Фрэнсис Дик. Испытай себя

   — Все было подстроено заранее. Анжела Брикел могла погибнуть, а могла и нет; что касается Гарри, то ловушка для вашего племянника готовилась очень тщательно.
   Она чуть-чуть расслабилась.
   — Боже милостивый! — ошеломленно воскликнул я.
   — Что? О чем вы сейчас подумали? — вновь насторожилась она.
   — Мне необходимо поговорить с Дуном.
   — Вы знаете, кто это сделал? — настойчиво спросила она.
   — Нет, но теперь я знаю то, что было известно ему. — Я нахмурил брови. — Всем это известно.
   — Что именно? Объясните, пожалуйста.
   В задумчивости я бросил на нее рассеянный взгляд.
   — Не думаю, что это так уж важно, — наконец изрек я.
   — Так что же это? — не унималась Эрика.
   — Дерево легче воды.
   На ее лице отразилось недоумение:
   — Да, разумеется.
   — Деревянные доски, которые провалились в воду вместе с Гарри, не всплыли, а остались на дне.
   — Почему же?
   — Необходимо выяснить. Дун сможет докопаться до причин.
   — Что это означает?
   — Примерно вот что: никто не мог быть абсолютно уверен, что Гарри напорется на какую-то железяку и моментально захлебнется. Теперь предположим, что он жив и плавает на поверхности. Ему доводилось бывать в том месте во время вечеринок Сэма, и он знает, что в доке вдоль стены тянется швартовочный причал с возвышением; он также знает, что существует дверь, и сквозь металлическую решетку видит реку. Как бы он выбрался? Она покачала головой.
   — Расскажите.
   — Дверь открывается наружу. Если вы внутри и стоите на возвышении — глубина всего шесть дюймов, а не шесть футов, как в самом доке, — а вокруг плавают три или четыре доски, то одной из них, как тараном, вполне можете вышибить замок или разломать саму дверь. Вы такая же мощная и сильная, как Гарри, плюс к тому промокли до нитки, озябли и вас душит гнев и отчаянная злость. Как долго вы будете бороться с этой дверью?
   — Думаю, что не очень долго.
   — Когда Наполеон поднялся на эллинг, то он не услышал шума борьбы Гарри за свою жизнь. Мы сидели молча. — Я вновь нахмурился. — Что же касается того, как долго враг нас поджидал, то это никому пока не известно. Он мог где-нибудь спрятаться, когда услышал звук подъезжающего автомобиля Гарри.
   — Когда вашу книгу опубликуют, вышлите мне экземпляр, — неожиданно попросила Эрика. (У меня даже рот открылся от удивления. ) — Тогда я объясню вам разницу между проницательностью и изобретательностью.
   — Вы знаете, как уколоть, — поморщился я.
   Она начала было говорить что-то еще, но мысль закончить так и не успела. Что-то случилось на танцплощадке, и наши головы одновременно повернулись в сторону танцующих — похоже было, что там уже началась драка: на фоне непрекращающейся приятной музыки что-то с ужасным треском ломалось, падало, ревело. Мы разглядели две сцепившиеся фигуры.
   Сэм... и Нолан.
   Белый смокинг Сэма и кружевные манжеты были испачканы кровью. Рубашка на Нолане была разорвана — вся волосатая грудь нараспашку. Обмениваясь мощными ударами, они кружились и маневрировали менее чем в десяти футах от стола номер шесть, и как-то так получилось, что я автоматически поднялся — желания вмешиваться у меня не было; видимо, сработал инстинкт самосохранения.
   Перкин попытался их растащить, но тут же рухнул от удара Нолана, который работал кулаками так же быстро и хорошо, как и управлял лошадьми. Хорошенько не подумав, я вышел на площадку, решив на этот раз испробовать словесный метод убеждения.
   — Вы два безмозглых дурака, — сказал я и подумал, что это далеко не самая подходящая фраза в данной ситуации.
   Нолан на долю секунды отвлекся от Сэма, мастерски съездил мне по физиономии и очень вовремя вновь переключился на своего основного противника, парировал его размахнувшуюся в броске руку и ударил Сэма в пах. Тот согнулся. Нолан занес руку, чтобы нанести удар по его незащищенной шее.
   В этот момент, больше инстинктивно, чем сознательно, я всем корпусом бросился на Нолана и оттолкнул его. Он повернул в мою сторону искаженное от бешенства лицо и быстро переключил свой гнев на меня.
   Я смутно ощущал, что танцующие уже рассеялись, как утренний туман, освободив площадку; с большей степенью уверенности я ощущал, что Нолан на голову выше меня в открытой кулачной схватке.
   Странные люди эта конноспортивная братия, мелькнула у меня мысль. Вместо того чтобы задержать и утихомирить Нолана, они окружили нас, оставив пространство наподобие ринга. Когда же смолкли последние аккорды музыки и оркестр позволил себе незапланированный антракт, раздался пьяный, с аристократическими интонациями голос Льюиса:
   — Пять к четырем. На новичка.
   Все рассмеялись. Все, кроме Нолана. Сомневаюсь, слышал ли он вообще что-нибудь. Его уже захлестнула волна ненависти, поднявшаяся из мрачных глубин его дикой натуры; в этом неудержимом потоке смешалось все: возбуждение, гнев, обвинение в убийстве, содержание под стражей... он себя уже не контролировал.
   Я повернулся к нему спиной и отошел на пару шагов. Все мои знания в области борьбы сводились исключительно к уловкам и хитростям. По лицам «зрителей» я определил, что он пошел за мной, и, когда непосредственно позади себя почувствовал движение воздуха и услышал шуршание его одежды, я резко присел на одно колено, затем, мгновенно развернувшись и распрямившись, снизу вверх изо всех сил саданул по наклонившейся ко мне груди — прямо под ребро, после чего перенес на него весь вес моего тела так, чтобы оторвать от земли и лишить опоры; прежде чем он сообразил, в чем дело, его запястье уже было перехвачено и рука зафиксирована в надежном болевом захвате; я стоял за его спиной — мой рот на уровне его уха.
   — Безмозглый кусок дерьма, — с нажимом сказал я. — Ты что, не видишь, здесь собрался весь жокей-клуб. Разве допуск к участию в скачках для тебя ничего не значит?
   Вместо ответа он ухитрился лягнуть меня по голени.
   — Раз так, то я буду скакать на всех твоих лошадях, — опрометчиво сказал я.
   Ослабив захват, я с силой толкнул его прямо туда, где стояли Сэм, Перкин и открывший рот Гарет. К счастью, на этот раз он попал в объятия дюжины рук, которые удержали его от дальнейших безумств; однако Нолан все равно не желал успокаиваться, он выкручивался и вырывался, наконец повернул ко мне свое разъяренное лицо и в бешенстве крикнул:
   — Я убью тебя.
   Не сдвинувшись с места, я выслушал эти слова и подумал о Гарри.

Глава 15

   Я принес свои извинения Тремьену.
   — Нолан всему виной, он все это начал, — сказала Мэкки.
   Она с беспокойством рассматривала кровоподтек на подбородке Перкина. Точно такой же красовался и на моей щеке.
   Перкин, злой и мрачный, уселся на свое место за столом номер шесть; толпа, видя, что представление окончено, начала расходиться, вновь заиграл оркестр.
   Нолан исчез из поля зрения. Сэм снял свой заляпанный кровью смокинг; запрокинув голову, вытер нос, облизал ссадины на костяшках пальцев и начал хохмить, давая выход скопившемуся напряжению.
   — Все, что я сделал, так это нечаянно толкнул его, — театрально размахивая руками, объявил он. — Ну а затем ляпнул, чтобы он отлип от Фионы и нашел себе шлюшку в его вкусе. Далее последовали действия с его стороны: он вцепился мне в ухо и съездил по носу так, что моей кровью смело можно было поливать огород. Естественно, мне пришлось дать сдачи.
   Трепотня Сэма привлекла внимание присутствующих, разумеется, за исключением Тремьена. Вся эта кутерьма, которой закончился такой прекрасный вечер, крайне расстроила и огорчила его; он проводил Фиону к столику и усадил ее на стул, причем в его манере я уловил ту раздражительную настойчивость, с которой уже был знаком по его поведению в конторе Ронни Керзона.
   — Но послушайте, Тремьен, со стороны Сэма это была просто шутка.
   — Прежде чем шутить, не мешает подумать, — резко отрубил Тремьен.
   Сидящий рядом с Перкином Гарет смотрел на отца с опасением, предчувствуя надвигающуюся грозу.
   — На долю Нолана выпало много испытаний.
   — Нолан очень горячий и вспыльчивый мужчина, — заявил Тремьен с нарастающим раздражением. — Если не хочешь, чтобы змея тебя укусила, не стоит дразнить ее палкой.
   — Тремьен! — воскликнула Фиона, шокированная таким резким замечанием.
   Тремьен сразу же смягчился:
   — Моя дорогая девочка, я знаю, что он твой кузен. Я знаю, " что на его долю выпало много испытаний, я знаю, что ты его — обожаешь, но ему и Сэму противопоказано находиться вместе в одном помещении. Он перевел взгляд с Фионы на меня.
   — С вами все в порядке?
   — Да.
   — Джон был великолепен! — воскликнула Мэкки. Перкин нахмурился.
   Эрика посмотрела на меня и как-то по-ведьмински ухмыльнулась:
   — У вас чрезмерная физическая подготовка для литератора.
   — Поехали домой, — оборвал все разговоры Тремьен.
   Он встал, поцеловал Фиону, взял со стола коробку с серебряным кубком и направился к выходу, явно не сомневаясь в повиновении его сыновей, невестки и будущего биографа. Мы поднялись и послушно последовали за ним. Уходил он нарочито медленно, как бы извиняясь за происшедшее и не скрывая недовольства и досады на своем лице, — прекрасный повод для недругов посмеяться и потешиться у него за спиной.
   Ничего подобного. Никто не хихикнул. Тремьен пользовался неподдельным уважением — на лицах большинства присутствующих я видел выражение искренней симпатии, а не зависти или ехидства.
   Своим успехом Тремьен, несомненно, в какой-то мере был обязан вражде между его лучшими жокеями, и сам он, может быть, того и не ведая, подливал масла в огонь этой вражды; поставив меня посередине, он вряд ли выбрал лучшее средство для пожаротушения.
   — Может быть, мне завтра утром лучше не выезжать на тренировку? — спросил я, когда мы подошли к воротам автомобильной стоянки.
   — Вы испугались? — Тремьен остановился как вкопанный.
   Я застыл рядом с ним. Остальная троица ушла вперед.
   — Нолану и Сэму это не нравится, вот и все, — ответил я.
   — Вы чертовски хорошо скачете. Я выбью для вас допуск. Нолана я укрощу угрозами. Понятно? Я кивнул. Он внимательно посмотрел на меня:
   — Так из-за этого Нолан сказал, что убьет вас? Помимо того что вы публично выставили его дураком?
   — Думаю, что так.
   — Вы хотите попробовать себя в одном или двух забегах? Если нет, то так и скажите.
   — Хочу.
   — Стало быть, завтра проезжаете Бахромчатого. А сейчас вам лучше поехать с Фионой. Доставьте ее домой в целости и сохранности. Гарри не любит, когда ее пестует Нолан, и он имеет на это право.
   — Хорошо.
   Он решительно кивнул головой и устремился к своему «вольво», я же повернул назад. Фиону я встретил в вестибюле, она о чем-то спорила с Ноланом. Увидев меня-, они с Эрикой явно вздохнули с облегчением, у Нолана же готов был начаться новый приступ ярости.
   — Я боялась, что вы уехали, — сказала Фиона.
   — Спасибо Тремьену.
   — Почему этот бачок с помоями постоянно сшивается около нас? — гневно спросил Нолан.
   Впрочем, я не заметил, чтобы он вновь собирался наброситься на меня.
   — Гарри попросил его проводить меня до дому, — спокойно объяснила Фиона. — Езжай домой, Нолан, и немного отдохни, иначе завтра утром ты будешь не в форме, а тебе выступать в Ныобери.
   В озабоченности кузины нельзя было не услышать скрытую угрозу, и это дало ему, по крайней мере, повод не потеряв лица ретироваться. Фиона с сожалением и озабоченностью смотрела ему вслед, этих ее чувств ни я, ни Эрика не разделяли.
   На утренней проездке я свалился с Дрифтера и очутился в опилках прямо посреди тренировочной дорожки. Тремьен выказал некоторую обеспокоенность при абсолютном отсутствии сочувствия, причем его обеспокоенность касалась в основном лошади. Он послал конюха, чтобы тот попытался поймать Дрифтера, и с отвращением наблюдал, как я ковыляю к нему, потирая ушибленное, бедро.
   — Сосредоточьтесь, — сказал он. — О чем, черт возьми, вы думаете?
   — Его все время заносит в сторону.
   — Вы сами не смогли удержать его на прямой. Не нужно оправданий, вы были рассеянны.
   Конюх изловил Дрифтера и подвел его к нам.
   — Садитесь, — раздраженно буркнул Тремьен.
   Я вновь вскочил в седло. Тремьен прав относительно моей рассеянности, внутренне я был с ним согласен: причиной моей несобранности был короткий и плохой сон.
   Прошлой ночью, когда я вернулся после общения с Гарри, все уже давно спали. Ночь была прекрасна, и я не торопился домой. Я шел из деревни, а надо мной простиралось великолепное звездное небо, предутренний морозный воздух наполнял мои легкие; однако даже вся эта прелесть не могла выгнать из моей головы мысли о совершенных преступлениях. Я долго не мог заснуть, а когда заснул, то видел какие-то беспокойные сны. Проснулся я совершенно разбитым.
   Я вернулся на Дрифтере вместе с другими наездниками, участвовавшими в утренней проездке, и отправился завтракать, наполовину уверенный в том, что Тремьен не разрешит мне днем выехать на Бахромчатом. Тремьен сам, несомненно, находился в состоянии крайней подавленности, причиной которой явился финал вчерашнего вечера, и я сочувствовал ему, поскольку человек его плана заслуживал только приятных воспоминаний.
   Когда я вошел, он читал газету и тяжело вздыхал.
   — Как они, черт возьми, успели узнать про это так быстро?
   — О чем?
   — Вот об этом.
   В раздражении он перебросил мне через стол газету, в которой я прочитал, что престижный банкет, посвященный вручению Национальной премии, закончился кровавой потасовкой двух жокеев-скандалистов. Экс-чемпиона, Ягера друзьям пришлось разнимать с чемпионом среди любителей Ноланом Эверардом (который недавно находился под следствием за убийство). Относительно этого случая Тремьен Викерс сказал: «Без комментариев». Спонсор был вне себя от гнева. Жокей-клуб занимается этим делом. На этом статья заканчивалась.
   — Полнейший вздор, — фыркнул Тремьен. — Никаких «без комментариев» я и не думал говорить. Никто и не спрашивал меня о каких-либо комментариях. Спонсор ушел еще до того, как все это началось, с чего бы ему было гневаться? То же можно сказать и о членах жокей-клуба — они ушли сразу после речей. Перед тем как они ушли, я даже разговаривал с некоторыми из них. Они поздравляли меня. Как можно было печатать такую ложь!
   — Скоро вся эта шумиха уляжется, — попытался я его успокоить.
   — Выставили меня полным дураком.
   — На берите в голову, — предложил я, — считайте это шуткой.
   — Я не намерен шутить.
   — А никто и не шутит.
   — Вся эта свистопляска началась из-за Гарри, не так ли? Все из-за этого случая чувствуют себя не в своей тарелке. Черт бы побрал эту Анжелу Брикел!
   Я поджарил себе тост.
   — Вы чувствуете себя достаточно в форме, чтобы проездить Бахромчатого? — спросил Тремьен.
   — Если вы позволите.
   Некоторое время он смотрел на меня изучающим взглядом.
   — Тогда соберитесь и не будьте таким рассеянным. — По его лицу я понял, что дурное настроение стало постепенно спадать.
   — Постараюсь.
   — Поймите, — произнес он в некотором смущении, — я вовсе не хочу срывать на вас свое плохое настроение. Если бы не вы, мы все оказались бы в гораздо худшем положении. Получилось так, что, пригласив вас сюда, я сделал самый верный шаг в своей жизни.
   От неожиданности я никак не мог подыскать слова благодарности, но, к счастью, возникшую паузу заполнил телефонный звонок. Тремьен поднял трубку и прохрипел:
   — Алло?
   Оказывается, не весь пар из него вышел. Волшебным образом его мрачное лицо расплылось в улыбке.
   — Привет, Ронни! Хочешь узнать, как идут дела с моей биографией? Твой парень работает в поте лица. Что? Да, он со мной, здесь рядом. Подожди.
   Он передал мне трубку, неизвестно зачем сказав:
   — Звонит Ронни Керзон.
   — Привет, Ронни, — поздоровался я.
   — Как дела?
   — Я теперь скачу, как заядлый наездник.
   — Лучше бы ты так скакал пером по бумаге. У меня есть для тебя новости.
   — Хорошие или плохие?
   — Мой коллега в Америке звонил мне вчера вечером относительно твоей последней книги.
   — Ну и... — молвил я, полный самых дурных предчувствий. — Что он сказал?
   — Он сказал, что ему очень понравилась твоя «Долгая дорога домой». Он с радостью займется ею и найдет тебе хорошего издателя.
   — Ронни! — я сглотнул, пытаясь восстановить дыхание. — Ты уверен?
   — Разумеется, уверен. Я всегда говорил тебе, что твой опус неплох. Наша мадам, которая заведует издательством, полна энтузиазма. Она уверила моего американского коллегу, что книга великолепна, и тот согласился с нею. Что тебе еще нужно?
   — Ох...
   — Не обольщайся и спустись с небес на землю. Издать в Америке книгу никому не известного даже в Англии писателя — это большой аванс. — Он упомянул ту сумму, которая будет выплачиваться мне до тех пор, пока я не закончу эту свою чертовщину с беглецом на воздушном шаре. — Если книга хорошо пойдет в Америке, а они рассчитывают на это, то ты получишь еще и премиальные.
   Последовала короткая пауза.
   — Куда ты делся? — спросил Ронни.
   — Предался мечтаниям.
   — И это только начало. Я всегда верил в тебя, — усмехнулся он.
   Это может показаться смешным, но я был так тронут, что слезы были готовы брызнуть у меня из глаз, но, мигнув пару раз, я сказал ему срывающимся голосом, что дважды виделся с Эрикой Антон и даже сидел с ней рядом на банкете.
   — Она уничтожит тебя! — в ужасе воскликнул Ронни.
   — Я так не думаю. Она попросила меня выслать ей экземпляр книги, после того как та будет опубликована.
   — Она разорвет ее в клочья. Эрика любит делать рагу из молодых писателей. — В его голосе звучало отчаяние. — Она предпочитает разносить их вдрызг, вместо того чтобы писать отзывы и обозрения.
   — Придется рискнуть.
   Дай мне Тремьена.
   — Даю, Ронни. И спасибо за все.
   — Да, да...
   Я передал трубку Тремьену, которому Ронни тотчас же начал что-то энергично выговаривать.
   — Остановись, — сказал Тремьен. — Он ей понравился. С другого конца провода я четко услышал вопрос Ронни:
   — Что?
   — Она также очень любит своего племянника Гарри, а в среду Джон спас ему жизнь. Гарантирую тебе, что она, даже если и напишет критическую статью, никак не унизит его.
   Они поговорили еще о чем-то, и Тремьен вновь передал лине трубку.
   — Ну хорошо, — более спокойным голосом проговорил Ронни. — Лови шанс, чтобы спасти и ее жизнь. Я рассмеялся и со вздохом положил трубку.
   — Что там произошло? — спросил Тремьен. — Что он говорил?
   — Мою книгу собираются издать в Америке. Ну... вероятнее всего.
   — Поздравляю. — Он подмигнул, радуясь за меня. — Но это не изменит положение вещей, не так ли? Я имею в виду отношения между нами и ваше пребывание здесь. Вы же продолжите писать мою книгу, или я ошибаюсь?
   Признаки обеспокоенности вновь омрачили его чело, и я постарался развеять эти сомнения.
   — Я напишу ее. Я сделаю все, что в моих силах, в надежде на вашу положительную оценку моего труда. А вы простите меня, если я начну бегать, скакать и кувыркаться? Я готов взорваться... Ронни сказал, что это только начало. Все это свалилось на мою голову так неожиданно. — Я взглянул на него. — Вы, наверное, испытывали те же чувства, когда Заводной Волчок выиграл Гранд нэшнл?
   — Я был наверху блаженства несколько дней. Не переставал улыбаться. Попрыгунчик — как вам это нравится?! Впрочем, ближе к делу. Вы поедете вместе со мной на «лендровере». Конюх Бахромчатого сам прискачет на нем к месту нашего расположения и передаст его в ваше распоряжение.
   — Хорошо.
   Приятная новость, прозвучавшая из уст Ронни, изрядно приободрила меня, и, хотя это могло показаться нелогичным, на Бахромчатом я чувствовал себя значительно уверенней, чем на Дрифтере.
   Это только начало...
   Сосредоточиться.
   Бахромчатый был моложе, резвее и норовистее, нежели Дрифтер; классическая музыка сменилась залихватским роком. Пока Бахромчатый гарцевал на месте, осваиваясь со своим новым, более тяжелым седоком, я подобрал поводья и на пару дырочек удлинил стремена.
   — Там внизу вам нужно будет взять три препятствия, — напутствовал меня Тремьен. — Преодолевайте их на оптимальной скорости и с наиболее выгодной позиции. Помните, что это не реальные скачки, а тренировка. Простой галоп вполсилы. Боб Уотсон составит вам компанию. Бахромчатый достаточно хорошо выполняет прыжки, но любит, чтобы им управляли. Если вы вовремя не дадите ему сигнал к прыжку, он будет колебаться. Не забывайте также, что это вы тренируете лошадь, а не наоборот. Все готовы?
   Я кивнул.
   — Тогда вперед.
   По поведению Тремьена я не заметил какой-либо озабоченности тем обстоятельством, что его половинная доля оказалась в моих неопытных руках, и всячески пытался убедить себя в заурядности стоящей передо мной задачи: дескать, три быстрых прыжка через элементарные препятствия, к тому же и не в новинку мне проходить испытания на мои жокейские способности. На моем счету было уже достаточное количество прыжков, но до сих пор мне ни разу не доводилось исполнять этот прием в седле настоящей скаковой лошади и ни разу я не был так озабочен тем, что из этого выйдет. Сам того не ведая, я прошел путь от неуверенности первых дней моего пребывания здесь до сильного, осознанного желания очутиться у стартового ограждения — в любом месте, на любом ипподроме. Признаться, я завидовал Сэму и Нолану.
   Боб дожидался меня у старта на своем гарцующем скакуне. Обе наши лошади, предчувствуя, что им предстоит прыгать, были возбуждены и сгорали от нетерпения.
   — Хозяин сказал, чтобы вы скакали по ближней к нему стороне дорожке, — коротко заметил Боб. — Он хочет лучше вас видеть.
   Я кивнул, во рту слегка пересохло. Боб умело заставил своего жеребца занять позицию, молча, глазами, спросил о готовности и пустил свою лошадь ускоренным галопом. Бахромчатый спокойно и уверенно занял положение рядом — скакун честно и с удовольствием отрабатывал свой хлеб.
   Первое препятствие. Рассчитай дистанцию... дай команду Бахромчатому замедлить шаг... Команду я дал чересчур поспешно, тот немедленно среагировал, и нам пришлось брать препятствие почти с места. Боб был уже далеко впереди нас.
   Проклятье, подумал я. Проклятье.
   Второе препятствие. Его я осилил более успешно. За три маховых шага до прыжка я подал команду и почувствовал, что лошадь вовремя оторвалась от земли. Доверие ко мне со стороны Бахромчатого было в некоторой степени восстановлено.
   Третье препятствие. Я чрезмерно положился на инстинкт лошади, поскольку никак не мог рассчитать правильно дистанцию. Никак не мог решить, где следует убыстрять шаг, а где уменьшать. В итоге я вообще не подал никакой команды, и мы еле-еле перелетели через барьер, причем Бахромчатый изломал копытами все деревянные рамки, я же сполз куда-то ближе к холке... все шиворот-навыворот.
   Я доскакал до конца тренировочной дорожки, и мы с Бобом потрусили к тому месту, где нас ждал Тремьен с биноклем в руке. Я не смотрел на Боба: не хотел видеть его неодобрительного взгляда, потому что был уверен, что сделал все паршиво.
   Тремьен поджал губы и не высказал своего конкретного мнения. Вместо этого он сказал:
   — Вторая попытка, Боб. Вперед.
   Мы вновь поскакали вниз к тренировочной дорожке и начали все сначала.
   На сей раз мне удалось сжать себя в кулак, и Бахромчатый до самого конца дорожки держался вровень с жеребцом Сэма. Теперь я уже не чувствовал себя таким потерянным, я освободился от внутреннего напряжения и как бы вновь родился. Тем не менее я отдавал себе отчет в том, что эта моя повторная успешная тренировка не идет ни в какое сравнение с проездкой с участием Сэма, которого я лично лицезрел в седле.
   Тремьен не проронил ни слова до тех пор, пока «лендровер» не вкатил на конюшенный двор, и только тогда он позволил себе осведомиться, доволен ли я тем, что сегодня сделал. С одной стороны, несомненно, доволен, с другой — не совсем. Единственный вывод, который я для себя определенно сделал, — это то, что утвердился в своем желании участвовать в скачках.
   — Я буду стараться и научусь, — уверенно ответил я.
   Тремьен промолчал.
   Когда мы зашли в дом, он прямиком отправился в контору, откуда до меня доносилось его ворчание, что, дескать, когда у Ди-Ди выходной, найти там ничего невозможно; вскоре он появился в столовой, разложил передо мной на столе лист бумаги и распорядился, чтобы я поставил на нем свою подпись.
   Я увидел, что это не что иное, как заявление, содержащее просьбу на выдачу допуска к участию в скачках любителей. Ни слова не говоря, видимо подавившись своей радостью, я с дурацкой улыбкой на лице подписал этот документ.
   Тремьен хмыкнул и утащил бумагу назад в контору, но тотчас же вернулся и сказал, чтобы я прекращал свою работу и готовился к поездке на скачки в Ньюбери, естественно, если я ничего не имею против. Он сообщил, что с нами поедет Мэкки, а по пути мы захватим Фиону.
   — Скажу откровенно, — добавил он, разъясняя мне суть дела, — ни та ни другая не желают ехать без вас. Гарри тоже хочет, чтобы вы поехали, и... ну... мне бы тоже этого хотелось.
   — Тогда не может быть никаких разговоров.
   — Вот и хорошо.
   Он вновь исчез, а я после секундного размышления зашел в контору и набрал номер телефона Дуна в полицейском участке. Мне ответили, что он выходной и что я могу сообщить свою фамилию и передать для него информацию.