Страница:
– Что это?
– Здесь на каждой картинке нужно найти один общий признак предметов.
– А, так это же просто! – обрадовалась Мария Федоровна легкости задания в загадочном предмете «информатика». Конечно, у нее-то в детстве ничего подобного не было! – Вот смотри: на этой картинке изображены стол, стул, шкаф, табурет и диван. Это как одним словом назвать?
– Мебель.
– Правильно. А на следующей – машина, монета, лезвие, кнопка и гвоздь. Это что? Какой общий признак?
– Железо, – тяжело вздохнул мальчик. – Бабушка, я это уже и сам все решил. У меня ответ к четвертой картинке не находится.
Мария Федоровна взяла в руки тетрадь и поднесла поближе к глазам. Долго всматривалась в рисунки, а потом задумчиво пробормотала:
– На третьей – предметы овальной формы, без сомнения. А что ж объединяет изображенные на четвертой? – Простояв над картинкой в немом оцепенении минут пять, она взяла телефон и села с ним на диван. – Рая? Доброго здоровья тебе. Помоги задачу для второго класса решить по информатике. Нужно найти один общий признак предметов: пингвин, сапог, поезд, пианино, кит.
Мальчик внимательно наблюдал за бабушкой, за тем, как меняется выражение ее лица, потом тихонько подошел и прижался щекой к ее плечу. Ему очень хотелось слышать, что говорит бабушкина подруга Раиса Кузьминична, но из трубки доносилось только невнятное бормотание. Говорила же Раиса Кузьминична следующее:
– Маша, нет у них общего признака, поверь мне.
– Рая, раз в учебнике написано, что есть, значит, есть. Мне надо помочь внуку на завтра уроки сделать, так что давай напрягись.
– Ты посмотри внимательно, там наверняка задание на исключение.
– Рая, нет! Но я тоже не могу понять, какой там общий признак может быть.
Раиса Кузьминична задумчиво помолчала, потом неуверенно произнесла:
– А знаешь, я сейчас своей дочке позвоню. Она, правда, в школе литературу преподает, не информатику, но может же она у коллег спросить.
– Давай, Раечка, жду.
Мария Федоровна села и нетерпеливо застучала ногтями по столу, выбивая одной ей знакомый мотив. Андрюша, забыв про информатику, самозабвенно рисовал рыцаря в латах с мечом наперевес, не обращая внимания на переживания бабушки. Едва раздался телефонный звонок, как она тут же схватила трубку.
– В общем так, Маша, – озабоченно сказала Раиса Кузьминична, – правильный ответ: они все черные.
– Что?! – возмутилась Мария Федоровна. – Где ты, интересно, видела черный поезд?
– Ну-у, я не знаю… Может, автор учебника мистики насмотрелся.
– А пианино?! Они бывают разных цветов, не только черного. Фу, ну я не могу, что за издевательство над детьми, а? Ладно, Рая, спасибо. Я бы сама никогда не догадалась, потому что такое мог придумать только человек с нездоровой психикой.
Глава 3
Глава 4
– Здесь на каждой картинке нужно найти один общий признак предметов.
– А, так это же просто! – обрадовалась Мария Федоровна легкости задания в загадочном предмете «информатика». Конечно, у нее-то в детстве ничего подобного не было! – Вот смотри: на этой картинке изображены стол, стул, шкаф, табурет и диван. Это как одним словом назвать?
– Мебель.
– Правильно. А на следующей – машина, монета, лезвие, кнопка и гвоздь. Это что? Какой общий признак?
– Железо, – тяжело вздохнул мальчик. – Бабушка, я это уже и сам все решил. У меня ответ к четвертой картинке не находится.
Мария Федоровна взяла в руки тетрадь и поднесла поближе к глазам. Долго всматривалась в рисунки, а потом задумчиво пробормотала:
– На третьей – предметы овальной формы, без сомнения. А что ж объединяет изображенные на четвертой? – Простояв над картинкой в немом оцепенении минут пять, она взяла телефон и села с ним на диван. – Рая? Доброго здоровья тебе. Помоги задачу для второго класса решить по информатике. Нужно найти один общий признак предметов: пингвин, сапог, поезд, пианино, кит.
Мальчик внимательно наблюдал за бабушкой, за тем, как меняется выражение ее лица, потом тихонько подошел и прижался щекой к ее плечу. Ему очень хотелось слышать, что говорит бабушкина подруга Раиса Кузьминична, но из трубки доносилось только невнятное бормотание. Говорила же Раиса Кузьминична следующее:
– Маша, нет у них общего признака, поверь мне.
– Рая, раз в учебнике написано, что есть, значит, есть. Мне надо помочь внуку на завтра уроки сделать, так что давай напрягись.
– Ты посмотри внимательно, там наверняка задание на исключение.
– Рая, нет! Но я тоже не могу понять, какой там общий признак может быть.
Раиса Кузьминична задумчиво помолчала, потом неуверенно произнесла:
– А знаешь, я сейчас своей дочке позвоню. Она, правда, в школе литературу преподает, не информатику, но может же она у коллег спросить.
– Давай, Раечка, жду.
Мария Федоровна села и нетерпеливо застучала ногтями по столу, выбивая одной ей знакомый мотив. Андрюша, забыв про информатику, самозабвенно рисовал рыцаря в латах с мечом наперевес, не обращая внимания на переживания бабушки. Едва раздался телефонный звонок, как она тут же схватила трубку.
– В общем так, Маша, – озабоченно сказала Раиса Кузьминична, – правильный ответ: они все черные.
– Что?! – возмутилась Мария Федоровна. – Где ты, интересно, видела черный поезд?
– Ну-у, я не знаю… Может, автор учебника мистики насмотрелся.
– А пианино?! Они бывают разных цветов, не только черного. Фу, ну я не могу, что за издевательство над детьми, а? Ладно, Рая, спасибо. Я бы сама никогда не догадалась, потому что такое мог придумать только человек с нездоровой психикой.
Глава 3
Есия
Лифт по-прежнему не работал, пришлось плестись пешком на десятый этаж. Ноги от высоких каблуков уже так устали, что Есия то и дело ловила себя на шальной мысли снять сапоги и пойти босиком. Между седьмым и восьмым этажами Есия села на подоконник и стянула с левой ноги один сапог – почему-то эта нога устала больше, чем правая.
После краткой передышки нежелание подниматься дальше усилилось. Получалось как в старом бородатом анекдоте, когда в трех метрах от берега один пловец почувствовал, что силы заканчиваются, и сказал второму: «Ты как хочешь, а я поплыл обратно». Раньше Есии казалось, что это смешная и неправдоподобная история, но сейчас она была готова в нее поверить. Все-таки бывают в жизни моменты, когда не видно не то что берега в тумане, а даже того, что находится перед самым носом.
Сейчас ей больше всего хотелось оказаться дома, прижать к себе маленького сынишку и зарыться лицом в его пушистые белокурые волосы.
Есия вздохнула и взялась за перила. Мимо нее по ступеням весело проскакала девочка с косичками. Белая пушистая собачка, семенящая впереди нее, подбежала к Есии и деловито обнюхала ее ноги.
– Фу! – грозно крикнула девочка и резко дернула собаку за поводок.
– Она что, кусается? – удивилась такой строгости Есия.
– Собака не должна подходить к чужим людям, это закон!
Есии одновременно стало и смешно, и грустно. Из этой собаки конечно же охранник никакой – так, игрушка. Поэтому и дрессура строгая не нужна. «Лаской, лаской… Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом», – так, кажется, говорил профессор Преображенский. Да, нужно только лаской. А дети часто бывают жестоки, даже не осознавая этого.
На десятом этаже, где находилась квартира Олега и Лены Крайневых, лестничная площадка была разгорожена на два отсека. Справа две квартиры и два звонка около двери и слева тоже. Белой краской по коричневому наличнику под звонками были коряво написаны номера. В квартире номер сорок, похоже, никого не было, и Есия позвонила в соседнюю, а затем нетерпеливо постучала кулаком в дверь тамбура.
Ноги гудели со страшной силой, так что невольно вспомнилось исторически значимое словосочетание «испанский сапог».
«И кто только придумал моду на платформу и шпильки по пятнадцать сантиметров?» – мрачно думала Есия, одновременно злясь на себя за тягу к красивой обуви.
Нет чтоб купить что-нибудь удобное на низком каблуке или вообще без него – на плоской и широкой подошве. Ноги были бы как в домашних тапках. Но Зося, не слишком заморачивающаяся в выборе слов, иронично называла такую обувь говнодавами, и Есия не могла с ней не согласиться. Женщина, особенно незамужняя, должна выглядеть красивой всегда: никто же не может предсказать, где, на каком жизненном этапе можно встретить свою судьбу. Так что приходится неудобства терпеть.
Позвонила в сороковую квартиру еще, в отчаянии потрясла ручку двери. При мысли, что сейчас придется ползти по лестнице вниз, так и не присев ни на минуту, ей стало дурно.
– Люди, ну почему вам дома не сидится? – простонала Есия, отползая к перилам и тяжело опираясь на них.
Вдруг дверь тридцать девятой квартиры приотворилась, оттуда выглянула маленькая седенькая старушка. Увидев Есию, прошаркала к входной двери, ведущей в подъезд.
– Вы к кому? – скрипуче произнесла она, зорко вглядываясь в Есию через прозрачное стекло.
Забыв о своих ноющих ногах, Есия резво вскочила.
– Здравствуйте, я из следственного комитета. Вы случайно не знаете, ваша соседка Елена Крайнева дома? Зовут меня Гостищева Есия Павловна, – и она приложила к стеклу развернутое удостоверение. Старушка на мгновение исчезла в недрах квартиры и тут же появилась снова с очками в руках. Просеменила к двери, водрузила на нос очки и внимательно всмотрелась в корочки удостоверения.
– А я – Роза Карловна, – сообщила она, открывая дверь и впуская Есию в помещение. – Вы извините меня за подозрительность. Слухи ходят, будто маньяк появился, новый Раскольников. Бродит по домам, старушек убивает. И ничего не боится! Видно, верит в свою безнаказанность. У последней-то жертвы, говорят, даже дверь ключами закрыл, когда уходил.
– Так это же не у нас, это в Казани.
– Ой, не скажите. Психи – они Интернетом множатся. Или порождаются, уж не знаю, как правильнее. А ну как прочитает какой-нибудь местный сумасшедший такую заметку да пойдет московских старушек убивать? – Роза Карловна всплеснула руками. – Их же полно в Интернете, психов этих! Интернет и сам есть порождение дьявола, прости господи.
– Вы правы, лучше перестраховаться.
– Вот и я так думаю. – Старушка сразу успокоилась и впала в добродушно-умиротворенную задумчивость.
– Вернемся к нашему разговору, Роза Карловна. Скажите, ваша соседка Елена Крайнева сейчас дома?
– Да, я сегодня с Леночкой виделась. Мы с ней прямо здесь, перед дверями и столкнулись. У нее сумка полная продуктов была, так что мы еле разминулись с ней.
– А зачем ей так много, разве она не одна живет?
– У нее сынишка маленький. А покупает она продукты на всю неделю, чтобы каждый день по магазинам не ходить.
– Странно, что не открывает ваша соседка. А может такое быть, чтобы ушла куда-нибудь?
– Нет, нет, она дома, точно говорю! Мы с ней чуть-чуть поболтали. Я спросила, что она делать собирается, а Леночка говорит: «Суп буду варить». Тут я покойного Олега вспомнила, а она вдруг и говорит: «Олег давно к такой судьбе шел».
– Так прямо и сказала?
– Да, так и сказала. Я очень удивилась.
– А почему она считает, что для Олега эта смерть была предопределена, Елена не объяснила?
– Как-то неудобно мне было расспрашивать Леночку об этом. Подумала, горе у человека – молодого мужа потеряла, а тут я к ней со своими расспросами лезу.
– Что заставило вас почувствовать неуместность дальнейшего разговора? Лена что-то такое сказала?
Роза Карловна суетливо одернула платье и поправила прическу, воткнув шпильки поглубже в пучок волос на макушке. Опасливо покосившись на Есию, понизила голос:
– Ладно, раз уж проболталась, расскажу до конца. Как только Лена сказала, что Олег сам к такой судьбе шел, я сразу ей вопрос задала: «Почему»? А она вдруг мне и говорит: «Смотрите, какую капусточку я купила. Сейчас борща наварю да мужиков своих накормлю». Я не поняла, переспрашиваю: «Каких мужиков?» А она мне: «Сейчас Олежка с работы идти будет, Дениску из детского садика заберет. Мы сядем за обеденный стол все вместе и будем телевизор смотреть». Ну точно, думаю, умом слегка тронулась молодайка. А вроде бы как перед этим разумно рассуждала.
– Вот так и сказала: «Олег с работы придет»?
– Ага, именно. Я дальше своими разговорами ее терзать не стала. Сказала, чтоб обращалась к нам с Ефимычем – это мой муж – в любое время суток. А что?! Мы с Семеном Ефимовичем всегда соседям готовы помочь. Но она нет чтоб поблагодарить, так рассеянно глянула на меня и к себе в квартиру пошла. Чудная стала. Да вы стучите громче, стучите! Дома она, точно.
Не дожидаясь, когда Есия подойдет, Лидия Яковлевна сама дробно застучала сухоньким кулачком в дверь.
– Лена! Открывай! Ле-на-а! Она такая растяпа, – повернувшись, пожаловалась Роза Карловна Есии. – Сколько раз дверь открытой оставляла – это ужас просто. Иногда приду домой, а у нее ключи в замке торчат. Приходится звонить, напоминать, чтобы ключи вытащила да дверь заперла.
– Да что вы так переживаете, Роза Карловна? У вас же в общем коридоре замок есть. Видимо, Елена вам полностью доверяет, если не торопится закрываться.
– Ах, – всплеснула руками женщина, – да разве ж это замок? Его же ногтем мизинца открыть можно! Заходи и бери чего хочешь. А Лена – она безалаберная такая, просто ужас. Вечно обе двери открытыми оставит и сидит. Один раз так и вовсе всю неделю жила без ключей.
– Это как?
– А очень просто. Потеряла всю связку, и все ей недосуг было новые сделать. Выскочит, двери просто прикроет и пошла по магазинам шляться. Конечно, я, когда видела такое, прикрывала всегда. Так она вернется и тарабанит в дверь. Злится на меня. Никакой благодарности! Вот что за человек такой, прости господи. А если бы я не замечала открытой двери да не закрывала за ней каждый раз?! Ограбили бы ее, и все дела. Один раз так накипело у меня, что не выдержала, высказалась. Так Лена обиделась и две недели не здоровалась со мной. Но я же добрая, не могу мимо открытой двери пройти. А чтоб самой первой не начинать разговаривать с ней, я кулаком ей в дверь стукну со всей силы да и иду к себе. А она потом выходит и закрывает. Вот так стучала, – и Роза Карловна продемонстрировала свой коронный удар кулачком, дверь этом глухо щелкнула и открылась.
– Ой, – растерянно оглянулась Роза Карловна на Есию. – А у Лены и сейчас не заперто…
Быстро отодвинув пожилую женщину в сторону так, чтобы ее не было видно в дверном проеме, Есия плотно прижалась к стене и крикнула:
– Крайнева, вы дома? С вами все в порядке? Кто-нибудь здесь есть?
– Как вы лихо, прям как в кино, – уважительно прошептала Роза Карловна, когда Есия, переведя дух, «отклеилась» от стены.
– Ну что вы, элементарные меры безопасности. Пойдемте в квартиру.
Как только они переступили порог, Роза Карловна уверенно посеменила вперед. Судя по всему, здесь она находилась не первый раз и отлично ориентировалась в квартире Крайневых.
– Лена, ты где? – позвала Роза Карловна. Она поспешила к ванной комнате. Заглянув туда, коротко вскрикнула и схватилась рукой за сердце.
Есия подбежала ближе. На светло-сизом кафеле лежала девушка. Слипшиеся от крови волосы закрывали лицо, рядом валялась опрокинутая корзина с вывалившимся из нее бельем. Ноги девушки были поджаты, а руки безвольно вытянуты вдоль тела. Складывалось впечатление, будто перед тем как ей нанесли удар, она присела, чтобы загрузить белье в стиральную машину.
– Леночка, что же это такое, – всхлипывая, запричитала Роза Карловна. – Вот напасть же какая на семью. Говорила я ей, надо священника позвать, квартиру освятить. Нельзя в нечистой квартире жить!
– Почему вы так говорили Елене? – спросила Есия, присев у тела девушки и убирая волосы с ее лица.
Губы жертвы посинели, лицо было белым как стена.
– Потому что какая-то чертовщина здесь еще при жизни Тамары Макаровны началась. – Нашарив на полке в ванной валерьяновые капли, Роза Карловна трясущимися руками отсчитывала их в стопку. – То кто-то будто бы ходит, половицами скрипит, то посуда ни с того ни с сего на кухне гремит, то ночью что привидится…
Есия тем временем осматривала рану на голове девушки. Довольно обширная и глубокая, она имела неровные края с поперечными белесоватыми тканевыми перемычками. Похоже, девушку ударили чем-то тяжелым, к примеру, бронзовой статуэткой. Есия осмотрелась по сторонам в поисках подходящей вещи. Но ни в ванной, ни в прихожей ничего подобного не заметила. Только подставка для зонтиков, ключница да пара прикрученных к стенам шкафчиков для обуви. Опять повернувшись к девушке, Есия провела по ее шее, нащупывая сонную артерию, и оглянулась на Розу Карловну:
– Она жива. Поищите бинты и вату, мне нужно остановить кровь.
– Слава богу, Леночка не погибла, – обрадовалась соседка. – Я бегу уже, бегу.
Она моментально испарилась, но через сорок секунд уже стояла рядом: в руках автомобильная аптечка, в которой оказались вата, стерильный бинт, перекись водорода и йод. Роза Карловна опустилась на колени возле тела и стала неуклюже помогать обрабатывать рану.
– Я уже дальше сама, а вы вызывайте поскорее «скорую помощь», – попросила Есия.
Роза Карловна от волнения растерялась. Она вдруг поняла, что не помнит, где у соседей стоит телефон, и нервно заметалась по комнатам. Наткнулась на него в спальне, схватила трубку и бросилась к Есии.
– Что там «скорая»? – не поднимая головы, спросила Есия. – Вы дозвонились, Роза Карловна?
– Сначала занято было, а теперь никто не поднимает. Я все время номер набираю.
– Дайте мне. – Есия нетерпеливо выдернула телефон из рук Розы Карловны и набрала номер полиции.
– Говорит капитан юстиции Гостищева из следственного управления. Примите вызов. Женщина, тридцать лет, находится в своей квартире без сознания. На голове глубокая рана. Срочно выезжайте. Да, и вызовите «скорую помощь» поскорее, пожалуйста. У меня не получилось дозвониться.
– Скоро приедут? – виновато спросила Роза Карловна, переминаясь с ноги на ногу.
– Будем надеяться. Так что с квартирой Крайневых не так? Расскажите.
– Ах да. Знаете, Есия Павловна, старые люди такое чертовщиной называли. Вечно у них в ванной то стук частый слышался, то свист, то шаги чьи-то… Зайдет туда Тамара Макаровна – а там никого. Бесовщина, в общем, какая-то у нее в квартире творилась. Разве это нормально так жить? Какой человек выдержит?! Вот Тамара Макаровна и умерла. Легла в ванную и утонула. Ну вот скажите мне, какой нормальный человек ляжет в ванную уставшим? Я понимаю еще, когда работают от зари до зари. Так напашешься, что сил нет до постели доползти. Но Тамарочка была пенсионеркой. С чего ей дотягивать принятие ванны до того момента, когда валишься с ног?
Есия пожала плечами:
– Всякое бывает. Может, заснуть не могла, решила в ванной расслабиться. А может, сердечная недостаточность или еще что. Вскрытие делали? Какая официальная причина смерти?
– Утопление, – буркнула Роза Карловна и перекрестилась. – Тамара Макаровна взрослая женщина, разве она не понимала, что так делать нельзя?!
После краткой передышки нежелание подниматься дальше усилилось. Получалось как в старом бородатом анекдоте, когда в трех метрах от берега один пловец почувствовал, что силы заканчиваются, и сказал второму: «Ты как хочешь, а я поплыл обратно». Раньше Есии казалось, что это смешная и неправдоподобная история, но сейчас она была готова в нее поверить. Все-таки бывают в жизни моменты, когда не видно не то что берега в тумане, а даже того, что находится перед самым носом.
Сейчас ей больше всего хотелось оказаться дома, прижать к себе маленького сынишку и зарыться лицом в его пушистые белокурые волосы.
Есия вздохнула и взялась за перила. Мимо нее по ступеням весело проскакала девочка с косичками. Белая пушистая собачка, семенящая впереди нее, подбежала к Есии и деловито обнюхала ее ноги.
– Фу! – грозно крикнула девочка и резко дернула собаку за поводок.
– Она что, кусается? – удивилась такой строгости Есия.
– Собака не должна подходить к чужим людям, это закон!
Есии одновременно стало и смешно, и грустно. Из этой собаки конечно же охранник никакой – так, игрушка. Поэтому и дрессура строгая не нужна. «Лаской, лаской… Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом», – так, кажется, говорил профессор Преображенский. Да, нужно только лаской. А дети часто бывают жестоки, даже не осознавая этого.
На десятом этаже, где находилась квартира Олега и Лены Крайневых, лестничная площадка была разгорожена на два отсека. Справа две квартиры и два звонка около двери и слева тоже. Белой краской по коричневому наличнику под звонками были коряво написаны номера. В квартире номер сорок, похоже, никого не было, и Есия позвонила в соседнюю, а затем нетерпеливо постучала кулаком в дверь тамбура.
Ноги гудели со страшной силой, так что невольно вспомнилось исторически значимое словосочетание «испанский сапог».
«И кто только придумал моду на платформу и шпильки по пятнадцать сантиметров?» – мрачно думала Есия, одновременно злясь на себя за тягу к красивой обуви.
Нет чтоб купить что-нибудь удобное на низком каблуке или вообще без него – на плоской и широкой подошве. Ноги были бы как в домашних тапках. Но Зося, не слишком заморачивающаяся в выборе слов, иронично называла такую обувь говнодавами, и Есия не могла с ней не согласиться. Женщина, особенно незамужняя, должна выглядеть красивой всегда: никто же не может предсказать, где, на каком жизненном этапе можно встретить свою судьбу. Так что приходится неудобства терпеть.
Позвонила в сороковую квартиру еще, в отчаянии потрясла ручку двери. При мысли, что сейчас придется ползти по лестнице вниз, так и не присев ни на минуту, ей стало дурно.
– Люди, ну почему вам дома не сидится? – простонала Есия, отползая к перилам и тяжело опираясь на них.
Вдруг дверь тридцать девятой квартиры приотворилась, оттуда выглянула маленькая седенькая старушка. Увидев Есию, прошаркала к входной двери, ведущей в подъезд.
– Вы к кому? – скрипуче произнесла она, зорко вглядываясь в Есию через прозрачное стекло.
Забыв о своих ноющих ногах, Есия резво вскочила.
– Здравствуйте, я из следственного комитета. Вы случайно не знаете, ваша соседка Елена Крайнева дома? Зовут меня Гостищева Есия Павловна, – и она приложила к стеклу развернутое удостоверение. Старушка на мгновение исчезла в недрах квартиры и тут же появилась снова с очками в руках. Просеменила к двери, водрузила на нос очки и внимательно всмотрелась в корочки удостоверения.
– А я – Роза Карловна, – сообщила она, открывая дверь и впуская Есию в помещение. – Вы извините меня за подозрительность. Слухи ходят, будто маньяк появился, новый Раскольников. Бродит по домам, старушек убивает. И ничего не боится! Видно, верит в свою безнаказанность. У последней-то жертвы, говорят, даже дверь ключами закрыл, когда уходил.
– Так это же не у нас, это в Казани.
– Ой, не скажите. Психи – они Интернетом множатся. Или порождаются, уж не знаю, как правильнее. А ну как прочитает какой-нибудь местный сумасшедший такую заметку да пойдет московских старушек убивать? – Роза Карловна всплеснула руками. – Их же полно в Интернете, психов этих! Интернет и сам есть порождение дьявола, прости господи.
– Вы правы, лучше перестраховаться.
– Вот и я так думаю. – Старушка сразу успокоилась и впала в добродушно-умиротворенную задумчивость.
– Вернемся к нашему разговору, Роза Карловна. Скажите, ваша соседка Елена Крайнева сейчас дома?
– Да, я сегодня с Леночкой виделась. Мы с ней прямо здесь, перед дверями и столкнулись. У нее сумка полная продуктов была, так что мы еле разминулись с ней.
– А зачем ей так много, разве она не одна живет?
– У нее сынишка маленький. А покупает она продукты на всю неделю, чтобы каждый день по магазинам не ходить.
– Странно, что не открывает ваша соседка. А может такое быть, чтобы ушла куда-нибудь?
– Нет, нет, она дома, точно говорю! Мы с ней чуть-чуть поболтали. Я спросила, что она делать собирается, а Леночка говорит: «Суп буду варить». Тут я покойного Олега вспомнила, а она вдруг и говорит: «Олег давно к такой судьбе шел».
– Так прямо и сказала?
– Да, так и сказала. Я очень удивилась.
– А почему она считает, что для Олега эта смерть была предопределена, Елена не объяснила?
– Как-то неудобно мне было расспрашивать Леночку об этом. Подумала, горе у человека – молодого мужа потеряла, а тут я к ней со своими расспросами лезу.
– Что заставило вас почувствовать неуместность дальнейшего разговора? Лена что-то такое сказала?
Роза Карловна суетливо одернула платье и поправила прическу, воткнув шпильки поглубже в пучок волос на макушке. Опасливо покосившись на Есию, понизила голос:
– Ладно, раз уж проболталась, расскажу до конца. Как только Лена сказала, что Олег сам к такой судьбе шел, я сразу ей вопрос задала: «Почему»? А она вдруг мне и говорит: «Смотрите, какую капусточку я купила. Сейчас борща наварю да мужиков своих накормлю». Я не поняла, переспрашиваю: «Каких мужиков?» А она мне: «Сейчас Олежка с работы идти будет, Дениску из детского садика заберет. Мы сядем за обеденный стол все вместе и будем телевизор смотреть». Ну точно, думаю, умом слегка тронулась молодайка. А вроде бы как перед этим разумно рассуждала.
– Вот так и сказала: «Олег с работы придет»?
– Ага, именно. Я дальше своими разговорами ее терзать не стала. Сказала, чтоб обращалась к нам с Ефимычем – это мой муж – в любое время суток. А что?! Мы с Семеном Ефимовичем всегда соседям готовы помочь. Но она нет чтоб поблагодарить, так рассеянно глянула на меня и к себе в квартиру пошла. Чудная стала. Да вы стучите громче, стучите! Дома она, точно.
Не дожидаясь, когда Есия подойдет, Лидия Яковлевна сама дробно застучала сухоньким кулачком в дверь.
– Лена! Открывай! Ле-на-а! Она такая растяпа, – повернувшись, пожаловалась Роза Карловна Есии. – Сколько раз дверь открытой оставляла – это ужас просто. Иногда приду домой, а у нее ключи в замке торчат. Приходится звонить, напоминать, чтобы ключи вытащила да дверь заперла.
– Да что вы так переживаете, Роза Карловна? У вас же в общем коридоре замок есть. Видимо, Елена вам полностью доверяет, если не торопится закрываться.
– Ах, – всплеснула руками женщина, – да разве ж это замок? Его же ногтем мизинца открыть можно! Заходи и бери чего хочешь. А Лена – она безалаберная такая, просто ужас. Вечно обе двери открытыми оставит и сидит. Один раз так и вовсе всю неделю жила без ключей.
– Это как?
– А очень просто. Потеряла всю связку, и все ей недосуг было новые сделать. Выскочит, двери просто прикроет и пошла по магазинам шляться. Конечно, я, когда видела такое, прикрывала всегда. Так она вернется и тарабанит в дверь. Злится на меня. Никакой благодарности! Вот что за человек такой, прости господи. А если бы я не замечала открытой двери да не закрывала за ней каждый раз?! Ограбили бы ее, и все дела. Один раз так накипело у меня, что не выдержала, высказалась. Так Лена обиделась и две недели не здоровалась со мной. Но я же добрая, не могу мимо открытой двери пройти. А чтоб самой первой не начинать разговаривать с ней, я кулаком ей в дверь стукну со всей силы да и иду к себе. А она потом выходит и закрывает. Вот так стучала, – и Роза Карловна продемонстрировала свой коронный удар кулачком, дверь этом глухо щелкнула и открылась.
– Ой, – растерянно оглянулась Роза Карловна на Есию. – А у Лены и сейчас не заперто…
Быстро отодвинув пожилую женщину в сторону так, чтобы ее не было видно в дверном проеме, Есия плотно прижалась к стене и крикнула:
– Крайнева, вы дома? С вами все в порядке? Кто-нибудь здесь есть?
– Как вы лихо, прям как в кино, – уважительно прошептала Роза Карловна, когда Есия, переведя дух, «отклеилась» от стены.
– Ну что вы, элементарные меры безопасности. Пойдемте в квартиру.
Как только они переступили порог, Роза Карловна уверенно посеменила вперед. Судя по всему, здесь она находилась не первый раз и отлично ориентировалась в квартире Крайневых.
– Лена, ты где? – позвала Роза Карловна. Она поспешила к ванной комнате. Заглянув туда, коротко вскрикнула и схватилась рукой за сердце.
Есия подбежала ближе. На светло-сизом кафеле лежала девушка. Слипшиеся от крови волосы закрывали лицо, рядом валялась опрокинутая корзина с вывалившимся из нее бельем. Ноги девушки были поджаты, а руки безвольно вытянуты вдоль тела. Складывалось впечатление, будто перед тем как ей нанесли удар, она присела, чтобы загрузить белье в стиральную машину.
– Леночка, что же это такое, – всхлипывая, запричитала Роза Карловна. – Вот напасть же какая на семью. Говорила я ей, надо священника позвать, квартиру освятить. Нельзя в нечистой квартире жить!
– Почему вы так говорили Елене? – спросила Есия, присев у тела девушки и убирая волосы с ее лица.
Губы жертвы посинели, лицо было белым как стена.
– Потому что какая-то чертовщина здесь еще при жизни Тамары Макаровны началась. – Нашарив на полке в ванной валерьяновые капли, Роза Карловна трясущимися руками отсчитывала их в стопку. – То кто-то будто бы ходит, половицами скрипит, то посуда ни с того ни с сего на кухне гремит, то ночью что привидится…
Есия тем временем осматривала рану на голове девушки. Довольно обширная и глубокая, она имела неровные края с поперечными белесоватыми тканевыми перемычками. Похоже, девушку ударили чем-то тяжелым, к примеру, бронзовой статуэткой. Есия осмотрелась по сторонам в поисках подходящей вещи. Но ни в ванной, ни в прихожей ничего подобного не заметила. Только подставка для зонтиков, ключница да пара прикрученных к стенам шкафчиков для обуви. Опять повернувшись к девушке, Есия провела по ее шее, нащупывая сонную артерию, и оглянулась на Розу Карловну:
– Она жива. Поищите бинты и вату, мне нужно остановить кровь.
– Слава богу, Леночка не погибла, – обрадовалась соседка. – Я бегу уже, бегу.
Она моментально испарилась, но через сорок секунд уже стояла рядом: в руках автомобильная аптечка, в которой оказались вата, стерильный бинт, перекись водорода и йод. Роза Карловна опустилась на колени возле тела и стала неуклюже помогать обрабатывать рану.
– Я уже дальше сама, а вы вызывайте поскорее «скорую помощь», – попросила Есия.
Роза Карловна от волнения растерялась. Она вдруг поняла, что не помнит, где у соседей стоит телефон, и нервно заметалась по комнатам. Наткнулась на него в спальне, схватила трубку и бросилась к Есии.
– Что там «скорая»? – не поднимая головы, спросила Есия. – Вы дозвонились, Роза Карловна?
– Сначала занято было, а теперь никто не поднимает. Я все время номер набираю.
– Дайте мне. – Есия нетерпеливо выдернула телефон из рук Розы Карловны и набрала номер полиции.
– Говорит капитан юстиции Гостищева из следственного управления. Примите вызов. Женщина, тридцать лет, находится в своей квартире без сознания. На голове глубокая рана. Срочно выезжайте. Да, и вызовите «скорую помощь» поскорее, пожалуйста. У меня не получилось дозвониться.
– Скоро приедут? – виновато спросила Роза Карловна, переминаясь с ноги на ногу.
– Будем надеяться. Так что с квартирой Крайневых не так? Расскажите.
– Ах да. Знаете, Есия Павловна, старые люди такое чертовщиной называли. Вечно у них в ванной то стук частый слышался, то свист, то шаги чьи-то… Зайдет туда Тамара Макаровна – а там никого. Бесовщина, в общем, какая-то у нее в квартире творилась. Разве это нормально так жить? Какой человек выдержит?! Вот Тамара Макаровна и умерла. Легла в ванную и утонула. Ну вот скажите мне, какой нормальный человек ляжет в ванную уставшим? Я понимаю еще, когда работают от зари до зари. Так напашешься, что сил нет до постели доползти. Но Тамарочка была пенсионеркой. С чего ей дотягивать принятие ванны до того момента, когда валишься с ног?
Есия пожала плечами:
– Всякое бывает. Может, заснуть не могла, решила в ванной расслабиться. А может, сердечная недостаточность или еще что. Вскрытие делали? Какая официальная причина смерти?
– Утопление, – буркнула Роза Карловна и перекрестилась. – Тамара Макаровна взрослая женщина, разве она не понимала, что так делать нельзя?!
Глава 4
Герман
Беспокойно оглядевшись по сторонам, Герман хотел выбраться из узкого пространства, в котором оказался. Он попытался повернуться и встать, но тут же был остановлен грозным окриком:
– Не надо!
Герман с детства послушанием не отличался, а сейчас моментально подчинился. Смиренно сложил руки и замер, будто мертвый. Голос же, словно обрадовавшись покорности, сразу же монотонно забубнил. Да все о душе, о любви, о смерти. Тихий, размеренный, он укачивал как на волнах.
«Или в колыбели», – подумал Герман и сонно заулыбался. И тут же пригрезился ему дом его детства и мать, склонившаяся над колыбелью. Тонкая, изящная, словно сотканная из света и пены кружев, она глядела на него и улыбалась. Его ангел-хранитель, ушедший на небеса так рано. Но сейчас – он чувствовал это! – она была снова с ним. Провела рукой по его волосам и поцеловала теплыми губами в лоб.
– Мама, – прошептал Герман.
Он протянул руки, чтобы обнять ее, прижаться к родному плечу, но она вдруг растаяла. И остался лишь запах ванили, хвои да морозной утренней свежести.
– …всякий, делающий грех, есть раб греха, – опять ворвалось в сознание гундосое бубненье попа.
– Не буду слушать, не хочу! – воспротивился Герман. – Пристал как банный лист, бу-бу да бу-бу. Отпустил бы уже домой к Марфе, мне ей пару вопросов задать нужно. Хочу спросить, как я все-таки сюда под эти доски попал? Ведь это она перед тем мне медовухи принесла… Наверное, налила какого-то зелья в кувшин. Не зря, ох не зря про Марфу говорили, что она с местной ведьмой дружбу водит. А я все не верил.
Как все это началось? Поставила Марфа кувшинчик на стол, присела на краешек стула и принялась пристально глядеть, как Герман кулебяку с грибами доедает.
Он в ответ лишь усмехнулся:
– Чего расселась, налей! – и с удовольствием увидел, как мгновенно посерело ее лицо и дрогнули в обиде губы.
Марфа махнула рукой служанке, и та бросилась выполнять приказание.
Нет, Герман не был равнодушен к жене. Совсем даже наоборот! Он любил ее. Любил так, что порой ему хотелось сжать ее в объятиях и держать. Иногда он ловил себя на мысли, что в этом есть нечто извращенное. Так от большой и нежной любви маленький мальчик крепко сжимает птичку в кулаке. А потом не понимает, отчего она испустила дух.
Герман влюбился в Марфу, как только ее увидел. Ясноглазая, светловолосая, она казалась совершенством. Идеал, богиня, нимфа! Он долго жил мечтой о недостижимом идеале, о женщине, ради которой был бы готов на все. И вот она стала его законной женой. Первые дни, даже месяцы он пребывал в полной эйфории, а потом его постигло жестокое разочарование: Марфа оказалась обычной и земной. Ей нравилось внимание других мужчин, и Герману все время казалось, что она изменяет ему. Нет, он не смог получить подтверждение изменам, но был уверен, что ему просто еще не удалось ее поймать.
Мстил он за крушение своих идеалов методично и изощренно. «Доставал» мелкими придирками и деспотичными запретами, не приходил ночевать и никогда не винился и не успокаивал, если заставал супругу в слезах.
А потом случайно в парке увидел, как поручик Сухомлинов смотрит на Марфу влюбленными глазами. Он явно что-то хотел сказать и не решался, а в его взгляде было такое обожание, что Германа охватила глухая ревность. Этим вечером он первый раз Марфу избил.
Герман и сам не понимал, что с ним происходит. Порой ему до боли в сердце хотелось обнять Марфу, приголубить. Но он вспоминал, что она ему неверна, и грубил ей. А однажды, изрядно перебрав вина, решился поведать Марфе, как любит ее. Покаяться, попросить прощения. Сказать, что ревнует, что не может без нее жить. И молить, молить о любви, которой он был лишен.
Но стоило ему только начать, как она рассмеялась. Даже не выслушала! И это убедило его в подозрениях: Марфа не любит его и ему не верна. И он избил ее второй раз.
Теперь Германа раздражало в Марфе все: и как она пишет, аккуратно выводя кругленькие, словно бусинки, буквы. И как думает, глядя в потолок и закусив кончик карандаша; и как слушает музыку, чуть-чуть склонив голову набок и мечтательно глядя вдаль; и как смеется, распахивая объятия бегущим навстречу ей близнецам.
Но эти же жесты, подмеченные им у кого-нибудь другого, вызывали мучительно-сладостную боль, напоминая о его любимой недоступной Марфе.
И вот вчера Герман нашел письмо.
«Mon cher ami, – писал незнакомец, – я уезжаю, и мне будет очень не хватать Вас…»
А дальше неизвестный объяснялся в любви. Он сумел найти именно те слова, которые когда-то хотел, но так и не смог сказать Марфе Герман. Он так писал о своем чувстве, что каждое слово, каждая буква дышали нежностью.
Нет, в письме не было ни слова об измене. Напротив, незнакомец сокрушался, что так и не смог покорить «неприступную Марфу», и теперь уносит в своем сердце ее нетронутый образ. Но Герман от ревности буквально рассвирепел.
Дальнейшее он помнил смутно. Как, каким образом в его руках оказалась плетка, он тоже не знал. Не помня себя, остервенело стегал Марфу. О, если бы только она запросила пощады, покаялась, он бы опустил плеть. Но Марфа не издавала ни звука, и это бесило его еще больше.
Как в тумане Герман видел близнецов, повисших на его руках. И прислугу, которая, ворвавшись следом, скрутила его.
На следующий день Герман весь вечер просидел в придорожном кабаке. А ночевать пошел к чернобровой хозяйской дочке. Она девка справная, на нее многие окрестные парни заглядываются, а вот к Герману прилипла – не оторвать. Да только зачем она ему? Даже душу излить да про холодность Марфы поговорить – и то не получится. Противно.
Далеко за полночь ему привиделась жена, купающаяся в ночной реке. Длинные волосы распластались по воде, белые руки отдавали синевой в лунном свете. А на берегу, глядя на нее, сидел мужчина. Герман вскочил с бьющимся сердцем, оделся и выскочил во двор. Светила полная луна, тихо трещали сверчки.
Герман пошел берегом реки. Отчасти чтобы сократить путь, а отчасти – чтобы избавиться от наваждения. Когда до тропинки, ведущей к его дому, оставалось чуть больше ста метров, Герман вдруг услышал голос. Ее, Марфы, голос. Она читала что-то нараспев, подняв руки к небу и глядя на звезды.
Герман осторожно подошел ближе и спрятался в кустах. Это действительно была Марфа, и бормотала она что-то на латыни. Герман разобрал несколько слов, но общего смысла так и не уловил.
Гнев закипел в его груди. И ведь не побоялась лихих людей, одна ночью на речку пошла. Он вспомнил сон и нервно огляделся по сторонам, выискивая спутника Марфы. Не найдя, вышел на берег и быстро разделся.
– Ну я тебя сейчас пугну. Будешь знать, как ночью одной на реку ходить.
Он быстро бросился в воду и, надавив ей сзади на плечи, начал топить.
«А ведь никто не видел, как я вдоль речки шел, – мелькнула подлая мысль. – Утопи я ее сейчас – никто не узнает. Скажут, сама потонула».
Пока Марфа барахталась, сопротивляясь, он держал ее под водой. А когда смирилась, схватил в охапку и на берег поволок.
А на следующий день та медовуха и появилась на столе.
Он сначала ничего не почувствовал. Выпил, отставил в сторону чарку и от кулебяки с грибами откусил. Вдруг перед глазами все закружилось, поплыло. Герман подумал сперва, что отчего-то слишком быстро опьянел, но внезапно комната стала будто хрустальной. Все – и стол, и стулья, и стены стали хрупкими до невозможности, надулись пузырями и затем разлетелись острыми брызгами.
Круглые осколки градом осыпались вниз и заскакали мячиками по полу. Герман закричал и схватился за глаза. Голова кружилась, хрустальной пылью забивало рот, нос, не давая дышать.
А потом все вокруг стало желтым. В детстве это казалось забавным – найдешь цветное стеклышко и смотришь через него на мир. И он весь желтый – небо, люди, облака… Но сейчас все было всерьез, и от этого становилось жутко. Герман дернул ворот, задыхаясь, и потянулся к кувшину с водой. Кувшин покатился по столу и упал на пол. Вслед за ним рухнул Герман.
«Не надо было грибочки медовухой запивать», – уже теряя сознание, услышал он чей-то голос.
Вот так все и случилось. А теперь вот очнулся Герман в чужом доме и с грубой шерстью на руках. Интересно, может быть, это ему только снится?
Герман прислушался. Голос все еще монотонно бубнил, наставляя раба Божьего на путь истинный.
– …и вернутся к нам деяния наши, и пожнем мы то, что посеем…
«Вернутся, – мысленно согласился Герман. – Марфе все ее деяния вернутся. Будет знать, как мужа не уважать».
– …и потому надлежит рабу божьему Герману исправить то, что может быть исправлено, и сделать то, что должно быть совершено…
«Зря я вчера Марфу в омуте не утопил. Не было бы сегодня со мной такой неприятности».
– …и продолжить начатое, ибо не ведаем, что творим…
«Скорей бы уже отпускал», – тоскливо подумал Герман.
– …и возвратится раб божий Герман на землю в виде духа нечистого, духа домашнего, и задача будет ему дана наладить мир и гармонию в семье. Да свершится сие во искупление! – загремел напоследок голос, и вдруг все стихло.
– Не надо!
Герман с детства послушанием не отличался, а сейчас моментально подчинился. Смиренно сложил руки и замер, будто мертвый. Голос же, словно обрадовавшись покорности, сразу же монотонно забубнил. Да все о душе, о любви, о смерти. Тихий, размеренный, он укачивал как на волнах.
«Или в колыбели», – подумал Герман и сонно заулыбался. И тут же пригрезился ему дом его детства и мать, склонившаяся над колыбелью. Тонкая, изящная, словно сотканная из света и пены кружев, она глядела на него и улыбалась. Его ангел-хранитель, ушедший на небеса так рано. Но сейчас – он чувствовал это! – она была снова с ним. Провела рукой по его волосам и поцеловала теплыми губами в лоб.
– Мама, – прошептал Герман.
Он протянул руки, чтобы обнять ее, прижаться к родному плечу, но она вдруг растаяла. И остался лишь запах ванили, хвои да морозной утренней свежести.
– …всякий, делающий грех, есть раб греха, – опять ворвалось в сознание гундосое бубненье попа.
– Не буду слушать, не хочу! – воспротивился Герман. – Пристал как банный лист, бу-бу да бу-бу. Отпустил бы уже домой к Марфе, мне ей пару вопросов задать нужно. Хочу спросить, как я все-таки сюда под эти доски попал? Ведь это она перед тем мне медовухи принесла… Наверное, налила какого-то зелья в кувшин. Не зря, ох не зря про Марфу говорили, что она с местной ведьмой дружбу водит. А я все не верил.
Как все это началось? Поставила Марфа кувшинчик на стол, присела на краешек стула и принялась пристально глядеть, как Герман кулебяку с грибами доедает.
Он в ответ лишь усмехнулся:
– Чего расселась, налей! – и с удовольствием увидел, как мгновенно посерело ее лицо и дрогнули в обиде губы.
Марфа махнула рукой служанке, и та бросилась выполнять приказание.
Нет, Герман не был равнодушен к жене. Совсем даже наоборот! Он любил ее. Любил так, что порой ему хотелось сжать ее в объятиях и держать. Иногда он ловил себя на мысли, что в этом есть нечто извращенное. Так от большой и нежной любви маленький мальчик крепко сжимает птичку в кулаке. А потом не понимает, отчего она испустила дух.
Герман влюбился в Марфу, как только ее увидел. Ясноглазая, светловолосая, она казалась совершенством. Идеал, богиня, нимфа! Он долго жил мечтой о недостижимом идеале, о женщине, ради которой был бы готов на все. И вот она стала его законной женой. Первые дни, даже месяцы он пребывал в полной эйфории, а потом его постигло жестокое разочарование: Марфа оказалась обычной и земной. Ей нравилось внимание других мужчин, и Герману все время казалось, что она изменяет ему. Нет, он не смог получить подтверждение изменам, но был уверен, что ему просто еще не удалось ее поймать.
Мстил он за крушение своих идеалов методично и изощренно. «Доставал» мелкими придирками и деспотичными запретами, не приходил ночевать и никогда не винился и не успокаивал, если заставал супругу в слезах.
А потом случайно в парке увидел, как поручик Сухомлинов смотрит на Марфу влюбленными глазами. Он явно что-то хотел сказать и не решался, а в его взгляде было такое обожание, что Германа охватила глухая ревность. Этим вечером он первый раз Марфу избил.
Герман и сам не понимал, что с ним происходит. Порой ему до боли в сердце хотелось обнять Марфу, приголубить. Но он вспоминал, что она ему неверна, и грубил ей. А однажды, изрядно перебрав вина, решился поведать Марфе, как любит ее. Покаяться, попросить прощения. Сказать, что ревнует, что не может без нее жить. И молить, молить о любви, которой он был лишен.
Но стоило ему только начать, как она рассмеялась. Даже не выслушала! И это убедило его в подозрениях: Марфа не любит его и ему не верна. И он избил ее второй раз.
Теперь Германа раздражало в Марфе все: и как она пишет, аккуратно выводя кругленькие, словно бусинки, буквы. И как думает, глядя в потолок и закусив кончик карандаша; и как слушает музыку, чуть-чуть склонив голову набок и мечтательно глядя вдаль; и как смеется, распахивая объятия бегущим навстречу ей близнецам.
Но эти же жесты, подмеченные им у кого-нибудь другого, вызывали мучительно-сладостную боль, напоминая о его любимой недоступной Марфе.
И вот вчера Герман нашел письмо.
«Mon cher ami, – писал незнакомец, – я уезжаю, и мне будет очень не хватать Вас…»
А дальше неизвестный объяснялся в любви. Он сумел найти именно те слова, которые когда-то хотел, но так и не смог сказать Марфе Герман. Он так писал о своем чувстве, что каждое слово, каждая буква дышали нежностью.
Нет, в письме не было ни слова об измене. Напротив, незнакомец сокрушался, что так и не смог покорить «неприступную Марфу», и теперь уносит в своем сердце ее нетронутый образ. Но Герман от ревности буквально рассвирепел.
Дальнейшее он помнил смутно. Как, каким образом в его руках оказалась плетка, он тоже не знал. Не помня себя, остервенело стегал Марфу. О, если бы только она запросила пощады, покаялась, он бы опустил плеть. Но Марфа не издавала ни звука, и это бесило его еще больше.
Как в тумане Герман видел близнецов, повисших на его руках. И прислугу, которая, ворвавшись следом, скрутила его.
На следующий день Герман весь вечер просидел в придорожном кабаке. А ночевать пошел к чернобровой хозяйской дочке. Она девка справная, на нее многие окрестные парни заглядываются, а вот к Герману прилипла – не оторвать. Да только зачем она ему? Даже душу излить да про холодность Марфы поговорить – и то не получится. Противно.
Далеко за полночь ему привиделась жена, купающаяся в ночной реке. Длинные волосы распластались по воде, белые руки отдавали синевой в лунном свете. А на берегу, глядя на нее, сидел мужчина. Герман вскочил с бьющимся сердцем, оделся и выскочил во двор. Светила полная луна, тихо трещали сверчки.
Герман пошел берегом реки. Отчасти чтобы сократить путь, а отчасти – чтобы избавиться от наваждения. Когда до тропинки, ведущей к его дому, оставалось чуть больше ста метров, Герман вдруг услышал голос. Ее, Марфы, голос. Она читала что-то нараспев, подняв руки к небу и глядя на звезды.
Герман осторожно подошел ближе и спрятался в кустах. Это действительно была Марфа, и бормотала она что-то на латыни. Герман разобрал несколько слов, но общего смысла так и не уловил.
Гнев закипел в его груди. И ведь не побоялась лихих людей, одна ночью на речку пошла. Он вспомнил сон и нервно огляделся по сторонам, выискивая спутника Марфы. Не найдя, вышел на берег и быстро разделся.
– Ну я тебя сейчас пугну. Будешь знать, как ночью одной на реку ходить.
Он быстро бросился в воду и, надавив ей сзади на плечи, начал топить.
«А ведь никто не видел, как я вдоль речки шел, – мелькнула подлая мысль. – Утопи я ее сейчас – никто не узнает. Скажут, сама потонула».
Пока Марфа барахталась, сопротивляясь, он держал ее под водой. А когда смирилась, схватил в охапку и на берег поволок.
А на следующий день та медовуха и появилась на столе.
Он сначала ничего не почувствовал. Выпил, отставил в сторону чарку и от кулебяки с грибами откусил. Вдруг перед глазами все закружилось, поплыло. Герман подумал сперва, что отчего-то слишком быстро опьянел, но внезапно комната стала будто хрустальной. Все – и стол, и стулья, и стены стали хрупкими до невозможности, надулись пузырями и затем разлетелись острыми брызгами.
Круглые осколки градом осыпались вниз и заскакали мячиками по полу. Герман закричал и схватился за глаза. Голова кружилась, хрустальной пылью забивало рот, нос, не давая дышать.
А потом все вокруг стало желтым. В детстве это казалось забавным – найдешь цветное стеклышко и смотришь через него на мир. И он весь желтый – небо, люди, облака… Но сейчас все было всерьез, и от этого становилось жутко. Герман дернул ворот, задыхаясь, и потянулся к кувшину с водой. Кувшин покатился по столу и упал на пол. Вслед за ним рухнул Герман.
«Не надо было грибочки медовухой запивать», – уже теряя сознание, услышал он чей-то голос.
Вот так все и случилось. А теперь вот очнулся Герман в чужом доме и с грубой шерстью на руках. Интересно, может быть, это ему только снится?
Герман прислушался. Голос все еще монотонно бубнил, наставляя раба Божьего на путь истинный.
– …и вернутся к нам деяния наши, и пожнем мы то, что посеем…
«Вернутся, – мысленно согласился Герман. – Марфе все ее деяния вернутся. Будет знать, как мужа не уважать».
– …и потому надлежит рабу божьему Герману исправить то, что может быть исправлено, и сделать то, что должно быть совершено…
«Зря я вчера Марфу в омуте не утопил. Не было бы сегодня со мной такой неприятности».
– …и продолжить начатое, ибо не ведаем, что творим…
«Скорей бы уже отпускал», – тоскливо подумал Герман.
– …и возвратится раб божий Герман на землю в виде духа нечистого, духа домашнего, и задача будет ему дана наладить мир и гармонию в семье. Да свершится сие во искупление! – загремел напоследок голос, и вдруг все стихло.