– Если подслушивает тот, кто в этом не замешан, ему будет непонятно, а если тот, кто замешан, то ему все объяснили на площади Дзержинского.
– Пока ты говорил по телефону, подъехала твоя черная «Англия».
Я подошел к окну. На дороге стояли и разговаривали четверо мужчин. Вскоре двое из них сели в «Бристоль» и уехали, а «Англия» осталась на месте.
Джин и я провели тихий субботний вечер. Она вымыла голову, а я сварил много кофе и прочитал приложение к «Обсервер». По телевизору говорили: «Военная партия Блэкфута не стала бы использовать медицинскую сестру, Бетси...» – и в этот момент зазвонил телефон.
– Это был начальник службы военно-морской разведки? – спросил я еще до того, как он раскрыл рот.
– Блими, – сказал Колокольчик. – Откуда ты узнал?
– Я подумал, что начальник службы военно-морской разведки захочет проверить гражданское лицо, прежде чем допустить его в свою школу ныряльщиков.
– Здорово соображаешь, старик, – усмехнулся Колокольчик. – Центральная регистратура[4]и КП ОИС обе выдавали твое досье начальнику разведки первого сентября.
– А что с машинами, Колокольчик?
– "Англия" принадлежит некоему Батчеру, его инициалы А.Х. а «Бристоль» – министру кабинета Смиту. Знаешь их?
– Я слышал эти имена раньше. Может быть, ты составишь на обоих справку С6 и оставишь ее запертой в «ящике»?
– О'кей! – пообещал Колокольчик и повесил трубку.
– Что он сказал? – спросила Джин.
– Я езжу на дробовике под открытым небом, – ответил я. Джин вздохнула и продолжала красить ногти в ярко-оранжевый цвет. Наконец я «раскололся»:
– Машины принадлежат министру кабинета по имени Генри Смит и маленькому жулику по имени Батчер, который выполняет мелкую работу по коммерческому шпионажу по системе «соблазнение секретарш».
– Какая милая система, – заметила Джин.
– Ты не помнишь Батчера? Мое досье, кстати, было выдано начальнику разведки первого сентября.
– Батчер? – задумалась Джин. – Знакомое имя. Батчер... – Она покрасила следующий ноготь. – Ну конечно! Отчет о таянии льда! – воскликнула она внезапно.
Какая же у нее память! Батчер продал нам устаревший отчет германской лаборатории, в котором описывалась машина для таяния льда, работающая с поразительной скоростью.
– Что ты помнишь об этом отчете? – спросил я Джин.
– Я не совсем разобралась, – ответила она, – но, грубо говоря, идея заключалась в том, что путем восстановления молекулярной структуры льда его можно мгновенно превратить снова в воду. И наоборот. Нечто подобное военно-морской флот применяет на подводных лодках. Эти лодки должны находить отверстия в глыбах льда прежде, чем расстреливать их.
В течение минуты она держала руку вытянутой и рассматривала свои оранжевые ногти.
– Да, – сказал я, – выходит, отчет Батчера пригодился флоту. Вот какая тут связь. Я просто гений!
– Почему это ты гений? – спросила Джин.
– Потому, что у меня такой секретарь, как ты!
Джин послала мне воздушный поцелуй.
– А мистер Смит – министр кабинета? – спросила она.
– Он просто одолжил свой автомобиль, – предположил я, но не был в этом уверен. Я взглянул на Джин и погасил сигарету.
– Не надо, – остановила меня Джин, – у меня еще не высохли ногти!
Глава 5Не игрушка
Глава 6Гибралтар
Глава 7Краткая беседа
Глава 8Игра в угадайку
Глава 9Я сижу на этом
Глава 10Подводная лодка типа "U"
– Пока ты говорил по телефону, подъехала твоя черная «Англия».
Я подошел к окну. На дороге стояли и разговаривали четверо мужчин. Вскоре двое из них сели в «Бристоль» и уехали, а «Англия» осталась на месте.
Джин и я провели тихий субботний вечер. Она вымыла голову, а я сварил много кофе и прочитал приложение к «Обсервер». По телевизору говорили: «Военная партия Блэкфута не стала бы использовать медицинскую сестру, Бетси...» – и в этот момент зазвонил телефон.
– Это был начальник службы военно-морской разведки? – спросил я еще до того, как он раскрыл рот.
– Блими, – сказал Колокольчик. – Откуда ты узнал?
– Я подумал, что начальник службы военно-морской разведки захочет проверить гражданское лицо, прежде чем допустить его в свою школу ныряльщиков.
– Здорово соображаешь, старик, – усмехнулся Колокольчик. – Центральная регистратура[4]и КП ОИС обе выдавали твое досье начальнику разведки первого сентября.
– А что с машинами, Колокольчик?
– "Англия" принадлежит некоему Батчеру, его инициалы А.Х. а «Бристоль» – министру кабинета Смиту. Знаешь их?
– Я слышал эти имена раньше. Может быть, ты составишь на обоих справку С6 и оставишь ее запертой в «ящике»?
– О'кей! – пообещал Колокольчик и повесил трубку.
– Что он сказал? – спросила Джин.
– Я езжу на дробовике под открытым небом, – ответил я. Джин вздохнула и продолжала красить ногти в ярко-оранжевый цвет. Наконец я «раскололся»:
– Машины принадлежат министру кабинета по имени Генри Смит и маленькому жулику по имени Батчер, который выполняет мелкую работу по коммерческому шпионажу по системе «соблазнение секретарш».
– Какая милая система, – заметила Джин.
– Ты не помнишь Батчера? Мое досье, кстати, было выдано начальнику разведки первого сентября.
– Батчер? – задумалась Джин. – Знакомое имя. Батчер... – Она покрасила следующий ноготь. – Ну конечно! Отчет о таянии льда! – воскликнула она внезапно.
Какая же у нее память! Батчер продал нам устаревший отчет германской лаборатории, в котором описывалась машина для таяния льда, работающая с поразительной скоростью.
– Что ты помнишь об этом отчете? – спросил я Джин.
– Я не совсем разобралась, – ответила она, – но, грубо говоря, идея заключалась в том, что путем восстановления молекулярной структуры льда его можно мгновенно превратить снова в воду. И наоборот. Нечто подобное военно-морской флот применяет на подводных лодках. Эти лодки должны находить отверстия в глыбах льда прежде, чем расстреливать их.
В течение минуты она держала руку вытянутой и рассматривала свои оранжевые ногти.
– Да, – сказал я, – выходит, отчет Батчера пригодился флоту. Вот какая тут связь. Я просто гений!
– Почему это ты гений? – спросила Джин.
– Потому, что у меня такой секретарь, как ты!
Джин послала мне воздушный поцелуй.
– А мистер Смит – министр кабинета? – спросила она.
– Он просто одолжил свой автомобиль, – предположил я, но не был в этом уверен. Я взглянул на Джин и погасил сигарету.
– Не надо, – остановила меня Джин, – у меня еще не высохли ногти!
Глава 5Не игрушка
Две недели, которые я провел в Портсмуте, пролетели быстро, и я вернулся домой с маленьким удостоверением мелководного ныряльщика, выданным военно-морским министерством. Теперь осталось только повесить его в рамку на стену. Я приобрел также начинающуюся пневмонию, хотя Джин утверждала, что это просто горловая простуда.
Весь понедельник я провел в постели. Во вторник, холодным сентябрьским утром, как бы предупреждавшим, что приближается зима, поступило уведомление из военно-морского министерства, где мне предписывалось принять из школы подводное снаряжение, а также возлагались на меня связанные с этим расходы. С той же почтой пришел счет за ремонт холодильника и последнее напоминание о квартирной плате. Бреясь, я порезал подбородок, кровь лила вовсю. Переодев рубашку, я отправился на Шарлотт-стрит, где застал Доулиша в сильнейшем раздражении, потому что из-за меня он опаздывал на главную конференцию разведки, которая проводится в первый вторник каждого месяца в странной квадратной комнате главного разведывательного управления.
Словом, день выдался ужасный, а он ведь практически еще не начался. Доулиш изложил весь вздор о моем новом назначении, повторил шифр радиокода и подчеркнул важность первоочередной связи с ним.
– Я убедил их дать тебе полномочия постоянного заместителя секретаря, так что не урони своего звания. Поддерживай связь с Макафи[5]или посольством в Лиссабоне. Ты помнишь, в позапрошлом году они клялись, что никогда не дадут нам снова поста выше помощника секретаря?
– Большое дело, – возразил я, глядя на газету, лежавшую на его столе. – Постоянный заместитель секретаря! И притом они отправляют меня ночным рейсом на туристическом самолете!
– Это все, что мы могли достать, – увещевал Доулиш. – Не придирайся к классу, мой мальчик, нельзя же было потребовать высадить какого-нибудь незадачливого налогоплательщика! Ты увидишь во всем блеске Гибралтар, будешь пить белое вино и... что там еще делают солдаты?
– Хорошо, – мрачно произнес я простуженным голосом, – но вам не следует так уж веселиться по этому поводу!
Доулиш перевернул страницу газеты «Оружие», лежавшей на столе. Я не дал ему прочесть статью до конца.
– Они повесили на меня лично стоимость принадлежащего военно-морскому министерству снаряжения на сумму в две тысячи фунтов стерлингов.
– Служба безопасности, старик, не хочет, чтобы эти помешанные на карьере люди из военно-морского министерства знали все наши маленькие секреты.
Я кивнул.
– Смотрите, – предупредил я с некоторым элементом злорадства, – если я беру из арсенала военно-морского министерства пистолет, мне требуется ваша подпись.
Последовало длительное молчание. Доулиш прищурился.
– Пистолет? – спросил он. – Ты что, свихнулся?
– Впадаю в детство, – ответил я.
– Действительно, – съязвил Доулиш, – это гадкие, шумные, опасные игрушки. Как я буду чувствовать себя, если ты вдруг сунешь палец или что-нибудь еще в механизм!
Я молча взял билет на самолет, инвентарную ведомость на подводное снаряжение и пошел к двери.
– Вест-Лондон, девять часов сорок минут, – бросил мне вдогонку Доулиш. – Постарайся, чтобы отчет по плану Страттона был готов до твоего отъезда. – Он снял очки и начал тщательно их протирать. – У тебя ведь есть свой пистолет, о котором, как предполагается, я не знаю. Не бери его с собой, будь хорошим мальчиком.
– Ни в коем случае. Боеприпасы мне не по карману.
Джин закончила печатать отчет в восемь тридцать вечера. Я запер его в стальной «ящик доставки», включил инфракрасную систему защиты и установил телефон в положение «запись».
За соседней дверью находился наш собственный специальный телефонный аппарат «Привидение», который мог использоваться как правительственная связь. Тот, кто набрал наш номер даже по ошибке, через полминуты слышал сигнал вызова; ночной оператор беседовал с тем, кто звонил, и только после этого раздавался звонок нашего телефона.
В этом были свои преимущества: я, например, мог набрать номер «Привидения» с любого телефона, и оператор связал бы меня с кем угодно в мире, не привлекая внимания.
Джин убрала ленты пишущей машинки в сейф. Мы пожелали спокойной ночи Джону – ночному дежурному, и я положил билет на самолет БЕА – 062 в карман пальто.
Джин рассказала мне, что приобрела для своей квартиры ковер, и обещала приготовить к моему приезду обед. Я попросил ее не оставлять отчет по плану Страттона у О'Брайена и подсказал ей три способа, как избежать этого, извинившись перед ним. Она попросила поискать в Испании для нее зеленый замшевый пиджак тридцать шестого размера.
Весь понедельник я провел в постели. Во вторник, холодным сентябрьским утром, как бы предупреждавшим, что приближается зима, поступило уведомление из военно-морского министерства, где мне предписывалось принять из школы подводное снаряжение, а также возлагались на меня связанные с этим расходы. С той же почтой пришел счет за ремонт холодильника и последнее напоминание о квартирной плате. Бреясь, я порезал подбородок, кровь лила вовсю. Переодев рубашку, я отправился на Шарлотт-стрит, где застал Доулиша в сильнейшем раздражении, потому что из-за меня он опаздывал на главную конференцию разведки, которая проводится в первый вторник каждого месяца в странной квадратной комнате главного разведывательного управления.
Словом, день выдался ужасный, а он ведь практически еще не начался. Доулиш изложил весь вздор о моем новом назначении, повторил шифр радиокода и подчеркнул важность первоочередной связи с ним.
– Я убедил их дать тебе полномочия постоянного заместителя секретаря, так что не урони своего звания. Поддерживай связь с Макафи[5]или посольством в Лиссабоне. Ты помнишь, в позапрошлом году они клялись, что никогда не дадут нам снова поста выше помощника секретаря?
– Большое дело, – возразил я, глядя на газету, лежавшую на его столе. – Постоянный заместитель секретаря! И притом они отправляют меня ночным рейсом на туристическом самолете!
– Это все, что мы могли достать, – увещевал Доулиш. – Не придирайся к классу, мой мальчик, нельзя же было потребовать высадить какого-нибудь незадачливого налогоплательщика! Ты увидишь во всем блеске Гибралтар, будешь пить белое вино и... что там еще делают солдаты?
– Хорошо, – мрачно произнес я простуженным голосом, – но вам не следует так уж веселиться по этому поводу!
Доулиш перевернул страницу газеты «Оружие», лежавшей на столе. Я не дал ему прочесть статью до конца.
– Они повесили на меня лично стоимость принадлежащего военно-морскому министерству снаряжения на сумму в две тысячи фунтов стерлингов.
– Служба безопасности, старик, не хочет, чтобы эти помешанные на карьере люди из военно-морского министерства знали все наши маленькие секреты.
Я кивнул.
– Смотрите, – предупредил я с некоторым элементом злорадства, – если я беру из арсенала военно-морского министерства пистолет, мне требуется ваша подпись.
Последовало длительное молчание. Доулиш прищурился.
– Пистолет? – спросил он. – Ты что, свихнулся?
– Впадаю в детство, – ответил я.
– Действительно, – съязвил Доулиш, – это гадкие, шумные, опасные игрушки. Как я буду чувствовать себя, если ты вдруг сунешь палец или что-нибудь еще в механизм!
Я молча взял билет на самолет, инвентарную ведомость на подводное снаряжение и пошел к двери.
– Вест-Лондон, девять часов сорок минут, – бросил мне вдогонку Доулиш. – Постарайся, чтобы отчет по плану Страттона был готов до твоего отъезда. – Он снял очки и начал тщательно их протирать. – У тебя ведь есть свой пистолет, о котором, как предполагается, я не знаю. Не бери его с собой, будь хорошим мальчиком.
– Ни в коем случае. Боеприпасы мне не по карману.
* * *
В этот день я закончил свой отчет для кабинета министров по плану Страттона. План предусматривал создание для Лондона новой сети информаторов. Их следовало привлечь из операторов телефонной и кабельной связи или телексов, а также из инженеров-ремонтников, работающих в различных отделах иностранных посольств. Я предлагал создать агентства по трудоустройству за границей, которые занимались бы подбором, специалистов такого профиля. Помимо изложения новой идеи, мой отчет содержал описание оперативной части – планирование, связь, «обрывы»[6], «почтовые ящики»[7], систему контроля[8]и, что важнее всего для кабинета, предполагаемые расходы.Джин закончила печатать отчет в восемь тридцать вечера. Я запер его в стальной «ящик доставки», включил инфракрасную систему защиты и установил телефон в положение «запись».
За соседней дверью находился наш собственный специальный телефонный аппарат «Привидение», который мог использоваться как правительственная связь. Тот, кто набрал наш номер даже по ошибке, через полминуты слышал сигнал вызова; ночной оператор беседовал с тем, кто звонил, и только после этого раздавался звонок нашего телефона.
В этом были свои преимущества: я, например, мог набрать номер «Привидения» с любого телефона, и оператор связал бы меня с кем угодно в мире, не привлекая внимания.
Джин убрала ленты пишущей машинки в сейф. Мы пожелали спокойной ночи Джону – ночному дежурному, и я положил билет на самолет БЕА – 062 в карман пальто.
Джин рассказала мне, что приобрела для своей квартиры ковер, и обещала приготовить к моему приезду обед. Я попросил ее не оставлять отчет по плану Страттона у О'Брайена и подсказал ей три способа, как избежать этого, извинившись перед ним. Она попросила поискать в Испании для нее зеленый замшевый пиджак тридцать шестого размера.
Глава 6Гибралтар
Автобус аэропорта протискивался сквозь скопление машин, натриевые лампы освещали путь к зданию вокзала. Замерзшие пассажиры держали в руках свои пятишиллинговые билеты, а один или два из них пытались читать газеты при мутном свете. Сверкающие огнями автомобили с раскачивающимися на лобовых стеклах игрушками проскакивали мимо. За машинами следовали призрачные тени из белых брызг.
В здании аэропорта все оказалось закрыто, и в целях экономии половина электрического освещения выключена. А ведь мы заплатили за него в аэропорту налог! Длинная узкая очередь пассажиров медленно проползала таможню, расположенную в центре зала. Иммиграционные служащие, с беспристрастной неприязнью к иностранцам, сравнивали лица с фотографиями в паспортах. Блондинка с размазанной косметикой исполняла для нас с помощью шариковой ручки веселую мелодию на своих зубах. Затем нас запечатали в большом алюминиевом брюхе самолета.
В первом ряду салона сидел коренастый человек в пластмассовом дождевике. Его красное лицо показалось мне знакомым, и я попытался вспомнить, в какой связи? Он громко возмущался плохим кондиционированием воздуха в самолете.
Вокруг нас аэропорт поблескивал цветными огнями и знаками. В салоне те, кто посильнее, боролись за места у окон и завоевывали их. Лежали наготове пакеты для тех, кому могло стать плохо; на температурном табло стрелка стояла на отметке «жарко». Стартеры включились, освещение из-за этого стало вдвое слабее, начали проворачиваться лопасти пропеллера. Большие двигатели разогнали влажный воздух, взревели и подняли нас в черное пространство ночи.
Включился автопилот; белые пластиковые чашечки плясали и содрогались на маленьком откидном столике перед моим креслом, толкая и роняя пластмассовые ложки и большие, завернутые в бумагу куски сахара.
Я видел спину коренастого мужчины. Он что-то кричал. Пытаясь вспомнить всех, кто имел отношение к картотеке материалов по таянию льда, я подумал: а проверил ли Доулиш этого человека?
Высота восемь тысяч футов. Под нами зеленые вены улиц, освещенных в ночи неоновыми лучами. Затем только темное море.
Тонкие сырые ломтики хлеба беспомощно цеплялись за столик. Я съел один. В знак поощрения стюард налил горячего кофе из нагретого металлического кофейника. Плеяда огней смешивалась с льдинками звезд, разбросанных в пещерах неба.
Я дремал, пока не раздался звук «плонк-плонк» – шасси коснулись земли. Лампы в салоне зажглись в полную мощность, заставляя пассажиров открыть сонные глаза. Пока самолет приземлялся и подруливал к стоянке, возбужденные туристы хватали прошлогодние соломенные шляпы и бросались к выходу.
– Доброй ночи, сэр, спасибо, доброй ночи, сэр, спасибо, доброй ночи, сэр, спасибо. – Этими словами стюардесса провожала всех выходивших пассажиров.
Коренастый человек протолкался через весь самолет и подошел ко мне.
– Вы номер двадцать четыре? – крикнул он.
– Что? – нервно спросил я.
– Вы номер двадцать четыре. Я никогда не забываю лиц.
– Кто вы?
Его лицо сморщилось в разочарованной улыбке.
– Вы меня знаете, – прокричал он. – Вы живете в квартире номер двадцать четыре, а я – Чарли, молочник.
– О да, – пробормотал я. Это был молочник с глухой лошадью. – Отдыхай хорошо, Чарли! Когда вернешься, мы все уладим.
«Машины на Коста-дель-Соль», – сообщили из громкоговорителя.
Таможенники и иммиграционные чиновники сонно кивнули и поставили в паспорте штамп: «Тридцать дней».
Я опять увидел квадратную, плотную спину англичанина, пробивавшегося к автобусам на Коста-дель-Соль.
– Добро пожаловать в Гибралтар, – приветствовал меня Джо Макинтош, наш человек в Иберии.
В здании аэропорта все оказалось закрыто, и в целях экономии половина электрического освещения выключена. А ведь мы заплатили за него в аэропорту налог! Длинная узкая очередь пассажиров медленно проползала таможню, расположенную в центре зала. Иммиграционные служащие, с беспристрастной неприязнью к иностранцам, сравнивали лица с фотографиями в паспортах. Блондинка с размазанной косметикой исполняла для нас с помощью шариковой ручки веселую мелодию на своих зубах. Затем нас запечатали в большом алюминиевом брюхе самолета.
В первом ряду салона сидел коренастый человек в пластмассовом дождевике. Его красное лицо показалось мне знакомым, и я попытался вспомнить, в какой связи? Он громко возмущался плохим кондиционированием воздуха в самолете.
Вокруг нас аэропорт поблескивал цветными огнями и знаками. В салоне те, кто посильнее, боролись за места у окон и завоевывали их. Лежали наготове пакеты для тех, кому могло стать плохо; на температурном табло стрелка стояла на отметке «жарко». Стартеры включились, освещение из-за этого стало вдвое слабее, начали проворачиваться лопасти пропеллера. Большие двигатели разогнали влажный воздух, взревели и подняли нас в черное пространство ночи.
Включился автопилот; белые пластиковые чашечки плясали и содрогались на маленьком откидном столике перед моим креслом, толкая и роняя пластмассовые ложки и большие, завернутые в бумагу куски сахара.
Я видел спину коренастого мужчины. Он что-то кричал. Пытаясь вспомнить всех, кто имел отношение к картотеке материалов по таянию льда, я подумал: а проверил ли Доулиш этого человека?
Высота восемь тысяч футов. Под нами зеленые вены улиц, освещенных в ночи неоновыми лучами. Затем только темное море.
Тонкие сырые ломтики хлеба беспомощно цеплялись за столик. Я съел один. В знак поощрения стюард налил горячего кофе из нагретого металлического кофейника. Плеяда огней смешивалась с льдинками звезд, разбросанных в пещерах неба.
Я дремал, пока не раздался звук «плонк-плонк» – шасси коснулись земли. Лампы в салоне зажглись в полную мощность, заставляя пассажиров открыть сонные глаза. Пока самолет приземлялся и подруливал к стоянке, возбужденные туристы хватали прошлогодние соломенные шляпы и бросались к выходу.
– Доброй ночи, сэр, спасибо, доброй ночи, сэр, спасибо, доброй ночи, сэр, спасибо. – Этими словами стюардесса провожала всех выходивших пассажиров.
Коренастый человек протолкался через весь самолет и подошел ко мне.
– Вы номер двадцать четыре? – крикнул он.
– Что? – нервно спросил я.
– Вы номер двадцать четыре. Я никогда не забываю лиц.
– Кто вы?
Его лицо сморщилось в разочарованной улыбке.
– Вы меня знаете, – прокричал он. – Вы живете в квартире номер двадцать четыре, а я – Чарли, молочник.
– О да, – пробормотал я. Это был молочник с глухой лошадью. – Отдыхай хорошо, Чарли! Когда вернешься, мы все уладим.
«Машины на Коста-дель-Соль», – сообщили из громкоговорителя.
Таможенники и иммиграционные чиновники сонно кивнули и поставили в паспорте штамп: «Тридцать дней».
Я опять увидел квадратную, плотную спину англичанина, пробивавшегося к автобусам на Коста-дель-Соль.
– Добро пожаловать в Гибралтар, – приветствовал меня Джо Макинтош, наш человек в Иберии.
Глава 7Краткая беседа
По почти пустым улицам Джо повез меня в гостиницу для семейных морских офицеров. Было три часа сорок пять минут утра. Мы ехали по Еуропа-роуд, мимо военного госпиталя. На набережной два офицера, агонизируя, выташнивали свой путь к пристани, а третий сидел на тротуаре возле отеля «Куин».
– Кровь, рвота и алкоголь – вот что следовало бы изобразить на мундирах военных, – поморщился я, обращаясь к Джо.
– Так почти везде, – ответил он кисло.
После того как мы выпили по рюмке, Джо обещал приехать снова утром прежде, чем отправится дальше. Я лег спать.
Мы позавтракали в столовой, и вода не показалась мне такой соленой, как я запомнил ее. Джо уточнил некоторые детали.
– Об этих фальшивках я слышал уже несколько лет тому назад; время от времени их выносит море.
Я кивнул. Джо набросал маленькую карту. Он открыл бумажник и вынул листок, вырванный из школьной тетради. На нем изображался некий намек на юго-западную часть Иберийского полуострова. Гибралтарский пролив находился в нижнем правом углу, а Лиссабон – наверху слева. Вдоль побережья тянулись мелкие крестики, нарисованные чернильным карандашом. Стокилометровая дорога между Сагришем и Фару извивалась вдоль залива. Маленькие пометки Джо напоминали пузырьки, образующие кривую линию.
Джо начал рассказывать мне о проведенной им подготовке.
– Самый близкий от затонувшей лодки город – Албуфейра, вот здесь...
Джо не очень сильно изменился с тех пор, когда он, высокий мускулистый лейтенант разведки, прибыл в Лиссабон в качестве моего помощника в 1942 году.
– ...Вот список всех подводных лодок, потерпевших крушение между Сагришем и Уэльвой и... – Много молодых разведчиков стремившихся за неделю поставить на колени Ось появлялось в Лиссабоне в 1941 – 1942 годах. Большинство из них пало жертвой простейших ловушек, расставленных службой безопасности, или они вступали в перебранку с немцами в кафе. Такое было время: мы вылавливали их новичков, а они – наших.
Старики же, те, кто удержался там более трех месяцев, обменивались со своими противниками, выполнявшими такую же миссию, сардоническими улыбками над чашечками черного кофе... – ...и я использовал итальянского гражданского подводника, с которым работал раньше. Сейчас он, пожалуй, лучший водолаз в Европе. Если ты проведешь эту ночь в городе, который я здесь пометил, то позвоню ему и попрошу встретиться там с тобой. Пароль: «Беседа». Я поеду другим путем.
Сквозь прозрачный воздух, за залитыми солнцем водами пролива, я видел вершину горы Ако на территории Северной Африки.
– Джо, что тебе сказали об этой операции? – спросил я.
Он медленно вынул из кармана пачку сигарет, взял одну и предложил закурить мне.
– Нет, спасибо, – отказался я.
Он закурил сигарету и спрятал спички. Руки его двигались очень медленно, но я знал, что мозг его действует подобно молнии.
– Ты знаешь эту Рэн, с довольно большой?.. – начал он.
– Знаю.
– Она клерк, шифровальщик. Недавно я болтал с ней и заметил на всех депешах, которые посылал в Лондон последние два месяца, в углу пометку – «Би-Экс-Джи». Я никогда не слыхал о таких порядках и спросил ее, что это означает? – Он затянулся сигаретой. – Они направляют копии всех наших сообщений кому-то в Лондоне, по-видимому для анализа.
– Кому? – спросил я.
– Видишь ли, она всего лишь клерк, – пожал плечами Джо. – Их пересылает офицер, которому поручено сигнализировать, но она...
– Продолжай!
– Она не уверена...
– Итак, она не уверена...
– Но она думает, что это направляется для сведения кому-то в палате общин.
Я попросил еще кофе, и официантка, испанка, принесла нам большой кофейник.
– Выпей еще кофе, – предложил я, – и расслабься. Все уладится.
Он застенчиво улыбнулся.
– Я хотел рассказать тебе, – начал он, – но это звучит так неправдоподобно.
Мы отправились в компанию «Андалузские автомобили» в Сити-Мил-Лейн, чтобы взять «Воксхолл-Виктор» для меня и «симку» для Джо. Он выехал в Албуфейру и должен был приехать туда к вечеру. Я собирался посетить еще кое-какие места в Гибралтаре, и моя поездка состояла из двух этапов.
Это был все тот же убогий город, запомнившийся мне со времен войны. Большие, похожие на казармы бары, откуда давно уже вынесли все, что можно вынести, и сломали все, что ломается. Звуки аккордеонов, пьяное пение, военные полицейские с красными шеями, распугивавшие толстых солдат, тонкогубые жены военных, лавировавшие среди расположенных на освещенных ярким солнцем тротуарах лавок жадных индусов... Один судовой врач сказал мне как-то, что секрет удовольствия от посещения Гибралтара заключается в том, чтобы суметь не сойти на берег.
– Кровь, рвота и алкоголь – вот что следовало бы изобразить на мундирах военных, – поморщился я, обращаясь к Джо.
– Так почти везде, – ответил он кисло.
После того как мы выпили по рюмке, Джо обещал приехать снова утром прежде, чем отправится дальше. Я лег спать.
Мы позавтракали в столовой, и вода не показалась мне такой соленой, как я запомнил ее. Джо уточнил некоторые детали.
– Об этих фальшивках я слышал уже несколько лет тому назад; время от времени их выносит море.
Я кивнул. Джо набросал маленькую карту. Он открыл бумажник и вынул листок, вырванный из школьной тетради. На нем изображался некий намек на юго-западную часть Иберийского полуострова. Гибралтарский пролив находился в нижнем правом углу, а Лиссабон – наверху слева. Вдоль побережья тянулись мелкие крестики, нарисованные чернильным карандашом. Стокилометровая дорога между Сагришем и Фару извивалась вдоль залива. Маленькие пометки Джо напоминали пузырьки, образующие кривую линию.
Джо начал рассказывать мне о проведенной им подготовке.
– Самый близкий от затонувшей лодки город – Албуфейра, вот здесь...
Джо не очень сильно изменился с тех пор, когда он, высокий мускулистый лейтенант разведки, прибыл в Лиссабон в качестве моего помощника в 1942 году.
– ...Вот список всех подводных лодок, потерпевших крушение между Сагришем и Уэльвой и... – Много молодых разведчиков стремившихся за неделю поставить на колени Ось появлялось в Лиссабоне в 1941 – 1942 годах. Большинство из них пало жертвой простейших ловушек, расставленных службой безопасности, или они вступали в перебранку с немцами в кафе. Такое было время: мы вылавливали их новичков, а они – наших.
Старики же, те, кто удержался там более трех месяцев, обменивались со своими противниками, выполнявшими такую же миссию, сардоническими улыбками над чашечками черного кофе... – ...и я использовал итальянского гражданского подводника, с которым работал раньше. Сейчас он, пожалуй, лучший водолаз в Европе. Если ты проведешь эту ночь в городе, который я здесь пометил, то позвоню ему и попрошу встретиться там с тобой. Пароль: «Беседа». Я поеду другим путем.
Сквозь прозрачный воздух, за залитыми солнцем водами пролива, я видел вершину горы Ако на территории Северной Африки.
– Джо, что тебе сказали об этой операции? – спросил я.
Он медленно вынул из кармана пачку сигарет, взял одну и предложил закурить мне.
– Нет, спасибо, – отказался я.
Он закурил сигарету и спрятал спички. Руки его двигались очень медленно, но я знал, что мозг его действует подобно молнии.
– Ты знаешь эту Рэн, с довольно большой?.. – начал он.
– Знаю.
– Она клерк, шифровальщик. Недавно я болтал с ней и заметил на всех депешах, которые посылал в Лондон последние два месяца, в углу пометку – «Би-Экс-Джи». Я никогда не слыхал о таких порядках и спросил ее, что это означает? – Он затянулся сигаретой. – Они направляют копии всех наших сообщений кому-то в Лондоне, по-видимому для анализа.
– Кому? – спросил я.
– Видишь ли, она всего лишь клерк, – пожал плечами Джо. – Их пересылает офицер, которому поручено сигнализировать, но она...
– Продолжай!
– Она не уверена...
– Итак, она не уверена...
– Но она думает, что это направляется для сведения кому-то в палате общин.
Я попросил еще кофе, и официантка, испанка, принесла нам большой кофейник.
– Выпей еще кофе, – предложил я, – и расслабься. Все уладится.
Он застенчиво улыбнулся.
– Я хотел рассказать тебе, – начал он, – но это звучит так неправдоподобно.
Мы отправились в компанию «Андалузские автомобили» в Сити-Мил-Лейн, чтобы взять «Воксхолл-Виктор» для меня и «симку» для Джо. Он выехал в Албуфейру и должен был приехать туда к вечеру. Я собирался посетить еще кое-какие места в Гибралтаре, и моя поездка состояла из двух этапов.
Это был все тот же убогий город, запомнившийся мне со времен войны. Большие, похожие на казармы бары, откуда давно уже вынесли все, что можно вынести, и сломали все, что ломается. Звуки аккордеонов, пьяное пение, военные полицейские с красными шеями, распугивавшие толстых солдат, тонкогубые жены военных, лавировавшие среди расположенных на освещенных ярким солнцем тротуарах лавок жадных индусов... Один судовой врач сказал мне как-то, что секрет удовольствия от посещения Гибралтара заключается в том, чтобы суметь не сойти на берег.
Глава 8Игра в угадайку
Среда, утро
В конце главной улицы Гибралтара – Испания. Пограничники в серой форме кивнули, проверили транзисторные приемники и часы, снова кинули. Я проехал несколько ярдов по нейтральной земле, потом миновал второй контрольный пост. Дорога вилась вдоль залива Альхесирас. Если посмотреть через залив, можно увидеть весь Гибралтар, распростершийся как кусок засохшего сыра от высот, откуда обезьяны глазеют на аэропорт, до юга, где Понта-де-Еуропа впадает в море.
После Альхесираса дорога поползла вверх. Сначала она была сухой, как подгоревший кусок хлеба, но скоро белые кучевые облака начали усаживаться маленькими стайками прямо на асфальт, попадая под колеса машины. Налево, как брошенная после пикника смятая консервная банка, торчала вершина утеса. Дорога снова пошла вниз и вдоль залива на север. Было три часа дня. Голубое небо напомнило мне диптих Уилтона, а теплый воздух выгонял остатки смога из моих легких.
Снабжаемый из Севильи, Лос-Паласьос представлял собой большую деревню, которая могла бы считаться городом, если бы ее жители раскошелились и вымостили улицы. Когда я въехал в деревню, электрические лампы, горевшие вполнакала, пялились своими рыбьими глазами в сумерках.
Перед одним кафе стоял новенький «Фиат-1400». На темной двери длинными буквами было вырезано имя – Эль Десембарко. Я притормозил. Большой дизельный грузовик последовал за мной, когда я съехал с дороги. Грузовик припарковался там же, и водитель вместе со своим сменщиком вошел внутрь. Я запер машину и последовал за ними.
В просторной, похожей на сарай комнате находилось около тридцати посетителей. Над стойкой висели копченые свиные окорока, в обширной витрине стояли бутылки. Большие зеркала в золоченых рамах, размещенные по стенам, забавно искажали отражения людей. Сверкавшая машина для варки кофе – «Эспрессо» – ревела и стучала. Мальчишки с влажными бледными лицами, сновавшие между гигантскими бочками, останавливались только для того, чтобы жестами отчаяния выжать свои фартуки и жалобно выкрикнуть названия блюд заказа на кухню, произнося слова на пробивавшемся сквозь клубы дыма и шум разговоров языке официантов. Стоимость блюд записывалась и подсчитывалась на большой черной доске.
Я приготовился к беседе.
– Тарелку креветок!
И официант принес мне бутылку пива, стакан и маленькую овальную тарелку свежесваренных креветок, влажных и восхитительных. Я спросил его о комнатах. Он стащил через голову свой белый фартук и повесил его на крючок под календарем с фотографией Джейн Менсфилд. Мне не хотелось думать о том, что рекламируется в этом календаре. Мальчик вывел меня через заднюю дверь. Справа я видел пламя в кухонной печи и улавливал пикантный запах испанского оливкового масла. Стало уже почти совсем темно.
За домом находился песчаный двор, частично укрытый бамбуковым навесом, с которого свисали поржавевшие неоновые лампы. С одной стороны двора каменный застекленный коридор вел к маленьким, как клетки, комнаткам. Я договорился о ночлеге, о скутере «Ламбетта» и вошел в помещение. В комнате стояли железная кровать с чистыми хрустящими простынями, стол и шкафчик для ночного горшка.
– Двадцать пять песет за сутки, – предупредил официант.
Цена устраивала меня. Я бросил сумку, протянул официанту сигарету «Голуаз», дал ему прикурить, закурил сам и вернулся в шумный ресторан.
Официанты, как только могли быстро, подавали вино, кофе, шерри и пиво, выплескивая содовую в стакан с расстояния в два фута, бросали на столы тарелочки с копченой свининой, солеными бисквитами или креветками, спорили с пьяными, одновременно ловко и любезно обслуживая трезвых. Гул голосов разбивался о стропила потолка и отдавался эхом.
Пока ел рыбный суп и омлет, я все время ждал, что ко мне подойдут. Я спросил, кому принадлежит новый автомобиль, стоящий перед домом. Хозяину. Я попросил еще креветок и наблюдал за водителем автобуса, который обогнал меня, сделав ловкий трюк.
В десять тридцать я вышел на улицу. Три человека в комбинезонах сидели на голой земле и пили из фляги красное вино, двое босоногих мальчишек бросались камнями в большой дизельный грузовик, и несколько человек тихо обсуждали рыночные цены на использованные велосипедные покрышки.
Я открыл дверцу автомобиля, чтобы достать свой «смит-и-вессон» 38-го калибра, производящий бесшумно шесть выстрелов, с ручкой из мощного магнита. Я вытащил револьвер, завернул вместе с автомобильными документами и вернулся в свою комнату. На моей сумке по-прежнему лежала обгоревшая спичка, которую я оставил там специально. Однако прежде, чем лечь спать, я все же открыл дверцу маленького шкафчика и сунул свою пушку под ночной горшок.
В конце главной улицы Гибралтара – Испания. Пограничники в серой форме кивнули, проверили транзисторные приемники и часы, снова кинули. Я проехал несколько ярдов по нейтральной земле, потом миновал второй контрольный пост. Дорога вилась вдоль залива Альхесирас. Если посмотреть через залив, можно увидеть весь Гибралтар, распростершийся как кусок засохшего сыра от высот, откуда обезьяны глазеют на аэропорт, до юга, где Понта-де-Еуропа впадает в море.
После Альхесираса дорога поползла вверх. Сначала она была сухой, как подгоревший кусок хлеба, но скоро белые кучевые облака начали усаживаться маленькими стайками прямо на асфальт, попадая под колеса машины. Налево, как брошенная после пикника смятая консервная банка, торчала вершина утеса. Дорога снова пошла вниз и вдоль залива на север. Было три часа дня. Голубое небо напомнило мне диптих Уилтона, а теплый воздух выгонял остатки смога из моих легких.
Снабжаемый из Севильи, Лос-Паласьос представлял собой большую деревню, которая могла бы считаться городом, если бы ее жители раскошелились и вымостили улицы. Когда я въехал в деревню, электрические лампы, горевшие вполнакала, пялились своими рыбьими глазами в сумерках.
Перед одним кафе стоял новенький «Фиат-1400». На темной двери длинными буквами было вырезано имя – Эль Десембарко. Я притормозил. Большой дизельный грузовик последовал за мной, когда я съехал с дороги. Грузовик припарковался там же, и водитель вместе со своим сменщиком вошел внутрь. Я запер машину и последовал за ними.
В просторной, похожей на сарай комнате находилось около тридцати посетителей. Над стойкой висели копченые свиные окорока, в обширной витрине стояли бутылки. Большие зеркала в золоченых рамах, размещенные по стенам, забавно искажали отражения людей. Сверкавшая машина для варки кофе – «Эспрессо» – ревела и стучала. Мальчишки с влажными бледными лицами, сновавшие между гигантскими бочками, останавливались только для того, чтобы жестами отчаяния выжать свои фартуки и жалобно выкрикнуть названия блюд заказа на кухню, произнося слова на пробивавшемся сквозь клубы дыма и шум разговоров языке официантов. Стоимость блюд записывалась и подсчитывалась на большой черной доске.
Я приготовился к беседе.
– Тарелку креветок!
И официант принес мне бутылку пива, стакан и маленькую овальную тарелку свежесваренных креветок, влажных и восхитительных. Я спросил его о комнатах. Он стащил через голову свой белый фартук и повесил его на крючок под календарем с фотографией Джейн Менсфилд. Мне не хотелось думать о том, что рекламируется в этом календаре. Мальчик вывел меня через заднюю дверь. Справа я видел пламя в кухонной печи и улавливал пикантный запах испанского оливкового масла. Стало уже почти совсем темно.
За домом находился песчаный двор, частично укрытый бамбуковым навесом, с которого свисали поржавевшие неоновые лампы. С одной стороны двора каменный застекленный коридор вел к маленьким, как клетки, комнаткам. Я договорился о ночлеге, о скутере «Ламбетта» и вошел в помещение. В комнате стояли железная кровать с чистыми хрустящими простынями, стол и шкафчик для ночного горшка.
– Двадцать пять песет за сутки, – предупредил официант.
Цена устраивала меня. Я бросил сумку, протянул официанту сигарету «Голуаз», дал ему прикурить, закурил сам и вернулся в шумный ресторан.
Официанты, как только могли быстро, подавали вино, кофе, шерри и пиво, выплескивая содовую в стакан с расстояния в два фута, бросали на столы тарелочки с копченой свининой, солеными бисквитами или креветками, спорили с пьяными, одновременно ловко и любезно обслуживая трезвых. Гул голосов разбивался о стропила потолка и отдавался эхом.
Пока ел рыбный суп и омлет, я все время ждал, что ко мне подойдут. Я спросил, кому принадлежит новый автомобиль, стоящий перед домом. Хозяину. Я попросил еще креветок и наблюдал за водителем автобуса, который обогнал меня, сделав ловкий трюк.
В десять тридцать я вышел на улицу. Три человека в комбинезонах сидели на голой земле и пили из фляги красное вино, двое босоногих мальчишек бросались камнями в большой дизельный грузовик, и несколько человек тихо обсуждали рыночные цены на использованные велосипедные покрышки.
Я открыл дверцу автомобиля, чтобы достать свой «смит-и-вессон» 38-го калибра, производящий бесшумно шесть выстрелов, с ручкой из мощного магнита. Я вытащил револьвер, завернул вместе с автомобильными документами и вернулся в свою комнату. На моей сумке по-прежнему лежала обгоревшая спичка, которую я оставил там специально. Однако прежде, чем лечь спать, я все же открыл дверцу маленького шкафчика и сунул свою пушку под ночной горшок.
Глава 9Я сижу на этом
В четверг во дворе, где я завтракал, солнце палило вовсю. Вокруг колодца в горшках стояли герани, и розовые конволвулосы вились вверх по бамбуковому навесу. Полускрытый сушившимся бельем большой рекламный щит «Кока-колы», выгоревший до бледно-розового цвета, церковная башня, откуда раздались девять глухих ударов колокола, – все казалось игрушечным.
– Друг мистера Макинтоша, не так ли?
Рядом с моим медным кофейником стоял приземистый мускулистый человек примерно шести футов ростом, с большой головой и вьющимися темными волосами. Лицо его, сильно загорелое, оттеняло белизну улыбки. Он держал руки перед собой и время от времени одергивал манжеты своей рубашки. В левой руке он держал зеленый носовой платок, а тремя пальцами правой постукивал себя по лбу.
– У меня к вам разговор. Ваш друг просил меня передать вам лично послание.
Его манера говорить отличалась странным отрывистым ритмом, и голос, понижаясь в конце фразы, заставлял как бы ожидать, что в любой момент он может произнести еще несколько слов.
«Разговор», сказал он. Я знал, что настоящее кодовое слово «беседа».
Он сунул руку в карман своего полосатого пиджака, вынул бумажник, тонкий, как лезвие бритвы, и вытащил из него визитную карточку. Положив бумажник на место, одернул темную рубашку и медленно пробежал пальцами по серебристому галстуку. У него были короткие пальцы, мощные и странно бледные. Он протянул мне карточку тщательно наманикюренной рукой. Я прочел:
"С. Джорджо Оливеттини
Инспектор подводного плавания
Милан
Венеция"
Я несколько раз помахал карточкой, и он сел.
– Вы завтракали?
– Спасибо, с вашего позволения, я уже завтракал.
Сеньор Оливеттини вынул маленькую пачку сигарет. Я кивнул и несколько раз покачал головой. Он закурил и положил пачку назад в карман.
– "Беседа", – произнес он внезапно и широко улыбнулся.
По-видимому, он поедет со мной в Албуфейру.
Я сходил в свою комнату, сунул пистолет в карман брюк, взял сумку, оплатил счет. Сеньор Оливеттини ждал у моего «Виктора», начищая свои двухцветные ботинки яркой желтой тряпкой.
Около тридцати километров я вел машину молча, а сеньор Оливеттини курил и сосредоточенно подпиливал и полировал ногти.
Пистолет натер мне бедро. Вообще, надо сказать, что сидеть на пистолете неудобно. Я сбросил скорость.
– Вы собираетесь остановиться? – спросил сеньор Оливеттини.
– Да, я сижу на моей пушке, – ответил я.
Сеньор Оливеттини вежливо улыбнулся.
– Я знаю.
– Друг мистера Макинтоша, не так ли?
Рядом с моим медным кофейником стоял приземистый мускулистый человек примерно шести футов ростом, с большой головой и вьющимися темными волосами. Лицо его, сильно загорелое, оттеняло белизну улыбки. Он держал руки перед собой и время от времени одергивал манжеты своей рубашки. В левой руке он держал зеленый носовой платок, а тремя пальцами правой постукивал себя по лбу.
– У меня к вам разговор. Ваш друг просил меня передать вам лично послание.
Его манера говорить отличалась странным отрывистым ритмом, и голос, понижаясь в конце фразы, заставлял как бы ожидать, что в любой момент он может произнести еще несколько слов.
«Разговор», сказал он. Я знал, что настоящее кодовое слово «беседа».
Он сунул руку в карман своего полосатого пиджака, вынул бумажник, тонкий, как лезвие бритвы, и вытащил из него визитную карточку. Положив бумажник на место, одернул темную рубашку и медленно пробежал пальцами по серебристому галстуку. У него были короткие пальцы, мощные и странно бледные. Он протянул мне карточку тщательно наманикюренной рукой. Я прочел:
"С. Джорджо Оливеттини
Инспектор подводного плавания
Милан
Венеция"
Я несколько раз помахал карточкой, и он сел.
– Вы завтракали?
– Спасибо, с вашего позволения, я уже завтракал.
Сеньор Оливеттини вынул маленькую пачку сигарет. Я кивнул и несколько раз покачал головой. Он закурил и положил пачку назад в карман.
– "Беседа", – произнес он внезапно и широко улыбнулся.
По-видимому, он поедет со мной в Албуфейру.
Я сходил в свою комнату, сунул пистолет в карман брюк, взял сумку, оплатил счет. Сеньор Оливеттини ждал у моего «Виктора», начищая свои двухцветные ботинки яркой желтой тряпкой.
Около тридцати километров я вел машину молча, а сеньор Оливеттини курил и сосредоточенно подпиливал и полировал ногти.
Пистолет натер мне бедро. Вообще, надо сказать, что сидеть на пистолете неудобно. Я сбросил скорость.
– Вы собираетесь остановиться? – спросил сеньор Оливеттини.
– Да, я сижу на моей пушке, – ответил я.
Сеньор Оливеттини вежливо улыбнулся.
– Я знаю.
Глава 10Подводная лодка типа "U"
Это был тот самый Джорджо Оливеттини, человек, который поверг в панику весь Гибралтар, когда, будучи итальянским боевым подводником (военным легководолазом), действовал в заливе Альхесирас с секретной базы, расположенной на старом корабле[9].