Страница:
– Олег! Платон приехал!
– Приехал? – Солодовников ошалело посмотрел на секретаря. – Где он?
Рванулся в коридор – и сразу же перехватил меня на выходе из кабинета директора.
Вот Олег действительно смотрел на меня, как на восставшего покойника. Несколько секунд. Испытующе. Потом как-то внутренне обмяк и хлопнул, наконец, по моему плечу:
– Ну ты даёшь, старик! Как так получилось? На рейс опоздал?
– Да нет, не опоздал. Я вылетел в том самолёте.
– И как же так вышло, что ты здесь, с нами, а не размазан по полям Нижегородской области? – Олег слегка сморщился, как будто представив что-то очень болезненное.
Я шутливо поднял руки, мол, сдаюсь.
– Давай не сейчас. Вечером сядем в какой-нибудь кафешке, я тебе всё расскажу.
День, впрочем, в нормальную колею так и не вошёл. После обеда в офис заявился вдруг человек в штатском, напугав Люду красной корочкой. Он спросил меня. Мы уединились в переговорной.
– Кропотов. Валерий Петрович, – представился он, показывая удостоверение. – Государственная комиссия по расследованию крушения самолёта Ту-134 под Нижним Новгородом 22 августа.
Вместо того чтобы называть себя, я достал паспорт и передал его следователю. Тот аккуратно раскрыл документ, внимательно пролистал, не забыв испытующе поглядеть на меня, сверяя с фотографией.
Разглядывал визитёра и я. Он неуловимо напоминал мне какого-то зверька – и я, перебирая в памяти целые зоопарки, силился вспомнить, кого именно. Кропотов был высок и несуразно худощав; туловище его венчала миниатюрная голова, похожая на шар для игры в боулинг, снабжённый оттопыренными ушами, реющими посреди аккуратно стриженных волос. Широкие глаза придавали лицу следователя удивлённое выражение, которое мгновенно сменялось подозрительностью, стоило лишь обладателю таких глаз прищуриться. Подобная смена выражений была довольно комичной – казалось, что человек постоянно что-то подозревает, потом удивляется своему подозрению, потом снова подозревает, опять удивляется – и так до бесконечности.
Впрочем, следователь пришёл ко мне явно не для того, чтобы разыгрывать комические сценки. Изучив и вернув мой паспорт, он раскрыл блокнот и принялся дотошно и издалека расспрашивать о том, действительно ли на моё имя был куплен билет на тот злополучный рейс, действительно ли я прибыл в аэропорт Пулково города Санкт-Петербурга утром того самого дня, прошёл ли я регистрацию на данный рейс, осуществил ли посадку в рассматриваемый самолёт и оставался ли среди пассажиров этого самолёта во время его взлёта в 8 часов 50 минут московского времени.
На все эти вопросы я ответил утвердительно.
Глаза Кропотова вернулись в положение «удивление». Я молча ждал дальнейших расспросов.
– Кхм, – следователь прочистил горло. – По нашим данным, в 9 часов 42 минуты командир экипажа сообщил на землю о неполадках в одном из двигателей, изменил курс и запросил аварийную посадку в аэропорту Нижнего Новгорода. В 10 часов 11 минут самолёт исчез с экранов радаров. Столкновение с землёй произошло в двадцати километрах от города Кстово Нижегородской области.
Он замолчал, внимательно смотря на меня, затем, прищурившись, добавил:
– Из находившихся на борту пассажиров и членов экипажа в живых не осталось никого, – он сглотнул, – кроме вас.
– К тому времени я находился уже не в самолёте, – спокойно сказал я, пытаясь не дать вырваться наружу ноткам раздражения, копившегося во мне по ходу разговора. Раздражения, впрочем, не на следователя, а на самого себя. Я ни разу не задумался о людях, оставшихся в том самолёте, который мне удалось покинуть столь чудесным образом. Разве что вспоминал бортпроводника со шрамом над левой бровью. Да и того лишь во сне.
– Где же вы были? – Лицо Кропотова вновь выражало удивление.
– Полагаю, барахтался в глине на вспаханном поле.
Я вкратце изложил члену комиссии историю с неожиданно найденным парашютом, моим прыжком и тем, как я добирался до Самары. О встрече с Катей я, впрочем, умолчал, решив не впутывать девушку в историю.
Кропотов некоторое время молчал, словно пытаясь осознать, как отнестись к моему рассказу. Затем он задумчиво сделал несколько пометок в блокноте и вновь обратился ко мне. Глаза его превратились в узкие щели.
– Платон Сергеевич, вы где-то учились прыгать с парашютом?
– Нет, – ответил я, с внезапной тоской рассматривая солнечные полосы на столе. – Это был мой первый прыжок.
Следователь сделал ещё одну пометку в блокноте.
– А известно ли вам, господин Колпин, что в комплектации пассажирских самолётов Ту-134 отсутствуют парашюты? В принципе отсутствуют.
– Кажется, бортпроводник говорил мне что-то в этом роде, – я задумался, пытаясь вспомнить, что мне сказал человек со шрамом.
– Тогда где же вы взяли парашют? – Следователь стал похож на собаку, сделавшую стойку на зверя. Даже не на собаку, а…
Я непроизвольно улыбнулся, поняв, кого мне напоминал Кропотов. В детстве я смотрел мультфильм «Маугли». В нём одного из главных героев, тигра Шер-Хана, постоянно сопровождал комический персонаж, то ли собачка, то ли шакал, который любил повторять слова своего могучего спутника. «А мы пойдём на север!» – услужливо всплыла в памяти фраза.
Следователь истолковал мою улыбку по-своему. Ему показалось, что он поймал меня на лжи.
– Господин Колпин, расскажите мне правду. Как вы покинули самолёт?
– Я вам и говорю правду. – Я унял неуместную улыбку. – Из самолёта я выпрыгнул с парашютом. Мне его передал один из членов команды. Откуда он его взял – я не знаю.
Кропотов стиснул губы в узкую полоску. Подождал, словно надеясь, что я скажу что-то ещё. Наконец сдался:
– Хорошо. Будем проверять. Вы сможете опознать по фотографии члена экипажа, который передал вам парашют? И хотя бы примерно указать место своего приземления? Мы дадим вам подробную карту района.
– Думаю, да. – На меня постепенно наваливалась усталость. Хотелось скорее вернуться в номер и постоять под прохладным душем.
Кропотов сухо поблагодарил меня и показал, что собирается уходить. Уже у двери он произнёс:
– Да, ещё. Пока что никуда не уезжайте из города. Вы нам ещё понадобитесь.
– У вас есть официальные полномочия на то, чтобы задержать меня в Самаре? – Я удивлённо вскинул брови.
Следователь поджал губы и ничего не ответил. Убедившись, что сказать ему нечего, я решил поставить точку в разговоре:
– В пятницу я улетаю в Питер. До этого дня готов ответить на ваши вопросы. После – можете располагать мной уже в Петербурге.
– Не беспокойтесь, найдём вас и там, – сказал Кропотов. В его интонации были замаскированы угрожающие нотки. – Но исчезать из нашего поля зрения я бы вам не советовал.
В окне весело мигали огоньки, подчиняясь простому алгоритму. Поморгают зелёные лампочки, потом красные, за ними – синие. Затем зажигались все огни сразу, горели пару секунд, и снова – зелёные, красные, синие. Иногда эта нехитрая цветомузыка попадала в такт человеку, поющему что-то хриплое. Певец находился на возвышении в углу зала и надрывался под музыкальную фонограмму.
Кафе выбирал я. Каждый раз, приезжая в Самару, я удивлялся тому, что в историческом центре города невозможно найти приличного едально-питейного заведения. В итоге, перебрав другие варианты, я остановился на данном полукафе-полуресторане, в котором, по крайней мере, прилично кормили. Иногда, однако, в нём бывало слишком накурено. Да и вечерние концерты под фонограммы радио «Шансон» находились, увы, вне орбиты моих предпочтений.
Солодовников разглядывал исполнителя блатного фольклора с видом философа, обнаружившего в собственном ботинке таракана. Было похоже на то, что песня с залихватским припевом «Эх, хвост-чешуя, не поймал я ни… чего» не способствовала пробуждению у моего коллеги аппетита – еда в его тарелке пока оставалась нетронутой, тогда как я вовсю поглощал «язычки в сметанке», кои в данном заведении готовили изумительно. Наконец он оторвался от созерцания, ковырнул вилкой и обратил всё внимание на меня.
– Ну что, выкладывай уже. Не томи!
Я не умею рассказывать, когда мой собеседник чем-то отвлечён и слушает меня вполуха. Олег же, поначалу уделив внимание внешним раздражителям, полностью переключился на меня. Он хорошо знал мою особенность – рассказывать полно и со вкусом только тогда, когда меня слушают.
И я рассказал ему всё, что случилось с той минуты, как я ступил на борт пулковского лайнера. Пройдясь по всем деталям, я в который раз отметил странности этой истории. Несуразности происходили не только в эпизоде с невесть откуда взявшимся парашютом, но и после – случайная «Нива» на просёлке, внезапно появившийся автобус до Самары, ошибка номером и встреча с Катей.
Да, про Катю я ему тоже рассказал. Олег умел слушать.
Соус медленно стекал с кусочка курятины, подцепленного вилкой Солодовникова. Стекал и капал на край тарелки. Олег смотрел на меня, не отрываясь, забыв про ужин. Наконец он отложил в сторону вилку и с неясным туманом во взгляде произнёс:
– Платон, если бы я не знал, что ты патологически не умеешь врать… Если бы в новостях не показали этот размазанный по земле самолёт…
Он задумался, как будто вспомнив что-то. Улыбнулся, сказал:
– Ты бы видел нашего водителя, который в понедельник ездил тебя встречать в аэропорт! Возвращается – глаза странные, как будто хлопнул водяры по дороге. Мы ему, мол, а где Платон – а он сделал паузу длиннющую, театральную, потом рубанул воздух ладонью и сказал: «Всё, нет больше Платона!»
Подошла официантка, принесла мне квас, моему коллеге – пиво. Олег взял кружку, сделал длинный глоток. Неторопливо отставил напиток в сторону. Медленно, задумчиво проговорил:
– Нет, не сходится. Какая-то ерунда получается. Ну хорошо, предположим, что на самолёте нашёлся парашют. Но с какой стати член экипажа отдаст его тебе? Ты ему угрожал, что ли?
– Нет, – я покачал головой. – Просто спросил, есть ли парашют. Да, я был немного на взводе, на эмоциях, но никак не угрожал. Да и чем было угрожать – голыми руками, что ли?
– Пытаюсь представить, как это происходило – и не получается. Логики нет, понимаешь? То есть в нормальной жизни люди так не действуют, как ты мне сейчас рассказал. Это как будто… – Он замялся, подыскивая правильное слово. – Ну как будто во сне. Понимаешь? Вот для сна эти события были бы вполне логичными.
Я сделал глоток из кружки. Мысленно прокрутил в памяти эпизод в самолёте. Мотнул головой:
– Нет. Всё было по-настоящему. Разве что тот мужик, который отдал парашют, мне показался каким-то странным. Как будто он понимал тогда гораздо больше, чем я. И смотрел на меня с таким видом, что ждал, что вот-вот я и сам что-то пойму, осознаю.
– Бред какой-то! – Олег отодвинул тарелку и основательно ухватился за кружку. – Хотя я знаю, что ты не врёшь, но не верится мне в такую историю.
– Вот и следователь не поверил, – тихо сказал я. – Приходил сегодня такой, из комиссии по расследованию гибели этого самолёта.
– Могу себе представить, как он воспринял то, что ты на него вывалил, – ухмыльнулся Солодовников. – Впрочем, всё можно проверить. И то, что ты в том самолёте летел, и то, что ты сейчас жив и здоров – ни царапины.
Он поднял кружку, мы шутливо чокнулись. Олег придвинул к себе уже остывшее куриное филе и принялся его с аппетитом уплетать. Я хранил молчание, потягивая квас и наблюдая за миганием огоньков в окне.
– Такое ощущение, – сказал наконец Солодовников, вытирая рот бумажной салфеткой, – что тебе просто необычайно повезло. События, о которых ты рассказал, – они, в принципе, возможные. Просто маловероятные. И тем более странно, что они произошли в один день и с одним человеком. Помнишь теорию вероятности, вы её проходили в университете?
– Проходили, – сказал я. – Правда, помню весьма смутно.
– Да я тоже смутно. Но было там такое, что шанс на то, что случатся два маловероятных события подряд, считается как одна вероятность умножить на вторую. Если я не ошибаюсь, конечно. Значит, если у тебя один шанс из тысячи заполучить парашют и один шанс из тысячи, что вдруг назначат нужный тебе автобус в нужное время, – он задумался, как будто считая в уме. – Так вот, вероятность того, что случится и первое, и второе – одна миллионная. А если добавить ещё и третье… – Олег усмехнулся. – Легче в лотерею выиграть, чем дождаться таких совпадений.
Я улыбнулся:
– Ну, значит, такой я везунчик.
– Да ещё какой! – Он поднёс ко рту почти опустевшую кружку и вдруг остановился на половине пути. – Слушай, Платон! А может, у тебя и в самом деле какая-нибудь аномальная везучесть? Ты в лотерею играть не пробовал?
– Нет, не пробовал. – Я задумался о своих взаимоотношениях с лотереями. Вспомнилось, что моя бабушка в советское время каждую неделю покупала лотерейные билеты, а после разглядывала подслеповатыми глазами огромные простыни выигрышных номеров, печатавшихся в газете «Труд», и всегда огорчалась своему невезению. Но верила почему-то, что когда-нибудь выиграет «Волгу» или хотя бы «Москвич». Так и умерла, не дождавшись выигрыша крупнее трёх рублей.
Солодовников большим глотком опустошил кружку и решительно встал из-за стола.
– Ты доел? – Он глядел на меня сверху вниз. – Тогда пошли.
– Куда? – Я немного растерялся от его напора.
– Как куда? Спать. Ты помнишь, что у нас с утра встреча с агентством? Или тебе хочется дослушать страдания по тюремному быту? – Он подмигнул, указывая мне на исполнителя блатного фольклора, который, мёртвой хваткой вцепившись в микрофон, выводил хриплые рулады.
Мы с Олегом жили в соседних номерах гостиницы «Националь», которая, несмотря на пышное название, представляла собой достаточно скромный отель категории «советские три звезды». Располагалась она недалеко, поэтому мы пошли пешком.
Солодовников молчал, размышляя, видимо, об услышанном. Красиво горели огни на пешеходной Ленинградской улице, похожей на миниатюрный Арбат. Вокруг фигурных скамеек собирались стайки подростков, дымивших сигаретами и весело смеявшихся.
– Ну хорошо, – сказал Олег как бы в ответ своим мыслям. – А почему же ты не позвонил нам, когда… ну, когда всё это случилось?
– Когда я барахтался в грязи бескрайних полей, телефон там не брал. Потом, в Муроме… – Я задумался, припоминая тот вечер и встречу с Катей. – Как-то забыл, наверное. Не до того было.
Олег понимающе усмехнулся. Я, не обращая внимания, продолжал:
– А когда уже ехал в автобусе, то дозвониться не мог. Ты же знаешь, что у нас до самарского офиса вечно не дозвонишься. А дальше – аккумулятор сел. Кстати… – Я увлёк коллегу в сторону круглосуточного супермаркета, призывно светящегося яркими витринами. – Надо купить зарядку для телефона, моя так и сгинула в самолёте.
Пока я вертел в руках подозрительного вида зарядное устройство для моего старенького SonyEricsson, Солодовников с отсутствующим видом бродил по торговому залу, пялясь на полки. На кассе, когда я достал бумажник, чтобы расплатиться, он вдруг остановил меня и, хитро прищурив глаза, указал на лотерейные билеты, в изобилии выставленные у кассира за стеклом.
– Ну что, проверим твою везучесть?
Я усмехнулся. Хотел было отмахнуться от его предложения, как от шутки, но, встретившись с ним взглядом, увидел, что он напряжённо-серьёзен. Я удивился:
– Ты в самом деле веришь в мою необычайность?
Олег немного расслабился, видимо, взглянув на ситуацию со стороны.
– Выгляжу клоуном? – Он улыбнулся. Почесал пальцем висок. – Ну и фиг с ним. Девушка, – обратился он к кассирше, разглядывающей нас с полным безразличием, – дайте нам, пожалуйста, ещё и лотерейный билетик. Только пусть он сам выберет, – поспешно добавил он, указывая на меня.
Кассирша достала картонную коробку, наполненную цветными карточками. Я, не глядя, вытащил одну из них, расплатился. Мы отошли от кассы.
– Ну давай, открывай! – Солодовников подпрыгивал на месте, как щенок, которого зовут гулять.
– А если я сейчас выиграю? – Меня забавляла нетерпеливость коллеги.
– Тогда я начну верить в чудеса. Открывай!
Я надорвал краешек билета, развернул вложенную в него бумажку. На бледно-розовом поле, испещрённом волнистыми линиями, чётко значилось: «Выигрыш 25 000 рублей».
Примерно минуту мы молча стояли и глядели в бумажку. Наконец Олег взял лотерейный билет, ощупал его и осмотрел с обеих сторон. Затем аккуратно сложил и сунул мне обратно в руки. Проделав эти манипуляции, он взял меня под локоть и потащил обратно к кассе.
– Девушка, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Мой товарищ хочет ещё купить у вас лотерейных билетов. Три. Нет, лучше пять!
Кассирша вновь вытащила откуда-то снизу коробку с билетами и протянула её Солодовникову. Тот отпрянул и указал на меня:
– Нет, это он должен выбрать.
Я вытащил билеты, и мы отошли от кассы. Все разворачиваемые мною бумажки оказывались с крупными выигрышами. Когда я в последнем билете вскрыл выигрыш в пятьсот тысяч рублей, Олег шумно выдохнул. Он посмотрел на меня округлившимися глазами, потом воскликнул:
– Может быть, они все здесь такие? – и вновь ринулся к кассирше.
Уставшая женщина флегматично достала всё ту же коробку. Олег набрал целую горсть билетов, вернулся ко мне и стал лихорадочно их открывать. Все вскрытые им бумажки содержали одну и ту же лаконичную надпись: «Без выигрыша».
3
– Приехал? – Солодовников ошалело посмотрел на секретаря. – Где он?
Рванулся в коридор – и сразу же перехватил меня на выходе из кабинета директора.
Вот Олег действительно смотрел на меня, как на восставшего покойника. Несколько секунд. Испытующе. Потом как-то внутренне обмяк и хлопнул, наконец, по моему плечу:
– Ну ты даёшь, старик! Как так получилось? На рейс опоздал?
– Да нет, не опоздал. Я вылетел в том самолёте.
– И как же так вышло, что ты здесь, с нами, а не размазан по полям Нижегородской области? – Олег слегка сморщился, как будто представив что-то очень болезненное.
Я шутливо поднял руки, мол, сдаюсь.
– Давай не сейчас. Вечером сядем в какой-нибудь кафешке, я тебе всё расскажу.
День, впрочем, в нормальную колею так и не вошёл. После обеда в офис заявился вдруг человек в штатском, напугав Люду красной корочкой. Он спросил меня. Мы уединились в переговорной.
– Кропотов. Валерий Петрович, – представился он, показывая удостоверение. – Государственная комиссия по расследованию крушения самолёта Ту-134 под Нижним Новгородом 22 августа.
Вместо того чтобы называть себя, я достал паспорт и передал его следователю. Тот аккуратно раскрыл документ, внимательно пролистал, не забыв испытующе поглядеть на меня, сверяя с фотографией.
Разглядывал визитёра и я. Он неуловимо напоминал мне какого-то зверька – и я, перебирая в памяти целые зоопарки, силился вспомнить, кого именно. Кропотов был высок и несуразно худощав; туловище его венчала миниатюрная голова, похожая на шар для игры в боулинг, снабжённый оттопыренными ушами, реющими посреди аккуратно стриженных волос. Широкие глаза придавали лицу следователя удивлённое выражение, которое мгновенно сменялось подозрительностью, стоило лишь обладателю таких глаз прищуриться. Подобная смена выражений была довольно комичной – казалось, что человек постоянно что-то подозревает, потом удивляется своему подозрению, потом снова подозревает, опять удивляется – и так до бесконечности.
Впрочем, следователь пришёл ко мне явно не для того, чтобы разыгрывать комические сценки. Изучив и вернув мой паспорт, он раскрыл блокнот и принялся дотошно и издалека расспрашивать о том, действительно ли на моё имя был куплен билет на тот злополучный рейс, действительно ли я прибыл в аэропорт Пулково города Санкт-Петербурга утром того самого дня, прошёл ли я регистрацию на данный рейс, осуществил ли посадку в рассматриваемый самолёт и оставался ли среди пассажиров этого самолёта во время его взлёта в 8 часов 50 минут московского времени.
На все эти вопросы я ответил утвердительно.
Глаза Кропотова вернулись в положение «удивление». Я молча ждал дальнейших расспросов.
– Кхм, – следователь прочистил горло. – По нашим данным, в 9 часов 42 минуты командир экипажа сообщил на землю о неполадках в одном из двигателей, изменил курс и запросил аварийную посадку в аэропорту Нижнего Новгорода. В 10 часов 11 минут самолёт исчез с экранов радаров. Столкновение с землёй произошло в двадцати километрах от города Кстово Нижегородской области.
Он замолчал, внимательно смотря на меня, затем, прищурившись, добавил:
– Из находившихся на борту пассажиров и членов экипажа в живых не осталось никого, – он сглотнул, – кроме вас.
– К тому времени я находился уже не в самолёте, – спокойно сказал я, пытаясь не дать вырваться наружу ноткам раздражения, копившегося во мне по ходу разговора. Раздражения, впрочем, не на следователя, а на самого себя. Я ни разу не задумался о людях, оставшихся в том самолёте, который мне удалось покинуть столь чудесным образом. Разве что вспоминал бортпроводника со шрамом над левой бровью. Да и того лишь во сне.
– Где же вы были? – Лицо Кропотова вновь выражало удивление.
– Полагаю, барахтался в глине на вспаханном поле.
Я вкратце изложил члену комиссии историю с неожиданно найденным парашютом, моим прыжком и тем, как я добирался до Самары. О встрече с Катей я, впрочем, умолчал, решив не впутывать девушку в историю.
Кропотов некоторое время молчал, словно пытаясь осознать, как отнестись к моему рассказу. Затем он задумчиво сделал несколько пометок в блокноте и вновь обратился ко мне. Глаза его превратились в узкие щели.
– Платон Сергеевич, вы где-то учились прыгать с парашютом?
– Нет, – ответил я, с внезапной тоской рассматривая солнечные полосы на столе. – Это был мой первый прыжок.
Следователь сделал ещё одну пометку в блокноте.
– А известно ли вам, господин Колпин, что в комплектации пассажирских самолётов Ту-134 отсутствуют парашюты? В принципе отсутствуют.
– Кажется, бортпроводник говорил мне что-то в этом роде, – я задумался, пытаясь вспомнить, что мне сказал человек со шрамом.
– Тогда где же вы взяли парашют? – Следователь стал похож на собаку, сделавшую стойку на зверя. Даже не на собаку, а…
Я непроизвольно улыбнулся, поняв, кого мне напоминал Кропотов. В детстве я смотрел мультфильм «Маугли». В нём одного из главных героев, тигра Шер-Хана, постоянно сопровождал комический персонаж, то ли собачка, то ли шакал, который любил повторять слова своего могучего спутника. «А мы пойдём на север!» – услужливо всплыла в памяти фраза.
Следователь истолковал мою улыбку по-своему. Ему показалось, что он поймал меня на лжи.
– Господин Колпин, расскажите мне правду. Как вы покинули самолёт?
– Я вам и говорю правду. – Я унял неуместную улыбку. – Из самолёта я выпрыгнул с парашютом. Мне его передал один из членов команды. Откуда он его взял – я не знаю.
Кропотов стиснул губы в узкую полоску. Подождал, словно надеясь, что я скажу что-то ещё. Наконец сдался:
– Хорошо. Будем проверять. Вы сможете опознать по фотографии члена экипажа, который передал вам парашют? И хотя бы примерно указать место своего приземления? Мы дадим вам подробную карту района.
– Думаю, да. – На меня постепенно наваливалась усталость. Хотелось скорее вернуться в номер и постоять под прохладным душем.
Кропотов сухо поблагодарил меня и показал, что собирается уходить. Уже у двери он произнёс:
– Да, ещё. Пока что никуда не уезжайте из города. Вы нам ещё понадобитесь.
– У вас есть официальные полномочия на то, чтобы задержать меня в Самаре? – Я удивлённо вскинул брови.
Следователь поджал губы и ничего не ответил. Убедившись, что сказать ему нечего, я решил поставить точку в разговоре:
– В пятницу я улетаю в Питер. До этого дня готов ответить на ваши вопросы. После – можете располагать мной уже в Петербурге.
– Не беспокойтесь, найдём вас и там, – сказал Кропотов. В его интонации были замаскированы угрожающие нотки. – Но исчезать из нашего поля зрения я бы вам не советовал.
В окне весело мигали огоньки, подчиняясь простому алгоритму. Поморгают зелёные лампочки, потом красные, за ними – синие. Затем зажигались все огни сразу, горели пару секунд, и снова – зелёные, красные, синие. Иногда эта нехитрая цветомузыка попадала в такт человеку, поющему что-то хриплое. Певец находился на возвышении в углу зала и надрывался под музыкальную фонограмму.
Кафе выбирал я. Каждый раз, приезжая в Самару, я удивлялся тому, что в историческом центре города невозможно найти приличного едально-питейного заведения. В итоге, перебрав другие варианты, я остановился на данном полукафе-полуресторане, в котором, по крайней мере, прилично кормили. Иногда, однако, в нём бывало слишком накурено. Да и вечерние концерты под фонограммы радио «Шансон» находились, увы, вне орбиты моих предпочтений.
Солодовников разглядывал исполнителя блатного фольклора с видом философа, обнаружившего в собственном ботинке таракана. Было похоже на то, что песня с залихватским припевом «Эх, хвост-чешуя, не поймал я ни… чего» не способствовала пробуждению у моего коллеги аппетита – еда в его тарелке пока оставалась нетронутой, тогда как я вовсю поглощал «язычки в сметанке», кои в данном заведении готовили изумительно. Наконец он оторвался от созерцания, ковырнул вилкой и обратил всё внимание на меня.
– Ну что, выкладывай уже. Не томи!
Я не умею рассказывать, когда мой собеседник чем-то отвлечён и слушает меня вполуха. Олег же, поначалу уделив внимание внешним раздражителям, полностью переключился на меня. Он хорошо знал мою особенность – рассказывать полно и со вкусом только тогда, когда меня слушают.
И я рассказал ему всё, что случилось с той минуты, как я ступил на борт пулковского лайнера. Пройдясь по всем деталям, я в который раз отметил странности этой истории. Несуразности происходили не только в эпизоде с невесть откуда взявшимся парашютом, но и после – случайная «Нива» на просёлке, внезапно появившийся автобус до Самары, ошибка номером и встреча с Катей.
Да, про Катю я ему тоже рассказал. Олег умел слушать.
Соус медленно стекал с кусочка курятины, подцепленного вилкой Солодовникова. Стекал и капал на край тарелки. Олег смотрел на меня, не отрываясь, забыв про ужин. Наконец он отложил в сторону вилку и с неясным туманом во взгляде произнёс:
– Платон, если бы я не знал, что ты патологически не умеешь врать… Если бы в новостях не показали этот размазанный по земле самолёт…
Он задумался, как будто вспомнив что-то. Улыбнулся, сказал:
– Ты бы видел нашего водителя, который в понедельник ездил тебя встречать в аэропорт! Возвращается – глаза странные, как будто хлопнул водяры по дороге. Мы ему, мол, а где Платон – а он сделал паузу длиннющую, театральную, потом рубанул воздух ладонью и сказал: «Всё, нет больше Платона!»
Подошла официантка, принесла мне квас, моему коллеге – пиво. Олег взял кружку, сделал длинный глоток. Неторопливо отставил напиток в сторону. Медленно, задумчиво проговорил:
– Нет, не сходится. Какая-то ерунда получается. Ну хорошо, предположим, что на самолёте нашёлся парашют. Но с какой стати член экипажа отдаст его тебе? Ты ему угрожал, что ли?
– Нет, – я покачал головой. – Просто спросил, есть ли парашют. Да, я был немного на взводе, на эмоциях, но никак не угрожал. Да и чем было угрожать – голыми руками, что ли?
– Пытаюсь представить, как это происходило – и не получается. Логики нет, понимаешь? То есть в нормальной жизни люди так не действуют, как ты мне сейчас рассказал. Это как будто… – Он замялся, подыскивая правильное слово. – Ну как будто во сне. Понимаешь? Вот для сна эти события были бы вполне логичными.
Я сделал глоток из кружки. Мысленно прокрутил в памяти эпизод в самолёте. Мотнул головой:
– Нет. Всё было по-настоящему. Разве что тот мужик, который отдал парашют, мне показался каким-то странным. Как будто он понимал тогда гораздо больше, чем я. И смотрел на меня с таким видом, что ждал, что вот-вот я и сам что-то пойму, осознаю.
– Бред какой-то! – Олег отодвинул тарелку и основательно ухватился за кружку. – Хотя я знаю, что ты не врёшь, но не верится мне в такую историю.
– Вот и следователь не поверил, – тихо сказал я. – Приходил сегодня такой, из комиссии по расследованию гибели этого самолёта.
– Могу себе представить, как он воспринял то, что ты на него вывалил, – ухмыльнулся Солодовников. – Впрочем, всё можно проверить. И то, что ты в том самолёте летел, и то, что ты сейчас жив и здоров – ни царапины.
Он поднял кружку, мы шутливо чокнулись. Олег придвинул к себе уже остывшее куриное филе и принялся его с аппетитом уплетать. Я хранил молчание, потягивая квас и наблюдая за миганием огоньков в окне.
– Такое ощущение, – сказал наконец Солодовников, вытирая рот бумажной салфеткой, – что тебе просто необычайно повезло. События, о которых ты рассказал, – они, в принципе, возможные. Просто маловероятные. И тем более странно, что они произошли в один день и с одним человеком. Помнишь теорию вероятности, вы её проходили в университете?
– Проходили, – сказал я. – Правда, помню весьма смутно.
– Да я тоже смутно. Но было там такое, что шанс на то, что случатся два маловероятных события подряд, считается как одна вероятность умножить на вторую. Если я не ошибаюсь, конечно. Значит, если у тебя один шанс из тысячи заполучить парашют и один шанс из тысячи, что вдруг назначат нужный тебе автобус в нужное время, – он задумался, как будто считая в уме. – Так вот, вероятность того, что случится и первое, и второе – одна миллионная. А если добавить ещё и третье… – Олег усмехнулся. – Легче в лотерею выиграть, чем дождаться таких совпадений.
Я улыбнулся:
– Ну, значит, такой я везунчик.
– Да ещё какой! – Он поднёс ко рту почти опустевшую кружку и вдруг остановился на половине пути. – Слушай, Платон! А может, у тебя и в самом деле какая-нибудь аномальная везучесть? Ты в лотерею играть не пробовал?
– Нет, не пробовал. – Я задумался о своих взаимоотношениях с лотереями. Вспомнилось, что моя бабушка в советское время каждую неделю покупала лотерейные билеты, а после разглядывала подслеповатыми глазами огромные простыни выигрышных номеров, печатавшихся в газете «Труд», и всегда огорчалась своему невезению. Но верила почему-то, что когда-нибудь выиграет «Волгу» или хотя бы «Москвич». Так и умерла, не дождавшись выигрыша крупнее трёх рублей.
Солодовников большим глотком опустошил кружку и решительно встал из-за стола.
– Ты доел? – Он глядел на меня сверху вниз. – Тогда пошли.
– Куда? – Я немного растерялся от его напора.
– Как куда? Спать. Ты помнишь, что у нас с утра встреча с агентством? Или тебе хочется дослушать страдания по тюремному быту? – Он подмигнул, указывая мне на исполнителя блатного фольклора, который, мёртвой хваткой вцепившись в микрофон, выводил хриплые рулады.
Мы с Олегом жили в соседних номерах гостиницы «Националь», которая, несмотря на пышное название, представляла собой достаточно скромный отель категории «советские три звезды». Располагалась она недалеко, поэтому мы пошли пешком.
Солодовников молчал, размышляя, видимо, об услышанном. Красиво горели огни на пешеходной Ленинградской улице, похожей на миниатюрный Арбат. Вокруг фигурных скамеек собирались стайки подростков, дымивших сигаретами и весело смеявшихся.
– Ну хорошо, – сказал Олег как бы в ответ своим мыслям. – А почему же ты не позвонил нам, когда… ну, когда всё это случилось?
– Когда я барахтался в грязи бескрайних полей, телефон там не брал. Потом, в Муроме… – Я задумался, припоминая тот вечер и встречу с Катей. – Как-то забыл, наверное. Не до того было.
Олег понимающе усмехнулся. Я, не обращая внимания, продолжал:
– А когда уже ехал в автобусе, то дозвониться не мог. Ты же знаешь, что у нас до самарского офиса вечно не дозвонишься. А дальше – аккумулятор сел. Кстати… – Я увлёк коллегу в сторону круглосуточного супермаркета, призывно светящегося яркими витринами. – Надо купить зарядку для телефона, моя так и сгинула в самолёте.
Пока я вертел в руках подозрительного вида зарядное устройство для моего старенького SonyEricsson, Солодовников с отсутствующим видом бродил по торговому залу, пялясь на полки. На кассе, когда я достал бумажник, чтобы расплатиться, он вдруг остановил меня и, хитро прищурив глаза, указал на лотерейные билеты, в изобилии выставленные у кассира за стеклом.
– Ну что, проверим твою везучесть?
Я усмехнулся. Хотел было отмахнуться от его предложения, как от шутки, но, встретившись с ним взглядом, увидел, что он напряжённо-серьёзен. Я удивился:
– Ты в самом деле веришь в мою необычайность?
Олег немного расслабился, видимо, взглянув на ситуацию со стороны.
– Выгляжу клоуном? – Он улыбнулся. Почесал пальцем висок. – Ну и фиг с ним. Девушка, – обратился он к кассирше, разглядывающей нас с полным безразличием, – дайте нам, пожалуйста, ещё и лотерейный билетик. Только пусть он сам выберет, – поспешно добавил он, указывая на меня.
Кассирша достала картонную коробку, наполненную цветными карточками. Я, не глядя, вытащил одну из них, расплатился. Мы отошли от кассы.
– Ну давай, открывай! – Солодовников подпрыгивал на месте, как щенок, которого зовут гулять.
– А если я сейчас выиграю? – Меня забавляла нетерпеливость коллеги.
– Тогда я начну верить в чудеса. Открывай!
Я надорвал краешек билета, развернул вложенную в него бумажку. На бледно-розовом поле, испещрённом волнистыми линиями, чётко значилось: «Выигрыш 25 000 рублей».
Примерно минуту мы молча стояли и глядели в бумажку. Наконец Олег взял лотерейный билет, ощупал его и осмотрел с обеих сторон. Затем аккуратно сложил и сунул мне обратно в руки. Проделав эти манипуляции, он взял меня под локоть и потащил обратно к кассе.
– Девушка, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Мой товарищ хочет ещё купить у вас лотерейных билетов. Три. Нет, лучше пять!
Кассирша вновь вытащила откуда-то снизу коробку с билетами и протянула её Солодовникову. Тот отпрянул и указал на меня:
– Нет, это он должен выбрать.
Я вытащил билеты, и мы отошли от кассы. Все разворачиваемые мною бумажки оказывались с крупными выигрышами. Когда я в последнем билете вскрыл выигрыш в пятьсот тысяч рублей, Олег шумно выдохнул. Он посмотрел на меня округлившимися глазами, потом воскликнул:
– Может быть, они все здесь такие? – и вновь ринулся к кассирше.
Уставшая женщина флегматично достала всё ту же коробку. Олег набрал целую горсть билетов, вернулся ко мне и стал лихорадочно их открывать. Все вскрытые им бумажки содержали одну и ту же лаконичную надпись: «Без выигрыша».
3
Магазин был огромным. Полки с товарами уходили под потолок. Я задирал голову вверх – и от этого шея начинала болеть, как когда-то давно, когда я впервые снизу рассматривал небоскрёбы в Нью-Йорке.
Я бродил между стеллажами, разглядывая товары. Яркие этикетки сливались в одно большое лоскутное одеяло.
Где-то должен быть выход.
Шаги звучали гулко. Мне казалось, что я один в этом огромном магазине. Зайдя в очередной тупик – проход, перегороженный пустым автопогрузчиком, я остановился. Кажется, я забыл, где здесь выход.
Стало страшно. Я зажмурился. Внутри колыхнулась мысль, что это сон. Я сосредоточился на своём дыхании, на стуке сердца. Дыхание успокаивалось, сердце стало биться более размеренно.
Сейчас я открою глаза. Сейчас.
Нет, я не проснулся. Я всё в том же магазине. Но выход оказался рядом. За углом весело светились ряды касс.
Почти все кассовые узлы были пусты, лишь в одном из них сидел кассир в синей форме магазина. Я подошёл к нему. Было неловко выходить из торгового зала без покупки.
– Дайте мне парочку лотерейных билетов, – сказал я, протягивая деньги.
Кассир выдал мне билеты. Я тут же вскрыл их. В каждом из них был выигрыш с большим количеством нулей. Я вертел в руках цветастые бумажки – и вдруг заметил, что на обратной стороне каждого билета напечатан мой портрет. Я изумлённо пригляделся – всё верно, это была фотография с моего рабочего пропуска.
Кассир внимательно наблюдал за мной. Я поднял глаза и узнал того самого человека со шрамом на лице, выдавшего мне парашют.
– Ну а чего вы хотите? – спросил меня бортпроводник-кассир, кисло улыбаясь. – Вы ведь сами организовали эту лотерею.
– Я? – Мой голос звучал глухо, как будто из-под одеяла. – Почему я?
Кассир молчал. Кажется, он к чему-то прислушивался. Где-то явственно раздавался звон.
Звонил телефон на тумбочке у кровати. Я тряхнул сонной головой и поднял трубку.
– Платон? – Голос Солодовникова не отличался привычной бодростью. – Я тебя не разбудил?
Я глянул на часы. Не было ещё и семи утра.
– Олег, какого чёрта в такую рань? У нас встреча только в десять.
Я не любил, когда меня будили.
– Подожди, Платон, не ругайся. Я всю ночь не спал, думал. Давай я к тебе загляну?
– Всё равно уже поднял, изверг… – сказал я ворчливо. – Заходи, раз так.
В своей чёрной водолазке Олег напоминал отставного спецагента из американских фильмов. Он шагал по номеру – от стены к окну и обратно – а я, забравшись с ногами на кровать, потягивал из баночки холодную кока-колу и наблюдал за его раскрасневшимся лицом и мутными от недосыпа глазами.
– Давай порассуждаем вместе, – говорил он. – Давай, мы же умеем, мы это часто делаем. Мы же логики, верно?
– Логики, – подтвердил я. На работе мы периодически устраивали совместные мозговые атаки, в ходе которых разбирали проблемы на составляющие и искали решения.
– У тебя явно есть необычные способности. Об этом говорит и история с самолётом, и наша вечерняя проверка. Можно проверить ещё. Но я думаю, что факты уже налицо.
Он остановился и вопросительно посмотрел на меня. Я, поколебавшись, кивнул. Олег удовлетворённо возобновил шаги по комнате.
– Я думал о том, откуда взялись они, эти твои способности. Скажи мне, Платон, до последних событий ты замечал, что тебе в чём-нибудь необычайно везёт?
Я задумался и стал вспоминать.
В детстве… Из детства, вроде бы, не вспоминалось ничего необычного. Никаких историй чудесных спасений. Да, тонул однажды, но рядом находились старшие ребята, вытащили в одну минуту – я и испугаться не успел. Пару раз терялся в лесу, куда мы с отцом любили ходить за грибами, но сам, поплутав немного, находился. Учился в обычной школе, особыми успехами в учёбе не отличался. Вундеркиндом не был, опять же, хотя читать-писать научился рано. Нет, ничего сверхъестественного.
Потом – институт, множество различных интересов, несчастная любовь, потом вторая… Да, с девушками мне, скорее, не везло, чем наоборот… Практика, аспирантура, кандидатская, работа, переезд в Петербург из родной Сибири. Хоть убей – не могу вспомнить ничего, что говорило бы о необычайном везении, которое я ощутил в последние дни.
– Нет, – сказал я вслух. – Ничего необычного.
Солодовников поднял вверх указательный палец:
– Вот. Я тоже попытался что-то такое про тебя припомнить. Всё-таки уже третий год вместе работаем. Не было у тебя способностей. Или, скорее всего, никак они не проявлялись. А тут вдруг вылезли наружу. Сначала я не мог понять, почему именно сейчас, но потом до меня дошло.
– Самолёт? – спросил я.
– Ну да, конечно! – Олег знакомо улыбнулся, он частенько так улыбался, когда мы с ним подходили близко к решению очередной задачи. – Стрессовая ситуация, мобилизация скрытых резервов организма. Ты же наверняка слышал про пловцов или бегунов, которые ставили немыслимые рекорды скорости, когда за ними гнались хищники? Вот и у тебя наверняка то же самое произошло. Только ты в том падающем самолёте не летать научился, а стал притягивать к себе везение.
Я скептически хмыкнул. Олег сразу отреагировал:
– У тебя есть другое объяснение?
Я покачал головой.
– Пока нет. – Я встал с кровати, выкинул в ведро банку из-под кока-колы. Помассировал себе виски, пытаясь унять головную боль. Меня не оставляло ощущение, что всё не так просто. Только ощущение, без логической подоплёки. Не рассказывать же про сны, тем более что мне было непонятно, имеют ли они отношение к событиям последних дней. – Ну хорошо, допустим. Примем за версию.
Олег продолжил:
– У нас всё равно ничего нет кроме версий и догадок. И вряд ли что-то появится – слишком уж тонкая это материя. – Он перестал мерить шагами комнату, встал спиной к окну и опёрся на подоконник локтями. – Далее. Твоя способность появилась внезапно, и никто не даст гарантию, что она так же внезапно не исчезнет. Вот придём мы завтра в тот же супермаркет, а там все билеты без выигрыша. Может такое быть?
– Может, – согласился я.
– Значит, нужно выжать максимум из этой твоей способности уже сейчас.
Я выудил из холодильника очередную банку колы. Вскользь подумал о том, что надо будет не забыть при выписке из гостиницы расплатиться за мини-бар.
Олег глядел на меня вопросительно.
Он был логичен. Во время мозговых штурмов, мы оттачивали логику друг друга, откидывая случайные, необоснованные, эмоциональные решения. Мы научились идти к результату кратчайшими путями.
Но сейчас что-то было не так. Я ощущал какой-то подвох, некую неправильность в том, что со мной происходило. Я пытался от этого отмахиваться, но в голову назойливой мухой лез прерванный Солодовниковым сон. В нём я выигрывал в лотерею, которую сам же и организовал.
Нет, чушь, конечно. Я никогда не устраивал какие-либо лотереи. Слишком быстро катились события последних дней, вот подсознание и выкидывает фортели. Впечатлительным я оказался на поверку.
– Наверное, – сказал я. – Наверное, ты прав.
– Что-то не так? – Солодовников заметил мою неуверенность. – Платон, говори, если что-то не так.
Я в задумчивости откупорил банку, сделал глоток.
– Знаешь, Олег. Мне в последнее время снятся сны странные. Даже немного… – Я замялся, подыскивая слово. – Жутковатые, что ли. Думаю, это побочный эффект от моих… э-э-э… способностей.
Олег внимательно глядел на меня. Потом медленно произнёс:
– Да, ничего не даётся просто так, даром. И за сверхспособности, видимо, нужно платить кошмарами.
– Нет, не кошмарами, – я рассмеялся. – Просто сны странные. Не страшные, нет, но какие-то… Странные, да. Как будто там, во сне, я что-то понимаю, а просыпаюсь – и опять не помню.
– Ну, это и у меня бывает, – улыбнулся Олег.
Он повернулся лицом к окну. Над крышами старого города яичным желтком растекался рассвет. На стекле сырели следы ночного дождя.
Я бродил между стеллажами, разглядывая товары. Яркие этикетки сливались в одно большое лоскутное одеяло.
Где-то должен быть выход.
Шаги звучали гулко. Мне казалось, что я один в этом огромном магазине. Зайдя в очередной тупик – проход, перегороженный пустым автопогрузчиком, я остановился. Кажется, я забыл, где здесь выход.
Стало страшно. Я зажмурился. Внутри колыхнулась мысль, что это сон. Я сосредоточился на своём дыхании, на стуке сердца. Дыхание успокаивалось, сердце стало биться более размеренно.
Сейчас я открою глаза. Сейчас.
Нет, я не проснулся. Я всё в том же магазине. Но выход оказался рядом. За углом весело светились ряды касс.
Почти все кассовые узлы были пусты, лишь в одном из них сидел кассир в синей форме магазина. Я подошёл к нему. Было неловко выходить из торгового зала без покупки.
– Дайте мне парочку лотерейных билетов, – сказал я, протягивая деньги.
Кассир выдал мне билеты. Я тут же вскрыл их. В каждом из них был выигрыш с большим количеством нулей. Я вертел в руках цветастые бумажки – и вдруг заметил, что на обратной стороне каждого билета напечатан мой портрет. Я изумлённо пригляделся – всё верно, это была фотография с моего рабочего пропуска.
Кассир внимательно наблюдал за мной. Я поднял глаза и узнал того самого человека со шрамом на лице, выдавшего мне парашют.
– Ну а чего вы хотите? – спросил меня бортпроводник-кассир, кисло улыбаясь. – Вы ведь сами организовали эту лотерею.
– Я? – Мой голос звучал глухо, как будто из-под одеяла. – Почему я?
Кассир молчал. Кажется, он к чему-то прислушивался. Где-то явственно раздавался звон.
Звонил телефон на тумбочке у кровати. Я тряхнул сонной головой и поднял трубку.
– Платон? – Голос Солодовникова не отличался привычной бодростью. – Я тебя не разбудил?
Я глянул на часы. Не было ещё и семи утра.
– Олег, какого чёрта в такую рань? У нас встреча только в десять.
Я не любил, когда меня будили.
– Подожди, Платон, не ругайся. Я всю ночь не спал, думал. Давай я к тебе загляну?
– Всё равно уже поднял, изверг… – сказал я ворчливо. – Заходи, раз так.
В своей чёрной водолазке Олег напоминал отставного спецагента из американских фильмов. Он шагал по номеру – от стены к окну и обратно – а я, забравшись с ногами на кровать, потягивал из баночки холодную кока-колу и наблюдал за его раскрасневшимся лицом и мутными от недосыпа глазами.
– Давай порассуждаем вместе, – говорил он. – Давай, мы же умеем, мы это часто делаем. Мы же логики, верно?
– Логики, – подтвердил я. На работе мы периодически устраивали совместные мозговые атаки, в ходе которых разбирали проблемы на составляющие и искали решения.
– У тебя явно есть необычные способности. Об этом говорит и история с самолётом, и наша вечерняя проверка. Можно проверить ещё. Но я думаю, что факты уже налицо.
Он остановился и вопросительно посмотрел на меня. Я, поколебавшись, кивнул. Олег удовлетворённо возобновил шаги по комнате.
– Я думал о том, откуда взялись они, эти твои способности. Скажи мне, Платон, до последних событий ты замечал, что тебе в чём-нибудь необычайно везёт?
Я задумался и стал вспоминать.
В детстве… Из детства, вроде бы, не вспоминалось ничего необычного. Никаких историй чудесных спасений. Да, тонул однажды, но рядом находились старшие ребята, вытащили в одну минуту – я и испугаться не успел. Пару раз терялся в лесу, куда мы с отцом любили ходить за грибами, но сам, поплутав немного, находился. Учился в обычной школе, особыми успехами в учёбе не отличался. Вундеркиндом не был, опять же, хотя читать-писать научился рано. Нет, ничего сверхъестественного.
Потом – институт, множество различных интересов, несчастная любовь, потом вторая… Да, с девушками мне, скорее, не везло, чем наоборот… Практика, аспирантура, кандидатская, работа, переезд в Петербург из родной Сибири. Хоть убей – не могу вспомнить ничего, что говорило бы о необычайном везении, которое я ощутил в последние дни.
– Нет, – сказал я вслух. – Ничего необычного.
Солодовников поднял вверх указательный палец:
– Вот. Я тоже попытался что-то такое про тебя припомнить. Всё-таки уже третий год вместе работаем. Не было у тебя способностей. Или, скорее всего, никак они не проявлялись. А тут вдруг вылезли наружу. Сначала я не мог понять, почему именно сейчас, но потом до меня дошло.
– Самолёт? – спросил я.
– Ну да, конечно! – Олег знакомо улыбнулся, он частенько так улыбался, когда мы с ним подходили близко к решению очередной задачи. – Стрессовая ситуация, мобилизация скрытых резервов организма. Ты же наверняка слышал про пловцов или бегунов, которые ставили немыслимые рекорды скорости, когда за ними гнались хищники? Вот и у тебя наверняка то же самое произошло. Только ты в том падающем самолёте не летать научился, а стал притягивать к себе везение.
Я скептически хмыкнул. Олег сразу отреагировал:
– У тебя есть другое объяснение?
Я покачал головой.
– Пока нет. – Я встал с кровати, выкинул в ведро банку из-под кока-колы. Помассировал себе виски, пытаясь унять головную боль. Меня не оставляло ощущение, что всё не так просто. Только ощущение, без логической подоплёки. Не рассказывать же про сны, тем более что мне было непонятно, имеют ли они отношение к событиям последних дней. – Ну хорошо, допустим. Примем за версию.
Олег продолжил:
– У нас всё равно ничего нет кроме версий и догадок. И вряд ли что-то появится – слишком уж тонкая это материя. – Он перестал мерить шагами комнату, встал спиной к окну и опёрся на подоконник локтями. – Далее. Твоя способность появилась внезапно, и никто не даст гарантию, что она так же внезапно не исчезнет. Вот придём мы завтра в тот же супермаркет, а там все билеты без выигрыша. Может такое быть?
– Может, – согласился я.
– Значит, нужно выжать максимум из этой твоей способности уже сейчас.
Я выудил из холодильника очередную банку колы. Вскользь подумал о том, что надо будет не забыть при выписке из гостиницы расплатиться за мини-бар.
Олег глядел на меня вопросительно.
Он был логичен. Во время мозговых штурмов, мы оттачивали логику друг друга, откидывая случайные, необоснованные, эмоциональные решения. Мы научились идти к результату кратчайшими путями.
Но сейчас что-то было не так. Я ощущал какой-то подвох, некую неправильность в том, что со мной происходило. Я пытался от этого отмахиваться, но в голову назойливой мухой лез прерванный Солодовниковым сон. В нём я выигрывал в лотерею, которую сам же и организовал.
Нет, чушь, конечно. Я никогда не устраивал какие-либо лотереи. Слишком быстро катились события последних дней, вот подсознание и выкидывает фортели. Впечатлительным я оказался на поверку.
– Наверное, – сказал я. – Наверное, ты прав.
– Что-то не так? – Солодовников заметил мою неуверенность. – Платон, говори, если что-то не так.
Я в задумчивости откупорил банку, сделал глоток.
– Знаешь, Олег. Мне в последнее время снятся сны странные. Даже немного… – Я замялся, подыскивая слово. – Жутковатые, что ли. Думаю, это побочный эффект от моих… э-э-э… способностей.
Олег внимательно глядел на меня. Потом медленно произнёс:
– Да, ничего не даётся просто так, даром. И за сверхспособности, видимо, нужно платить кошмарами.
– Нет, не кошмарами, – я рассмеялся. – Просто сны странные. Не страшные, нет, но какие-то… Странные, да. Как будто там, во сне, я что-то понимаю, а просыпаюсь – и опять не помню.
– Ну, это и у меня бывает, – улыбнулся Олег.
Он повернулся лицом к окну. Над крышами старого города яичным желтком растекался рассвет. На стекле сырели следы ночного дождя.