Взяв ее за руку, Эрик вывел ее обратно в холл и закрыл за собой дверь.
– Разве мне нельзя его видеть? – возмущенно спросила она.
– Минуту. – Он изучал ее и никак не мог понять, насколько она ориентируется в ситуации. – Я хочу у вас кое-что спросить. Проводилось ли когда-нибудь психиатрическое обследование или лечение Молинари? – В карте об этом не было ни малейшего упоминания, но у него было предчувствие.
– С чего бы это? – Мэри поиграла замком молнии у себя на юбке. – Он не сумасшедший. Это было конечно верно, Эрик кивнул.
– Но его физическое…
– Джино не везет. Поэтому он всегда подхватывает какую-нибудь заразу. Никакой психиатр не избавит от невезения. – Мэри неохотно добавки: -. Да, он консультировался как-то у психиатра, в прошлом году. Но это страшный секрет; если об этом пронюхают газеты…
– Назовите мне имя психиатра.
– Еще чего, – Ее черные глаза блеснула злорадным торжеством; она смотрела на него не мигая. – Я не скажу даже доктору Тигардену, а он мне симпатичен.
– Наблюдая проявления болезни Джино, я почувствовал, что…
– Психиатр, – прервала его Мэри, – умер, Его убил Джино.
Эрик уставился на нее.
– Отгадайте, почему? – она улыбнулась. В ее улыбке была шальная злоба, свойственная девочкам-подросткам; бесцельная и прелестная жестокость, которая на мгновение вернула его обратно в детство, К страданиям, которые причиняли ему такие девочки когда-то, – Из-за того, что сказал этот психиатр, Я не знаю, что это было, но, по-моему, он напал на верный след…, так же, как и вы. Ну что, вы действительно хотите быть таким умным?
– Вы напомнили мне, – сказал Эрик, – министра Френекси.
Она рванулась от него к двери.
– Я хочу войти… До свидания.
– Вы знаете, что Джино умер сегодня во время переговоров?
– Да, ему это было необходимо. Конечно не насовсем; настолько, чтобы не повредить клетки мозга. И конечно же вы и Тигарден его заморозили – об этом я тоже знаю. Почему я напоминаю вам Френекси, этого,… – Она снова подошла к нему, изучающе осматривая. – Я абсолютно на него непохожа.
Вы просто стараетесь меня обидеть из-за того, что я им сказала.
– Что, по-вашему, я хотел, чтобы вы сказали?
– О желании Джино покончить жизнь самоубийством В ее голосе не было и тени сомнения. – Об этом знают все. Поэтому его родственники и пристроили меня сюда, чтобы быть уверенными, что каждую ночь кто-то лежит с ним в постели, уютно свернувшись калачиком, и наблюдает, как он меряет шалми комнату, когда не может уснуть. И при этом я всегда могу его образумить, восстановить, знаете ли, его веру в жизнь в четыре часа утра. Это тяжело, ноя это делаю. – Она улыбнулась. – Понимаете? А у вас есть кто-нибудь, кто делает это для вас, доктор? Когда вы просыпаетесь в четыре утра? Он покачал головой.
– Плохо. Вам это необходимо. Жаль, что я не смогу сделать этого для вас, но на двоих меня не хватит. Желаю удачи – может быть когда-нибудь вы найдете кого-нибудь, похожего на меня, – Она открыла дверь и скрылась из глаз. Он остался стоять в коридоре с ощущением опустошенности и полного одиночества.
“Интересно, что стало с медицинской картой этого психиатра? – подумал он машинально, возвращаясь к своей работе. – Без всякого сомнения она тоже была уничтожена Джино, чтобы не попала в руки лилистарцев.
Это верно, – подумал он. – Именно в четыре утра становится особенно тяжело. Но такой, как ты, больше нет. Такие дела”.
– Доктор Свитсснт?
Он поднял взгляд. Рядом с ним стоял сотрудник Секретной службы.
– Доктор, там снаружи женщина… говорит, что она ваша жена. Она хочет, чтобы ее пропустили в здание.
– Этого не может быть, – со страхом сказал Эрик.
– Не пройдете ли вы со мной, чтобы посмотреть. Может быть она действительно ваша жена?
Машинально он двинулся за охранником.
– Скажите ей, чтобы она уходила, -“Нет, – подумал он, – это не годится. Нельзя решать проблемы так по-детски”. Я уверен, что это Кэти, – сказал он. – Но все равно проводите меня. Боже мой, какое невезение! Вы переживали когда-либо что нибудь подобное? – спросил он охранника. – Чувствовали вы себя неспособным жить с чедловеком, с которым обязаны жить?
– Ерунда, – бесстрастно ответил охранник, продолжая идти вперед.
Глава 10
– Разве мне нельзя его видеть? – возмущенно спросила она.
– Минуту. – Он изучал ее и никак не мог понять, насколько она ориентируется в ситуации. – Я хочу у вас кое-что спросить. Проводилось ли когда-нибудь психиатрическое обследование или лечение Молинари? – В карте об этом не было ни малейшего упоминания, но у него было предчувствие.
– С чего бы это? – Мэри поиграла замком молнии у себя на юбке. – Он не сумасшедший. Это было конечно верно, Эрик кивнул.
– Но его физическое…
– Джино не везет. Поэтому он всегда подхватывает какую-нибудь заразу. Никакой психиатр не избавит от невезения. – Мэри неохотно добавки: -. Да, он консультировался как-то у психиатра, в прошлом году. Но это страшный секрет; если об этом пронюхают газеты…
– Назовите мне имя психиатра.
– Еще чего, – Ее черные глаза блеснула злорадным торжеством; она смотрела на него не мигая. – Я не скажу даже доктору Тигардену, а он мне симпатичен.
– Наблюдая проявления болезни Джино, я почувствовал, что…
– Психиатр, – прервала его Мэри, – умер, Его убил Джино.
Эрик уставился на нее.
– Отгадайте, почему? – она улыбнулась. В ее улыбке была шальная злоба, свойственная девочкам-подросткам; бесцельная и прелестная жестокость, которая на мгновение вернула его обратно в детство, К страданиям, которые причиняли ему такие девочки когда-то, – Из-за того, что сказал этот психиатр, Я не знаю, что это было, но, по-моему, он напал на верный след…, так же, как и вы. Ну что, вы действительно хотите быть таким умным?
– Вы напомнили мне, – сказал Эрик, – министра Френекси.
Она рванулась от него к двери.
– Я хочу войти… До свидания.
– Вы знаете, что Джино умер сегодня во время переговоров?
– Да, ему это было необходимо. Конечно не насовсем; настолько, чтобы не повредить клетки мозга. И конечно же вы и Тигарден его заморозили – об этом я тоже знаю. Почему я напоминаю вам Френекси, этого,… – Она снова подошла к нему, изучающе осматривая. – Я абсолютно на него непохожа.
Вы просто стараетесь меня обидеть из-за того, что я им сказала.
– Что, по-вашему, я хотел, чтобы вы сказали?
– О желании Джино покончить жизнь самоубийством В ее голосе не было и тени сомнения. – Об этом знают все. Поэтому его родственники и пристроили меня сюда, чтобы быть уверенными, что каждую ночь кто-то лежит с ним в постели, уютно свернувшись калачиком, и наблюдает, как он меряет шалми комнату, когда не может уснуть. И при этом я всегда могу его образумить, восстановить, знаете ли, его веру в жизнь в четыре часа утра. Это тяжело, ноя это делаю. – Она улыбнулась. – Понимаете? А у вас есть кто-нибудь, кто делает это для вас, доктор? Когда вы просыпаетесь в четыре утра? Он покачал головой.
– Плохо. Вам это необходимо. Жаль, что я не смогу сделать этого для вас, но на двоих меня не хватит. Желаю удачи – может быть когда-нибудь вы найдете кого-нибудь, похожего на меня, – Она открыла дверь и скрылась из глаз. Он остался стоять в коридоре с ощущением опустошенности и полного одиночества.
“Интересно, что стало с медицинской картой этого психиатра? – подумал он машинально, возвращаясь к своей работе. – Без всякого сомнения она тоже была уничтожена Джино, чтобы не попала в руки лилистарцев.
Это верно, – подумал он. – Именно в четыре утра становится особенно тяжело. Но такой, как ты, больше нет. Такие дела”.
– Доктор Свитсснт?
Он поднял взгляд. Рядом с ним стоял сотрудник Секретной службы.
– Доктор, там снаружи женщина… говорит, что она ваша жена. Она хочет, чтобы ее пропустили в здание.
– Этого не может быть, – со страхом сказал Эрик.
– Не пройдете ли вы со мной, чтобы посмотреть. Может быть она действительно ваша жена?
Машинально он двинулся за охранником.
– Скажите ей, чтобы она уходила, -“Нет, – подумал он, – это не годится. Нельзя решать проблемы так по-детски”. Я уверен, что это Кэти, – сказал он. – Но все равно проводите меня. Боже мой, какое невезение! Вы переживали когда-либо что нибудь подобное? – спросил он охранника. – Чувствовали вы себя неспособным жить с чедловеком, с которым обязаны жить?
– Ерунда, – бесстрастно ответил охранник, продолжая идти вперед.
Глава 10
Его жена стояла в углу вестибюля, который представлял собой место свиданий посторонних с сотрудниками Белого дома, и читала газету “Нью-Йорк тайме”. На ней было темное пальто и громадное количество косметики. Несмотря на это, лицо ее казалось бледным, а в глубине больших глаз затаилась боль.
Когда он вошел, Кэти подняла голову и сказала:
– Я как раз читаю про тебя, пишут, что ты оперировал Молинари и спас ему жизнь. Поздравляю. – Она улыбнулась ему, но улыбка получилась жалкой, – Отведи меня куда-нибудь, где можно выпить чашечку кофе, я должна тебе многое рассказать.
– Нам с тобой не о чем говорить, – он, безуспешно старался придать голосу уверенность.
– Я о многом передумала с тех пор, как ты уехал.
– Я тоже. И пришел к выводу, что мы поступили абсолютно правильно.
– Странно, но я пришла к совершенно противоположному.
– Я вижу. Поскольку ты здесь. Послушай, по закону я не обязан с тобой жить. Все, что от меня требуется…
– Лучше послушай, что я хочу тебе сказать, – спокойно возразила Кэти. – С твоей стороны неэтично взять и уйти, это слишком просто.
Он вздохнул. Очень удобная философия, но тем не менее он снова оказался в ловушке.
– Хорошо, – согласился он, – я не могу этого сделать так же, как не могу отрицать, что ты моя жена. Так что пойдем выпьем кофе. – Он чувствовал себя обреченным и безразличным. Возможно, так проявляется остаточная форма его стремления к самоуничтожению. Как бы то ни было, он сдался; взяв Кэти под руку, он повел ее по коридору, мимо охранников, к ближайшему кафетерию. – Ты неважно выглядишь, – сказал он. – Плохой цвет лица. И ты слишком напряжена.
– Мне было очень плохо, – призналась она, – с тех пор как ты уехал. Похоже, ты мне действительно нужен.
– Симбиоз, – сказал он. – Опасный.
– Это не так!
– Конечно так. Нет, я не хочу, чтобы все снова было, как раньше. – Он был настроен, по крайней мере в этот момент, очень решительно; он был готов покончить со всем этим раз и навсегда. Поглядев на нее, он сказал; – Кэти, ты на самом деле выглядишь очень больной.
– Это потому, что ты постоянно крутишься рядом с Молом, ты просто привык, что вокруг тебя все Но она стала даже как будто меньше ростом. Что-то исчезло, как будто она высохла. Или даже постарела, но почти незаметно.
Неужели их разлука могла так повлиять не нее? Он очень в этом сомневался. Его жена со времени их последней встречи стала выглядеть слабой и больной, и это ему не нравилось, несмотря на свою неприязнь, он не мог не испытывать озабоченности.
– Тебе следует сходить к врачу, – сказал он, – Пройти полное обследование.
– Боже, – сказала Кэти, – я в полном порядке. Я хочу сказать, что все это пройдет, если мы уладим это недоразумение и…
– Разрыв, – сказал Эрик, – это не недоразумение. Это полный отказ от старого. – Он получил две чашки, наполнил их и заплатил кассиру-роботу.
Когда они уселись за столом, Кэти закурила сигарету и сказала:
– Хорошо, предположим, я на это соглашусь, я же пропаду без тебя, тебе это безразлично?
– Нет, не безразлично, но это не значит…
– Ты позволишь мне погибнуть.
– У меня на попечении есть больной человек, забота о котором занимает все мое время и внимание. Я не могу лечить вас обоих. “Особенно, – подумал он, – если мне этого совсем не хочется.”
– Но все, что от тебя требуется, это… – она вздохнула и хмуро сделала глоток, ее рука, заметил он, дрожала, почти как при болезни Паркинсона. – Просто взять меня обратно. И со мной будет все в порядке.
– Нет, – ответил он. – Я не могу этому поверить. Ты выглядишь более боьной, чем хочешь казаться.
Должна быть какая-то другая причина. “Я не случайный человек в медицине, – подумал Эрик. – Я в силах отличить симптомы серьезного заболевания от простой подавленности”. Но поставить точный диагноз ему не удавалось. – Я думаю, ты знаешь, что тебя беспокоит, – сказал он напрямик. – Тебе следовало бы быть более искренней. Это заставляет меня быть еще более подозрительным; ты не говоришь мне всего, что следует сказать, ты показываешь, что ты не честна и не заслуживаешь доверия. Хорошенькая основа для…
– Хорошо, – она пристально на него посмотрела, – я больна, я это признаю. Но это мое личное дело, тебе не о чем беспокоиться.
– Я бы сказал, что у тебя неврологическое заболевание. Она вздрогнула, краска сбежала с ее лица.
– Кажется, – внезапно произнес он, – я сделаю сейчас нечто слишком отчаянное и неожиданное, но это сделаю и посмотрю, что из этого выйдет, Я собираюсь отдать тебя под арест.
– Но почему? – она смотрела на него в панике, не в силах выговорить больше ни слова, подняла руки, как бы защищаясь, но тут же бессильно их опустила.
Эрик поднялся с места и подошел к служащей кафетерия.
– Мисс, пригласите пожалуйста к моему столику сотрудника Секретной службы. – Он указал на свой стол.
– Хорошо, сэр, – ответила женщина сощурившись, но сохраняя спокойствие. Она повернулась к уборщику посуды, который без дальнейших разговоров бросился на кухню.
Эрик возвратился на свое место напротив Кэти. Он снова принялся за свой кофе, пытаясь сохранять спокойствие и в то же время подготовиться к предстоящей сцене.
– Я полагаю, – сказал он, – что это пойдет тебе только на пользу. Конечно, я не уверен в этом и конца, но думаю так. Ты и сама так думаешь.
Бледная и вся сжавшаяся от испуга, Кзтн умоляла:
– Я уеду, Эрик, я вернусь обратно в Сан-Диего – хорошо?
Нет, – ответил Эрик. – Ты сама виновата. После твоего приезда это стало уже моим делом. Придется отвечать за последствия. – Он чувствовал себя уверенным и спокойным; это была достаточно неприятная ситуация, но он ощущал смутную угрозу чего-то гораздо более худшего.
– Кэти хрипло проговорила:
– Хорошо, Эрик. Я скажу тебе, в чем дело. Я стала наркоманкой благодаря Джи-Джи 180. Это наркотик, о котором я тебе говорила, наркотик, который попробовали мы все, включая Марма Хастингса. Теперь ты все знаешь. Мне нечего больше добавить. И я принимала его еще один раз. Притом, чтобы стать наркоманом, достаточно одного раза. Ты сам понимаешь, все-таки ты врач.
– Кто еще об этом знает?
– Джонас Акерман.
– Ты получила его через корпорацию ТМК? Через дочернюю?
– Д-да. – Она избегала смотреть ему в глаза. Помедлив, она добавила: – Поэтому Джонас и знает; ведь это он достал его для меня – только никому этого не говори, прошу тебя.
– Не скажу. – Способность соображать наконец вернулась к нему. “Не тот ли это наркотик, о котором вскользь упоминал Дон Фестенбург?” Название Джи-Дки 180 всколыхнуло дремлющие в глубине памяти воспоминания. Он изо всех сил пытался вспомнить, – Ты сделала громадную ошибку, – произнес он, – если судить о том” что я могу вспомнить из разговоров об этом фродадрине, как его еще называют. Да, продукция Хазельтина. У стола появился сотрудник Секретной службы.
– Я слушаю вас, доктор?
– Я просто хотел сообщить вам, что эта женщина действительно моя жена. Я хотел бы, чтобы ей разрешили остаться со мной.
– Хороню, доктор, мы проделаем необходимые формальности, уверен, что все будет в порядке. – Агент Секретной службы кивнул и удалился.
– Спасибо, – после паузы произнесла Кэти.
– Пристрастие к такому токсичному наркотику – очень серьезная болезнь, – сказал Эрик, – В наше время даже более опасная, чем рак или обширный инфаркт. Очевидно, скрыть это не удастся. Скорее всего, тебе придется лечь в клинику, ты, вероятно, догадываешься об этом. Я свяжусь с Хазельтином, разузнаю все, что им известно…, но ты должна понимать, это может оказаться безнадежным.
– Да, – она судорожно кивнула.
– И все-таки ты хорошо держишься. – Эрик взял ее за руку; она была сухой и холодной. Безжизненной. Он отпустил ее. – Меня всегда восхищало в тебе одно свойство – ты не труслива. Конечно, с другой стороны, это основное, что довело тебя до такого состояния, у тебя оказалось достаточно смелости, что-бы попробовать новое средство. Что ж, теперь мы снова вместе, “Быстро же приклеила нас друг к другу эта, скорее всего, смертельная привычка к наркотику, – подумал он с мрачным отчаянием. – Хороша причина для восстановления брака”.
– Ты тоже молодчина, – сказала Кэти.
– У тебя-есть еще наркотик? Она заколебалась:
– Н-нет.
– Ты лжешь.
– Я его не отдам. Пусть даже мне придется снова уехать и остаться одной, – Ее страх мгновенно заставил ее перейти в глухую защиту: – Ты же должен понимать, что я неспособна отказаться от этого наркотика – это и значит быть наркоманом! Я не хочу его принимать снова, я просто должна это делать. – Ее передернуло, – Он заставляет меня желать смерти. Как я дошла до такого?
– На что это похоже? Насколько я понимаю, это как-то связано со временем.
– Да, ты как бы теряешь привязку ко времени и свободно скользишь туда и обратно. Что бы я хотела, так это оказаться на службе у кого-нибудь, кто может использовать эту мою способность. Может бить, я могла бы быть полезной Молинари? Эрик, может быть, я смогла бы вытащить нас из этой войны; предупредить Молинари перед тем, как он подпишет Договор о Мире. – В ее глазах блеснула надежда, – Разве не стоит попробовать?
– Возможно и так. – Он вспомнил замечание, сделанное в этой связи Фестенбургом; возможно, Молинари уже использует Джи-Джи 180. Но совершенно ясно, что Мол еще не пытался – или не смог – найти путь к преддоговорному периоду. Вероятно, наркотик воздействует на каждого человека по-разному. По крайней мере, большинство галлюкогенных наркотиков обладают такой избирательностью.
– Могу я выйти на Молинари с твоей помощью? -
спросила Кэти.
– Я… думаю, да, – Неясное предчувствие заставило его насторожиться. – Это потребует времени. Сейчас он оправляется после операции на почке, как тебе, видимо, известно.
Она с болью покачала головой.
– Боже, если бы ты знал, как ужасно я себя чувствую. Мне кажется, что я никогда уже не поправлюсь. Понимаешь, у меня чувство, что должно произойти что-то ужасное. Дай мне побольше транквилизаторов, мне, возможно, станет полегче. – Она протянула руку, опять он обратил внимание на то, как сильно она дрожит. Ему показалось даже, что дрожь еще усилилась.
– Я помещу тебя в наш изолятор, – решил он, вставая из-за стола. – На первое время. Пока я не придумаю, что делать дальше, Я предпочел бы не давать тебе пока никаких лекарств, это может активизировать действие наркотика. С этими новыми препаратами никогда…
Кэти прервала его:
– Знаешь, что я сделала, пока ты ходил за сотрудниками Секретной службы? Я бросила капсулу с Джи-Джи 180 тебе в чашку. Не смейся, я вполне серьезно. И ты ее выпил. Так что теперь мы оба наркоманы. Действие наркотика должно вот-вот начаться; тебе лучше уйти из кафетерия и добраться до дома. – Ее голос был совершенно бесцветным и безучастным – Я сделала это, потому что думала, что ты собираешься отдать меня под арест; ты сам так сказал, и я тебе поверила. Так что ты сам в этом виноват. Извини… Мне жаль, что так получилось, но теперь у тебя, по крайней мере, появились веские причины всерьез заняться моим лечением. Тебе необходимо найти выход. Я не могу позволить себе зависеть от твоей прихоти; между нами было слишком много всякого, не правда ли? Ему удалось выговорить:
– Я слышал, что наркоманы любят подлавливать новые жертвы.
– Ты прощаешь меня? – спросила Кэти и тоже встала.
– Нет, – ответил он. Он был растерян и взбешев, “Я не только не прощаю тебя, – подумал Эрик, – но я сделаю все возможное, чтобы ты не вылечилась единственно, что для меня сейчас важно, это избавиться от тебя. – Его переполняло чувство абсолютной и всепоглощающей ненависти к ней, – Да, именно это она и должна была сделать; в этом была она вся, Именно поэтому он так стремился уйти от нее”.
– Теперь нам придется выкручиваться вместе, – сказала Кэти.
Спокойно и твердо, как только возможно, он направился к выходу из кафетерия, шаг за шагом, мимо столиков и сидящих за ними людей. От нее.
…Он почти сделал это. Он почти…
Все вернулось на свои места. Но все изменилось, Стало другим.
Рядом с ним на стуле сидел Дон Фестенбург. Он произнес:
– Вам повезло. Но лучше я вам все объясню. Посмотрите сюда. На календарь. Вы перескочили почти на год вперед. – Эрик смотрел на календарь, но смысл увиденного не доходил до его сознания. Перед ним была витиеватая надпись: Сегодня 17 июня 2056 года. – Вы один из немногих счастливчиков, на которых наркотик действует таким образом. Большинство оказывается в прошлом и вязнет в попытках построения альтернативных миров, представляя себя почти Богом, пока в конце концов необратимые изменения в нервной системе не лишают их способности к разумной деятельности.
Эрик отчаянно пытался сказать что-нибудь подходящее к случаю. Но не мог ничего придумать.
– Расслабьтесь, – произнес Фестенбург, видя его тщетные усилия. – Я сам скажу все, что нужно; вы здесь еще на несколько минут, так что предоставьте это мне. Год назад, когда в кафетерии вас угостили порцией Дясв-Джи 180 мне посчастливилось присутствовать при этом событии и последующей суматохе; ваша жена впала в истерику, а вы – пропали. Она была задержана Секретной службой и во всем призналась.
– Ох, – стены комнаты пошатнулись, когда он машинально кивнул головой.
– Ну что? Вам лучше? Сейчас Кэти проходит курс лечения, но в это не стоит сейчас вдаваться.
– А что с…
– Ну да, ваша проблема. Ваша наркомания. Тогда, год назад, способа лечения не существовало. Но теперь – вы наверное рады будете это услышать – он найден. Это произошло всего пару месяцев назад, к я давно жду вашего появления. О Джи-Джи 180 мы знаем теперь так много, что я смог рассчитать время вашего появления здесь с точностью до минуты. – Фестенбург залез в карман своего пиджака и извлек из него маленькую стеклянную бутылочку. – Это антидот, производимый дочерней фирмой корпорации ТМК, Как он вам нравится? Двадцати миллиграммов этого вещества достаточно, чтобы избавить вас от наркомании даже после возвращения в то время. – Он улыбнулся, при этом его желтоватое лицо неестественно сморщилось, – Однако… Возникают некоторые проблемы.
– Эрик спросил:
– Как идут дела на войне? Фестенбург осуждающе возразил:
– Что вам до этого? Боже мой, Свитсент, вся ваша жизнь зависит от содержимого этой бутылочки-, вы просто не представляете себе, что такое этот наркотик.
– Молинари еще жив? Фестенбург покачал головой.
– У него всего несколько минут, и он тратит их на то, чтобы узнать о состоянии здоровья Молинари! Послушайте. – Он наклонился к Эрику, его губы при этом вытянулись в трубку, лицо надулось от возбуждения. – Я хочу заключить с вами сделку, доктор. Я прошу в обмен на эти таблетки на удивление мало. Я прошу вас принять мое предложение; в следующий раз, когда вы примете наркотик, – селя вы не вылечитесь – вы окажетесь в будущем, которое придет через десять лет, и это будет слишком поздно, слишком далеко.
– Слишком поздно для вас, но не для меня. Лекарство еще будет существовать, – сказал Эрик.
– Вы даже не хотите спросить, что я прошу взамен?
– Нет.
– Почему?
Эрик пожал плечами.
– Я чувствую себя неуютно; на меня оказывают давление, и мне это не нравится; я попытаюсь без вас воспользоваться возможностями, которые предоставляет мне этот наркотик. – Для него было достаточно знать, что лекарство все-таки существует, Это знание рассеяло его тревогу и дало свободу действовать так, как ему хочется. – Очевидно, самое лучшее – это использовать наркотик настолько часто, как это физиологически возможно, два или три раза, каждый раз проникая все дальше и дальше в будущее, а когда его разрушительное воздействие станет слишком велико…
– Даже один прием, – сквозь зубы процедил Фе-стенбург, – вызывает необратимые изменении в человеческом мозгу. Проклятый идиот, ты уже принял слишком много. Ты видел свою жену, ты хочешь стать таким же?
После долгого раздумья, Эрик ответил: – За то, что я получу взамен, да. Когда я приму наркотик второй раз, я буду знать, чем кончилась война, и если конец неблагоприятен для нас, я, вероятно, буду в состоянии посоветовать Молинари, как этого избежать. Что значит мое здоровье по сравнению с этим? – Он замолчал, для него все было кристально ясно. Обсуждать было нечего, он просто сидел и ждал, когда кончится действие наркотика. Он ждал возвращения в свое время.
Открыв стеклянный сосуд, Фестенбург высыпал белые таблетки, стряхнул их на пол и раздавил в порошок своим каблуком.
– Вам не приходило в голову, – спросил Фестенбург, – что за следующие десять лет Земля может быть настолько опустошена, что ТМК будет не в состоянии продолжать выпуск этого антидота?
Это было правдой, но как ни был он потрясен этой мыслью, ему удалось этого не показать.
– Посмотрим, – проворчал он.
– Честно говоря, я не знаю, что произойдет в будущем. Но у меня есть знание прошлого, – вашего будущего за этот прошедший год, – Он вытащил газету и развернул ее на столе перед Эриком, – Шесть месяцев спустя после случая в кафетерии. Вас это должно заинтересовать.
Эрик пробежал глазами передовицу и ее заголовок.
СВИТСЕНТ, ГЛАВНОЕ ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО В ЗАГОВОРЕ ВРАЧЕЙ
ПРОТИВ ИСПОЛНЯЮЩЕГО ОБЯЗАННОСТИ СЕКРЕТАРЯ ООН
ДОНАЛЬДА ФЕСТЕНБУРГА, ЗАДЕРЖАН СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБОЙ
Фестенбург резко выхватил газету, скомкал ее бросил позади себя.
– Я не говорю вам, что стало с Молинари – узнавайте это сами, раз вы не заинтересованы в заключении разумного соглашения.
После паузы Эрик сказал:
– У вас был целый год, чтобы изготовить фальшивый экземпляр “Тайме”, Я припоминаю, что такие штуки уже проделывались когда-то в истории, Иосиф Сталин проделал это с Лениным в его последний год жизни. Напечатал поддельный экземпляр “Правды” и показал его Ленину, который…
– Моя форма, – и бешенстве выкрикнул Фестенбург с трясущимся, красным от гнева и как бы готовым взорваться лицом. – Посмотрите на мои погоны.
– А почему, собственно, они тоже не могут быть поддельными? Я не говорю, что это так или что газета фальшивая. – В его положении он конечно не мог знать наверняка. – Я просто говорю, что это возможно и этого достаточно, чтобы воздержаться от принятия окончательного решения.
Неимоверным усилием Фестенбург немного овладел собой.
– Отлично, вы предпочитаете не рисковать. Все происшедшее слегка вас дезориентировало – я это понимаю. Но, доктор, будьте хоть на минуту реалистом; вы видели газету, вы знаете, что каким-то способом, каким – я не буду уточнять, я заменил Молинари на его посту. И еще – через шесть месяцев после того времени, в котором вы пойманы с поличным как заговорщик против меня. И…
– Исполняющего обязанности Секретаря ООН, – дополнил Эрик.
– Что? -. – уставился на него Фестенбург.
– Эта ситуация, к которой применим термин “рго tеmроrе”. Это переходная стадия. Я никогда не был – и не мог быть – пойман с поличным. Газета просто пересказывает версию обвинения; еще не было суда, не было приговора. Я вполне могу еще быть оправдан, факты могли быть подстроены, сфабрикованы вами. Вспомним Сталина в последний год его жизни, так называемый…
– Не читайте мне лекций о том, что я и без вас знаю, Я понимаю, о чем вы говорите; я знаю, как Сталин одурачил умирающего Ленина. И я знаю о заговоре врачей, состряпанном Сталиным во время его последней болезни. Хорошо, – голос Фестенбурга был ровен, – я признаю это. Газета, которую я вам только что показал… Она фальшивая. Эрик улыбнулся.
– И я не являюсь исполняющим обязанности Генерального секретаря ООН, – продолжал Фестенбург, – но что касается того, что произошло на самом деле, – предоставляю вам предположить самому. Узнать вы не успеете; несколько мгновений спустя вы окажетесь в своем времени, так и не узнав ничего, абсолютно ничего, о будущем мире – тогда как заключив со мной маленькую сделку, вы знали бы все. – Он сердито посмотрел на Эрика.
– Я полагаю, – сказал Эрик, – что я идиот.
– Более того – упрямый идиот. Вы могли бы вернуться обладателем просто невероятного оружия – конечно в фигуральном смысле – для спасения самого себя и своей жены, Молинари. А вместо этого вы весь год будете расплачиваться за собственную неосмотрительность… если, конечно, протянете так долго. Увидим.
Первый раз за весь разговор Эрика захлестнуло сомнение. Не совершает ли он ошибку? Он даже не выслушал, что от него хотят. Антидота больше нет, слишком поздно. Разговоры останутся только разговорами.
Встав с места, Эрик торопливо взглянул в окно на город Чиенну.
Город лежал в руинах…
Стоя у окна и не отрывая взгляда от происходящего снаружи, он ощутил, что реальность, вещественность открывшейся перед ним картины начинает ускользать, и он цеплялся за нее, пытаясь замедлить это угасание.
– Желаю удачи, доктор, – глухо сказал Фестенбург, а затем и он превратился в почти неразличимую дымку на фоне распавшихся на части остатков стола, комнаты, предметов, которые только что были абсолютно непоколебимыми.
Когда он вошел, Кэти подняла голову и сказала:
– Я как раз читаю про тебя, пишут, что ты оперировал Молинари и спас ему жизнь. Поздравляю. – Она улыбнулась ему, но улыбка получилась жалкой, – Отведи меня куда-нибудь, где можно выпить чашечку кофе, я должна тебе многое рассказать.
– Нам с тобой не о чем говорить, – он, безуспешно старался придать голосу уверенность.
– Я о многом передумала с тех пор, как ты уехал.
– Я тоже. И пришел к выводу, что мы поступили абсолютно правильно.
– Странно, но я пришла к совершенно противоположному.
– Я вижу. Поскольку ты здесь. Послушай, по закону я не обязан с тобой жить. Все, что от меня требуется…
– Лучше послушай, что я хочу тебе сказать, – спокойно возразила Кэти. – С твоей стороны неэтично взять и уйти, это слишком просто.
Он вздохнул. Очень удобная философия, но тем не менее он снова оказался в ловушке.
– Хорошо, – согласился он, – я не могу этого сделать так же, как не могу отрицать, что ты моя жена. Так что пойдем выпьем кофе. – Он чувствовал себя обреченным и безразличным. Возможно, так проявляется остаточная форма его стремления к самоуничтожению. Как бы то ни было, он сдался; взяв Кэти под руку, он повел ее по коридору, мимо охранников, к ближайшему кафетерию. – Ты неважно выглядишь, – сказал он. – Плохой цвет лица. И ты слишком напряжена.
– Мне было очень плохо, – призналась она, – с тех пор как ты уехал. Похоже, ты мне действительно нужен.
– Симбиоз, – сказал он. – Опасный.
– Это не так!
– Конечно так. Нет, я не хочу, чтобы все снова было, как раньше. – Он был настроен, по крайней мере в этот момент, очень решительно; он был готов покончить со всем этим раз и навсегда. Поглядев на нее, он сказал; – Кэти, ты на самом деле выглядишь очень больной.
– Это потому, что ты постоянно крутишься рядом с Молом, ты просто привык, что вокруг тебя все Но она стала даже как будто меньше ростом. Что-то исчезло, как будто она высохла. Или даже постарела, но почти незаметно.
Неужели их разлука могла так повлиять не нее? Он очень в этом сомневался. Его жена со времени их последней встречи стала выглядеть слабой и больной, и это ему не нравилось, несмотря на свою неприязнь, он не мог не испытывать озабоченности.
– Тебе следует сходить к врачу, – сказал он, – Пройти полное обследование.
– Боже, – сказала Кэти, – я в полном порядке. Я хочу сказать, что все это пройдет, если мы уладим это недоразумение и…
– Разрыв, – сказал Эрик, – это не недоразумение. Это полный отказ от старого. – Он получил две чашки, наполнил их и заплатил кассиру-роботу.
Когда они уселись за столом, Кэти закурила сигарету и сказала:
– Хорошо, предположим, я на это соглашусь, я же пропаду без тебя, тебе это безразлично?
– Нет, не безразлично, но это не значит…
– Ты позволишь мне погибнуть.
– У меня на попечении есть больной человек, забота о котором занимает все мое время и внимание. Я не могу лечить вас обоих. “Особенно, – подумал он, – если мне этого совсем не хочется.”
– Но все, что от тебя требуется, это… – она вздохнула и хмуро сделала глоток, ее рука, заметил он, дрожала, почти как при болезни Паркинсона. – Просто взять меня обратно. И со мной будет все в порядке.
– Нет, – ответил он. – Я не могу этому поверить. Ты выглядишь более боьной, чем хочешь казаться.
Должна быть какая-то другая причина. “Я не случайный человек в медицине, – подумал Эрик. – Я в силах отличить симптомы серьезного заболевания от простой подавленности”. Но поставить точный диагноз ему не удавалось. – Я думаю, ты знаешь, что тебя беспокоит, – сказал он напрямик. – Тебе следовало бы быть более искренней. Это заставляет меня быть еще более подозрительным; ты не говоришь мне всего, что следует сказать, ты показываешь, что ты не честна и не заслуживаешь доверия. Хорошенькая основа для…
– Хорошо, – она пристально на него посмотрела, – я больна, я это признаю. Но это мое личное дело, тебе не о чем беспокоиться.
– Я бы сказал, что у тебя неврологическое заболевание. Она вздрогнула, краска сбежала с ее лица.
– Кажется, – внезапно произнес он, – я сделаю сейчас нечто слишком отчаянное и неожиданное, но это сделаю и посмотрю, что из этого выйдет, Я собираюсь отдать тебя под арест.
– Но почему? – она смотрела на него в панике, не в силах выговорить больше ни слова, подняла руки, как бы защищаясь, но тут же бессильно их опустила.
Эрик поднялся с места и подошел к служащей кафетерия.
– Мисс, пригласите пожалуйста к моему столику сотрудника Секретной службы. – Он указал на свой стол.
– Хорошо, сэр, – ответила женщина сощурившись, но сохраняя спокойствие. Она повернулась к уборщику посуды, который без дальнейших разговоров бросился на кухню.
Эрик возвратился на свое место напротив Кэти. Он снова принялся за свой кофе, пытаясь сохранять спокойствие и в то же время подготовиться к предстоящей сцене.
– Я полагаю, – сказал он, – что это пойдет тебе только на пользу. Конечно, я не уверен в этом и конца, но думаю так. Ты и сама так думаешь.
Бледная и вся сжавшаяся от испуга, Кзтн умоляла:
– Я уеду, Эрик, я вернусь обратно в Сан-Диего – хорошо?
Нет, – ответил Эрик. – Ты сама виновата. После твоего приезда это стало уже моим делом. Придется отвечать за последствия. – Он чувствовал себя уверенным и спокойным; это была достаточно неприятная ситуация, но он ощущал смутную угрозу чего-то гораздо более худшего.
– Кэти хрипло проговорила:
– Хорошо, Эрик. Я скажу тебе, в чем дело. Я стала наркоманкой благодаря Джи-Джи 180. Это наркотик, о котором я тебе говорила, наркотик, который попробовали мы все, включая Марма Хастингса. Теперь ты все знаешь. Мне нечего больше добавить. И я принимала его еще один раз. Притом, чтобы стать наркоманом, достаточно одного раза. Ты сам понимаешь, все-таки ты врач.
– Кто еще об этом знает?
– Джонас Акерман.
– Ты получила его через корпорацию ТМК? Через дочернюю?
– Д-да. – Она избегала смотреть ему в глаза. Помедлив, она добавила: – Поэтому Джонас и знает; ведь это он достал его для меня – только никому этого не говори, прошу тебя.
– Не скажу. – Способность соображать наконец вернулась к нему. “Не тот ли это наркотик, о котором вскользь упоминал Дон Фестенбург?” Название Джи-Дки 180 всколыхнуло дремлющие в глубине памяти воспоминания. Он изо всех сил пытался вспомнить, – Ты сделала громадную ошибку, – произнес он, – если судить о том” что я могу вспомнить из разговоров об этом фродадрине, как его еще называют. Да, продукция Хазельтина. У стола появился сотрудник Секретной службы.
– Я слушаю вас, доктор?
– Я просто хотел сообщить вам, что эта женщина действительно моя жена. Я хотел бы, чтобы ей разрешили остаться со мной.
– Хороню, доктор, мы проделаем необходимые формальности, уверен, что все будет в порядке. – Агент Секретной службы кивнул и удалился.
– Спасибо, – после паузы произнесла Кэти.
– Пристрастие к такому токсичному наркотику – очень серьезная болезнь, – сказал Эрик, – В наше время даже более опасная, чем рак или обширный инфаркт. Очевидно, скрыть это не удастся. Скорее всего, тебе придется лечь в клинику, ты, вероятно, догадываешься об этом. Я свяжусь с Хазельтином, разузнаю все, что им известно…, но ты должна понимать, это может оказаться безнадежным.
– Да, – она судорожно кивнула.
– И все-таки ты хорошо держишься. – Эрик взял ее за руку; она была сухой и холодной. Безжизненной. Он отпустил ее. – Меня всегда восхищало в тебе одно свойство – ты не труслива. Конечно, с другой стороны, это основное, что довело тебя до такого состояния, у тебя оказалось достаточно смелости, что-бы попробовать новое средство. Что ж, теперь мы снова вместе, “Быстро же приклеила нас друг к другу эта, скорее всего, смертельная привычка к наркотику, – подумал он с мрачным отчаянием. – Хороша причина для восстановления брака”.
– Ты тоже молодчина, – сказала Кэти.
– У тебя-есть еще наркотик? Она заколебалась:
– Н-нет.
– Ты лжешь.
– Я его не отдам. Пусть даже мне придется снова уехать и остаться одной, – Ее страх мгновенно заставил ее перейти в глухую защиту: – Ты же должен понимать, что я неспособна отказаться от этого наркотика – это и значит быть наркоманом! Я не хочу его принимать снова, я просто должна это делать. – Ее передернуло, – Он заставляет меня желать смерти. Как я дошла до такого?
– На что это похоже? Насколько я понимаю, это как-то связано со временем.
– Да, ты как бы теряешь привязку ко времени и свободно скользишь туда и обратно. Что бы я хотела, так это оказаться на службе у кого-нибудь, кто может использовать эту мою способность. Может бить, я могла бы быть полезной Молинари? Эрик, может быть, я смогла бы вытащить нас из этой войны; предупредить Молинари перед тем, как он подпишет Договор о Мире. – В ее глазах блеснула надежда, – Разве не стоит попробовать?
– Возможно и так. – Он вспомнил замечание, сделанное в этой связи Фестенбургом; возможно, Молинари уже использует Джи-Джи 180. Но совершенно ясно, что Мол еще не пытался – или не смог – найти путь к преддоговорному периоду. Вероятно, наркотик воздействует на каждого человека по-разному. По крайней мере, большинство галлюкогенных наркотиков обладают такой избирательностью.
– Могу я выйти на Молинари с твоей помощью? -
спросила Кэти.
– Я… думаю, да, – Неясное предчувствие заставило его насторожиться. – Это потребует времени. Сейчас он оправляется после операции на почке, как тебе, видимо, известно.
Она с болью покачала головой.
– Боже, если бы ты знал, как ужасно я себя чувствую. Мне кажется, что я никогда уже не поправлюсь. Понимаешь, у меня чувство, что должно произойти что-то ужасное. Дай мне побольше транквилизаторов, мне, возможно, станет полегче. – Она протянула руку, опять он обратил внимание на то, как сильно она дрожит. Ему показалось даже, что дрожь еще усилилась.
– Я помещу тебя в наш изолятор, – решил он, вставая из-за стола. – На первое время. Пока я не придумаю, что делать дальше, Я предпочел бы не давать тебе пока никаких лекарств, это может активизировать действие наркотика. С этими новыми препаратами никогда…
Кэти прервала его:
– Знаешь, что я сделала, пока ты ходил за сотрудниками Секретной службы? Я бросила капсулу с Джи-Джи 180 тебе в чашку. Не смейся, я вполне серьезно. И ты ее выпил. Так что теперь мы оба наркоманы. Действие наркотика должно вот-вот начаться; тебе лучше уйти из кафетерия и добраться до дома. – Ее голос был совершенно бесцветным и безучастным – Я сделала это, потому что думала, что ты собираешься отдать меня под арест; ты сам так сказал, и я тебе поверила. Так что ты сам в этом виноват. Извини… Мне жаль, что так получилось, но теперь у тебя, по крайней мере, появились веские причины всерьез заняться моим лечением. Тебе необходимо найти выход. Я не могу позволить себе зависеть от твоей прихоти; между нами было слишком много всякого, не правда ли? Ему удалось выговорить:
– Я слышал, что наркоманы любят подлавливать новые жертвы.
– Ты прощаешь меня? – спросила Кэти и тоже встала.
– Нет, – ответил он. Он был растерян и взбешев, “Я не только не прощаю тебя, – подумал Эрик, – но я сделаю все возможное, чтобы ты не вылечилась единственно, что для меня сейчас важно, это избавиться от тебя. – Его переполняло чувство абсолютной и всепоглощающей ненависти к ней, – Да, именно это она и должна была сделать; в этом была она вся, Именно поэтому он так стремился уйти от нее”.
– Теперь нам придется выкручиваться вместе, – сказала Кэти.
Спокойно и твердо, как только возможно, он направился к выходу из кафетерия, шаг за шагом, мимо столиков и сидящих за ними людей. От нее.
…Он почти сделал это. Он почти…
Все вернулось на свои места. Но все изменилось, Стало другим.
Рядом с ним на стуле сидел Дон Фестенбург. Он произнес:
– Вам повезло. Но лучше я вам все объясню. Посмотрите сюда. На календарь. Вы перескочили почти на год вперед. – Эрик смотрел на календарь, но смысл увиденного не доходил до его сознания. Перед ним была витиеватая надпись: Сегодня 17 июня 2056 года. – Вы один из немногих счастливчиков, на которых наркотик действует таким образом. Большинство оказывается в прошлом и вязнет в попытках построения альтернативных миров, представляя себя почти Богом, пока в конце концов необратимые изменения в нервной системе не лишают их способности к разумной деятельности.
Эрик отчаянно пытался сказать что-нибудь подходящее к случаю. Но не мог ничего придумать.
– Расслабьтесь, – произнес Фестенбург, видя его тщетные усилия. – Я сам скажу все, что нужно; вы здесь еще на несколько минут, так что предоставьте это мне. Год назад, когда в кафетерии вас угостили порцией Дясв-Джи 180 мне посчастливилось присутствовать при этом событии и последующей суматохе; ваша жена впала в истерику, а вы – пропали. Она была задержана Секретной службой и во всем призналась.
– Ох, – стены комнаты пошатнулись, когда он машинально кивнул головой.
– Ну что? Вам лучше? Сейчас Кэти проходит курс лечения, но в это не стоит сейчас вдаваться.
– А что с…
– Ну да, ваша проблема. Ваша наркомания. Тогда, год назад, способа лечения не существовало. Но теперь – вы наверное рады будете это услышать – он найден. Это произошло всего пару месяцев назад, к я давно жду вашего появления. О Джи-Джи 180 мы знаем теперь так много, что я смог рассчитать время вашего появления здесь с точностью до минуты. – Фестенбург залез в карман своего пиджака и извлек из него маленькую стеклянную бутылочку. – Это антидот, производимый дочерней фирмой корпорации ТМК, Как он вам нравится? Двадцати миллиграммов этого вещества достаточно, чтобы избавить вас от наркомании даже после возвращения в то время. – Он улыбнулся, при этом его желтоватое лицо неестественно сморщилось, – Однако… Возникают некоторые проблемы.
– Эрик спросил:
– Как идут дела на войне? Фестенбург осуждающе возразил:
– Что вам до этого? Боже мой, Свитсент, вся ваша жизнь зависит от содержимого этой бутылочки-, вы просто не представляете себе, что такое этот наркотик.
– Молинари еще жив? Фестенбург покачал головой.
– У него всего несколько минут, и он тратит их на то, чтобы узнать о состоянии здоровья Молинари! Послушайте. – Он наклонился к Эрику, его губы при этом вытянулись в трубку, лицо надулось от возбуждения. – Я хочу заключить с вами сделку, доктор. Я прошу в обмен на эти таблетки на удивление мало. Я прошу вас принять мое предложение; в следующий раз, когда вы примете наркотик, – селя вы не вылечитесь – вы окажетесь в будущем, которое придет через десять лет, и это будет слишком поздно, слишком далеко.
– Слишком поздно для вас, но не для меня. Лекарство еще будет существовать, – сказал Эрик.
– Вы даже не хотите спросить, что я прошу взамен?
– Нет.
– Почему?
Эрик пожал плечами.
– Я чувствую себя неуютно; на меня оказывают давление, и мне это не нравится; я попытаюсь без вас воспользоваться возможностями, которые предоставляет мне этот наркотик. – Для него было достаточно знать, что лекарство все-таки существует, Это знание рассеяло его тревогу и дало свободу действовать так, как ему хочется. – Очевидно, самое лучшее – это использовать наркотик настолько часто, как это физиологически возможно, два или три раза, каждый раз проникая все дальше и дальше в будущее, а когда его разрушительное воздействие станет слишком велико…
– Даже один прием, – сквозь зубы процедил Фе-стенбург, – вызывает необратимые изменении в человеческом мозгу. Проклятый идиот, ты уже принял слишком много. Ты видел свою жену, ты хочешь стать таким же?
После долгого раздумья, Эрик ответил: – За то, что я получу взамен, да. Когда я приму наркотик второй раз, я буду знать, чем кончилась война, и если конец неблагоприятен для нас, я, вероятно, буду в состоянии посоветовать Молинари, как этого избежать. Что значит мое здоровье по сравнению с этим? – Он замолчал, для него все было кристально ясно. Обсуждать было нечего, он просто сидел и ждал, когда кончится действие наркотика. Он ждал возвращения в свое время.
Открыв стеклянный сосуд, Фестенбург высыпал белые таблетки, стряхнул их на пол и раздавил в порошок своим каблуком.
– Вам не приходило в голову, – спросил Фестенбург, – что за следующие десять лет Земля может быть настолько опустошена, что ТМК будет не в состоянии продолжать выпуск этого антидота?
Это было правдой, но как ни был он потрясен этой мыслью, ему удалось этого не показать.
– Посмотрим, – проворчал он.
– Честно говоря, я не знаю, что произойдет в будущем. Но у меня есть знание прошлого, – вашего будущего за этот прошедший год, – Он вытащил газету и развернул ее на столе перед Эриком, – Шесть месяцев спустя после случая в кафетерии. Вас это должно заинтересовать.
Эрик пробежал глазами передовицу и ее заголовок.
СВИТСЕНТ, ГЛАВНОЕ ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО В ЗАГОВОРЕ ВРАЧЕЙ
ПРОТИВ ИСПОЛНЯЮЩЕГО ОБЯЗАННОСТИ СЕКРЕТАРЯ ООН
ДОНАЛЬДА ФЕСТЕНБУРГА, ЗАДЕРЖАН СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБОЙ
Фестенбург резко выхватил газету, скомкал ее бросил позади себя.
– Я не говорю вам, что стало с Молинари – узнавайте это сами, раз вы не заинтересованы в заключении разумного соглашения.
После паузы Эрик сказал:
– У вас был целый год, чтобы изготовить фальшивый экземпляр “Тайме”, Я припоминаю, что такие штуки уже проделывались когда-то в истории, Иосиф Сталин проделал это с Лениным в его последний год жизни. Напечатал поддельный экземпляр “Правды” и показал его Ленину, который…
– Моя форма, – и бешенстве выкрикнул Фестенбург с трясущимся, красным от гнева и как бы готовым взорваться лицом. – Посмотрите на мои погоны.
– А почему, собственно, они тоже не могут быть поддельными? Я не говорю, что это так или что газета фальшивая. – В его положении он конечно не мог знать наверняка. – Я просто говорю, что это возможно и этого достаточно, чтобы воздержаться от принятия окончательного решения.
Неимоверным усилием Фестенбург немного овладел собой.
– Отлично, вы предпочитаете не рисковать. Все происшедшее слегка вас дезориентировало – я это понимаю. Но, доктор, будьте хоть на минуту реалистом; вы видели газету, вы знаете, что каким-то способом, каким – я не буду уточнять, я заменил Молинари на его посту. И еще – через шесть месяцев после того времени, в котором вы пойманы с поличным как заговорщик против меня. И…
– Исполняющего обязанности Секретаря ООН, – дополнил Эрик.
– Что? -. – уставился на него Фестенбург.
– Эта ситуация, к которой применим термин “рго tеmроrе”. Это переходная стадия. Я никогда не был – и не мог быть – пойман с поличным. Газета просто пересказывает версию обвинения; еще не было суда, не было приговора. Я вполне могу еще быть оправдан, факты могли быть подстроены, сфабрикованы вами. Вспомним Сталина в последний год его жизни, так называемый…
– Не читайте мне лекций о том, что я и без вас знаю, Я понимаю, о чем вы говорите; я знаю, как Сталин одурачил умирающего Ленина. И я знаю о заговоре врачей, состряпанном Сталиным во время его последней болезни. Хорошо, – голос Фестенбурга был ровен, – я признаю это. Газета, которую я вам только что показал… Она фальшивая. Эрик улыбнулся.
– И я не являюсь исполняющим обязанности Генерального секретаря ООН, – продолжал Фестенбург, – но что касается того, что произошло на самом деле, – предоставляю вам предположить самому. Узнать вы не успеете; несколько мгновений спустя вы окажетесь в своем времени, так и не узнав ничего, абсолютно ничего, о будущем мире – тогда как заключив со мной маленькую сделку, вы знали бы все. – Он сердито посмотрел на Эрика.
– Я полагаю, – сказал Эрик, – что я идиот.
– Более того – упрямый идиот. Вы могли бы вернуться обладателем просто невероятного оружия – конечно в фигуральном смысле – для спасения самого себя и своей жены, Молинари. А вместо этого вы весь год будете расплачиваться за собственную неосмотрительность… если, конечно, протянете так долго. Увидим.
Первый раз за весь разговор Эрика захлестнуло сомнение. Не совершает ли он ошибку? Он даже не выслушал, что от него хотят. Антидота больше нет, слишком поздно. Разговоры останутся только разговорами.
Встав с места, Эрик торопливо взглянул в окно на город Чиенну.
Город лежал в руинах…
Стоя у окна и не отрывая взгляда от происходящего снаружи, он ощутил, что реальность, вещественность открывшейся перед ним картины начинает ускользать, и он цеплялся за нее, пытаясь замедлить это угасание.
– Желаю удачи, доктор, – глухо сказал Фестенбург, а затем и он превратился в почти неразличимую дымку на фоне распавшихся на части остатков стола, комнаты, предметов, которые только что были абсолютно непоколебимыми.