Страница:
Среди обвешанных бородатыми лишайниками мрачных лесов разбросаны маленькие бревенчатые церкви, «пряничные» деревушки, а прекрасные асфальтовые дорожки выводят к укромным яхтенным гаваням. Остров отделен проливом шириной всего 500 метров, но на нем есть свой вид лисы — похожая на шакала Dasycyon chiloensis, которую часто можно встретить на лесных тропинках.
Раньше Панамериканское шоссе кончалось в городе Puerto Montt, в том месте, где Продольная долина превращается в пролив (есть еще его восточная ветка, идущая по Аргентине). Дальше на юг Чили тянется более чем на тысячу километров, но туда можно было попасть только морем или через Аргентину. Генерала Пиночета такое положение дел не устраивало, и он начал строительство Южного Шоссе по берегу моря.
Проблема была в том, что полоса земли между горами и морем здесь совсем узкая, а через каждые несколько километров в берег вдаются заливы-фьорды, через которые пришлось делать паромные переправы. Из-за многочисленных паромов по первому участку Дороги Пиночета (официальное название — Carretera Austral) никто не ездит. Проще добраться на одном пароме до городка Чайтен — за ним паромов уже нет, потому что шоссе идет дальше от океана. Только на двадцать километров от Пуэрто Монтта автотранспорт ходит достаточно регулярно. В той стороне находится национальный парк Alerce.
Климат здесь еще более влажный, чем в Араукании. В год бывает всего 30-40 солнечных дней. Зима на уровне моря довольно теплая, поэтому лес из буков и «речного кедра» Pilgerodendron выглядит как настоящие джунгли. Стволы и ветви покрыты сплошным ковром из папоротников, в опавших листьях прыгают маленькие вишнево-красные лягушки. Если подняться выше в горы, туда, где бывает снег, то пейзаж начинает больше соответствовать умеренному климату. Здесь растут три оригинальных хвойных: маленький кустарник Dacridium fonki, похожий на кипарис Austrocedrus и alerce (Fitzroya). Алерсе напоминает секвойи: такая же темно-красная кора, такая же густо-зеленая пирамидальная хвоя, такая же исполинская толщина и почтенный возраст (до 5000 лет). Вот только ростом он бывает всего метров 50 — больше, видимо, не позволяют ветра.
В глубине гор лежит чудесное задумчивое озеро, а за ним поднимаются грозные пики основного хребта Анд. Их склоны покрыты ягелем высотой до четверти метра — оленеводы нашего Севера, наверное, видят такой в самых розовых снах.
Из Алерсе я вернулся в Пуэрто Монтт. Дорога вилась вдоль берега, и в бухтах повсюду были видны небольшие группы серых дельфинов-афалин (Tursiops truncatus).
Они стояли в устьях речек и ручьев, перехватывая идущую на нерест семгу (ее сюда тоже завезли из Европы).
Деревянный порт весь пропах водорослями и солью. На рыбном рынке продают ставриду и гигантских морских желудей. На причалах сидят цепочками черно-белые голубоглазые бакланы (Phalacrocorax atriceps). Серый сонный пролив уходит вдаль и тает в темных полосах небольших дождей.
Я долго болтался по причалам, выясняя ситуацию с транспортом. Летом можно было бы добраться на теплоходе прямо до Магелланова пролива — это очень дорого, но необыкновенно интересно. Но сейчас единственным судном, шедшим на юг, была яхта с гляциологической экспедицией Фонда Рейнгольда Месснера. Самого альпиниста не было, но ребята на борту подобрались отличные. Ужасно хотелось с ними прокатиться, благо зоолог им был нужен. К сожалению, они собирались выйти в море только через неделю, а потом еще дней десять стоять в Чайтене. Все же они помогли мне — с их палубы я влез без билета на рейсовый паром и весь восьмичасовой путь до Чайтена проделал на халяву.
Эти восемь часов я провел на палубе, продалжая исследование численности птиц.
Скучать не приходилось. Мы приближались к Субантарктике, и в море было полно живности — отголосок того фантастического изобилия, которое существует в штормовых водах Зоны Антарктической Конвергенции. Мрачные буревестники Procellaria уверенно скользили над волнами, сновали взад-вперед пухленькие ныряющие буревестники (Pelecanoides), китовые птицы (Pachyptila) стайками собирались на скоплениях планктона. Полосатые головы пингвинов Spheniscus magellanicus торчали из воды. Целые банды дельфинов прочесывали пролив. Мы встретили три вида, один другого красивей — Cephalorhynchus hectori, C. eutropia и Preponocephala electra (названия им не я придумывал, честное слово). Иногда мелькала в волнах усатая мордашка южного морского котика (Arctocephalus australis) или острый плавник одинокой косатки, гонявшей косяки семги. Мне очень хотелось увидеть, как косатки глушат лососей хвостом, но они почему-то действовали иначе — просто догоняли косяк и на лету перехватывали в воздухе выпрыгнувшую рыбину.
Понемногу народ заинтересовался тем, что я делаю. Вокруг собралась толпа пассажиров, напряженно вглядывавшихся в волны — кто первый увидит дельфина или косатку? Я все расспрашивал, нет ли среди присутствующих владельца машины, собирающегося ехать дальше на юг. Но вместо этого обнаружились целых четыре конкурента-туриста: парочка французов, бразилец Паоло, несмотря на молодость работавший счетоводом в солидном банке, и студент-мапуче Хосе, собиравшийся потратить стипендию, чтобы посмотреть лагуну Сан-Рафаэль.
Низкие холмы островов все тянулись справа, а роскошные Анды с их лесами и снегами — слева. Узкие фьорды уходили зигзагом вглубь гор, словно дорожки в неизвестные миры. Наконец мы свернули в один из таких «коридоров» и оказались в городке Chaiten.
Делать здесь было нечего, но французы решили остаться. Мы же с Паоло и Хосе потихоньку двинулись по Дороге Пиночета, болтая на смеси английского с испанским и дожидаясь попутки. Нас окружали уходящие в облака зеленые склоны, сочащиеся влагой. Все более или менее открытые места, кроме придорожных полей, в несколько «этажей» заросли папоротниками и чудовищным растением Gunnera, похожим на лопух с трехметровыми листьями.
Рюкзаки у ребят были не меньше моего, и я был уверен, что они вскоре вернутся в поселок. Близился вечер и явно собирался дождь. Любой нормальный человек в такой ситуации прежде всего стремится под крышу, только отдельные психопаты вроде нас с Юлькой могут получать удовольствие от путешествия в подобных условиях.
Тут я увидел нечто настолько интересное, что забыл обо всем на свете. Вдоль дороги через каждые несколько шагов зияли свежевыкопанные ямы под телеграфные столбы. Под слоем почвы тут оказалась очень твердая глина, и мелкие зверьки, упавшие в яму, не могли сразу зарыться в землю. Получились прекрасные ловушки на грызунов и прочую живность. Раздвигая длинной палкой листья, скопившиеся на дне ям, я обнаруживал там редких существ, которых не так-то просто увидеть.
В основном это были восьмизубы — подземные жители. Их тут три вида: один похож на крысу (Aconaemys), другой — на слепыша (Spalacopus), а третий — на зайчонка (Octodon). Кроме них, попадались землеройковые опоссумы Rhyncholestes. Я просмотрел, наверное, пару сотен ям, прежде чем отвлекся от них и заметил, что уже стемнело и накрапывает дождь, а мои спутники все еще идут рядом и даже не собираются начать ныть.
Я начал потихоньку присматриваться к стоявшим на полях сараям и амбарам. Вскоре мы прошли довольно приличный заброшенный хлев. Еще через сотню метров в луче фонаря возникла похожая на рысенка чилийская кошка (Felis guigna). Пока мы обсуждали удачную встречу, дождь хлынул по-настоящему. Ребята все равно не ударились в панику, но тут уже сдался я. «Попуток сегодня явно не будет, давайте вернемся к тому домику,» — предложил я. Оказалось, что и Паоло и Хосе тоже его заметили. Полиэтилена у меня оказалось столько, что хватило всем троим.
Утром трава была присыпана свежим снежком, но под ледяным дождем вокруг цветущего дрока и фуксий вились десятки зеленых колибри Sephanoides sephanoides с огненно-красными шапочками. Мы дождались попутки и двинулись на юг.
Путь по Дороге Пиночета занял два дня. Очень уж велико расстояние, а попутки упорно ловились только до следующей деревни. Благодаря этому довольно большие куски нам пришлось пройти пешком. Грунтовка то взбиралась на перевалы, где я балдел от зрелища зеленых «джунглей» в двухметровом снегу, то ныряла к прекрасным горным озерам. Время от времени проглядывало солнце, и нам удавалось увидеть вершины хребтов, но большую часть пути об их высоте мы могли только догадываться. Столько радуг я не видел, наверное, за всю свою жизнь. В тропиках от них как-то отвыкаешь: там это редкость из-за того, что солнце стоит слишком высоко. Зато здесь мы иногда видели по три-четыре одновременно. Иногда мы наблюдали нестандартные радуги — фантастически яркие, образующие полный круг (такие можно увидеть со склона горы) или необыкновенно близкие: казалось, протяни руку — и дотронешься.
Народу тут совсем мало — деревушки с церквями, словно перенесенные по воздуху из Баварских Альп, маленькие поселки, затерянные в лесу фермы и пустующие до лета турбазы. На полях, огороженных заборами из огромных пней, пасутся тонкорунные овцы. Нетронутые буковые леса зеленым морем тянутся на сотни километров, из одного национального парка в другой. Иногда наш шофер останавливался на рыбалку.
Если в реке был лосось или форель, то можно было натаскать рыбы на хороший ужин за полчаса. Если нет, нечего и ловить. Местные рыбы — корюшка Aplochiton и минога Geotria — очень вкусные, но на наживку не клюют.
Сначала дорога проходила между двумя параллельными хребтами. Было зверски холодно, и хулиганка-весна посыпала нас снегом чаще, чем дождем. Потом мы вышли к морю, и сразу потеплело. В ручьях пели смешные носатые лягушки Rhinoderma darwini, известные тем, что их самцы вынашивают икру и головастиков в горловом мешке. С громким щебетом гонялись друг за другом колибри. Пару раз нам удалось искупаться в горячем источнике. В море виднелись скалистые острова. Ребята повеселели. Хосе даже перестал рассказывать страшные истории о том, как испанцы посадили его пра-пра-прадеда на кол, а его пра-пра-прабабка в отместку содрала с нескольких пленных кожу. Мы достигли Чилийского Лабиринта.
На карте тихоокеанское побережье Южной Америки от Чайтена до мыса Горн похоже на рисунок картографа, получившего инъекцию ЛСД. Тысячи больших и маленьких островов рассыпаны вдоль материка. Берега островов и континента так изрезаны ветвящимися фьордами, что напоминают морозные узоры на стекле. Редкий капитан отважится зайти в этот хаос узких проливов с их туманами, мелями и сумасшедшими приливными течениями (высота прилива кое-где достигает 15 метров).
Но вблизи Чилийский Лабиринт необыкновенно красив. Мы шагали километр за километром по берегам фьордов, наслаждаясь солнцем и пейзажами. Дважды нам встречались очень редкие звери: чилийский олень (Hippocamelus bisulcus) и похожая на платиновую норку патагонская ласка (Lyncodon patagonicus), которую до меня видело живьем, наверное, не больше двух-трех зоологов. Тут нас догнал джип с французкой парочкой. Какова же была наша радость, когда выяснилось, что мы трое тоже можем туда втиснуться и что джип идет до цели нашего путешествия — Puerto Chacabuco. Шофер оказался директором лесопитомника, так что мы с ним сразу перешли на латынь (боюсь, у моих друзей слегка завяли уши за восемь часов пути).
Дорога вскоре снова ушла от берега. В одном месте водитель остановился и спросил:
— Тут в двух километрах висячий ледник. Посмотрим?
Мы, естественно, согласились и прошлись до маленькой смотровой площадки на склоне речной долины. Напротив нас в пятистах метрах над рекой выползал из гор сероватый ледник Queluat, давший имя всему огромному национальному парку. Под ним на берегу лежала груда тающего льда. Мы хотели было уйти, но вдруг земля под ногами задрожала, словно где-то рядом проходил тяжелый грузовик. Не успели мы хором сказать «землетрясение», как вся передняя часть ледника в полной тишине полетела вниз, оставив ярко-голубую поверхность отрыва. С пушечным грохотом тысячи тонн льда рухнули в реку, а потом на нас накатили тяжелые волны гула — это сходили лавины в горах.
Мы бросились к джипу и помчались вперед через последний перевал. Он был завален сугробами, и по обе стороны виднелись конуса выноса старых и свежих лавин, но дорогу каким-то чудом не перекрыло. Вскоре мы благополучно выехали из парка Келуат, и начались места более обжитые. В одном месте мы проехали исполинский «бараний лоб» — отшлифованную ледником скалу высотой не меньше 800 метров, в нишах которой гнездились кондоры.
Вдоль Южного Шоссе через каждые 500 метров стоят урны для мусора. Я был поражен, когда увидел, что даже шофера тяжелых грузовиков останавливаются возле урн, чтобы выбросить окурок или апельсиновые корки. Такого, наверное, даже в Западной Европе не увидишь.
В Пуэрто Чакабуко оказалось, что рейс до Сан-Рафаэля и обратно стоит 150$. Никто из нас уже не мог позволить себе таких расходов. Французы уехали в Аргентину, а мы трое остались и через час поймали за двадцатку катер, шедший на кордон парка с грузом продуктов.
Утром мы вышли в море и пошли по Лабиринту на юг. Между островами и берегом тянется пролив, который лишь на одном участке перекрыт перешейком
— там судам, идущим на юг, приходится выходить в открытый океан. Дальше они снова идут между островами, в одном месте проходя по идеально прямому проливу длиной в 90 км при ширине около 100 метров. Берега его поднимаются метров на триста, но глубина еще больше. Спокойный интервал между приливом и отливом длится в «Щели Айко» всего пять минут. К сожалению, тех мрачных (20-30 солнечных дней в году) мест я не видел — наш катер шел только до перемычки.
Как раз тут к берегу подходит Северное Ледяное Поле — белое одеяло, накрывающее высокий участок Анд. С него стекают ледники, некоторые из них доходят до моря.
По мере движения на юг фауна медленно меняется. В узких проливах Лабиринта нам встречались уже другие дельфины — стройные Lagenodelphis hosei и маленькие черные морские свинки Phocoena obscura. Иногда проплывал мимо морской лев или могучая туша южного морского слона. В узких местах можно увидеть на берегу или в воде редкую кошачью выдру (Lutra felina). Чем ближе к перемычке, тем уже и спокойней канал. Наконец только отметки прилива на берегах отличают его от озера. В тупике в воду стекает ледник San Rafael. Ледник нас несколько разочаровал, к тому же видимость была так себе, а после землетрясения новые айсберги почти не откалывались — все, что могло, уже оторвалось от края ледника и плавло вокруг. На берегу мы тоже не видели ничего интересного, кроме следов пуду и чилийских оленей.
Мы вернулись в Пуэрто Чакабуко и простились с Хосе — каникулы кончались, и ему пора было возвращаться домой. А нам с Паоло удалось поймать попутку до большого города Coyaque. Был праздник, День открытия Америки, который отмечают во всех странах континента. Погода выдалась непривычно солнечная, и мы думали, что это — к празднику, но дело было в другом. Мы оказались по восточную сторону от Андского водораздела. Дождь со снегом остались за хребтом. Теперь нам предстояло познакомиться с прелестями весны по-патагонски.
Почему мы так любим весну?
Жарким летом ведь солнышка больше,
Да и светлое время подольше,
И на море есть шанс отдохнуть.
Что хорошего в скучной весне?
Осень красочней в каждом листочке,
А соленых осенних грибочков
Ничего нет на свете вкусней.
Зря так ждем мы прихода весны —
Столько грязи зимой не бывает,
А лыжня для нас путь открывает
К самым топким чащобам лесным.
Неужели мила нам весна
Талым снегом, капризной погодой,
Половодьями и ледоходом,
И дождем, и ночами без сна?
Изо всех времен года одну,
Чудно-свежую, словно подснежник,
В распустившихся листиках нежных
Мы за молодость любим весну.
Глава девятая. Песня ветра
Не знаю, кого имел в виду писатель. Ни пума, которую кое-где называют couguar, ни гривистый волк (на языке гуарани — aguara guasu) не встречаются стаями и не живут на равнинах Патагонии. Самый крупный хищник здесь — лисица Dusicyon culpeo. К сожалению, другой литературы об этой обширной территории, кроме Жюля Верна и Дарвина, на русском языке почти нет. Поэтому я не очень-то представлял себе, как выглядит Патагония на самом деле, пока не оказался в Кояке. Городок расположен в единственном месте, где территория Чили включает кусочек восточного склона Анд.
По случаю праздника магазины и банки были закрыты, и мой друг Паоло оказался без копейки: наличные у него кончились, а по кредитке их получить было негде. Но я уже достаточно хорошо его знал, чтобы не раздумывая одолжить сотню долларов, оставив себе столько же. С такими деньгами в городе нам делать было нечего, и мы, посмотрев парад «кавалерии» из местных пастухов, двинулись дальше на юг.
Тут возникли новые сложности. Несколько лет назад в ста километрах к югу произошло сильное извержение вулкана Гудзон. Обширная территория была засыпана пеплом. Множество фермеров, продав за бесценок загубленные поля и пастбища, подались в теплые края. Никто не объяснил им, что довольно скоро пепел превратится в плодородную почву. В результате поймать попутку из Кояке на юг очень трудно. Отъехав километров на тридцать, мы оказались на дороге среди невысоких лесостепных гор и до самого вечера шли пешком, так и не дождавшись машины. Было солнечно, но дул сильный и очень холодный ветер. Голые рощицы ольхи чередовались с золотыми травянистыми склонами, истоптанными бесчисленными зайцами. Кое-где землю сплошь покрывали норы суперпушистых (Euneomys) и прочих хомяков, а под вечер мы встретили самого маленького из броненосцев — плащеносного (Chamyphorus truncatus). Он выглядит так, словно завернулся в панцирь более крупного сородича.
Когда солнце село, температура стала падать с пугающей быстротой. Мы завернули на небольшую ферму и попали как раз к ужину. Пока хозяева — большая крестьянская семья — и их работники вместе с нами вели наступление на громадную гору пельменей, я стал выяснять, какие здесь водятся звери. Поскольку названия разных животных в каждом районе свои, мне было очень трудно понять, кто имеется в виду в том или ином случае. Тогда я стал рисовать предполагаемые кандидатуры на бумажке. Наброски вызвали бурную реакцию. Мне пришлось до полуночи рисовать пум, броненосцев, зайцев и лис, чтобы снабдить «портретами» всех желающих. Один пастух даже поскакал за полтора километра в деревню, чтобы его друзья тоже смогли посмотреть. Вообще-то рисую я так себе.
Утром, прождав еще пару часов, мы сдались и поехали на автобусе. Обогнув необыкновенно красивую гору Замок (Cerro Castillo), мы оказались на берегу большого озера, которое в Чили называют Lago General Carrera, а в Аргентине — Lago Buenos Aires. Переплыв его на пароме, мы перешли чилийскую границу, наловили и сварили лосося на нейтральной полосе, прошагали оставшиеся 10 километров до Аргентины и обнаружили, что банки все равно закрыты.
Путешествуя по Латинской Америке, быстро приучаешься к тому, что в воскресенье закрыто почти все, что можно закрыть. Поменять деньги или взять билет на самолет в этот день невозможно. Но в Аргентине, как нарочно, суббота тоже оказалась выходным днем! Нам предстояло прожить два дня без копейки местной валюты.
Раньше можно было проехать на попутках вдоль восточного склона Анд, но после извережения эта дорога почти не используется, так что пришлось нам добираться до Панамериканского шоссе, идущего вдоль берега Атлантики. На выезде из пограничного городка мы сразу поймали машину на большую часть пути до побережья.
Тогда мы не знали, как нам повезло. Остановить на шоссе машину в Аргентине очень трудно, иногда можно простоять несколько часов. «Тормозятся» почему-то в основном водители итальянского происхождения.
Мы помчались на восток по прекрасному шоссе. Горы вскоре кончились, и потянулась ярко-золотая степь. По временам через дорогу, словно заводные игрушки, перебегали волосатые и карликовые броненосцы (Chaetophractes и Zaedyus). У нашего шофера Тони денег почему-то тоже не оказалось. Но он смело подруливал к бензоколонкам, показывал мою Индульгенцию, говорил, что везет важную делегацию, и заправлялся в долг. По мере удаления от Анд ветер все усиливался, и я с радостью подумал, что наконец-то добрался до места, где мокрые шмотки будут быстро сохнуть. В большинстве районов континента это проблема.
В одном месте мы остановились, чтобы посмотреть Пещеру Рук (Cueva de los Manos).
Много тысяч лет назад местные жители украсили ее своды самым древним в Новом Свете рисунком. Они набирали в рот охру, прикладывали к стене руку и выдыхали краску, как из пульверизатора. Получились белые отпечатки рук на красном фоне. У входа в пещеру осталась огромная свалка из костей гигантских обитателей Патагонии: мегатериев (слоновых ленивцев) и глиптодонтов (броненосцев размером с танк). Все они, к сожалению, были истреблены еще до Конкисты.
Через каждые 50 километров у шоссе стоял стенд с контуром Фолклендских островов и лозунгом «Malvinas son Argentinas» (Мальвинские острова — аргентинские!).
Здесь очень болезненно переживают неудачу попытки отбить острова и почему-то упорно продолжают считать их своими. В выпусках новостей непременно сообщают погоду на архипелаге. Кстати, во время последней войны Аргентина ненадолго захватила не только Фолкленды, но и большой остров Южная Георгия, к которому вообще не имеет никакого отношения.
Городок, куда мы приехали вечером, оказался центром обширного нефтяного поля, сплошь утыканного вышками и качалками. Ветер здесь дул уже настолько сильно, что идти против него удавалось с большим трудом. На восток от поселка тянулся длинный шлейф намотанных на ветки кустов пластиковых пакетов и прочего мусора, но улицы были чистыми и аккуратными.
Мы переночевали у Тони, съев бадью пирожков с кремом, поучив его детей английскому и подискутировав о политике, а наутро добрались до Атлантики.
Тяжелые серые волны в космах пены от встречного ветра злобно грызли холмистый берег. На маленьких озерцах кормилось столько черношейных лебедей, гусей, уток, чаек и северных мигрантов — куликов, что воды не было видно. Если мы подходили к ним с подветренной стороны, то они подпускали нас вплотную, потому что не могли лететь против ветра. Даже куртинки травы тут имеют обтекаемую форму кисточек.
Луни и каракары, не имея возможности парить над степью, бродили пешком, высматривая морских свинок Galea. Большие грозовые тучи ползали по ясному небу, оставляя на холмах белые полосы града.
Поймать попутку нам удалось только под вечер. Грузовики и быстроходные спортивные автомобили ленились тормозить, а дешевые развалюхи принадлежали местным фермерам и были забиты их многочисленными детьми. Почему-то здесь принято считать, что стране не хватает населения, и усиленно размножаться. Как выразился наш шофер, пожилой украинец, «люды aqui добри, тiльки туповати i дюже ихасты» (исп. aqui — здесь, ijo — ребенок, сын.) Мы проехали несколько сот километров, переночевали в гараже заправочной станции и опять покатили на юг. Несколько лет назад правительство специальным законом приравняло местную денежную единицу к доллару, и теперь Аргентина — одна из самых дорогих стран мира. Из-за этого пользование автобусами, отелями и ресторанами для меня было практически исключено. Но, как и в Европе, здесь можно быстро перемещаться автостопом, если договариваться с шоферами на бензоколонках.
Море золотой травы простиралось вокруг, кое-где перемежаясь пятнами совершенно черных кочек. На озерах розовыми точками маячили фламинго. В степи паслись огромные стада магеллановых гусей (Chloephaga picta) — белые самцы в парах с рыжими самками. По ночам дорогу перебегали белые опоссумы (Listrodelphis halli) и серые лисички (Dusicyon griseus). Каждый вечер мы любовались великолепными закатами: рваные темно-синие тучи, освещенные снизу багровыми лучами солнца.
Мы добрались до развилки, на которой стоял пост ГАИ. Такие посты — большая удача, потому что полицейские считают своим долгом подсаживать туристов на попутки. Вокруг КПП паслись непуганые гуанако (Lama guanaque). Они настолько не боялись людей, что один гуаненок то и дело подбегал к прохожим и затевал с ними «турнир» — вставал на задние ноги и толкал грудью и коленями, как это принято у гуанако.
Нам остановили машину с начальником местных дорожников. Он был выходцем из Шотландии, и мы неплохо поболтали по-английски. Идеально ровный асфальт убегал на запад, лишь раз в десять-пятнадцать километров машина чуть вздрагивала на трещинках и выемках. Кое-где по обочинам виднелись белые пятна — груды мертвых овец.
— Вы не смотрите, что дорога в таком ужасном состоянии, — виновато произнес водитель. Видете дохлых овец? Зима в этом году очень суровая выдалась: морозы под тридцать, снега полметра. Вот асфальт и не выдержал. Ну ничего, недели через две починим. Тут всего-то миль двести.
Действительно, на шоссе уже трудились бригады дорожников. Между тем вдали показались Анды, приплюснутые белой шапкой Южного Ледяного Поля. За перевалом перед нами открылось озеро Argentino, в заливах которого маневрировали под натиском ветра флотилии голубых айсбергов. За ним торчали причудливые скальные башни горы Фитцрой.
Аргентинский Озерный Край начинается на севере примерно там же, где и Чилийский, но на юг тянется почти до Магелланова пролива. По берегам его озер, которые заполняют долины Анд и выходят далеко на равнину, расположено несколько национальных парков. Природа их не так разнообразна, как в соседних чилийских, и не так хорошо сохранилась, а цены выше в несколько раз. Тем не менее туристов в них намного больше — то ли лучше реклама, то ли проще добираться.
Раньше Панамериканское шоссе кончалось в городе Puerto Montt, в том месте, где Продольная долина превращается в пролив (есть еще его восточная ветка, идущая по Аргентине). Дальше на юг Чили тянется более чем на тысячу километров, но туда можно было попасть только морем или через Аргентину. Генерала Пиночета такое положение дел не устраивало, и он начал строительство Южного Шоссе по берегу моря.
Проблема была в том, что полоса земли между горами и морем здесь совсем узкая, а через каждые несколько километров в берег вдаются заливы-фьорды, через которые пришлось делать паромные переправы. Из-за многочисленных паромов по первому участку Дороги Пиночета (официальное название — Carretera Austral) никто не ездит. Проще добраться на одном пароме до городка Чайтен — за ним паромов уже нет, потому что шоссе идет дальше от океана. Только на двадцать километров от Пуэрто Монтта автотранспорт ходит достаточно регулярно. В той стороне находится национальный парк Alerce.
Климат здесь еще более влажный, чем в Араукании. В год бывает всего 30-40 солнечных дней. Зима на уровне моря довольно теплая, поэтому лес из буков и «речного кедра» Pilgerodendron выглядит как настоящие джунгли. Стволы и ветви покрыты сплошным ковром из папоротников, в опавших листьях прыгают маленькие вишнево-красные лягушки. Если подняться выше в горы, туда, где бывает снег, то пейзаж начинает больше соответствовать умеренному климату. Здесь растут три оригинальных хвойных: маленький кустарник Dacridium fonki, похожий на кипарис Austrocedrus и alerce (Fitzroya). Алерсе напоминает секвойи: такая же темно-красная кора, такая же густо-зеленая пирамидальная хвоя, такая же исполинская толщина и почтенный возраст (до 5000 лет). Вот только ростом он бывает всего метров 50 — больше, видимо, не позволяют ветра.
В глубине гор лежит чудесное задумчивое озеро, а за ним поднимаются грозные пики основного хребта Анд. Их склоны покрыты ягелем высотой до четверти метра — оленеводы нашего Севера, наверное, видят такой в самых розовых снах.
Из Алерсе я вернулся в Пуэрто Монтт. Дорога вилась вдоль берега, и в бухтах повсюду были видны небольшие группы серых дельфинов-афалин (Tursiops truncatus).
Они стояли в устьях речек и ручьев, перехватывая идущую на нерест семгу (ее сюда тоже завезли из Европы).
Деревянный порт весь пропах водорослями и солью. На рыбном рынке продают ставриду и гигантских морских желудей. На причалах сидят цепочками черно-белые голубоглазые бакланы (Phalacrocorax atriceps). Серый сонный пролив уходит вдаль и тает в темных полосах небольших дождей.
Я долго болтался по причалам, выясняя ситуацию с транспортом. Летом можно было бы добраться на теплоходе прямо до Магелланова пролива — это очень дорого, но необыкновенно интересно. Но сейчас единственным судном, шедшим на юг, была яхта с гляциологической экспедицией Фонда Рейнгольда Месснера. Самого альпиниста не было, но ребята на борту подобрались отличные. Ужасно хотелось с ними прокатиться, благо зоолог им был нужен. К сожалению, они собирались выйти в море только через неделю, а потом еще дней десять стоять в Чайтене. Все же они помогли мне — с их палубы я влез без билета на рейсовый паром и весь восьмичасовой путь до Чайтена проделал на халяву.
Эти восемь часов я провел на палубе, продалжая исследование численности птиц.
Скучать не приходилось. Мы приближались к Субантарктике, и в море было полно живности — отголосок того фантастического изобилия, которое существует в штормовых водах Зоны Антарктической Конвергенции. Мрачные буревестники Procellaria уверенно скользили над волнами, сновали взад-вперед пухленькие ныряющие буревестники (Pelecanoides), китовые птицы (Pachyptila) стайками собирались на скоплениях планктона. Полосатые головы пингвинов Spheniscus magellanicus торчали из воды. Целые банды дельфинов прочесывали пролив. Мы встретили три вида, один другого красивей — Cephalorhynchus hectori, C. eutropia и Preponocephala electra (названия им не я придумывал, честное слово). Иногда мелькала в волнах усатая мордашка южного морского котика (Arctocephalus australis) или острый плавник одинокой косатки, гонявшей косяки семги. Мне очень хотелось увидеть, как косатки глушат лососей хвостом, но они почему-то действовали иначе — просто догоняли косяк и на лету перехватывали в воздухе выпрыгнувшую рыбину.
Понемногу народ заинтересовался тем, что я делаю. Вокруг собралась толпа пассажиров, напряженно вглядывавшихся в волны — кто первый увидит дельфина или косатку? Я все расспрашивал, нет ли среди присутствующих владельца машины, собирающегося ехать дальше на юг. Но вместо этого обнаружились целых четыре конкурента-туриста: парочка французов, бразилец Паоло, несмотря на молодость работавший счетоводом в солидном банке, и студент-мапуче Хосе, собиравшийся потратить стипендию, чтобы посмотреть лагуну Сан-Рафаэль.
Низкие холмы островов все тянулись справа, а роскошные Анды с их лесами и снегами — слева. Узкие фьорды уходили зигзагом вглубь гор, словно дорожки в неизвестные миры. Наконец мы свернули в один из таких «коридоров» и оказались в городке Chaiten.
Делать здесь было нечего, но французы решили остаться. Мы же с Паоло и Хосе потихоньку двинулись по Дороге Пиночета, болтая на смеси английского с испанским и дожидаясь попутки. Нас окружали уходящие в облака зеленые склоны, сочащиеся влагой. Все более или менее открытые места, кроме придорожных полей, в несколько «этажей» заросли папоротниками и чудовищным растением Gunnera, похожим на лопух с трехметровыми листьями.
Рюкзаки у ребят были не меньше моего, и я был уверен, что они вскоре вернутся в поселок. Близился вечер и явно собирался дождь. Любой нормальный человек в такой ситуации прежде всего стремится под крышу, только отдельные психопаты вроде нас с Юлькой могут получать удовольствие от путешествия в подобных условиях.
Тут я увидел нечто настолько интересное, что забыл обо всем на свете. Вдоль дороги через каждые несколько шагов зияли свежевыкопанные ямы под телеграфные столбы. Под слоем почвы тут оказалась очень твердая глина, и мелкие зверьки, упавшие в яму, не могли сразу зарыться в землю. Получились прекрасные ловушки на грызунов и прочую живность. Раздвигая длинной палкой листья, скопившиеся на дне ям, я обнаруживал там редких существ, которых не так-то просто увидеть.
В основном это были восьмизубы — подземные жители. Их тут три вида: один похож на крысу (Aconaemys), другой — на слепыша (Spalacopus), а третий — на зайчонка (Octodon). Кроме них, попадались землеройковые опоссумы Rhyncholestes. Я просмотрел, наверное, пару сотен ям, прежде чем отвлекся от них и заметил, что уже стемнело и накрапывает дождь, а мои спутники все еще идут рядом и даже не собираются начать ныть.
Я начал потихоньку присматриваться к стоявшим на полях сараям и амбарам. Вскоре мы прошли довольно приличный заброшенный хлев. Еще через сотню метров в луче фонаря возникла похожая на рысенка чилийская кошка (Felis guigna). Пока мы обсуждали удачную встречу, дождь хлынул по-настоящему. Ребята все равно не ударились в панику, но тут уже сдался я. «Попуток сегодня явно не будет, давайте вернемся к тому домику,» — предложил я. Оказалось, что и Паоло и Хосе тоже его заметили. Полиэтилена у меня оказалось столько, что хватило всем троим.
Утром трава была присыпана свежим снежком, но под ледяным дождем вокруг цветущего дрока и фуксий вились десятки зеленых колибри Sephanoides sephanoides с огненно-красными шапочками. Мы дождались попутки и двинулись на юг.
Путь по Дороге Пиночета занял два дня. Очень уж велико расстояние, а попутки упорно ловились только до следующей деревни. Благодаря этому довольно большие куски нам пришлось пройти пешком. Грунтовка то взбиралась на перевалы, где я балдел от зрелища зеленых «джунглей» в двухметровом снегу, то ныряла к прекрасным горным озерам. Время от времени проглядывало солнце, и нам удавалось увидеть вершины хребтов, но большую часть пути об их высоте мы могли только догадываться. Столько радуг я не видел, наверное, за всю свою жизнь. В тропиках от них как-то отвыкаешь: там это редкость из-за того, что солнце стоит слишком высоко. Зато здесь мы иногда видели по три-четыре одновременно. Иногда мы наблюдали нестандартные радуги — фантастически яркие, образующие полный круг (такие можно увидеть со склона горы) или необыкновенно близкие: казалось, протяни руку — и дотронешься.
Народу тут совсем мало — деревушки с церквями, словно перенесенные по воздуху из Баварских Альп, маленькие поселки, затерянные в лесу фермы и пустующие до лета турбазы. На полях, огороженных заборами из огромных пней, пасутся тонкорунные овцы. Нетронутые буковые леса зеленым морем тянутся на сотни километров, из одного национального парка в другой. Иногда наш шофер останавливался на рыбалку.
Если в реке был лосось или форель, то можно было натаскать рыбы на хороший ужин за полчаса. Если нет, нечего и ловить. Местные рыбы — корюшка Aplochiton и минога Geotria — очень вкусные, но на наживку не клюют.
Сначала дорога проходила между двумя параллельными хребтами. Было зверски холодно, и хулиганка-весна посыпала нас снегом чаще, чем дождем. Потом мы вышли к морю, и сразу потеплело. В ручьях пели смешные носатые лягушки Rhinoderma darwini, известные тем, что их самцы вынашивают икру и головастиков в горловом мешке. С громким щебетом гонялись друг за другом колибри. Пару раз нам удалось искупаться в горячем источнике. В море виднелись скалистые острова. Ребята повеселели. Хосе даже перестал рассказывать страшные истории о том, как испанцы посадили его пра-пра-прадеда на кол, а его пра-пра-прабабка в отместку содрала с нескольких пленных кожу. Мы достигли Чилийского Лабиринта.
На карте тихоокеанское побережье Южной Америки от Чайтена до мыса Горн похоже на рисунок картографа, получившего инъекцию ЛСД. Тысячи больших и маленьких островов рассыпаны вдоль материка. Берега островов и континента так изрезаны ветвящимися фьордами, что напоминают морозные узоры на стекле. Редкий капитан отважится зайти в этот хаос узких проливов с их туманами, мелями и сумасшедшими приливными течениями (высота прилива кое-где достигает 15 метров).
Но вблизи Чилийский Лабиринт необыкновенно красив. Мы шагали километр за километром по берегам фьордов, наслаждаясь солнцем и пейзажами. Дважды нам встречались очень редкие звери: чилийский олень (Hippocamelus bisulcus) и похожая на платиновую норку патагонская ласка (Lyncodon patagonicus), которую до меня видело живьем, наверное, не больше двух-трех зоологов. Тут нас догнал джип с французкой парочкой. Какова же была наша радость, когда выяснилось, что мы трое тоже можем туда втиснуться и что джип идет до цели нашего путешествия — Puerto Chacabuco. Шофер оказался директором лесопитомника, так что мы с ним сразу перешли на латынь (боюсь, у моих друзей слегка завяли уши за восемь часов пути).
Дорога вскоре снова ушла от берега. В одном месте водитель остановился и спросил:
— Тут в двух километрах висячий ледник. Посмотрим?
Мы, естественно, согласились и прошлись до маленькой смотровой площадки на склоне речной долины. Напротив нас в пятистах метрах над рекой выползал из гор сероватый ледник Queluat, давший имя всему огромному национальному парку. Под ним на берегу лежала груда тающего льда. Мы хотели было уйти, но вдруг земля под ногами задрожала, словно где-то рядом проходил тяжелый грузовик. Не успели мы хором сказать «землетрясение», как вся передняя часть ледника в полной тишине полетела вниз, оставив ярко-голубую поверхность отрыва. С пушечным грохотом тысячи тонн льда рухнули в реку, а потом на нас накатили тяжелые волны гула — это сходили лавины в горах.
Мы бросились к джипу и помчались вперед через последний перевал. Он был завален сугробами, и по обе стороны виднелись конуса выноса старых и свежих лавин, но дорогу каким-то чудом не перекрыло. Вскоре мы благополучно выехали из парка Келуат, и начались места более обжитые. В одном месте мы проехали исполинский «бараний лоб» — отшлифованную ледником скалу высотой не меньше 800 метров, в нишах которой гнездились кондоры.
Вдоль Южного Шоссе через каждые 500 метров стоят урны для мусора. Я был поражен, когда увидел, что даже шофера тяжелых грузовиков останавливаются возле урн, чтобы выбросить окурок или апельсиновые корки. Такого, наверное, даже в Западной Европе не увидишь.
В Пуэрто Чакабуко оказалось, что рейс до Сан-Рафаэля и обратно стоит 150$. Никто из нас уже не мог позволить себе таких расходов. Французы уехали в Аргентину, а мы трое остались и через час поймали за двадцатку катер, шедший на кордон парка с грузом продуктов.
Утром мы вышли в море и пошли по Лабиринту на юг. Между островами и берегом тянется пролив, который лишь на одном участке перекрыт перешейком
— там судам, идущим на юг, приходится выходить в открытый океан. Дальше они снова идут между островами, в одном месте проходя по идеально прямому проливу длиной в 90 км при ширине около 100 метров. Берега его поднимаются метров на триста, но глубина еще больше. Спокойный интервал между приливом и отливом длится в «Щели Айко» всего пять минут. К сожалению, тех мрачных (20-30 солнечных дней в году) мест я не видел — наш катер шел только до перемычки.
Как раз тут к берегу подходит Северное Ледяное Поле — белое одеяло, накрывающее высокий участок Анд. С него стекают ледники, некоторые из них доходят до моря.
По мере движения на юг фауна медленно меняется. В узких проливах Лабиринта нам встречались уже другие дельфины — стройные Lagenodelphis hosei и маленькие черные морские свинки Phocoena obscura. Иногда проплывал мимо морской лев или могучая туша южного морского слона. В узких местах можно увидеть на берегу или в воде редкую кошачью выдру (Lutra felina). Чем ближе к перемычке, тем уже и спокойней канал. Наконец только отметки прилива на берегах отличают его от озера. В тупике в воду стекает ледник San Rafael. Ледник нас несколько разочаровал, к тому же видимость была так себе, а после землетрясения новые айсберги почти не откалывались — все, что могло, уже оторвалось от края ледника и плавло вокруг. На берегу мы тоже не видели ничего интересного, кроме следов пуду и чилийских оленей.
Мы вернулись в Пуэрто Чакабуко и простились с Хосе — каникулы кончались, и ему пора было возвращаться домой. А нам с Паоло удалось поймать попутку до большого города Coyaque. Был праздник, День открытия Америки, который отмечают во всех странах континента. Погода выдалась непривычно солнечная, и мы думали, что это — к празднику, но дело было в другом. Мы оказались по восточную сторону от Андского водораздела. Дождь со снегом остались за хребтом. Теперь нам предстояло познакомиться с прелестями весны по-патагонски.
Почему мы так любим весну?
Жарким летом ведь солнышка больше,
Да и светлое время подольше,
И на море есть шанс отдохнуть.
Что хорошего в скучной весне?
Осень красочней в каждом листочке,
А соленых осенних грибочков
Ничего нет на свете вкусней.
Зря так ждем мы прихода весны —
Столько грязи зимой не бывает,
А лыжня для нас путь открывает
К самым топким чащобам лесным.
Неужели мила нам весна
Талым снегом, капризной погодой,
Половодьями и ледоходом,
И дождем, и ночами без сна?
Изо всех времен года одну,
Чудно-свежую, словно подснежник,
В распустившихся листиках нежных
Мы за молодость любим весну.
Глава девятая. Песня ветра
Ужас проник в сердца смелых путешественников. Стало ясно, что лагерь окружен огромной стаей кугуаров — самых кровожадных хищников Патагонии.
Жюль Верн. Дети капитана Гранта.
Не знаю, кого имел в виду писатель. Ни пума, которую кое-где называют couguar, ни гривистый волк (на языке гуарани — aguara guasu) не встречаются стаями и не живут на равнинах Патагонии. Самый крупный хищник здесь — лисица Dusicyon culpeo. К сожалению, другой литературы об этой обширной территории, кроме Жюля Верна и Дарвина, на русском языке почти нет. Поэтому я не очень-то представлял себе, как выглядит Патагония на самом деле, пока не оказался в Кояке. Городок расположен в единственном месте, где территория Чили включает кусочек восточного склона Анд.
По случаю праздника магазины и банки были закрыты, и мой друг Паоло оказался без копейки: наличные у него кончились, а по кредитке их получить было негде. Но я уже достаточно хорошо его знал, чтобы не раздумывая одолжить сотню долларов, оставив себе столько же. С такими деньгами в городе нам делать было нечего, и мы, посмотрев парад «кавалерии» из местных пастухов, двинулись дальше на юг.
Тут возникли новые сложности. Несколько лет назад в ста километрах к югу произошло сильное извержение вулкана Гудзон. Обширная территория была засыпана пеплом. Множество фермеров, продав за бесценок загубленные поля и пастбища, подались в теплые края. Никто не объяснил им, что довольно скоро пепел превратится в плодородную почву. В результате поймать попутку из Кояке на юг очень трудно. Отъехав километров на тридцать, мы оказались на дороге среди невысоких лесостепных гор и до самого вечера шли пешком, так и не дождавшись машины. Было солнечно, но дул сильный и очень холодный ветер. Голые рощицы ольхи чередовались с золотыми травянистыми склонами, истоптанными бесчисленными зайцами. Кое-где землю сплошь покрывали норы суперпушистых (Euneomys) и прочих хомяков, а под вечер мы встретили самого маленького из броненосцев — плащеносного (Chamyphorus truncatus). Он выглядит так, словно завернулся в панцирь более крупного сородича.
Когда солнце село, температура стала падать с пугающей быстротой. Мы завернули на небольшую ферму и попали как раз к ужину. Пока хозяева — большая крестьянская семья — и их работники вместе с нами вели наступление на громадную гору пельменей, я стал выяснять, какие здесь водятся звери. Поскольку названия разных животных в каждом районе свои, мне было очень трудно понять, кто имеется в виду в том или ином случае. Тогда я стал рисовать предполагаемые кандидатуры на бумажке. Наброски вызвали бурную реакцию. Мне пришлось до полуночи рисовать пум, броненосцев, зайцев и лис, чтобы снабдить «портретами» всех желающих. Один пастух даже поскакал за полтора километра в деревню, чтобы его друзья тоже смогли посмотреть. Вообще-то рисую я так себе.
Утром, прождав еще пару часов, мы сдались и поехали на автобусе. Обогнув необыкновенно красивую гору Замок (Cerro Castillo), мы оказались на берегу большого озера, которое в Чили называют Lago General Carrera, а в Аргентине — Lago Buenos Aires. Переплыв его на пароме, мы перешли чилийскую границу, наловили и сварили лосося на нейтральной полосе, прошагали оставшиеся 10 километров до Аргентины и обнаружили, что банки все равно закрыты.
Путешествуя по Латинской Америке, быстро приучаешься к тому, что в воскресенье закрыто почти все, что можно закрыть. Поменять деньги или взять билет на самолет в этот день невозможно. Но в Аргентине, как нарочно, суббота тоже оказалась выходным днем! Нам предстояло прожить два дня без копейки местной валюты.
Раньше можно было проехать на попутках вдоль восточного склона Анд, но после извережения эта дорога почти не используется, так что пришлось нам добираться до Панамериканского шоссе, идущего вдоль берега Атлантики. На выезде из пограничного городка мы сразу поймали машину на большую часть пути до побережья.
Тогда мы не знали, как нам повезло. Остановить на шоссе машину в Аргентине очень трудно, иногда можно простоять несколько часов. «Тормозятся» почему-то в основном водители итальянского происхождения.
Мы помчались на восток по прекрасному шоссе. Горы вскоре кончились, и потянулась ярко-золотая степь. По временам через дорогу, словно заводные игрушки, перебегали волосатые и карликовые броненосцы (Chaetophractes и Zaedyus). У нашего шофера Тони денег почему-то тоже не оказалось. Но он смело подруливал к бензоколонкам, показывал мою Индульгенцию, говорил, что везет важную делегацию, и заправлялся в долг. По мере удаления от Анд ветер все усиливался, и я с радостью подумал, что наконец-то добрался до места, где мокрые шмотки будут быстро сохнуть. В большинстве районов континента это проблема.
В одном месте мы остановились, чтобы посмотреть Пещеру Рук (Cueva de los Manos).
Много тысяч лет назад местные жители украсили ее своды самым древним в Новом Свете рисунком. Они набирали в рот охру, прикладывали к стене руку и выдыхали краску, как из пульверизатора. Получились белые отпечатки рук на красном фоне. У входа в пещеру осталась огромная свалка из костей гигантских обитателей Патагонии: мегатериев (слоновых ленивцев) и глиптодонтов (броненосцев размером с танк). Все они, к сожалению, были истреблены еще до Конкисты.
Через каждые 50 километров у шоссе стоял стенд с контуром Фолклендских островов и лозунгом «Malvinas son Argentinas» (Мальвинские острова — аргентинские!).
Здесь очень болезненно переживают неудачу попытки отбить острова и почему-то упорно продолжают считать их своими. В выпусках новостей непременно сообщают погоду на архипелаге. Кстати, во время последней войны Аргентина ненадолго захватила не только Фолкленды, но и большой остров Южная Георгия, к которому вообще не имеет никакого отношения.
Городок, куда мы приехали вечером, оказался центром обширного нефтяного поля, сплошь утыканного вышками и качалками. Ветер здесь дул уже настолько сильно, что идти против него удавалось с большим трудом. На восток от поселка тянулся длинный шлейф намотанных на ветки кустов пластиковых пакетов и прочего мусора, но улицы были чистыми и аккуратными.
Мы переночевали у Тони, съев бадью пирожков с кремом, поучив его детей английскому и подискутировав о политике, а наутро добрались до Атлантики.
Тяжелые серые волны в космах пены от встречного ветра злобно грызли холмистый берег. На маленьких озерцах кормилось столько черношейных лебедей, гусей, уток, чаек и северных мигрантов — куликов, что воды не было видно. Если мы подходили к ним с подветренной стороны, то они подпускали нас вплотную, потому что не могли лететь против ветра. Даже куртинки травы тут имеют обтекаемую форму кисточек.
Луни и каракары, не имея возможности парить над степью, бродили пешком, высматривая морских свинок Galea. Большие грозовые тучи ползали по ясному небу, оставляя на холмах белые полосы града.
Поймать попутку нам удалось только под вечер. Грузовики и быстроходные спортивные автомобили ленились тормозить, а дешевые развалюхи принадлежали местным фермерам и были забиты их многочисленными детьми. Почему-то здесь принято считать, что стране не хватает населения, и усиленно размножаться. Как выразился наш шофер, пожилой украинец, «люды aqui добри, тiльки туповати i дюже ихасты» (исп. aqui — здесь, ijo — ребенок, сын.) Мы проехали несколько сот километров, переночевали в гараже заправочной станции и опять покатили на юг. Несколько лет назад правительство специальным законом приравняло местную денежную единицу к доллару, и теперь Аргентина — одна из самых дорогих стран мира. Из-за этого пользование автобусами, отелями и ресторанами для меня было практически исключено. Но, как и в Европе, здесь можно быстро перемещаться автостопом, если договариваться с шоферами на бензоколонках.
Море золотой травы простиралось вокруг, кое-где перемежаясь пятнами совершенно черных кочек. На озерах розовыми точками маячили фламинго. В степи паслись огромные стада магеллановых гусей (Chloephaga picta) — белые самцы в парах с рыжими самками. По ночам дорогу перебегали белые опоссумы (Listrodelphis halli) и серые лисички (Dusicyon griseus). Каждый вечер мы любовались великолепными закатами: рваные темно-синие тучи, освещенные снизу багровыми лучами солнца.
Мы добрались до развилки, на которой стоял пост ГАИ. Такие посты — большая удача, потому что полицейские считают своим долгом подсаживать туристов на попутки. Вокруг КПП паслись непуганые гуанако (Lama guanaque). Они настолько не боялись людей, что один гуаненок то и дело подбегал к прохожим и затевал с ними «турнир» — вставал на задние ноги и толкал грудью и коленями, как это принято у гуанако.
Нам остановили машину с начальником местных дорожников. Он был выходцем из Шотландии, и мы неплохо поболтали по-английски. Идеально ровный асфальт убегал на запад, лишь раз в десять-пятнадцать километров машина чуть вздрагивала на трещинках и выемках. Кое-где по обочинам виднелись белые пятна — груды мертвых овец.
— Вы не смотрите, что дорога в таком ужасном состоянии, — виновато произнес водитель. Видете дохлых овец? Зима в этом году очень суровая выдалась: морозы под тридцать, снега полметра. Вот асфальт и не выдержал. Ну ничего, недели через две починим. Тут всего-то миль двести.
Действительно, на шоссе уже трудились бригады дорожников. Между тем вдали показались Анды, приплюснутые белой шапкой Южного Ледяного Поля. За перевалом перед нами открылось озеро Argentino, в заливах которого маневрировали под натиском ветра флотилии голубых айсбергов. За ним торчали причудливые скальные башни горы Фитцрой.
Аргентинский Озерный Край начинается на севере примерно там же, где и Чилийский, но на юг тянется почти до Магелланова пролива. По берегам его озер, которые заполняют долины Анд и выходят далеко на равнину, расположено несколько национальных парков. Природа их не так разнообразна, как в соседних чилийских, и не так хорошо сохранилась, а цены выше в несколько раз. Тем не менее туристов в них намного больше — то ли лучше реклама, то ли проще добираться.