Дмитрий Стародубцев. Семь колодцев

   Клад сокрыт в пузатом заварном чайнике. Я вытягиваю из него пачку денег и стремительно прячу ее в карман. Спустя пять минут украдкой пересчитываю. Пятьдесят рублей! Ни фига себе!
   И что характерно: я не вор. Я лишь наказал вора, который всех нас обманул. Я восстановил, так сказать, справедливость.
   Я захожу на кухню и счастливо обнимаю сразу обеих девчонок за плечи.
   – Бросайте эту фигню! Прошвырнемся в центр.
   И показываю деньги.
   Гала и Оля с радостью помогают друг другу избавиться от кухонных фартуков.
   Вовочка с нами. Остальные брошены на произвол судьбы.
 
   Москва. Центр. Революция.
   Я прошу таксиста остановиться напротив «Детского мира». На площади огромная толпа пытается свергнуть памятник Дзержинскому. Много «революционеров», но большинство – развлекающаяся молодежь, всякие анархисты и бузотеры. Почти все, как и мы, подвыпили.
   Я и Вовочка бросаемся к веревкам, которыми опутано железное изваяние, и изо всех сил помогаем разгоряченному люду опрокинуть Дзержинского наземь. Даешь свободу!
   И страшно и весело.
 
   Ночь. Уж не помню, как так получилось, но я лежу в постели сразу с Галой и Олей в их комнатке. Из-за двери на фоне тихой музыки доносится скрипучий голос Костыля и бесцеремонный басок Вовочки: оба коротают время за бутылочкой. Гала обозлена: ее лучшая подруга вступила с ней в конкурентную борьбу, но не в силах ничего поделать. Обе, будто соревнуясь, страстно меня ласкают, а я, страшно возбужденный невероятностью происходящего, стараюсь по мере возможности уделять внимание сразу обеим.
   Вскоре мы уже совершенно голые. Мой дымящийся от возбуждения барабашка оказывается то в руке Галы, то Оли, словно эстафетная палочка. Обе пьяные, разгоряченные, мокренькие. Их соперничество вот-вот перерастет в открытое противостояние. Мне уже боязно за главный предмет их распри.
   – Еще подеритесь здесь! – говорю я барским тоном.
   Постепенно мне удается навести порядок и даже перехватить инициативу. Оля мне нравится больше – у нее самые сладкие губы на свете, – и я засандаливаю ей.
   Жарко. Пот по спине.
   Ах, как хорошо! Какая же она сочная, гостеприимная! С каким нескрываемым торжеством воспринимает она мои беспощадные порывы! А в ее стоне столько мучительного счастья!
   Гала вынуждена смириться. Сражение проиграно. Она отворачивается к стенке, накрывает голову одеялом, тяжело дышит, на глаза наворачиваются слезы. Все рухнуло в одночасье. Парень, который столько всего ей наобещал и на которого она возлагала столько светлых надежд, предпочел лучшую подругу. Теперь он достанется ей! Сука эта Ольга, подстилка дешевая! Сикуха, тварь! Ведь договаривались же!
   Глупенькая! Фишка в том, что я не достанусь ни тебе, ни твоей подруге – никому! Просто врать, изворачиваться, клясться в вечной любви, обещать девушкам черта лысого и обручальное кольцо на палец в придачу мне не впервой – не убудет! Да и куда мне спешить? Все еще впереди! Я просто трахну Ольгу, потом пойду выпью с Вовочкой водки, потом, если останутся силы, займусь тобой, Гала. А завтра, глядишь, и повторим. После же мы, наверное, расстанемся, и, скорее всего, навсегда…

17

   Суббота. Вечер.
   Я дождался Веру у метро, подсадил в свой джип и привез в шикарный грузинский ресторан. Нас радушно встретили и усадили за лучший столик, который уже был сервирован красным вином, боржоми и легкими закусками. Администратор называл меня по имени-отчеству.
   Вера обескуражена.
   – А что взамен? – Она безучастно перелистывает меню с удивительными блюдами и не менее удивительными ценами.
   – Взамен? – Я даже расстроился от такой прямизны. – Это в каком смысле?
   – Будто не понимаете? Когда мужчина приводит малознакомую женщину в ресторан, тем более такой, м-м, крутой, он, наверное, делает это не просто так? Он, наверное, что-то хочет получить?
   Я, стараясь не обнаружить смущения, неторопливо расстилаю салфетку на коленях.
   – Вы мне просто понравились… Я не считаю, что, покормив женщину в ресторане, можно требовать от нее компенсации. И запомните: что бы я в дальнейшем для вас ни сделал, вы никогда и ничем не будете мне обязаны.
   – Первый раз такое слышу! – подняла брови Вера. – Вы играете в благородного рыцаря?
   – А вы не можете предположить, что я и есть благородный рыцарь?..
   Мы обменялись задиристыми взглядами.
   – Всю жизнь ищу принца на белом коне, а попадаются одни уроды… – Вера опять углубилась в изучение блюд. – Может быть, на этот раз мне повезет? – И она расточительно улыбнулась.
   Подошел официант с блокнотом в руках. Вера так и не смогла разобраться в меню, и я помог ей, сделав заказ по своему усмотрению.
 
   Играла «живая» музыка, между столами разгуливали живые курицы. За соседним столиком намазывал черную икру на хлеб мордатый депутат Государственной думы. Рядом с ним поглощала окрошку на кефире то ли жена, то ли любовница. Скорее всего, любовница – уж больно молода была и хороша собой.
   Я исподтишка поглядывал на свою новую знакомую. Ее губы, шея, подвижная грудь… Они были такими заманчивыми! Я готов был поклясться, что она наверняка женщина чувственная, пылкая. Не мог же Бог наделить самое соблазнительное существо на свете бездушным сердцем и бесчувственным телом. В каждой линии ее фигуры, в каждом завитке волос, да и во всех ее движениях я находил завуалированные признаки внутренней жажды плотских наслаждений.
   Она любит мужчин. Несомненно.
   Она замечала мои взгляды. Ей было приятно.
   – Мне кажется, вам нужно хорошенько поесть?
   – ?
   – Вы смотрите на меня таким голодным взглядом!
   – Простите. – Я уткнулся в тарелку с салатом.
   – Нет, почему же… Просто вы еще не научились скрывать свои чувства. Ваш взгляд слишком откровенен, он будто раздевает…
   – О… Верьте, я не хотел… Забылся… Если честно, только не обижайтесь, пожалуйста, вы меня очень-очень возбуждаете…
   Вера не смутилась.
   – Обижаться не на что. Я уже давно, извините, не девочка. В моем возрасте можно только радоваться тому, что мужчины продолжают обращать на тебя внимание…
   Я заерзал.
   – И много мужчин обращают на вас внимание?
   – Почти все. – Она непринужденно повела плечом. – Вы можете мне не верить, но у меня много поклонников. Значительно больше, чем хотелось бы…
   – Так в чем же проблемы?
   – А кто сказал, что у меня есть проблемы?
   Я прикусил язык…
 
   Весь вечер обменивались впечатлениями, шутками, легкими колкостями. Вера общалась прямолинейно, раскованно, это был ее стиль, который весьма ей шел. Вино разукрасило ее щеки и придало ее словам простоту, а взгляду – игривость.
   – Как поживает ваш Мозгоправ? – спросил я между первым и вторым жареным перепелом.
   – Мозгоправ?
   – Ваш директор. Я так его прозвал.
   Вера рассмеялась.
   – Мозгоправ, ха-ха! На самом деле ужасно точно подмечено. Кому хочешь мозги вправит…
   Тут она осеклась и поспешила сменить тему.
 
   К концу вечера мы перешли на «ты».
   Когда сели в машину, я сказал:
   – Кстати, я живу совсем недалеко отсюда. У меня большая уютная квартира. Джакузи есть… Хочешь, съездим на экскурсию? На полчасика.
   Вера полминутки помолчала.
   – А что ты говорил в самом начале?
   – Так я ничего не прошу. Только предложил… Без всякой задней мысли…
   – Ну, может быть, у тебя была передняя мысль?
   Я вздрогнул и удивленно посмотрел на Веру. Она улыбалась, и румянец на щеках подсвечивал ее легкую открытую улыбку.
   А вы, оказывается, любите пошлости, сеньора!
   – Если серьезно, – она уже не улыбалась, – то мне пора домой. Рано утром надо в аэропорт, провожать группу.
   – Сами, что ли, не разберутся? – буркнул я.
   – У меня на руках все их документы: паспорта, путевки…
   – Ну хочешь, я потом отвезу тебя в аэропорт?
   – Потом?
   – Ну… после того, как мы выпьем чаю или кофе…
   – Мы будем пить чай до утра?
   Она издевалась. Я приоткрыл боковое стекло и закурил.
   – Не обижайся! – Она прильнула к моему плечу. – Я должна ехать…
 
   Я подвез Веру к ее дому. Жила она черт знает где, я с трудом разобрался по карте. Я бросил машину на проезжей части и вызвался Веру проводить.
 
   – Так как насчет поездки на необитаемый остров? – спросил я.
   – Вряд ли…
   – Почему?
   – На самом деле у меня совершенно нет времени.
   – Но хотя бы еще раз встретимся?
   – Посмотрим…
   Я был разочарован. Вера остановилась и повернулась ко мне.
   – Ты такой обидчивый? Никогда не воспринимай слова женщины всерьез. Мне же нужно немного пококетничать… Чтобы не показаться слишком доступной?
   И она чмокнула меня в губы. Я прижал ее к себе, довольно сильно, почувствовал ее грудь и бедра и продлил поцелуй.
   Мой прибор встал и пружинисто уперся в ее ногу. Она отстранилась.
   «Пока!» И убежала.
   Я проводил взглядом ее оттопыренную попку и побрел к своей машине.

18

   Шотландское виски оказалось таким же вонючим, как Вовочкины промокшие носки у костра, но я все же ухитрился проглотить целый стаканчик. Стало так сла-а-авно!
   Мы уже раскованно беседовали, как близкие друзья, не избегая и личных тем.
   – Он мне надоел, как геометрия! – говорила Света про Вовочку. – Привязался, Квазимодо! Из-за него меня за километр все обходят! На себя бы сначала посмотрел, прежде чем за мной ухаживать! А пахнет от него, как от козла! Еще и брата мне испортил, теперь целыми днями со шпаной слоняется…
   – А мои придурки, Фомин и Яценко, думаешь, мне не надоели? – вторила ей Танюша. – Зачем мне нужны эти бандюги! По ним тюрьма плачет, а я в Италию хочу!
   – Плюнь на них! – Захмелевший Кузя положил руку на плечо Танюши. От его забавной застенчивости не осталось и следа. – Я с ними разберусь! Вот увидишь!
   – Правда? – Танюша совсем растаяла.
   – Конечно! А Италия – не проблема. Я уже был там: Рим, Венеция, привато, резервате Если хочешь, я увезу тебя в этот солнечный рай, май лав. Моего отца собираются в следующем году туда послать…
   – Честно?
   – Честное пионерское!
 
   Я не ожидал подобного поворота событий. Может быть, втайне о чем-то и мечтал, но вряд ли всерьез надеялся. Думал, выпьем чуток в тесном кругу, расслабимся, поболтаем. Но уже после первых тостов, славивших великое событие, происшедшее в нашей жизни: окончание восьмилетки, пошли такие откровенные разговоры, что мне оставалось только изумляться и пользоваться моментом.
 
   Между нами четырьмя вдруг возникло нечто. Какой-то тайный заговор. Это уже была не просто маленькая гормональная вечеринка на опушке леса. Мы чувствовали себя самыми настоящими заговорщиками, участниками секретной сходки этаких вольных каменщиков, утаивающих свои истинные убеждения и цели от окружающего мира. Это было тревожное и вдохновляющее ощущение.
 
   Не знаю, как это получилось, но вскорости я уже обнимал Свету и наивно тыкался губами в ее щеку.
   А совсем осмелевший Кузя радостно и слюняво тискал и целовал Танюшу. Свой фонарик по забывчивости он продолжал держать в руке, и мутный луч витиевато прыгал по сторонам, выхватывая из черноты слайды таинственной лесной чащи.
 
   «Кузя! – донеслись издалека истошные крики. – Кузя, твою мать!»
   Я вздрогнул, и моя добыча выскользнула из моих рук.
   – Нас хватились! – упавшим голосом констатировал Кузя. – Что делать?
   – Да выключи ты свой фонарь! Сейчас свет заметят! – нервно бросил я Кузе.
   Он долго тыкал заевшую кнопку и, отчаявшись, ударил фонарик о ствол дерева. Лампочка погасла.
   Мы затаились. Девчонки заметно волновались.
   «Кузя! Кузя!» – кричали по всему лесу.
   Я почувствовал себя защитником и обнял Свету за талию. Меня переполняло воодушевление и подогревало ощущение опасности.
   Я должен был действовать. Я готов был на любой подвиг.
   – Я пойду на разведку, – сказал я.
   Меня пытались удержать, но я был непреклонен. Глотнув для храбрости виски, я отправился навстречу приближающимся голосам.
   Под ноги попалось упавшее ветвистое дерево. Я приподнял его и с шумом поволок в сторону лагеря. Через пару минут я нос к носу столкнулся с Вовочкой и Фомой.
   – Ты где был?! – подскочил разъяренный Фома.
   Вовочка положил тяжелую руку на его плечо:
   – Подожди, Фома, не гони!
   – Как где? – удивился я. – Вот дерево нашел. На всю ночь хватит.
   Фома недоверчиво оглядел мою находку.
   – А где этот раздолбай Кузя?
   – А черт его знает. Я его сразу же потерял…
   Ребята потоптались, закурили.
   – Ладно, молодец, тащи к лагерю. – Фома протянул мне сигарету. – На, покуришь потом. А мы этого недоноска очкастого пойдем искать…
   Я притащил дерево в лагерь, кинул несколько веток в затухающий костер и бросился назад. По пути встретил заспанную Надежду в окружении веселых и возбужденных одноклассников. Она пыталась руководить поисками.
   – Ну-ка, ребята, еще раз все вместе крикнем: «Кузнецов!» На счет три…
   Она была почти в истерике.
   Тут я понял, что ищут одного лишь Кузю. Отсутствия Светы и Танюши пока никто не заметил.
   Соблюдая осторожность, я вернулся на полянку и рассказал друзьям обстановку.
   – Я пошел! – сказал Кузя, поправляя пальцем очки.
   – Фома злой, как черт! – предупредил я. – Может, не стоит рисковать?
   – А другого выхода нет. Чего теперь всю ночь в лесу сидеть?
   Я пожал плечами: действительно, он прав.
   – Не ходи! – жалостливо всхлипнула Танюша.
   Она вдруг оступилась и, наверное, упала бы, если б Света не успела ее поддержать.
   Я удивленно заглянул Танюше в лицо. Она была совершенно пьяна.
   – Света! – сказал я. – Ты должна отвести Танюшу в лагерь и уложить спать. Чтобы никто ничего не заметил. А мы будем отвлекать…
   Мы сердечно попрощались – так, будто нам не суждено было больше увидеться…
 
   Кузя объявился. Надежда его крепко отругала, быстро успокоилась и пошла спать. Вовочка и Фома проводили класснуху взглядом, тут же вцепились в Кузю и поволокли его в темноту, на распаханное поле. Я и десяток ребят последовали за ними.
   В кругу возбужденных зрителей Кузю крепко держал сзади за руки Паскей. Все молчаливо одобряли: одноклассник серьезно провинился и должен был понести жестокое, но справедливое наказание.
   – Ты где, ё, шлялся, курва очкастая? – орал Фомин ему в лицо.
   – Говори, блядь! – вторил Вовочка, нанося Кузе беглые удары по печени.
   – Я гулял…
   – Не надо пи-пи! А почему пьяный?
   Тут приблизился подавленный Яцек, которого раньше здесь не было, и тихо сказал, обращаясь к Фоме:
   – Танюша в жопу пьяная… Всю палатку заблевала…
   Тот аж подпрыгнул.
   – А кто, бляха-муха, Танюшу напоил? – заревел Фома. – Ну все, ты труп! Признавайся, гондон, у тебя с ней чего-нибудь было?
   – Не твое дело! – Кузя пошел вразнос.
   Мне вдруг стало очень стыдно, что я трусливо стою в стороне, бездеятельно наблюдая, как мучают моего друга.
   Хотелось растолкать ребят, выйти на середину и объявить себя виновником всего происшедшего. Но… я поспешил тщательнее спрятаться за спинами зрителей.
   Фому трясло от злобы.
   – Ах ты тварь! Ну-ка сними стекляшки!
   Паскей отпустил Кузю, тот с готовностью снял очки и тут же получил сочный удар в ухо. Он лишь покачнулся, но из-под его свитера вдруг выскользнула бутылка и глухо шлепнулась в борозду.
   Паскей вновь схватил Кузю за руки, а Фома поднял бутылку.
   – Ни хрена себе! – Он покрутил добычу в руках. – Половина уже отпита…
   – Ну-ка дай! – Вовочка протянул руку.
   Он сделал несколько внушительных бульков, довольно рыгнул, глубоко втянул носом рукав и вернул бутылку Фоме:
   – Самогонка вроде бы… Крепкая, падла!
   Фома тоже попробовал (нет, не самогонка – фирма!). За ним последовали Паскей и Яцек. Бутылка оказалась пуста.
   – Значит, это ты Танюшу напоил? – опять надвинулся Фома. – Говори, кто еще с вами был?
   – Мы одни, больше никого…
   – Ну, тогда получай!
   Фома с разворота заехал Кузе в челюсть. Виновнику добавили Вовочка и засуетившийся Яцек.
   – Палачи! Вам меня не сломить! – Кузя упал, сломал свои очки и теперь, с трудом поднявшись, подслеповато разглядывал обломки. Его подбородок был измазан кровью.
   Я не выдержал и решительно шагнул вперед.
   – А тебе чего? – удивился Фома. – Тоже хочешь?
   – Хватит! – сказал я твердо.
   – Чего-о?!
   Разъяренный Фома было шагнул ко мне, но на его пути встал Вовочка:
   – Не надо – он свой!
   Фома тут же охолонул. С Вовочкой даже он не хотел связываться.
   – Ладно, пацаны, разошлись. Никто ничего не видел. А тебя, Кузя, еще раз с Танюшей увижу, на клочки порву!
   В три часа ночи мы купались в холодной Истре, мелководной речушке с быстрым течением. Ночь была светлая, ласковая. Многие уже видели десятый сон, но кучка самых стойких не хотела успокаиваться.
   Играл магнитофон.
   Света стояла в одиночестве на берегу. Она, единственная из всех, не решалась заходить в воду. Может быть, забыла взять с собой купальник?
   Краем глаза я ни на секунду не упускал ее из виду.
   Речку пересекал деревянный мост. Я вбежал на него, подлез под поручень и взобрался на подпорную балку.
   – Ты чего, Сашок, разобьешься! Слезай! – закричали одноклассники.
   Я посмотрел на Свету. Она не сводила с меня глаз.
   Я сильно оттолкнулся и сиганул вниз. Вошел в воду ногами и сильно ударился о галечное дно. Но ничего.
   Вынырнул. Огляделся. Девчонки зааплодировали.
   У Фомы от зависти аж челюсти свело. Он было двинулся к мосту, но передумал – страшно.
   Света сияла.
   – Ну-ка разойдись! – зарычал Вовочка.
   Он потопал на мост, неловко перелез через поручень, отчего тот затрещал, ступил на балку и примерился.
   Все тревожно замолчали. Это уже было целое состязание.
   В последний момент Вовочка поскользнулся и неловко оттолкнулся. Крупная туша неуклюже плюхнулась в воду. Взметнулся фонтан брызг.
   Получилось невероятно смешно. Все от хохота схватились за животы и попадали на землю.
   Вовочка вылез злой. Его взгляд не предвещал ничего хорошего. Он снова пошел на мост, и теперь прыгнул достаточно чисто.
   Что ж… Я тоже оказался на мосту, но на этот раз взобрался на поручень и вытянулся во весь рост. Сейчас мне нужно было пролететь до воды на несколько метров больше.
   Я с диким криком сиганул в бездну, а перед самой водой поджал ноги. Получилось здорово.
   Вышел на берег тяжело дыша.
   – Чего, Юрий Гагарин, что ли? – нахмурился Фома. – Тоже мне, герой нашелся!
   Света, никого не стесняясь, смотрела на меня родным влюбленным взглядом. Я был на вершине счастья.
   Соревноваться со мной больше никто не захотел…
 
   Через полчаса в нескольких шагах от речки, в кустах я крепко обнимал податливо размякшую Свету. Со мной что-то происходило, я весь горел, но одновременно я чувствовал, что и с девушкой что-то происходит. Вся она была какая-то покорная, обессилевшая, будто под гипнозом.
   Широкие глаза с влажным искристым блеском…
   Прикосновение груди, запах волос…
   Я поцеловал Свету в губы. Это был первый настоящий поцелуй в моей жизни.
   Наконец-то я понял то, чего раньше никак не мог понять. Почему рыцари из романтичного и жестокого средневековья, всякие там донкихоты, готовы были пожертвовать всем и даже жизнью ради всего лишь одного поцелуя дамы своего сердца. Во дураки! Но теперь я и сам был готов отдать все взамен неописуемого наслаждения.
 
   Поцелуи и сопутствующие им переживания были до меня описаны неоднократно. Наверное, тысячу или миллион раз. Как же быть? Повториться? Размазать сопли по щекам? Пустить одинокую слезу умиления? Вот, блин, мол, так и так… Или выпендриться технической стороной дела, заодно обнаружив знание вопроса? А может быть, удариться в словесную эквилибристику? Но что это даст? Лишь в очередной раз распишусь в собственном бессилии (имеется в виду литературном), что уже и так делаю на протяжении всех этих страниц.
   Ах, братишка! Все тлен, пустота! Чапаев и пустота!
   Как подобрать те волшебные слова, которые наиболее ярко и точно выразят то, что происходило? Где отыскать те обороты, которые представят мой случай с самой увлекательной, незабываемой точки зрения?
   Что сделать, чтобы описать поцелуй лучше всех на свете?
   А?!
   Не буду и пытаться. Скажу только, что это был пусть недолгий, неумелый, поверхностный, но самый счастливый поцелуй в моей жизни.
 
   Когда мы вернулись на берег Истры, стояла предрассветная немота.
   Уже выпала роса, клубилась над водой молочная пенка.
   Вдруг вспыхнула зарница и…. чего-то там… бла-бла-бла… разукрасила небо.
   Я не мог и представить, что мне когда-нибудь доведется встречать рассвет вместе с этой чудесной девушкой.
   Это была сказка.
   Вскоре Света поежилась и предложила идти спать. Она первая направилась к своей палатке.
   Мне не хотелось спать. Сердце в груди бешено колотилось. Я решил не ложиться и встретить утро на берегу. Для подобного случая у меня было припасено несколько сигарет.
   На песчаном пляже, за ивовым кустом, я вдруг обнаружил Вовочку, Фому, Паскея и Яцека. Рядом валялись пустые флакончики «Шипра». Ребята хмуро курили.
   – Вот ты и попался! – спокойно сказал Вовочка. – Мы вас тут уже давно поджидаем.
   Фома предъявил мне свою знаменитую финку и сделал ей несколько залихватских движений. Паскей с ехидной улыбочкой подбросил в руке короткий ломик. Подлый Яцек, в свою очередь, незаметно отделился от компании и обошел меня сзади.
   У меня затряслись ноги. Я не в силах был ничего сказать.
   Вовочка отстранил Фому: «Я сам!» и подошел ко мне вплотную. Только я собрался все-таки что-то представить в свое оправдание, как получил сильнейший удар в висок и покатился на траву.
   Дрался я нередко, но еще никогда не испытывал на себе столь мощного удара. Будто железной гантелей по башке треснули. Я на мгновение потерял сознание. Придя в себя, я решил не подавать признаков жизни.
   – Ты его не убил случайно? – натурально испугался Фома.
   Он уже проходил по уголовному делу, и ему не хотелось вляпаться в новое.
   Яцек пощупал мой пульс.
   – Жив! – радостно сообщил он. – Может, водой плеснуть?
   – Пошли дрыхнуть, сам очухается, – махнул содранной рукой Вовочка и первый покосолапил по тропинке, ведущей к лагерю.
 
   Утром Надежда поспешила всех разбудить и отдала распоряжение немедленно сворачиваться. Она уже многое знала о вчерашних происшествиях и была вне себя от ярости. Особенно из-за Кузиных синяков. Мы заторможенно скрутили палатки и поплелись под конвоем Надежды на станцию…
 
   Прикол был потом, когда Кузин папа подарил директору школы Гудвину шотландское виски – лучшую бутылку из своей дипломатической коллекции…

19

   По случаю мне удалось достать несколько рулонов черного дерматина, и я принялся обивать двери квартир в подмосковных пятиэтажках. Чтобы освоить азы профессии, мне вполне хватило тех девяти дверей, которые на моих глазах и при моем участии обил скрывшийся в неизвестном направлении мистер Азикофф.
   Первые два десятка дверей я, разумеется, запорол (о чем не сразу догадались клиенты), но потом меня прорвало. Несуществующий кооператив «Уют» стал процветать.
   Сначала я хотел припахать Вовочку. Обещал ему золотые горы, а вернее, водочные реки, если он, хотя бы по выходным, будет сопровождать меня в моих подмосковных походах. Однако Вовочка остался верен своему дражайшему идолу, которому поклонялся с четвертого класса. Он то пребывал в сильном подпитии и плел несусветную муть, то находился в длительном анабиозе после беспощадной попойки, то его колотило жестокое похмелье, и он был не в состоянии подняться с кровати, не говоря уже о старых знакомых: маленьких зеленых человечках, которые время от времени его навещали.
   Черт с ним…
   Помогал мне парнишка шестнадцати лет – мой сосед. Он состоял в какой-то уличной банде, проигрался в карты, и ему срочно понадобились башли, то есть деньги. Речь шла о довольно крупной сумме. У подростка было всего два способа: честно заработать или украсть. Со вторым вариантом он был знаком не понаслышке, поэтому склонялся к проторенному пути.
   Тем не менее я предложил ему для начала размяться со стамеской и молотком. «Ты ничего не теряешь, украсть всегда успеешь. Заодно научишься за полсекунды любую дверь выставлять. Но только, чур, на квартиры моих заказчиков дружков не наводить!» Он нетерпеливо выслушал мои доводы, будто я читал ему нотацию, и согласился попробовать.
   Он много курил, сплевывая после каждой затяжки, – кто-то ему сказал, что таким способом можно избежать рака губы. Так что после нашего ухода весь подъезд оставался загаженным. Я установил сухой закон, платил ему десять рублей в день, и мальчишка меня зауважал, стал беспрекословно подчиняться. На третий день у него засветились глаза. Он, поначалу недоверчиво усмехающийся, стал испытывать искреннее удовольствие от усталости. От того, что порезаны пальцы и нестерпимо чешутся руки из-за стекловаты, которой он набивал двери. От того, что впервые в жизни держит в руках честные, собственным трудом заработанные деньги.
   – Рассчитаюсь с пацанами, только они меня и видели! – мечтал он.
   – Молодец! Держи краба, – радовался я, протягивая для рукопожатия свою ладонь.
   Однако он не успел. День, когда он должен был вернуть карточный долг, неумолимо приближался. Я хотел ему помочь, уже приготовил деньги, но опоздал…