Капитан Суит внимательно всматривался в ночь, обступившую самолет. На некотором расстоянии под собой он увидел маленький прямоугольник, образованный вспышками в выхлопных патрубках, и понял, что в воздух поднялась и набирает высоту еще одна эскадрилья бомбардировщиков. Способность Суита видеть ночью была выше средней, и он обычно замечал небольшие объекты на земле еще до того, как их обнаруживал бомбардир. Поэтому казалось странным, что, какое бы время ни отводилось на формирование потока бомбардировщиков, пусть даже самого плотного потока, небо было таким необъятным, что Суит иногда в течение всего полета не видел соседнего бомбардировщика. Он предполагал, что ребятам, обладающим меньшей способностью видеть ночью, так и не удается заметить что-нибудь за все время полета туда и обратно.
— Штурман, — окликнул Суит, — сколько миль до побережья?
— Около десяти, сэр.
— Нельзя ли, Билли, сегодня поменьше этих «около», — сделал ему замечание Суит и посмотрел вниз. Сельская местность почти не просматривалась, а вот слабые очертания городов, несмотря на затемнение, можно было различить. — Штурман, я вижу Лоустофт под нами. Мы отклонились от курса.
— Вы уверены, сэр?
— Уверен ли я? Да, уверен. За Лоустофтом я вижу слабое свечение над Ярмутом. Мы находимся севернее заданной линии пути, по крайней мере, на десять миль.
Наступила короткая молчаливая пауза, пока штурман определил место самолета и рассчитал необходимую поправку к курсу.
— Курс сто двадцать, — сказал он наконец. Ветер очень изменчивый.
— Этой поправки недостаточно. Нам нужно попасть в район сбора над Саутуолдом.
— В таком случае, сэр, берите курс около ста шестидесяти градусов.
— Вот это уже ближе к истине, дружок. — Суит сознавал, что огорчил и расстроил штурмана, а удовольствие расстраивать таким образом людей он позволял себе не так уж часто. — Мы летим на самолете командира отряда, друзья, — продолжал он. — Мы должны все делать строго по уставам и наставлениям. Это глупо, конечно, но если мы начнем срезать углы, другие экипажи последуют нашему примеру.
Бормоча что-то себе под нос, Суит отвернул на юг. Через некоторое время он неожиданно спросил:
— А я рассказывал вам историю об одном офицере женской вспомогательной службы и сержанте?..
— Подходим к побережью Англии, сэр, — доложил бомбардир.
Сейчас можно было понять, насколько тщательно англичане соблюдают затемнение, ибо начиная от побережья и далеко в глубине страны мир под самолетом казался действительно непроницаемо темным.
Глава десятая
Антенна огромной радиолокационной станции «Фрёйя» медленно поворачивалась навстречу холодному ветру, дующему из Англии. Она останавливалась, начинала двигаться в обратном направлении и вновь останавливалась. Вилли Рейнеке крикнул Августу Баху через весь слабо освещенный Т-образный барак:
— Обнаружена первая цель!
Итак, сражение началось: используя все достижения современной науки, три группы людей начали пробираться в темноте на ощупь подобно тому, как пробираются вооруженные бандиты по канализационной трубе.
Август быстро поднялся по ступенькам на платформу, где стоял огромный прокладочный стол.
— Занесена в журнал в ноль-ноль тридцать пять, — доложил писарь.
— Вблизи Лоустофта. Сверхдальнее обнаружение, — радостно произнес Август. — Поздравляю вас. Они еще не пересекли даже линию своего побережья. «Фрёйя» работает сегодня отлично.
— По-моему, в последнее время они прекратили ставить электронные помехи, — сказал Вилли.
— Потому что мы используем более широкую полосу частот. Не могут же они ставить помехи по всей этой полосе.
Август наложил на карту транспортир и линейку. Он знал все пеленги как свои пять пальцев и тем не менее все же проверил их, прежде чем дать указания. Вилли нравилась такая скрупулезность, особенно когда проявлял ее офицер.
— Пусть «Вюрцбург» красный наблюдает в секторе от Ипсуича до Ярмута, от двухсот семидесяти градусов до двухсот девяноста. Дальность им не сообщайте, а то они будут недостаточно внимательны.
— Лоустофт, — медленно произнес Вилли, глядя на карту. — Это намного севернее обычного пути. Может, они направляются в район Берлина?
— Точно сказать еще нельзя. Возможно, они должны идти южнее, а этот один отбился на несколько миль. Подождем и решим позже, Вилли.
Через некоторое время Вилли радостно воскликнул:
— Вы правы, командир, вы правы! Он повернул почти на юг!
— Они сосредоточатся над Саутуолдом, — кивнул ему Август. — Англичане не любят менять своих привычек.
Обслуживающий персонал радиолокационной станции «Вюрцбург» красный, расположенной на открытом воздухе, среди обдуваемых холодным ветром дюн, занял места по боевой тревоге. Радиолокационная станция «Фрёйя» обладала в два раза большей дальностью действия, зато станция «Вюрцбург» излучала более узкий луч, и потому ее показания отличались большей точностью. Она могла «видеть» одиночный самолет и определить высоту, на которой он находится, что позволяло навести на него ночные истребители. «Фрёйя» обеспечивала дальнее обнаружение воздушного противника, а «Вюрцбург» — его уничтожение.
В Т-образном бараке находился центр радиолокационной станции, которой командовал Август. Неподалеку располагались и другие бараки: жилые помещения, столовые, гараж и собственно радиолокационные установки — «Фрёйя» и две одинаковые «Вюрцбург». Последние представляли собой огромные чашеобразные конструкции по семь метров в диаметре. Одна из них («синяя») предназначалась для наблюдения за своими ночными истребителями и наведения их на цель, а другая («красная») — для слежения за любым бомбардировщиком королевских военно-воздушных сил.
Внутри Т-образного барака под большой деревянной платформой, занимавшей почти все помещение, сгорбившись сидели два оператора-прокладчика. У каждого из них был головной телефон для связи с одной из станций «Вюрцбург». Перемещения того или другого самолета каждый оператор обозначал световым пятном, направляя его на стеклянную карту, под которой они сидели. Со своих мест, сидя за столом «Зеебург» на платформе, Август и Вилли могли наблюдать за этими двумя световыми пятнами сквозь крышку стола. Одно световое пятно было красным, другое — синим. Задача Августа и Вилли состояла в том, чтобы подвести эти два световых пятна как можно ближе друг к другу. Когда это достигалось, немецкий ночной истребитель мог обнаружить бомбардировщик противника и наблюдать за ним при помощи своей бортовой радиолокационной станции, а в светлую лунную ночь летчик-истребитель мог наблюдать бомбардировщик даже визуально.
В Т-образном бараке было темно. На столе «Зеебург» пока не видно было никаких световых сигналов, ибо самолет противника находился в это время за пределами дальности действия радиолокационных станций «Вюрцбург». Август взглянул на крупномасштабную карту на стене. Радиолокационная станция «Фрёйя» каждые несколько минут передавала координаты приближающегося бомбардировочного соединения. Соединение шло прямо на станцию Августа Баха.
Раздался приглушенный телефонный звонок.
— Два наших самолета в воздухе, — доложил взявший трубку Вилли.
— Передайте на станцию «Вюрцбург» синий: сканировать для них в секторе от пятидесяти до семидесяти градусов, — приказал Август.
Вилли Рейнеке нервно покусывал ногти. Август улыбался. Это были самые напряженные минуты. Они много раз так же вот обнаруживали английские бомбардировщики во время их сосредоточения над своим берегом, но чаще всего англичане летели затем в другом направлении. Радиолокационная станция «Горностай» обслуживала лишь один небольшой участок протяженной прибрежной полосы, и если английские самолеты не направлялись прямо в Рур, то они проходили за пределами зоны действия станции.
— А вот начинаются и радиопомехи, — пробормотал Вилли и затем уже официальным тоном продолжал: — В воздухе работает станция радиопомех, направленная на «Фрёйю». Широкой полосой в общем направлении двести девяносто градусов. Направление постоянное, интенсивность возрастает. Самолет — постановщик электронных помех, должно быть, летит прямо на нас.
— Скоро они будут в пределах дальности действия «Вюрцбурга».
— Слава богу, этим-то они помешать не смогут.
— О, теперь надо ждать каждую ночь. Они вот-вот окажутся способными помешать и этим станциям, Вилли.
Со своего места Август одинаково хорошо видел и стол, и стену позади него. Карта охватывала район от Восточной Англии до Франкфурта. Теперь, после раннего предупреждения, боевую готовность объявили и на других участках, и они засветились на стеклянной карте ярким зеленым светом.
Вилли измерял на столе какое-то расстояние, когда услышал сообщение:
— Первый ночной истребитель над нами.
— Пошлите его прямо в море на предел дальности действия «Вюрцбурга», — приказал Август. — На какой он высоте?
— Пятнадцать тысяч футов, все еще поднимается.
— Пусть поднимется на максимальную высоту, Вилли. Высота — это уже половина победы.
— Итак, вы, стало быть, должны мне восемь миллионов триста тысяч восемьдесят марок, — сказал Лёвенгерц, расставляя шахматы для новой партии.
— Деньги у меня в других брюках, — ответил Кокке.
Лёвенгерц обвел взглядом помещение для дежурных экипажей. Летчики развалились в самых разных позах: волосы не причесаны, галстуки расслаблены, ноги задраны на стулья. Тем не менее если в громкоговорителе раздастся негромкий двойной щелчок — сигнал тревоги, — все они тотчас же окажутся на ногах, с уже надетыми шлемофонами, с болтающимися разъемами, патрубками и шнурами, делающими их составной частью машин — ночных истребителей.
Кокке сделал первый ход, и они начали новую партию.
— Только уж не мат со второго хода, Кокке! Вы недооцениваете меня.
— Никогда, герр обер-лейтенант! Все или ничего. Когда взлетает первый самолет?
— Очень хорошо, — медленно произнес Лёвенгерц. — В час.
— В час?
— Короткая летняя ночь с полной луной означает полет на короткое расстояние, а это, в свою очередь, означает Рур. Чтобы вернуться до рассвета и оставить время для потерявших ориентировку самолетов, они, вероятно, назначили удар по цели на два часа. «Ланкастер» летит со скоростью двухсот двадцати пяти миль в час. Значит, он пройдет над английским побережьем в час "Ч" минус пятьдесят минут. Хорошо работающая радиолокационная станция типа «Фрёйя» обнаружит его приблизительно на этом этапе, но, пока они доложат туда да сюда, будет пятнадцать минут второго.
— Стало быть, у нас остается пятьдесят минут, — сказал Кокке. — А вы видели сегодня после обеда нашего друга, аэродромного врача?
— Видел, и у него необыкновенно бравый вид, — ответил Лёвенгерц. — Он готов на все, лишь бы замять эту неприятную историю.
— Я надеялся на его помощь… Гиммелю, я имею в виду.
— Он заинтересован только в помощи самому себе. Доктор, конечно, мог кое-что предпринять в связи с пропажей секретного документа, не обращаясь в тайную полицию, но он обрадовался возможности показать, каким он является лояльным и преданным нацистом. На его помощь надеяться нечего, — сказал Лёвенгерц.
Кокке взглянул на него и, приободренный позицией Лёвенгерца, предложил:
— Допустим, что оба мы вступимся за Гиммеля. Вы барон и первоклассный летчик-истребитель, а я смог бы, пожалуй, склонить на нашу сторону и старика.
— Реденбахера? Мало вероятно.
— И для вас мало вероятно?
— Послушайте… — начал Лёвенгерц. Он засмеялся, как бы протестуя и скрывая за смехом свое замешательство. — Не надо возлагать это на меня прямо вот здесь и сейчас. Разве нельзя поговорить об этом завтра?
— А что это даст? Нельзя же решительно все откладывать на завтра, герр обер-лейтенант.
— Гиммель тоже так говорил.
— Точно. — Кокке задумчиво погладил свою короткую бородку.
Из громкоговорителя послышался щелчок: это оператор на командно-диспетчерском пункте включил микрофон.
— Вам нужно было держать пари со мной, Кокке. Я был неправ. Англичане вылетели раньше.
Кокке ничего на это не ответил. Лёвенгерц еще раз окинул взглядом все помещение. Каждый находившийся здесь летчик испытывал нервное напряжение. Помещение освещалось тусклыми красными лампочками. Света едва хватало, чтобы играть в шахматы. В дальнем конце помещения стоял большой стеклянный аквариум. В нем лениво плавала какая-то рыбка из тропических вод. Лёвенгерц помнил тот день, когда привезли этот аквариум. Его доставили сюда по приказу высшего командования. В то время вся эскадрилья испытывала острую нехватку в боеприпасах для истребителей, но никакими мольбами и просьбами не удалось тогда добиться, чтобы этот же грузовик доставил боеприпасы.
Лёвенгерц помнил и зимние бои под Москвой, когда солдаты были одеты в легкую летнюю форму. А один из последних транспортных самолетов доставил в Сталинград презервативы. В управлении всеми этими проклятыми люфтваффе явно творилось что-то неладное.
«Я помогу Гиммелю», — подумал Лёвенгерц и тут же осознал, что произнес эти слова вслух.
— Спасибо вам, герр обер-лейтенант, — сказал Кокке.
В громкоговорителе снова раздался щелчок включенного микрофона и голос диспетчера:
— Внимание! Внимание! Обер-лейтенант Лёвенгерц, майор Реденбахер и лейтенант Кокке — боевая готовность!
— В полной форме! — крикнул Лёвенгерц своим подчиненным.
Лёвенгерц всегда требовал, чтобы его подчиненные имели при себе все предметы снаряжения, упомянутые в инструкциях: заряженный сигнальный пистолет, комплект сигнальных ракет, надувную спасательную лодку, спасательный жилет, парашют, неприкосновенный запас продовольствия, таблетки первитина и карманный фонарик. Все это они должны были брать с собой в самолет.
Снаружи было холодно. Восточный ветер приносил с собой запахи моря. Самолеты стояли с уже прогретыми двигателями, готовые к немедленному взлету. Экипажи с удовольствием разместились в сравнительно теплых и уютных кабинах. Лёвенгерц посмотрел на сидящего рядом летчика-наблюдателя. Мросек, девятнадцатилетний лейтенант с длинными черными волосами, нервно улыбнулся Лёвенгерцу и поднял руку с биноклем, упреждая вопрос, который обязательно задал бы командир: взял ли он с собой бинокль?
— Все в порядке? — повернулся Лёвенгерц с обычным вопросом к оператору радиолокационной станции.
С заднего сиденья ему почтительно улыбнулся и поднял свою тонкую белую наманикюренную руку Георг Закс. Ему тоже было девятнадцать. Его честолюбивый папаша был из нажившихся на спекуляции богачей, и отчасти поэтому титулованный барон Виктор фон Лёвенгерц внушал Георгу благоговение и тот старался во всем подражать ему. Наручные часы Георга шведского производства были из золота и тонкие, как пфенниговая монета. Он носил нефритовые запонки, ботинки, сшитые по индивидуальному заказу, а под формой сержантского состава — шелковое белье.
К величайшему разочарованию своего отца, Георг, не ответив требованиям, предъявляемым к летчикам, стал всего-навсего оператором радиолокационной станции. Он достаточно полюбил, однако, свою работу и добросовестно выполнял возложенные на него обязанности. Он хорошо знал, что в последние, завершающие минуты преследования самолета противника истребитель, по существу, находится под его командованием. Как он сказал своему отцу, в момент уничтожения самолета противника барон фон Лёвенгерц являлся не более чем рабочим у станка.
— Все в порядке, все в полной готовности, герр оберлейтенант, — ответил Георг Закс.
Уже в воздухе по радио поступили распоряжения с командно-диспетчерского пункта:
— Майор Реденбахер — к радиолокационной станции «Тигр», летать по кругу на высоте пять тысяч метров. Лейтенант Кокке-к радиолокационной станции «Горностай», летать по кругу на высоте пять тысяч метров. Старший лейтенант Лёвенгерц — к радиолокационной станции «Горилла», летать по кругу на высоте пять тысяч метров.
Каждый из названных летчиков подтвердил получение приказа.
— Переходим на кислород, — распорядился Лёвенгерц и потянул ручку управления на себя. Вариометр сразу же показал непрерывный набор высоты. Лёвенгерц выключил аэронавигационные огни на концах крыльев. Теперь ничто вокруг не светилось, за исключением приборного щитка перед ним.
Следующим в воздух поднимался Кокке. Он оставил форточку кабины слегка приоткрытой, ибо, как и многие другие летчики, любил как можно внимательнее прислушиваться к гулу работающих двигателей. Ему нравилось также ощущать струю воздуха во время взлета. Лейтенант Климке, его оператор радиолокационной станции, почувствовав холодный ветер, попросил:
— Очень дует. Закройте…
Этой ночью около сотни чаек, гонимых скверной погодой, летели по направлению к рыбацким деревушкам на Айссельмеер. Восемь птиц из этой стаи врезались в самолет Кокке. Одна из них попала в щель слегка приоткрытой форточки кабины. В Кокке ударила, собственно, уже не птица, а немногим больше полуфунта окровавленных птичьих потрохов и костей. Однако, ворвавшись в кабину со скоростью двести миль в час, они выбили Кокке оба глаза, пробили в нескольких местах черепную коробку, раздробили правую скулу и нос и сместили нижнюю челюсть. Различить, где кончались останки птицы и начиналось лицо Кокке, было совершенно невозможно. Он в тот же миг потерял сознание, и хотя его мускулистые руки напряженно сжали штурвал, это не помогло. «Юнкерс-88» ударился о воду под тупым углом. Высота волны была около метра, и море поглотило самолет. Все члены экипажа к тому моменту уже были мертвы, ибо силой удара каждому из них переломило позвоночник. Черный самолет скользил в темной воде, накрениваясь и разворачиваясь, как и в воздухе, до тех пор пока глухо не ударился о морское дно.
— Потеряна радиосвязь с лейтенантом Кокке на «Кошке-два», — доложил оператор на аэродроме.
— Черт бы побрал эти проклятые рации! — в сердцах сказал офицер. — Он же находится в воздухе всего две минуты. На радиолокационную станцию «Горностай» лучше переназначить теперь Лёвенгерца, там, кажется, кое-что наклевывается. А Кокке прикажите возвратиться на базу. Возможно, у него из строя вышел только передатчик, в этом случае он примет наше приказание.
Лёвенгерц рассмеялся, когда получил этот приказ. Он представил себе, как Кокке будет проклинать свою рацию. Радиооператор Лёвенгерца настроился на радиолокационную станцию «Горностай», С нее передали приказ:
— Направляйтесь в квадрат «Рейнц-Эмиль-четыре».
«Это на полпути к Англии», — подумал Лёвенгерц. Он, наверное, встретит соединение бомбардировщиков первым. День для него начался сегодня неплохо.
— Обнаружена первая цель!
Итак, сражение началось: используя все достижения современной науки, три группы людей начали пробираться в темноте на ощупь подобно тому, как пробираются вооруженные бандиты по канализационной трубе.
Август быстро поднялся по ступенькам на платформу, где стоял огромный прокладочный стол.
— Занесена в журнал в ноль-ноль тридцать пять, — доложил писарь.
— Вблизи Лоустофта. Сверхдальнее обнаружение, — радостно произнес Август. — Поздравляю вас. Они еще не пересекли даже линию своего побережья. «Фрёйя» работает сегодня отлично.
— По-моему, в последнее время они прекратили ставить электронные помехи, — сказал Вилли.
— Потому что мы используем более широкую полосу частот. Не могут же они ставить помехи по всей этой полосе.
Август наложил на карту транспортир и линейку. Он знал все пеленги как свои пять пальцев и тем не менее все же проверил их, прежде чем дать указания. Вилли нравилась такая скрупулезность, особенно когда проявлял ее офицер.
— Пусть «Вюрцбург» красный наблюдает в секторе от Ипсуича до Ярмута, от двухсот семидесяти градусов до двухсот девяноста. Дальность им не сообщайте, а то они будут недостаточно внимательны.
— Лоустофт, — медленно произнес Вилли, глядя на карту. — Это намного севернее обычного пути. Может, они направляются в район Берлина?
— Точно сказать еще нельзя. Возможно, они должны идти южнее, а этот один отбился на несколько миль. Подождем и решим позже, Вилли.
Через некоторое время Вилли радостно воскликнул:
— Вы правы, командир, вы правы! Он повернул почти на юг!
— Они сосредоточатся над Саутуолдом, — кивнул ему Август. — Англичане не любят менять своих привычек.
Обслуживающий персонал радиолокационной станции «Вюрцбург» красный, расположенной на открытом воздухе, среди обдуваемых холодным ветром дюн, занял места по боевой тревоге. Радиолокационная станция «Фрёйя» обладала в два раза большей дальностью действия, зато станция «Вюрцбург» излучала более узкий луч, и потому ее показания отличались большей точностью. Она могла «видеть» одиночный самолет и определить высоту, на которой он находится, что позволяло навести на него ночные истребители. «Фрёйя» обеспечивала дальнее обнаружение воздушного противника, а «Вюрцбург» — его уничтожение.
В Т-образном бараке находился центр радиолокационной станции, которой командовал Август. Неподалеку располагались и другие бараки: жилые помещения, столовые, гараж и собственно радиолокационные установки — «Фрёйя» и две одинаковые «Вюрцбург». Последние представляли собой огромные чашеобразные конструкции по семь метров в диаметре. Одна из них («синяя») предназначалась для наблюдения за своими ночными истребителями и наведения их на цель, а другая («красная») — для слежения за любым бомбардировщиком королевских военно-воздушных сил.
Внутри Т-образного барака под большой деревянной платформой, занимавшей почти все помещение, сгорбившись сидели два оператора-прокладчика. У каждого из них был головной телефон для связи с одной из станций «Вюрцбург». Перемещения того или другого самолета каждый оператор обозначал световым пятном, направляя его на стеклянную карту, под которой они сидели. Со своих мест, сидя за столом «Зеебург» на платформе, Август и Вилли могли наблюдать за этими двумя световыми пятнами сквозь крышку стола. Одно световое пятно было красным, другое — синим. Задача Августа и Вилли состояла в том, чтобы подвести эти два световых пятна как можно ближе друг к другу. Когда это достигалось, немецкий ночной истребитель мог обнаружить бомбардировщик противника и наблюдать за ним при помощи своей бортовой радиолокационной станции, а в светлую лунную ночь летчик-истребитель мог наблюдать бомбардировщик даже визуально.
В Т-образном бараке было темно. На столе «Зеебург» пока не видно было никаких световых сигналов, ибо самолет противника находился в это время за пределами дальности действия радиолокационных станций «Вюрцбург». Август взглянул на крупномасштабную карту на стене. Радиолокационная станция «Фрёйя» каждые несколько минут передавала координаты приближающегося бомбардировочного соединения. Соединение шло прямо на станцию Августа Баха.
Раздался приглушенный телефонный звонок.
— Два наших самолета в воздухе, — доложил взявший трубку Вилли.
— Передайте на станцию «Вюрцбург» синий: сканировать для них в секторе от пятидесяти до семидесяти градусов, — приказал Август.
Вилли Рейнеке нервно покусывал ногти. Август улыбался. Это были самые напряженные минуты. Они много раз так же вот обнаруживали английские бомбардировщики во время их сосредоточения над своим берегом, но чаще всего англичане летели затем в другом направлении. Радиолокационная станция «Горностай» обслуживала лишь один небольшой участок протяженной прибрежной полосы, и если английские самолеты не направлялись прямо в Рур, то они проходили за пределами зоны действия станции.
— А вот начинаются и радиопомехи, — пробормотал Вилли и затем уже официальным тоном продолжал: — В воздухе работает станция радиопомех, направленная на «Фрёйю». Широкой полосой в общем направлении двести девяносто градусов. Направление постоянное, интенсивность возрастает. Самолет — постановщик электронных помех, должно быть, летит прямо на нас.
— Скоро они будут в пределах дальности действия «Вюрцбурга».
— Слава богу, этим-то они помешать не смогут.
— О, теперь надо ждать каждую ночь. Они вот-вот окажутся способными помешать и этим станциям, Вилли.
Со своего места Август одинаково хорошо видел и стол, и стену позади него. Карта охватывала район от Восточной Англии до Франкфурта. Теперь, после раннего предупреждения, боевую готовность объявили и на других участках, и они засветились на стеклянной карте ярким зеленым светом.
Вилли измерял на столе какое-то расстояние, когда услышал сообщение:
— Первый ночной истребитель над нами.
— Пошлите его прямо в море на предел дальности действия «Вюрцбурга», — приказал Август. — На какой он высоте?
— Пятнадцать тысяч футов, все еще поднимается.
— Пусть поднимется на максимальную высоту, Вилли. Высота — это уже половина победы.
— Итак, вы, стало быть, должны мне восемь миллионов триста тысяч восемьдесят марок, — сказал Лёвенгерц, расставляя шахматы для новой партии.
— Деньги у меня в других брюках, — ответил Кокке.
Лёвенгерц обвел взглядом помещение для дежурных экипажей. Летчики развалились в самых разных позах: волосы не причесаны, галстуки расслаблены, ноги задраны на стулья. Тем не менее если в громкоговорителе раздастся негромкий двойной щелчок — сигнал тревоги, — все они тотчас же окажутся на ногах, с уже надетыми шлемофонами, с болтающимися разъемами, патрубками и шнурами, делающими их составной частью машин — ночных истребителей.
Кокке сделал первый ход, и они начали новую партию.
— Только уж не мат со второго хода, Кокке! Вы недооцениваете меня.
— Никогда, герр обер-лейтенант! Все или ничего. Когда взлетает первый самолет?
— Очень хорошо, — медленно произнес Лёвенгерц. — В час.
— В час?
— Короткая летняя ночь с полной луной означает полет на короткое расстояние, а это, в свою очередь, означает Рур. Чтобы вернуться до рассвета и оставить время для потерявших ориентировку самолетов, они, вероятно, назначили удар по цели на два часа. «Ланкастер» летит со скоростью двухсот двадцати пяти миль в час. Значит, он пройдет над английским побережьем в час "Ч" минус пятьдесят минут. Хорошо работающая радиолокационная станция типа «Фрёйя» обнаружит его приблизительно на этом этапе, но, пока они доложат туда да сюда, будет пятнадцать минут второго.
— Стало быть, у нас остается пятьдесят минут, — сказал Кокке. — А вы видели сегодня после обеда нашего друга, аэродромного врача?
— Видел, и у него необыкновенно бравый вид, — ответил Лёвенгерц. — Он готов на все, лишь бы замять эту неприятную историю.
— Я надеялся на его помощь… Гиммелю, я имею в виду.
— Он заинтересован только в помощи самому себе. Доктор, конечно, мог кое-что предпринять в связи с пропажей секретного документа, не обращаясь в тайную полицию, но он обрадовался возможности показать, каким он является лояльным и преданным нацистом. На его помощь надеяться нечего, — сказал Лёвенгерц.
Кокке взглянул на него и, приободренный позицией Лёвенгерца, предложил:
— Допустим, что оба мы вступимся за Гиммеля. Вы барон и первоклассный летчик-истребитель, а я смог бы, пожалуй, склонить на нашу сторону и старика.
— Реденбахера? Мало вероятно.
— И для вас мало вероятно?
— Послушайте… — начал Лёвенгерц. Он засмеялся, как бы протестуя и скрывая за смехом свое замешательство. — Не надо возлагать это на меня прямо вот здесь и сейчас. Разве нельзя поговорить об этом завтра?
— А что это даст? Нельзя же решительно все откладывать на завтра, герр обер-лейтенант.
— Гиммель тоже так говорил.
— Точно. — Кокке задумчиво погладил свою короткую бородку.
Из громкоговорителя послышался щелчок: это оператор на командно-диспетчерском пункте включил микрофон.
— Вам нужно было держать пари со мной, Кокке. Я был неправ. Англичане вылетели раньше.
Кокке ничего на это не ответил. Лёвенгерц еще раз окинул взглядом все помещение. Каждый находившийся здесь летчик испытывал нервное напряжение. Помещение освещалось тусклыми красными лампочками. Света едва хватало, чтобы играть в шахматы. В дальнем конце помещения стоял большой стеклянный аквариум. В нем лениво плавала какая-то рыбка из тропических вод. Лёвенгерц помнил тот день, когда привезли этот аквариум. Его доставили сюда по приказу высшего командования. В то время вся эскадрилья испытывала острую нехватку в боеприпасах для истребителей, но никакими мольбами и просьбами не удалось тогда добиться, чтобы этот же грузовик доставил боеприпасы.
Лёвенгерц помнил и зимние бои под Москвой, когда солдаты были одеты в легкую летнюю форму. А один из последних транспортных самолетов доставил в Сталинград презервативы. В управлении всеми этими проклятыми люфтваффе явно творилось что-то неладное.
«Я помогу Гиммелю», — подумал Лёвенгерц и тут же осознал, что произнес эти слова вслух.
— Спасибо вам, герр обер-лейтенант, — сказал Кокке.
В громкоговорителе снова раздался щелчок включенного микрофона и голос диспетчера:
— Внимание! Внимание! Обер-лейтенант Лёвенгерц, майор Реденбахер и лейтенант Кокке — боевая готовность!
— В полной форме! — крикнул Лёвенгерц своим подчиненным.
Лёвенгерц всегда требовал, чтобы его подчиненные имели при себе все предметы снаряжения, упомянутые в инструкциях: заряженный сигнальный пистолет, комплект сигнальных ракет, надувную спасательную лодку, спасательный жилет, парашют, неприкосновенный запас продовольствия, таблетки первитина и карманный фонарик. Все это они должны были брать с собой в самолет.
Снаружи было холодно. Восточный ветер приносил с собой запахи моря. Самолеты стояли с уже прогретыми двигателями, готовые к немедленному взлету. Экипажи с удовольствием разместились в сравнительно теплых и уютных кабинах. Лёвенгерц посмотрел на сидящего рядом летчика-наблюдателя. Мросек, девятнадцатилетний лейтенант с длинными черными волосами, нервно улыбнулся Лёвенгерцу и поднял руку с биноклем, упреждая вопрос, который обязательно задал бы командир: взял ли он с собой бинокль?
— Все в порядке? — повернулся Лёвенгерц с обычным вопросом к оператору радиолокационной станции.
С заднего сиденья ему почтительно улыбнулся и поднял свою тонкую белую наманикюренную руку Георг Закс. Ему тоже было девятнадцать. Его честолюбивый папаша был из нажившихся на спекуляции богачей, и отчасти поэтому титулованный барон Виктор фон Лёвенгерц внушал Георгу благоговение и тот старался во всем подражать ему. Наручные часы Георга шведского производства были из золота и тонкие, как пфенниговая монета. Он носил нефритовые запонки, ботинки, сшитые по индивидуальному заказу, а под формой сержантского состава — шелковое белье.
К величайшему разочарованию своего отца, Георг, не ответив требованиям, предъявляемым к летчикам, стал всего-навсего оператором радиолокационной станции. Он достаточно полюбил, однако, свою работу и добросовестно выполнял возложенные на него обязанности. Он хорошо знал, что в последние, завершающие минуты преследования самолета противника истребитель, по существу, находится под его командованием. Как он сказал своему отцу, в момент уничтожения самолета противника барон фон Лёвенгерц являлся не более чем рабочим у станка.
— Все в порядке, все в полной готовности, герр оберлейтенант, — ответил Георг Закс.
Уже в воздухе по радио поступили распоряжения с командно-диспетчерского пункта:
— Майор Реденбахер — к радиолокационной станции «Тигр», летать по кругу на высоте пять тысяч метров. Лейтенант Кокке-к радиолокационной станции «Горностай», летать по кругу на высоте пять тысяч метров. Старший лейтенант Лёвенгерц — к радиолокационной станции «Горилла», летать по кругу на высоте пять тысяч метров.
Каждый из названных летчиков подтвердил получение приказа.
— Переходим на кислород, — распорядился Лёвенгерц и потянул ручку управления на себя. Вариометр сразу же показал непрерывный набор высоты. Лёвенгерц выключил аэронавигационные огни на концах крыльев. Теперь ничто вокруг не светилось, за исключением приборного щитка перед ним.
Следующим в воздух поднимался Кокке. Он оставил форточку кабины слегка приоткрытой, ибо, как и многие другие летчики, любил как можно внимательнее прислушиваться к гулу работающих двигателей. Ему нравилось также ощущать струю воздуха во время взлета. Лейтенант Климке, его оператор радиолокационной станции, почувствовав холодный ветер, попросил:
— Очень дует. Закройте…
Этой ночью около сотни чаек, гонимых скверной погодой, летели по направлению к рыбацким деревушкам на Айссельмеер. Восемь птиц из этой стаи врезались в самолет Кокке. Одна из них попала в щель слегка приоткрытой форточки кабины. В Кокке ударила, собственно, уже не птица, а немногим больше полуфунта окровавленных птичьих потрохов и костей. Однако, ворвавшись в кабину со скоростью двести миль в час, они выбили Кокке оба глаза, пробили в нескольких местах черепную коробку, раздробили правую скулу и нос и сместили нижнюю челюсть. Различить, где кончались останки птицы и начиналось лицо Кокке, было совершенно невозможно. Он в тот же миг потерял сознание, и хотя его мускулистые руки напряженно сжали штурвал, это не помогло. «Юнкерс-88» ударился о воду под тупым углом. Высота волны была около метра, и море поглотило самолет. Все члены экипажа к тому моменту уже были мертвы, ибо силой удара каждому из них переломило позвоночник. Черный самолет скользил в темной воде, накрениваясь и разворачиваясь, как и в воздухе, до тех пор пока глухо не ударился о морское дно.
— Потеряна радиосвязь с лейтенантом Кокке на «Кошке-два», — доложил оператор на аэродроме.
— Черт бы побрал эти проклятые рации! — в сердцах сказал офицер. — Он же находится в воздухе всего две минуты. На радиолокационную станцию «Горностай» лучше переназначить теперь Лёвенгерца, там, кажется, кое-что наклевывается. А Кокке прикажите возвратиться на базу. Возможно, у него из строя вышел только передатчик, в этом случае он примет наше приказание.
Лёвенгерц рассмеялся, когда получил этот приказ. Он представил себе, как Кокке будет проклинать свою рацию. Радиооператор Лёвенгерца настроился на радиолокационную станцию «Горностай», С нее передали приказ:
— Направляйтесь в квадрат «Рейнц-Эмиль-четыре».
«Это на полпути к Англии», — подумал Лёвенгерц. Он, наверное, встретит соединение бомбардировщиков первым. День для него начался сегодня неплохо.
Глава одиннадцатая
Бомбардировщики поднимались все выше и выше. Пренебрегая заданной высотой, большинство летчиков направляли нос своего самолета вверх, и вопрос о высоте полета решался, таким образом, предельными техническими возможностями их машин.
Ламберт поднял «скрипучую дверь» почти на двадцать одну тысячу футов, после чего подрегулировал органы управления и включил автопилот.
— До поворота пятьдесят минут, — доложил Кошер.
Они вошли в квадрат «Рейнц-Эмиль-четыре» по координатной сетке люфтваффе, хотя, естественно, не имели об этом ни малейшего представления. Их самолеты находились в головной части колонны бомбардировщиков длиной почти двести миль. В то время как «скрипучая дверь» была уже над Северным морем, последний самолет этого потока только еще взлетал с аэродрома.
Сегодня видимость была слабой, и путь бомбардировщиков обозначался только гулом двух тысяч восьмисот двигателей с высокими эксплуатационными характеристиками. Постройка каждого из этих двигателей требовала таких же производственных мощностей, какие необходимы для создания сорока обыкновенных автомобильных двигателей. Одно только радио— и радиолокационное оборудование бомбардировщика стоит столько же, сколько стоит миллион радиоприемников. Общее количество затрачиваемого на него прочного алюминия составляет столько же, сколько его необходимо для изготовления одиннадцати миллионов кастрюль. В денежном измерении, в ценах 1943 года, каждый «ланкастер» стоил сто шестьдесят девять тысяч шестьсот восемьдесят долларов. Обучение экипажа пожирало средств больше, чем их бы потребовалось на его трехлетнее обучение в Кембриджском университете. Не считая «москито», группы наведения, самолетов, совершающих беспокоящие налеты на Берлин, и самолетов, которые сбросят листовки в Остенде, это бомбардировочное соединение стоило триста сорок три миллиона четыреста тысяч долларов.
Самолеты Ламберта, Суита и Картера находились не больше чем в полумиле друг от друга, хотя в эту темную ночь единственным, кто знал об этом, был оператор радиолокационной станции «Горностай», наблюдавший за выбросами сигналов на расположенном перед ним экране.
Радиолокационная станция «Фрёйя» предупредила меньшую, более точную «Вюрцбург» о направлении полета колонны бомбардировщиков. В теплом затемненном помещении прокладочного поста Август Бах. затаил дыхание, как рыболов при виде подергивающегося поплавка.
— «Вюрцбург» красный обнаружил цель, герр оберлейтенант, — доложил Вилли Рейнеке, — в квадрате «Гейнц-Эмиль-четыре».
Все происходило так, как предусматривал Август.
— Приказ: «Карузо» десять лево, «Кошка-один», — сказал Август.
Лёвенгерц нажал на педали руля направления. Он должен выполнять любое указание без промедления, ибо тяжелый «юнкерс» с его неуклюжей антенной конструкцией не намного быстроходнее «ланкастера».
— Перехват на встречно-параллельных курсах, — продолжал Август. — Я выведу его немного севернее противника.
— Сообщение: скучный фильм, — сказал Лёвенгерц. Это было кодовое обозначение плохой видимости.
Вилли Рейнеке чуть слышно возмутился:
— Вечно они жалуются на видимость!
В помещении прокладочного поста собралось много свободного от дежурства персонала. Все горели желанием посмотреть, как развернутся события дальше.
— Приготовиться: разворот на сто восемьдесят градусов, — приказал Август.
— Ясно, — ответил Лёвенгерц.
Он стал теперь частью машины. Сейчас самолетом, по существу, управлял Бах.
Август взглянул на полные нетерпеливого ожидания лица тех, кто находился в помещении прокладочного поста. Они смотрели как зрители, наблюдающие азартную карточную игру. Август видел, как два световых пятна быстро двигались друг другу навстречу. Он понимал, что ошибись он в определении момента разворота истребителя «Кошка-один» — и контакт будет потерян. Такой исход на виду у всех подчиненных был бы для Августа Баха наименее желательным.
Кошер Коэн посмотрел на путевую карту, освещенную лампой, укрепленной над штурманским столом.
— До голландского берега осталось одиннадцать минут, — доложил он.
Ламберт поерзал, поудобнее устраиваясь на жестком ранце парашюта.
— Мы в зоне видимости радиолокационной станции, — предостерег он свой экипаж. — Смотрите в оба за истребителями.
Как и все радиооператоры на бомбардировщиках, Джимми Гримм пытался обнаружить голоса противника в полосе частот от семи тысяч пятидесяти до семи тысяч ста килогерц. Обнаружив их, он мог бы начать передавать на этой частоте сигналы и забивать таким образом разговор между оператором наведения на командно-диспетчерском пункте и летчиками на истребителях. Для передачи таких помех в каждом двигателе бомбардировщика был вмонтирован специальный микрофон. Неожиданно Джимми услышал немецкую речь.
— Я засек разговор между оператором и ночным истребителем! — возбужденно воскликнул Джимми Гримм.
— Тот, кого преследует истребитель, находится на вашем курсе, — заметил Дигби. Вытянувшись в носовой части во всю длину, он смотрел вниз, пытаясь обнаружить голландский берег.
— Эх, если бы получше знать немецкий, — с сожалением проворчал Джимми Гримм.
— Вполне возможно, что он летит за нами, — подал голос Бинти из средней верхней турели.
— Нельзя ли лечь на курс восемьдесят градусов, командир, чтобы проверить? — спросил Коэн.
— Ты штурман, тебе и карты в руки, — ответил Ламберт и начал выполнять мелкий вираж.
— Он все еще далеко позади бомбардировщика, — сказал Коэн, — и оператор наведения подает команду снизиться.
Флэш Гордон напряженно вглядывался в темноту через открытую часть хвостовой турели. В ней теперь было очень холодно, но зато Флэш видел намного лучше, чем раньше. Когда он немного наклонялся вперед, его голова оказывалась почти вне самолета. Он непрерывно поворачивал турель, описывая дулами пулеметов небольшие окружности, как, бывало, на тренировках в школе воздушных стрелков, где он проделывал эти манипуляции, вставив в дула пулеметов карандаши.
Флэш Гордон и Лёвенгерц напряженно всматривались в темноту навстречу друг другу со всей сосредоточенностью, на какую они были способны, однако стояла слишком темная ночь, чтобы увидеть что-либо.
Флэш слышал, как Коэн попросил изменить курс, и наблюдал за проносившимися мимо хвостовой части самолета облаками.
Август Бах видел, как красное световое пятнышко на столе изменило направление движения.
Ламберт поднял «скрипучую дверь» почти на двадцать одну тысячу футов, после чего подрегулировал органы управления и включил автопилот.
— До поворота пятьдесят минут, — доложил Кошер.
Они вошли в квадрат «Рейнц-Эмиль-четыре» по координатной сетке люфтваффе, хотя, естественно, не имели об этом ни малейшего представления. Их самолеты находились в головной части колонны бомбардировщиков длиной почти двести миль. В то время как «скрипучая дверь» была уже над Северным морем, последний самолет этого потока только еще взлетал с аэродрома.
Сегодня видимость была слабой, и путь бомбардировщиков обозначался только гулом двух тысяч восьмисот двигателей с высокими эксплуатационными характеристиками. Постройка каждого из этих двигателей требовала таких же производственных мощностей, какие необходимы для создания сорока обыкновенных автомобильных двигателей. Одно только радио— и радиолокационное оборудование бомбардировщика стоит столько же, сколько стоит миллион радиоприемников. Общее количество затрачиваемого на него прочного алюминия составляет столько же, сколько его необходимо для изготовления одиннадцати миллионов кастрюль. В денежном измерении, в ценах 1943 года, каждый «ланкастер» стоил сто шестьдесят девять тысяч шестьсот восемьдесят долларов. Обучение экипажа пожирало средств больше, чем их бы потребовалось на его трехлетнее обучение в Кембриджском университете. Не считая «москито», группы наведения, самолетов, совершающих беспокоящие налеты на Берлин, и самолетов, которые сбросят листовки в Остенде, это бомбардировочное соединение стоило триста сорок три миллиона четыреста тысяч долларов.
Самолеты Ламберта, Суита и Картера находились не больше чем в полумиле друг от друга, хотя в эту темную ночь единственным, кто знал об этом, был оператор радиолокационной станции «Горностай», наблюдавший за выбросами сигналов на расположенном перед ним экране.
Радиолокационная станция «Фрёйя» предупредила меньшую, более точную «Вюрцбург» о направлении полета колонны бомбардировщиков. В теплом затемненном помещении прокладочного поста Август Бах. затаил дыхание, как рыболов при виде подергивающегося поплавка.
— «Вюрцбург» красный обнаружил цель, герр оберлейтенант, — доложил Вилли Рейнеке, — в квадрате «Гейнц-Эмиль-четыре».
Все происходило так, как предусматривал Август.
— Приказ: «Карузо» десять лево, «Кошка-один», — сказал Август.
Лёвенгерц нажал на педали руля направления. Он должен выполнять любое указание без промедления, ибо тяжелый «юнкерс» с его неуклюжей антенной конструкцией не намного быстроходнее «ланкастера».
— Перехват на встречно-параллельных курсах, — продолжал Август. — Я выведу его немного севернее противника.
— Сообщение: скучный фильм, — сказал Лёвенгерц. Это было кодовое обозначение плохой видимости.
Вилли Рейнеке чуть слышно возмутился:
— Вечно они жалуются на видимость!
В помещении прокладочного поста собралось много свободного от дежурства персонала. Все горели желанием посмотреть, как развернутся события дальше.
— Приготовиться: разворот на сто восемьдесят градусов, — приказал Август.
— Ясно, — ответил Лёвенгерц.
Он стал теперь частью машины. Сейчас самолетом, по существу, управлял Бах.
Август взглянул на полные нетерпеливого ожидания лица тех, кто находился в помещении прокладочного поста. Они смотрели как зрители, наблюдающие азартную карточную игру. Август видел, как два световых пятна быстро двигались друг другу навстречу. Он понимал, что ошибись он в определении момента разворота истребителя «Кошка-один» — и контакт будет потерян. Такой исход на виду у всех подчиненных был бы для Августа Баха наименее желательным.
Кошер Коэн посмотрел на путевую карту, освещенную лампой, укрепленной над штурманским столом.
— До голландского берега осталось одиннадцать минут, — доложил он.
Ламберт поерзал, поудобнее устраиваясь на жестком ранце парашюта.
— Мы в зоне видимости радиолокационной станции, — предостерег он свой экипаж. — Смотрите в оба за истребителями.
Как и все радиооператоры на бомбардировщиках, Джимми Гримм пытался обнаружить голоса противника в полосе частот от семи тысяч пятидесяти до семи тысяч ста килогерц. Обнаружив их, он мог бы начать передавать на этой частоте сигналы и забивать таким образом разговор между оператором наведения на командно-диспетчерском пункте и летчиками на истребителях. Для передачи таких помех в каждом двигателе бомбардировщика был вмонтирован специальный микрофон. Неожиданно Джимми услышал немецкую речь.
— Я засек разговор между оператором и ночным истребителем! — возбужденно воскликнул Джимми Гримм.
— Тот, кого преследует истребитель, находится на вашем курсе, — заметил Дигби. Вытянувшись в носовой части во всю длину, он смотрел вниз, пытаясь обнаружить голландский берег.
— Эх, если бы получше знать немецкий, — с сожалением проворчал Джимми Гримм.
— Вполне возможно, что он летит за нами, — подал голос Бинти из средней верхней турели.
— Нельзя ли лечь на курс восемьдесят градусов, командир, чтобы проверить? — спросил Коэн.
— Ты штурман, тебе и карты в руки, — ответил Ламберт и начал выполнять мелкий вираж.
— Он все еще далеко позади бомбардировщика, — сказал Коэн, — и оператор наведения подает команду снизиться.
Флэш Гордон напряженно вглядывался в темноту через открытую часть хвостовой турели. В ней теперь было очень холодно, но зато Флэш видел намного лучше, чем раньше. Когда он немного наклонялся вперед, его голова оказывалась почти вне самолета. Он непрерывно поворачивал турель, описывая дулами пулеметов небольшие окружности, как, бывало, на тренировках в школе воздушных стрелков, где он проделывал эти манипуляции, вставив в дула пулеметов карандаши.
Флэш Гордон и Лёвенгерц напряженно всматривались в темноту навстречу друг другу со всей сосредоточенностью, на какую они были способны, однако стояла слишком темная ночь, чтобы увидеть что-либо.
Флэш слышал, как Коэн попросил изменить курс, и наблюдал за проносившимися мимо хвостовой части самолета облаками.
Август Бах видел, как красное световое пятнышко на столе изменило направление движения.