Страница:
– А по времени сколько тогда было?
– Да за полночь уже. Больницу-то еще вечером от посетителей закрывают, и охрана внизу сидит. Мышь не проскочит. А тут мало того что посторонний, так еще и без халата. Ну, думаю, явно кто-то через окно в здание проник. Кошмар. А я перед этим едва ли не сутки около матери просидела, боялась оставить ее хоть на минуту. Голова кружится, курить хочется так, что уши пухнут. Поесть толком и то некогда было. А тут матери вдруг полегчало, температура упала, я и выскочила сигаретой оживиться. И вот стою, за странным гостем наблюдаю и думаю, что дальше делать. Вдруг вижу – он так привычно в палату соседнюю свернул вроде как к себе домой. Я и успокоилась. Подумала, просто пропустила момент, когда новый человек в отделении появился. Но оттуда вдруг жуткий шум, гам. В общем, женщина в той палате померла – сердце внезапно остановилось. Вроде бы уже на поправку шла, и с сердцем до этого проблем не было, а вот поди ж ты.
– А этот в черном плаще – он кто был?
– Так не оказалось его в палате-то! Причем никто, кроме меня, не видел его. Вот и думай после этого что хочешь.
– Жуть. Слушай, а может, он эту женщину отравил? А потом удрал, – предположила Есия.
Софья неодобрительно покосилась на подругу.
– Знаешь что, Гостищева, тебя все-таки лечить нужно. От профессиональной перверсии. Это ж надо – везде преступники мерещатся! Никто эту женщину не травил, и удрать оттуда невозможно: пятый этаж. Кстати, я потом у соседок спрашивала: они никого не видели. Просто женщина вдруг побелела, захрипела и за сердце схватилась. Все очень быстро произошло, даже врач не успела прибежать, как пациентка скончалась. Вот так-то. Я после этого в церковь пошла и покрестилась. Теперь регулярно туда хожу, свечки за здоровье ставлю. И тебе советую, – угрожающе надвинулась она на Есию. – А то свихнешься на своей работе, разыскивая убийц да всяких маньяков.
У дома номер пять по улице Каркасной Есия остановилась и внимательно огляделась. Типичный городской дворик, заставленный автомобилями и засаженный редкими деревцами и кустарником. Детская площадка в левом углу двора, и выкрашенные зеленой краской лавочки вокруг. Судя по веселеньким занавескам и открытым тут и там форточкам, дом плотно заселен и хорошо обжит. Однако в деле указано, что свидетелей преступления практически не нашлось. Отчасти это можно объяснить тем, что убийство произошло около полуночи и многие жители к тому моменту уже спали.
Но Есия часто сталкивалась с тем, что люди предпочитали банально молчать. Действительно, к чему обывателю лишние хлопоты?! Рассказывай, чего и когда видел, потом протоколы подписывай да на судебные заседания ходи. Тоска зеленая. А если буркнуть: «Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю», то и все проблемы отомрут сами собой.
Есию такое отношение жутко бесило, и порой ей хотелось высказать вслух все, что она об этом думает. Но сдерживалась, зная, что делу это не поможет, а вред, без сомнения, нанесет. Обиженный обыватель станет в позу, и тогда от него добром точно ничего не добьешься.
К счастью, не все люди такие, и в нынешнем случае одна свидетельница все-таки нашлась. Бабушка «божий одуванчик», Лидия Яковлевна, из квартиры на первом этаже с окнами, выходящими во двор, почему-то не спала в полдвенадцатого ночи и смотрела в окно.
Есия вошла в подъезд, бегло окинула взглядом светло-зеленые стены и белый квадрат картона на двери лифта с неровно выведенной надписью «Не работает!» и позвонила в ближнюю дверь.
– Здравствуйте, Лидия Яковлевна! – прокричала Есия. – Мне нужно с вами поговорить, я из следственного комитета. Меня зовут Гостищева Есия Павловна.
Дверь неожиданно приоткрылась, и в щели оживленно блеснули моложавые не по возрасту глаза.
– Как, как вас зовут? Повторите ваше имя, пожалуйста, я вас плохо расслышала, – попросила старушка.
Есия вздохнула. Вот так всегда. В принципе ей свое имя нравилось. Но сколько же с ним проблем! Каждый раз, когда она представлялась, ее непременно переспрашивали: «Повторите, как-как вас зовут? А что это за имя, иностранное, наверное?» Или же: «Ага, это, наверное, сокращенная форма имени. А полное как звучит?»
Приходилось объяснять, что имя православное, взято из святцев, и родилась она аккурат двадцатого июня, в день святых Сосаны и Есии. Но и после этого ей чаще всего не верили и умудрялись отчаянно спорить, доказывая, что такого имени в святцах нет.
– Меня зовут Е-си-я, – четко по слогам произнесла она, и, к ее удивлению, дверь тут же распахнулась.
– Есичка, боже мой! Как хорошо вас назвали, это же такое красивое имя! Я не ослышалась, вас Есией зовут? Мою бабушку так звали, царствие ей небесное. – Глаза женщины влажно заблестели, и она перекрестилась. – Просила я, просила своих детей, чтобы в честь бабушки дочек назвали, да без толку все. Уперлись и ни в какую! Дочка с зятем Камиллой ребенка нарекли, вроде как обезьянку цирковую. Тьфу, прости, господи, мою душу грешную. А сын с невесткой еще больше учудили, Консуэллой назвали. Это все невестка виновата, она имя такое придумала. Тоже мне, Жорж Санд нашлась.
– Не расстраивайтесь, Лидия Яковлевна. Все же это довольно симпатичные имена, хотя и весьма редкие. Зато никого в классе с такими именами не будет, разве плохо?
– Это уж точно, мало кому придет в голову свою кровиночку так не по-людски обозвать. – Старушка обиженно засопела.
– Но имя-то и поменять можно. Вот девочки вырастут, повзрослеют и прислушаются к вашему мнению. Возьмут другие имена.
– Возьмут они, как же, – недовольно проворчала старушка. – Еще и рады будут, что их так необычно зовут. А вы чего заглянули ко мне, дело какое или просто так?
– Я к вам вот по какому вопросу. У вас во дворе недавно убили парня, Олега Крайнева. Он проживал в вашем же доме и в этом подъезде, а вы стали свидетелем преступления. Не могли бы вы мне помочь и еще раз рассказать все подробно: что тогда видели и, может быть, слышали? А также ответить на некоторые вопросы.
– Конечно, я могу. – Старушка распахнула Есии дверь. – Отчего же и не помочь, мне Олежка очень нравился, хороший такой парень был, веселый. Балагурил всегда, когда мы где-нибудь сталкивались с ним.
Есия вошла в старомодную прихожую и огляделась. Деревянные самодельные полки до самого потолка, заставленные книгами, старыми обувными коробками и всяким хламом. Часы-ходики с облупившимся лаком на стене, половичок из рогожки у порога и писающий мальчик на двери туалета.
Обувь спрятана, детских вещичек не видно, мужских – тоже. Вероятно, Лидия Яковлевна живет одна и давно. Обычно пенсионерки, живущие одиноко, любили поить Есию чаем и угощать домашними печеньем и пирожками. Лидия Яковлевна не стала исключением.
– Проходи на кухню, деточка, – сказала она, открыла дверь в уютную кухоньку, украшенную вязаными салфеточками.
Поставив на плиту чайник, бабуля присела рядом с Есией за стол и начала рассказ:
– Я их сразу заметила. Они еще около одиннадцати часов вечера появились. Встали у подъезда, закурили, словно кого-то поджидают.
– Почему вы решили, что они кого-то ждали?
– Так видно же. Всматриваются вдаль, на проходящих оглядываются. Не разговаривают друг с другом. И курят, курят-то одну за другой! Я жуть как не люблю курильщиков: намусорят так, что ходить потом противно. У нас люди в подъезде приличные, никогда мимо урны окурок не бросят. А залетные, бывает, пакостят. Я хотела вмешаться, а потом слышу, по телевизору «Вечерний Ургант» начинается. Люблю Ваню, пошла на него смотреть. А когда передача закончилась, я телевизор-то выключила и на кухню пошла. А они все еще стоят! Удивилась, конечно. Все-таки мороз градусов двенадцать, долго на улице не простоишь. Ну и они, видно, замерзли. Переминаются, себя по бокам руками хлопают. Уже вроде бы повернулись уходить, как тут Олежка Крайнев появился. Идет быстро, под ноги себе смотрит. Руки в карманах, капюшон на голову накинут. Мимо мужиков тех прошел, даже не глянул в их сторону. А они сразу повернули за ним. Я сначала подумала, Олег их просто не увидел. Мой покойный муж по молодости часто друзей домой приводил. У нас тогда уже своя квартира была, мы жили – отдельно от родителей. А у многих наших друзей не то что жилья, угла своего толком не было. Вот ребята соберутся группой и давай моего Тихона уговаривать, мол, пусти у тебя за столом посидеть, не на улице же пить. Ну, мой и ведется на их уговоры. Я сначала злилась, пыталась не пускать. А потом смирилась. Пусть уж лучше дома пьют, чем потом мужика своего по подворотням искать.
– Муж сильно пил?
– Нет, не очень. Но из протеста да мне в отместку запросто мог бог знает где полночи проторчать. Так что я дружков его в дом потом пускать стала. Но до конца так и не смирилась. Научила себя просто меньше внимания на все это обращать, дескать: пришли, посидели, ушли. Так вот, с Олежкой и теми парнями у меня почему-то такая же ассоциация возникла. Подумала, они его догнали, чтоб в гости набиться. От окна отошла, противно чего-то стало. А потом опять глянула – а они бьют его! Я хотела раму открыть да покричать им, но не успела. Пока возилась, они убежали.
– Сколько времени, по-вашему, прошло с того момента, как вы снова посмотрели в окно?
Старушка задумалась.
– Минуты три, наверное. Или пять. Не могу точно сказать, мне сейчас стало трудно ориентироваться во времени. Но я успела кастрюлю из-под гороха помыть, сковородку и две тарелки. Ну а на душе-то неспокойно, дай, думаю, с Олежкой поговорю. Зачем ему такие дружки? Пошла к двери, вышла в подъезд, а мне навстречу сосед идет, Степанов Гена. Посмотрел на меня как-то странно, а потом тихо так и говорит: «Олега убили». У меня и обмерло все внутри.
– Описать нападавших сможете?
– Нет, что ты, деточка! Я ж их только из окна, да и то в темноте видала. Куда мне. Вот только рост могу назвать. Среднего роста двое из них, один коренастый, второй щуплый. А один высокий и крепкий, такой, как шкаф.
– Что они делали, когда возле подъезда стояли?
– Да леший их знает. Одно время курили, видала. На месте топтались, чай, не май месяц, зима на дворе. Позамерзали.
– В руках было что-нибудь у них?
Бабуля задумалась ненадолго, потом сокрушенно покачала головой.
– Не помню я. Кажется, у двоих ничего не было. А у третьего что-то такое было в руках.
– Что именно? Палка, бита, дубина?
– А что такое бита, напомни мне, деточка.
Есия достала мобильный телефон и нашла в Интернете картинку биты.
– Вот, смотрите.
– Да, похоже… Но точно не скажу: бог их знает, что там у них в руках было, – с сомнением покачала головой Лидия Яковлевна. – Может, и биты… а может, и палки… А может, и еще что… Вон у соседа монтировкой заднее стекло автомобиля разбили едва ли не на глазах у него. А за что? Да за то, что машина не так стояла. Совсем люди озверели: как что не по ним, так и давай кулаками махать. Хотя и сосед хорош. Уж сколько раз я его предупреждала: Коля, не ставь так машину, мешаешь всем! Как загородит тротуар – ни пройти, ни проехать.
Чайник закипел, и Лидия Яковлевна вскочила, чтобы снять его с плиты.
– Вам покрепче заварку или послабее? – спросила она, доставая из шкафа белую чашку с сиреневым ободком.
– Покрепче, пожалуйста. А что, монтировкой стекло разбивал кто-то из тех, кто напал на Олега?
– Так я не видала, я же только со слов Николая все знаю. Вот печенье берите, сама пекла.
– Я на диете.
– Творожное. От него не растолстеете. Хотя вы, товарищ следователь, и так тощая, куда вам еще и на диете сидеть?!
– Спасибо за комплимент, Лидия Яковлевна. Мне бы с вашим Николаем поговорить. Фамилию его подскажете?
– Иванников. На четвертом этаже живет, квартира точно как у меня расположена.
Есия взяла печенье и, откусив, пожалела об этом. Корицы Лидия Яковлевна не пожалела, но именно корицу в выпечке Есия не любила больше всего. Другое дело с птицей: там корица придавала мясу пикантность.
– Лидия Яковлевна, может быть, вы слышали разговоры какие-нибудь? К примеру, должен был кому-то Олег Крайнев или обидел сильно кого?
– Ничего такого не знаю. Парень как парень.
– А как можете охарактеризовать Олега, каким он человеком был?
– Всегда здоровался. Улыбался. Никогда мрачный не пройдет. И я ему в ответ тоже всегда улыбалась. А больше-то я о нем и не знаю ничего.
– Жил Олег с кем?
– С женой. У них двухкомнатная квартира.
– Своя или снимают?
– Своя. Бабушка Лены, жены Олега, все внучке оставила. Тамара Макаровна, царствие ей небесное, святая женщина была. – Лидия Яковлевна смахнула с левой щеки слезу. – Дружили мы с ней. Она часто ко мне в гости заходила да успехами детей хвасталась. Хорошая семья у нее была. Старшая дочка отличное образование получила, замуж за дипломата вышла. И младшей, Лене, тоже прочили хорошую карьеру, девочка способная была. В институт поступила играючи, а потом вдруг взяла да и бросила учебу. И за Олега замуж вышла.
– Не нравился он родне жены?
– Недолюбливали они его. Если бы не Тамара Макаровна, им бы долго еще на квартиру копить пришлось. Месяца за два до смерти Тамарочка квартиру на Леночку переписала и к себе молодых жить взяла.
– Давно умерла ваша соседка?
– Года два назад, в июле. Да, точно, тогда еще жуткая жара была и леса горели. Тамары когда не стало, все очень переживали. Лена плакала и говорила, что с похоронами нужно поторопиться, потому что невозможно по такой жаре долго в квартире тело держать. Запах, дескать, пойдет. И вот представляете, только Леночка с Олегом забрали тело Макаровны из морга, как сразу полил сильный дождь и резко похолодало…
– Не знаете, Лена Крайнева сейчас дома? У вас лифт не работает, а подниматься на десятый этаж пешком очень не хочется.
– Дома она, дома. Видела я, как Лена из магазина шла, из «Пятерочки», что рядом. – Она на мгновение задумалась, а потом с сомнением произнесла: – Может, и выходила потом куда из дому, да я не заметила…
– Спасибо, Лидия Яковлевна. Если позволите, я к вам еще попозже зайду. Возможно, возникнут вопросы. Вот моя визитка. Пожалуйста, если что-то вспомните, позвоните мне.
– Конечно, дочка, – радостно закивала старушка, – обязательно приходи. Я всегда буду рада.
Есия вышла в подъезд и посмотрела на часы. Если долго не засиживаться у Елены Крайневой, можно успеть опросить молодую вдову до обеденного перерыва. Чай, которым ее угощала Лидия Яковлевна, оказался до невозможности жидким.
Глава 2
– Да за полночь уже. Больницу-то еще вечером от посетителей закрывают, и охрана внизу сидит. Мышь не проскочит. А тут мало того что посторонний, так еще и без халата. Ну, думаю, явно кто-то через окно в здание проник. Кошмар. А я перед этим едва ли не сутки около матери просидела, боялась оставить ее хоть на минуту. Голова кружится, курить хочется так, что уши пухнут. Поесть толком и то некогда было. А тут матери вдруг полегчало, температура упала, я и выскочила сигаретой оживиться. И вот стою, за странным гостем наблюдаю и думаю, что дальше делать. Вдруг вижу – он так привычно в палату соседнюю свернул вроде как к себе домой. Я и успокоилась. Подумала, просто пропустила момент, когда новый человек в отделении появился. Но оттуда вдруг жуткий шум, гам. В общем, женщина в той палате померла – сердце внезапно остановилось. Вроде бы уже на поправку шла, и с сердцем до этого проблем не было, а вот поди ж ты.
– А этот в черном плаще – он кто был?
– Так не оказалось его в палате-то! Причем никто, кроме меня, не видел его. Вот и думай после этого что хочешь.
– Жуть. Слушай, а может, он эту женщину отравил? А потом удрал, – предположила Есия.
Софья неодобрительно покосилась на подругу.
– Знаешь что, Гостищева, тебя все-таки лечить нужно. От профессиональной перверсии. Это ж надо – везде преступники мерещатся! Никто эту женщину не травил, и удрать оттуда невозможно: пятый этаж. Кстати, я потом у соседок спрашивала: они никого не видели. Просто женщина вдруг побелела, захрипела и за сердце схватилась. Все очень быстро произошло, даже врач не успела прибежать, как пациентка скончалась. Вот так-то. Я после этого в церковь пошла и покрестилась. Теперь регулярно туда хожу, свечки за здоровье ставлю. И тебе советую, – угрожающе надвинулась она на Есию. – А то свихнешься на своей работе, разыскивая убийц да всяких маньяков.
У дома номер пять по улице Каркасной Есия остановилась и внимательно огляделась. Типичный городской дворик, заставленный автомобилями и засаженный редкими деревцами и кустарником. Детская площадка в левом углу двора, и выкрашенные зеленой краской лавочки вокруг. Судя по веселеньким занавескам и открытым тут и там форточкам, дом плотно заселен и хорошо обжит. Однако в деле указано, что свидетелей преступления практически не нашлось. Отчасти это можно объяснить тем, что убийство произошло около полуночи и многие жители к тому моменту уже спали.
Но Есия часто сталкивалась с тем, что люди предпочитали банально молчать. Действительно, к чему обывателю лишние хлопоты?! Рассказывай, чего и когда видел, потом протоколы подписывай да на судебные заседания ходи. Тоска зеленая. А если буркнуть: «Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю», то и все проблемы отомрут сами собой.
Есию такое отношение жутко бесило, и порой ей хотелось высказать вслух все, что она об этом думает. Но сдерживалась, зная, что делу это не поможет, а вред, без сомнения, нанесет. Обиженный обыватель станет в позу, и тогда от него добром точно ничего не добьешься.
К счастью, не все люди такие, и в нынешнем случае одна свидетельница все-таки нашлась. Бабушка «божий одуванчик», Лидия Яковлевна, из квартиры на первом этаже с окнами, выходящими во двор, почему-то не спала в полдвенадцатого ночи и смотрела в окно.
Есия вошла в подъезд, бегло окинула взглядом светло-зеленые стены и белый квадрат картона на двери лифта с неровно выведенной надписью «Не работает!» и позвонила в ближнюю дверь.
– Здравствуйте, Лидия Яковлевна! – прокричала Есия. – Мне нужно с вами поговорить, я из следственного комитета. Меня зовут Гостищева Есия Павловна.
Дверь неожиданно приоткрылась, и в щели оживленно блеснули моложавые не по возрасту глаза.
– Как, как вас зовут? Повторите ваше имя, пожалуйста, я вас плохо расслышала, – попросила старушка.
Есия вздохнула. Вот так всегда. В принципе ей свое имя нравилось. Но сколько же с ним проблем! Каждый раз, когда она представлялась, ее непременно переспрашивали: «Повторите, как-как вас зовут? А что это за имя, иностранное, наверное?» Или же: «Ага, это, наверное, сокращенная форма имени. А полное как звучит?»
Приходилось объяснять, что имя православное, взято из святцев, и родилась она аккурат двадцатого июня, в день святых Сосаны и Есии. Но и после этого ей чаще всего не верили и умудрялись отчаянно спорить, доказывая, что такого имени в святцах нет.
– Меня зовут Е-си-я, – четко по слогам произнесла она, и, к ее удивлению, дверь тут же распахнулась.
– Есичка, боже мой! Как хорошо вас назвали, это же такое красивое имя! Я не ослышалась, вас Есией зовут? Мою бабушку так звали, царствие ей небесное. – Глаза женщины влажно заблестели, и она перекрестилась. – Просила я, просила своих детей, чтобы в честь бабушки дочек назвали, да без толку все. Уперлись и ни в какую! Дочка с зятем Камиллой ребенка нарекли, вроде как обезьянку цирковую. Тьфу, прости, господи, мою душу грешную. А сын с невесткой еще больше учудили, Консуэллой назвали. Это все невестка виновата, она имя такое придумала. Тоже мне, Жорж Санд нашлась.
– Не расстраивайтесь, Лидия Яковлевна. Все же это довольно симпатичные имена, хотя и весьма редкие. Зато никого в классе с такими именами не будет, разве плохо?
– Это уж точно, мало кому придет в голову свою кровиночку так не по-людски обозвать. – Старушка обиженно засопела.
– Но имя-то и поменять можно. Вот девочки вырастут, повзрослеют и прислушаются к вашему мнению. Возьмут другие имена.
– Возьмут они, как же, – недовольно проворчала старушка. – Еще и рады будут, что их так необычно зовут. А вы чего заглянули ко мне, дело какое или просто так?
– Я к вам вот по какому вопросу. У вас во дворе недавно убили парня, Олега Крайнева. Он проживал в вашем же доме и в этом подъезде, а вы стали свидетелем преступления. Не могли бы вы мне помочь и еще раз рассказать все подробно: что тогда видели и, может быть, слышали? А также ответить на некоторые вопросы.
– Конечно, я могу. – Старушка распахнула Есии дверь. – Отчего же и не помочь, мне Олежка очень нравился, хороший такой парень был, веселый. Балагурил всегда, когда мы где-нибудь сталкивались с ним.
Есия вошла в старомодную прихожую и огляделась. Деревянные самодельные полки до самого потолка, заставленные книгами, старыми обувными коробками и всяким хламом. Часы-ходики с облупившимся лаком на стене, половичок из рогожки у порога и писающий мальчик на двери туалета.
Обувь спрятана, детских вещичек не видно, мужских – тоже. Вероятно, Лидия Яковлевна живет одна и давно. Обычно пенсионерки, живущие одиноко, любили поить Есию чаем и угощать домашними печеньем и пирожками. Лидия Яковлевна не стала исключением.
– Проходи на кухню, деточка, – сказала она, открыла дверь в уютную кухоньку, украшенную вязаными салфеточками.
Поставив на плиту чайник, бабуля присела рядом с Есией за стол и начала рассказ:
– Я их сразу заметила. Они еще около одиннадцати часов вечера появились. Встали у подъезда, закурили, словно кого-то поджидают.
– Почему вы решили, что они кого-то ждали?
– Так видно же. Всматриваются вдаль, на проходящих оглядываются. Не разговаривают друг с другом. И курят, курят-то одну за другой! Я жуть как не люблю курильщиков: намусорят так, что ходить потом противно. У нас люди в подъезде приличные, никогда мимо урны окурок не бросят. А залетные, бывает, пакостят. Я хотела вмешаться, а потом слышу, по телевизору «Вечерний Ургант» начинается. Люблю Ваню, пошла на него смотреть. А когда передача закончилась, я телевизор-то выключила и на кухню пошла. А они все еще стоят! Удивилась, конечно. Все-таки мороз градусов двенадцать, долго на улице не простоишь. Ну и они, видно, замерзли. Переминаются, себя по бокам руками хлопают. Уже вроде бы повернулись уходить, как тут Олежка Крайнев появился. Идет быстро, под ноги себе смотрит. Руки в карманах, капюшон на голову накинут. Мимо мужиков тех прошел, даже не глянул в их сторону. А они сразу повернули за ним. Я сначала подумала, Олег их просто не увидел. Мой покойный муж по молодости часто друзей домой приводил. У нас тогда уже своя квартира была, мы жили – отдельно от родителей. А у многих наших друзей не то что жилья, угла своего толком не было. Вот ребята соберутся группой и давай моего Тихона уговаривать, мол, пусти у тебя за столом посидеть, не на улице же пить. Ну, мой и ведется на их уговоры. Я сначала злилась, пыталась не пускать. А потом смирилась. Пусть уж лучше дома пьют, чем потом мужика своего по подворотням искать.
– Муж сильно пил?
– Нет, не очень. Но из протеста да мне в отместку запросто мог бог знает где полночи проторчать. Так что я дружков его в дом потом пускать стала. Но до конца так и не смирилась. Научила себя просто меньше внимания на все это обращать, дескать: пришли, посидели, ушли. Так вот, с Олежкой и теми парнями у меня почему-то такая же ассоциация возникла. Подумала, они его догнали, чтоб в гости набиться. От окна отошла, противно чего-то стало. А потом опять глянула – а они бьют его! Я хотела раму открыть да покричать им, но не успела. Пока возилась, они убежали.
– Сколько времени, по-вашему, прошло с того момента, как вы снова посмотрели в окно?
Старушка задумалась.
– Минуты три, наверное. Или пять. Не могу точно сказать, мне сейчас стало трудно ориентироваться во времени. Но я успела кастрюлю из-под гороха помыть, сковородку и две тарелки. Ну а на душе-то неспокойно, дай, думаю, с Олежкой поговорю. Зачем ему такие дружки? Пошла к двери, вышла в подъезд, а мне навстречу сосед идет, Степанов Гена. Посмотрел на меня как-то странно, а потом тихо так и говорит: «Олега убили». У меня и обмерло все внутри.
– Описать нападавших сможете?
– Нет, что ты, деточка! Я ж их только из окна, да и то в темноте видала. Куда мне. Вот только рост могу назвать. Среднего роста двое из них, один коренастый, второй щуплый. А один высокий и крепкий, такой, как шкаф.
– Что они делали, когда возле подъезда стояли?
– Да леший их знает. Одно время курили, видала. На месте топтались, чай, не май месяц, зима на дворе. Позамерзали.
– В руках было что-нибудь у них?
Бабуля задумалась ненадолго, потом сокрушенно покачала головой.
– Не помню я. Кажется, у двоих ничего не было. А у третьего что-то такое было в руках.
– Что именно? Палка, бита, дубина?
– А что такое бита, напомни мне, деточка.
Есия достала мобильный телефон и нашла в Интернете картинку биты.
– Вот, смотрите.
– Да, похоже… Но точно не скажу: бог их знает, что там у них в руках было, – с сомнением покачала головой Лидия Яковлевна. – Может, и биты… а может, и палки… А может, и еще что… Вон у соседа монтировкой заднее стекло автомобиля разбили едва ли не на глазах у него. А за что? Да за то, что машина не так стояла. Совсем люди озверели: как что не по ним, так и давай кулаками махать. Хотя и сосед хорош. Уж сколько раз я его предупреждала: Коля, не ставь так машину, мешаешь всем! Как загородит тротуар – ни пройти, ни проехать.
Чайник закипел, и Лидия Яковлевна вскочила, чтобы снять его с плиты.
– Вам покрепче заварку или послабее? – спросила она, доставая из шкафа белую чашку с сиреневым ободком.
– Покрепче, пожалуйста. А что, монтировкой стекло разбивал кто-то из тех, кто напал на Олега?
– Так я не видала, я же только со слов Николая все знаю. Вот печенье берите, сама пекла.
– Я на диете.
– Творожное. От него не растолстеете. Хотя вы, товарищ следователь, и так тощая, куда вам еще и на диете сидеть?!
– Спасибо за комплимент, Лидия Яковлевна. Мне бы с вашим Николаем поговорить. Фамилию его подскажете?
– Иванников. На четвертом этаже живет, квартира точно как у меня расположена.
Есия взяла печенье и, откусив, пожалела об этом. Корицы Лидия Яковлевна не пожалела, но именно корицу в выпечке Есия не любила больше всего. Другое дело с птицей: там корица придавала мясу пикантность.
– Лидия Яковлевна, может быть, вы слышали разговоры какие-нибудь? К примеру, должен был кому-то Олег Крайнев или обидел сильно кого?
– Ничего такого не знаю. Парень как парень.
– А как можете охарактеризовать Олега, каким он человеком был?
– Всегда здоровался. Улыбался. Никогда мрачный не пройдет. И я ему в ответ тоже всегда улыбалась. А больше-то я о нем и не знаю ничего.
– Жил Олег с кем?
– С женой. У них двухкомнатная квартира.
– Своя или снимают?
– Своя. Бабушка Лены, жены Олега, все внучке оставила. Тамара Макаровна, царствие ей небесное, святая женщина была. – Лидия Яковлевна смахнула с левой щеки слезу. – Дружили мы с ней. Она часто ко мне в гости заходила да успехами детей хвасталась. Хорошая семья у нее была. Старшая дочка отличное образование получила, замуж за дипломата вышла. И младшей, Лене, тоже прочили хорошую карьеру, девочка способная была. В институт поступила играючи, а потом вдруг взяла да и бросила учебу. И за Олега замуж вышла.
– Не нравился он родне жены?
– Недолюбливали они его. Если бы не Тамара Макаровна, им бы долго еще на квартиру копить пришлось. Месяца за два до смерти Тамарочка квартиру на Леночку переписала и к себе молодых жить взяла.
– Давно умерла ваша соседка?
– Года два назад, в июле. Да, точно, тогда еще жуткая жара была и леса горели. Тамары когда не стало, все очень переживали. Лена плакала и говорила, что с похоронами нужно поторопиться, потому что невозможно по такой жаре долго в квартире тело держать. Запах, дескать, пойдет. И вот представляете, только Леночка с Олегом забрали тело Макаровны из морга, как сразу полил сильный дождь и резко похолодало…
– Не знаете, Лена Крайнева сейчас дома? У вас лифт не работает, а подниматься на десятый этаж пешком очень не хочется.
– Дома она, дома. Видела я, как Лена из магазина шла, из «Пятерочки», что рядом. – Она на мгновение задумалась, а потом с сомнением произнесла: – Может, и выходила потом куда из дому, да я не заметила…
– Спасибо, Лидия Яковлевна. Если позволите, я к вам еще попозже зайду. Возможно, возникнут вопросы. Вот моя визитка. Пожалуйста, если что-то вспомните, позвоните мне.
– Конечно, дочка, – радостно закивала старушка, – обязательно приходи. Я всегда буду рада.
Есия вышла в подъезд и посмотрела на часы. Если долго не засиживаться у Елены Крайневой, можно успеть опросить молодую вдову до обеденного перерыва. Чай, которым ее угощала Лидия Яковлевна, оказался до невозможности жидким.
Глава 2
Герман
Сознание возвращалось медленно. Назойливый голос что-то твердил и твердил, а Герман слушал и не слышал, досадливо ожидая, когда же голос заткнется. Он ощущал себя школяром на уроке богословия, где священник нудно вещает прописные истины. Уж много лет как гимназию окончил, а все иногда дрожь пробирает. На этой мысли Герман погрузился в глухую темноту, а когда снова очнулся, показалось, что прошла вечность, но голос по-прежнему что-то бубнил. Сосредоточиться не получалось. Почему-то сегодня Герману все давалось с трудом. Вот раньше, к примеру, чутье не подводило: Герман всегда точно знал, сколько натикало времени. Помнится, в гимназии первым на перемену выскакивал. А почему? Да потому что успевал чернильницу, пенал и тетрадки заранее в ранец сложить. И ведь ни разу не поймали! Лишь однажды преподаватель словесности открыл было рот, чтоб отчитать Германа за поспешность, да тут же звонок с урока и прозвенел.
Но сейчас Герман мучительно пытался понять, сколько прошло времени, и не мог. Время вело себя странно: то неслось вскачь, то плелось как черепаха. Герман не успевал следить за ним и совсем запутался – день прошел или вечность.
Когда же началась эта чепуха? Точно, аккурат после того, как медовухи испил. Стало плохо, тело задеревенело. А сейчас вроде бы ничего, отошло.
Мерно тикали ходики, баюкая и умиротворяя. Кажется, где-то текла вода и хлопала плохо прикрытая оконная рама. Герман раздраженно поморщился. Горничная Груня опять окно не закрыла, сколько уж ей говорил, чтобы аккуратней была.
Он открыл глаза и обмер от страха: прямо перед носом его были белые, плотно пригнанные друг к другу доски.
«Неужели гроб?» – мелькнула паническая мысль.
Герман торопливо повернул голову набок и облегченно выдохнул. На щербатом, давно не крашенном полу, обильно усыпанном крошками, лежал огрызок яблока с жирным тараканом на нем. Таракан шевелил усами и таращился на Германа.
«Совсем Марфа сбрендила. Мало того что грязь развела, так еще и в какую-то щель меня заткнула. И как только сумела?!»
Взгляд Германа скользнул дальше по полу и стенам, и недоумение охватило его. Комната явно не та!
Справа от окна висели странно тонкие, словно сделанные из картона, ходики без гирь и методично пощелкивали. Рядом с ними – картина в узкой деревянной рамке. Плоские и рыхлые, как блины, часы висели на чем ни попадя, грозя свалиться. Один из «блинов» неаппетитно раскорячился на какой-то штуковине, похожей на гибрид осла с седлом, второй пытался «стечь» с камня, а третий вообще болтался на ветке дерева, видно, дожидаясь вороны, которая бы его склевала…
«Дурацкая картинка, – решил Герман. – Не могут часы так висеть, это противоестественно. Или это что ж, художник время так изобразил? Не бывает, чтоб время текло куда ни попадя. На то оно и время, чтоб идти только вперед».
– Ошибаешься, – бесплотно шепнул кто-то рядом, и Герман вздрогнул.
Скрипнула дверь, раздалось старческое шарканье и, очертя круг, замерло рядом с Германом. Он увидел потертые тапки, по которым явно плакала помойка, и усатую морду черного кота рядом. Кот, не мигая, смотрел на Германа, и шерсть у него на загривке медленно вставала.
– Киса, киса, ты что? Кого испугался? – продребезжал старческий голосок, и вниз опустилась сморщенная рука.
От прикосновения кот вздрогнул и зашипел.
– Пшел вон! – обиженно буркнул Герман и потянулся, чтобы треснуть кота по уху.
Но то, что он увидел в следующее мгновение, повергло его в шок. Его руки, его холеные аристократические руки исчезли! Вместо них были мерзкие, покрытые жесткой серо-зеленой шерстью лапы. В ужасе Герман схватился за лицо и, ощутив под пальцами грубую шерсть, дико и исступленно заорал.
– К худу или к добру? – вздрогнув, спросила старушка.
– Х-у-у-у-у, – в смертельной тоске выдохнул Герман.
– Свят, свят, свят. Спаси, Господи, от всякого лиха. – Она поплевала через левое плечо и торопливо зашаркала в сторону прихожей. – Внучок, ты чего до сих пор не разделся? Давай скорей, а то запаришься.
Мальчик, худенький и беленький, с огромными синими глазами, стоял, замерев.
– Бабушка Мария, ты слышала? – прошептал он, и глаза его испуганно распахнулись. – Что это было?
– Свят, свят, свят, – опять суетливо перекрестилась Мария Федоровна. – Не волнуйся, милый, домовой это шалит.
– А кто такой домовой?
– Это такое существо, которое охраняет дом. Ничего страшного, милый.
– А где он живет?
– Да где, где… За печкой!
– За электрической? – озабоченно спросил мальчик.
Мария Федоровна на мгновение запнулась, а потом губы ее растянулись в ласковой улыбке.
– Пойдем чай пить, милый. Попробуем пирожочки, я утром испекла, старалась.
– Бабушка, ты не ответила: этот домовой за нашей печкой живет? Я боюсь на кухню идти, вдруг он там.
– Нет там никого, детка, я пошутила. Смотри, и Вантуз спокоен. – Она ласково погладила кота. – Если бы кто здесь был, Вантуз бы непременно дал нам знать. Ты же помнишь, как он не любит чужих?
– Бабушка, но ты же сказала, это домовой выл, – испуганно выдохнул мальчик. – А если он меня укусит?
Бабушка горестно вздохнула.
– Андрюшенька, дорогой мой, домовой – это добрый дух. Он дом охраняет, хозяйское добро бережет и детей не кусает. Никогда.
– Честно-честно?
– Абсолютно.
Мальчик заметно успокоился и повеселел.
– Ладно, тогда пойдем пить чай.
Бабушка облегченно вздохнула.
– Вот дура старая, – пробормотала она, когда правнук отправился в ванную мыть руки, – напугала дитя. И кто за язык тянул? Слава богу, отвертеться удалось. А там, бог даст, и забудет всю эту историю.
Она поставила на плиту чайник и выложила на тарелку несколько пирожков, которые принесла с собой. Посмотрев задумчиво на микроволновку, поставила все-таки пирожки туда и нажала на кнопку. По кухне заструился чудесный уютный аромат.
– Бабушка, – опять шепотом спросил вернувшийся из ванной Андрюша, – а почему домовой раньше молчал, а сегодня зашумел?
– Руки ты свои почему не вытер? Полотенце же на двери висит! – ворчливо отозвалась Мария Федоровна, мысленно ругая себя за излишнюю болтливость.
Андрюша метнулся обратно и, наскоро вытерев руки, прибежал на кухню.
– Бабушка, а почему раньше домового слышно не было?
– Ешь пирожочки, – вздохнула Мария, – чаю вон тебе сладкого налила. А домовой… Сегодня же десятое февраля, день рождения всех домовых. Праздника ему хочется, веселья, а он совсем один. Вот и вздыхает.
– Бедненький… – Глаза у Андрюши наполнились слезами. – А давай его угостим.
– Давай.
Мария положила один пирожок на блюдце и поставила его за плиту. Потом взяла плошку поменьше и налила туда немного молока.
– Кушай, домовой, мы тебя любим, – пробормотал мальчик.
Марии показалось, будто электрическая лампочка странно мигнула. Она озабоченно покосилась на лампу и боязливо поежилась. К старости, каким бы ты ни был раньше материалистом, невольно начинаешь верить в чудеса.
– Ты, Андрюша, на завтра все уроки сделал? Мама ругаться не будет?
– Нам мало задали. Только сказку прочитать и стихотворение наизусть выучить. Ой, я забыл, – он стукнул себя ладошкой по лбу, – нам еще по информатике задание дали.
– Информа-а-атика, – недовольно протянула бабушка Мария. – И кому оно такое надо: в семь лет ребенку голову всякой ерундой забивать. Все куда-то торопятся, боятся не успеть, напихивают в несчастных детей кучу всяких…
Она спохватилась и замолчала. Андрюшка мальчик смышленый и памятливый и ее слова быстренько намотает себе на ус. А потом попробуй справься с ним. Упрется и вообще уроки делать не станет.
– Ты стих когда учить собираешься? – Она налила себе чаю и присела рядом с внуком.
– Я уже выучил. На перемене. Бабушка, а почему раньше домового не было слышно? Где он был?
Мария Федоровна побагровела. Но делать нечего, пришлось тему продолжать.
– Да кто ж его знает-то?! Может, ему нечего было сказать, потому и молчал. А может, и не было его вовсе в доме, а только сегодня народился.
– Как это? У новорожденных голосок то-о-ненький, а у него вон какой грубый!
– Ох и поругает меня твоя мама за то, что я с тобой такие беседы веду, – сокрушенно покачала головой Мария Федоровна. – Ну ладно, слушай. В народе всегда считалось, что домовой на свет появляется стариком, а умирает новорожденным младенцем. То есть для него время течет наоборот.
– А почему?
– Да кто ж его знает. Говорят, это вроде наказания грешной душе. Домовой – он кто?
– Кто? – затаив дыхание, эхом повторил мальчик.
– Хозяин Дома. Его задача – гармонию, уют для людей создавать. А если нет домового, жилье в запустение приходит.
– Бабушка, а разве так бывает, чтобы человек в домового превратился?
– Уверена, что нет, – спохватилась бабушка, сообразив, что и так лишнего наболтала ребенку, – и все это сказки. Их в старину люди детям своим рассказывали, вот оттуда те поверья и пошли.
– Бабушка, расскажи сказку про домового! – не унимался ребенок. – Почему человек в него превратился?
Мария вскочила и, повернувшись к внуку спиной, суетливо задвигала посуду по разделочному столу. Собрав миски в стопку, убрала их в шкаф. Потом налила в кастрюлю воды, поставила на плиту и кинула вариться кусок курицы. И тут Андрюша плаксиво затянул:
– Ба-а-бушка, ну расскажи! Ну пожалуйста, мама не узнает, честно-честно!
– Ну ладно, – тяжко вздохнула Мария Федоровна. – Только сказок я не знаю. Расскажу поверья, которые от своей бабушки слышала. Бывает так, что человек очень нехорошо живет. То есть ему-то, может, и неплохо живется, а вот окружающим с ним – слишком тяжело. Если мучает он жену, детей, плакать их заставляет, бьет, издевается, то за это полагается наказание. Покинув тело, душа отправлялась в низшие миры и воплощалась там в домового. Понятно?
– Да. А что потом?
– Быть ему домовым, пока ошибки свои не исправит.
– А я никогда не буду своих детей обижать.
– Ты умница, я знаю, – она потрепала его по белокурой головке. – Давай ешь скорее, да пойдем с тобой уроки проверять.
– У-у, я не хочу. Мама пусть проверяет.
– Маме некогда будет, она на работе сильно устает. Ты маму любишь?
– Да!
– Вот, значит, пошли уроки проверять.
Мальчик резво вскочил и, схватив ранец, достал из него учебники и тетрадки.
– Ну-ка, давай, – Мария Федоровна водрузила на нос очки, – что у нас тут?
– Информатика, – вздохнул мальчик. – Тест надо сделать. – Он открыл тетрадь для домашних заданий и ткнул в разворот страницы пальцем.
Но сейчас Герман мучительно пытался понять, сколько прошло времени, и не мог. Время вело себя странно: то неслось вскачь, то плелось как черепаха. Герман не успевал следить за ним и совсем запутался – день прошел или вечность.
Когда же началась эта чепуха? Точно, аккурат после того, как медовухи испил. Стало плохо, тело задеревенело. А сейчас вроде бы ничего, отошло.
Мерно тикали ходики, баюкая и умиротворяя. Кажется, где-то текла вода и хлопала плохо прикрытая оконная рама. Герман раздраженно поморщился. Горничная Груня опять окно не закрыла, сколько уж ей говорил, чтобы аккуратней была.
Он открыл глаза и обмер от страха: прямо перед носом его были белые, плотно пригнанные друг к другу доски.
«Неужели гроб?» – мелькнула паническая мысль.
Герман торопливо повернул голову набок и облегченно выдохнул. На щербатом, давно не крашенном полу, обильно усыпанном крошками, лежал огрызок яблока с жирным тараканом на нем. Таракан шевелил усами и таращился на Германа.
«Совсем Марфа сбрендила. Мало того что грязь развела, так еще и в какую-то щель меня заткнула. И как только сумела?!»
Взгляд Германа скользнул дальше по полу и стенам, и недоумение охватило его. Комната явно не та!
Справа от окна висели странно тонкие, словно сделанные из картона, ходики без гирь и методично пощелкивали. Рядом с ними – картина в узкой деревянной рамке. Плоские и рыхлые, как блины, часы висели на чем ни попадя, грозя свалиться. Один из «блинов» неаппетитно раскорячился на какой-то штуковине, похожей на гибрид осла с седлом, второй пытался «стечь» с камня, а третий вообще болтался на ветке дерева, видно, дожидаясь вороны, которая бы его склевала…
«Дурацкая картинка, – решил Герман. – Не могут часы так висеть, это противоестественно. Или это что ж, художник время так изобразил? Не бывает, чтоб время текло куда ни попадя. На то оно и время, чтоб идти только вперед».
– Ошибаешься, – бесплотно шепнул кто-то рядом, и Герман вздрогнул.
Скрипнула дверь, раздалось старческое шарканье и, очертя круг, замерло рядом с Германом. Он увидел потертые тапки, по которым явно плакала помойка, и усатую морду черного кота рядом. Кот, не мигая, смотрел на Германа, и шерсть у него на загривке медленно вставала.
– Киса, киса, ты что? Кого испугался? – продребезжал старческий голосок, и вниз опустилась сморщенная рука.
От прикосновения кот вздрогнул и зашипел.
– Пшел вон! – обиженно буркнул Герман и потянулся, чтобы треснуть кота по уху.
Но то, что он увидел в следующее мгновение, повергло его в шок. Его руки, его холеные аристократические руки исчезли! Вместо них были мерзкие, покрытые жесткой серо-зеленой шерстью лапы. В ужасе Герман схватился за лицо и, ощутив под пальцами грубую шерсть, дико и исступленно заорал.
– К худу или к добру? – вздрогнув, спросила старушка.
– Х-у-у-у-у, – в смертельной тоске выдохнул Герман.
– Свят, свят, свят. Спаси, Господи, от всякого лиха. – Она поплевала через левое плечо и торопливо зашаркала в сторону прихожей. – Внучок, ты чего до сих пор не разделся? Давай скорей, а то запаришься.
Мальчик, худенький и беленький, с огромными синими глазами, стоял, замерев.
– Бабушка Мария, ты слышала? – прошептал он, и глаза его испуганно распахнулись. – Что это было?
– Свят, свят, свят, – опять суетливо перекрестилась Мария Федоровна. – Не волнуйся, милый, домовой это шалит.
– А кто такой домовой?
– Это такое существо, которое охраняет дом. Ничего страшного, милый.
– А где он живет?
– Да где, где… За печкой!
– За электрической? – озабоченно спросил мальчик.
Мария Федоровна на мгновение запнулась, а потом губы ее растянулись в ласковой улыбке.
– Пойдем чай пить, милый. Попробуем пирожочки, я утром испекла, старалась.
– Бабушка, ты не ответила: этот домовой за нашей печкой живет? Я боюсь на кухню идти, вдруг он там.
– Нет там никого, детка, я пошутила. Смотри, и Вантуз спокоен. – Она ласково погладила кота. – Если бы кто здесь был, Вантуз бы непременно дал нам знать. Ты же помнишь, как он не любит чужих?
– Бабушка, но ты же сказала, это домовой выл, – испуганно выдохнул мальчик. – А если он меня укусит?
Бабушка горестно вздохнула.
– Андрюшенька, дорогой мой, домовой – это добрый дух. Он дом охраняет, хозяйское добро бережет и детей не кусает. Никогда.
– Честно-честно?
– Абсолютно.
Мальчик заметно успокоился и повеселел.
– Ладно, тогда пойдем пить чай.
Бабушка облегченно вздохнула.
– Вот дура старая, – пробормотала она, когда правнук отправился в ванную мыть руки, – напугала дитя. И кто за язык тянул? Слава богу, отвертеться удалось. А там, бог даст, и забудет всю эту историю.
Она поставила на плиту чайник и выложила на тарелку несколько пирожков, которые принесла с собой. Посмотрев задумчиво на микроволновку, поставила все-таки пирожки туда и нажала на кнопку. По кухне заструился чудесный уютный аромат.
– Бабушка, – опять шепотом спросил вернувшийся из ванной Андрюша, – а почему домовой раньше молчал, а сегодня зашумел?
– Руки ты свои почему не вытер? Полотенце же на двери висит! – ворчливо отозвалась Мария Федоровна, мысленно ругая себя за излишнюю болтливость.
Андрюша метнулся обратно и, наскоро вытерев руки, прибежал на кухню.
– Бабушка, а почему раньше домового слышно не было?
– Ешь пирожочки, – вздохнула Мария, – чаю вон тебе сладкого налила. А домовой… Сегодня же десятое февраля, день рождения всех домовых. Праздника ему хочется, веселья, а он совсем один. Вот и вздыхает.
– Бедненький… – Глаза у Андрюши наполнились слезами. – А давай его угостим.
– Давай.
Мария положила один пирожок на блюдце и поставила его за плиту. Потом взяла плошку поменьше и налила туда немного молока.
– Кушай, домовой, мы тебя любим, – пробормотал мальчик.
Марии показалось, будто электрическая лампочка странно мигнула. Она озабоченно покосилась на лампу и боязливо поежилась. К старости, каким бы ты ни был раньше материалистом, невольно начинаешь верить в чудеса.
– Ты, Андрюша, на завтра все уроки сделал? Мама ругаться не будет?
– Нам мало задали. Только сказку прочитать и стихотворение наизусть выучить. Ой, я забыл, – он стукнул себя ладошкой по лбу, – нам еще по информатике задание дали.
– Информа-а-атика, – недовольно протянула бабушка Мария. – И кому оно такое надо: в семь лет ребенку голову всякой ерундой забивать. Все куда-то торопятся, боятся не успеть, напихивают в несчастных детей кучу всяких…
Она спохватилась и замолчала. Андрюшка мальчик смышленый и памятливый и ее слова быстренько намотает себе на ус. А потом попробуй справься с ним. Упрется и вообще уроки делать не станет.
– Ты стих когда учить собираешься? – Она налила себе чаю и присела рядом с внуком.
– Я уже выучил. На перемене. Бабушка, а почему раньше домового не было слышно? Где он был?
Мария Федоровна побагровела. Но делать нечего, пришлось тему продолжать.
– Да кто ж его знает-то?! Может, ему нечего было сказать, потому и молчал. А может, и не было его вовсе в доме, а только сегодня народился.
– Как это? У новорожденных голосок то-о-ненький, а у него вон какой грубый!
– Ох и поругает меня твоя мама за то, что я с тобой такие беседы веду, – сокрушенно покачала головой Мария Федоровна. – Ну ладно, слушай. В народе всегда считалось, что домовой на свет появляется стариком, а умирает новорожденным младенцем. То есть для него время течет наоборот.
– А почему?
– Да кто ж его знает. Говорят, это вроде наказания грешной душе. Домовой – он кто?
– Кто? – затаив дыхание, эхом повторил мальчик.
– Хозяин Дома. Его задача – гармонию, уют для людей создавать. А если нет домового, жилье в запустение приходит.
– Бабушка, а разве так бывает, чтобы человек в домового превратился?
– Уверена, что нет, – спохватилась бабушка, сообразив, что и так лишнего наболтала ребенку, – и все это сказки. Их в старину люди детям своим рассказывали, вот оттуда те поверья и пошли.
– Бабушка, расскажи сказку про домового! – не унимался ребенок. – Почему человек в него превратился?
Мария вскочила и, повернувшись к внуку спиной, суетливо задвигала посуду по разделочному столу. Собрав миски в стопку, убрала их в шкаф. Потом налила в кастрюлю воды, поставила на плиту и кинула вариться кусок курицы. И тут Андрюша плаксиво затянул:
– Ба-а-бушка, ну расскажи! Ну пожалуйста, мама не узнает, честно-честно!
– Ну ладно, – тяжко вздохнула Мария Федоровна. – Только сказок я не знаю. Расскажу поверья, которые от своей бабушки слышала. Бывает так, что человек очень нехорошо живет. То есть ему-то, может, и неплохо живется, а вот окружающим с ним – слишком тяжело. Если мучает он жену, детей, плакать их заставляет, бьет, издевается, то за это полагается наказание. Покинув тело, душа отправлялась в низшие миры и воплощалась там в домового. Понятно?
– Да. А что потом?
– Быть ему домовым, пока ошибки свои не исправит.
– А я никогда не буду своих детей обижать.
– Ты умница, я знаю, – она потрепала его по белокурой головке. – Давай ешь скорее, да пойдем с тобой уроки проверять.
– У-у, я не хочу. Мама пусть проверяет.
– Маме некогда будет, она на работе сильно устает. Ты маму любишь?
– Да!
– Вот, значит, пошли уроки проверять.
Мальчик резво вскочил и, схватив ранец, достал из него учебники и тетрадки.
– Ну-ка, давай, – Мария Федоровна водрузила на нос очки, – что у нас тут?
– Информатика, – вздохнул мальчик. – Тест надо сделать. – Он открыл тетрадь для домашних заданий и ткнул в разворот страницы пальцем.