Страница:
Спрашивается: почему же библейские критики постоянно называют Иова бунтовщиком, мятежником, бросающим в лицо Всевышнему всевозможные обвинения? Ведь ничего подобного приписать ему нельзя. И даже после того, как друзья своими обвинениями спровоцировали Иова на его знаменитые речи, он всё же оставался твердым в своем уповании и с величайшим терпением переносил посылаемые ему страдания.
Древнееврейское слово השטן <ґа-сата́н>, «сатана», имеет числовое значение 364. Из этого древние мудрецы вывели следующее: злой дух имеет власть испытывать человека в течение 364 дней солнечного года. Значит, есть какой-то один день, в который сатана лишен такой власти. Какой же день имеется в виду? Одни мудрецы утверждали, что это День Очищения, Йом-Киппур (Лев. 23, 27–32), в который кающемуся человеку прощаются грехи; другие же полагали, что это любой день, в который человек остается верен Богу и не дает себя сбить с пути. Вот именно такой день и переживал Иов. Он противостал злому духу и не дал тому осуществить свой замысел – заставить праведника отступить от Бога.
… Но вот к Иову приходят друзья – великие мудрецы, которые горят желанием утешить страдальца. Надо думать, что, находясь в дружбе со столь глубокими мыслителями своего времени, сам будучи мудрейшим человеком, Иов вел с ними какие-то философские разговоры и раньше. Иначе что же это за мудрецы, если прежде они не касались таких тем, как Бог, управление миром, воздаяние праведным и нечестивцам? Безусловно, названные темы в своих беседах они затрагивали. Вот почему разговор, который возникает между Иовом и его друзьями в трагической, страшной ситуации страданий праведника, воспринимается как продолжение их прежних бесед, возобновленных в виде страстного диспута в ужасных и, казалось бы, неисправимых новых обстоятельствах.
Теперь вся прежняя система ценностей Иова, которая основывалась на вере в справедливость Божью, в то, что Бог воздает каждому по делам его, вдруг обернулась для него заблуждением, призраком, химерой. Центральный, самый главный и надежный столп его мировоззрения рухнул – и закачалось всё здание, и обрушилось со страшной силой. То, во что верил Иов, на что он уповал, к чему стремился, что возглашал, проповедовал, осуществлял, – разбилось вдребезги, поскольку оказалось, что из мира изгнана справедливость. Вот главное, над чем, собственно, Иов и стал напряженно размышлять, вот та проблема, к разрешению которой он устремился всеми еще сохранившимися силами ума и души.
С приходом друзей, которые, выступив первоначально в роли утешителей, быстро стали обличителями, обвинителями Иова в некой на ходу изобретаемой ими греховности, – в процессе бесед с ними пробуждаются все внутренние силы Иова и направляются к цели, именуемой теодицеей – оправданием Бога. Иов неоднократно провозглашает это целью своих речей, в общем виде формулируемой примерно так: «Несмотря на адские муки, постигшие меня, праведного человека, я буду оправдывать Бога, а не обвинять Его». Речи Иова можно было бы назвать, вводя новый термин, зоедицеей. По-гречески ζωη <дзоэ́> – «жизнь». Зоедицея – «оправдание жизни», утверждение необходимости ее сохранения несмотря ни на что и нахождение для нее цели и смысла в любых, в том числе непереносимых, условиях. И хотя, казалось бы, уже прозвучали слова Иова о том, что он предпочел бы жизни смерть, вырыл бы ее, как клад, и обрадовался бы ей:
С чего начинает Иов свою речь? Вот приходят к нему друзья, они издают крик скорби, узрев его издали, – настолько он изменился, настолько стал не похож на прежнего, прекрасного видом, почтенного старца, каким они привыкли его лицезреть. Кожа прилипла к его костям, почернело лицо, он страшен обликом, согбен, отощал, бессильно сидит на земле. И друзья тоже садятся на землю, они подбрасывают с земли прах, посыпают головы пеплом, словно бы уподобляясь несчастному страдальцу, и семь дней молчат рядом с ним. Таково их соучастие в мучениях друга; и они ждут, чтобы он начал говорить первым, дабы своими речами не нарушить преждевременно его печальных размышлений и не показаться неучтивыми перед лицом его невыносимых мук.
И вот через семь дней Иов отверзает уста. Вспомним, как жена сказала ему: «Похули [точнее, „прокляни"] Бога – и умри» (2, 9), а он ответил: «Ты говоришь, как одна из безумных.» (2, 10). Но теперь некое проклятие всё же извергается из уст Иова. Однако относится оно, конечно, не к Создателю:
Чем же кончается его первая речь? —
И тогда в ответ на его речь отверзает уста Елифаз, видимо, старший по возрасту из друзей, и начинает обвинять Иова.
Подробнее речи Елифаза и других мудрецов мы рассмотрим позже, а сейчас поговорим лишь о реакции на эти речи самого Иова. «Да, – раздаются обвинения из уст Елифаза, – ты, наверное, страшно согрешил и скрываешь свой грех; совершил нечто ужасное – так покайся!» И вот Иов, уязвленный до глубины души подобным обвинением, начинает вслух обращаться к Богу. С друзьями он теперь говорит совсем по-другому, чем ранее, обнаруживая перед ними свои истинные взгляды на вещи. «Да, – отвечает он, – Бог послал мне страдания, но они имеют совершенно не тот смысл, о котором вы думаете; мои страдания иного рода, чем вы привыкли себе представлять».
Проследим за развитием этой темы: как Иов обращается к Богу с жалобой на свои муки и как взывает к Нему, чтобы Он вывел, «как свет», правду Иова и показал мудрецам, что совсем иные причины привели его к бедствиям, нежели какие-то легко опознаваемые грехи.
Итак, сначала Иов, напомним, совершенно смиряется с приговором свыше, принимая его как нечто само собой разумеющееся:
Когда же собрались мудрецы и праведник был вынужден вести с ними диалог, он обязан был что-то сказать в подтверждение или опровержение своих прежних рассуждений о том, что праведность всегда награждается, а нечестие наказывается. Ведь Иов – великий мыслитель, проницающий сердцем глубины мироздания, созерцающий душой величие Божье, и он должен был перед лицом своих друзей высказать глубокие мысли о сущности, причине и цели страданий – даже и тогда, когда сам безутешно страдал.
И, как мы видели, первой его реакцией была попытка «отстранить» Бога от всего случившегося: во всём день виноват, ночь виновата; проклят тот день, проклята та ночь: «Зачем не закрыла эта ночь утробу матери моей, чтоб я вышел из нее, зачем я не был поглощен тьмой!» А Бог здесь ни при чем. Но когда Елифаз коснулся участия Бога в судьбе Иова и стал утверждать: «Бог тебя наказал, и, несомненно, ты несешь кару за свои поступки», – вот тогда уже Иов уклониться от обсуждения этой темы не смог. Он привел множество разных доводов и наконец обратился к Богу, чтобы Тот явил его правду и невинность и поведал, в чем причина его ужасных страданий.
Значит, суть всего обсуждаемого – не в жалобах, не в том, что Иов не в силах вынести наказание, а в необходимости оправдать деяния Всевышнего в мире, необходимости в страшных условиях крушения и разрушения привычного внешнего и внутреннего мира сохранить то, что еще можно сохранить, и создать свою теологию. Иов совершает героическую попытку обрести такую мудрость, которая объяснила бы деяния Бога и позволила утвердить учение о жизни на новых основах.
После того, как Елифаз заканчивает обвинительную речь, вновь раздается голос Иова, упрекающего друзей в том, что в тяжелейших обстоятельствах они не пришли к нему на помощь, не поддержали, не утешили, а, наоборот, бросили ему в лицо грозные обвинения в греховности. Своими обвинениями друзья как бы перечеркивают его уникальный опыт, заграждая те пути, которые должен одолеть Иов, чтобы глубже познать бытие Божье и сущность жизни. Друзья как бы заранее отрицают саму возможность ответа, который необходимо найти Иову, и пытаются дать всему, что происходит с ним, трафаретные, обыденные объяснения.
И вот Иов жалуется:
Противопоставляя ожидаемое им поведение «братьев по мудрости» их реальным поступкам, праведник продолжает:
Но Иов не сдается. Он сознает, что у него особые цели в этом мире, особое призвание, уникальные возможности для служения Богу в тех отчаянных условиях, к которых он оказался. Не зря в Книге Иезекииля говорится, что Иов – один из величайших заступников перед Богом, каких только имеет человечество. Там сказано следующее:
И как раз заступничество за человечество, то оправдание жизни на земле, в котором и состояло призвание Иова, противоположно по своей направленности козням сатаны. Как мы уже говорили, цель этого падшего ангела – противостоять человечеству (Иез. 18, 13–16; Быт. 3, 1–7). Он, по преданию, издревле утверждал, что творить человека на земле не следовало бы: что человек падет и не встанет, и напрасно, мол, Бог его создал. Всей своей деятельностью сатана провоцирует человека на падение, дабы доказать перед Богом истинность своих первоначальных утверждений (Откр. 12, 7-12), чтобы перед лицом Божьим вновь и вновь утверждать: «Напрасно Ты сотворил человека. Видишь, человек не оправдывает своей миссии». И для отражения подобных действий и обвинений сатаны Иов должен защитить ни больше ни меньше как саму идею земной жизни, идею существования человечества.
Почему, собственно, сатана уговаривает Бога испытать именно Иова, а не кого-нибудь другого? Потому что Иов – самый праведный. Уж если самый беспорочный человек на земле, лишившись жизненных благ, проклянет Творца, то этим он не только обессмыслит всю свою предшествующую жизнь, но и поставит под сомнение само право человека существовать на земле, – ведь человек при своем сотворении был призван стать правителем земли, осуществляющим на ней волю Божью (Быт. 1, 28). Таким образом, «праведник-отступник» подтвердит мнение сатаны, что человек – притом даже наилучший, самый праведный – при страдании забывает всё возвышенное и уподобляется животному. Однако животное, страдая, не проклинает Творца, ибо оно Его не осознает, а только чувствует. Если же это сделает наделенный разумом человек, и притом праведнейший в своем поколении, он падет ниже животного, как бы отринет весь строй мироздания, обессмыслит всё! Тогда искусителю можно будет наглядно аргументировать свой постоянный тезис: «Да, человек напрасно создан; нет ни одного праведника, ради которого следовало бы создать Адама и поддерживать этот нечестивый род, населяющий землю».
Значит, на Иова возлагается колоссальная по значимости миссия: перед лицом компрометации самой идеи существования человека поддержать ее, обосновать, утвердить и отстоять в глазах Создателя!..
В одном из псалмов Давид произносит удивительные слова, обращенные к Богу:
Надо отметить, что Иов в течение предшествующей жизни познал на опыте многие свойства (атрибуты) Бога, о которых он теперь повествует друзьям, и притом делает это настолько поэтично, сильно, философски обоснованно, что во всей мировой литературе мы встретим не так уж много столь возвышенных высказываний о Боге. А ведь они раздаются из уст человека, находящегося словно бы в преисподней: «… сойду ли в преисподнюю – и там Ты»…
Какие же именно атрибуты Бога познал Иов? Прежде всего – всеведение и всемогущество. Иов твердо помнит и проповедует даже в самой «адской бездне» своих страданий, что Бог премудр и всемогущ, и от этой веры ни разу, нигде и никогда не отрекается:
Иов утверждает, что Бог един, и нет никого, подобного Ему (атрибут единства Божьего):
Бог – великий чудотворец, Он всевидящ:
Даже в Священном Писании нечасто можем мы найти такие величественные слова: «От духа Его – великолепие неба.» При этом Иов осознает, что знает о Боге ничтожно мало:
Наконец, Иов неоднократно заявляет, что он не только знает, но и постоянно чувствует, что Бог вездесущ; куда он ни обратится, Бог всюду, хотя Он и недоступен физическому восприятию:
Таким образом, восприятию Иова доступен целый ряд атрибутов Божьих, из которых можно составить целый катехизис, позволяющий отчасти понять, каков же Бог. Иов ни на миг не отрекается ни от своего знания Бога, ни от своей веры:
Что остается делать Иову, чтобы сокрушить доводы сатаны, т. е. доказать свою преданность Богу и утвердить смысл и ценность жизни перед лицом всего происшедшего, не уподобиться животному, не обессмыслить само бытие из-за своих страшных мук и потерь? Ему остается одно из двух. Первая возможность: принять Бога и созданный Им мир – но без атрибута справедливости. Признать: «Да, не существует справедливости, я ошибался. Такого атрибута у Создателя нет. Однако это совсем не значит, что я отрицаю Его власть или оспариваю Его волю: я буду Ему служить несмотря на то, что атрибут справедливости оказался надуманным, изобретенным людьми. Бог – суверенный Господин вселенной, у Него свои пути управления миром, и справедливости Он не соблюдает. Но это не отменяет Его прочих атрибутов: величия, всеведения, всемогущества; того, что Он вездесущ и невидим – всё это сохраняется. Несмотря ни на что, я буду Ему служить». В следующем утверждении Иовом своей веры подобное чувство выражено, может быть, с наибольшей силой:
Для нас подобный ход мыслей чрезвычайно странен и необычен. Но Иов теперь думает именно так. Он по-прежнему любит Бога, верен Ему и говорит: «Если Ты не соблюдаешь справедливости, я всё равно верю; Ты убиваешь меня, а я надеюсь на Тебя». Иов продолжает надеяться, что Бог всё же ответит ему. С другой стороны, мы уже говорили про подход к событиям, явленный в первой речи Иова (глава 3), когда он обвиняет день, обвиняет ночь, обвиняет судьбу, но не Бога, приписывая вину в случившемся творениям, но не Творцу.
Древнееврейское слово השטן <ґа-сата́н>, «сатана», имеет числовое значение 364. Из этого древние мудрецы вывели следующее: злой дух имеет власть испытывать человека в течение 364 дней солнечного года. Значит, есть какой-то один день, в который сатана лишен такой власти. Какой же день имеется в виду? Одни мудрецы утверждали, что это День Очищения, Йом-Киппур (Лев. 23, 27–32), в который кающемуся человеку прощаются грехи; другие же полагали, что это любой день, в который человек остается верен Богу и не дает себя сбить с пути. Вот именно такой день и переживал Иов. Он противостал злому духу и не дал тому осуществить свой замысел – заставить праведника отступить от Бога.
… Но вот к Иову приходят друзья – великие мудрецы, которые горят желанием утешить страдальца. Надо думать, что, находясь в дружбе со столь глубокими мыслителями своего времени, сам будучи мудрейшим человеком, Иов вел с ними какие-то философские разговоры и раньше. Иначе что же это за мудрецы, если прежде они не касались таких тем, как Бог, управление миром, воздаяние праведным и нечестивцам? Безусловно, названные темы в своих беседах они затрагивали. Вот почему разговор, который возникает между Иовом и его друзьями в трагической, страшной ситуации страданий праведника, воспринимается как продолжение их прежних бесед, возобновленных в виде страстного диспута в ужасных и, казалось бы, неисправимых новых обстоятельствах.
Теперь вся прежняя система ценностей Иова, которая основывалась на вере в справедливость Божью, в то, что Бог воздает каждому по делам его, вдруг обернулась для него заблуждением, призраком, химерой. Центральный, самый главный и надежный столп его мировоззрения рухнул – и закачалось всё здание, и обрушилось со страшной силой. То, во что верил Иов, на что он уповал, к чему стремился, что возглашал, проповедовал, осуществлял, – разбилось вдребезги, поскольку оказалось, что из мира изгнана справедливость. Вот главное, над чем, собственно, Иов и стал напряженно размышлять, вот та проблема, к разрешению которой он устремился всеми еще сохранившимися силами ума и души.
С приходом друзей, которые, выступив первоначально в роли утешителей, быстро стали обличителями, обвинителями Иова в некой на ходу изобретаемой ими греховности, – в процессе бесед с ними пробуждаются все внутренние силы Иова и направляются к цели, именуемой теодицеей – оправданием Бога. Иов неоднократно провозглашает это целью своих речей, в общем виде формулируемой примерно так: «Несмотря на адские муки, постигшие меня, праведного человека, я буду оправдывать Бога, а не обвинять Его». Речи Иова можно было бы назвать, вводя новый термин, зоедицеей. По-гречески ζωη <дзоэ́> – «жизнь». Зоедицея – «оправдание жизни», утверждение необходимости ее сохранения несмотря ни на что и нахождение для нее цели и смысла в любых, в том числе непереносимых, условиях. И хотя, казалось бы, уже прозвучали слова Иова о том, что он предпочел бы жизни смерть, вырыл бы ее, как клад, и обрадовался бы ей:
На что дан страдальцу свет, и жизнь – огорченным душою,– несмотря на это, он приложит все усилия, чтобы оправдать и Создателя, и жизнь на земле. Дальнейшее повествование как раз и будет посвящено в основном попытке Иова сохранить и оправдать всё, что он создавал в течение своей жизни сердцем, душой и разумом; оправдать перед лицом мудрых друзей, наблюдающих за тем, как рушится его вера в праведное воздаяние.
Которые ждут смерти – и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад… (Иов. 3, 20–21)
С чего начинает Иов свою речь? Вот приходят к нему друзья, они издают крик скорби, узрев его издали, – настолько он изменился, настолько стал не похож на прежнего, прекрасного видом, почтенного старца, каким они привыкли его лицезреть. Кожа прилипла к его костям, почернело лицо, он страшен обликом, согбен, отощал, бессильно сидит на земле. И друзья тоже садятся на землю, они подбрасывают с земли прах, посыпают головы пеплом, словно бы уподобляясь несчастному страдальцу, и семь дней молчат рядом с ним. Таково их соучастие в мучениях друга; и они ждут, чтобы он начал говорить первым, дабы своими речами не нарушить преждевременно его печальных размышлений и не показаться неучтивыми перед лицом его невыносимых мук.
И вот через семь дней Иов отверзает уста. Вспомним, как жена сказала ему: «Похули [точнее, „прокляни"] Бога – и умри» (2, 9), а он ответил: «Ты говоришь, как одна из безумных.» (2, 10). Но теперь некое проклятие всё же извергается из уст Иова. Однако относится оно, конечно, не к Создателю:
После того открыл Иов уста свои – и проклял день свой. (Иов. 3, 1)То, что Иов пытается сделать прежде всего, – это отвести от Бога какие бы то ни было обвинения в случившемся. Он начинает обвинять в происшедшем с ним судьбу, природу, естественный ход явлений и событий, как будто бы Бог здесь совершенно ни при чем. Это первая речь Иова:
И начал Иов, и сказал:Так что же проклял Иов? «День свой» – это день рождения или зачатия, в который человек становится причастным к земному миру; день, когда душа входит в соприкосновение с веществом формирующегося тела и начинает получать (зачатие) или уже получает (рождение) физическое обличье – свое «земное облачение».
Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! (Иов. 3, 2–3)
День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! (Иов. 3, 4)Согласно этим словам, не Бог, а именно день, в который Иов родился, виноват в том, что произошло. Имеется в виду предначертание рока: так уж звезды были расположены, так было предназначено, а Бог «да не взыщет свыше» сей день. То есть Бог сокрыт, поэтому к Нему не может быть никаких претензий – во всём виноват «день»! Речь идет о концепции Бога трансцендентного, настолько удаленного от вещественного мира, что последний управляется своим от века данным законом (судя по всему, астрологическим, подразумевающим чередование «счастливых» и «несчастливых» дней). Поэтому Бог непосредственной ответственности за происходящее на земле не несет. И такой концепции Иов придерживается вполне намеренно – с целью теодицеи.
Чем же кончается его первая речь? —
… Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне.«Постигло», по-древнееврейски ויבא <ва-йаво́>, буквально «пришло», – глагол, указывающий на «самостоятельный» приход событий», как бы без воли свыше («так уж случилось»), и с такими утверждениями выступает первоначально Иов.
Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье. (Иов. 3, 25–26)
И тогда в ответ на его речь отверзает уста Елифаз, видимо, старший по возрасту из друзей, и начинает обвинять Иова.
Подробнее речи Елифаза и других мудрецов мы рассмотрим позже, а сейчас поговорим лишь о реакции на эти речи самого Иова. «Да, – раздаются обвинения из уст Елифаза, – ты, наверное, страшно согрешил и скрываешь свой грех; совершил нечто ужасное – так покайся!» И вот Иов, уязвленный до глубины души подобным обвинением, начинает вслух обращаться к Богу. С друзьями он теперь говорит совсем по-другому, чем ранее, обнаруживая перед ними свои истинные взгляды на вещи. «Да, – отвечает он, – Бог послал мне страдания, но они имеют совершенно не тот смысл, о котором вы думаете; мои страдания иного рода, чем вы привыкли себе представлять».
Проследим за развитием этой темы: как Иов обращается к Богу с жалобой на свои муки и как взывает к Нему, чтобы Он вывел, «как свет», правду Иова и показал мудрецам, что совсем иные причины привели его к бедствиям, нежели какие-то легко опознаваемые грехи.
Итак, сначала Иов, напомним, совершенно смиряется с приговором свыше, принимая его как нечто само собой разумеющееся:
… Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!И при этом дважды подчеркивается, что ни в чем «… не согрешил Иов устами своими» (2, 10; ср.: 1, 22).
<…>
… Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (Иов. 1, 21 – 2, 10)
Когда же собрались мудрецы и праведник был вынужден вести с ними диалог, он обязан был что-то сказать в подтверждение или опровержение своих прежних рассуждений о том, что праведность всегда награждается, а нечестие наказывается. Ведь Иов – великий мыслитель, проницающий сердцем глубины мироздания, созерцающий душой величие Божье, и он должен был перед лицом своих друзей высказать глубокие мысли о сущности, причине и цели страданий – даже и тогда, когда сам безутешно страдал.
И, как мы видели, первой его реакцией была попытка «отстранить» Бога от всего случившегося: во всём день виноват, ночь виновата; проклят тот день, проклята та ночь: «Зачем не закрыла эта ночь утробу матери моей, чтоб я вышел из нее, зачем я не был поглощен тьмой!» А Бог здесь ни при чем. Но когда Елифаз коснулся участия Бога в судьбе Иова и стал утверждать: «Бог тебя наказал, и, несомненно, ты несешь кару за свои поступки», – вот тогда уже Иов уклониться от обсуждения этой темы не смог. Он привел множество разных доводов и наконец обратился к Богу, чтобы Тот явил его правду и невинность и поведал, в чем причина его ужасных страданий.
Значит, суть всего обсуждаемого – не в жалобах, не в том, что Иов не в силах вынести наказание, а в необходимости оправдать деяния Всевышнего в мире, необходимости в страшных условиях крушения и разрушения привычного внешнего и внутреннего мира сохранить то, что еще можно сохранить, и создать свою теологию. Иов совершает героическую попытку обрести такую мудрость, которая объяснила бы деяния Бога и позволила утвердить учение о жизни на новых основах.
После того, как Елифаз заканчивает обвинительную речь, вновь раздается голос Иова, упрекающего друзей в том, что в тяжелейших обстоятельствах они не пришли к нему на помощь, не поддержали, не утешили, а, наоборот, бросили ему в лицо грозные обвинения в греховности. Своими обвинениями друзья как бы перечеркивают его уникальный опыт, заграждая те пути, которые должен одолеть Иов, чтобы глубже познать бытие Божье и сущность жизни. Друзья как бы заранее отрицают саму возможность ответа, который необходимо найти Иову, и пытаются дать всему, что происходит с ним, трафаретные, обыденные объяснения.
И вот Иов жалуется:
К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю. (Иов. 6, 14)В данном случае «друг» – это Елифаз, который бросает в лицо Иову обвинения в нечестии. В ответ Иов как бы неявно обличает Елифаза, говоря, что, мол, нет в тебе страха Божьего, – иначе как ты смог решиться на подобное обвинение?
Противопоставляя ожидаемое им поведение «братьев по мудрости» их реальным поступкам, праведник продолжает:
Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи… (Иов. 6, 15)Иов сравнивает своих друзей с ручьями в жарких странах, которые текут лишь в зимнее время, а летом высыхают. Люди надеются напиться из этих ручьев и не знают, что они уже испарились. Так же и верность, преданность и любовь друзей Иова исчезли, как только его постигло зло.
Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались.Действительно, говорил ли подобное Иов? Просил ли он избавления от руки врага, т. е. сатаны? Нет, он принял бедствие со стоической верностью и постоянством – безропотно перенес всё, что обрушилось на него. Он ни разу не возопил: «Боже, избавь меня от этого!» – мы не слышим из уст его подобных слов. А разве умолял Иов друзей: «… избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня», и просил ли он какой-либо помощи, кроме, может быть, молчаливого сострадания?
Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня;
И избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня? (Иов. 6, 21–23)
Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил.Да, друзья «рыли яму» Иову своими словами, они его словно бы намеренно заставляли отречься от самой попытки зоедицеи – отстаивания жизни перед лицом подступившей бездны, хаоса и небытия, от утверждения величия Бога перед лицом несправедливости. Друзья как бы принуждали Иова признать, что ему, Божьему строителю, теперь не на чем больше строить.
Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши?
Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши.
Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему. (Иов. 6, 24–27)
Но Иов не сдается. Он сознает, что у него особые цели в этом мире, особое призвание, уникальные возможности для служения Богу в тех отчаянных условиях, к которых он оказался. Не зря в Книге Иезекииля говорится, что Иов – один из величайших заступников перед Богом, каких только имеет человечество. Там сказано следующее:
… Если бы какая земля согрешила предо Мною, вероломно отступив от Меня, и Я простер на нее руку Мою, и истребил в ней хлебную опору, и послал на нее голод, и стал губить на ней людей и скот;Из данного отрывка с очевидностью следует, что в других ситуациях перечисленные великие праведники спасали не только свои души. Вспомним: Даниил молился за царя вавилонского, за персидских царей, он спас магов вавилонских, которым грозила казнь, если они не расскажут царю Навуходоносору его сон (Дан. 2). Ной спас не только себя, но и всю свою семью, все виды животных – саму жизнь на земле. Выходит, что если Иов упоминается в данном контексте, то и он многих спасал. Он, например, неоднократно приносил жертвы за своих детей, чтобы им были прощены грехи; он впоследствии принес жертвы за своих друзей, и им грех также простился (42, 8–9). Он, будучи правителем, спасал страдальцев и сирот, бедствующих и беспомощных (29, 12–16). Значит, Иов также был великим заступником за людей.
И если бы нашлись в ней сии три мужа: Ной, Даниил и Иов, – то они праведностью своею спасли бы только свои души, говорит Господь Бог. (Иез. 14, 13–14)
И как раз заступничество за человечество, то оправдание жизни на земле, в котором и состояло призвание Иова, противоположно по своей направленности козням сатаны. Как мы уже говорили, цель этого падшего ангела – противостоять человечеству (Иез. 18, 13–16; Быт. 3, 1–7). Он, по преданию, издревле утверждал, что творить человека на земле не следовало бы: что человек падет и не встанет, и напрасно, мол, Бог его создал. Всей своей деятельностью сатана провоцирует человека на падение, дабы доказать перед Богом истинность своих первоначальных утверждений (Откр. 12, 7-12), чтобы перед лицом Божьим вновь и вновь утверждать: «Напрасно Ты сотворил человека. Видишь, человек не оправдывает своей миссии». И для отражения подобных действий и обвинений сатаны Иов должен защитить ни больше ни меньше как саму идею земной жизни, идею существования человечества.
Почему, собственно, сатана уговаривает Бога испытать именно Иова, а не кого-нибудь другого? Потому что Иов – самый праведный. Уж если самый беспорочный человек на земле, лишившись жизненных благ, проклянет Творца, то этим он не только обессмыслит всю свою предшествующую жизнь, но и поставит под сомнение само право человека существовать на земле, – ведь человек при своем сотворении был призван стать правителем земли, осуществляющим на ней волю Божью (Быт. 1, 28). Таким образом, «праведник-отступник» подтвердит мнение сатаны, что человек – притом даже наилучший, самый праведный – при страдании забывает всё возвышенное и уподобляется животному. Однако животное, страдая, не проклинает Творца, ибо оно Его не осознает, а только чувствует. Если же это сделает наделенный разумом человек, и притом праведнейший в своем поколении, он падет ниже животного, как бы отринет весь строй мироздания, обессмыслит всё! Тогда искусителю можно будет наглядно аргументировать свой постоянный тезис: «Да, человек напрасно создан; нет ни одного праведника, ради которого следовало бы создать Адама и поддерживать этот нечестивый род, населяющий землю».
Значит, на Иова возлагается колоссальная по значимости миссия: перед лицом компрометации самой идеи существования человека поддержать ее, обосновать, утвердить и отстоять в глазах Создателя!..
В одном из псалмов Давид произносит удивительные слова, обращенные к Богу:
Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты. (Пс. 138, 8)Если вдуматься, Давид говорит о том, что даже в аду, где душу постигают несказанные и неисчислимые муки, – даже и там незримо присутствует Всевышний, и человек может Его искать и найти, если взыщет всем сердцем. «… Сойду ли в преисподнюю – и там Ты» – в этом стихе воплощен, может быть, весь опыт Иова. Он должен был в условиях настоящего ада, после крушения самих основ своей жизни найти Бога, утвердить Его суверенную, царскую власть – и прославить Его, несмотря ни на что!
Надо отметить, что Иов в течение предшествующей жизни познал на опыте многие свойства (атрибуты) Бога, о которых он теперь повествует друзьям, и притом делает это настолько поэтично, сильно, философски обоснованно, что во всей мировой литературе мы встретим не так уж много столь возвышенных высказываний о Боге. А ведь они раздаются из уст человека, находящегося словно бы в преисподней: «… сойду ли в преисподнюю – и там Ты»…
Какие же именно атрибуты Бога познал Иов? Прежде всего – всеведение и всемогущество. Иов твердо помнит и проповедует даже в самой «адской бездне» своих страданий, что Бог премудр и всемогущ, и от этой веры ни разу, нигде и никогда не отрекается:
Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него – и оставался в покое?Значит, Бог еще и справедлив, говорит Иов, Он наказывает грешников заслуженно.
<…>
Но и то скрывал Ты в сердце Своем, – знаю, что это было у Тебя, —
Что если я согрешу, Ты заметишь и не оставишь греха моего без наказания. (Иов. 9, 4 – 10, 14)
Иов утверждает, что Бог един, и нет никого, подобного Ему (атрибут единства Божьего):
Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря… (Иов. 9, 8)Небеса – это космос, вселенная в целом, и ясно, что Тот, Кто сотворил небеса, сотворил и землю. Он «распростирает небеса», Он один есть Творец – второго нет. Единство Божье очень хорошо известно Иову. Творец не только распростер, но, обратим внимание, «… распростирает [глагол в настоящем времени!] небеса и ходит…» – значит, Бог поддерживает всё сотворенное каждый миг; оно зависит только от Него. «… Ходит по высотам моря…» – в этом образе содержится представление об активном воздействии Всевышнего на физические процессы, проявляемом «над» сотворенным миром (вода, «море» – традиционный символ вещества). Здесь подчеркнут атрибут Божественного творчества.
Бог – великий чудотворец, Он всевидящ:
Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону.– Земля висит в космосе, поддерживаемая только силой Божьей, и это одно из величайших Его чудес.
Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем. (Иов. 26, 6–7)
Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою. (Иов. 26, 10)– т. е. Он единый Творец, который сотворил свет и тьму; эти слова Иова отрицают дуалистическое мировосприятие.
От духа Его – великолепие неба; рука Его образовала быстрого скорпиона. (Иов. 26, 13)– от величайшего творения («великолепия неба») и до малого создания («быстрого скорпиона») всё свидетельствует о совершенстве Божественного замысла. Даже «ничтожное», на наш взгляд, существо, тем не менее, по-своему совершенно и указывает на величие своего Создателя. Кроме того, «великолепие неба» пробуждает наиболее возвышенные размышления, а вид ядовитого скорпиона вызывает страх и отвращение; однако и в том, и в другом воплотилась недоступная для человеческого осмысления мощь Божественного творчества.
Даже в Священном Писании нечасто можем мы найти такие величественные слова: «От духа Его – великолепие неба.» При этом Иов осознает, что знает о Боге ничтожно мало:
Вот, это части путей Его; и как мало мы слышали о Нем! (Иов. 26, 14)Он знает, что Бог невидим:
Вот, Он пройдет предо мною – и не увижу Его; пронесется – и не замечу Его. (Иов. 9, 11)Он вновь и вновь говорит о Боге как о Творце в высшей степени премудром:
Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, – и Ты губишь меня? (Иов. 10, 8)– т. е. совершенство человека есть плод деяния Божьего, явленного в духовном, душевном и физическом совершенстве Его творения.
Наконец, Иов неоднократно заявляет, что он не только знает, но и постоянно чувствует, что Бог вездесущ; куда он ни обратится, Бог всюду, хотя Он и недоступен физическому восприятию:
Но вот, я иду вперед – и нет Его, назад – и не нахожу Его;Бог всё совершает, Он повсюду скрывается, всюду находится, но невидим, и человек не может воспринимать Его своими чувствами – разве что некоей особой духовной интуицией, которая и позволила Иову произнести приведенные выше слова.
Делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю. (Иов. 23, 8–9)
Таким образом, восприятию Иова доступен целый ряд атрибутов Божьих, из которых можно составить целый катехизис, позволяющий отчасти понять, каков же Бог. Иов ни на миг не отрекается ни от своего знания Бога, ни от своей веры:
Нога моя твердо держится стези Его; пути Его я хранил и не уклонялся. (Иов. 23, 11)Несмотря на все испытания, Иов верен пути Божьему. Но что же случилось теперь с мировоззрением Иова, со всей великолепной, законченной картиной бытия, в истинности которой он прежде не сомневался? Оказалось, что в мире нет справедливости, потому что беспорочный праведник страдает как никто другой, он буквально низвергнут в ад. Об этом сказано так:
Лишь только я вспомню, – содрогаюсь, и трепет объемлет тело мое.– и дальше идет подробное изложение концепции, состоящей в том, что беззаконных Бог хранит, а праведников убивает и наказывает. Затем говорится:
Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? (Иов. 21, 6–7)
Почему не сокрыты от Вседержителя времена, и знающие Его не видят дней Его? (Иов. 24, 1)Под «днями Его» подразумеваются дни проявления Божьей справедливости, которую Иов перестал наблюдать на земле:
Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя.Только ли о себе говорит Иов? Только ли на свои несчастья жалуется? Нет, в данном случае он вообще не имеет их в виду. Но перед его взором, в его страшных страданиях, предстала во всём своем ужасе всеобщая несправедливость: повсюду бедные и сироты угнетаемы, а злодеи благоденствуют, и Бог не защищает слабых. Именно на это Иов обращает теперь взгляд своей души. Как и должно благородному и праведному мужу, он забывает о себе и думает об общих проблемах, о бедствиях всего человечества, которые стали теперь доступны внутреннему зрению Иова, обостренному страданием.
У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола;
Бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться. (Иов. 24, 2–4)
Что остается делать Иову, чтобы сокрушить доводы сатаны, т. е. доказать свою преданность Богу и утвердить смысл и ценность жизни перед лицом всего происшедшего, не уподобиться животному, не обессмыслить само бытие из-за своих страшных мук и потерь? Ему остается одно из двух. Первая возможность: принять Бога и созданный Им мир – но без атрибута справедливости. Признать: «Да, не существует справедливости, я ошибался. Такого атрибута у Создателя нет. Однако это совсем не значит, что я отрицаю Его власть или оспариваю Его волю: я буду Ему служить несмотря на то, что атрибут справедливости оказался надуманным, изобретенным людьми. Бог – суверенный Господин вселенной, у Него свои пути управления миром, и справедливости Он не соблюдает. Но это не отменяет Его прочих атрибутов: величия, всеведения, всемогущества; того, что Он вездесущ и невидим – всё это сохраняется. Несмотря ни на что, я буду Ему служить». В следующем утверждении Иовом своей веры подобное чувство выражено, может быть, с наибольшей силой:
Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицом Его! (Иов. 13, 15)– «Он убивает меня без вины, но тем не менее я надеюсь, я верю Ему, я люблю Его и признаю Его величие. Да, мир может быть принят без атрибута справедливости, и вера в Бога может быть сохранена».
Для нас подобный ход мыслей чрезвычайно странен и необычен. Но Иов теперь думает именно так. Он по-прежнему любит Бога, верен Ему и говорит: «Если Ты не соблюдаешь справедливости, я всё равно верю; Ты убиваешь меня, а я надеюсь на Тебя». Иов продолжает надеяться, что Бог всё же ответит ему. С другой стороны, мы уже говорили про подход к событиям, явленный в первой речи Иова (глава 3), когда он обвиняет день, обвиняет ночь, обвиняет судьбу, но не Бога, приписывая вину в случившемся творениям, но не Творцу.