Как видите, много чего хорошего ждёт в перспективе москвичей и гостей столицы. Но, как говорится, поживём – увидим. Только бы президентское доверие не было потеряно …. А может и наоборот …. Может, лучше было бы, если оно всё же куда-нибудь потерялось …? Да и пусть бы потерялось, но только после тотального замощения столицы плиткой (хоть одно начатое дело было бы завершено) и при условии, что у нового облечённого доверием мэра жена будет заправлять заводами по производству биотуалетов …. Практика, сложившаяся в столице, показывает, что это будет твёрдым гарантом активности и целеустремлённости ещё более нового мэра в деле всеобщей туалетизации общественного транспорта Москвы. В общем, что лучше, а что хуже будет видно только в далёком последствии. Сейчас этого точно не определить. Тем более, когда очередные выборы на носу. А во время выборов вообще никому нельзя доверять. Надо сидеть себе тихо и смотреть, куда это всё пойдёт.
   Вот и пусть всё идёт своим чередом. А пока, как нетрудно заметить, поводов, для того, чтобы посмеяться над тем, что творится в нашем жестоком транспорте, достаточно много. Хватает этих поводов и без яиц. Но название надо оправдывать. Коль уж этот рассказ был так назван, то мы в нём просто вынуждены были сосредоточить своё внимание большей частью на самых обычных куриных яйцах и их месте в столичном общественном транспорте. Вот так, что называется, просто и без всяких на то затей. Или же, как многие изволят выражаться, без всяких «узоров в колбасе». Но это уже кому как нравится, тот пусть так и выражается. Цензура у нас давно отменена, а яйца продолжают жизнеутверждающе радовать наш взгляд, безмятежно и вместе с тем обречённо полёживая на витринах продуктовых магазинов.

Отмороженные дети отмороженных родителей

Счастливое утро Вовы Орешкина

   Раннее, зимнее и, поэтому, темное четырехчасовое утро в обычной стоквадратнометровой московской квартире не предвещало ничего необычного. А раз ничего это утро в себе не таило, то и спал в нём себе безмятежненько первоклассник Вова Орешкин. А когда Вова спал, он всегда почему-то высовывал из под тёплого синтетического одеяла свои тоненькие синие ножки. И нельзя сказать, чтобы Вове было жарко. Просто у Вовы была такая привычка. Разные ведь привычки у людей бывают. Кто пьёт спиртосодержащие напитки, кто любит укалывать себя шприцом с острой иглой, а некоторые, вообще, пристрастились, к примеру, пукать во сне …. Словом, кто во что горазд. Не таков был Вова. Он не пил, не кололся и старался не пукать во сне. Но зато имел такое безобидное обыкновение, как высовывание из под одеяла своих тоненьких синеньких ножек. В этот раз ножки были почему-то беспорядочно залеплены лейкопластырем и напоминали раздвоенный контур итальянского материка с нанесенными на него местами паломничества туристов. В надежде увидеть что-нибудь новенькое, к окну орешкинской квартиры тихо подобралась уходящая за горизонт ночь. Несмотря на приближение своей полной обречённости, ночь продолжала оставаться студено-морозной в неукротимом желании ещё кого-нибудь уязвить, что называется, напоследок. Эта неугомонная стерва сперва с неподдельным удивлением таращилась на новые пластиковые окна орешкинской квартиры, но затем, так и не найдя на стёклах привычных ледяных узоров, вынуждена была сконцентрировать свой глубокий взгляд с матовой поволокой быстро постаревшей кокетки на покоцанных ножках спящего первоклассника. Она отчаянно силилась и никак не могла вспомнить: где же она и когда видела нечто подобное? Это была очень упорная и злопамятная ночь, и ей вскоре удалось воссоздать в своём угасающем сознании недавно прошедшие времена. Это были времена, когда горки трупов синеньких от прижизненного голода и посмертного холода цыплят иногда громоздились в неопрятных застеклённых витринах советских магазинов типа «Мясо-Рыба». При этом труп, оказавшийся по несчастью на вершине каждой скорбной горки, почти всегда подвергался дополнительному надругательству – как правило, он был зверски проткнут какой-нибудь ржавой проволочкой, с висящим на ней ценником: «1 кг – 1 руб. 50 коп.». В общем, жестокие это были времена …. Но, как говорится, сейчас не об этом.
   Сейчас о том, что эти воспоминания ещё больше взбудоражили любопытство заоконной странницы, и она ещё сильней прильнула к начавшему покрываться инеем окну орешкинской квартиры. Почувствовав на себе этот полный отвратительного любопытства взгляд, Орешкин-младший засучил во сне ногами. Засучил не как-нибудь, а попеременно выбрасывая ноги в стороны от изначально сведённых вместе пяток. Делал он это бессознательно и, в то же время, очень старательно. Откуда же взялась эдакая неестественность безсознательного поведения у этого сонного лентяя? А почему, собственно, лентяя? Да потому, что спит Вова и прожигает свою жизнь даром. Ну, ладно. Этот тезис применим ко всем спящим мира сего. Всё лентяйское человечество проводит треть своей жизни в бездарном сне, и Вова тут не оригинален. Но откуда же такие замысловатые движения? Всё дело в том, что Вова у нас хоккеист. Не мастер пока ещё, но стремящийся им стать. Впрочем, само по себе высокое звание «Мастер спорта» и соответствующий ему значок на груди не будоражит ум юного дарования. Вова хочет с юных лет играть в НХЛ и получать за это большущие деньги. Вот так вот! Хочет он получать удовольствие от игры при ревущих от восторга трибунах, да ещё чтобы за это удовольствие ему и деньги платили. Причём очень большими должны были быть эти деньги. Чтобы хватило на виллу с яхтой где-нибудь на Майями и на большую американскую машину без крыши. Ну, что же …. Очень даже неплохо задумано. Только всё это, мягко говоря, неправда. Дело в том, что всего этого пока хочет только Вовин папа, а самому юному дарованию это всё пока глубоко «по-барабану». И деньги, и слава …. Но это ведь только до поры – до времени. Это только пока кажется, что они и на фиг не нужны …. Деньги эти, вместе с приложенной к ним славой. Действительно, зачем всё это, когда Вове и так хорошо. Вернее, это ещё совсем недавно ему было хорошо, пока его недалёким предком-папой не овладели некие амбициозные планы, и пока папа-предок не купил Вове полный комплект хоккейной амуниции. С этой минуты благополучный период жизни юного дарования был прерван на долгие-долгие годы. Вот и сейчас Вову, отрабатывающего во сне широкое хоккейное скольжение ждал сюрприз. Некая ожидала его впереди неожиданность. Своим рождением эта неожиданность была обязана Вовиному папе, который не успел его кое о чём предупредить с вечера. И дело вовсе не в том, что папа у Вовы был нерасторопен. Папа у Вовы был как раз очень шустрым малым и всегда умудрялся всюду поспевать. Но в этот раз не успел. А всё потому как тренер юного дарования, носящий звучную фамилию Дубовец, позвонил Орешниковым уже достаточно поздним вечером. Достаточным для того, чтобы измученный своей молодой жизнью Вова спал, повернувшись своими острыми, ещё неподверженными кариесу зубками к капитальной бетонной стенке многоквартирного дома, в котором поселилась не так давно семья Орешниковых. Захлёбываясь от восторга, тренер сообщил о том, что завтра руководство хоккейного клуба в очередной раз расщедрилось до того, что выделило юным спортсменам лёд для тренировки! С пяти утра! И это означает, что до семи можно спокойно кататься. Кататься и совсем не опасаться, что кто-то их выгонит, как это часто случается в «прайм-тайм», когда на тренировку неожиданно нагрянут какие-нибудь амбициозные фигуристы-керлингисты …. Словом, более нужные стране и олимпийскому движению в целом люди. А в пять утра эти все «более нужные» почему-то ещё дрыхнут, что называется, без задних ног и самым беспечным образом прожигают свою короткую спортивную жизнь. Всем ведь теперь уже понятно, что это не спортсмены, а так …. Какое-то недоразумение на льду …. Какие-то шуты гороховые! Последним из наших фигуристов-бойцов был Женя Плющенко, а из кёрлингистов только женщины регулярно участвуют в крупных международных турнирах (ну, по крайней мере, их хоть иногда, но показывают по «ящику»), но чем они там занимаются? Эти наши кёрлингистки на международных турнирах совсем ничего не кёрлингуют, а только строят глазки. Причём абсолютно всем: и зрителям, и друг другу. Уже не знаешь, что и думать …. И, при этом они ещё умудряются непрерывно болтать о чём-то друг с другом, явно к кёрлингу не относящимся. А то ещё возьмут ни с того, ни с сего и дружно хохотом зайдутся. Посмотришь на китаянок – жуть! В глазах сосредоточенность, как перед прыжком с высоченной скалы с маленьким парашютиком, движения отточены и скупы. Порой кажется, что они этими тяжеленными кеглями одним только взглядом управляют. А наши? Глазками блудливо шнырь-шнырь туда-сюда, что-нибудь друг другу болтанут, и рот у всех до ушей. Рот-то до ушей, а все кегли мимо круга …. Но государство, или ещё кто-то очень добрый, с какой-то маниакальностью продолжает вкладывать деньги в этих клоунов фигуристов-кёрлингистов. Ну, в фигуристов – понятно, по инерции. Когда-то они всёж-таки побеждали. А вот на кёрлингистов-то с какого-такого перепугу разоряется государство (или кто-то другой, но тоже очень добрый)? И было бы можно не завидовать фигуристам-кёрлингистам, а попросту взять, да и наплевать на них с высокой колокольни слюной, но из-за них ведь всё время страдают хоккеисты. Особенно юные хоккеисты. Сидят за бортиком тридцать юных хоккейных дарований и ждут, а на поле жалко шаркает по льду какая-нибудь пара невзрачных фигуристов. Или же суетно шаркает мётлами по этому льду с десяток кёрлингистов, сопровождающих удручённую очередным неудачным запуском кеглю. И это при том, что хоккей у нас всегда в призах. Иногда даже и в золотых призах. А где кёрлинг и фигурное катание? Правильно, в глубокой, извините, жопе. И если продолжать так же относиться к юным хоккеистам, то завтра там же (в смысле, в ней же) будет и хоккей. Но пока об этом всерьёз никто не задумывается. Это ведь ещё не скоро, наверное, случится ….
   А почему фигуристы-кёрлингисты дрыхнут без задних ног? Да-да у этих уродов есть ещё и передние …. Сказано же: сплошное недоразумение …. Но когда эти «квазимоды» ещё будут спать, никакой опасности для юных хоккеистов они не представляют …. В конце своего телефонного монолога тренер счёл нужным сделать акцент на том, что это будет первый лёд за всю уходящую неделю и ни в коем случае нельзя упускать шанса для повышения своего спортивного мастерства.
   Папа у Вовы был не из тех людей, которые упускают возможности для совершенствования. И, в данном случае, совершенно не важно папино это совершенствование или Вовино. В данном случае, папино будущее в какой-то части определялось будущим сына. И вот уже загруженный под завязку хоккейной амуницией и Вовой боевой «жигулёнок» несётся по пустынным городским улицам. Вова оторопело хлопает веками своих опухших в неполноценном сне глаз и щекочет длинными ресницами темноту. Неспешно уходящая зимняя ночь ещё с большим любопытством смотрит на Вову сквозь лобовое стекло автомобиля. Юный хоккеист ещё не избалован зрительским вниманием и, поэтому, медленно краснеет, а затем опускает стекло автомобильной двери и плюёт в ночь отработанной жевательной резинкой. Ночь испуганно отшатывается от машины и, разозлённая наглой выходкой юного дарования, начинает медленно раскаляться. Распаляется и светлеет. Мучительно проступает рассвет.
   С первыми предрассветными лучиками юные хоккеисты сталкиваются уже на льду. Столкновение для хоккеиста дело привычное, и хилые, измученные зимним рахитом лучики вскоре испуганно исчезают в находящихся под потолком оконных проёмах. Облачённые в многочисленные хоккейные доспехи юные дарования усиленно скребут на раскатке залитый с вечера лёд. Скребут острыми лезвиями коньков, тщательно зашнурованных скрюченными родительскими пальцами. Девственное зеркало льда медленно принимает матовый оттенок. Надо льдом висит плотное облако ночных испарений (вентиляция бережётся для изнеженных в хилости своей, приснопамятных фигуристов-кёрлингистов). На будущих звёзд НХЛ эти неудобства не производят ровным счётом никакого впечатления. Юные дарования постепенно наращивают темп, теряя чёткие очертания, и вскоре вовсе исчезают из вида мёрзнущих на трибунах родителей. Но от опытного тренерского взгляда не способно укрыться ничто! То и дело над покрытым туманом льдом раздаются его мощные рыки, и временами кажется, что это кричит в далёких предрассветных джунглях раненый отравленной стрелой носорог. Но нет …. Пока все живы – здоровы. В том числе и ничем не раненный в джунглях носорог. Потные и румяные юные гладиаторы через час-другой гурьбой вкатываются в раздевалку. Душевые в раздевалках закрыты (душ – это пережиток цивилизации, предназначенный всё для тех же, для убогих фигуристов-кёрлингистов). В раздевалке начинает пахнуть носками нетрезвого лесоруба, наконец вернувшегося по весне из тайги домой. Вскоре всё успокаивается, и отмороженные на льду дарования веером развозятся по городским школам родителями, такими же отмороженными, как и их удачливые чада, с той лишь разницей, что крионирование родителей происходило не на льду, а на покрытых инеем трибунах. Развозятся юные дарования якобы для получения скудных знаний в соответствии с утверждённой в высоком министерстве программой так называемого среднего образования. Но на самом деле весь этот развоз устраивается только для того, чтобы хоть куда-нибудь пристроить своих отмороженных дарований в промежутке между утренней и вечерней тренировками. То есть, на то время, пока родители будут делать вид, что где-то и как-то работают. Именно «делать вид», потому как строить продуктивные капиталистические отношения в полуобморочном от недосыпа и переохлаждения состоянии бывает порой очень трудно. Очень тяжело это бывает сделать, несмотря на лживое старание живительных струй искусственного воздуха, источаемых многочисленными офисными кондиционерами. И даже поглощаемые литрами взбадривающие напитки, издающие запах, чем-то напоминающий запах свежеприготовленного натурального кофе помогают глубоко отмороженным родителям далеко не всегда.
   А как же дети? Они-то хоть бодры? Какое там ….Дети так же как и их родители …. Пребывают в бодро-полуобморочном состоянии. Рассмотрим, например, продолжение наступающего дня Вовы Орешкина. Несмотря на то, что таких вот продолжений было в его короткой жизни очень много, Вову всякий раз в такие часы переполняло какое-то неподдельное счастье. Может, это было счастье временного освобождения из-под гнёта резковатого на крепкое словцо Дубовца. А может, это было счастье, возбуждаемое наливающимися силой мышцами тела юного дарования. Кто ж его знает? Во всяком случае, в те далёкие времена Вова ещё не мог с этим счастьем до конца разобраться.
   Так вот, от нахлынувшего чувства у Вовы всякий раз неожиданно вырастали за спиной крылья, и почему-то, сильно удлинялся нос. Кроме того, нос приобретал какую-то костистую твёрдость …. Ни дать, ни взять: не Вова Орешкин, а какой-то дятел …. Вот и выбивал частенько этот спящий дятел-Вова своим чудо-носом звучную дробь по крышке школьного стола. Это не всегда нравилось учителям. Во-первых, портился внешний вид казённой мебели, во вторых, окружающие Вову дети-ученики почему-то всегда в таких случаях приходили в сильно возбуждённое состояние, тут же отвлекались от урока и с ужасом смотрели на Вовины разноцветные, подрагивающие в чутком сне крылья. Хотя, что тут, спрашивается, ужасного? Дятел – он и есть дятел …. Плохо только то, что спит он на уроке. Но вам-то что до этого? Вы же в школу учиться пришли, а не на дятлов пялиться. Если уж так сильно приспичило, то, пожалуйста, извольте посетить зоопарк …. Или же, в конце концов, соорудите в школе живой уголок с дятлом в клетке …. Только Вову оставьте в покое. Надо бы понять, что Вове выпало тяжёлое детство.
   И просиживало таких «дятлов» в школах овеянного хоккейной славой города великое множество. А чем же занимались в это время родители этих отмороженных детей? Они ведь, родители-то, тоже отмороженными были …. И неужели тоже «дятлили»? Не может быть – это всё-таки довольно взрослые уже люди. Ну а тогда – чем же? Давайте-ка попробуем по подглядывать за ними в узкую щелочку приоткрытой офисной двери.

Отмороженные родители отмороженных детей

   Большинство родителей юных дарований работало обычным «офисным планктоном», непрерывно роящимся в замкнутых объёмах стандартно обустроенных помещений. Эти однотипные перегородчатые помещения со светлыми пупырчатыми стенами, квадратиками навесных потолков, с полами, покрытыми ковролино-линолеумным материалом, и заставленные одинаковой, чёрного или древесного цвета мебелью и назывались, собственно говоря, офисами. В офисах этих бестолково и праздно сновал всюду вездесущий «планктон», в удручённой тональности журчала оргтехника. Сквозь проёмы в перегородках на суетливых «моллюсков» удивлённо глазели многочисленные мониторы компьютеров. Компьютеры не всегда понимали, что хотят от них эти зачем-то выползшие на сушу обитатели моря. Вот среди таких же как и они выползков и тусовались в рабочее время родители юных дарований. Осознавая свою низменность «моллюски» не желали подобной судьбы своим детям и всячески подстраивали свои неудавшиеся судьбы под их чаяния. Вернее, под их будущие чаяния, о которых юные дарования ещё не задумывались. Но ведь должен был думать хоть кто-то?! Думали пока они, взрослые «моллюски». И ничего лучше придумать они не могли, нежели как можно быстрее отправить своих «моллюсковых» детей в сказочную страну под названием НХЛ. Да-да, есть такая предивная североамериканская хоккейная лига. Сказка в ней была во всём: в стонущих от восторга трибунах, в зелёных реках быстротекущего на банковские счета «бабла», в невестах-дочерях нефте-металло-нано магнатов! Словом, впереди всех ждали хронические сопли счастья и искромётные брызги шампанского. Но пока дети «моллюсков» играли в соответствующих своим возрастам командах. Рубились они на льду во-вторых, в третьих, а то, и вовсе, в четвёртых пятерках такого великого и прославленного на всё страну клуба, как «Серебряные Медведи».
   Почему это: во-вторых, в третьих, в четвёртых? А кто же тогда играл в первых пятёрках? Ведь по ходу повествования может показаться, что все родители юных хоккейных дарований были «моллюсками» и, следовательно, равны по своему социальному статусу. Да нет, конечно же. Такого не бывает. Это мы рассказали только про тех, кто составлял абсолютное большинство. Меньшинство же составляли эксклюзивные родители. Эти эксклюзивно отмороженные родители отморженных на ледовых полях детей, трудились в рядах творческой интеллигенции. В отличие от обычных «офисных планктонов», каждый день слетающихся, сметая на своём пути всё и вся, в места своего скучного роения ровно к 9.00 часам утра, творческая интеллигенция могла себе позволить припожаловать к месту свершения своих немыслимых по простоте и изяществу творческо-управленческих актов к 11—12 часам пополудни. Неспешно принеся себя любимых в офис, творческие интеллигенты одним своим появлением приводили в ужас бестолково суетливый планктон. В такие минуты планктон цепенел и приходил в окончательное замешательство. Замешательство вносилось в ряды «моллюсков» вполне сознательно. В качестве метода его превнесения, как правило, выбиралась раздача «моллюскам» отнюдь не сказочных «звездюлей». За что? Да ни за что …. Просто так, как говорится, для поддержания порядка на рабочих местах. Для придания, так сказать, этим отстойным лузерам необходимой для служения строгому капиталистическому делу требуемой бодрости. А после завершения «раздачи звездных слонов» интеллигенты спокойненько следовали на свои рабочие места, отгороженные от территории всеобщего мельтешения стеклянными непрозрачными перегородками. Величаво шествовали они, дабы перевести дух от проявления бутафорского гнева и испить, наконец, чашечку кофе, очень похожего на натуральное, и снять показной стресс примитивной игрой «Тетрис» на своём навороченном персональном компьютере. Вместе с тем, большая часть творческой интеллигенции тоже была недовольна собой. Нет, пожалуй, этот тезис должен звучать как-то иначе. Например, так: собой каждый уважающий себя творческий интеллигент был всегда доволен, но, в то же время, как всякий истинный интеллигент, был просто обязан пребывать в постоянном недовольстве своей судьбой. Главным образом, не нравилась творческому интеллигенту работа с этим бестолковым «планктоном». Очень уж бесперспективной порой выглядела она. Не было в ней ни творчества, ни интеллигентности во взаимоотношениях. Во всём мире бушевал экономический кризис, а в стране, вдобавок, свирепствовала ещё и инфляция. Устойчивость финансового положения творческой интеллигенции была расшатана. А работая с этими бездарями-лузерами, было трудно надеяться на повышение своих KPI-ев и соответствующих им грейдов. И поэтому творческие интеллигенты тоже не желали подобной судьбы своим детям. Не желали и видели в беспокойных (от большого количества выпиваемого за день кофе) и чутких своих снах счастливое будущее отмороженных своих отпрысков. И это будущее отсвечивало им в тревожной ночи каким-то особым, неземным светом матовых НХЛовских ледовых арен. А по этим чудо-аренам бесшумными стрелами носились их уже основательно заматеревшие чада и забивали чудо-голы. Голы эти были просто-таки золотыми: было заметно, как после каждой забитой шайбы ощутимо провисал мешочек солидного банковского счёта. При этом, где-то высоко над трибунами закатывали восторженные истерики НХЛовские комментаторы. Их истошные голоса доводили до исступления и без того ликующие трибуны. Блеск! Но если разобраться беспристрастно, всё, что творилось в умах и душах этих спесивых интеллигентов, было не ново. Тоже самое творилось и в душонках обычных «лузеров-моллюсков»: слюни экстаза, награды, лавры и цветы. Мы-то про это уже знаем, а вот творческие интеллигенты, похоже, что – нет. Сталкиваясь на трибунах с надоевшими им ещё в офисах с родителями-«моллюсками» они всегда считали, что лузеры водят сюда своих чад исключительно для здоровья и воспитания волевых качеств. Этим надменным интеллигентам и в голову никогда не приходило, что этот отстой тоже о чём-то может мечтать …. Но пока родители-лузеры только о чём-то мечтали, дети творческих интеллигентов уже играли в первых пятерках такого прославленного на всё страну клуба, как «Серебряные Медведи». Клуба, в честь которого в период жарких хоккейных баталий дружно скандировали трибуны. При этом, всё организовано было так, что северо-западные трибуны всё время матча ревели в негодовании: