно? Ты смотрел телевизор? Такой триумф Жиля! Ты не рад за него?
– Очень рад.
Конечно, он был рад за Жиля; любой, кто знал его, никогда бы не усомнился в этом. Но почему Лизиан звонит ему в такое время?
– Я с нетерпением жду, когда увижу модели фэнтэзи, – осторожно сказал он. – Дизайны для костюмированного бала – это не в стиле Жиля, но мне хочется посмотреть, что он с ними сделал.
– Руди, они замечательны! Я видела эскизы. Руди, – обеспокоенно продолжал мелодичный голосок в трубке, – ты любишь Жиля, ведь правда? Ты любишь его, как я, и хочешь посмотреть на его триумф этим вечером после длинных недель изнурительной работы, да? Никто, даже американский выскочка, не может лишить его заслуженного триумфа, правда?
От этих слов Руди стало как-то не по себе. Ощущение обострилось, когда он снова уловил явственное затрудненное дыхание собеседницы.
– Дорогая моя Лизиан, ты же знаешь, я очень люблю Жиля.
– О да, ты такой добрый, – горячо произнесла Лизиан. – Ты должен помочь мне, милый Руди, потому что мы не можем беспокоить Жиля в такой момент. – Она опять тяжело вздохнула. – Что бы ни происходило, он должен быть свободен в этот вечер, разве не так?!
Руди склонился над обеденным столом, его круглое лицо приняло озабоченное выражение.
– Лизиан, о чем ты говоришь?
– Милый Руди, – нежный голосок Лизиан дрогнул, – ты должен приехать и отвезти меня в больницу. Утром у меня начались схватки, но прежде уже было столько ложных сигналов, что я не могла беспокоить этим Жиля. Я бы не сказала ему в любом случае. Но теперь мне нужно ехать, действительно нужно ехать. Ты же близкий друг Жиля, ты любишь его, как я. Ты поможешь мне?
Руди очень хотелось выругаться, но он не мог оставить Лизиан без помощи.
– Ну да, я согласен, мы не должны беспокоить Жиля в такой момент, – выдавил он из себя.
Жиль находился в «Опера»; до начала во всех отношениях важного для него шоу оставались считанные секунды. Он бы сорвался, если бы узнал о случившемся. Эта непрактичная наивная простушка, изумился Руди, вела себя отважнее и мудрее, чем можно было от нее ожидать.
– Скажи, – произнес Руди голосом, более решительным, чем прежде, – что ты хочешь, чтобы я сделал? Мне вызвать «Скорую помощь»?
– Милый Руди, я должна попросить тебя… – Лизиан осеклась и снова тяжело перевела дух. – Я знаю дыхательные упражнения, те, которыми занимался со мной Жиль. Ты не мог бы остаться со мной в больнице, помочь мне с этим? У меня есть брошюра, там все написано. Ты сразу разберешься в этом, я уверена! Боюсь, иначе я не выдержу.
Руди расправил плечи.
– Я сделаю все, что надо, можешь рассчитывать на меня. – Внезапно он обрел решимость. Жиль оценит этот жест любви и уважения к нему. Жена Жиля нуждается в его помощи! – Я помогу тебе, – как можно заботливее сказал он, – сделаю все, что пожелаешь. Дорогая Лизиан, ты только не волнуйся, все будет хорошо.
– Мы сделаем это, – торжественно произнесла она, – для Жиля.
– Для Жиля, – так же торжественно повторил Руди, словно давал клятву. – Пусть он спокойно наслаждается своим звездным часом.
Николас Паллиадис приближался к ней в белом фраке, красивый и неприступный, а кругом царила суматоха импровизированной раздевалки. Элис же чувствовала себя, как певичка из «Мулен Руж», в фантастическом костюме фламинго принцессы Джеки. Она вспотела под невыносимо узким трико и тяжелой персиково-розовой шляпой с перьями.
На этот раз глаза Николаса Паллиадиса не скользили по ней оценивающе. Точеные черты его лица выражали абсолютное спокойствие. И все же Элис ощутила волнующий прилив тепла во всем теле. Она не могла не вспомнить о совершенной, поистине чудесной любви, которой они предавались.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Он смерил Элис долгим укоризненным взглядом, удивившим ее.
– Забери их, – сказал он, протягивая руку.
Бриллиантовые с изумрудами серьги сверкали на его ладони.
Элис уставилась на украшение так, словно видела его впервые. Это были ее серьги!
– Как они к тебе попали? – Ее начала бить мелкая дрожь. Не много же времени ему потребовалось, чтобы найти их и забрать у менеджера фабрики «Ришар и Си»! Как ей теперь объяснить ему случившееся?!
Он все еще стоял с протянутой рукой.
– Ты обещала, что не будешь продавать украшения, которые я подарил тебе, – произнес он ровным голосом.
Почему он так ненавидит ее? – удивилась Элис. Он всегда готов поверить в самое худшее. Может быть, потому, что он сам ненавидит себя за то, что хочет ее? Конечно же, он ее хочет! В этом Элис ничуть не сомневалась.
– Я же сказал, что выкуплю их у тебя, – холодно напомнил он. – Ты солгала мне. Ты постоянно мне лжешь.
– Я их не продавала! – Головы повернулись в их направлении, и Элис замолчала.
– Я ни в чем не могу тебе доверять. – Николас сверкнул черными глазами. – Почему бы, черт возьми, тебе не сказать мне, что ты еще натворила?
Элис еле сдерживала раздражение. Какая была необходимость в том, чтобы являться сюда теперь, в самый разгар этой суматохи перед шоу, чтобы начинать весь этот разговор?!
– Что ты сделал, – презрительно заговорила Элис, – чтобы вернуть серьги? – Она воткнула несколько шпилек в головной убор с перьями, чтобы зафиксировать его на месте. – Избил служащих химчистки, поджег их контору? Или вытеснил «Ришар и Си» из бизнеса, как проделал это с Джексоном Стормом?
Она заметила, что он нахмурился.
– Я не вытеснял из дела Джексона Сторма. – Он с мрачным видом отступил в сторону, пропуская одну из моделей в костюме совы. – Не знаю, кто, черт возьми, сказал тебе такое. Это даже не называется перекупкой. Мы просто-напросто приобрели контрольный пакет его европейской компании.
Итак, это было правдой. Элис на мгновение прервала свое занятие, чтобы взглянуть на него. Огни в фойе тускнели. В помещение стремглав влетела Сильвия.
– Элис, ради Бога, ты первая!
Николас нетерпеливо отстранил Сильвию.
– Можешь ты хоть раз сказать мне правду? – возвысил он голос. – Зачем тебе были нужны деньги?
Элис нервно поправила головной убор. Бесполезно даже пускаться в объяснения – слишком много народу слушало их. И вдруг она увидела мужчину в черном костюме, пробиравшегося к ним сквозь толпу. О Боже, тем более ей не хотелось говорить об этом в присутствии Жиля!
Жиль взял ее под руку.
– Элис, ты поняла, где должна находиться, когда заиграет музыка? – Он взглянул на Николаса Паллиадиса так, будто впервые видел его.
Тот не обратил на него внимания.
– Деньги, – процедил Николас. – Я отдам тебе серьги теперь и буду возвращать всякий раз, когда тебе вздумается продать их. Однако я хочу знать, почему ты продала их тому придурку в Пантене!
– Я не продавала их! – Элис бросила тревожный взгляд на Жиля. Если она не остановит Николаса, он все испортит. Жиль и так уже находился в состоянии нервного возбуждения. – Я солгала тебе, – вдруг воскликнула Элис. – Как всегда солгала! – Она вздрогнула, увидев испуганное выражение, появившееся в глазах Николаса, но было поздно. – Я отдала их менеджеру химчистки, – в отчаянии крикнула Элис, понимая, что совершает очередной неосмотрительный поступок, о котором ей придется пожалеть, – потому что он… он мой любовник!
Свет в здании погас, и Элис вытолкнули на галерею над главным фойе, прежде чем она успела увидеть реакцию, отразившуюся на лице Николаса Паллиадиса.
Жиль следил, как мерцающая вереница экзотических птиц во главе с величественным розовым фламинго во внезапной темноте ощупью пробирается к вершине парадной лестницы.
Его костюмы, с изумлением подумал Жиль, на удивление хороши. Как зрелищные произведения. Он никак не предполагал, что ему когда-либо придется выступить на этом поприще. Однако в Доме Лувель с этими американцами все оборачивалось не так, как он предполагал сначала.
Однако что-то тревожило Жиля, пока он смотрел, как девушки занимают свои места на затемненных ступеньках. Смутная догадка весь вечер не давала ему покоя. Он вспоминал рождественский визит этого напыщенного осла, владельца текстильной фабрики из Лиона. Это был момент не из приятных; Жиль ненавидел, когда с ним обращались покровительственно, вот он и выставил за дверь де Бриссака, пожелавшего увидеть наброски костюмов. Но в какой-то момент этот человек пытался что-то рассказать ему.
Жиль не стал его слушать. В противном случае он бы вспомнил сейчас, что Луи де Бриссак говорил ему в тот момент об экспериментальном ламинированном кружеве.
Кажется, что-то про жидкое чистящее вещество…
Ведущий программы новостей поднял свой микрофон.
– Что ж, погода преподнесла нам свое шоу «небесных кружев», – восторженно начал он. – Подходящий подарок от матери-природы всем участникам «Бала Белых Птиц» парижского Фонда милосердия, где американский мэтр моды Джексон Сторм покажет специальное шоу, в котором он использовал свой новый эффектный материал, «Небесное Кружево». Костюмы сделаны парижским дизайнером Жилем Вассом. Я бы сказал, – продолжал он, пока камеры отъезжали назад, чтобы запечатлеть море лимузинов на площади Опера, – показ мод должен быть поистине потрясающим, чтобы соперничать с настоящим кружевным шоу небес, развернувшимся здесь, за стенами «Гранд опера».
Телевизионный ведущий на мгновение опустил микрофон. Он уже битый час наводил звуковой «колер» и изрядно устал от пустой болтовни. Где же, черт возьми, знаменитости?
– А вот и гости! – быстро произнес он, пока оператор фокусировал изображение на веренице «Даймлеров» и «Роллс-Ройсов», высаживавших пассажиров у подножия ступеней «Опера».
Мужчины, выходившие из лимузинов, были одеты во фраки белого цвета, а женщины, кутавшиеся в меха, были облачены в экстравагантные интерпретации костюмов на тему сюрреалистических птиц: искрящиеся белые пышные платья, экзотические головные уборы, некоторые с птичьими клювами и прикрепленными к ним масками.
– А вот это настоящий сюрприз! – воскликнул ведущий, когда камера выхватила из толпы герцогиню Йоркскую, рыжеволосую Сару Фергюсон, шедшую в лучах прожекторов рядом с принцем Эндрю. – Присутствие особ королевских кровей на нынешнем балу сохранялось в секрете, – захлебывался от возбуждения телевизионщик. – Но это, без сомнения, украсит и без того фантастический, звездный вечер.
На Ферги было простое белое атласное платье от Живанши. Принц Эндрю нес украшенную перьями маску жены и улыбался толпе. Супружеская пара стала подниматься по красным, покрытым бархатом ступеням «Опера».
Сразу следом из своего «Роллс-Ройса» появился балканский принц Алессио Медивани, облаченный в черный плащ, который, распахнувшись, открывал официальный вечерний костюм, украшенный красной лентой и алмазными придворными знаками отличия. С принцем Медивани были его дочери. Принцесса Кэтрин, старшая из дочерей, жена французского бизнесмена, предпочла появиться в узком белоснежном платье, вышитом жемчугом, а принцесса Жаклин выбрала экстравагантный атласный костюм, очень декольтированный и вызывающий. В руке она несла головной убор из перьев и блесток. Платье и маска были ярко-малинового цвета.
Телеведущий был в восхищении. Юная бунтарка была в своем репертуаре, явившись на «Бал Белых Птиц» не в обязательном для нынешнего вечера белом костюме.
«Роллс-Ройс», принадлежавший Медивани, отъехал. На его место подкатили несколько роскошных лимузинов, из которых стали выходить почетные гости из Нью-Йорка, отец и сын де Бриссаки – владельцы шелкопрядильной мануфактуры, производившей «Небесное Кружево», со своими женами и, наконец, появился великий Джексон Сторм собственной персоной.
Лучи прожекторов устремились на короля модной индустрии, будто он был единственным светилом на богатом звездами вечере. По продрогшей толпе парижских зевак, собравшейся у лестницы «Гранд опера», пронеслись аплодисменты. Джеке Сторм обернулся, помахал рукой и одарил присутствующих своей знаменитой ослепительной улыбкой.
– А вот и он, – произнес ведущий программы, – американец Джексон Сторм, наслаждающийся триумфом здесь, в Париже, где этим вечером соберутся более пятисот представителей европейской и американской элиты. Правда, до нас дошли тревожные слухи… – он сделал паузу, листая свой бюллетень, – о перекупке «Джексон Сторм интернэшнл» пока не установленной европейской корпорацией. Пока мы не имели возможности получить у мистера Сторма комментарии к данной информации.
– Не могу поверить в это! – воскликнула Кэнденс Добс. – Как это могло случиться, да еще в такое время!
Длинное помещение антресолей было переоборудовано в раздевалку. Здесь толпились модели и швеи, суетившиеся в последние минуты перед шоу. Часть туфель Папагалло была забыта в Доме Лувель. Швы на двух костюмах совы каким-то мистическим образом разошлись. А у манекенщицы, которая должна была демонстрировать костюм белой цапли, начались рези в животе. Кэнденс Добс, которая должна была находиться внизу и присматривать за прессой и телевизионщиками, только прибавляла шуму в общую суматоху.
– Кэнди, сейчас не время обсуждать слухи о скупке наших ценных бумаг, – обратилась к ней Элис.
Она уже более часа назад переоделась в свой первый костюм фламинго, созданный принцессой Джеки, и теперь сопровождала Жиля, помогая ему по мере сил. Сам Жиль находился в состоянии полной отрешенности, все свое внимание сосредоточив на костюмах фэнтэзи. Он использовал Элис в качестве буфера, чтобы держать на расстоянии режиссера, вознамерившегося произвести последние изменения в освещении.
– Разве ты не видишь, какая здесь суматоха? – Элис хотелось вывести Кэнди Добс из раздевалки. – Сплетни о скупке акций – неподходящая тема для обсуждения в раздевалке перед началом шоу.
– Говорю же тебе, это не сплетни, а правда! Они даже не сидят вместе! Вот, полюбуйся!
Специалист по связям с общественностью провела Элис мимо полуодетых моделей к нише балкона, откуда открывался вид на большое фойе «Опера».
– Смотри, смотри! – От возбуждения Кэнди перья на ее головном уборе мелко тряслись. – Греки приехали вместе, у них собственный столик. А вон там, погляди, Джексон Сторм за своим столом. Видишь, они даже не разговаривают!
Элис посмотрела вниз, выглянув из-за одной из портьер красного бархата. Сотни гостей наводнили огромное фойе. То и дело мерцали вспышки фотографов из парижского «Вог», обладавшего эксклюзивным правом на съемки бала. Заиграл оркестр, и в центре фойе закружились пары в масках и костюмах. Лучи прожекторов повисли над танцующими и затем скользнули вверх, к изящным фрескам здания «Опера», гигантским хрустальным светильникам и сводчатому потолку.
Элис никого не могла разглядеть в пестрой толпе, Она лишь догадывалась, что Николас Паллиадис где-то там.
– Греки перекупили Джексона Сторма? То есть Николас Паллиадис? Но это невозможно! – Это предположение ошеломило ее. – С какой стати ему делать это?
– Мадемуазель Элис! – В нише балкона показалась фигура Наннет. – Вам скоро выходить!
Кэнди Добс одной рукой подхватила юбку из тафты.
– Они это сделали… «Паллиадис-Посейдон», старик, вся компания греческих пиратов. Я слышала, что именно Нико Паллиадис скупал в Нью-Йорке краткосрочные векселя Джека.
Элис позволила Наннет увести себя в помещение раздевалки.
– Жиль жалуется, – сказала швея, – что от костюмов чем-то пахнет. Бог мой, разумеется, от них кое-чем пахнет – жидкостью из химчистки!
Их перехватила Сильвия с сантиметром на шее и браслетом-подушечкой для булавок, стянутым у нее на запястье.
– Почему-то костюмы совы оказались слишком просторны. Дело не в швах, я проверяла.
Элис оглянулась в поисках Жиля. Специалист по свету и звуку загнал дизайнера в угол антресолей и кричал что-то об изменениях в освещении.
– Огни в большом фойе, – долетел до Элис его возбужденный голос, – должны быть притушены почти до минимума. Когда они вновь вспыхнут, моделям следует уже занять исходную позицию на лестнице.
Элис вспомнила, что по первоначальному плану они должны были строиться перед зрителями под музыку.
– Сколи костюмы совы булавками, – поспешно сказала Сильвии Элис. – Только скажи «совам», чтобы они были поосторожнее.
Наннет встала перед Элис на колени, выравнивая перья юбки костюма фламинго. Их розовый оттенок сгущался и книзу переходил в интенсивный персиковый цвет.
– Смотри-ка, здесь тоже обрывается волан! – воскликнула швея, осматривая очередной костюм.
В этот момент к Элис подлетел визажист, желая в последний раз припудрить ей лицо, и чуть не споткнулся о Наннет. Элис нагнулась, чтобы поправить юбку-фламинго. Издали доносились жалобные стоны, издаваемые французской моделью, страдавшей болями в желудке.
Когда Элис подняла глаза, перед ней стоял хмурый Николас Паллиадис в официальном вечернем костюме.
Руди Мортесьер сидел у себя дома, наслаждаясь поздним обедом. Он смотрел по французскому телевидению трансляцию «Бала Белых Птиц». Услышав телефонный звонок, кутюрье неохотно поднялся из-за стола.
– Руди? – спросил знакомый голос. – Я так рада, что застала тебя дома!
– Лизиан? – Он не верил своим ушам. – Неужели это ты? Бог мой, где ты?
– Ах, потому-то я тебе и звоню. – Он расслышал новый странный звук, будто она слегка задыхалась. – Руди, разве это не замечательно? Ты смотрел телевизор? Такой триумф Жиля! Ты не рад за него?
– Очень рад.
Конечно, он был рад за Жиля; любой, кто знал его, никогда бы не усомнился в этом. Но почему Лизиан звонит ему в такое время?
– Я с нетерпением жду, когда увижу модели фэнтэзи, – осторожно сказал он. – Дизайны для костюмированного бала – это не в стиле Жиля, но мне хочется посмотреть, что он с ними сделал.
– Руди, они замечательны! Я видела эскизы. Руди, – обеспокоенно продолжал мелодичный голосок в трубке, – ты любишь Жиля, ведь правда? Ты любишь его, как я, и хочешь посмотреть на его триумф этим вечером после длинных недель изнурительной работы, да? Никто, даже американский выскочка, не может лишить его заслуженного триумфа, правда?
От этих слов Руди стало как-то не по себе. Ощущение обострилось, когда он снова уловил явственное затрудненное дыхание собеседницы.
– Дорогая моя Лизиан, ты же знаешь, я очень люблю Жиля.
– О да, ты такой добрый, – горячо произнесла Лизиан. – Ты должен помочь мне, милый Руди, потому что мы не можем беспокоить Жиля в такой момент. – Она опять тяжело вздохнула. – Что бы ни происходило, он должен быть свободен в этот вечер, разве не так?!
Руди склонился над обеденным столом, его круглое лицо приняло озабоченное выражение.
– Лизиан, о чем ты говоришь?
– Милый Руди, – нежный голосок Лизиан дрогнул, – ты должен приехать и отвезти меня в больницу. Утром у меня начались схватки, но прежде уже было столько ложных сигналов, что я не могла беспокоить этим Жиля. Я бы не сказала ему в любом случае. Но теперь мне нужно ехать, действительно нужно ехать. Ты же близкий друг Жиля, ты любишь его, как я. Ты поможешь мне?
Руди очень хотелось выругаться, но он не мог оставить Лизиан без помощи.
– Ну да, я согласен, мы не должны беспокоить Жиля в такой момент, – выдавил он из себя.
Жиль находился в «Опера»; до начала во всех отношениях важного для него шоу оставались считанные секунды. Он бы сорвался, если бы узнал о случившемся. Эта непрактичная наивная простушка, изумился Руди, вела себя отважнее и мудрее, чем можно было от нее ожидать.
– Скажи, – произнес Руди голосом, более решительным, чем прежде, – что ты хочешь, чтобы я сделал? Мне вызвать «Скорую помощь»?
– Милый Руди, я должна попросить тебя… – Лизиан осеклась и снова тяжело перевела дух. – Я знаю дыхательные упражнения, те, которыми занимался со мной Жиль. Ты не мог бы остаться со мной в больнице, помочь мне с этим? У меня есть брошюра, там все написано. Ты сразу разберешься в этом, я уверена! Боюсь, иначе я не выдержу.
Руди расправил плечи.
– Я сделаю все, что надо, можешь рассчитывать на меня. – Внезапно он обрел решимость. Жиль оценит этот жест любви и уважения к нему. Жена Жиля нуждается в его помощи! – Я помогу тебе, – как можно заботливее сказал он, – сделаю все, что пожелаешь. Дорогая Лизиан, ты только не волнуйся, все будет хорошо.
– Мы сделаем это, – торжественно произнесла она, – для Жиля.
– Для Жиля, – так же торжественно повторил Руди, словно давал клятву. – Пусть он спокойно наслаждается своим звездным часом.
Николас Паллиадис приближался к ней в белом фраке, красивый и неприступный, а кругом царила суматоха импровизированной раздевалки. Элис же чувствовала себя, как певичка из «Мулен Руж», в фантастическом костюме фламинго принцессы Джеки. Она вспотела под невыносимо узким трико и тяжелой персиково-розовой шляпой с перьями.
На этот раз глаза Николаса Паллиадиса не скользили по ней оценивающе. Точеные черты его лица выражали абсолютное спокойствие. И все же Элис ощутила волнующий прилив тепла во всем теле. Она не могла не вспомнить о совершенной, поистине чудесной любви, которой они предавались.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Он смерил Элис долгим укоризненным взглядом, удивившим ее.
– Забери их, – сказал он, протягивая руку.
Бриллиантовые с изумрудами серьги сверкали на его ладони.
Элис уставилась на украшение так, словно видела его впервые. Это были ее серьги!
– Как они к тебе попали? – Ее начала бить мелкая дрожь. Не много же времени ему потребовалось, чтобы найти их и забрать у менеджера фабрики «Ришар и Си»! Как ей теперь объяснить ему случившееся?!
Он все еще стоял с протянутой рукой.
– Ты обещала, что не будешь продавать украшения, которые я подарил тебе, – произнес он ровным голосом.
Почему он так ненавидит ее? – удивилась Элис. Он всегда готов поверить в самое худшее. Может быть, потому, что он сам ненавидит себя за то, что хочет ее? Конечно же, он ее хочет! В этом Элис ничуть не сомневалась.
– Я же сказал, что выкуплю их у тебя, – холодно напомнил он. – Ты солгала мне. Ты постоянно мне лжешь.
– Я их не продавала! – Головы повернулись в их направлении, и Элис замолчала.
– Я ни в чем не могу тебе доверять. – Николас сверкнул черными глазами. – Почему бы, черт возьми, тебе не сказать мне, что ты еще натворила?
Элис еле сдерживала раздражение. Какая была необходимость в том, чтобы являться сюда теперь, в самый разгар этой суматохи перед шоу, чтобы начинать весь этот разговор?!
– Что ты сделал, – презрительно заговорила Элис, – чтобы вернуть серьги? – Она воткнула несколько шпилек в головной убор с перьями, чтобы зафиксировать его на месте. – Избил служащих химчистки, поджег их контору? Или вытеснил «Ришар и Си» из бизнеса, как проделал это с Джексоном Стормом?
Она заметила, что он нахмурился.
– Я не вытеснял из дела Джексона Сторма. – Он с мрачным видом отступил в сторону, пропуская одну из моделей в костюме совы. – Не знаю, кто, черт возьми, сказал тебе такое. Это даже не называется перекупкой. Мы просто-напросто приобрели контрольный пакет его европейской компании.
Итак, это было правдой. Элис на мгновение прервала свое занятие, чтобы взглянуть на него. Огни в фойе тускнели. В помещение стремглав влетела Сильвия.
– Элис, ради Бога, ты первая!
Николас нетерпеливо отстранил Сильвию.
– Можешь ты хоть раз сказать мне правду? – возвысил он голос. – Зачем тебе были нужны деньги?
Элис нервно поправила головной убор. Бесполезно даже пускаться в объяснения – слишком много народу слушало их. И вдруг она увидела мужчину в черном костюме, пробиравшегося к ним сквозь толпу. О Боже, тем более ей не хотелось говорить об этом в присутствии Жиля!
Жиль взял ее под руку.
– Элис, ты поняла, где должна находиться, когда заиграет музыка? – Он взглянул на Николаса Паллиадиса так, будто впервые видел его.
Тот не обратил на него внимания.
– Деньги, – процедил Николас. – Я отдам тебе серьги теперь и буду возвращать всякий раз, когда тебе вздумается продать их. Однако я хочу знать, почему ты продала их тому придурку в Пантене!
– Я не продавала их! – Элис бросила тревожный взгляд на Жиля. Если она не остановит Николаса, он все испортит. Жиль и так уже находился в состоянии нервного возбуждения. – Я солгала тебе, – вдруг воскликнула Элис. – Как всегда солгала! – Она вздрогнула, увидев испуганное выражение, появившееся в глазах Николаса, но было поздно. – Я отдала их менеджеру химчистки, – в отчаянии крикнула Элис, понимая, что совершает очередной неосмотрительный поступок, о котором ей придется пожалеть, – потому что он… он мой любовник!
Свет в здании погас, и Элис вытолкнули на галерею над главным фойе, прежде чем она успела увидеть реакцию, отразившуюся на лице Николаса Паллиадиса.
Жиль следил, как мерцающая вереница экзотических птиц во главе с величественным розовым фламинго во внезапной темноте ощупью пробирается к вершине парадной лестницы.
Его костюмы, с изумлением подумал Жиль, на удивление хороши. Как зрелищные произведения. Он никак не предполагал, что ему когда-либо придется выступить на этом поприще. Однако в Доме Лувель с этими американцами все оборачивалось не так, как он предполагал сначала.
Однако что-то тревожило Жиля, пока он смотрел, как девушки занимают свои места на затемненных ступеньках. Смутная догадка весь вечер не давала ему покоя. Он вспоминал рождественский визит этого напыщенного осла, владельца текстильной фабрики из Лиона. Это был момент не из приятных; Жиль ненавидел, когда с ним обращались покровительственно, вот он и выставил за дверь де Бриссака, пожелавшего увидеть наброски костюмов. Но в какой-то момент этот человек пытался что-то рассказать ему.
Жиль не стал его слушать. В противном случае он бы вспомнил сейчас, что Луи де Бриссак говорил ему в тот момент об экспериментальном ламинированном кружеве.
Кажется, что-то про жидкое чистящее вещество…
22
Джексон Сторм со смешанными чувствами воспринял последний звонок из Нью-Йорка – тот, что сообщал название враждебной партии, скупавшей ценные бумаги «Джексон Сторм интернэшнл». Почти как в старые времена, когда в одну минуту Джейк Сторм с Седьмой авеню мог либо заработать целое состояние, либо… оказаться банкротом.
Конечно, на этот раз речь шла не о грубом мошенничестве и коварных ударах в спину, но о хитроумных и искусных международных махинациях, действовавших тихо и аккуратно, как стальное лезвие гильотины.
Джек откинулся на спинку стула, сидя за столом среди важных персон и мировых знаменитостей, и нарочно улыбнулся так, будто бы на свете не существовало ничего, что могло причинить ему беспокойство. «Да, ты был гильотинирован, Джейк», – подумал он. Этот образ ему понравился. Он отложил его до той поры, когда, да простит его Бог, начнет писать мемуары об открытии Дома моды в Париже.
«Проклятый греческий ублюдок», – пронеслось у него в голове, когда он наклонился, внимательно вслушиваясь в то, что шептала ему на ухо Мина Уртеган. Стоило ему отвернуться, и Нико Паллиадис увел у него из-под носа европейское отделение фирмы.
Его реакция была все та же, как и в прежние времена. Он обращал свое лицо навстречу враждебному миру, сохраняя знаменитое вежливое хладнокровие. Даже более того, нью-йоркские гости, когда он забирал их из апартаментов «Криллона» на арендованных за несколько тысяч долларов лимузинах, увидели Джека таким же обаятельным, спокойным и уверенным в себе, каким он всегда являлся в обществе. Если и был момент, когда маска безразличия сползла с его лица, так это в ту минуту, когда он вошел в фойе «Гранд опера» и ему волей-неволей пришлось миновать столик, где расположились его бывшие инвесторы Паллиадисы, ныне завладевшие контрольным пакетом парижского предприятия Джексона Сторма.
«Подавись ими», – сказал себе Джексон Сторм, улыбаясь в камеры ослепительной доброжелательной улыбкой. Единственное, о чем он сожалел, – это о том, что позволил Николасу Паллиадису добиться успеха с очаровательной куколкой Элис.
«Ну же, Джейк, наслаждайся жизнью, – подбодрил он себя, обводя взглядом роскошную обстановку „Опера“ и парижскую элиту, танцующую в маскарадных костюмах белых птиц, – наслаждайся жизнью, пока это возможно. Оставь все проблемы на завтра».
В тот момент, когда Джек уже подумывал извиниться перед своими гостями и подойти к соседнему столику, чтобы пригласить Кэтрин, старшую дочь принца Медивани, на танец, он и увидел ее. Высокую, гибкую, как тростинка, в очаровательном облегающем белом платье, вручную вышитом жемчугом. Она стояла с элегантным немолодым мужчиной на другом конце танцевального зала с бокалом шампанского в руке.
Их глаза встретились.
На ней была простая белая маска, расширявшаяся по обе стороны от ее глаз, приобретая форму легких птичьих крыльев. Она вся сверкала от длинных волнистых волос, ниспадавших на обнаженные плечи, до кончиков блестящих, украшенных бисером белых туфелек. Это была, как не без удивления осознал Джексон Сторм, женщина из его сновидений. Невозможно. Он не верил в подобные чудеса. И тем не менее это было правдой.
Она улыбалась ему.
Впервые за много лет, вероятно, еще с того времени, когда он был неуклюжим юнцом, Джексон Сторм ощутил полную неуверенность в себе. Куда делись его смелость и решительность? Поддавшись порыву, он глупо ухмыльнулся и чуть ли не с мольбой указал на себя. Кто, я? Вы имеете в виду меня?
Боже, она утвердительно кивнула!
Он почувствовал себя полнейшим идиотом. Мальчишкой. Но он знал, чего хочет. Всего несколько секунд потребовалось ему, чтобы выбраться из-за поставленных вплотную друг к другу столиков для почетных гостей и броситься к ней. Сердце его стучало, как механический молот. Он многие годы не делал ничего столь романтически легкомысленного. Гнался за женщиной по танцевальному залу, как двадцатилетний пылкий повеса! Он поражался самому себе, находясь в состоянии полной эйфории.
Его продвижению помешал внезапно погасший свет, что было сигналом к началу шоу костюмов Жиля Васса. А впереди чудесная сверкающая фигурка проплыла мимо охранников и направилась к главным дверям «Опера», выходящим на улицу.
Она собиралась покинуть бал! В темноте замаячила фигура Питера Фрэнка, пытавшегося перехватить его.
– Джек, куда ты? – прошептал вице-президент. – Вот-вот начнется основное представление!
Джек вырвался, оставив Питера ошеломленно смотреть ему вслед.
Кто-то еще, на этот раз энергичный помощник директора «Гранд опера», выступил навстречу Джеку.
– Господин Сторм, – вежливо обратилась на английском языке призрачная в сумраках фигура, – поздравляю, это чуде…
Джек отмахнулся и от него. Сквозь стеклянные двери «Опера» он заметил, что мерцающая фантастическая красавица с темными волосами остановилась на ступенях, поджидая его.
Денек был не из легких. Подобно грому грянуло известие о том, что Паллиадисы завладели его европейским отделением. Плюс обсуждение плана развертывания сети бутиков с итальянским инвестором, который так и не попался на удочку. Теперь это проклятое шоу. Вплоть до самого последнего момента Джек и не подозревал, как ему хотелось сбежать, бросив все к черту. Бежать навстречу своей судьбе, и будь что будет.
Он даже не остановился, чтобы накинуть на себя пальто.
На вершине парадной лестницы «Опера» стояла Элис, балансируя в насыщенной приглушенными звуками темноте.
За мгновение до того, как огни погасли, она мельком разглядела большое фойе внизу, наводненное зрителями. Николаса Паллиадиса усадили за столик принца Алессио Медивани, и он оживленно беседовал с царственного вида блондинкой, которая, как догадалась Элис, была старшей дочерью принца.
Это зрелище неожиданно произвело на нее впечатление. Элис попыталась спокойно во всем разобраться. Николас Паллиадис – высокомерный, крайне жестокий человек, одержимый погоней за властью. Он вовлечен в такие игры, как захват корпорации Джексона Сторма, и не задумывается о причиненных им страданиях. Элис, Наннет, Сильвия, даже Жиль не имели ни малейшего представления, на кого они теперь работают, если они вообще будут иметь работу после нынешнего вечера. Однако разве это заботило Николаса Паллиадиса?
Тем не менее Элис не могла хладнокровно смотреть, как блондинка что-то шепчет и улыбается в смуглое безмятежное лицо мужчины, который, нравится это или нет, все же был ее любовником. Прежде был ее любовником, сердито поправилась она. Элис была уверена, что теперь многое изменилось, учитывая то, что она наговорила ему несколько минут назад.
– Элис, стой спокойно, – прошептала Наннет в темноте, – а не то свалишься.
Конечно, на этот раз речь шла не о грубом мошенничестве и коварных ударах в спину, но о хитроумных и искусных международных махинациях, действовавших тихо и аккуратно, как стальное лезвие гильотины.
Джек откинулся на спинку стула, сидя за столом среди важных персон и мировых знаменитостей, и нарочно улыбнулся так, будто бы на свете не существовало ничего, что могло причинить ему беспокойство. «Да, ты был гильотинирован, Джейк», – подумал он. Этот образ ему понравился. Он отложил его до той поры, когда, да простит его Бог, начнет писать мемуары об открытии Дома моды в Париже.
«Проклятый греческий ублюдок», – пронеслось у него в голове, когда он наклонился, внимательно вслушиваясь в то, что шептала ему на ухо Мина Уртеган. Стоило ему отвернуться, и Нико Паллиадис увел у него из-под носа европейское отделение фирмы.
Его реакция была все та же, как и в прежние времена. Он обращал свое лицо навстречу враждебному миру, сохраняя знаменитое вежливое хладнокровие. Даже более того, нью-йоркские гости, когда он забирал их из апартаментов «Криллона» на арендованных за несколько тысяч долларов лимузинах, увидели Джека таким же обаятельным, спокойным и уверенным в себе, каким он всегда являлся в обществе. Если и был момент, когда маска безразличия сползла с его лица, так это в ту минуту, когда он вошел в фойе «Гранд опера» и ему волей-неволей пришлось миновать столик, где расположились его бывшие инвесторы Паллиадисы, ныне завладевшие контрольным пакетом парижского предприятия Джексона Сторма.
«Подавись ими», – сказал себе Джексон Сторм, улыбаясь в камеры ослепительной доброжелательной улыбкой. Единственное, о чем он сожалел, – это о том, что позволил Николасу Паллиадису добиться успеха с очаровательной куколкой Элис.
«Ну же, Джейк, наслаждайся жизнью, – подбодрил он себя, обводя взглядом роскошную обстановку „Опера“ и парижскую элиту, танцующую в маскарадных костюмах белых птиц, – наслаждайся жизнью, пока это возможно. Оставь все проблемы на завтра».
В тот момент, когда Джек уже подумывал извиниться перед своими гостями и подойти к соседнему столику, чтобы пригласить Кэтрин, старшую дочь принца Медивани, на танец, он и увидел ее. Высокую, гибкую, как тростинка, в очаровательном облегающем белом платье, вручную вышитом жемчугом. Она стояла с элегантным немолодым мужчиной на другом конце танцевального зала с бокалом шампанского в руке.
Их глаза встретились.
На ней была простая белая маска, расширявшаяся по обе стороны от ее глаз, приобретая форму легких птичьих крыльев. Она вся сверкала от длинных волнистых волос, ниспадавших на обнаженные плечи, до кончиков блестящих, украшенных бисером белых туфелек. Это была, как не без удивления осознал Джексон Сторм, женщина из его сновидений. Невозможно. Он не верил в подобные чудеса. И тем не менее это было правдой.
Она улыбалась ему.
Впервые за много лет, вероятно, еще с того времени, когда он был неуклюжим юнцом, Джексон Сторм ощутил полную неуверенность в себе. Куда делись его смелость и решительность? Поддавшись порыву, он глупо ухмыльнулся и чуть ли не с мольбой указал на себя. Кто, я? Вы имеете в виду меня?
Боже, она утвердительно кивнула!
Он почувствовал себя полнейшим идиотом. Мальчишкой. Но он знал, чего хочет. Всего несколько секунд потребовалось ему, чтобы выбраться из-за поставленных вплотную друг к другу столиков для почетных гостей и броситься к ней. Сердце его стучало, как механический молот. Он многие годы не делал ничего столь романтически легкомысленного. Гнался за женщиной по танцевальному залу, как двадцатилетний пылкий повеса! Он поражался самому себе, находясь в состоянии полной эйфории.
Его продвижению помешал внезапно погасший свет, что было сигналом к началу шоу костюмов Жиля Васса. А впереди чудесная сверкающая фигурка проплыла мимо охранников и направилась к главным дверям «Опера», выходящим на улицу.
Она собиралась покинуть бал! В темноте замаячила фигура Питера Фрэнка, пытавшегося перехватить его.
– Джек, куда ты? – прошептал вице-президент. – Вот-вот начнется основное представление!
Джек вырвался, оставив Питера ошеломленно смотреть ему вслед.
Кто-то еще, на этот раз энергичный помощник директора «Гранд опера», выступил навстречу Джеку.
– Господин Сторм, – вежливо обратилась на английском языке призрачная в сумраках фигура, – поздравляю, это чуде…
Джек отмахнулся и от него. Сквозь стеклянные двери «Опера» он заметил, что мерцающая фантастическая красавица с темными волосами остановилась на ступенях, поджидая его.
Денек был не из легких. Подобно грому грянуло известие о том, что Паллиадисы завладели его европейским отделением. Плюс обсуждение плана развертывания сети бутиков с итальянским инвестором, который так и не попался на удочку. Теперь это проклятое шоу. Вплоть до самого последнего момента Джек и не подозревал, как ему хотелось сбежать, бросив все к черту. Бежать навстречу своей судьбе, и будь что будет.
Он даже не остановился, чтобы накинуть на себя пальто.
На вершине парадной лестницы «Опера» стояла Элис, балансируя в насыщенной приглушенными звуками темноте.
За мгновение до того, как огни погасли, она мельком разглядела большое фойе внизу, наводненное зрителями. Николаса Паллиадиса усадили за столик принца Алессио Медивани, и он оживленно беседовал с царственного вида блондинкой, которая, как догадалась Элис, была старшей дочерью принца.
Это зрелище неожиданно произвело на нее впечатление. Элис попыталась спокойно во всем разобраться. Николас Паллиадис – высокомерный, крайне жестокий человек, одержимый погоней за властью. Он вовлечен в такие игры, как захват корпорации Джексона Сторма, и не задумывается о причиненных им страданиях. Элис, Наннет, Сильвия, даже Жиль не имели ни малейшего представления, на кого они теперь работают, если они вообще будут иметь работу после нынешнего вечера. Однако разве это заботило Николаса Паллиадиса?
Тем не менее Элис не могла хладнокровно смотреть, как блондинка что-то шепчет и улыбается в смуглое безмятежное лицо мужчины, который, нравится это или нет, все же был ее любовником. Прежде был ее любовником, сердито поправилась она. Элис была уверена, что теперь многое изменилось, учитывая то, что она наговорила ему несколько минут назад.
– Элис, стой спокойно, – прошептала Наннет в темноте, – а не то свалишься.