Дорога впереди, пересеченная тенями от деревьев, отброшенными низким
солнцем, напоминала шкуру тигра. Воздух, врывающийся в машину через дыру в
лобовом стекле, был прохладным и чистым. Брюс себя чувствовал прекрасно.
Ответственности командира сейчас он почти не ощущал, рядом сидела
прелестная девушка, золотистое утро, ужас прошедших дней был почти забыт,
они как будто ехали на пикник.
- О чем ты думаешь? - внезапно спросил он. Шерман сидела рядом очень
тихо.
- О будущем, - тихо ответила она. - Я никого не знаю в Элизабетвилле и
не хочу там оставаться.
- Ты хочешь вернуться в Брюссель? - ответ на этот вопрос не имел для
него решающего значения, так как Брюс имел на будущее вполне определенные
планы и неотъемлемой их частью была Шерман.
- Да, наверное, больше некуда.
- У тебя есть там родственники?
- Тетушка.
- Ты близка с ней. Шерман засмеялась, но в ее смехе послышались горькие
нотки.
- Очень близка. Она один раз навестила меня в приюте. Один раз за все
эти годы. Она принесла мне комикс на религиозную тему и строго наказала
чистить зубы и причесывать свои волосы.
- Больше никого?
- Нет.
- Тогда зачем возвращаться?
- А что остается делать? Куда ехать?
- Впереди еще целая жизнь, которую надо прожить, и целый мир, который
нужно объехать.
- Ты собираешься этим заняться?
- Да именно этим я собираюсь заняться, но начну с горячей ванны. Брюс
чувствовал зарождающуюся между ними близость. Они это чувствовали оба, но
говорить об этом было еще рано. "Я поцеловал ее всего один раз, но мне
оказалось достаточно. Что будет дальше? Женитьба?" Мозг Брюса с яростью
отбросил это слово, затем возвратился к нему и начал осторожно его изучать,
не подходя близко, как к кровожадному зверю, готовый убежать при первом
оскале зубов. "Для многих людей это не так уж плохо. Она придает силы
бесхарактерным, облегчает страдания одиноким, задает направленность
блуждающим, пришпоривает честолюбивых, и, конечно, есть самый неопровержимый
довод в ее пользу. Дети. Но есть и такие люди, которым супружеская клетка
только вредит. Из-за недостатка пространства для полета крылья слабеют и
опускаются, глаза становятся близорукими. Когда ты общаешься с миром только
через окно камеры, все твои контакты ограничены.
А у меня уже есть дети. Сын и дочь". Брюс оторвал глаза от дороги и
внимательно посмотрел на сидящую рядом девушку. "Я не могу найти в ней
недостатков. Ее красота утонченна, почти хрупка, что гораздо привлекательней
огромных бюстов и крашеных волос. Она не испорчена, лишения сопровождали ее
всю жизнь, и она научилась доброте и смиренности.
Она уж знает о жизни многое, знает страх и смерть, знает человеческие
пороки и добродетели. Я не думаю, что она когда-либо жила в сказочном
коконе, которым себя опутывают почти все молодые девушки. И она не забыла,
как смеяться. Быть может, быть может. Но говорить об этом рано".
- У тебя сейчас очень суровый вид, - прервала тишину Шерман, в ее
голосе чувствовался скрытый смех. - Ты опять Бонапарт. А когда у тебя такой
суровый вид, твой нос кажется чересчур большим и грубым. Этот нос совсем не
подходит к твоему лицу, он должен принадлежать более жестокому человеку. Я
думаю, что когда тебя создавали, у них оказался в запасе всего один нос. "Он
слишком большой", - сказали они. "Но это единственный нос, а когда он будет
улыбаться, то нос не будет выглядеть слишком плохо". Таким образом они
решили рискнуть и поставили его тебе.
- Тебе никогда не говорили, что воспитанные девушки не высмеивают
слабые стороны мужчины? - Брюс нежно погладил свой нос.
- Твой нос какой угодно, только не слабый. Не может быть слабым, она
рассмеялась и подвинулась к нему поближе.
- Ты прекрасно понимаешь, что можешь нападать на меня сколько угодно
из-за своего прелестного носика, совершенно не опасаясь расплаты.
- Никогда не верь мужчине, который с легкостью говорит комплименты,
потому что он говорит их, скорее всего, каждой девушке. - И она еще
придвинулась так, что они стали почти касаться друг друга. - Напрасно себя
растрачиваете, мой капитан. Ваши чары на меня не действуют.
- Через минуту я остановлю машину и...
- Нет, не остановишь, - Шерман кивнула на сидящих на заднем сиденье
жандармов. - Что они подумают, Бонапарт? Это может плохо сказаться на
дисциплине.
- Плохо или хорошо - мне безразлично. Ровно через минуту я остановлю
машину и сначала отшлепаю тебя, а потом поцелую.
- Первое меня не сильно испугало, но ради второго я оставлю твой нос в
покое, - она слегка отодвинулась и Брюс снова принялся изучать ее лицо.
Под его откровенным взглядом, Шерман занервничала и покраснела.
- Ты что делаешь? Разве тебе не говорили, что воспитанные мужчины не
глазеют на девушек?
"Значит я снова влюбился, - подумал Брюс. - Всего в третий раз. В
среднем один раз в десять лет. Меня это немного пугает, потому что это
чувство всегда связано с болью. Сладкая боль любви и агония расставания.
Все начинается в области поясницы, и это очень обманчиво. Ты думаешь,
что это обычная реакция при виде хорошенькой задницы или груди. Нужно
почесать, - думаешь ты. - И все пройдет. Натри мазью, и сразу же забудешь об
этом. Но внезапно она начинает распространяться вверх и вниз, по всему телу.
Она горит огнем в желудке, трепещет в сердце. Тогда наступает настоящая
опасность. Если это зашло так далеко, то ты неизлечим. Можешь чесать сколько
угодно, кроме воспаления ничего не добьешься. Затем последняя стадия, когда
она набрасывается на мозг. Здесь боли почти нет, и это самый дурной знак.
Обострение чувств: твои глаза становятся зорче, твоя кровь быстрее течет в
жилах, вся пища чудесного вкуса, твой рот хочет кричать, ноги хотят бежать.
Затем наступает мания величия: ты самый умный, самый сильный, самый
мужественный во всей вселенной, твой рост десять футов без каблуков. А какой
рост сейчас у тебя, Карри? Девять футов шесть дюймов, а вешу я двести
восемьдесят фунтов". Он чуть не рассмеялся вслух.
"А как это заканчивается? Это заканчивается словами. Слова могут все
убить. Это заканчивается холодными словами, жгущими, как огонь. Они
извергаются откуда-то из глубины, постепенно разгораясь, покрывая все черной
копотью, пока не превращают все в дымящиеся руины. Это заканчивается из-за
подозрений в том, чего не было, из-за уверенности в том, что было. Это
заканчивается эгоизмом и невнимательностью, и словами и, всегда тяжкими
словами. Это заканчивается болью и оставляет шрамы на душе. Или это
заканчивается в суете и ярости. Или рассыпается в пыль и уносится ветром. Но
всегда будет агония потери. Но я знаю все эти окончания, потому что я любил
дважды, а сейчас полюбил опять. Быть может на этот раз все будет по-другому.
Быть может на этот раз это продлится дольше. Не навсегда. Нет ничего
вечного, даже жизнь кончается, но быть может в этот раз я постараюсь, буду
относиться к этому чувству с нежностью и заботой и мне удастся продлить его
хотя бы на всю оставшуюся жизнь".
- Мы почти подъехали к мосту, - раздался рядом голос Шерман, и Брюс
очнулся. Мили дороги пролетели незаметно. Лес стал более густым, сказывалась
близость к реке.
Брюс снизил скорость - лес превратился в плотные зеленые заросли с
прорезанным в них туннелем дороги. Они прошли последний поворот выскочили из
зеленого туннеля на открытое место, где автодорога встречалась с железной, и
уже вместе они бежали к широкой плоскости моста. Брюс остановил машину,
выключил двигатель, и они молча уставились на плотную стену джунглей на
противоположном берегу, всю перевитую лианами, на поверхность быстро несущей
свои воды реки. Они смотрели на обрубки моста, торчащие навстречу друг другу
с разных берегов, как руки разлученных любовников, и на широкий проем между
ними, на все еще дымящиеся остатки балок. Дым от пожарища лениво плыл над
зеленой водой.
- Его нет, - сказала Шерман. - Его сожгли.
- О, нет, - простонал Брюс. - Господи, только не это. С усилием он
оторвал свои глаза от дымящихся останков моста и осмотрел окружающие их
джунгли. Всего в ста футах, враждебные, затаившиеся.
- Не выходить из машины, - рявкнул он, увидев как Шерман потянулась к
ручке. - Быстро подними свое стекло. Она повиновалась. Из-за поворота
показался первый грузовик колонны. Брюс выскочил из "форда" и побежал ему
навстречу.
- Не выходите из машин, оставайтесь внутри, - он бежал вдоль колонны
повторяя свое приказание у каждого грузовика. Когда он поравнялся с
грузовиком Раффи, то вспрыгнул на подножку, рванул ручку и быстро залез в
кабину.
- Мост сожжен.
- Что с ребятами, которых мы оставили для охраны?
- Не знаю, но скоро узнаем. Остановись рядом с другими, я хочу
поговорить с ними. Через полуоткрытое окно он передал указания каждому
водителю, и через десять минут грузовики стояли плотным кольцом. Это был
способ защиты, который белые поселенцы в Африке использовали еще лет сто
назад.
- Раффи, сооруди крышу из брезента. Иначе они забросают нас стрелами
сверху. Раффи выбрал с полдюжины жандармов и они принялись за работу.
- Хендри, распредели людей, по два человека, под каждый грузовик.
Установи пулеметы, на случай атаки. Понимая серьезность положения,
Хендри даже не огрызнулся в ответ. Он быстро расставил своих людей, и они
залегли под грузовиками, выставив в сторону тихих джунглей стволы винтовок.
- Собрать в центре все огнетушители. Они могут снова использовать
огонь. Двое жандармов быстро собрали из кабин огнетушители.
- Что мне делать? - спросила стоящая рядом Шерман.
- Веди себя тихо и не путайся под ногами, - Брюс быстро повернулся и
побежал помогать Раффи устанавливать крышу. Потребовалось полчаса больших
усилий, но наконец командира удовлетворили их оборонительные сооружения.
- Это должно их остановить, - он стоял с Раффи и Хендри посередине
лагеря и осматривал зеленую брезентовую крышу и плотное кольцо грузовиков.
"Форд" стоял внутри рядом с бензовозом. Из-за своих сравнительно
небольших размеров, он не был включен в общее кольцо, потому что сильно
ослабил бы это место в линии обороны.
- Будет довольно тесно и жарко, - пробурчал Хендри.
- Да, я знаю. Хочешь уменьшить перенаселение и выйти наружу?
- Очень смешно, ты прямо весельчак, - ответил Вэлли.
- Что теперь, босс? - Раффи задал вопрос, который уже давно задавал
себе Брюс.
- Мы с тобой пойдем и посмотрим, что именно случилось с мостом.
- Ты будешь чудесно выглядеть со стрелой, торчащей из задницы,
усмехнулся Хендри. - Я просто умру с хохота.
- Раффи, мы оденем штук по шесть накидок химической защиты. Я не думаю,
что их стрелы пробьют такой слой с расстояния в сто футов и, конечно мы
будем в касках.
- О'кей, босс. Температура под шестью слоями прорезиненного брезента
приближалась к температуре сауны. Брюс чувствовал, как из каждой поры его
кожи вытекает капля пота и стекает по спине, бокам и груди, образуя целые
потоки. Они с Раффи вышли из лагеря и пошли по дороге к мосту. Раффи в шести
накидках больше всего походил на доисторическое чудовище на последних днях
беременности.
- Достаточно тепло, Раффи? - спросил Брюс, почувствовав необходимость в
шутке. Джунгли вокруг заставляли его нервничать. Может быть он недооценил
силу стрел балуба. Наконечники они использовали металлические, затачивали
их, как иглу и густо смазывали зазубрины ядом.
- Я весь дрожу, - пробурчал Раффи. Пот стекал по его щекам и капал с
подбородка. Еще задолго до того, как они подошли к мосту, их окатила волна
запаха мертвечины. Для Брюса каждый запах ассоциировался с определенным
цветом. Этот был зеленым, таким же зеленым, как плесень на гниющем мясе.
Запах был настолько сильным, что Брюс чувствовал, как он застревает в
горле, покрывает язык и полость рта маслянистой приторностью.
- Нет никаких сомнений, что это такое! - Раффи сплюнул, пытаясь
избавиться от запаха.
- Где они? - давясь прохрипел Брюс. От жары и необходимости дышать
зловонием его уже мутило. Они вышли на берег и ответ на вопрос Брюса нашелся
сам собой. На узкой береговой полосе чернели остатки нескольких костров, а
чуть дальше от воды стояли два сооружения из кольев. Сначала Брюс не понял
для чего они, но затем его ослепила догадка. Он видел подобные конструкции,
состоящие из стоек с перекладиной, практически в каждом охотничьем лагере по
всей Африке. Это стойки для потрошения! В привязанные на перекладины
веревочные петли за задние ноги вешалась дичь.
Передние ноги и голова свисали вниз, брюхо выдавалось вперед, и после
того, как был сделан длинный разрез брюшной полости, внутренности легко
вываливались наружу. Но на этих стойках вместо дичи потрошили людей, его
жандармов. Он сосчитал куски веревок на перекладинах. Десять. Никто не
уцелел.
- Прикрой меня, Раффи, я хочу спуститься, - это наказание наложил на
себя сам Брюс. Это были его люди. Это он оставил их здесь.
- О'кей, босс. Брюс по вытоптанной тропинке спустился на берег. Запах
был невыносимым и скоро он нашел его источник. Между стойками лежала
бесформенная темная масса. Она была вся покрыта мухами. От них казалось, что
ее поверхность двигалась, дрожала. Внезапно мухи с жужжанием взлетели, затем
вновь опустились на кучу человеческих останков. Одно насекомое село Брюсу на
руку. Блестящее, как металлическое, голубое тело, сложенные назад крылья,
она ползала по его коже и радостно потирала друг о друга передние лапки.
Желудок Брюса спазматически сжался, его начало тошнить. Он попытался
прихлопнуть муху, но она улетела. Вокруг костров были разбросаны кости,
неподалеку лежал расколотый, чтобы достать его содержимое, череп.
Еще один спазм потряс тело Брюса, и на этот раз теплая, кислая рвота
поднялась по горлу в рот. Он с трудом проглотил ее и быстро поднялся по
берегу, к поджидавшему его Раффи. Он остановился рядом с сержантом, тяжело
дыша и борясь с тошнотой.
- Это все, что я хотел узнать, - он пошел к кольцу грузовиков. Брюс
сидел на капоте "форда" и пытался сигаретным дымом забить вкус смерти у себя
во рту.
- Скорее всего они подплыли по течению ночью и затем поднялись на мост
по опорам. Канаки и его ребята ничего не подозревали, пока не стало слишком
поздно, - он затянулся и выпустил дым через нос. - Я должен был об этом
подумать. Должен был предупредить Канаки.
- Ты говоришь, что они съели всех десятерых. Черт возьми! - даже на
Вэлли это произвело впечатление. - Мне хотелось бы посмотреть. Это наверное,
что-то необыкновенное.
- Вот и чудесно! - резко произнес Брюс. - Назначаю тебя старшим
похоронной команды. Спустишься на берег и все приведешь в порядок, прежде
чем мы начнем работы по ремонту моста. Вэлли не возражал.
- Мне сейчас этим заняться?
- Нет, - отказал Брюс. - Ты с Раффи на двух грузовиках возвратишься в
Порт-Реприв и привезешь сюда необходимые для ремонта материалы. Они оба
посмотрели на Брюса с восхищением.
- Я об этом не подумал, - сказал Вэлли.
- С отеля и здания конторы мы сможем снять достаточное количество
досок, - улыбнулся Раффи.
- Гвозди, - деловито сказал Вэлли. - Нам понадобятся гвозди. Брюс
прервал их рассуждения.
- Сейчас два часа. Вы сможете добраться до города засветло, завтра днем
загрузиться и к вечеру вернуться сюда. Берите эти два грузовика и пятнадцать
человек. Скажем, пять жандармов на случай неприятностей, и десять
гражданских.
- Должно быть достаточно, - согласился Раффи.
- Привезите пару дюжин листов гофрированной жести. Мы сделаем из них
укрытие от стрел на время работы.
- Неплохая мысль. Они договорились о деталях, отобрали людей,
загрузились в машины, вывели их из лагеря и, Брюс проводил их взглядом, пока
они не исчезли за поворотом по дороге на Порт-Реприв. Где-то внутри головы
зародилась боль, и он внезапно почувствовал дикую усталость от недостатка
сна, от жары и от эмоциональных перегрузок последних дней. Он еще раз обошел
лагерь, проверил посты, поболтал минут пять с жандармами, затем залез в
"форд", положил рядом на сиденье каску и винтовку, склонил голову на руки и
мгновенно уснул. Когда Шерман разбудила его, было уже темно. Она принесла
банку консервов и бутылку пива.
- Мне очень жаль Брюс, но мы не можем развести огонь, чтобы приготовить
нормальную пищу. Все очень неаппетитно, а пиво теплое. Брюс поднял голову и
протер глаза. Шесть часов сна помогли: мешки под глазами уменьшились, резь
исчезла. Но голова болела по-прежнему.
- Благодарю тебя, я не голоден. Это жара виновата.
- Ты должен поесть, хоть немного, - она улыбнулась. - По крайней мере
после отдыха ты стал более вежливым. Ты говоришь "Благодарю тебя" вместо
"Веди себя тихо и не путайся под ногами".
- У тебя магнитофон в голове. Ты записываешь каждое слово, а потом
используешь его против мужчины, - он коснулся ее руки. - Прости меня.
- Прости меня, - повторила она. - Мне нравится, как ты извиняешься, мой
капитан. Ты делаешь это, как и все остальное, очень по-мужски. В тебе все
мужское, а некоторые черты даже чересчур, - она озорно посмотрела ему в
глаза, он понял, что она имеет в виду сцену в купе поезда, прерванную
появлением Хендри.
- Попробуем съесть это, - сказал Брюс, а позже добавил, - Не так уж
плохо. Ты очень хорошо готовишь.
- Адресуй свои комплименты консервной компании в этот раз. Но
когда-нибудь я тебя еще поражу своим кулинарным искусством.
- Посмотрим. Тихий гомон голосов в лагере иногда прерывался взрывами
смеха. Все чувствовали себя расслабленно. Стены из грузовиков и брезентовая
крыша представлялись надежной защитой. Люди спали или, собравшись в
небольшие группки тихо беседовали. Брюс собрал с металлической тарелки
остатки пищи.
- Нужно проверить посты.
- О, Бонапарт, долг превыше всего, - она смиренно вздохнула.
- Это не займет много времени.
- Я подожду тебя здесь. Брюс взял с сиденья винтовку и каску и собрался
уже вылезать из салона, как вдруг джунгли наполнились барабанным боем.
- Брюс! - прошептала Шерман и схватила его за руку. Все голоса вокруг
них стихли, и единственным звуком в ночи был этот бой. Он был низким и
ритмичным, теплый затхлый воздух трепетал от него. Трудно было определить
его направление, он заполнял собой все пространство, монотонный, навязчивый,
как пульс всего мироздания.
- Брюс! - снова прошептала Шерман. Она дрожала, ее пальцы, в ужасе,
впились в руку Брюса.
- Маленькая моя, - он нежно прижал ее к своей груди. - Это просто голый
дикарь сильно бьет одним куском дерева о другой. Они не могут нас тронуть
здесь, ты это знаешь.
- О, Брюс, это ужасно. Это как звон, похоронный звон.
- Перестань болтать глупости. Пойдем со мной. Поможешь мне успокоить
остальных. Они напуганы до смерти. Ты должна мне помочь. Он бережно высадил
ее из автомобиля и, обняв за талию, вывел в середину лагеря.
"Что можно противопоставить одурманивающему влиянию барабанного боя?
- спросил он себя. - Шум, наш собственный шум".
- Джозеф, М'пофу, - он выбрал лучших певцов, - мне очень жаль, что
сопровождение такого низкого качества, но балуба - это обезьяны, которые
ничего не понимают в музыке. Покажем им, как поют бамбала. Они пошевелились,
напряженность начала уменьшаться.
- Давай, Джозеф, - Брюс набрал в легкие воздух и начал одну из
конголезских песен. Специально фальшиво, так плохо, чтобы его пение резало
слух. Кто-то засмеялся. Затем неуверенно вступил голос Джозефа, начал
набирать силу. Вступил глубокий бас М'пофу, красиво оттеняя и усиливая тенор
Джозефа. Кто-то начал в такт хлопать ладонями, Брюс почувствовал в темноте
ритмичные покачивания тел. Шерман перестала дрожать и крепче прижалась к
нему.
"Нам нужен свет, - решил Брюс. - Ночничок для моих маленьких детей,
которые боятся темноты и барабанного боя". Он, вместе с Шерман, пересек
лагерь.
- Капрал Жак.
- Капитан?
- Включайте прожектора.
- Есть, капитан. - Брюс знал, что в запасе есть по две батареи для
каждого прожектора. Каждая емкостью на восемь часов. Должно хватить на две
ночи.
С двух сторон лагеря темноту разрезали плотные белые лучи света. Они
осветили темные джунгли и отраженным светом озарили лагерь так, что можно
было различить черты лиц сидящих под крышей людей. Брюс осмотрел их.
"Сейчас с ними все в порядке, - решил он. - Злые духи покинули их".
- Браво, Бонапарт, - сказала Шерман. Он видел, что люди улыбаются,
глядя на то, как он обнимает Шерман. Хотел было опустить руку, но остановил
себя. "Пускай, - решил он. - По крайней мере это отвлечет их от ненужных
мыслей". Он повел ее обратно к машине.
- Устала?
- Немножко.
- Я разложу для тебя сиденье. Окно занавесим одеялом.
- Ты будешь рядом? - робко спросила она.
- Конечно, - он расстегнул ремень с кобурой и передал ей. - Носи, не
снимая. Даже для предела уменьшенный, ремень был слишком велик для нее.
Пистолет болтался где-то рядом.
- Орлеанская девственница, - Шерман скорчила ему рожу и залезла на
заднее сиденье. Через некоторое время она тихонько позвала его.
- Брюс.
- Да?
- Просто хотела удостовериться, что ты рядом. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Шерман.
Брюс лежал на одеяле. Он был весь в поту. Пение давно смолкло, но
барабанный бой продолжался. Он сотрясал джунгли без перерыва. Скользили лучи
прожекторов, то освещая лагерь, то оставляя в темноте. Брюс слышал дыхание
спящих людей, приглушенное покашливание, бормотание. Он не мог спать. Лежа
на спине, заложив одну руку за голову, он курил и смотрел на брезентовую
крышу. В его голове пробегали события последних четырех дней:
Обрывки разговоров, смерть Андре, Боуссье, стоящий рядом со своей
женой, разрывы гранат, липкая кровь на его руках, насилие и ужас. Брюс
беспокойно пошевелился, отбросил в сторону сигарету и закрыл глаза руками в
попытке остановить воспоминания. Но они продолжали вспыхивать в его мозгу,
как картинки на экране, беспорядочно, потеряв всякий смысл, но сохранив весь
ужас. Он вспомнил муху на своей руке, вспомнил, как она торжествующе
потирала лапки, и начал метаться. "Я схожу с ума. Я должен это прекратить".
Он быстро сел, поджал колени к груди, кошмар прекратился.
Теперь он почувствовал печаль и одиночество. Ужасное одиночество,
потерянность и бессмысленность существования. Он сидел на одеяле и казался
себе маленьким и испуганным сироткой. "Я сейчас заплачу. Я чувствую это".
И, как дитя в объятия матери, Брюс Карри пошел к Шерман.
- Шерман! - он попытался найти ее в темноте.
- Брюс, что случилось? - она быстро села.
- Где ты? - в панике прошептал Брюс.
- Я здесь, что случилось? И он нашел ее, и неуклюже охватил руками.
- Шерман, обними меня, прошу тебя.
- Любимый, - она была встревожена, - что с тобой? Скажи мне.
- Просто обними меня, Шерман. Ничего не говори, - он прижался к ней и
уткнулся лицом в шею. - Ты так мне нужна! О, господи, как ты мне нужна!
- Брюс, - она поняла все, нежно, успокаивающе поглаживая его по
затылку.
- Мой Брюс, - она крепко обняла его. Ее тело начало инстинктивно
покачиваться, убаюкивая его, как ребенка. Постепенно его тело расслабилось и
он прерывисто вздохнул.
- Мой Брюс, - она приподняла тонкую сорочку и прижала его голову к
своей голой груди. Ее рассыпавшиеся волосы заслонили их обоих от окружающего
мира. Прижимая к себе его крепкое тело, ощущая нежное прикосновение к своей
груди, понимая, что она вселяет силы в любимого человека, она уже была
счастлива. Но потом в ней что-то изменилось и она почувствовала новое,
сжигающее ее желание.
- Да, Брюс, да! - она говорила прямо в его ищущие жадные губы. И он был
над ней не ребенок более, а взрослый мужчина.
- Ты так прекрасна, - его грубые любящие руки обняли ее.
- Быстрее, Брюс! - она задрожала от силы своего желания.
- Сейчас, Брюс, - она подалась бедрами ему навстречу.
- Я сделаю тебе больно.
- Нет, я хочу эту боль, - она почувствовала внутри себя сопротивление и
закричала в нетерпении.
- Войди в меня! О, как жжет.
- Я остановлюсь.
- Нет, нет.
- Любимая, я не вынесу этого.
- Да, Брюс, любимый. Ты достал до самого сердца. Ее кулачки стучали по
спине. И он вошел в нее, чувствуя упругое сопротивление, а затем еще и еще,
поднимаясь на самые вершины чувства. Оно росло в нем, обжигающе горячее,
заполняющее все уголки души, нестерпимое, как боль.
- О, Брюс, я умираю.
И вместе в бездну. Все исчезло в этой бездонной пропасти - и время, и
пространство. А в джунглях продолжали бить барабаны. Много, много позже она
заснула, склонив голову на его плечо. А он вслушивался в звуки ее сна.
Они были настолько мягки, что услышать их мог только любящий человек.
"Да, я, наверное, люблю эту женщину. Но я должен быть абсолютно уверен,
потому что того, что произошло с Джоан, я уже не переживу. И потому что я
люблю ее, я не хочу наносить ей рану неудачным супружеством. Лучше закончить
сейчас, пока еще есть силы вынести горечь разлуки". Брюс зарылся лицом в ее
волосы, она во сне еще крепче прижалась к его груди. "Очень трудно
разобраться в своих чувствах. Особенно в начале. Часто за любовь можно
принять жалость и одиночество, но я не могу себе этого позволить. Значит, я
должен еще раз обдумать мое прошлое с Джоан. Это будет трудно, но я должен.
Было ли все также и с Джоан? Это началось так давно, почти семь лет назад.
Я, честно признаться, уже не помню как. Все, что осталось в памяти от тех
дней, воспоминания о том, где мы были, и немного слов, которые не могли
унести ветры боли и ненависти. Берег, с поднимающимся над ним туманом,
дерево, наполовину занесенное песком, принесенная с собой корзинка
солнцем, напоминала шкуру тигра. Воздух, врывающийся в машину через дыру в
лобовом стекле, был прохладным и чистым. Брюс себя чувствовал прекрасно.
Ответственности командира сейчас он почти не ощущал, рядом сидела
прелестная девушка, золотистое утро, ужас прошедших дней был почти забыт,
они как будто ехали на пикник.
- О чем ты думаешь? - внезапно спросил он. Шерман сидела рядом очень
тихо.
- О будущем, - тихо ответила она. - Я никого не знаю в Элизабетвилле и
не хочу там оставаться.
- Ты хочешь вернуться в Брюссель? - ответ на этот вопрос не имел для
него решающего значения, так как Брюс имел на будущее вполне определенные
планы и неотъемлемой их частью была Шерман.
- Да, наверное, больше некуда.
- У тебя есть там родственники?
- Тетушка.
- Ты близка с ней. Шерман засмеялась, но в ее смехе послышались горькие
нотки.
- Очень близка. Она один раз навестила меня в приюте. Один раз за все
эти годы. Она принесла мне комикс на религиозную тему и строго наказала
чистить зубы и причесывать свои волосы.
- Больше никого?
- Нет.
- Тогда зачем возвращаться?
- А что остается делать? Куда ехать?
- Впереди еще целая жизнь, которую надо прожить, и целый мир, который
нужно объехать.
- Ты собираешься этим заняться?
- Да именно этим я собираюсь заняться, но начну с горячей ванны. Брюс
чувствовал зарождающуюся между ними близость. Они это чувствовали оба, но
говорить об этом было еще рано. "Я поцеловал ее всего один раз, но мне
оказалось достаточно. Что будет дальше? Женитьба?" Мозг Брюса с яростью
отбросил это слово, затем возвратился к нему и начал осторожно его изучать,
не подходя близко, как к кровожадному зверю, готовый убежать при первом
оскале зубов. "Для многих людей это не так уж плохо. Она придает силы
бесхарактерным, облегчает страдания одиноким, задает направленность
блуждающим, пришпоривает честолюбивых, и, конечно, есть самый неопровержимый
довод в ее пользу. Дети. Но есть и такие люди, которым супружеская клетка
только вредит. Из-за недостатка пространства для полета крылья слабеют и
опускаются, глаза становятся близорукими. Когда ты общаешься с миром только
через окно камеры, все твои контакты ограничены.
А у меня уже есть дети. Сын и дочь". Брюс оторвал глаза от дороги и
внимательно посмотрел на сидящую рядом девушку. "Я не могу найти в ней
недостатков. Ее красота утонченна, почти хрупка, что гораздо привлекательней
огромных бюстов и крашеных волос. Она не испорчена, лишения сопровождали ее
всю жизнь, и она научилась доброте и смиренности.
Она уж знает о жизни многое, знает страх и смерть, знает человеческие
пороки и добродетели. Я не думаю, что она когда-либо жила в сказочном
коконе, которым себя опутывают почти все молодые девушки. И она не забыла,
как смеяться. Быть может, быть может. Но говорить об этом рано".
- У тебя сейчас очень суровый вид, - прервала тишину Шерман, в ее
голосе чувствовался скрытый смех. - Ты опять Бонапарт. А когда у тебя такой
суровый вид, твой нос кажется чересчур большим и грубым. Этот нос совсем не
подходит к твоему лицу, он должен принадлежать более жестокому человеку. Я
думаю, что когда тебя создавали, у них оказался в запасе всего один нос. "Он
слишком большой", - сказали они. "Но это единственный нос, а когда он будет
улыбаться, то нос не будет выглядеть слишком плохо". Таким образом они
решили рискнуть и поставили его тебе.
- Тебе никогда не говорили, что воспитанные девушки не высмеивают
слабые стороны мужчины? - Брюс нежно погладил свой нос.
- Твой нос какой угодно, только не слабый. Не может быть слабым, она
рассмеялась и подвинулась к нему поближе.
- Ты прекрасно понимаешь, что можешь нападать на меня сколько угодно
из-за своего прелестного носика, совершенно не опасаясь расплаты.
- Никогда не верь мужчине, который с легкостью говорит комплименты,
потому что он говорит их, скорее всего, каждой девушке. - И она еще
придвинулась так, что они стали почти касаться друг друга. - Напрасно себя
растрачиваете, мой капитан. Ваши чары на меня не действуют.
- Через минуту я остановлю машину и...
- Нет, не остановишь, - Шерман кивнула на сидящих на заднем сиденье
жандармов. - Что они подумают, Бонапарт? Это может плохо сказаться на
дисциплине.
- Плохо или хорошо - мне безразлично. Ровно через минуту я остановлю
машину и сначала отшлепаю тебя, а потом поцелую.
- Первое меня не сильно испугало, но ради второго я оставлю твой нос в
покое, - она слегка отодвинулась и Брюс снова принялся изучать ее лицо.
Под его откровенным взглядом, Шерман занервничала и покраснела.
- Ты что делаешь? Разве тебе не говорили, что воспитанные мужчины не
глазеют на девушек?
"Значит я снова влюбился, - подумал Брюс. - Всего в третий раз. В
среднем один раз в десять лет. Меня это немного пугает, потому что это
чувство всегда связано с болью. Сладкая боль любви и агония расставания.
Все начинается в области поясницы, и это очень обманчиво. Ты думаешь,
что это обычная реакция при виде хорошенькой задницы или груди. Нужно
почесать, - думаешь ты. - И все пройдет. Натри мазью, и сразу же забудешь об
этом. Но внезапно она начинает распространяться вверх и вниз, по всему телу.
Она горит огнем в желудке, трепещет в сердце. Тогда наступает настоящая
опасность. Если это зашло так далеко, то ты неизлечим. Можешь чесать сколько
угодно, кроме воспаления ничего не добьешься. Затем последняя стадия, когда
она набрасывается на мозг. Здесь боли почти нет, и это самый дурной знак.
Обострение чувств: твои глаза становятся зорче, твоя кровь быстрее течет в
жилах, вся пища чудесного вкуса, твой рот хочет кричать, ноги хотят бежать.
Затем наступает мания величия: ты самый умный, самый сильный, самый
мужественный во всей вселенной, твой рост десять футов без каблуков. А какой
рост сейчас у тебя, Карри? Девять футов шесть дюймов, а вешу я двести
восемьдесят фунтов". Он чуть не рассмеялся вслух.
"А как это заканчивается? Это заканчивается словами. Слова могут все
убить. Это заканчивается холодными словами, жгущими, как огонь. Они
извергаются откуда-то из глубины, постепенно разгораясь, покрывая все черной
копотью, пока не превращают все в дымящиеся руины. Это заканчивается из-за
подозрений в том, чего не было, из-за уверенности в том, что было. Это
заканчивается эгоизмом и невнимательностью, и словами и, всегда тяжкими
словами. Это заканчивается болью и оставляет шрамы на душе. Или это
заканчивается в суете и ярости. Или рассыпается в пыль и уносится ветром. Но
всегда будет агония потери. Но я знаю все эти окончания, потому что я любил
дважды, а сейчас полюбил опять. Быть может на этот раз все будет по-другому.
Быть может на этот раз это продлится дольше. Не навсегда. Нет ничего
вечного, даже жизнь кончается, но быть может в этот раз я постараюсь, буду
относиться к этому чувству с нежностью и заботой и мне удастся продлить его
хотя бы на всю оставшуюся жизнь".
- Мы почти подъехали к мосту, - раздался рядом голос Шерман, и Брюс
очнулся. Мили дороги пролетели незаметно. Лес стал более густым, сказывалась
близость к реке.
Брюс снизил скорость - лес превратился в плотные зеленые заросли с
прорезанным в них туннелем дороги. Они прошли последний поворот выскочили из
зеленого туннеля на открытое место, где автодорога встречалась с железной, и
уже вместе они бежали к широкой плоскости моста. Брюс остановил машину,
выключил двигатель, и они молча уставились на плотную стену джунглей на
противоположном берегу, всю перевитую лианами, на поверхность быстро несущей
свои воды реки. Они смотрели на обрубки моста, торчащие навстречу друг другу
с разных берегов, как руки разлученных любовников, и на широкий проем между
ними, на все еще дымящиеся остатки балок. Дым от пожарища лениво плыл над
зеленой водой.
- Его нет, - сказала Шерман. - Его сожгли.
- О, нет, - простонал Брюс. - Господи, только не это. С усилием он
оторвал свои глаза от дымящихся останков моста и осмотрел окружающие их
джунгли. Всего в ста футах, враждебные, затаившиеся.
- Не выходить из машины, - рявкнул он, увидев как Шерман потянулась к
ручке. - Быстро подними свое стекло. Она повиновалась. Из-за поворота
показался первый грузовик колонны. Брюс выскочил из "форда" и побежал ему
навстречу.
- Не выходите из машин, оставайтесь внутри, - он бежал вдоль колонны
повторяя свое приказание у каждого грузовика. Когда он поравнялся с
грузовиком Раффи, то вспрыгнул на подножку, рванул ручку и быстро залез в
кабину.
- Мост сожжен.
- Что с ребятами, которых мы оставили для охраны?
- Не знаю, но скоро узнаем. Остановись рядом с другими, я хочу
поговорить с ними. Через полуоткрытое окно он передал указания каждому
водителю, и через десять минут грузовики стояли плотным кольцом. Это был
способ защиты, который белые поселенцы в Африке использовали еще лет сто
назад.
- Раффи, сооруди крышу из брезента. Иначе они забросают нас стрелами
сверху. Раффи выбрал с полдюжины жандармов и они принялись за работу.
- Хендри, распредели людей, по два человека, под каждый грузовик.
Установи пулеметы, на случай атаки. Понимая серьезность положения,
Хендри даже не огрызнулся в ответ. Он быстро расставил своих людей, и они
залегли под грузовиками, выставив в сторону тихих джунглей стволы винтовок.
- Собрать в центре все огнетушители. Они могут снова использовать
огонь. Двое жандармов быстро собрали из кабин огнетушители.
- Что мне делать? - спросила стоящая рядом Шерман.
- Веди себя тихо и не путайся под ногами, - Брюс быстро повернулся и
побежал помогать Раффи устанавливать крышу. Потребовалось полчаса больших
усилий, но наконец командира удовлетворили их оборонительные сооружения.
- Это должно их остановить, - он стоял с Раффи и Хендри посередине
лагеря и осматривал зеленую брезентовую крышу и плотное кольцо грузовиков.
"Форд" стоял внутри рядом с бензовозом. Из-за своих сравнительно
небольших размеров, он не был включен в общее кольцо, потому что сильно
ослабил бы это место в линии обороны.
- Будет довольно тесно и жарко, - пробурчал Хендри.
- Да, я знаю. Хочешь уменьшить перенаселение и выйти наружу?
- Очень смешно, ты прямо весельчак, - ответил Вэлли.
- Что теперь, босс? - Раффи задал вопрос, который уже давно задавал
себе Брюс.
- Мы с тобой пойдем и посмотрим, что именно случилось с мостом.
- Ты будешь чудесно выглядеть со стрелой, торчащей из задницы,
усмехнулся Хендри. - Я просто умру с хохота.
- Раффи, мы оденем штук по шесть накидок химической защиты. Я не думаю,
что их стрелы пробьют такой слой с расстояния в сто футов и, конечно мы
будем в касках.
- О'кей, босс. Температура под шестью слоями прорезиненного брезента
приближалась к температуре сауны. Брюс чувствовал, как из каждой поры его
кожи вытекает капля пота и стекает по спине, бокам и груди, образуя целые
потоки. Они с Раффи вышли из лагеря и пошли по дороге к мосту. Раффи в шести
накидках больше всего походил на доисторическое чудовище на последних днях
беременности.
- Достаточно тепло, Раффи? - спросил Брюс, почувствовав необходимость в
шутке. Джунгли вокруг заставляли его нервничать. Может быть он недооценил
силу стрел балуба. Наконечники они использовали металлические, затачивали
их, как иглу и густо смазывали зазубрины ядом.
- Я весь дрожу, - пробурчал Раффи. Пот стекал по его щекам и капал с
подбородка. Еще задолго до того, как они подошли к мосту, их окатила волна
запаха мертвечины. Для Брюса каждый запах ассоциировался с определенным
цветом. Этот был зеленым, таким же зеленым, как плесень на гниющем мясе.
Запах был настолько сильным, что Брюс чувствовал, как он застревает в
горле, покрывает язык и полость рта маслянистой приторностью.
- Нет никаких сомнений, что это такое! - Раффи сплюнул, пытаясь
избавиться от запаха.
- Где они? - давясь прохрипел Брюс. От жары и необходимости дышать
зловонием его уже мутило. Они вышли на берег и ответ на вопрос Брюса нашелся
сам собой. На узкой береговой полосе чернели остатки нескольких костров, а
чуть дальше от воды стояли два сооружения из кольев. Сначала Брюс не понял
для чего они, но затем его ослепила догадка. Он видел подобные конструкции,
состоящие из стоек с перекладиной, практически в каждом охотничьем лагере по
всей Африке. Это стойки для потрошения! В привязанные на перекладины
веревочные петли за задние ноги вешалась дичь.
Передние ноги и голова свисали вниз, брюхо выдавалось вперед, и после
того, как был сделан длинный разрез брюшной полости, внутренности легко
вываливались наружу. Но на этих стойках вместо дичи потрошили людей, его
жандармов. Он сосчитал куски веревок на перекладинах. Десять. Никто не
уцелел.
- Прикрой меня, Раффи, я хочу спуститься, - это наказание наложил на
себя сам Брюс. Это были его люди. Это он оставил их здесь.
- О'кей, босс. Брюс по вытоптанной тропинке спустился на берег. Запах
был невыносимым и скоро он нашел его источник. Между стойками лежала
бесформенная темная масса. Она была вся покрыта мухами. От них казалось, что
ее поверхность двигалась, дрожала. Внезапно мухи с жужжанием взлетели, затем
вновь опустились на кучу человеческих останков. Одно насекомое село Брюсу на
руку. Блестящее, как металлическое, голубое тело, сложенные назад крылья,
она ползала по его коже и радостно потирала друг о друга передние лапки.
Желудок Брюса спазматически сжался, его начало тошнить. Он попытался
прихлопнуть муху, но она улетела. Вокруг костров были разбросаны кости,
неподалеку лежал расколотый, чтобы достать его содержимое, череп.
Еще один спазм потряс тело Брюса, и на этот раз теплая, кислая рвота
поднялась по горлу в рот. Он с трудом проглотил ее и быстро поднялся по
берегу, к поджидавшему его Раффи. Он остановился рядом с сержантом, тяжело
дыша и борясь с тошнотой.
- Это все, что я хотел узнать, - он пошел к кольцу грузовиков. Брюс
сидел на капоте "форда" и пытался сигаретным дымом забить вкус смерти у себя
во рту.
- Скорее всего они подплыли по течению ночью и затем поднялись на мост
по опорам. Канаки и его ребята ничего не подозревали, пока не стало слишком
поздно, - он затянулся и выпустил дым через нос. - Я должен был об этом
подумать. Должен был предупредить Канаки.
- Ты говоришь, что они съели всех десятерых. Черт возьми! - даже на
Вэлли это произвело впечатление. - Мне хотелось бы посмотреть. Это наверное,
что-то необыкновенное.
- Вот и чудесно! - резко произнес Брюс. - Назначаю тебя старшим
похоронной команды. Спустишься на берег и все приведешь в порядок, прежде
чем мы начнем работы по ремонту моста. Вэлли не возражал.
- Мне сейчас этим заняться?
- Нет, - отказал Брюс. - Ты с Раффи на двух грузовиках возвратишься в
Порт-Реприв и привезешь сюда необходимые для ремонта материалы. Они оба
посмотрели на Брюса с восхищением.
- Я об этом не подумал, - сказал Вэлли.
- С отеля и здания конторы мы сможем снять достаточное количество
досок, - улыбнулся Раффи.
- Гвозди, - деловито сказал Вэлли. - Нам понадобятся гвозди. Брюс
прервал их рассуждения.
- Сейчас два часа. Вы сможете добраться до города засветло, завтра днем
загрузиться и к вечеру вернуться сюда. Берите эти два грузовика и пятнадцать
человек. Скажем, пять жандармов на случай неприятностей, и десять
гражданских.
- Должно быть достаточно, - согласился Раффи.
- Привезите пару дюжин листов гофрированной жести. Мы сделаем из них
укрытие от стрел на время работы.
- Неплохая мысль. Они договорились о деталях, отобрали людей,
загрузились в машины, вывели их из лагеря и, Брюс проводил их взглядом, пока
они не исчезли за поворотом по дороге на Порт-Реприв. Где-то внутри головы
зародилась боль, и он внезапно почувствовал дикую усталость от недостатка
сна, от жары и от эмоциональных перегрузок последних дней. Он еще раз обошел
лагерь, проверил посты, поболтал минут пять с жандармами, затем залез в
"форд", положил рядом на сиденье каску и винтовку, склонил голову на руки и
мгновенно уснул. Когда Шерман разбудила его, было уже темно. Она принесла
банку консервов и бутылку пива.
- Мне очень жаль Брюс, но мы не можем развести огонь, чтобы приготовить
нормальную пищу. Все очень неаппетитно, а пиво теплое. Брюс поднял голову и
протер глаза. Шесть часов сна помогли: мешки под глазами уменьшились, резь
исчезла. Но голова болела по-прежнему.
- Благодарю тебя, я не голоден. Это жара виновата.
- Ты должен поесть, хоть немного, - она улыбнулась. - По крайней мере
после отдыха ты стал более вежливым. Ты говоришь "Благодарю тебя" вместо
"Веди себя тихо и не путайся под ногами".
- У тебя магнитофон в голове. Ты записываешь каждое слово, а потом
используешь его против мужчины, - он коснулся ее руки. - Прости меня.
- Прости меня, - повторила она. - Мне нравится, как ты извиняешься, мой
капитан. Ты делаешь это, как и все остальное, очень по-мужски. В тебе все
мужское, а некоторые черты даже чересчур, - она озорно посмотрела ему в
глаза, он понял, что она имеет в виду сцену в купе поезда, прерванную
появлением Хендри.
- Попробуем съесть это, - сказал Брюс, а позже добавил, - Не так уж
плохо. Ты очень хорошо готовишь.
- Адресуй свои комплименты консервной компании в этот раз. Но
когда-нибудь я тебя еще поражу своим кулинарным искусством.
- Посмотрим. Тихий гомон голосов в лагере иногда прерывался взрывами
смеха. Все чувствовали себя расслабленно. Стены из грузовиков и брезентовая
крыша представлялись надежной защитой. Люди спали или, собравшись в
небольшие группки тихо беседовали. Брюс собрал с металлической тарелки
остатки пищи.
- Нужно проверить посты.
- О, Бонапарт, долг превыше всего, - она смиренно вздохнула.
- Это не займет много времени.
- Я подожду тебя здесь. Брюс взял с сиденья винтовку и каску и собрался
уже вылезать из салона, как вдруг джунгли наполнились барабанным боем.
- Брюс! - прошептала Шерман и схватила его за руку. Все голоса вокруг
них стихли, и единственным звуком в ночи был этот бой. Он был низким и
ритмичным, теплый затхлый воздух трепетал от него. Трудно было определить
его направление, он заполнял собой все пространство, монотонный, навязчивый,
как пульс всего мироздания.
- Брюс! - снова прошептала Шерман. Она дрожала, ее пальцы, в ужасе,
впились в руку Брюса.
- Маленькая моя, - он нежно прижал ее к своей груди. - Это просто голый
дикарь сильно бьет одним куском дерева о другой. Они не могут нас тронуть
здесь, ты это знаешь.
- О, Брюс, это ужасно. Это как звон, похоронный звон.
- Перестань болтать глупости. Пойдем со мной. Поможешь мне успокоить
остальных. Они напуганы до смерти. Ты должна мне помочь. Он бережно высадил
ее из автомобиля и, обняв за талию, вывел в середину лагеря.
"Что можно противопоставить одурманивающему влиянию барабанного боя?
- спросил он себя. - Шум, наш собственный шум".
- Джозеф, М'пофу, - он выбрал лучших певцов, - мне очень жаль, что
сопровождение такого низкого качества, но балуба - это обезьяны, которые
ничего не понимают в музыке. Покажем им, как поют бамбала. Они пошевелились,
напряженность начала уменьшаться.
- Давай, Джозеф, - Брюс набрал в легкие воздух и начал одну из
конголезских песен. Специально фальшиво, так плохо, чтобы его пение резало
слух. Кто-то засмеялся. Затем неуверенно вступил голос Джозефа, начал
набирать силу. Вступил глубокий бас М'пофу, красиво оттеняя и усиливая тенор
Джозефа. Кто-то начал в такт хлопать ладонями, Брюс почувствовал в темноте
ритмичные покачивания тел. Шерман перестала дрожать и крепче прижалась к
нему.
"Нам нужен свет, - решил Брюс. - Ночничок для моих маленьких детей,
которые боятся темноты и барабанного боя". Он, вместе с Шерман, пересек
лагерь.
- Капрал Жак.
- Капитан?
- Включайте прожектора.
- Есть, капитан. - Брюс знал, что в запасе есть по две батареи для
каждого прожектора. Каждая емкостью на восемь часов. Должно хватить на две
ночи.
С двух сторон лагеря темноту разрезали плотные белые лучи света. Они
осветили темные джунгли и отраженным светом озарили лагерь так, что можно
было различить черты лиц сидящих под крышей людей. Брюс осмотрел их.
"Сейчас с ними все в порядке, - решил он. - Злые духи покинули их".
- Браво, Бонапарт, - сказала Шерман. Он видел, что люди улыбаются,
глядя на то, как он обнимает Шерман. Хотел было опустить руку, но остановил
себя. "Пускай, - решил он. - По крайней мере это отвлечет их от ненужных
мыслей". Он повел ее обратно к машине.
- Устала?
- Немножко.
- Я разложу для тебя сиденье. Окно занавесим одеялом.
- Ты будешь рядом? - робко спросила она.
- Конечно, - он расстегнул ремень с кобурой и передал ей. - Носи, не
снимая. Даже для предела уменьшенный, ремень был слишком велик для нее.
Пистолет болтался где-то рядом.
- Орлеанская девственница, - Шерман скорчила ему рожу и залезла на
заднее сиденье. Через некоторое время она тихонько позвала его.
- Брюс.
- Да?
- Просто хотела удостовериться, что ты рядом. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Шерман.
Брюс лежал на одеяле. Он был весь в поту. Пение давно смолкло, но
барабанный бой продолжался. Он сотрясал джунгли без перерыва. Скользили лучи
прожекторов, то освещая лагерь, то оставляя в темноте. Брюс слышал дыхание
спящих людей, приглушенное покашливание, бормотание. Он не мог спать. Лежа
на спине, заложив одну руку за голову, он курил и смотрел на брезентовую
крышу. В его голове пробегали события последних четырех дней:
Обрывки разговоров, смерть Андре, Боуссье, стоящий рядом со своей
женой, разрывы гранат, липкая кровь на его руках, насилие и ужас. Брюс
беспокойно пошевелился, отбросил в сторону сигарету и закрыл глаза руками в
попытке остановить воспоминания. Но они продолжали вспыхивать в его мозгу,
как картинки на экране, беспорядочно, потеряв всякий смысл, но сохранив весь
ужас. Он вспомнил муху на своей руке, вспомнил, как она торжествующе
потирала лапки, и начал метаться. "Я схожу с ума. Я должен это прекратить".
Он быстро сел, поджал колени к груди, кошмар прекратился.
Теперь он почувствовал печаль и одиночество. Ужасное одиночество,
потерянность и бессмысленность существования. Он сидел на одеяле и казался
себе маленьким и испуганным сироткой. "Я сейчас заплачу. Я чувствую это".
И, как дитя в объятия матери, Брюс Карри пошел к Шерман.
- Шерман! - он попытался найти ее в темноте.
- Брюс, что случилось? - она быстро села.
- Где ты? - в панике прошептал Брюс.
- Я здесь, что случилось? И он нашел ее, и неуклюже охватил руками.
- Шерман, обними меня, прошу тебя.
- Любимый, - она была встревожена, - что с тобой? Скажи мне.
- Просто обними меня, Шерман. Ничего не говори, - он прижался к ней и
уткнулся лицом в шею. - Ты так мне нужна! О, господи, как ты мне нужна!
- Брюс, - она поняла все, нежно, успокаивающе поглаживая его по
затылку.
- Мой Брюс, - она крепко обняла его. Ее тело начало инстинктивно
покачиваться, убаюкивая его, как ребенка. Постепенно его тело расслабилось и
он прерывисто вздохнул.
- Мой Брюс, - она приподняла тонкую сорочку и прижала его голову к
своей голой груди. Ее рассыпавшиеся волосы заслонили их обоих от окружающего
мира. Прижимая к себе его крепкое тело, ощущая нежное прикосновение к своей
груди, понимая, что она вселяет силы в любимого человека, она уже была
счастлива. Но потом в ней что-то изменилось и она почувствовала новое,
сжигающее ее желание.
- Да, Брюс, да! - она говорила прямо в его ищущие жадные губы. И он был
над ней не ребенок более, а взрослый мужчина.
- Ты так прекрасна, - его грубые любящие руки обняли ее.
- Быстрее, Брюс! - она задрожала от силы своего желания.
- Сейчас, Брюс, - она подалась бедрами ему навстречу.
- Я сделаю тебе больно.
- Нет, я хочу эту боль, - она почувствовала внутри себя сопротивление и
закричала в нетерпении.
- Войди в меня! О, как жжет.
- Я остановлюсь.
- Нет, нет.
- Любимая, я не вынесу этого.
- Да, Брюс, любимый. Ты достал до самого сердца. Ее кулачки стучали по
спине. И он вошел в нее, чувствуя упругое сопротивление, а затем еще и еще,
поднимаясь на самые вершины чувства. Оно росло в нем, обжигающе горячее,
заполняющее все уголки души, нестерпимое, как боль.
- О, Брюс, я умираю.
И вместе в бездну. Все исчезло в этой бездонной пропасти - и время, и
пространство. А в джунглях продолжали бить барабаны. Много, много позже она
заснула, склонив голову на его плечо. А он вслушивался в звуки ее сна.
Они были настолько мягки, что услышать их мог только любящий человек.
"Да, я, наверное, люблю эту женщину. Но я должен быть абсолютно уверен,
потому что того, что произошло с Джоан, я уже не переживу. И потому что я
люблю ее, я не хочу наносить ей рану неудачным супружеством. Лучше закончить
сейчас, пока еще есть силы вынести горечь разлуки". Брюс зарылся лицом в ее
волосы, она во сне еще крепче прижалась к его груди. "Очень трудно
разобраться в своих чувствах. Особенно в начале. Часто за любовь можно
принять жалость и одиночество, но я не могу себе этого позволить. Значит, я
должен еще раз обдумать мое прошлое с Джоан. Это будет трудно, но я должен.
Было ли все также и с Джоан? Это началось так давно, почти семь лет назад.
Я, честно признаться, уже не помню как. Все, что осталось в памяти от тех
дней, воспоминания о том, где мы были, и немного слов, которые не могли
унести ветры боли и ненависти. Берег, с поднимающимся над ним туманом,
дерево, наполовину занесенное песком, принесенная с собой корзинка