Зазвонил красный телефон.
– Кассель. – Кевин ущипнул себя за нос. – Сложный чертеж? – Он снова сморщил переносицу. – Просто установи его нормально, покажи инженерам прежде, чем уничтожать оригинал. – Он снова выслушал то, что ему говорили. – Ну, покажи им ту часть, где не указано имя. – Он положил трубку и воскликнул возмущенно. – Черт-те что! Скоро станут у меня спрашивать разрешения пойти в туалет! О чем я говорил?
– Я хотел спросить тебя о капиталовложениях в торговый флот. Не на этом ли он заработал свои первые капиталы? Попытайся вспомнить и скажи, мой «банковский менеджер», – попросил я.
– Конечно, финансовая сторона; я всегда забываю, что ты специалист по деньгам.
Кевин прикурил для нас сигареты и некоторое время занимался тем, что смахивал табачные крошки со своей нижней губы.
– Государственное страхование транспортировки грузов во время войны. Ты знаешь об этом?
– Британское правительство страховало все суда, направлявшиеся во время войны с грузами в Соединенное Королевство. Так? – спросил я.
– Да, – кивнул Кевин, – заокеанские поставщики хотели получить деньги заранее, до того, как товары уходили с пристаней Сиднея или Галифакса; то, что происходило потом, – предмет частной договоренности между нами и Германией. – Он улыбнулся. – Как твой и мой страховой полис, страховка за доставку грузов в 1939 году состояла из шести пунктов. Там указывалось: «Все, кроме военных действий». Можно было застраховаться против нападения подводной лодки в Северной Атлантике, но статистики страховых обществ имели мало опыта, а податные чиновники склонялись к пессимизму. Итак, правительство Англии решило страховать самостоятельно. Владельцы торговых судов, поставлявших товары в Англию, застраховывались от потопления. Широкому кругу представителей индустрии торгового флота не потребовалось много времени, чтобы понять выгоду такой постановки вопроса. Кроме того, в этой отрасли в пространстве между Англией и Пиреем действовало несколько очень ловких ребят. Для того чтобы разбогатеть надо было только приобрести несколько ржавых, старых посудин, зарегистрировать их в Панаме, где страховалось все – экипаж, зарплата, морские расходы, и затем вытолкнуть их, чтобы они проковыляли конвоем через Северную Атлантику со скоростью шесть узлов, дымя достаточно сильно, чтобы привлечь любую подводную лодку в пределах досягаемости. Если судно доходило до Ливерпуля, вы становились богаты, если оно тонуло – еще богаче. – Кевин улыбнулся. – Вот так разбогател Смит.
Зазвонил телефон.
– Перезвоните, я занят, – отрезал Кевин и немедленно положил трубку. Он обратился к карточке.
– Ты понял, что означает «давление»?
– Ну, я не специалист, но мне кажется, что там перечислены человеческие слабости, такие, как пристрастие к спиртному, женщинам или стремление попасть в центральный комитет партии тори.
– Правильно, – сказал Кевин.
– Я знаю, например, что «Мх» относятся к сексу.
– Осложнения, связанные с женщинами, – поправил Кевин.
– Как это элегантно выражено, – заметил я.
– Но все же, если ты работаешь у нас, наводит на циничные предположения. – Кевин улыбнулся при этой мысли.
Я прочел дальше на карточке «Гх».
– Осложнения, связанные с последствиями незаконных действий, – ответил Кевин, как выстрелил.
– Означает ли это, что он привлекался в этой связи к судебной ответственности? – спросил я.
– Боже мой, нет! – воскликнул удивленно Кевин. – Он никогда не привлекался к суду. Нет, если речь шла бы о чем-то, что стало известно метам[24], карточка выглядела бы совершенно иначе. Это бы была карточка с буквой "Ю".
– Не надо подробностей, – успокоил его я. – А что означает «Ух»?
– Подкуп государственных служащих, – объяснил Кевин.
– Снова не привлекался?
– Нет. Я же сказал. Тогда на карточке была бы буква "Ю", если это стало бы достоянием гласности. Если бы ему предъявили обвинение в даче взятки государственному чиновнику, стояла бы пометка «Ую».
– А «Рх» что значит? – спросил я.
– Нелегальная торговля, – сказал Кевин.
Теперь я начал понимать систему и нашел нужный мне пункт.
Глава 37Два прочтения
Глава 38Лик римского императора
Глава 39В кабинете
– Кассель. – Кевин ущипнул себя за нос. – Сложный чертеж? – Он снова сморщил переносицу. – Просто установи его нормально, покажи инженерам прежде, чем уничтожать оригинал. – Он снова выслушал то, что ему говорили. – Ну, покажи им ту часть, где не указано имя. – Он положил трубку и воскликнул возмущенно. – Черт-те что! Скоро станут у меня спрашивать разрешения пойти в туалет! О чем я говорил?
– Я хотел спросить тебя о капиталовложениях в торговый флот. Не на этом ли он заработал свои первые капиталы? Попытайся вспомнить и скажи, мой «банковский менеджер», – попросил я.
– Конечно, финансовая сторона; я всегда забываю, что ты специалист по деньгам.
Кевин прикурил для нас сигареты и некоторое время занимался тем, что смахивал табачные крошки со своей нижней губы.
– Государственное страхование транспортировки грузов во время войны. Ты знаешь об этом?
– Британское правительство страховало все суда, направлявшиеся во время войны с грузами в Соединенное Королевство. Так? – спросил я.
– Да, – кивнул Кевин, – заокеанские поставщики хотели получить деньги заранее, до того, как товары уходили с пристаней Сиднея или Галифакса; то, что происходило потом, – предмет частной договоренности между нами и Германией. – Он улыбнулся. – Как твой и мой страховой полис, страховка за доставку грузов в 1939 году состояла из шести пунктов. Там указывалось: «Все, кроме военных действий». Можно было застраховаться против нападения подводной лодки в Северной Атлантике, но статистики страховых обществ имели мало опыта, а податные чиновники склонялись к пессимизму. Итак, правительство Англии решило страховать самостоятельно. Владельцы торговых судов, поставлявших товары в Англию, застраховывались от потопления. Широкому кругу представителей индустрии торгового флота не потребовалось много времени, чтобы понять выгоду такой постановки вопроса. Кроме того, в этой отрасли в пространстве между Англией и Пиреем действовало несколько очень ловких ребят. Для того чтобы разбогатеть надо было только приобрести несколько ржавых, старых посудин, зарегистрировать их в Панаме, где страховалось все – экипаж, зарплата, морские расходы, и затем вытолкнуть их, чтобы они проковыляли конвоем через Северную Атлантику со скоростью шесть узлов, дымя достаточно сильно, чтобы привлечь любую подводную лодку в пределах досягаемости. Если судно доходило до Ливерпуля, вы становились богаты, если оно тонуло – еще богаче. – Кевин улыбнулся. – Вот так разбогател Смит.
Зазвонил телефон.
– Перезвоните, я занят, – отрезал Кевин и немедленно положил трубку. Он обратился к карточке.
– Ты понял, что означает «давление»?
– Ну, я не специалист, но мне кажется, что там перечислены человеческие слабости, такие, как пристрастие к спиртному, женщинам или стремление попасть в центральный комитет партии тори.
– Правильно, – сказал Кевин.
– Я знаю, например, что «Мх» относятся к сексу.
– Осложнения, связанные с женщинами, – поправил Кевин.
– Как это элегантно выражено, – заметил я.
– Но все же, если ты работаешь у нас, наводит на циничные предположения. – Кевин улыбнулся при этой мысли.
Я прочел дальше на карточке «Гх».
– Осложнения, связанные с последствиями незаконных действий, – ответил Кевин, как выстрелил.
– Означает ли это, что он привлекался в этой связи к судебной ответственности? – спросил я.
– Боже мой, нет! – воскликнул удивленно Кевин. – Он никогда не привлекался к суду. Нет, если речь шла бы о чем-то, что стало известно метам[24], карточка выглядела бы совершенно иначе. Это бы была карточка с буквой "Ю".
– Не надо подробностей, – успокоил его я. – А что означает «Ух»?
– Подкуп государственных служащих, – объяснил Кевин.
– Снова не привлекался?
– Нет. Я же сказал. Тогда на карточке была бы буква "Ю", если это стало бы достоянием гласности. Если бы ему предъявили обвинение в даче взятки государственному чиновнику, стояла бы пометка «Ую».
– А «Рх» что значит? – спросил я.
– Нелегальная торговля, – сказал Кевин.
Теперь я начал понимать систему и нашел нужный мне пункт.
Глава 37Два прочтения
После того как Джин показала мне замечания по плану Страттона и я бросил их в корзину для ненужных бумаг, разорвав предварительно на мелкие клочки, которые упали, как хлопья снега, после того как мы снова просмотрели отчет и она отпечатала его, я вернулся к мыслям о Смите. Два вопроса, связанные с ним, оставались все еще неясными. Я позвонил Кевину, немного помялся и сказал:
– Дело, которое мы обсуждали утром...
– Да, – отозвался Кевин.
– Военная служба? – спросил я.
– А, – закряхтело в трубке, – его мамаша поступила очень здорово. Он был слишком молод для первого призыва и слишком стар для второго.
– О'кей. Второй вопрос: почему его карточка оказалась так быстро на твоем столе?
– Очень просто, старик, – ответил Кевин. – В это утро он посылал за твоей!
– Это здорово! – воскликнул я и услышал, как Кевин, кладя трубку, хихикнул. Он мог просто обманывать меня, подумал я. В хранилище этих досье не было карточек ни на одного сотрудника нашей конторы. Но я не смеялся.
– Дело, которое мы обсуждали утром...
– Да, – отозвался Кевин.
– Военная служба? – спросил я.
– А, – закряхтело в трубке, – его мамаша поступила очень здорово. Он был слишком молод для первого призыва и слишком стар для второго.
– О'кей. Второй вопрос: почему его карточка оказалась так быстро на твоем столе?
– Очень просто, старик, – ответил Кевин. – В это утро он посылал за твоей!
– Это здорово! – воскликнул я и услышал, как Кевин, кладя трубку, хихикнул. Он мог просто обманывать меня, подумал я. В хранилище этих досье не было карточек ни на одного сотрудника нашей конторы. Но я не смеялся.
Глава 38Лик римского императора
Дворецкий провел меня по длинным, застеленным мягким покрытием коридорам. Люди в красных мантиях и тугих лосинах спокойно взирали с потемневших полотен в покрытых лаком рамах.
Мистер Смит сидел за огромным столом, отполированным, как сапог гвардейца.
Изящные часы XVIII века с хрупкими вставками маркетри нарушали тишину, и огонь, игравший в старинном камине, пробегал розовыми пальцами по лепному потолку.
Тень от большой лампы на столе Смита падала на кипы бумаг и подшивки газет. Виднелась только его макушка. Он не дал мне возможности испытать неловкость от того, что я врываюсь в его частную жизнь. Дворецкий указал мне на гостеприимное кресло стиля «Шератон».
Смит пробежал пальцами по открытой кожаной папке и нацарапал что-то золотым пером на полях одной из машинописных страниц. Он перевернул станицу, ногтем загнул ее и закрыл папку.
– Курите. – В его голосе не возникло и следа тревоги.
Он подтолкнул прямо через стол тыльной стороной руки большую коробку, надел на свою ручку колпачок и засунул ее в карман жилета взял смятую сигарету, сунул ее в рот, поправил, не выпуская из руки, а потом выбросил в пепельницу со сдержанным раздражением, стряхнув высыпавшиеся из разорванной бумаги табачные крошки своими длинными розовыми ногтями, и смахнул пепел со своего жилета.
– Вы хотели меня видеть? – спросил он.
Я извлек смятую голубую пачку сигарет «Голуаз», прикурил одну из них спичкой «Сван» и подтолкнул сгоревшую спичку к пепельнице, позволив траектории ее полета пройти над бумагами Смита. Он аккуратно поднял спичку и бросил в пепельницу. Я затянулся крепким табаком.
– Нет, – произнес я, стараясь, чтобы в моем голосе не звучала заинтересованность, – не очень.
– Вы сдержанны – это хорошо.
Он достал маленькую смятую карточку из картотеки, поднес ее к свету и спокойно прочел мелко написанный на ней мой послужной список в разведке.
– Я не знаю, о чем вы говорите.
– Хорошо, хорошо, – сказал Смит совсем не обескураженным тоном. – В вашей карточке отмечено: «Имеет склонность вести дела сверх необходимости, из любопытства». Следует обратить внимание, что любопытство – опасный порок для агента.
– Вы хотели мне это сообщить? Что любопытство опасно?
– Не опасно. – Смит нагнулся, чтобы извлечь новую жертву из своей сигаретницы слоновой кости.
Свет на мгновение упал ему на лицо – жесткое, твердое лицо. В электрическом свете оно смотрелось как бесстрастные лики римских императоров в Британском музее. Губы, брови и волосы на его висках казались одинаково бесцветными. Он поднял глаза.
– Это смертельно. – Выбрав белую сигарету, он взял ее в свои бесцветные губы и закурил. – Во время войны солдат, если они не подчиняются даже незначительному приказу, расстреливают, – заявил Смит своим твердым голосом.
– Возможно, их расстреливают, но этого не следовало бы делать.
– О, не следовало бы!
– "Международное право", Оппенгейм, шестое издание: «Выполнять следует только законные приказы».
Получив не тот ответ, которого ждал, Смит покраснел от гнева.
– Вы требуете, чтобы расследование в Португалии было продолжено. Правительство отдало распоряжение прекратить его. Во-первых, мы никогда бы не санкционировали подобную операцию. Ваш отказ – это дерзость, и, если вы не измените своего отношения, я буду рекомендовать применить к вам самые суровые дисциплинарные меры.
Он произнес личное местоимение с подчеркнутой вежливостью.
– Шпион не принадлежит никому, мистер, – спокойно заметил я, – ему только платят жалованье. Я работаю на правительство, поскольку считаю, что это хорошо для страны, для ее граждан, но это не означает, что меня может использовать как раба эгоцентричный миллионер. Более того, – подчеркнул я, – не стоит говорить мне о «смертельной опасности», потому что в этих делах я окончил аспирантуру.
Смит мигнул и откинулся на своем стуле стиля Людовика XIV.
– Так, – выдавил он наконец. – Значит, так. Вы считаете, что обладаете таким же могуществом, как член кабинета министров?
Он переставил на столе предметы своего письменного прибора.
– Власть что яичница, – усмехнулся я, – как бы вы не делили ее, кому-то все равно достанется большая часть.
– Вы думаете, – Смит наклонился вперед, – раз у меня контрольный пакет акций в компаниях, которые заняты производством реактивных двигателей и атомного оружия, это лишает меня слова в деле управления моей страной? – Он протянул руку в предостерегающем жесте. – Нет, теперь моя очередь прочитать вам лекцию. Вы – шпион. Я не берусь опровергать мотивы, по которым вы стали им, но вы считаете себя вправе опровергать мотивы, которыми руководствуюсь я как промышленник. Вы утверждаете, что работаете на правительство. Но что такое правительство, о котором вы говорите? Вы что, считаете, если какая-то политическая партия в результате выборов приходит к власти и начинает управлять страной, все разведывательные службы распускаются и создаются новые? Нет, вы так не думаете. Вы полагаете, что работаете для страны, для ее процветания, для ее мощи, ее влияния, для повышения ее уровня жизни, для ее системы здравоохранения, для высокой занятости рабочей силы. Вы работаете, чтобы поддержать все это и улучшить, точно так же, как это делает производитель автомобилей – промышленник. Если, например, я могу продать лишние пятнадцать тысяч автомобилей в будущем году, мой долг сделать это.
Вы можете сказать, что мой долг улучшить благосостояние каждого англичанина. Вот почему и ваш долг поступать в этих делах так, как скажу я. Приказы поступают к вам по законным каналам, и все, кто стоит над вами, понимают это. Если для того, чтобы я мог продать мои пятнадцать тысяч автомобилей, мне потребуется ваша помощь, вы окажете ее мне...
Он помолчал минуту прежде, чем добавить:
– Окажете, не задавая вопросов. Ваша работа – продолжение моей! Ваша работа в том, чтобы обеспечить успех мой любой ценой. С помощью взяток, воровства и даже убийства. Люди, подобные вам, находятся в темном, подсознательном углу мозга нации. Вы делаете свое дело, которое быстро забывается. То, о чем говорил я, это реалии нашего мира. Ни одному историку не предъявляют счет за злодеяния, совершенные в мире. Ни один автор медицинской энциклопедии не несет ответственности за болезни, которые он описывает. И так же с вами. Вы – нуль. Вы не более чем чернила, которыми пишется история.
– Я кочегар на государственном корабле? – спросил я смиренно.
Смит холодно улыбнулся.
– Вы стоите меньше реального иностранного контракта, а здесь сидите и разглагольствуете об этике, как будто вас наняли принимать этические решения. Вы в этой системе – ничто. Вы завершите ваше задание, как вам приказано. Не больше и не меньше. Вам соответственно заплатят. Обсуждать тут нечего.
Он снова откинулся на спинку стула. Стул скрипнул под его тяжестью. Его костлявая рука нащупала шелковый шнурок за занавеской.
Вместе с ключами и шестипенсовыми монетами для оплаты стоянки автомобиля я нащупал в кармане гладкую полированную поверхность. Мои пальцы сомкнулись на ней в тот момент, когда дворецкий открыл большие облицованные панелями двери.
– Проводите джентльмена, Лейкер, – приказал Смит.
Я не сделал никакого движения, кроме того, что поднял блестящий предмет – кусок серебристого металла – над его столом из красного дерева. Смит смотрел озадаченно и зачарованно. Металлический предмет ударился о поверхность стола.
– Что это означает? – спросил Смит.
– Это подарок от человека, у которого есть все, – ответил я, наблюдая за выражением его лица. – Это штемпель для изготовления золотых соверенов.
Углом глаза я наблюдал за дворецким, прислушивавшимся к каждому слову. Возможно, он составлял план своих мемуаров для воскресных газет.
Смит провел языком по пересохшим губам, как голодный питон.
– Подождите внизу, Лейкер, – сказал он, – я позвоню еще раз.
Дворецкий вышел, чтобы заняться своей записной книжкой. Смит заговорил снова:
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Сейчас объясню, – ответил я, закуривая еще одну «Голуаз», пока Смит суетливо перебирал предметы на своем столе. На этот раз он оставил погасшую спичку там, куда я ее бросил.
– Я знаю об оборудовании для добычи вольфрама, которое регулярно поставляет Индия. И должен заметить, что индусы довольно неквалифицированные люди. Они получили уже тонны этого оборудования, хотя на всем полуострове Индостан нет никакого вольфрама. Вряд ли их можно винить за то, что они стараются перепродать оборудование кому-то подальше на север.
Сигарета Смита неподвижно лежала в пепельнице и постепенно превращалась в пепел.
– В Чунцине есть люди, готовые приобрести этого оборудования столько, сколько Индия пришлет. Конечно, если компания во главе с членом британского парламента продавала бы стратегическое сырье красному Китаю, возник бы скандал, и Америка внесла бы ее в «черный список», но при такой неразберихе в Индии все обычно обходится благополучно.
Я помолчал. Часы тикали как механическое сердце.
– С точки зрения движения золота здесь нет никакого надувательства. Вы просто строите предположения, – пожал плечами Смит.
Я подумал о дневнике, который доверенное лицо Смита Батчер предоставил в мое распоряжение, и о том, как это упрощало мои дальнейшие предположения.
– Я просто предполагаю, – согласился я.
– Хорошо, – кивнул Смит, несколько сбавляя тон и переходя к делу.
– Сколько?
– Я пришел не шантажировать вас, – возразил я. – Мне необходимо продолжить мою работу кочегара, и чтобы никто не мешал, когда я вожусь у топки. Я не преследую вас и не заинтересован делать что-то помимо моей работы. Но хочу, чтобы вы запомнили: я несу ответственность за это расследование, не мой босс и никто другой в департаменте. Я буду нести ответственность за то, что произойдет с вами – плохое или хорошее. Теперь звоните и вызывайте Лейкера. Я ухожу прежде, чем меня стошнит на ваш роскошный казанский ковер.
Мистер Смит сидел за огромным столом, отполированным, как сапог гвардейца.
Изящные часы XVIII века с хрупкими вставками маркетри нарушали тишину, и огонь, игравший в старинном камине, пробегал розовыми пальцами по лепному потолку.
Тень от большой лампы на столе Смита падала на кипы бумаг и подшивки газет. Виднелась только его макушка. Он не дал мне возможности испытать неловкость от того, что я врываюсь в его частную жизнь. Дворецкий указал мне на гостеприимное кресло стиля «Шератон».
Смит пробежал пальцами по открытой кожаной папке и нацарапал что-то золотым пером на полях одной из машинописных страниц. Он перевернул станицу, ногтем загнул ее и закрыл папку.
– Курите. – В его голосе не возникло и следа тревоги.
Он подтолкнул прямо через стол тыльной стороной руки большую коробку, надел на свою ручку колпачок и засунул ее в карман жилета взял смятую сигарету, сунул ее в рот, поправил, не выпуская из руки, а потом выбросил в пепельницу со сдержанным раздражением, стряхнув высыпавшиеся из разорванной бумаги табачные крошки своими длинными розовыми ногтями, и смахнул пепел со своего жилета.
– Вы хотели меня видеть? – спросил он.
Я извлек смятую голубую пачку сигарет «Голуаз», прикурил одну из них спичкой «Сван» и подтолкнул сгоревшую спичку к пепельнице, позволив траектории ее полета пройти над бумагами Смита. Он аккуратно поднял спичку и бросил в пепельницу. Я затянулся крепким табаком.
– Нет, – произнес я, стараясь, чтобы в моем голосе не звучала заинтересованность, – не очень.
– Вы сдержанны – это хорошо.
Он достал маленькую смятую карточку из картотеки, поднес ее к свету и спокойно прочел мелко написанный на ней мой послужной список в разведке.
– Я не знаю, о чем вы говорите.
– Хорошо, хорошо, – сказал Смит совсем не обескураженным тоном. – В вашей карточке отмечено: «Имеет склонность вести дела сверх необходимости, из любопытства». Следует обратить внимание, что любопытство – опасный порок для агента.
– Вы хотели мне это сообщить? Что любопытство опасно?
– Не опасно. – Смит нагнулся, чтобы извлечь новую жертву из своей сигаретницы слоновой кости.
Свет на мгновение упал ему на лицо – жесткое, твердое лицо. В электрическом свете оно смотрелось как бесстрастные лики римских императоров в Британском музее. Губы, брови и волосы на его висках казались одинаково бесцветными. Он поднял глаза.
– Это смертельно. – Выбрав белую сигарету, он взял ее в свои бесцветные губы и закурил. – Во время войны солдат, если они не подчиняются даже незначительному приказу, расстреливают, – заявил Смит своим твердым голосом.
– Возможно, их расстреливают, но этого не следовало бы делать.
– О, не следовало бы!
– "Международное право", Оппенгейм, шестое издание: «Выполнять следует только законные приказы».
Получив не тот ответ, которого ждал, Смит покраснел от гнева.
– Вы требуете, чтобы расследование в Португалии было продолжено. Правительство отдало распоряжение прекратить его. Во-первых, мы никогда бы не санкционировали подобную операцию. Ваш отказ – это дерзость, и, если вы не измените своего отношения, я буду рекомендовать применить к вам самые суровые дисциплинарные меры.
Он произнес личное местоимение с подчеркнутой вежливостью.
– Шпион не принадлежит никому, мистер, – спокойно заметил я, – ему только платят жалованье. Я работаю на правительство, поскольку считаю, что это хорошо для страны, для ее граждан, но это не означает, что меня может использовать как раба эгоцентричный миллионер. Более того, – подчеркнул я, – не стоит говорить мне о «смертельной опасности», потому что в этих делах я окончил аспирантуру.
Смит мигнул и откинулся на своем стуле стиля Людовика XIV.
– Так, – выдавил он наконец. – Значит, так. Вы считаете, что обладаете таким же могуществом, как член кабинета министров?
Он переставил на столе предметы своего письменного прибора.
– Власть что яичница, – усмехнулся я, – как бы вы не делили ее, кому-то все равно достанется большая часть.
– Вы думаете, – Смит наклонился вперед, – раз у меня контрольный пакет акций в компаниях, которые заняты производством реактивных двигателей и атомного оружия, это лишает меня слова в деле управления моей страной? – Он протянул руку в предостерегающем жесте. – Нет, теперь моя очередь прочитать вам лекцию. Вы – шпион. Я не берусь опровергать мотивы, по которым вы стали им, но вы считаете себя вправе опровергать мотивы, которыми руководствуюсь я как промышленник. Вы утверждаете, что работаете на правительство. Но что такое правительство, о котором вы говорите? Вы что, считаете, если какая-то политическая партия в результате выборов приходит к власти и начинает управлять страной, все разведывательные службы распускаются и создаются новые? Нет, вы так не думаете. Вы полагаете, что работаете для страны, для ее процветания, для ее мощи, ее влияния, для повышения ее уровня жизни, для ее системы здравоохранения, для высокой занятости рабочей силы. Вы работаете, чтобы поддержать все это и улучшить, точно так же, как это делает производитель автомобилей – промышленник. Если, например, я могу продать лишние пятнадцать тысяч автомобилей в будущем году, мой долг сделать это.
Вы можете сказать, что мой долг улучшить благосостояние каждого англичанина. Вот почему и ваш долг поступать в этих делах так, как скажу я. Приказы поступают к вам по законным каналам, и все, кто стоит над вами, понимают это. Если для того, чтобы я мог продать мои пятнадцать тысяч автомобилей, мне потребуется ваша помощь, вы окажете ее мне...
Он помолчал минуту прежде, чем добавить:
– Окажете, не задавая вопросов. Ваша работа – продолжение моей! Ваша работа в том, чтобы обеспечить успех мой любой ценой. С помощью взяток, воровства и даже убийства. Люди, подобные вам, находятся в темном, подсознательном углу мозга нации. Вы делаете свое дело, которое быстро забывается. То, о чем говорил я, это реалии нашего мира. Ни одному историку не предъявляют счет за злодеяния, совершенные в мире. Ни один автор медицинской энциклопедии не несет ответственности за болезни, которые он описывает. И так же с вами. Вы – нуль. Вы не более чем чернила, которыми пишется история.
– Я кочегар на государственном корабле? – спросил я смиренно.
Смит холодно улыбнулся.
– Вы стоите меньше реального иностранного контракта, а здесь сидите и разглагольствуете об этике, как будто вас наняли принимать этические решения. Вы в этой системе – ничто. Вы завершите ваше задание, как вам приказано. Не больше и не меньше. Вам соответственно заплатят. Обсуждать тут нечего.
Он снова откинулся на спинку стула. Стул скрипнул под его тяжестью. Его костлявая рука нащупала шелковый шнурок за занавеской.
Вместе с ключами и шестипенсовыми монетами для оплаты стоянки автомобиля я нащупал в кармане гладкую полированную поверхность. Мои пальцы сомкнулись на ней в тот момент, когда дворецкий открыл большие облицованные панелями двери.
– Проводите джентльмена, Лейкер, – приказал Смит.
Я не сделал никакого движения, кроме того, что поднял блестящий предмет – кусок серебристого металла – над его столом из красного дерева. Смит смотрел озадаченно и зачарованно. Металлический предмет ударился о поверхность стола.
– Что это означает? – спросил Смит.
– Это подарок от человека, у которого есть все, – ответил я, наблюдая за выражением его лица. – Это штемпель для изготовления золотых соверенов.
Углом глаза я наблюдал за дворецким, прислушивавшимся к каждому слову. Возможно, он составлял план своих мемуаров для воскресных газет.
Смит провел языком по пересохшим губам, как голодный питон.
– Подождите внизу, Лейкер, – сказал он, – я позвоню еще раз.
Дворецкий вышел, чтобы заняться своей записной книжкой. Смит заговорил снова:
– Какое отношение это имеет ко мне?
– Сейчас объясню, – ответил я, закуривая еще одну «Голуаз», пока Смит суетливо перебирал предметы на своем столе. На этот раз он оставил погасшую спичку там, куда я ее бросил.
– Я знаю об оборудовании для добычи вольфрама, которое регулярно поставляет Индия. И должен заметить, что индусы довольно неквалифицированные люди. Они получили уже тонны этого оборудования, хотя на всем полуострове Индостан нет никакого вольфрама. Вряд ли их можно винить за то, что они стараются перепродать оборудование кому-то подальше на север.
Сигарета Смита неподвижно лежала в пепельнице и постепенно превращалась в пепел.
– В Чунцине есть люди, готовые приобрести этого оборудования столько, сколько Индия пришлет. Конечно, если компания во главе с членом британского парламента продавала бы стратегическое сырье красному Китаю, возник бы скандал, и Америка внесла бы ее в «черный список», но при такой неразберихе в Индии все обычно обходится благополучно.
Я помолчал. Часы тикали как механическое сердце.
– С точки зрения движения золота здесь нет никакого надувательства. Вы просто строите предположения, – пожал плечами Смит.
Я подумал о дневнике, который доверенное лицо Смита Батчер предоставил в мое распоряжение, и о том, как это упрощало мои дальнейшие предположения.
– Я просто предполагаю, – согласился я.
– Хорошо, – кивнул Смит, несколько сбавляя тон и переходя к делу.
– Сколько?
– Я пришел не шантажировать вас, – возразил я. – Мне необходимо продолжить мою работу кочегара, и чтобы никто не мешал, когда я вожусь у топки. Я не преследую вас и не заинтересован делать что-то помимо моей работы. Но хочу, чтобы вы запомнили: я несу ответственность за это расследование, не мой босс и никто другой в департаменте. Я буду нести ответственность за то, что произойдет с вами – плохое или хорошее. Теперь звоните и вызывайте Лейкера. Я ухожу прежде, чем меня стошнит на ваш роскошный казанский ковер.
Глава 39В кабинете
Когда во вторник утром я приехал на Шарлотт-стрит, Элис сидела за пультом, попивая кофе и изучая выкройки для вязания. Увидев меня, она поманила пальцем, и я пошел за ней в кабинет, который недавно предоставил ей Доулиш. Он был до потолка забит директивными бумагами, официальными газетами, справочниками «Кто есть кто» и ящичками картотек с вырезками. Она села за маленький столик, который использовала в качестве письменного. Я помог ей убрать двухфунтовый пакет сахара, электрический чайник, два перевязанных шнурком и запечатанных пакета с секретными бумагами и банку из-под растворимого кофе с дыркой наверху, куда посетители конторы опускали деньги – свой взнос на покупку чая. Она перевернула страницу подшивки.
– Ты пил кофе? – спросила Элис.
– Да, – ответил я.
– "Алфоррека" продолжается, – сообщила Элис, – официально. Сверху пришло распоряжение.
– О, хорошо, – сказал я.
– Не пытайся обдурить меня своим «О, хорошо». Я знаю, чем ты занимался.
– Закуришь? – спросил я и предложил ей сигарету «Голуаз».
– Нет, – восстала Элис, – и не хочу, чтобы ты тоже распускал в этой комнате отвратительный дым.
– О'кей, Элис, – кивнул я и убрал сигареты в карман.
– От этого французского табака запах остается на несколько дней, – поморщилась Элис.
– Да, – согласился я, – действительно.
– Вот и все, – улыбнулась она.
Казалось странным, что Элис пригласила меня в свой кабинет впервые только для того, чтобы сообщить эту новость. Я поднялся. Она произнесла:
– Постарайся сделать несколько удивленный вид, когда Доулиш сообщит тебе об этом. Бедняга не знает тебя так, как я.
– Спасибо, Элис.
– Не благодари меня. Я просто хочу, чтобы он сохранил свои возвышенные иллюзии, вот и все.
– Да, но все равно спасибо.
Я повернулся, чтобы уйти, но Элис снова окликнула меня.
– Еще одно дело. Дженнифер, – сказала она.
– Дженнифер? – повторил я тупо, мысленно перебирая все известные мне кодовые имена.
– Дженнифер из кассового отдела; она выходит замуж.
Я не испытал ни чувства вины, ни ревности.
– Я даже не знаю, о ком ты говоришь, – уставился я на нее.
– Мы включили тебя в список. С тебя два фунта, – раздраженно произнесла Элис, – на подарок.
В офисе я увидел Джин, которая все же начесала волосы, тридцать писем, ожидавших подписи, и массу вырезок, с которыми надо было ознакомиться: американский государственный департамент, отчеты отдела контрразведки и обороны, а также розовые листы писчей бумаги с переводами из «Ред флэг», «Пиплз дейли» и информационных материалов МВД. Я сложил всю пачку в портфель.
Опасность, что пойдет снег, все еще сохранялась, и тяжелые серые облака висели на небе как фальшивый потолок. Контролеры облизывали свои карандаши, а полицейские с большими связками ключей отпирали дверцы машин, которые перестаивали время парковки, и оставляли на ветровом стекле уведомление о штрафе.
Я заглянул в офис Доулиша. Он вбивал в стену гвоздики.
– Привет, что ты скажешь об этом? – спросил он, показав на репродукцию в раме, изображавшую «Железного герцога» на толстом коне, одной рукой приподнимавшего в приветствии шляпу и другой рукой размахивавшего мечом.
Под изображением, на изящной медной табличке, было начертано:
«Надо пережить все ужасы войны и хитросплетения мирских дел, только тогда поймете: вы не знаете, что причиняете своими действиями».
–Очень красиво, – сказал я.
– Подарок от сына. Он очень любит цитировать Веллингтона. Каждый год в годовщину битвы при Ватерлоо мы устраиваем небольшой прием, и у всех гостей должны быть наготове анекдот или цитата.
– Да, я делаю то же самое: произношу цитату, когда натягиваю мои веллингтоновские сапоги.
Доулиш посмотрел на меня прищурившись. Чтобы снять напряжение, я предложил ему сигарету.
– Ты собираешься продолжать операцию «Алфоррека»?
– Хочу выяснить, почему Смит послал Гэрри Кондиту лабораторного оборудования на семь тысяч фунтов в захолустье Португалии.
– Ты считаешь, что это даст всему объяснение? – спросил Доулиш.
Он стукнул молотком по руке.
– Не знаю, – ответил я, – может, смогу рассказать вам кое-что после того, как поговорю с человеком, который обследовал контейнер. Я считаю, что взрывчатку заложили в мою машину скорее для уничтожения контейнера, чем для того, чтобы убить водителя.
Доулиш кивнул.
– Удачной тебе поездки в Кардифф, – бросил он, продолжая вбивать гвозди.
– Не ударьте себя по пальцу и не уроните молоток на ногу.
Он снова кивнул и продолжал колотить молотком.
– Суп, – произнес официант и поставил передо мной чашку с отбитыми краями.
Девица, сидевшая через проход, разрисовывала лицо с помощью косметики в три основные цвета. Я написал в кроссворде слово «севрюга». В результате двадцать три по вертикали получалось «мате». Ключ для два по горизонтали был «простое решение» – «систрум». Я знал, что последние четыре буквы давали «трум».
Я заплыл уже далеко в глубокое море, балансируя на тонкой доске. Мне удалось блокировать Смита по крайней мере на данное время, но добился этого дорогой ценой, ценой приобретения врага в лице очень важной персоны. Так нельзя поступать часто, не рискуя вызвать неприятные последствия. Пожалуй, так не следовало поступать даже однажды, слишком велик риск. Написав «нострум» вместо «систрум», я начал приближаться к решению.
Здесь наверху снег собрался в светло-серые кучи в углах коричневых полей. Коровы обнюхивали эти снежные пуховики и сбивались в лощины, где голые и черные деревья казались вытравленными линиями и были усыпаны пятнами сбившихся в стаи птиц.
Я перечеркнул слово «севрюга» и написал «жеребец». Это дало мне «маке» вместо «мате».
Колеса вагона застучали на стыке, и моя теплая куриная ножка подверглась концентрическим колебаниям в жидкой подливке. Я подумал: «А сколько людей в Албуфейре связано со Смитом»? Кто украл фотографии и кому их переправили? Почему Ферни, или как его там, на мотоцикле с двухтактным двигателем возникал повсюду?"
Блондинка с раскрашенным лицом теперь покрывала розовым ацетатным лаком свои ногти. Едкий запах поразил мои вкусовые железы; я жевал в этот момент цыпленка – но это было лучше, чем просто безвкусная еда. Я надеялся, что меня ждет машина.
Часы пробили пять тридцать, когда мы повернули на А469. Поросшая вереском местность выглядела унылой; дул сильный ветер. В сумерках «наш человек в Кардиффе» поднял палец и указал на развалины замка Керфилли, мимо которых мы проезжали. Под темным небом каменные дома подмигивали желтыми огоньками сквозь кружева занавесок. Магазины оказались прочно закрыты с обеда. У меня кончились спички.
Человек из Кардиффа проговорил ироническим кельтским дискантом:
– Я думал, что вы, лондонцы, можете позволить себе иметь зажигалки.
– А я думал, что вы, в Кардиффе, могли бы иметь в машинах обогреватели.
Я подул на свои руки и получил прищуренный насмешливый взгляд из-под усыпанного пятнами котелка.
Уэльсцы – гурманы на пиршестве словесных «шпилек».
За руинами замка низкорослые деревья сгибались под порывами ветра.
Мы съехали с дороги. Под нами оседала рыхлая почва, и из-под колес раздавался треск льда, напоминавший треск яичной скорлупы. Радиоантенна машины свистела от ветра.
Лысый человек в свитере с круглым отвернутым воротником открыл дверь небольшого каменного дома. Внутри холодный зеленоватый свет масляной лампы рисовал круги на столе и на потолке. Сквозняк заставлял пламя вспыхивать, а закопченный котелок с кипящей водой шипел на огне, и, почти тотчас же, как мы уселись, большие чашки сладкого крепкого чая уже грела ладони наших рук. Я прикурил сигарету от щепки, вынутой из огня.
Наш человек из Кардиффа быстро допил горячий чай, натянул грязные бумажные перчатки и надел котелок.
– Я, пожалуй, двинусь, – сказал он. Я не хотел вовсе показывать, что доволен этим, однако он добавил: – Здесь, в Гламоргане, быстро чувствуют, когда ваше присутствие становится нежелательным. – Я ухмыльнулся, а он продолжал: – Позвоните, когда будет нужно, чтобы за вами заехали. Заказать вам номер в «Эйнджел»? Там американское телевидение и бар. Будете себя чувствовать, будто вы все еще в Лондоне.
Своими певучими голосами они обсуждали проблемы моего устройства, и наконец хозяин предложил, чтобы я остался у него переночевать.
– Могу просто предложить вам кров. Ничего особенного.
Я согласился и смотрел, как маленький неотапливаемый автомобиль скатывался вниз по неровной дороге, направляясь назад в Кардифф.
Мы спокойно сидели перед огнем, делали тосты, и Глинн время от времени вставал, чтобы прикрыть заднюю дверь, накачать насосом воды в чайник или приготовить что-нибудь для свиней. Наконец он закурил старую грязную трубку и спросил:
– Ты получил мой отчет? Молодая леди очень беспокоилась о том, чтобы он не попал не по адресу.
Человек в свитере получал небольшое жалованье от нашей конторы и еще меньше от министерства внутренних дел, работая в лаборатории судебной медицины в Кардиффе.
– Ты пил кофе? – спросила Элис.
– Да, – ответил я.
– "Алфоррека" продолжается, – сообщила Элис, – официально. Сверху пришло распоряжение.
– О, хорошо, – сказал я.
– Не пытайся обдурить меня своим «О, хорошо». Я знаю, чем ты занимался.
– Закуришь? – спросил я и предложил ей сигарету «Голуаз».
– Нет, – восстала Элис, – и не хочу, чтобы ты тоже распускал в этой комнате отвратительный дым.
– О'кей, Элис, – кивнул я и убрал сигареты в карман.
– От этого французского табака запах остается на несколько дней, – поморщилась Элис.
– Да, – согласился я, – действительно.
– Вот и все, – улыбнулась она.
Казалось странным, что Элис пригласила меня в свой кабинет впервые только для того, чтобы сообщить эту новость. Я поднялся. Она произнесла:
– Постарайся сделать несколько удивленный вид, когда Доулиш сообщит тебе об этом. Бедняга не знает тебя так, как я.
– Спасибо, Элис.
– Не благодари меня. Я просто хочу, чтобы он сохранил свои возвышенные иллюзии, вот и все.
– Да, но все равно спасибо.
Я повернулся, чтобы уйти, но Элис снова окликнула меня.
– Еще одно дело. Дженнифер, – сказала она.
– Дженнифер? – повторил я тупо, мысленно перебирая все известные мне кодовые имена.
– Дженнифер из кассового отдела; она выходит замуж.
Я не испытал ни чувства вины, ни ревности.
– Я даже не знаю, о ком ты говоришь, – уставился я на нее.
– Мы включили тебя в список. С тебя два фунта, – раздраженно произнесла Элис, – на подарок.
В офисе я увидел Джин, которая все же начесала волосы, тридцать писем, ожидавших подписи, и массу вырезок, с которыми надо было ознакомиться: американский государственный департамент, отчеты отдела контрразведки и обороны, а также розовые листы писчей бумаги с переводами из «Ред флэг», «Пиплз дейли» и информационных материалов МВД. Я сложил всю пачку в портфель.
Опасность, что пойдет снег, все еще сохранялась, и тяжелые серые облака висели на небе как фальшивый потолок. Контролеры облизывали свои карандаши, а полицейские с большими связками ключей отпирали дверцы машин, которые перестаивали время парковки, и оставляли на ветровом стекле уведомление о штрафе.
Я заглянул в офис Доулиша. Он вбивал в стену гвоздики.
– Привет, что ты скажешь об этом? – спросил он, показав на репродукцию в раме, изображавшую «Железного герцога» на толстом коне, одной рукой приподнимавшего в приветствии шляпу и другой рукой размахивавшего мечом.
Под изображением, на изящной медной табличке, было начертано:
«Надо пережить все ужасы войны и хитросплетения мирских дел, только тогда поймете: вы не знаете, что причиняете своими действиями».
–Очень красиво, – сказал я.
– Подарок от сына. Он очень любит цитировать Веллингтона. Каждый год в годовщину битвы при Ватерлоо мы устраиваем небольшой прием, и у всех гостей должны быть наготове анекдот или цитата.
– Да, я делаю то же самое: произношу цитату, когда натягиваю мои веллингтоновские сапоги.
Доулиш посмотрел на меня прищурившись. Чтобы снять напряжение, я предложил ему сигарету.
– Ты собираешься продолжать операцию «Алфоррека»?
– Хочу выяснить, почему Смит послал Гэрри Кондиту лабораторного оборудования на семь тысяч фунтов в захолустье Португалии.
– Ты считаешь, что это даст всему объяснение? – спросил Доулиш.
Он стукнул молотком по руке.
– Не знаю, – ответил я, – может, смогу рассказать вам кое-что после того, как поговорю с человеком, который обследовал контейнер. Я считаю, что взрывчатку заложили в мою машину скорее для уничтожения контейнера, чем для того, чтобы убить водителя.
Доулиш кивнул.
– Удачной тебе поездки в Кардифф, – бросил он, продолжая вбивать гвозди.
– Не ударьте себя по пальцу и не уроните молоток на ногу.
Он снова кивнул и продолжал колотить молотком.
* * *
В тот момент, когда поезд прополз мимо Паддингтона, я склонился над залитой подливками скатертью. Закопченные домишки стояли, прижавшись друг к другу тесно, как клавиатура концертино. Серое белье развевалось на ветру. За Ледброук-Гроув маленькие садики задыхались от подпиравших их груд строительного мусора, искореженное железо и ржавая проволока напоминали о разрушенных зданиях.– Суп, – произнес официант и поставил передо мной чашку с отбитыми краями.
Девица, сидевшая через проход, разрисовывала лицо с помощью косметики в три основные цвета. Я написал в кроссворде слово «севрюга». В результате двадцать три по вертикали получалось «мате». Ключ для два по горизонтали был «простое решение» – «систрум». Я знал, что последние четыре буквы давали «трум».
Я заплыл уже далеко в глубокое море, балансируя на тонкой доске. Мне удалось блокировать Смита по крайней мере на данное время, но добился этого дорогой ценой, ценой приобретения врага в лице очень важной персоны. Так нельзя поступать часто, не рискуя вызвать неприятные последствия. Пожалуй, так не следовало поступать даже однажды, слишком велик риск. Написав «нострум» вместо «систрум», я начал приближаться к решению.
Здесь наверху снег собрался в светло-серые кучи в углах коричневых полей. Коровы обнюхивали эти снежные пуховики и сбивались в лощины, где голые и черные деревья казались вытравленными линиями и были усыпаны пятнами сбившихся в стаи птиц.
Я перечеркнул слово «севрюга» и написал «жеребец». Это дало мне «маке» вместо «мате».
Колеса вагона застучали на стыке, и моя теплая куриная ножка подверглась концентрическим колебаниям в жидкой подливке. Я подумал: «А сколько людей в Албуфейре связано со Смитом»? Кто украл фотографии и кому их переправили? Почему Ферни, или как его там, на мотоцикле с двухтактным двигателем возникал повсюду?"
Блондинка с раскрашенным лицом теперь покрывала розовым ацетатным лаком свои ногти. Едкий запах поразил мои вкусовые железы; я жевал в этот момент цыпленка – но это было лучше, чем просто безвкусная еда. Я надеялся, что меня ждет машина.
* * *
После городской ратуши движение в Кардиффе стало плотным, как уэльский гренок с сыром.Часы пробили пять тридцать, когда мы повернули на А469. Поросшая вереском местность выглядела унылой; дул сильный ветер. В сумерках «наш человек в Кардиффе» поднял палец и указал на развалины замка Керфилли, мимо которых мы проезжали. Под темным небом каменные дома подмигивали желтыми огоньками сквозь кружева занавесок. Магазины оказались прочно закрыты с обеда. У меня кончились спички.
Человек из Кардиффа проговорил ироническим кельтским дискантом:
– Я думал, что вы, лондонцы, можете позволить себе иметь зажигалки.
– А я думал, что вы, в Кардиффе, могли бы иметь в машинах обогреватели.
Я подул на свои руки и получил прищуренный насмешливый взгляд из-под усыпанного пятнами котелка.
Уэльсцы – гурманы на пиршестве словесных «шпилек».
За руинами замка низкорослые деревья сгибались под порывами ветра.
Мы съехали с дороги. Под нами оседала рыхлая почва, и из-под колес раздавался треск льда, напоминавший треск яичной скорлупы. Радиоантенна машины свистела от ветра.
Лысый человек в свитере с круглым отвернутым воротником открыл дверь небольшого каменного дома. Внутри холодный зеленоватый свет масляной лампы рисовал круги на столе и на потолке. Сквозняк заставлял пламя вспыхивать, а закопченный котелок с кипящей водой шипел на огне, и, почти тотчас же, как мы уселись, большие чашки сладкого крепкого чая уже грела ладони наших рук. Я прикурил сигарету от щепки, вынутой из огня.
Наш человек из Кардиффа быстро допил горячий чай, натянул грязные бумажные перчатки и надел котелок.
– Я, пожалуй, двинусь, – сказал он. Я не хотел вовсе показывать, что доволен этим, однако он добавил: – Здесь, в Гламоргане, быстро чувствуют, когда ваше присутствие становится нежелательным. – Я ухмыльнулся, а он продолжал: – Позвоните, когда будет нужно, чтобы за вами заехали. Заказать вам номер в «Эйнджел»? Там американское телевидение и бар. Будете себя чувствовать, будто вы все еще в Лондоне.
Своими певучими голосами они обсуждали проблемы моего устройства, и наконец хозяин предложил, чтобы я остался у него переночевать.
– Могу просто предложить вам кров. Ничего особенного.
Я согласился и смотрел, как маленький неотапливаемый автомобиль скатывался вниз по неровной дороге, направляясь назад в Кардифф.
Мы спокойно сидели перед огнем, делали тосты, и Глинн время от времени вставал, чтобы прикрыть заднюю дверь, накачать насосом воды в чайник или приготовить что-нибудь для свиней. Наконец он закурил старую грязную трубку и спросил:
– Ты получил мой отчет? Молодая леди очень беспокоилась о том, чтобы он не попал не по адресу.
Человек в свитере получал небольшое жалованье от нашей конторы и еще меньше от министерства внутренних дел, работая в лаборатории судебной медицины в Кардиффе.