И никто из нас не понимает этого. Никто не задастся вопросом о значении или причинах прошлых поступков, Будь у нас память получше, мы могли бы повернуть события в нечто новое, более соответствующее нашим желаниям. Возможно, все это просто первый звонок приближающейся во всем ее безобразии старости. И это в мои-то тридцать четыре!” Филис немного задержалась на лестнице, поджидая его. – Вы не хотите переспать со мной, доктор?
Вздрогнув от неожиданности, Эрик сжался. Вихрь самых разнообразных чувств захлестнул его. Тут было; и возбуждение, и надежда, и страх, почти ужас, и чувство вины, смешанное с симпатией, и он сказал:
– Ни у одного человека я не видел таких замечательных зубов, как у вас.
– Отвечайте прямо.
– Я… – он лихорадочно подыскивал ответ. Разве можно словами ответить на такое? Но разве вопрос не был выражен словами? И быть испепеленным Кэти, от которой ничего не утаишь? Он физически ощущал на себе пристальный взгляд огромных распахнутых глаз Филис. – Хм… – произнес он, чувствуя себя ничтожеством.
– Вам же хочется этого, – сказала Филис.
– Умм… – выдавил он, поникнув под этим непрошеным женским вторжением в самые потаенные уголки его души. Она докопалась до нее, до его души, и теперь пробует ее на вкус. Черт бы се побрал Она видит его как на ладони; она права – он хочет ее и вместе с тем он ненавидит ее. И это она знает – читает на его лице своими ненавистными невообразимо большими глазами, глазами, которые не могут принадлежать смертной женщине.
– Без этого вы погибнете, – сказала Филис. – Без настоящей, стихийной и глубокой…
– Один шанс, – хрипло проговорил он, – из миллиона, что это сойдет мне с рук. – Ему удалось усмехнуться. По правде говоря, то что мы торчим здесь на этой проклятой лестнице вдвоем, просто глупо, – Да вам-то что до этого? – Он направился вверх мимо нее, не глядя по сторонам и не останавливаясь. “Что мне терять, – спрашивал он себя. А ведь пожалуй она справилась бы с Кэти так же легко, дергая и ослабляя те же нити, которыми она управляет мной”.
.Дверь личного кабинета Вирджила была открыта настежь. Вирджил двинулся внутрь. Все гости строго по порядку последовали за ним: впереди представители родового клана, за ними высокопоставленные служащие компании.
Эрик вошел и сразу увидел гостя.
Гость, человек, ради которого они прилетели сюда. Он сидел откинувшись; одутловатое лицо, лишенное всякого выражения, отвислые фиолетовые губы, глаза, устремленные в никуда – Джино Молинари, – законно избранный верховный правитель объединенной цивилизации Земли и верховный главнокомандующий се вооруженных сил в войне против ригов.
Его ширинка была расстегнута.
Глава 3
Глава 4
Вздрогнув от неожиданности, Эрик сжался. Вихрь самых разнообразных чувств захлестнул его. Тут было; и возбуждение, и надежда, и страх, почти ужас, и чувство вины, смешанное с симпатией, и он сказал:
– Ни у одного человека я не видел таких замечательных зубов, как у вас.
– Отвечайте прямо.
– Я… – он лихорадочно подыскивал ответ. Разве можно словами ответить на такое? Но разве вопрос не был выражен словами? И быть испепеленным Кэти, от которой ничего не утаишь? Он физически ощущал на себе пристальный взгляд огромных распахнутых глаз Филис. – Хм… – произнес он, чувствуя себя ничтожеством.
– Вам же хочется этого, – сказала Филис.
– Умм… – выдавил он, поникнув под этим непрошеным женским вторжением в самые потаенные уголки его души. Она докопалась до нее, до его души, и теперь пробует ее на вкус. Черт бы се побрал Она видит его как на ладони; она права – он хочет ее и вместе с тем он ненавидит ее. И это она знает – читает на его лице своими ненавистными невообразимо большими глазами, глазами, которые не могут принадлежать смертной женщине.
– Без этого вы погибнете, – сказала Филис. – Без настоящей, стихийной и глубокой…
– Один шанс, – хрипло проговорил он, – из миллиона, что это сойдет мне с рук. – Ему удалось усмехнуться. По правде говоря, то что мы торчим здесь на этой проклятой лестнице вдвоем, просто глупо, – Да вам-то что до этого? – Он направился вверх мимо нее, не глядя по сторонам и не останавливаясь. “Что мне терять, – спрашивал он себя. А ведь пожалуй она справилась бы с Кэти так же легко, дергая и ослабляя те же нити, которыми она управляет мной”.
.Дверь личного кабинета Вирджила была открыта настежь. Вирджил двинулся внутрь. Все гости строго по порядку последовали за ним: впереди представители родового клана, за ними высокопоставленные служащие компании.
Эрик вошел и сразу увидел гостя.
Гость, человек, ради которого они прилетели сюда. Он сидел откинувшись; одутловатое лицо, лишенное всякого выражения, отвислые фиолетовые губы, глаза, устремленные в никуда – Джино Молинари, – законно избранный верховный правитель объединенной цивилизации Земли и верховный главнокомандующий се вооруженных сил в войне против ригов.
Его ширинка была расстегнута.
Глава 3
Когда подошло время обеда, Брюс Химмсль, начальник отдела контроля качества головного отделения тиуанской корпорации “Меха и красители”, прервал работу и зашаркал по улицам Тиуаны по направлению к своему излюбленному кафе, Это кафе привлекало его дешевизной и непритязательностью. Маленькое деревянное здание, зажатое со всех сторон большими магазинами и кирпичными строениями, собирало в своих стенах в основном рабочих и особый тип мужчин, которые к своим тридцати годам не выбрали еще способа зарабатывать на жизнь. Они не трогали Химмеля, и это было все, что ему требовалось, В действительности это было то единственное, чего он хотел от жизни – чтобы его оставили в покое. И жизнь вполне предоставляла ему эту возможность. Сидя в своем углу и ковыряясь в порции красного перца с ломтем бледного клейкого хлеба, Химмель заметил направляющегося к нему субъекта англо-саксонского типа с всклокоченными волосами, одетого в кожаный пиджак, джинсы, высокие ботинки и в перчатках, вынырнувшего, казалось, со всем своим одеянием из прошлого века. Это был Кристиан Плаут, водитель древнего турботакси; вот уже почти десять лет он скрывался здесь, в Нижней Калифорнии, от полиции, с которой у него были неприятности, связанные с распространением наркотиков. Он был слегка знаком Химмелю, потому что, как и тот, увлекался таоисткой философией.
– Salve, amicus, – произнес Плаут, протиснувшись к Химмелю.
– Привет, – обжигаясь горячим перцем, ответил Химмель. – Какие новости?
Колеся в своем такси по Тиуане круглые сутки, Плаут всегда был в курсе самых последних событий.! Если что-нибудь происходило, он оказывался тут как тут и никогда не упускал случая извлечь для себя какую-нибудь пользу.
– Послушай, – сказал Плаут, наклонившись поближе и сморщив свое сухое песочного цвета лицо. – Видишь это? Разжав кулак, он выкатил на стол капсулу; почти мгновенно его ладонь накрыла ее, и капсула скрылась так же внезапно, как и появилась.
– Вижу, – спокойно ответил Химмель, продолжая жевать.
Дернувшись, Плаут прошептал:
– Хе-хей, это Джи-Джи-180.
– Что это за штука? – Химмеля охватило мрачное предчувствие. Ему захотелось, чтобы Плаут отстал от него и поискал других клиентов.
– Джи-Джи 180, – Плаут наклонился вперед и, едва не касаясь лица Химмеля, зашептал: – Это немецкое название наркотика, который только начинает продаваться в Южной Америке как фродадрин. Его невозможно достать в Америке, да его и здесь, в Мексике, не достанешь. – Он усмехнулся, обнажив свои неровные гнилые зубы.
Химмель с гадливостью заметил, что даже его язык имел какой-то неестественный оттенок. Чтобы по-давить отвращение, он отвернулся.
– Мне всегда казалось, что здесь в Тиуане нет проблем с наркотиками, – сказал Химмель.
– Я тоже так думал. Именно поэтому меня и заинтересовал этот Джи-Джи I80, Я достал немного.
– Еще не пробовал?
– Попробую вечером. – сказал Плаут. – У себя дома. У меня есть пять капсул, одну могу, если хочешь, уступить тебе.
– Во сколько это обойдется? – В некотором смысле это было для нега очень кстати.
Плавно раскачиваясь, Плаут заговорил:
– Вызывает галлюцинации. И кое-что еще, Бии, Буу, пик-пик. – Его глаза затуманились и он по-грузился в себя, бессмысленно улыбаясь. Химмель терпеливо ждал. Наконец Плаут очнулся; – В за-висимости от человека. Нечто, связанное с тем, что Кэти называет “разновидности восприятия”. Уло-вил?.
– Здесь должно проявляться восприятие времени и пространства, – сказал Химмель. В свое время ему очень понравилась книга “Критика чистого разума”. Он был покорен методом изложения и самим образом мыслей автора. В его жилище до сих пор хранилась бумажная копия этой книги, вся испещренная заметками на полях.
– Точно! Он меняет твое восприятие времени,поэтому его следовало бы назвать “темподок”, верно? Плаут казался очень воодушевленным своей мыслью-
– Мне пора в ТМК, – сказал Химммель и начал подниматься.
Усаживая его обратно, Плаут сказал:
– Пятьдесят долларов. Американских.
– С-сколько?
– За каждую. Сквалыга, это же редкость, – Плаут еще раз прокатил капсулу по столу. – Жаль отдавать ее тебе, но только представь, что мы испытаем, все пятеро: мы найдем Тао. Разве обретение Тао в разгар этой дурацкой войны не стоит пятиде-сяти долларов США? Может быть тебе никогда больше не представится такой случай – мексиканская полиция готовится покончить с поставками наркотиков из Аргентины. А они свое дело знают.
– Это штука на самом деле так отличается от…
– Да, конечно! Слушай, Химмель, ты знаешь, на что я почти напоролся буквально пять минут назад? На одну из твоих тележек, Я чуть не раздавил ее. Они все время попадаются мне на дороге. Я мог бы раздавить не одну сотню. Скажу тебе еще кое-что; городские власти интересовались, не знаю ли я, кто наводнил Тиуану этими проклятыми тележками. Я, конечно, сказал им, что не знаю… но мало ли что может случиться, если мы не погрузимся сегодня все вместе в Тао.
– Хорошо, – со стоном согласился Химмель, – я куплю у тебя капсулу. – Он вытащил бумажник, ничуть не сомневаясь, что напрасно теряет деньги. Все это просто мошенничество.
Если бы он только знал, как он ошибается!
Джино Молинари, верховный правитель Земли в ее войне против ригов, был одет как обычно, в хаки, единственным украшением служил Золотой Крест первой степени, врученный ему пятнадцать лет назад Гене-ральной Ассамблеей ООН, Доктор Эрик Свитсент обратил внимание, что Молинари плохо выбрит; вся нижняя часть его лица заросла щетиной какого-то грязного оттенка, пробивавшегося, казалось, из глубины тела. Его шнурки, как и ширинка, были распущены.
Вид этого человека был просто пугающий.
Молинари даже не поднял головы, когда гости один за другим заполнили комнату и замерли в оцепенении. Его лицо оставалось безразличным и отрешенным. Он был, без сомнения, тяжело болен и изможден; широко распространенное мнение на этот счет казалось совершенно верным.
Эрик к своему удивлению обнаружил” что в жизни Молинари нисколько не отличался от того образа, к которому все привыкли, наблюдая за ним с экранов телевизоров последнее время. Он не был ни выше, ни здоровее, ни более уверенным в себе. Каким бы странным это не казалось, но этот человек при всем этом сохранял в своих руках реальную власть, не уступая ее никому – по крайней мере на Земле. Внезапно и совершенно отчетливо Эрик понял, что Молинари никогда не откажется от этой власти, несмотря на свое состояние. Это было отчетливо видно по его расслабленной позе, по желанию показаться в своем естественном, неприкрашенном виде перед людьми. Мол оставался самим собой, без всякой позы, без придания себе вида народного героя, “Есть две возможности, – размышлял Эрик, – или ему уже на все наплевать, или на карту поставлено что-то такой важности, что он просто не может позволить себе растрачивать последние силы на представление перед людьми, особенно перед людьми своей собственной планеты. Мол был выше этого. Хорошо это или плохо. Вирджил Акерман вполголоса обратился к Эрику:
– Вы доктор. Вам необходимо выяснить у него, не нуждается ли он в медицинской помощи. – Он тоже казался озабоченным.
Эрик взглянул на Вирджила и подумал: “Меня привезли сюда для этого. Все было устроено для тот, чтобы я встретился с Молинари. Все остальное, все эти люди здесь просто служат прикрытием, чтобы одурачить Лилистар. Теперь я все понял. Я понял, что они от меня хотят. Я понял, кого я должен вылечить. Вот человек, для которого предназначены мое искусство и талант. Вот мой долг, вот то, что мне необходимо сделать”.
Наклонившись, он неуверенно произнес:
– Мистер Генеральный секретарь… – его голос оборвался. Его остановило не чувство благоговения – откинувшийся назад больной человек не вызывал этого чувства, – а простое незнание, он просто не мог себе представить, что можно сказать человеку, занимающему столь высокий пост. – Я врач, – сознавая свою неловкость, наконец сказал он. – Я занимаюсь пересадкой искусственных органов. – Он сделал паузу, но ответа не последовало. – Поскольку вы находитесь здесь, в Вашингтоне.
Молинари сразу же поднял голову, глаза его прояснились. Он взглянул на Эрика Свитсента и неожиданно пророкотал своим знакомым басом:
– К черту, доктор. Со мной все в порядке. Он улыбнулся. То была короткая, но глубоко человеческая улыбка. Улыбка понимания и сочувствия Эрику и его неловкой и вымученной попытке завязать разговор, – Развлекайтесь. Живите, как все.
– Я собираюсь попробовать малинового охладителя, – сказал Эрик, овладев наконец собой; его сердце снова билось нормально.
Молинари добродушно сказал:
– Старина Вирджил здесь неплохо устроился. У меня была возможность все осмотреть. Надо бы национализировать все это; сюда вложено слишком много частного капитала, а ведь он так нужен в нашей войне, – его полушутливый тон был достаточно серьезен. Очевидно размах воссоздания этого артефакта вывел его из равновесия. Молинари, как было хорошо известно всем жителям Земли, придерживался аскетического образа жизни, однако время от времени позволял себе отступления к сибаритству. В последнее время, однако, излишества постепенно сошли на нет.
– Это доктор Эрик Свитсент, – сказал подошедший Вирджил. – Черт меня побери, если это не лучший хирург-трансплантатор на Земле. В этом вы можете легко убедиться, заглянув в его досье. Он заменил у меня двадцать пять или двадцать шесть различных органов за последние десять лет. Впрочем, я неплохо плачу за это. Он загребает каждый месяц по довольно жирному куску. Хотя и не по такому жирному, как его любящая жена. – Он ухмыльнулся Эрику; его длинное худое лицо приобрело добродушное отцовское выражение.
После паузы Эрик обратился к Молинари:
– Чего я жду, так это дня, когда я смогу заменить Вирджилу его мозги, – Раздраженный тон этого высказывания удивил его самого; видимо, упоминание о Кэти вывело его из себя. – У меня есть несколько под рукой. Один из них гусиный.
– Гусиный, – медленно повторил Молинари, – я совсем забыл в суете этих последних месяцев… просто слишком занят. Слишком много документов надо подготовить, слишком многое устроить. Это глупая война, верно, доктор? – Его большие темные глаза, где-то в глубине которых затаилась боль, уставились на Эрика, и Эрик заметил то, что никогда не замечал раньше. Он заметил силу, которая не свойственна нормальному человеку. Взгляд Мола проявлял проницательность и волю, не сравнимые ни с чьими на Земле. Главный канал, связывающий мозг с внешним миром, – зрение, был настолько развит в этом человеке, что позволял ему хранить в памяти мельчайшие события, происходящие у него на глазах. И поверх всего этого в его глазах всегда присутствовала настороженность, ожидание нависшей над всеми беды. Благодаря своему зрению он продолжал жить, Эрик осознал нечто, что никогда не приходило ему в голову за все годы этой ужасной войны: Мол должен быть их лидером всегда, на любой стадии и везде. _ Любая война, – ответил Эрик со всей осторожностью и тактом” на которые был способен, – тяжёлая вещь для всех, кто в ней участвует, господин! Секретарь, – он подумал и добавил: – Мы все поняли это, когда оказались втянутыми в нее. Это опасность, перед которой оказались народ и вся планета, которые вторглись в застарелый конфликт между двумя другими народами.
Наступило молчание. Молинари разглядывал Эрика, не произнося ни слова.
И ведь лилистарцы и мы связаны генетически, мы родственники, разве нет?
Ответом было молчание, заполнившее, казалось, всю комнату. Наконец Молинари медленно выпустил газы.
– Расскажите Эрику о ваших желудочных болях, – сказал Вирджил.
– Мой желудок… – сказал Молинари с гримасой,
– Единственное, что нужно, чтобы поднять вас на ноги… – начал Вирджил.
– Да, – прорычал Молинари, кивнув своей массивной головой, – я знаю. И вы все знаете. Именно это.
– Я уверен, что доктор Свитсент сможет помочь вам, Секретарь, я уверен в этом так же, как в налоговой системе и в профсоюзах, – продолжал Вирджил. – Мы все перейдем в соседние комнаты, так что вы сможете поговорить наедине. – С несвойственной ему осторожностью он двинулся прочь, и один за другим представители родового клана и чиновники потянулись за ним, оставив Эрика Свитсента одного с Генеральным секретарем.
После паузы Эрик сказал:
– Ну хорошо, сэр, На что вы жалуетесь, Секре-тарь? – в любом случае больной есть больной; он уселся в кресло перед Генеральным секретарем ООН и, бессознательно приняв профессиональную позу, стал ждать.
– Salve, amicus, – произнес Плаут, протиснувшись к Химмелю.
– Привет, – обжигаясь горячим перцем, ответил Химмель. – Какие новости?
Колеся в своем такси по Тиуане круглые сутки, Плаут всегда был в курсе самых последних событий.! Если что-нибудь происходило, он оказывался тут как тут и никогда не упускал случая извлечь для себя какую-нибудь пользу.
– Послушай, – сказал Плаут, наклонившись поближе и сморщив свое сухое песочного цвета лицо. – Видишь это? Разжав кулак, он выкатил на стол капсулу; почти мгновенно его ладонь накрыла ее, и капсула скрылась так же внезапно, как и появилась.
– Вижу, – спокойно ответил Химмель, продолжая жевать.
Дернувшись, Плаут прошептал:
– Хе-хей, это Джи-Джи-180.
– Что это за штука? – Химмеля охватило мрачное предчувствие. Ему захотелось, чтобы Плаут отстал от него и поискал других клиентов.
– Джи-Джи 180, – Плаут наклонился вперед и, едва не касаясь лица Химмеля, зашептал: – Это немецкое название наркотика, который только начинает продаваться в Южной Америке как фродадрин. Его невозможно достать в Америке, да его и здесь, в Мексике, не достанешь. – Он усмехнулся, обнажив свои неровные гнилые зубы.
Химмель с гадливостью заметил, что даже его язык имел какой-то неестественный оттенок. Чтобы по-давить отвращение, он отвернулся.
– Мне всегда казалось, что здесь в Тиуане нет проблем с наркотиками, – сказал Химмель.
– Я тоже так думал. Именно поэтому меня и заинтересовал этот Джи-Джи I80, Я достал немного.
– Еще не пробовал?
– Попробую вечером. – сказал Плаут. – У себя дома. У меня есть пять капсул, одну могу, если хочешь, уступить тебе.
– Во сколько это обойдется? – В некотором смысле это было для нега очень кстати.
Плавно раскачиваясь, Плаут заговорил:
– Вызывает галлюцинации. И кое-что еще, Бии, Буу, пик-пик. – Его глаза затуманились и он по-грузился в себя, бессмысленно улыбаясь. Химмель терпеливо ждал. Наконец Плаут очнулся; – В за-висимости от человека. Нечто, связанное с тем, что Кэти называет “разновидности восприятия”. Уло-вил?.
– Здесь должно проявляться восприятие времени и пространства, – сказал Химмель. В свое время ему очень понравилась книга “Критика чистого разума”. Он был покорен методом изложения и самим образом мыслей автора. В его жилище до сих пор хранилась бумажная копия этой книги, вся испещренная заметками на полях.
– Точно! Он меняет твое восприятие времени,поэтому его следовало бы назвать “темподок”, верно? Плаут казался очень воодушевленным своей мыслью-
– Мне пора в ТМК, – сказал Химммель и начал подниматься.
Усаживая его обратно, Плаут сказал:
– Пятьдесят долларов. Американских.
– С-сколько?
– За каждую. Сквалыга, это же редкость, – Плаут еще раз прокатил капсулу по столу. – Жаль отдавать ее тебе, но только представь, что мы испытаем, все пятеро: мы найдем Тао. Разве обретение Тао в разгар этой дурацкой войны не стоит пятиде-сяти долларов США? Может быть тебе никогда больше не представится такой случай – мексиканская полиция готовится покончить с поставками наркотиков из Аргентины. А они свое дело знают.
– Это штука на самом деле так отличается от…
– Да, конечно! Слушай, Химмель, ты знаешь, на что я почти напоролся буквально пять минут назад? На одну из твоих тележек, Я чуть не раздавил ее. Они все время попадаются мне на дороге. Я мог бы раздавить не одну сотню. Скажу тебе еще кое-что; городские власти интересовались, не знаю ли я, кто наводнил Тиуану этими проклятыми тележками. Я, конечно, сказал им, что не знаю… но мало ли что может случиться, если мы не погрузимся сегодня все вместе в Тао.
– Хорошо, – со стоном согласился Химмель, – я куплю у тебя капсулу. – Он вытащил бумажник, ничуть не сомневаясь, что напрасно теряет деньги. Все это просто мошенничество.
Если бы он только знал, как он ошибается!
Джино Молинари, верховный правитель Земли в ее войне против ригов, был одет как обычно, в хаки, единственным украшением служил Золотой Крест первой степени, врученный ему пятнадцать лет назад Гене-ральной Ассамблеей ООН, Доктор Эрик Свитсент обратил внимание, что Молинари плохо выбрит; вся нижняя часть его лица заросла щетиной какого-то грязного оттенка, пробивавшегося, казалось, из глубины тела. Его шнурки, как и ширинка, были распущены.
Вид этого человека был просто пугающий.
Молинари даже не поднял головы, когда гости один за другим заполнили комнату и замерли в оцепенении. Его лицо оставалось безразличным и отрешенным. Он был, без сомнения, тяжело болен и изможден; широко распространенное мнение на этот счет казалось совершенно верным.
Эрик к своему удивлению обнаружил” что в жизни Молинари нисколько не отличался от того образа, к которому все привыкли, наблюдая за ним с экранов телевизоров последнее время. Он не был ни выше, ни здоровее, ни более уверенным в себе. Каким бы странным это не казалось, но этот человек при всем этом сохранял в своих руках реальную власть, не уступая ее никому – по крайней мере на Земле. Внезапно и совершенно отчетливо Эрик понял, что Молинари никогда не откажется от этой власти, несмотря на свое состояние. Это было отчетливо видно по его расслабленной позе, по желанию показаться в своем естественном, неприкрашенном виде перед людьми. Мол оставался самим собой, без всякой позы, без придания себе вида народного героя, “Есть две возможности, – размышлял Эрик, – или ему уже на все наплевать, или на карту поставлено что-то такой важности, что он просто не может позволить себе растрачивать последние силы на представление перед людьми, особенно перед людьми своей собственной планеты. Мол был выше этого. Хорошо это или плохо. Вирджил Акерман вполголоса обратился к Эрику:
– Вы доктор. Вам необходимо выяснить у него, не нуждается ли он в медицинской помощи. – Он тоже казался озабоченным.
Эрик взглянул на Вирджила и подумал: “Меня привезли сюда для этого. Все было устроено для тот, чтобы я встретился с Молинари. Все остальное, все эти люди здесь просто служат прикрытием, чтобы одурачить Лилистар. Теперь я все понял. Я понял, что они от меня хотят. Я понял, кого я должен вылечить. Вот человек, для которого предназначены мое искусство и талант. Вот мой долг, вот то, что мне необходимо сделать”.
Наклонившись, он неуверенно произнес:
– Мистер Генеральный секретарь… – его голос оборвался. Его остановило не чувство благоговения – откинувшийся назад больной человек не вызывал этого чувства, – а простое незнание, он просто не мог себе представить, что можно сказать человеку, занимающему столь высокий пост. – Я врач, – сознавая свою неловкость, наконец сказал он. – Я занимаюсь пересадкой искусственных органов. – Он сделал паузу, но ответа не последовало. – Поскольку вы находитесь здесь, в Вашингтоне.
Молинари сразу же поднял голову, глаза его прояснились. Он взглянул на Эрика Свитсента и неожиданно пророкотал своим знакомым басом:
– К черту, доктор. Со мной все в порядке. Он улыбнулся. То была короткая, но глубоко человеческая улыбка. Улыбка понимания и сочувствия Эрику и его неловкой и вымученной попытке завязать разговор, – Развлекайтесь. Живите, как все.
– Я собираюсь попробовать малинового охладителя, – сказал Эрик, овладев наконец собой; его сердце снова билось нормально.
Молинари добродушно сказал:
– Старина Вирджил здесь неплохо устроился. У меня была возможность все осмотреть. Надо бы национализировать все это; сюда вложено слишком много частного капитала, а ведь он так нужен в нашей войне, – его полушутливый тон был достаточно серьезен. Очевидно размах воссоздания этого артефакта вывел его из равновесия. Молинари, как было хорошо известно всем жителям Земли, придерживался аскетического образа жизни, однако время от времени позволял себе отступления к сибаритству. В последнее время, однако, излишества постепенно сошли на нет.
– Это доктор Эрик Свитсент, – сказал подошедший Вирджил. – Черт меня побери, если это не лучший хирург-трансплантатор на Земле. В этом вы можете легко убедиться, заглянув в его досье. Он заменил у меня двадцать пять или двадцать шесть различных органов за последние десять лет. Впрочем, я неплохо плачу за это. Он загребает каждый месяц по довольно жирному куску. Хотя и не по такому жирному, как его любящая жена. – Он ухмыльнулся Эрику; его длинное худое лицо приобрело добродушное отцовское выражение.
После паузы Эрик обратился к Молинари:
– Чего я жду, так это дня, когда я смогу заменить Вирджилу его мозги, – Раздраженный тон этого высказывания удивил его самого; видимо, упоминание о Кэти вывело его из себя. – У меня есть несколько под рукой. Один из них гусиный.
– Гусиный, – медленно повторил Молинари, – я совсем забыл в суете этих последних месяцев… просто слишком занят. Слишком много документов надо подготовить, слишком многое устроить. Это глупая война, верно, доктор? – Его большие темные глаза, где-то в глубине которых затаилась боль, уставились на Эрика, и Эрик заметил то, что никогда не замечал раньше. Он заметил силу, которая не свойственна нормальному человеку. Взгляд Мола проявлял проницательность и волю, не сравнимые ни с чьими на Земле. Главный канал, связывающий мозг с внешним миром, – зрение, был настолько развит в этом человеке, что позволял ему хранить в памяти мельчайшие события, происходящие у него на глазах. И поверх всего этого в его глазах всегда присутствовала настороженность, ожидание нависшей над всеми беды. Благодаря своему зрению он продолжал жить, Эрик осознал нечто, что никогда не приходило ему в голову за все годы этой ужасной войны: Мол должен быть их лидером всегда, на любой стадии и везде. _ Любая война, – ответил Эрик со всей осторожностью и тактом” на которые был способен, – тяжёлая вещь для всех, кто в ней участвует, господин! Секретарь, – он подумал и добавил: – Мы все поняли это, когда оказались втянутыми в нее. Это опасность, перед которой оказались народ и вся планета, которые вторглись в застарелый конфликт между двумя другими народами.
Наступило молчание. Молинари разглядывал Эрика, не произнося ни слова.
И ведь лилистарцы и мы связаны генетически, мы родственники, разве нет?
Ответом было молчание, заполнившее, казалось, всю комнату. Наконец Молинари медленно выпустил газы.
– Расскажите Эрику о ваших желудочных болях, – сказал Вирджил.
– Мой желудок… – сказал Молинари с гримасой,
– Единственное, что нужно, чтобы поднять вас на ноги… – начал Вирджил.
– Да, – прорычал Молинари, кивнув своей массивной головой, – я знаю. И вы все знаете. Именно это.
– Я уверен, что доктор Свитсент сможет помочь вам, Секретарь, я уверен в этом так же, как в налоговой системе и в профсоюзах, – продолжал Вирджил. – Мы все перейдем в соседние комнаты, так что вы сможете поговорить наедине. – С несвойственной ему осторожностью он двинулся прочь, и один за другим представители родового клана и чиновники потянулись за ним, оставив Эрика Свитсента одного с Генеральным секретарем.
После паузы Эрик сказал:
– Ну хорошо, сэр, На что вы жалуетесь, Секре-тарь? – в любом случае больной есть больной; он уселся в кресло перед Генеральным секретарем ООН и, бессознательно приняв профессиональную позу, стал ждать.
Глава 4
Вечером, когда Брюс Химмель взбирался по расхлябанной деревянной лестнице в жилище Криса Плаута на окраине Тиуаны, женский голос произнес откуда-то из темноты:
– Привет, Брюси! Смахивает на вечеринку ТМК. Саймон Илд тоже здесь.
На пороге квартиры женщина поравнялась с ним. Это была обольстительная и острая на язык Катерина Свитсент. Он встречал ее у Плаута, и поэтому не слишком удивился, увидев ее здесь. Миссис Свитсент слегка изменила свой туалет, с тех пор как он видел ее на службе, это тоже его не удивило. На сегодняшнее таинственное мероприятие Кэти явилась обнаженной до пояса, если не считать конечно ее сосков. Они были не то что позолочены, а как бы тронуты покрытием из чего-то живого, представляющего собой одну из форм марсианской жизни. Это придавало им интригующий вид двух самостоятельно живущих организмов. Каждый сосок тревожно откликался на любое внешнее раздражение” На Химмеля это произвело ошеломляющее впечатление.
За Кэти Свитсснт поднимался Саймон Илд. При тусклом освещении его жирное прыщавое лицо имело еще более глупый вид, чем обычно. Без этого субъекта Химмель вполне мог бы обойтись. Саймон, к несчастью, слишком явственно напоминал ему его самого. Ничего более неприятного он не мог себе представить.
Четвертым из собравшихся здесь, в неотапливаемой, замусоренной, с низким потолком и неистребимым застоявшимся запахом несвежей пищи комнате, в которой обитал Крис Плаут, был человек, хорошо знакомый Химмелю по фотографиям на обложках книг. Перед ним, бледный, в очках, тщательно причесанный и одетый в дорогой костюм, стоял признанный авторитет в области Таоизма из Сан-Франциско Марм Хастингс – невысокий, но очень красивый в свои сорок лет мужчина, располагающий, благодаря своим многочисленным книгам по востоному мистицизму, весьма приличным состоянием. Почему он здесь? Очевидно, желает испытать этот новый наркотик, Хастингс пользовался репутацией человека, знакомого со всеми галлюкогенными наркотиками, которые хоть раз появлялись на рынке – легально или нелегально. Хастингс использовал их в своих религиозных исследованиях.
Насколько было известно Химмелю, Марм Хастингс никогда ранее не появлялся в жилище Криса Плаута. Это что-то значит. Стоя в углу, он наблюдал за происходящим и размышлял, Хастингс был поглощен разглядыванием библиотеки Плаута по мистицизму и наркотикам, он, казалось, совершенно не обращал внимания на остальных, Саймон Илд, как обычно, примостился на брошенной на пол подушке и закурил коричневую сигарету с марихуаной. Он с отсутствующим видом выпускал из ноздрей дым и поджидал появления Криса. Кэти Свитсент, прогнувшись назад в почти йоговской позе, сосредоточенно поглаживала тыльную сторону коленей движениями, напоминающими мушиные.
Такие чисто животные методы концентрации были неприятны Химмелю; он еще раз оглядел комнату. Безусловно, такое поведение шло вразрез с духовной атмосферой сегодняшнего вечера, но Кэти Свитсент многое прощалось.
Наконец появился Крис Плаут в красном купальном халате и босиком. Сквозь темные очки он пристально оглядел присутствующих.
– Марм, – произнес он, – Кэти, Брюс, Саймон и я, Кристиан. Все пятеро. Нам предстоит вылазка в неизведанное с помощью нового средства, только что доставленного с Тампико на борту бананового судна… Вот оно! – он вытянул открытую ладонь, на ней лежало пять капсул, – По одной для каждого из нас: Кэти, Брюсу, Саймону, Марму и мне, Кристиану. Наше первое совместное мысленное путешествие. Все ли возвратятся назад? И возвратятся ли теми же, как говорит Боттом?
Химмель подумал: “Если быть точным, то это Петер Квинсе говорит Боттому”. Вслух он сказал:
– Боттом, ты перевоплотился…
– Простите? – перебил его Крис Плаут нахмурившись.
– Я цитирую, – объяснил Химмель, – Не тяни, Крис, – раздраженно вмешалась Кэти Свитсент. – Давай сюда снадобье, и начнем, – Она выхватила одну из капсул из ладони Криса. – Я начинаю, – воскликнула она, – и без всякой воды.
Мягко и размеренно Марм Хастингс произнес:
– Интересно было бы проверить, как сказывается на конечном результате отказ от запивания? – не шевельнув при этом ни единым глазным мускулом, он ухитрился взглянуть на даму; внезапно он весь напрягся и только это движение выдало его.
“Неужели и ему невдомек, что мы собрались здесь сегодня, чтобы забыть обо всем плотском?” – подумал Химмель сердито.
– Это абсолютно все равно, – сообщила Кэти, – Все это ерунда, когда вы оказываетесь на пути к абсолютной истине. Все вокруг становится просто большим размытым пятном.
Она проглотила капсулу и поперхнулась. Химмель дотянулся и взял свою. Остальные последовали его примеру.
– Если полиция Мола нас поймает, – сказал Саймон, ни к кому не обращаясь, – мы все живо очутимся в армии, на передовой.
Или в трудовом лагере на Лилистар, – подхватил Химмель.
Все напряженно ожидали, когда наркотик начнет действовать; так бывает всегда в те несколько секунд, пока зелье впитывается организмом.
– Работая на старого доброго Френекси… Бот-том, ты перевоплотился во Френекси, – он идиотски хихикнул.
Катерина Свитсентбросила на него свирепыйвзгляд.
– Мисс, – ровным голосом обратился к ней Марм Хастингс, – где же я мог вас видеть? Вы часто бываете в Бэй-Сити? У меня студия на побережье. Бывает множество народа. Хотя вас я бы запомнил. Несомненно.
– Мой муж никогда бы этого не позволил. Я сама зарабатываю на жизнь, экономически я ни от кого не завишу и все-таки вынуждена расплачиваться скандалами и ссорами всегда, когда я пытаюсь предпринять что-нибудь оригинальное. – она добавила; – Вообще-то я занимаюсь покупкой старинных вещей, но последнее время я охладела к этому занятию. Я бы предпочла…
Марм Хастингс прервал ее, обращаясь к Крису Плауту:
– Откуда взялся этот Джи-Джи 180, Плаут? Ты вроде говорил, что из Германии. Видишь ли, я связался с немецкими фармацевтическими институтами как с государственными, так и с частными, и ни в одном из них даже не слыхали о чем-либо с таким названием. Он улыбнулся, но это была острая проницательная улыбка, улыбка, которая требовала ответа.
Крис пожал плечами.
– Не все ли равно” как я его достал? Не хочешь – не бери. – Он был спокоен; он знал, как и все здесь, что при таких обстоятельствах от него никто не мог требовать никаких гарантий.
– Значит не из Германии, – сказал с легким кивком Хастингс. – Понятно. А не мог этот Джи-Джи 180 или фродадрин, как его еще называют… Не мог он быть произведен вообще не на Земле?
После паузы Крис сказал:
– Да нет же, Хастингс, что ты! Обращаясь ко всем в комнате, Хастингс сказал своим интеллигентным серьезным голосом:
– До этого происходили случаи нелегального ввоза наркотических веществ с других планет. Как правило, совершенно безобидных. Все они добывались из марсианской флоры и еще из разновидности лишайников, растущих на Ганимеде. Вы конечно слышали об этом, по крайней мере должны были слышат, вы же не новички в этом деле. В конце концов его улыбка стала еще шире, но глаза за круглыми стеклами очков оставались холодными, – вы похоже, вполне удовлетворены происхождением этого Джи-Джи 180, за который отвалили этому челе веку по пятьдесят долларов США.
– Вполне, – сказал Саймон Илд в своей идиотской манере. – В любом случае уже слишком поздно Мы заплатили и даже уже приняли свои капсулы.)
– Верно, – рассудительно заметил Хастингс, Он уселся в одно из расшатанных кресел Плаута. – Кто-нибудь чувствует хоть что-то? Как только почувствуете, сообщите пожалуйста. – Он взглянул на Катерину Свитсент. – Мне кажется ваши соски непрерывно наблюдают за мной, или это просто игра воображения? В любом случае это выводит меня из paвновесия.
– Я чувствую, – сказал Крис Плаут сдавленн: голосом, – со мной что-то происходит, Хастингс, Он облизнул пересохшие губы. Извините меня. Я… 0ткровенно говоря, я Здесь один. Здесь нет никого, кроме меня.
Марм Хастингс посмотрел на Плаута.
Да, – сказал Плаут, я один никто из вас просто не существует. Но тогда с кем же я разговариваю? – Он напряженно всматривался прямо перед собой, но по его скользящему мимо взгляду было заметно, что он не видит ничего.
– Мои соски не смотрят ни на вас, ни на кого другого, – ответила Кэти Свитсент Хастингсу.
– Я не слышу вас, – в панике выпалил Крис, ответьте!
– Мы здесь, – сказал Саймон Илд со смешком.
– Пожалуйста, – умолял Крис, – скажите хоть что-нибудь! Вокруг только тени, они безжизненны, ничего, кроме мертвых вещей. И это же только начало. – Я боюсь, боюсь!
Марм Хастингс положил руку ему на плечо.
Рука прошла через Плаута.
– Да, пожалуй, это стоит пятидесяти долларов, – произнесла Кэти Свитсент тихим голосом без малейших признаков удивления. Она направилась к Крису.
– Не делайте этого, – вежливо сказал Хастингс.
– Я попробую, сказала она, И прошла сквозь Криса Плаута, Но она не появилась с другой стороны. Она исчезла; остался только Плаут, продолжающий оглашать комнату мольбами о помощи.
– Изоляция, – подумал Брюс Химмель, – каждый из нас отрезан от остальных. Ужасно, но все это пройдет. Или нет?
Пока он не знал. А для него лично ничего еще и не начиналось.
– Эти боли, – проскрежетал Генеральный секретарь ООН Джино Молинари, лежа на громадной красной кушетке ручной работы в гостиной Вирджила Акермана в Вашин-35, – обычно усиливаются по ночам. – Его глаза были закрыты, крупное полное лицо обьвисло, челюсти, покрытые грязно-сизой щетиной пришли в движение, и он произнес: – Меня уже обследовали; доктор Тигарден, мой лечащий врач. Они проделали бесконечное количество анализов, уделяя особое внимание поиску злокачественных новообразований в организме.
“Этот человек говорит по привычке, в несвойственной ему манере, – подумал Эрик. – Говорит то, что впечаталось в его мозг во время бесчисленных однообразных обследований у бесчисленного количесва врачей. И безрезультатных”.
– Привет, Брюси! Смахивает на вечеринку ТМК. Саймон Илд тоже здесь.
На пороге квартиры женщина поравнялась с ним. Это была обольстительная и острая на язык Катерина Свитсент. Он встречал ее у Плаута, и поэтому не слишком удивился, увидев ее здесь. Миссис Свитсент слегка изменила свой туалет, с тех пор как он видел ее на службе, это тоже его не удивило. На сегодняшнее таинственное мероприятие Кэти явилась обнаженной до пояса, если не считать конечно ее сосков. Они были не то что позолочены, а как бы тронуты покрытием из чего-то живого, представляющего собой одну из форм марсианской жизни. Это придавало им интригующий вид двух самостоятельно живущих организмов. Каждый сосок тревожно откликался на любое внешнее раздражение” На Химмеля это произвело ошеломляющее впечатление.
За Кэти Свитсснт поднимался Саймон Илд. При тусклом освещении его жирное прыщавое лицо имело еще более глупый вид, чем обычно. Без этого субъекта Химмель вполне мог бы обойтись. Саймон, к несчастью, слишком явственно напоминал ему его самого. Ничего более неприятного он не мог себе представить.
Четвертым из собравшихся здесь, в неотапливаемой, замусоренной, с низким потолком и неистребимым застоявшимся запахом несвежей пищи комнате, в которой обитал Крис Плаут, был человек, хорошо знакомый Химмелю по фотографиям на обложках книг. Перед ним, бледный, в очках, тщательно причесанный и одетый в дорогой костюм, стоял признанный авторитет в области Таоизма из Сан-Франциско Марм Хастингс – невысокий, но очень красивый в свои сорок лет мужчина, располагающий, благодаря своим многочисленным книгам по востоному мистицизму, весьма приличным состоянием. Почему он здесь? Очевидно, желает испытать этот новый наркотик, Хастингс пользовался репутацией человека, знакомого со всеми галлюкогенными наркотиками, которые хоть раз появлялись на рынке – легально или нелегально. Хастингс использовал их в своих религиозных исследованиях.
Насколько было известно Химмелю, Марм Хастингс никогда ранее не появлялся в жилище Криса Плаута. Это что-то значит. Стоя в углу, он наблюдал за происходящим и размышлял, Хастингс был поглощен разглядыванием библиотеки Плаута по мистицизму и наркотикам, он, казалось, совершенно не обращал внимания на остальных, Саймон Илд, как обычно, примостился на брошенной на пол подушке и закурил коричневую сигарету с марихуаной. Он с отсутствующим видом выпускал из ноздрей дым и поджидал появления Криса. Кэти Свитсент, прогнувшись назад в почти йоговской позе, сосредоточенно поглаживала тыльную сторону коленей движениями, напоминающими мушиные.
Такие чисто животные методы концентрации были неприятны Химмелю; он еще раз оглядел комнату. Безусловно, такое поведение шло вразрез с духовной атмосферой сегодняшнего вечера, но Кэти Свитсент многое прощалось.
Наконец появился Крис Плаут в красном купальном халате и босиком. Сквозь темные очки он пристально оглядел присутствующих.
– Марм, – произнес он, – Кэти, Брюс, Саймон и я, Кристиан. Все пятеро. Нам предстоит вылазка в неизведанное с помощью нового средства, только что доставленного с Тампико на борту бананового судна… Вот оно! – он вытянул открытую ладонь, на ней лежало пять капсул, – По одной для каждого из нас: Кэти, Брюсу, Саймону, Марму и мне, Кристиану. Наше первое совместное мысленное путешествие. Все ли возвратятся назад? И возвратятся ли теми же, как говорит Боттом?
Химмель подумал: “Если быть точным, то это Петер Квинсе говорит Боттому”. Вслух он сказал:
– Боттом, ты перевоплотился…
– Простите? – перебил его Крис Плаут нахмурившись.
– Я цитирую, – объяснил Химмель, – Не тяни, Крис, – раздраженно вмешалась Кэти Свитсент. – Давай сюда снадобье, и начнем, – Она выхватила одну из капсул из ладони Криса. – Я начинаю, – воскликнула она, – и без всякой воды.
Мягко и размеренно Марм Хастингс произнес:
– Интересно было бы проверить, как сказывается на конечном результате отказ от запивания? – не шевельнув при этом ни единым глазным мускулом, он ухитрился взглянуть на даму; внезапно он весь напрягся и только это движение выдало его.
“Неужели и ему невдомек, что мы собрались здесь сегодня, чтобы забыть обо всем плотском?” – подумал Химмель сердито.
– Это абсолютно все равно, – сообщила Кэти, – Все это ерунда, когда вы оказываетесь на пути к абсолютной истине. Все вокруг становится просто большим размытым пятном.
Она проглотила капсулу и поперхнулась. Химмель дотянулся и взял свою. Остальные последовали его примеру.
– Если полиция Мола нас поймает, – сказал Саймон, ни к кому не обращаясь, – мы все живо очутимся в армии, на передовой.
Или в трудовом лагере на Лилистар, – подхватил Химмель.
Все напряженно ожидали, когда наркотик начнет действовать; так бывает всегда в те несколько секунд, пока зелье впитывается организмом.
– Работая на старого доброго Френекси… Бот-том, ты перевоплотился во Френекси, – он идиотски хихикнул.
Катерина Свитсентбросила на него свирепыйвзгляд.
– Мисс, – ровным голосом обратился к ней Марм Хастингс, – где же я мог вас видеть? Вы часто бываете в Бэй-Сити? У меня студия на побережье. Бывает множество народа. Хотя вас я бы запомнил. Несомненно.
– Мой муж никогда бы этого не позволил. Я сама зарабатываю на жизнь, экономически я ни от кого не завишу и все-таки вынуждена расплачиваться скандалами и ссорами всегда, когда я пытаюсь предпринять что-нибудь оригинальное. – она добавила; – Вообще-то я занимаюсь покупкой старинных вещей, но последнее время я охладела к этому занятию. Я бы предпочла…
Марм Хастингс прервал ее, обращаясь к Крису Плауту:
– Откуда взялся этот Джи-Джи 180, Плаут? Ты вроде говорил, что из Германии. Видишь ли, я связался с немецкими фармацевтическими институтами как с государственными, так и с частными, и ни в одном из них даже не слыхали о чем-либо с таким названием. Он улыбнулся, но это была острая проницательная улыбка, улыбка, которая требовала ответа.
Крис пожал плечами.
– Не все ли равно” как я его достал? Не хочешь – не бери. – Он был спокоен; он знал, как и все здесь, что при таких обстоятельствах от него никто не мог требовать никаких гарантий.
– Значит не из Германии, – сказал с легким кивком Хастингс. – Понятно. А не мог этот Джи-Джи 180 или фродадрин, как его еще называют… Не мог он быть произведен вообще не на Земле?
После паузы Крис сказал:
– Да нет же, Хастингс, что ты! Обращаясь ко всем в комнате, Хастингс сказал своим интеллигентным серьезным голосом:
– До этого происходили случаи нелегального ввоза наркотических веществ с других планет. Как правило, совершенно безобидных. Все они добывались из марсианской флоры и еще из разновидности лишайников, растущих на Ганимеде. Вы конечно слышали об этом, по крайней мере должны были слышат, вы же не новички в этом деле. В конце концов его улыбка стала еще шире, но глаза за круглыми стеклами очков оставались холодными, – вы похоже, вполне удовлетворены происхождением этого Джи-Джи 180, за который отвалили этому челе веку по пятьдесят долларов США.
– Вполне, – сказал Саймон Илд в своей идиотской манере. – В любом случае уже слишком поздно Мы заплатили и даже уже приняли свои капсулы.)
– Верно, – рассудительно заметил Хастингс, Он уселся в одно из расшатанных кресел Плаута. – Кто-нибудь чувствует хоть что-то? Как только почувствуете, сообщите пожалуйста. – Он взглянул на Катерину Свитсент. – Мне кажется ваши соски непрерывно наблюдают за мной, или это просто игра воображения? В любом случае это выводит меня из paвновесия.
– Я чувствую, – сказал Крис Плаут сдавленн: голосом, – со мной что-то происходит, Хастингс, Он облизнул пересохшие губы. Извините меня. Я… 0ткровенно говоря, я Здесь один. Здесь нет никого, кроме меня.
Марм Хастингс посмотрел на Плаута.
Да, – сказал Плаут, я один никто из вас просто не существует. Но тогда с кем же я разговариваю? – Он напряженно всматривался прямо перед собой, но по его скользящему мимо взгляду было заметно, что он не видит ничего.
– Мои соски не смотрят ни на вас, ни на кого другого, – ответила Кэти Свитсент Хастингсу.
– Я не слышу вас, – в панике выпалил Крис, ответьте!
– Мы здесь, – сказал Саймон Илд со смешком.
– Пожалуйста, – умолял Крис, – скажите хоть что-нибудь! Вокруг только тени, они безжизненны, ничего, кроме мертвых вещей. И это же только начало. – Я боюсь, боюсь!
Марм Хастингс положил руку ему на плечо.
Рука прошла через Плаута.
– Да, пожалуй, это стоит пятидесяти долларов, – произнесла Кэти Свитсент тихим голосом без малейших признаков удивления. Она направилась к Крису.
– Не делайте этого, – вежливо сказал Хастингс.
– Я попробую, сказала она, И прошла сквозь Криса Плаута, Но она не появилась с другой стороны. Она исчезла; остался только Плаут, продолжающий оглашать комнату мольбами о помощи.
– Изоляция, – подумал Брюс Химмель, – каждый из нас отрезан от остальных. Ужасно, но все это пройдет. Или нет?
Пока он не знал. А для него лично ничего еще и не начиналось.
– Эти боли, – проскрежетал Генеральный секретарь ООН Джино Молинари, лежа на громадной красной кушетке ручной работы в гостиной Вирджила Акермана в Вашин-35, – обычно усиливаются по ночам. – Его глаза были закрыты, крупное полное лицо обьвисло, челюсти, покрытые грязно-сизой щетиной пришли в движение, и он произнес: – Меня уже обследовали; доктор Тигарден, мой лечащий врач. Они проделали бесконечное количество анализов, уделяя особое внимание поиску злокачественных новообразований в организме.
“Этот человек говорит по привычке, в несвойственной ему манере, – подумал Эрик. – Говорит то, что впечаталось в его мозг во время бесчисленных однообразных обследований у бесчисленного количесва врачей. И безрезультатных”.