Страница:
Распустить целую партикулу? Тем более лучшую? Да разве это возможно?! В преддверии главного сражения? Это самым печальным образом скажется на боевом духе армии. Делать этого нельзя! Однако допустим, Вишневые в чем-то и правы. Эгасс может не ведать, что творится у него под носом. Этот ДозирЭ, о котором я вроде уже слышал, мог просто ввести его в заблуждение. Не предпринять сейчас действенных мер – значит рисковать уже в ходе самого сражения.
Алеклия еще раз перечитал донесение Вишневых.
Трапеза была окончена.
Алеклия встал из-за стола и направился к выходу. По пути он задержался возле Неоридана, глянув на холст. На этот раз художник работал красками и сейчас трудился, изображая блюдо с крупными редкими плодами.
Инфект обратил внимание на одного из помощников Неоридана, которого никогда раньше не видел – смазливого юношу с большими, как монета, добрыми беззащитными глазами.
– Неоридан, у тебя новый ученик?
– О, мой Бог, это очень способный малый. К сожалению, сразу два моих помощника накануне сильно отравились и оба сейчас при смерти. Но мне случайно подвернулся этот отрок – он откуда-то из обоза. Оказался весьма старательным учеником. А уж краски смешивает… Я никогда не видел, чтобы кто-то так быстро и точно мог делать это. Он великолепно чувствует тона и полутона…
Юноша, услышав, что речь идет о нем, задрожал, побелел, вытянулся в струнку и смущенно опустил глаза. Инфект невольно улыбнулся:
– Да уж, воин из него вряд ли получится. Пусть уж приносит пользу Авидронии, работая рядом с тобой.
С этими словами он дружески кивнул Неоридану и вышел из шатра. Телохранители и несколько советников устремились следом.
Огромная авидронская армия выстроилась в поле, недалеко от своего лагеря, и «молилась к смерти». Торжественная церемония началась еще затемно с речи полководца, который должен повести авидронские партикулы в бой. А полководцем всех армий Грономфы в этом сражении был сам Инфект Авидронии.
Отрядов было такое множество, что трепещущие знамена партикул уходили за горизонт. Алеклия, легко управляясь с высоким красавцем конем красной масти, вынужден был переезжать с места на место и вновь и вновь повторять свою речь.
– Воины Инфекта! Внемлите вашему Богу. Мои слова родились на небесах. Их начертали на звездном пути великие предки, которые восславили Авидронию легендарными подвигами. Они наказали мне: отомсти!
И говорю вам – это справедливая война. Ее развязали подлые иргамы. Они захотели завладеть вашим имуществом, решили поселиться в ваших жилищах, возжелали ваших красивых жен. И тогда поднялась в праведном гневе великая наша страна. И двинулась на врага!
И говорю вам: смойте позор кровью врага. Идите в бой смело и принесите ПОБЕДУ. Не жалейте жизни, ибо вы пришли сюда умереть. За Инфекта. За Грономфу и Сиреневые холмы. За наши города и селения. За Анкону, которая нас поит и кормит. За жен и детей. Восславьте Авидронию великим подвигом. И останетесь навеки в сердцах людей и писаниях тхелосов!
Вперед! Мы разобьем врага под Кадишем, и откроется дорога к Масилумусу – к логову зверя. Вас ждут наградные платки и золотые фалеры. А встретите Тхарихиба или Хавруша – несите их головы мне и получите в награду дворец. А тем, кто погибнет с мечом в руке, окажем величайшие почести!
Молитесь же к смерти, циниты! Будьте готовы встретить ее бесстрашно, как делали это ваши отцы и деды. Исполните волю авидронского народа. Исполните волю вашего Бога!
Молитесь к смерти!
Воины были потрясены. В этот решающий день – Алеклия вместе с ними, в одном строю. Он проделал многодневный путь, чтобы разделить судьбу своей армии. Какая великая честь погибнуть в сражении на глазах Инфекта!
ДозирЭ представилась возможность увидеть Божественного своими глазами. Каждое услышанное слово попадало прямо в сердце. И ДозирЭ вместе со всеми плакал, плакал, не стесняясь слез.
Когда Алеклия закончил говорить, его оглушил гром приветствия: «Эгоу, Алеклия!» Он было повернул дальше, но тут заметил Эгасса, возглавляющего свой строй, и направил красномастного иноходца прямо к нему. Мускулистый высокий конь, медно-красный в рассветных лучах, показался ДозирЭ таким же небожителем, как и его хозяин.
– Эгоу, мой храбрый друг, – с этими словами Инфект подъехал к военачальнику.
– Эгоу, Божественный!
Воины партикулы удивленно и радостно переглянулись.
– Вижу, что ты еще партикулис? Это странно. Твои подвиги давно сделали тебя достойным более высокого звания. В одном из лагерей создается новая пешая либера, в которой еще нет мудрого начальника…
– Я благодарен тебе, Алеклия. С радостью в сердце я каждый день вспоминаю о тех походах, когда мы были рядом, когда сражались плечом к плечу. В твоей воле сделать меня либерием. Любой твой приказ – для меня закон. Но поверь мне: я устал и уже ощущаю приближение старости. Мечтаю только об одном: поселиться в Грономфе и восхвалять на площадях или в Рестории твое славное имя. Лишь война с Иргамой – краткая отсрочка перед моим отпуском.
– Что ж, Эгасс, пусть будет так, – согласно кивнул головой Инфект, будто и не ожидал другого ответа. – По крайней мере, тебе полагается за службу дом в Грономфе. Когда выйдет срок, я лично займусь этим и подберу лучший. Эгоу, мой друг!
И Божественный удалился. Но прежде чем он это сделал, он протянул партикулису свою голубую церемониальную пику. Эгасс принял дар, повернулся к своим воинам и показал то, что держит в руке. Партикула грохнула тысячами голосов: «Эгоу, Алеклия!»
Глава 13. Битва под Кадишем
Алеклия еще раз перечитал донесение Вишневых.
Трапеза была окончена.
Алеклия встал из-за стола и направился к выходу. По пути он задержался возле Неоридана, глянув на холст. На этот раз художник работал красками и сейчас трудился, изображая блюдо с крупными редкими плодами.
Инфект обратил внимание на одного из помощников Неоридана, которого никогда раньше не видел – смазливого юношу с большими, как монета, добрыми беззащитными глазами.
– Неоридан, у тебя новый ученик?
– О, мой Бог, это очень способный малый. К сожалению, сразу два моих помощника накануне сильно отравились и оба сейчас при смерти. Но мне случайно подвернулся этот отрок – он откуда-то из обоза. Оказался весьма старательным учеником. А уж краски смешивает… Я никогда не видел, чтобы кто-то так быстро и точно мог делать это. Он великолепно чувствует тона и полутона…
Юноша, услышав, что речь идет о нем, задрожал, побелел, вытянулся в струнку и смущенно опустил глаза. Инфект невольно улыбнулся:
– Да уж, воин из него вряд ли получится. Пусть уж приносит пользу Авидронии, работая рядом с тобой.
С этими словами он дружески кивнул Неоридану и вышел из шатра. Телохранители и несколько советников устремились следом.
Огромная авидронская армия выстроилась в поле, недалеко от своего лагеря, и «молилась к смерти». Торжественная церемония началась еще затемно с речи полководца, который должен повести авидронские партикулы в бой. А полководцем всех армий Грономфы в этом сражении был сам Инфект Авидронии.
Отрядов было такое множество, что трепещущие знамена партикул уходили за горизонт. Алеклия, легко управляясь с высоким красавцем конем красной масти, вынужден был переезжать с места на место и вновь и вновь повторять свою речь.
– Воины Инфекта! Внемлите вашему Богу. Мои слова родились на небесах. Их начертали на звездном пути великие предки, которые восславили Авидронию легендарными подвигами. Они наказали мне: отомсти!
И говорю вам – это справедливая война. Ее развязали подлые иргамы. Они захотели завладеть вашим имуществом, решили поселиться в ваших жилищах, возжелали ваших красивых жен. И тогда поднялась в праведном гневе великая наша страна. И двинулась на врага!
И говорю вам: смойте позор кровью врага. Идите в бой смело и принесите ПОБЕДУ. Не жалейте жизни, ибо вы пришли сюда умереть. За Инфекта. За Грономфу и Сиреневые холмы. За наши города и селения. За Анкону, которая нас поит и кормит. За жен и детей. Восславьте Авидронию великим подвигом. И останетесь навеки в сердцах людей и писаниях тхелосов!
Вперед! Мы разобьем врага под Кадишем, и откроется дорога к Масилумусу – к логову зверя. Вас ждут наградные платки и золотые фалеры. А встретите Тхарихиба или Хавруша – несите их головы мне и получите в награду дворец. А тем, кто погибнет с мечом в руке, окажем величайшие почести!
Молитесь же к смерти, циниты! Будьте готовы встретить ее бесстрашно, как делали это ваши отцы и деды. Исполните волю авидронского народа. Исполните волю вашего Бога!
Молитесь к смерти!
Воины были потрясены. В этот решающий день – Алеклия вместе с ними, в одном строю. Он проделал многодневный путь, чтобы разделить судьбу своей армии. Какая великая честь погибнуть в сражении на глазах Инфекта!
ДозирЭ представилась возможность увидеть Божественного своими глазами. Каждое услышанное слово попадало прямо в сердце. И ДозирЭ вместе со всеми плакал, плакал, не стесняясь слез.
Когда Алеклия закончил говорить, его оглушил гром приветствия: «Эгоу, Алеклия!» Он было повернул дальше, но тут заметил Эгасса, возглавляющего свой строй, и направил красномастного иноходца прямо к нему. Мускулистый высокий конь, медно-красный в рассветных лучах, показался ДозирЭ таким же небожителем, как и его хозяин.
– Эгоу, мой храбрый друг, – с этими словами Инфект подъехал к военачальнику.
– Эгоу, Божественный!
Воины партикулы удивленно и радостно переглянулись.
– Вижу, что ты еще партикулис? Это странно. Твои подвиги давно сделали тебя достойным более высокого звания. В одном из лагерей создается новая пешая либера, в которой еще нет мудрого начальника…
– Я благодарен тебе, Алеклия. С радостью в сердце я каждый день вспоминаю о тех походах, когда мы были рядом, когда сражались плечом к плечу. В твоей воле сделать меня либерием. Любой твой приказ – для меня закон. Но поверь мне: я устал и уже ощущаю приближение старости. Мечтаю только об одном: поселиться в Грономфе и восхвалять на площадях или в Рестории твое славное имя. Лишь война с Иргамой – краткая отсрочка перед моим отпуском.
– Что ж, Эгасс, пусть будет так, – согласно кивнул головой Инфект, будто и не ожидал другого ответа. – По крайней мере, тебе полагается за службу дом в Грономфе. Когда выйдет срок, я лично займусь этим и подберу лучший. Эгоу, мой друг!
И Божественный удалился. Но прежде чем он это сделал, он протянул партикулису свою голубую церемониальную пику. Эгасс принял дар, повернулся к своим воинам и показал то, что держит в руке. Партикула грохнула тысячами голосов: «Эгоу, Алеклия!»
Глава 13. Битва под Кадишем
Поодаль от того места, где «молились к смерти» авидронские партикулы, расположился иргамовский лагерь. Он имел обычную «линейную» планировку и занимал площадь несоизмеримо большую, чем стоянка противника. Посередине лагеря возвышалась гигантская статуя Слепой Девы, отлитая из чистого золота, которую по настоянию Хавруша доставили на особой повозке из самого Масилумуса. «Присутствие священной статуи воодушевит наших воинов, – убеждал Верховный военачальник противников перемещения священной реликвии, – а ее близость к месту сражения, несомненно, позволит богине самым решительным образом повлиять на ход событий!»
Перед лагерем был насыпан высокий холм, на котором стояли на узорчатом дорманском ковре Хавруш и Тхарихиб в окружении военачальников, порученцев и телохранителей. В сотне шагов от холма выстроился конный отряд Синещитных – Дворцовая конница. Он состоял из тридцати тысяч отборных воинов, по большей части тяжеловооруженных, одетых и снаряженных, в отличие от многих других иргамовских отрядов, по единому образцу.
– Волноваться нет причин, мой брат! – сказал Хавруш, заметив бледность на лице интола. – Авидронов в три раза меньше, и они, бесспорно, проиграют сражение.
– Что там за крики? – спросил Тхарихиб, вслушиваясь в сильный неразборчивый шум тысяч человеческих голосов, идущий со стороны противника.
– Всё просто, Лучезарный, – отвечал Хавруш, – авидроны «молятся к смерти». Это кстати, ибо в ближайшее время большинству из них действительно придется умереть. Авидронов немного, и их возглавляет какой-то Лигур, который мало чем отличился и не выигрывал больших сражений.
– Твоя уверенность, Хавруш, внушает надежды. Но где же Алеклия? Почему он не принимает участие в этом сражении? Его многие считают талантливым полководцем.
– Алеклия прячется в Грономфе и молит своих Гномов о пощаде. Его партикулы пролили на нашей земле уже столько крови, что ему только и остается, что с ужасом думать о неизбежном возмездии.
Тхарихиб недоверчиво посмотрел на брата. Уж больно всё просто: Алеклия трус, армии авидронов малочисленны, исход предстоящего сражения не вызывает сомнений… Так ли это на самом деле? Интол в очередной раз пожалел, что поддался на уговоры Хидры, которая считала, что в решающий момент он должен быть вместе с армией. Остался бы в Масилумусе, сейчас бы пировал во дворце и в спокойствии и безопасности ожидал сведений с места сражения…
Хавруш выдержал взгляд брата. Пока еще интол не знал о прибытии в авидронский лагерь Алеклии, обо всех многочисленных пополнениях в стане противника. Конечно, этого нельзя было утаить вовсе, но Хавруш медлил до последнего, поскольку справедливо опасался, что Лучезарный, получив плохие новости, совершит какой-нибудь трусливый необдуманный поступок, и это в лучшем случае сильно подорвет боевой дух армии, а в худшем…
Еще только узнав, что Тхарихиб собирается сопровождать армию, он стал дни напролет убеждать его остаться. Но упрямый братец не поддался уговорам. Он сам, его семья и многочисленная свита присоединились к колоннам, выдвигающимся на Кадиш, и неожиданно явились для армии такой необычайной обузой, что Хавруш в отчаянии вырывал из носа волосок за волоском, сдерживая закипающий в сердце гнев. Четыреста дополнительных повозок, четыре тысячи человек, а еще все эти долгие остановки, пиры, бестолковые указы, подменяющие мудрые и своевременные распоряжения Верховного военачальника…
Над холмом, на низкой высоте, широко расправив паруса-крылья, проплывали десятки иргамовских матри-пилог, и интол задрал голову, любуясь этим зрелищем. У Иргамы никогда не было воздушных шаров, но на деньги Фатахиллы удалось создать целую армию «летающих драконов»…
Хавруш что-то еще говорил, но вдруг смолк, заметив, что Тхарихиб не слушает, с щенячьей радостью на лице наблюдая за парением боевых воздушных шаров. Всё многочисленное окружение угодливо разделяло восторг интола.
Хавруш бросил на брата презрительный взгляд. Он в сотый раз подумал о той великой несправедливости, когда Слепая Дева (действительно слепая!) сделала правителем не его, а слабоумного братца.
Отойдя чуть в сторону, Хавруш осматривал поле будущего сражения, которое с высоты насыпного холма было видно, как на ладони. Думая о предстоящей битве, о том, как ее вести, как обмануть авидронов, обрушив на них в самом неожиданном месте всю силу собранного войска, он почему-то вспомнил о Хидре, находившейся в лагере вместе с наследником, Нэтусом…
Измотанный за все эти дни нытьем Тхарихиба, его бесконечными опасениями и претензиями, Хавруш окончательно сходил с ума, когда ему начинала указывать еще и Хидра. Бывшая жрица, известная всему Масилумусу распутная дрянь, инородка низкого происхождения, указывала ему – прямому потомку Тедоусов, Верховному военачальнику великой страны! Безумие! Даже восьмилетний отпрыск монаршей семьи, взбалмошный Нэтус, настроенный матерью соответствующим образом, обращался с ним свысока. Видит Дева, Хавруш давно собственными руками задушил бы маленького ублюдка где-нибудь на окраине лагеря или спящим в шатре, если б не этот подаренный мальчику во время Встречи Солнца здоровый лучник, с которым наследник был неразлучен ни днем, ни ночью.
Вот в такой обстановке, полной интриг, ненависти, подозрительности, он, Хавруш, еще ухитряется командовать невиданной по своим размерам шестисоттысячной армией…
Несколько дней ничего не происходило. Каждое утро противоборствующие армии выстраивались друг против друга, но атаковать первой ни одна из сторон не решалась, и дело заканчивалось мелкими стычками передовых отрядов.
Алеклия оценивал силы иргамов абсолютно точно: шестьсот тысяч человек, из которых четверть составляли союзники и наемники. Это было почти на двести тысяч больше авидронской армии. Инфект понимал, что ему в некоторой степени удалось обмануть иргамов: Тхарихиб и его брат Хавруш вряд ли рассчитывали, что авидронам удастся сосредоточить под Кадишем столько партикул, но всё же превосходство иргамов было очевидным, а значит, атаковать первым очень рискованно.
Со своей стороны, Хавруш осторожничал, выискивая в действиях авидронов подвох. В свое время, обстоятельно изучив военные приемы соседей, он справедливо полагал, что у авидронов всё очевидное – ложно, а правда хранится в глубокой тайне. Он высылал десятки отрядов следопытов и сотни лазутчиков, пытаясь как можно точнее определить реальные силы противника и исследовать все особенности местности, выбранной авидронами для сражения. И медлил. Вскоре он убедился, что армия авидронов не так мала, как предполагалось, и это еще сильнее насторожило его.
Золотая статуя Слепой Девы, стоящая посреди лагеря иргамов, охранялась самым тщательным образом. Пятьдесят копьеносцев день и ночь следили за тем, чтобы к священной статуе никто не приближался. Воин из Дворцовой конницы, пытавшийся лишь прикоснуться к ступне золотой богини, был заколот на месте.
Однажды, ближе к вечеру, внимание стражей привлек черноволосый мальчик в золотой остроконечной шапочке, который с диким визгом подскочил к самой статуе, ошалело огляделся, видимо ожидая нападения, и спрятался за золотой постамент. Копьеносцы тут же признали в нем Нэтуса, сына Тхарихиба. Они успокоились, и умиленные улыбки появились на их смуглых лицах. Вскоре вблизи статуи показался высокий воин в авидронском плаще. Он крался с мечом в руке, свирепо вращая глазами. То был лучник Зваргус. Стражники весело переглянулись и продолжали с любопытством наблюдать за мнимой жертвой и ее разъяренным преследователем.
– Мы отыщем тебя, проклятый мальчишка, где бы ты ни прятался! – громко рычал Зваргус. – Мы зажарим тебя на вертеле и подадим к столу нашему великому Инфекту!
Лучник, демонстративно повернувшись спиной к статуе, добавил еще несколько известных всем авидронских ругательств, но не успел закончить, как Нэтус выскочил из своего укрытия и несколько раз «вонзил» деревянный кинжал ему в спину.
– Умри, презренный авидрон! – воскликнул мальчишка.
– Пощады! – взмолился Зваргус, пав на колени.
– Не будет вам пощады, коротковолосые! – отвечал наследник, яростно «приканчивая» свою жертву.
Наконец лучник, изобразив все муки, которые должен испытывать умирающий от ран «подлый авидрон», растянулся на земле, запрокинув руки, и замер. Нэтус поставил ногу ему на грудь:
– Так будет со всеми авидронами!
В двухстах мерах от золотой статуи Слепой Девы, сидя на пригорке, у большого белого шатра, украшенного цветочными гирляндами, за мальчиком наблюдала его мать – интолья Хидра. Убедившись, что с Нэтусом всё в порядке, она всё же распорядилась приставить к наследнику дополнительную охрану. Потом она отпустила всех служанок, кроме одной, которую оставила у входа, и в одиночестве вернулась в шатер.
– Ты еще здесь? – недовольным тоном спросила она.
Из темного угла выступил мощный светлокудрый мужчина в черном плаще и с шарфом Либерия на плечах.
– Разве я могу уйти, не получив того, чего хочу и чего, как ты говоришь, заслуживаю! – ответил он, как показалось молодой женщине, с легкой усмешкой.
– Сейчас не время, Дэвастас, уже вечер, в любой момент может прийти Тхарихиб! – мягким тоном, почти безвольно отвечала интолья.
– Клянусь Слепой Девой – ты его не увидишь раньше утра! – заверил Либерии, приблизившись к Хидре вплотную. – Он устроил очередную пирушку, на которую потребовал всю свою свиту и всех военачальников. И это накануне сражения! Лучшей помощи авидронам и не придумать!
Дэвастас положил свои огромные руки на бедра женщины и мягко притянул ее к себе.
– Моя радость, моя богиня, приди ж в мои объятия!
Хидра пыталась отстраниться, увернуться от жарких поцелуев, вдруг посыпавшихся на ее шею и лицо, но делала это с такой неохотой, что вскоре очутилась на груди великана. Смелые руки его не знали преград. Убранные на затылок волосы Хидры рассыпались по плечам, а верхняя плава упала к ее ногам.
– Я хочу слизать языком всю твою медовую кожу, – прерывисто шептал он женщине на ухо. – Ты – моя Слепая Дева! Я поклоняюсь только тебе одной! Буду предан тебе до конца дней!
– Мы не можем, не сейчас! – Всё еще пыталась остановить Дэвастаса раскрасневшаяся интолья.
Но Дэвастас не хотел ничего слушать. Не справившись с туникой молодой женщины, он просто надорвал ее и с необычайной горячностью, хотя одновременно и с удивительной для такого силача нежностью набросился на открывшиеся прелести. Наконец сопротивление Хидры угасло, и она в сладком изнеможении запрокинула голову.
Вдруг послышался шелест одежды, и в шатер, низко склонившись, вошла рабыня. В то же мгновение Дэвастас оттолкнул интолью и с неожиданной ловкостью прыгнул в тень.
Хидра не сразу пришла в себя.
– Что тебе? – глухо спросила она служанку.
Не поднимая глаз, рабыня испуганно сообщила:
– Тхарихиб. Сейчас он будет здесь.
– Хорошо. Иди и постарайся его немного задержать.
Рабыня вышла.
Хидра первым делом прикрыла голую грудь и занялась волосами.
– Немедленно уходи! – с отчаянием бросила она Дэвастасу.
– Я уйду, но только при одном условии! – нахально отвечал тот.
– Условии? Каком же? – нетерпеливо спросила интолья.
– Если ты мне пообещаешь, что я тебя увижу сразу после битвы.
– О, Слепая Дева, конечно же, обещаю! Беги!
– Ладно…
Воин оправил на плечах шарф Либерия, поклонился и намеренно медлительно двинулся к выходу.
– О! Да не сюда же! – взмолилась Хидра.
– Ах да! – вспомнил Дэвастас и шагнул в другую сторону – к неприметному потайному выходу в задней стенке шатра.
А в шатер с шумом ввалился Тхарихиб. Хидра не успела ни убрать волосы, ни толком одеться, но интол Иргамы, казалось, не обратил на это никакого внимания.
– Як твоим услугам, Лучезарный! – низко поклонилась молодая женщина.
– Ах, какие услуги! – в отчаянии отмахнулся Тхарихиб. – Зачем, зачем Хавруш всё это затеял?! Что, если мы проиграем битву? В тот же день всё рухнет. Всё!
Интол валился с ног, налитые кровью мутные глаза его были безумны. Он, пошатываясь, подошел к жене, неуклюже обнял ее, обдав пьяным дыханием, и, обессилевший, повис на ее плечах. Интолья едва удержала его обмякшее тело. Она поспешила призвать на помощь рабыню, и через мгновение сильные руки мягко подхватили правителя…
Вскоре Тхарихиб, раздетый и омытый душистой водой, был водружен на ложе Хидры. Он тут же очнулся, почувствовал свежесть благовоний и мягкость подушек и расплылся в блаженной улыбке.
– Разве ты ко мне не присоединишься, моя маленькая жрица? – с намеком спросил он жену.
– Я в твоем распоряжении! – не задумываясь, отвечала молодая женщина.
Она отпустила служанку, быстро избавилась ото всего, что на ней было, и скромно присела у ног властителя. Тхарихиб не замедлил воспользоваться покорностью интольи, но, поскольку был крайне ослаблен, да и не имел привычки геройствовать, после нескольких вялых бесполезных потуг устало распластался и позволил женщине всячески себя ублажать, что она и делала на протяжении долгого времени, с привычным усердием и улыбкой неподдельного удовольствия на лице. Однако все труды оказались напрасными: немощь интола не поддавалась излечению.
Наконец Тхарихиб небрежно отстранил Хидру – хватит! – и потребовал авидронского нектара. Выпив его, он вновь сильно опьянел, насупился и замкнулся в каких-то своих тревожных мыслях. Чтобы немного отвлечь интола, Хидра рассказала ему, как Нэтус играл с лучником возле золотой статуи Слепой Девы. Вдруг Тхарихиб привстал на локте и возбужденно заговорил:
– Слепая Дева? Знаешь ли ты, никчемная прислужница, что значит для меня эта богиня? Она – моя последняя надежда, если случится непоправимое!
– О, как ты прекрасен, Лучезарный, в своей вере! Такой глубокой, такой чистой, такой искренней! – восхитилась Хидра.
– Вера? О чем ты? – возмутился он. – Я говорю о самой статуе!
– Ты имеешь в виду золото, из которого она отлита?
– Золото – лишь скорлупа, глупая женщина, – загадочно ухмыльнулся Тхарихиб. – Внутри статуи есть пустоты, которые до отказа заполнены редчайшими драгоценностями, добытыми в сражениях и завоеваниях моими легендарными предками. Ты даже не можешь представить, сколько крови из-за них пролито, сколько загублено человеческих жизней! Лотус, изумруды, алмазы – все необыкновенной красоты. Отец когда-то говорил, что цена этим сокровищам – не меньше пятисот тысяч берктолей!
«Так вот оно что!» – в изумлении подумала Хидра.
Осознав, что проговорился, Тхарихиб вновь потянулся к кубку. Взгляд его отяжелел.
Вскоре он забылся пьяным беспамятным сном.
Сто третьего года, тридцатого дня шестого месяца, после восьми дней бескровного противостояния, Хавруш отдал военачальникам распоряжение выстроить партикулы для атаки. Но прежде чем бросить отряды в огонь сражения, он собрал своих полководцев, чтобы увериться в крепости их духа.
Еще не кончилась ночь, когда в шатре Верховного собрались первые военачальники. Здесь были Вирибис и Агост – лучшие из лучших, самые беспощадные воины Иргамы. Здесь восседал Твеордан – сторонник железной дисциплины, основанной на жестоких наказаниях. Здесь присутствовал Дзуйх – наемный военачальник из Яриады Южной, хитроумный и удачливый, успевший послужить и у авидронских инфектов. Чуть опоздав, подоспел Дэвастас – начальник самостоятельного конного отряда, недавно произведенный в Либерии. Десятки других воинов, преданных, опытных и бесстрашных, толпились у входа.
Хавруш с удовлетворением оглядел собравшихся. Все они радовались предстоящему сражению и были полны решимости. Кто-то говорил о мести, и глаза его сверкали, кто-то изъявлял готовность умереть. Кто-то заботился более не о сражении, а о последующем преследовании разгромленного противника, будто иначе и быть не могло: «не перепутать бегство противника с ложным отступлением, избежать засад, выделить особые отряды для уничтожения заслонов, преследовать на самые дальние расстояния, ворваться на плечах бегущих в лагерь, а если не получится – полностью окружить его и взять измором». Такая уверенность в победе вселяла надежды. Хавруш и думать забыл о тех тревожных сомнениях, которые не покидали его все предыдущие дни.
Крови! Все жаждали насытить многострадальную иргамовскую землю жирной авидронской кровью.
Смерть авидронам! Смерть! Смерть! Смерть!
А в это время на верхней открытой площадке передвижной башни стоял Инфект Авидронии. Он был облачен в золотые доспехи с инкрустацией, изящные и одновременно очень крепкие. Его плечи прикрывал обычный плащ из беленого тоскана, какой носили воины Белой либеры. На поясе у него висел только боевой кинжал с крестовидной рукоятью. Россыпь мелких бриллиантов на золотых ножнах переливалась цветами радуги.
Из крупных военачальников вместе с Алеклией был только Седермал – Великий Полководец. Десяток эрголиев и либериев стояли у бойниц, вглядываясь в даль, молчаливые, с каменными лицами. Слуги, советники, порученцы, телохранители, трубачи и слухачи, распознающие звуковые сигналы, свои и противника, занимали едва ли не всё оставшееся пространство. В тесноте площадки совсем немного места отвели для Неоридана Авидронского с его юношами-помощниками. Еще никогда ему не приходилось работать в такой давке, впрочем, он и этому был рад: его вообще не хотели допускать, и только личное указание Инфекта открыло ему и его служкам путь на верхний ярус купола.
Посреди площадки, на широком столе, разместился макет местности, где должна была произойти битва. Его сделали из желтой глины.
Река Палисирус была окрашена в синий цвет, земля – в зеленый, кадишская дорога – в цвет светлого известняка, а предгорье, искусно вылепленное, не было раскрашено вовсе. Вокруг макета крутились помощники, расставляя между двух противоборствующих лагерей различные костяные фигурки высотой в палец. Каждая цветная фигурка обозначала отряд определенной численности и в точности повторяла цинита этого отряда, его вооружение и одежду. Если это был всадник, под воином имелась лошадь, если колесница – возница и лучник находились в быстроходной повозке. Метательные механизмы, валилы, слоны и купола вырезали с особой тщательностью.
Из обитых бронзой сундуков бережно извлекались всё новые и новые «отряды» авидронов и иргамов. Недавно вырезанные фигурки воинов Тхарихиба, покрытые яркими эмалевыми красками, выглядели значительно лучше, чем их выцветшие соперники. К тем, кто занимался расстановкой «войск», то и дело подходили следопыты, наблюдатели, слухачи и посыльные. Они сообщали свежие сведения, и отряды, о которых шла речь, тут же перемещались в указанные места.
Рядом с куполом, на вершине которого находился Алеклия, было не протолкнуться. Мимо шли пешие колонны, резво проезжали колесницы, передвигались большие конные отряды, медленно катились валилы и тащились повозки с оружием, дротиками и стрелами.
Неподалеку от башни расположился передвижной почтовый пост. Легковооруженные воины с беспокойством оберегали свое бесценное имущество – почтовых голубей розового оперения, замкнутых в огромные бамбуковые клетки. Недалеко от почтового поста толпились порученцы и посыльные, держа под уздцы своих лошадей. Некоторые из них, получив приказ, взлетали в седло и трогались с места в галоп. Запыленные, на взмыленных животных, подъезжали из разных мест гонцы с устными сообщениями от военачальников.
Перед лагерем был насыпан высокий холм, на котором стояли на узорчатом дорманском ковре Хавруш и Тхарихиб в окружении военачальников, порученцев и телохранителей. В сотне шагов от холма выстроился конный отряд Синещитных – Дворцовая конница. Он состоял из тридцати тысяч отборных воинов, по большей части тяжеловооруженных, одетых и снаряженных, в отличие от многих других иргамовских отрядов, по единому образцу.
– Волноваться нет причин, мой брат! – сказал Хавруш, заметив бледность на лице интола. – Авидронов в три раза меньше, и они, бесспорно, проиграют сражение.
– Что там за крики? – спросил Тхарихиб, вслушиваясь в сильный неразборчивый шум тысяч человеческих голосов, идущий со стороны противника.
– Всё просто, Лучезарный, – отвечал Хавруш, – авидроны «молятся к смерти». Это кстати, ибо в ближайшее время большинству из них действительно придется умереть. Авидронов немного, и их возглавляет какой-то Лигур, который мало чем отличился и не выигрывал больших сражений.
– Твоя уверенность, Хавруш, внушает надежды. Но где же Алеклия? Почему он не принимает участие в этом сражении? Его многие считают талантливым полководцем.
– Алеклия прячется в Грономфе и молит своих Гномов о пощаде. Его партикулы пролили на нашей земле уже столько крови, что ему только и остается, что с ужасом думать о неизбежном возмездии.
Тхарихиб недоверчиво посмотрел на брата. Уж больно всё просто: Алеклия трус, армии авидронов малочисленны, исход предстоящего сражения не вызывает сомнений… Так ли это на самом деле? Интол в очередной раз пожалел, что поддался на уговоры Хидры, которая считала, что в решающий момент он должен быть вместе с армией. Остался бы в Масилумусе, сейчас бы пировал во дворце и в спокойствии и безопасности ожидал сведений с места сражения…
Хавруш выдержал взгляд брата. Пока еще интол не знал о прибытии в авидронский лагерь Алеклии, обо всех многочисленных пополнениях в стане противника. Конечно, этого нельзя было утаить вовсе, но Хавруш медлил до последнего, поскольку справедливо опасался, что Лучезарный, получив плохие новости, совершит какой-нибудь трусливый необдуманный поступок, и это в лучшем случае сильно подорвет боевой дух армии, а в худшем…
Еще только узнав, что Тхарихиб собирается сопровождать армию, он стал дни напролет убеждать его остаться. Но упрямый братец не поддался уговорам. Он сам, его семья и многочисленная свита присоединились к колоннам, выдвигающимся на Кадиш, и неожиданно явились для армии такой необычайной обузой, что Хавруш в отчаянии вырывал из носа волосок за волоском, сдерживая закипающий в сердце гнев. Четыреста дополнительных повозок, четыре тысячи человек, а еще все эти долгие остановки, пиры, бестолковые указы, подменяющие мудрые и своевременные распоряжения Верховного военачальника…
Над холмом, на низкой высоте, широко расправив паруса-крылья, проплывали десятки иргамовских матри-пилог, и интол задрал голову, любуясь этим зрелищем. У Иргамы никогда не было воздушных шаров, но на деньги Фатахиллы удалось создать целую армию «летающих драконов»…
Хавруш что-то еще говорил, но вдруг смолк, заметив, что Тхарихиб не слушает, с щенячьей радостью на лице наблюдая за парением боевых воздушных шаров. Всё многочисленное окружение угодливо разделяло восторг интола.
Хавруш бросил на брата презрительный взгляд. Он в сотый раз подумал о той великой несправедливости, когда Слепая Дева (действительно слепая!) сделала правителем не его, а слабоумного братца.
Отойдя чуть в сторону, Хавруш осматривал поле будущего сражения, которое с высоты насыпного холма было видно, как на ладони. Думая о предстоящей битве, о том, как ее вести, как обмануть авидронов, обрушив на них в самом неожиданном месте всю силу собранного войска, он почему-то вспомнил о Хидре, находившейся в лагере вместе с наследником, Нэтусом…
Измотанный за все эти дни нытьем Тхарихиба, его бесконечными опасениями и претензиями, Хавруш окончательно сходил с ума, когда ему начинала указывать еще и Хидра. Бывшая жрица, известная всему Масилумусу распутная дрянь, инородка низкого происхождения, указывала ему – прямому потомку Тедоусов, Верховному военачальнику великой страны! Безумие! Даже восьмилетний отпрыск монаршей семьи, взбалмошный Нэтус, настроенный матерью соответствующим образом, обращался с ним свысока. Видит Дева, Хавруш давно собственными руками задушил бы маленького ублюдка где-нибудь на окраине лагеря или спящим в шатре, если б не этот подаренный мальчику во время Встречи Солнца здоровый лучник, с которым наследник был неразлучен ни днем, ни ночью.
Вот в такой обстановке, полной интриг, ненависти, подозрительности, он, Хавруш, еще ухитряется командовать невиданной по своим размерам шестисоттысячной армией…
Несколько дней ничего не происходило. Каждое утро противоборствующие армии выстраивались друг против друга, но атаковать первой ни одна из сторон не решалась, и дело заканчивалось мелкими стычками передовых отрядов.
Алеклия оценивал силы иргамов абсолютно точно: шестьсот тысяч человек, из которых четверть составляли союзники и наемники. Это было почти на двести тысяч больше авидронской армии. Инфект понимал, что ему в некоторой степени удалось обмануть иргамов: Тхарихиб и его брат Хавруш вряд ли рассчитывали, что авидронам удастся сосредоточить под Кадишем столько партикул, но всё же превосходство иргамов было очевидным, а значит, атаковать первым очень рискованно.
Со своей стороны, Хавруш осторожничал, выискивая в действиях авидронов подвох. В свое время, обстоятельно изучив военные приемы соседей, он справедливо полагал, что у авидронов всё очевидное – ложно, а правда хранится в глубокой тайне. Он высылал десятки отрядов следопытов и сотни лазутчиков, пытаясь как можно точнее определить реальные силы противника и исследовать все особенности местности, выбранной авидронами для сражения. И медлил. Вскоре он убедился, что армия авидронов не так мала, как предполагалось, и это еще сильнее насторожило его.
Золотая статуя Слепой Девы, стоящая посреди лагеря иргамов, охранялась самым тщательным образом. Пятьдесят копьеносцев день и ночь следили за тем, чтобы к священной статуе никто не приближался. Воин из Дворцовой конницы, пытавшийся лишь прикоснуться к ступне золотой богини, был заколот на месте.
Однажды, ближе к вечеру, внимание стражей привлек черноволосый мальчик в золотой остроконечной шапочке, который с диким визгом подскочил к самой статуе, ошалело огляделся, видимо ожидая нападения, и спрятался за золотой постамент. Копьеносцы тут же признали в нем Нэтуса, сына Тхарихиба. Они успокоились, и умиленные улыбки появились на их смуглых лицах. Вскоре вблизи статуи показался высокий воин в авидронском плаще. Он крался с мечом в руке, свирепо вращая глазами. То был лучник Зваргус. Стражники весело переглянулись и продолжали с любопытством наблюдать за мнимой жертвой и ее разъяренным преследователем.
– Мы отыщем тебя, проклятый мальчишка, где бы ты ни прятался! – громко рычал Зваргус. – Мы зажарим тебя на вертеле и подадим к столу нашему великому Инфекту!
Лучник, демонстративно повернувшись спиной к статуе, добавил еще несколько известных всем авидронских ругательств, но не успел закончить, как Нэтус выскочил из своего укрытия и несколько раз «вонзил» деревянный кинжал ему в спину.
– Умри, презренный авидрон! – воскликнул мальчишка.
– Пощады! – взмолился Зваргус, пав на колени.
– Не будет вам пощады, коротковолосые! – отвечал наследник, яростно «приканчивая» свою жертву.
Наконец лучник, изобразив все муки, которые должен испытывать умирающий от ран «подлый авидрон», растянулся на земле, запрокинув руки, и замер. Нэтус поставил ногу ему на грудь:
– Так будет со всеми авидронами!
В двухстах мерах от золотой статуи Слепой Девы, сидя на пригорке, у большого белого шатра, украшенного цветочными гирляндами, за мальчиком наблюдала его мать – интолья Хидра. Убедившись, что с Нэтусом всё в порядке, она всё же распорядилась приставить к наследнику дополнительную охрану. Потом она отпустила всех служанок, кроме одной, которую оставила у входа, и в одиночестве вернулась в шатер.
– Ты еще здесь? – недовольным тоном спросила она.
Из темного угла выступил мощный светлокудрый мужчина в черном плаще и с шарфом Либерия на плечах.
– Разве я могу уйти, не получив того, чего хочу и чего, как ты говоришь, заслуживаю! – ответил он, как показалось молодой женщине, с легкой усмешкой.
– Сейчас не время, Дэвастас, уже вечер, в любой момент может прийти Тхарихиб! – мягким тоном, почти безвольно отвечала интолья.
– Клянусь Слепой Девой – ты его не увидишь раньше утра! – заверил Либерии, приблизившись к Хидре вплотную. – Он устроил очередную пирушку, на которую потребовал всю свою свиту и всех военачальников. И это накануне сражения! Лучшей помощи авидронам и не придумать!
Дэвастас положил свои огромные руки на бедра женщины и мягко притянул ее к себе.
– Моя радость, моя богиня, приди ж в мои объятия!
Хидра пыталась отстраниться, увернуться от жарких поцелуев, вдруг посыпавшихся на ее шею и лицо, но делала это с такой неохотой, что вскоре очутилась на груди великана. Смелые руки его не знали преград. Убранные на затылок волосы Хидры рассыпались по плечам, а верхняя плава упала к ее ногам.
– Я хочу слизать языком всю твою медовую кожу, – прерывисто шептал он женщине на ухо. – Ты – моя Слепая Дева! Я поклоняюсь только тебе одной! Буду предан тебе до конца дней!
– Мы не можем, не сейчас! – Всё еще пыталась остановить Дэвастаса раскрасневшаяся интолья.
Но Дэвастас не хотел ничего слушать. Не справившись с туникой молодой женщины, он просто надорвал ее и с необычайной горячностью, хотя одновременно и с удивительной для такого силача нежностью набросился на открывшиеся прелести. Наконец сопротивление Хидры угасло, и она в сладком изнеможении запрокинула голову.
Вдруг послышался шелест одежды, и в шатер, низко склонившись, вошла рабыня. В то же мгновение Дэвастас оттолкнул интолью и с неожиданной ловкостью прыгнул в тень.
Хидра не сразу пришла в себя.
– Что тебе? – глухо спросила она служанку.
Не поднимая глаз, рабыня испуганно сообщила:
– Тхарихиб. Сейчас он будет здесь.
– Хорошо. Иди и постарайся его немного задержать.
Рабыня вышла.
Хидра первым делом прикрыла голую грудь и занялась волосами.
– Немедленно уходи! – с отчаянием бросила она Дэвастасу.
– Я уйду, но только при одном условии! – нахально отвечал тот.
– Условии? Каком же? – нетерпеливо спросила интолья.
– Если ты мне пообещаешь, что я тебя увижу сразу после битвы.
– О, Слепая Дева, конечно же, обещаю! Беги!
– Ладно…
Воин оправил на плечах шарф Либерия, поклонился и намеренно медлительно двинулся к выходу.
– О! Да не сюда же! – взмолилась Хидра.
– Ах да! – вспомнил Дэвастас и шагнул в другую сторону – к неприметному потайному выходу в задней стенке шатра.
А в шатер с шумом ввалился Тхарихиб. Хидра не успела ни убрать волосы, ни толком одеться, но интол Иргамы, казалось, не обратил на это никакого внимания.
– Як твоим услугам, Лучезарный! – низко поклонилась молодая женщина.
– Ах, какие услуги! – в отчаянии отмахнулся Тхарихиб. – Зачем, зачем Хавруш всё это затеял?! Что, если мы проиграем битву? В тот же день всё рухнет. Всё!
Интол валился с ног, налитые кровью мутные глаза его были безумны. Он, пошатываясь, подошел к жене, неуклюже обнял ее, обдав пьяным дыханием, и, обессилевший, повис на ее плечах. Интолья едва удержала его обмякшее тело. Она поспешила призвать на помощь рабыню, и через мгновение сильные руки мягко подхватили правителя…
Вскоре Тхарихиб, раздетый и омытый душистой водой, был водружен на ложе Хидры. Он тут же очнулся, почувствовал свежесть благовоний и мягкость подушек и расплылся в блаженной улыбке.
– Разве ты ко мне не присоединишься, моя маленькая жрица? – с намеком спросил он жену.
– Я в твоем распоряжении! – не задумываясь, отвечала молодая женщина.
Она отпустила служанку, быстро избавилась ото всего, что на ней было, и скромно присела у ног властителя. Тхарихиб не замедлил воспользоваться покорностью интольи, но, поскольку был крайне ослаблен, да и не имел привычки геройствовать, после нескольких вялых бесполезных потуг устало распластался и позволил женщине всячески себя ублажать, что она и делала на протяжении долгого времени, с привычным усердием и улыбкой неподдельного удовольствия на лице. Однако все труды оказались напрасными: немощь интола не поддавалась излечению.
Наконец Тхарихиб небрежно отстранил Хидру – хватит! – и потребовал авидронского нектара. Выпив его, он вновь сильно опьянел, насупился и замкнулся в каких-то своих тревожных мыслях. Чтобы немного отвлечь интола, Хидра рассказала ему, как Нэтус играл с лучником возле золотой статуи Слепой Девы. Вдруг Тхарихиб привстал на локте и возбужденно заговорил:
– Слепая Дева? Знаешь ли ты, никчемная прислужница, что значит для меня эта богиня? Она – моя последняя надежда, если случится непоправимое!
– О, как ты прекрасен, Лучезарный, в своей вере! Такой глубокой, такой чистой, такой искренней! – восхитилась Хидра.
– Вера? О чем ты? – возмутился он. – Я говорю о самой статуе!
– Ты имеешь в виду золото, из которого она отлита?
– Золото – лишь скорлупа, глупая женщина, – загадочно ухмыльнулся Тхарихиб. – Внутри статуи есть пустоты, которые до отказа заполнены редчайшими драгоценностями, добытыми в сражениях и завоеваниях моими легендарными предками. Ты даже не можешь представить, сколько крови из-за них пролито, сколько загублено человеческих жизней! Лотус, изумруды, алмазы – все необыкновенной красоты. Отец когда-то говорил, что цена этим сокровищам – не меньше пятисот тысяч берктолей!
«Так вот оно что!» – в изумлении подумала Хидра.
Осознав, что проговорился, Тхарихиб вновь потянулся к кубку. Взгляд его отяжелел.
Вскоре он забылся пьяным беспамятным сном.
Сто третьего года, тридцатого дня шестого месяца, после восьми дней бескровного противостояния, Хавруш отдал военачальникам распоряжение выстроить партикулы для атаки. Но прежде чем бросить отряды в огонь сражения, он собрал своих полководцев, чтобы увериться в крепости их духа.
Еще не кончилась ночь, когда в шатре Верховного собрались первые военачальники. Здесь были Вирибис и Агост – лучшие из лучших, самые беспощадные воины Иргамы. Здесь восседал Твеордан – сторонник железной дисциплины, основанной на жестоких наказаниях. Здесь присутствовал Дзуйх – наемный военачальник из Яриады Южной, хитроумный и удачливый, успевший послужить и у авидронских инфектов. Чуть опоздав, подоспел Дэвастас – начальник самостоятельного конного отряда, недавно произведенный в Либерии. Десятки других воинов, преданных, опытных и бесстрашных, толпились у входа.
Хавруш с удовлетворением оглядел собравшихся. Все они радовались предстоящему сражению и были полны решимости. Кто-то говорил о мести, и глаза его сверкали, кто-то изъявлял готовность умереть. Кто-то заботился более не о сражении, а о последующем преследовании разгромленного противника, будто иначе и быть не могло: «не перепутать бегство противника с ложным отступлением, избежать засад, выделить особые отряды для уничтожения заслонов, преследовать на самые дальние расстояния, ворваться на плечах бегущих в лагерь, а если не получится – полностью окружить его и взять измором». Такая уверенность в победе вселяла надежды. Хавруш и думать забыл о тех тревожных сомнениях, которые не покидали его все предыдущие дни.
Крови! Все жаждали насытить многострадальную иргамовскую землю жирной авидронской кровью.
Смерть авидронам! Смерть! Смерть! Смерть!
А в это время на верхней открытой площадке передвижной башни стоял Инфект Авидронии. Он был облачен в золотые доспехи с инкрустацией, изящные и одновременно очень крепкие. Его плечи прикрывал обычный плащ из беленого тоскана, какой носили воины Белой либеры. На поясе у него висел только боевой кинжал с крестовидной рукоятью. Россыпь мелких бриллиантов на золотых ножнах переливалась цветами радуги.
Из крупных военачальников вместе с Алеклией был только Седермал – Великий Полководец. Десяток эрголиев и либериев стояли у бойниц, вглядываясь в даль, молчаливые, с каменными лицами. Слуги, советники, порученцы, телохранители, трубачи и слухачи, распознающие звуковые сигналы, свои и противника, занимали едва ли не всё оставшееся пространство. В тесноте площадки совсем немного места отвели для Неоридана Авидронского с его юношами-помощниками. Еще никогда ему не приходилось работать в такой давке, впрочем, он и этому был рад: его вообще не хотели допускать, и только личное указание Инфекта открыло ему и его служкам путь на верхний ярус купола.
Посреди площадки, на широком столе, разместился макет местности, где должна была произойти битва. Его сделали из желтой глины.
Река Палисирус была окрашена в синий цвет, земля – в зеленый, кадишская дорога – в цвет светлого известняка, а предгорье, искусно вылепленное, не было раскрашено вовсе. Вокруг макета крутились помощники, расставляя между двух противоборствующих лагерей различные костяные фигурки высотой в палец. Каждая цветная фигурка обозначала отряд определенной численности и в точности повторяла цинита этого отряда, его вооружение и одежду. Если это был всадник, под воином имелась лошадь, если колесница – возница и лучник находились в быстроходной повозке. Метательные механизмы, валилы, слоны и купола вырезали с особой тщательностью.
Из обитых бронзой сундуков бережно извлекались всё новые и новые «отряды» авидронов и иргамов. Недавно вырезанные фигурки воинов Тхарихиба, покрытые яркими эмалевыми красками, выглядели значительно лучше, чем их выцветшие соперники. К тем, кто занимался расстановкой «войск», то и дело подходили следопыты, наблюдатели, слухачи и посыльные. Они сообщали свежие сведения, и отряды, о которых шла речь, тут же перемещались в указанные места.
Рядом с куполом, на вершине которого находился Алеклия, было не протолкнуться. Мимо шли пешие колонны, резво проезжали колесницы, передвигались большие конные отряды, медленно катились валилы и тащились повозки с оружием, дротиками и стрелами.
Неподалеку от башни расположился передвижной почтовый пост. Легковооруженные воины с беспокойством оберегали свое бесценное имущество – почтовых голубей розового оперения, замкнутых в огромные бамбуковые клетки. Недалеко от почтового поста толпились порученцы и посыльные, держа под уздцы своих лошадей. Некоторые из них, получив приказ, взлетали в седло и трогались с места в галоп. Запыленные, на взмыленных животных, подъезжали из разных мест гонцы с устными сообщениями от военачальников.