Дмитрук Андрей. Болеро Равела, Неожиданный финал

Зная отменную жадность Бобра, ожидал я, что он станет клянчить знакомства с заказчиком столь безмерно щедрыми, но-чудо!-приятель мой о сем и не заикнулся, а как бы невзначай заговорил о другом. Его, Бобра, участие в обществе "Святая Русь", имевшем целью возобновление державы в великокняжеских пределах, потребовало не только слов, но и дела. Сей любитель доброй еды и уюта был избран своими сотоварищами писцом при воеводе гридней, сиречь записан в некое самозванное воинство, впрочем, вооруженное настоящим оружием и намеренное применить его для завоевания новых земель... И тут вдруг наш разговор стал для меня несносен - и, прощанье скомкав, положил я трубку. Не оставалось у меня и малого сомнения, что ему я больше не позвоню... Впервые пришло мне в голову, сколь по сути своей беззащитна приютившая нас усадьба. Любой разбойной шайке только решиться да подпоясаться надо было, чтобы из рая нашего сделался погост. К трем автоматам, подобранным давеча Никитою в доме Георгия, да к там же взятому "кольту", надо полагать, и патронов запасных не имелось. Не пиками же да кремневыми ружьями считанных гвардейцев наших, быть может, и вовсе к настоящему бою непригодными, оборонять сей благословенный оазис от вертолетов с ракетами? Еще под гнетом неприятной беседы с Бобром, уселся я за столик на балконе своей комнаты. Надо было успокоиться. Бесшумно приблизясь, лакей с поклоном подал мне на подносе изрядную стопку газет. Раскуривая трубку от лакеем же поданного трута, я развернул верхний лист, то была "Свободная Долгания"... Больше всего дивило меня, каким манером хозяева наши умудрялись получать сии газеты со всех концов "евразийского вакуума", из прежних, ставших ныне державами, областей и автономий разорванного на клочки Союза. Все железные дороги находились точно в столбняке; к тому же всяческие порубежные споры оных, иногда лишь пару деревень заключавших "республик", баррикады, разобранные рельсы сводили движение и вовсе к ничему. Одни концессионные поезда не признавали границ, военным конвоем предшествуемые и сопровождаемые. Про бывший наш "Аэрофлот", давно распавшийся на три десятка нищих авиакомпаний, за гроши купленных концессиями, и говорить не приходилось. При сем-каждое утро чудесным образом стекались к нам во дворец изданные на скверной бумаге, часто лишь на одной стороне печатанные листки: "Абазинский казак", "Тюменская заря", "Воин Сванетии", "Свободный гагауз", "Знамя Великобурятии", "Глос Ойчизны"-из польской автономии в Галиции, "Аль Мирадж" - из Хивинского ханства, частью издававшего свою газету на русском языке, а также дивным компьютерным шрифтом на мелованной бумаге набранная газета, хотя и приходившая из Германии, но хозяевами нашими по старинке считавшаяся российскою: "Абендлих Кенигсберг"... Между всяким вздором, мутными фотографиями, срамными виршами да анекдотами либо творениями местных летописцев, из коих каждый свой народец, хотя бы и числом в пятьсот человек, силился представить древнейшим и Богом отмеченным,- между скучной чушью попадались весьма тревожные новости. Война, подобно затяжной хронической болезни, точила некогда мирное евразийское пространство, то едва тлея, то грозя поглотить весь мир... Аварские имени Шамиля отряды, ничтоже сумняшеся, освященными дедовскими шашками снова вырезали кумыкскую погранзаставу, на что правящая в Кумыкии партия "Тенглик" ответила призывом создать ополчение. Назревает стычка из-за рыболовных угодий между Прибайкальскою республикою и Великобурятиею; флоты обеих стран на Байкале уже обстреливали друг друга. Народная же гвардия Тофаларии, взявши сторону бурятов, хоть и малая числом - до шестидесяти человек, но обученная неким древним единоборствам, под Нижнеудинском совершила налет на воинскую часть, следовавшую к Байкалу, и подорвала целую автоколонну, отчего имеется много жертв. Однако же все сие и многое подобное казалось сущею безделицею перед тем, что ныне творилось в Старшем Жузе. Муджахидам удалось-таки прорваться в ракетный комплекс; все, находившиеся там, уже с распоротыми животами и выколотыми глазами выброшены из подземелья наружу. Китайско-японские эскадрильи бомбят сию местность денно и нощно, рискуя разрушить дьявольские боеголовки. Малое радиоактивное заражение, новый Чернобыль или Крым властелины "вакуума" предпочитают залпу термоядерному, на который, несомненно, воспоследует ответ. Эрец-Исраэль давно уж атомная держава... Боевики под Костромою тоже еще не сдали своих позиций. Один из них, лица не открывая, нарочно встретился с корреспондентами и показал перед видеокамерами некую кожаную папку, где, по словам оного злодея, содержались коды, служащие для запуска ракет. Ввиду таких новостей немало дивился я, как могут газетные писатели, уже как бы в преддверии Судного дня, изощряться в шутках насчет когтей медведя русского, издохшего, но еще способного терзать. И еще одно сообщение прочел я - в нашем разнесчастном "Киевлянине", быть может, и не всемирно важное, но для меня символическое. В Киеве перестал действовать водопровод, замерли во всех ванных краны, и сроки возобновления работы оных неведомы... Как-то раз под вечер, когда туман, целою тучею поднимавшийся от озера в начале и на исходе дня, уже закрыл самые высокие деревья, - заявился ко мне Михаил, игравший недоросля, брата моей жены. Полагая с некоторых пор, что Режиссер наш всемогущий, имея в виду некие свои цели, людей отбирал не столько для участия в фильме, сколько для самой жизни в усадьбе, уподобленной островку старины,- никак не мог я взять в толк, что здесь делает сей молодец. Правда, собою Михаил был весьма недурен, волосы имел кудрявые, русые, глаза ярко-синие; к тому же и на площадке играл довольно исправно... при сем оставаясь вполне чуждым нашему укладу и обычаям. Мнилось, что даже Киев голодный, холодов зимних ожидающий, как смертной казни, ему милее, нежели счастливые владения "Астреи". Нынче же Михаил был изрядно хмелен - и с видом заговорщика, то одним, то другим глазом моргая, куда-то звал меня за собою. Лиза с Никитою были приглашены загадочным хозяином дворца, в башне уже теплились окна. Оттого, собою вполне располагая, решил я взглянуть, чем таким вознамерился удивить меня мой "шурин". По главной аллее привел он меня в такое место, куда не часто мы наведывались. Вдали от парка и озера стояли два-три крепких еще кирпичных дома, некогда служивших жильем как для дворни, так и для скотины. Во времена, более близкие к нынешним, была здесь контора музея-заповедника; теперь же, нанятая "Астреею", проживала вся наша обслуга, с коею по правилам играемой эпохи мы, "дворяне", почти никак не сносились. То, что Михаил имел здесь близких знакомцев, показалось мне удивительным. В одном доме введя меня в квартиру, с отвычки поразившую теснотою и дурным запахом, Михаил представил меня хозяину, служившему в усадьбе электриком. Пребывали там и сего электрика два нетрезвых приятеля, коих нечистые рубахи нараспашку и пересыпанная грубою бранью речь также меня отвращали. Наливши водки в простой граненый стакан, довольно грязный, Михаил поднес мне оную; дабы не обидеть честную компанию, был я принужден выпить. После сей церемонии меня, наконец, посвятили в таинство, ради коего мнимый шурин зазвал меня сюда. С такою миною на лицах, что они-де меня осчастливливают, собутыльники мои на край стола, заваленного окурками и объедками, поставили видеоплейер. С той поры, как в краях наших электричества начало все более недоставать, телевидение также передачи свои сократило, лишь вечерние да утренние новости оставив, да и то не всякий день; за просмотры же фильмов по кабелю, а паче за антенну мировой телесети платить надобно было валютою. Оттого поначалу картинка на экране, четкостью и цветом совершенно натуре подобная, и впрямь меня порадовала приятным напоминанием о прошедшем. Но уже спустя полминуты совсем иные чувства меня охватили, ибо фильм являл взору нечто даже более похабное, чем Георгий со Станою выделывали на сцене. Только главною в сем действе была певица, народная артистка СССР, некогда славнейшая, а ныне дебелая весьма, лет уже за пятьдесят, и с лицом, белилами покрытым в вершок толщиною. Былую славу никак терять не желая, певица оную поддержать пыталась, пускаясь во все тяжкие, даже и перед видеокамерою предаваясь похоти сразу с тремя юнцами, притом один из них был ее последним мужем... Вседневное дворянской чести соблюдение, к коему я уже совсем оборкался, решимости мне изрядно поприбавило; оттого-то, не промедлив, от стола я поднялся и сему сборищу объявил внятно, что не намерен более сносить сего скотства. Электрика с приятелями таковые мои слова немало смутили, и ближе сидевший даже руку протянул выключить плейер, но Михаил сего сделать не позволил и сущим петухом на меня налетел: - Ты что, блин? Вместо спасибо еще морали читаешь? Наставник хренов! У вас у всех уже крыша поехала от вашего ...ного фильма! Дефицитом кормите, блин, так что, -я за эту кормежку должен в дурдом попасть?! Болт тебе с левой резьбой! Поклоны эти, блин, язык сломаешь; круглые сутки ходишь в этом дерьме... - Щедро чернословя, шурин мой любезный рванул на себе гусарский доломан.-Нетуж, хрена вам лысого! Мне Никита сказал, скоро эпизоды мои допишут, валюту и червонцы мне в зубы, и гуд бай! А кто хочет, может тут и дальше... знает чем заниматься!.. Михайлову брань более слушать не желая, без дальнейших околичностей пошел я к выходу. Один из друзей электрика, вовсе уж пьяный, вознамерился меня задержать, но, мною отброшен, на ногах не удержался и таковыми руладами меня проводил, что я прежде и не слыхивал, паче же того пустую бутылку бросил, у ног моих разбившуюся... Понять немудрено, что беседа сия ничего иного, кроме чувствий самых тягостных, вызвать во мне не смогла; оттого и в дни последующие, когда сцены наши с Михаилом доигрывать привелось, за грань сношений сугубо делом предписанных я не переступал и никакого дружества к оному молодцу не изъявлял. Само собою, ото всех печалей излечивала меня лишь Елизавета. После свадьбы нашей, то ли подлинной, то ль потешной, дразнила и возбуждала нас сама сия неопределенность. Встречались мы, трепеща каждою жилкою от страсти, но вести себя старались власно как под присмотром строгой маменьки; и ах, сколько же сладости, а равно и муки в сих наших встречах бывало! Вот и в конце той недели, с Лизою уговорившись совершить верховую прогулку, подсадил я суженую мою в седло, хотя слуга исполнил бы сие куда исправнее; но уж как влекло меня обвить рукою гибкий стан ее в бархатном лиловом казакине, а Лиза куда долее необходимого пальчики свои в руке моей задержала. Не раз уж езживал я на сем, по кличке Шут, невысоком соловом жеребце, довольно смирном, и уверен был, что оный и в парке, инде лесу подобном, меня не подведет. Лиза же, наездница преопытная, хотя и боком сидя в седле, разом взяла на себя главенство и, белой крапчатой Чайке своей дав шенкеля, увлекла меня за собою. Оставивши по левую руку церковь, где нас венчали, свернули мы в аллею поперечную, меж рядами каштанов, опавшие блестящие плоды коих Лиза почасту с детскою игривостью собирала. Из-за дикой заросли кустов и садов запущенных серые крыши выказывались безлюдного села, по другую же сторону дороги тянулось поле, сугубым бурьяном и чертополохом заросшее. Таково ехали мы, время препровождая в беседе о вещах по видимости маловажных, но для нас двоих сугубо дорогих; достигнув же конца поля, невольно умолкли, ибо предстало нам зрелище сумрачное, холодом душу тронувшее. Увидев поначалу лишь груду металла заржавленного, затем различили мы две машины, как бы слившиеся в нерасторжимом объятии. Преогромный танк, с орудием разорванным и скрученным, одною гусеницею навалился на трактор вовсе расплющенный, токмо радиатор с фарами власно как в предсмертной судороге к небу обративший. Далее автобус обретался, видать, местными мастерами покрытый с боков бронею, неинако сим танком в упор прежестоко расстрелянный... Быть может, и иные останки былого сражения поблизости находились, но кусты и травы увядшие, сплошную стену образуя, увидеть сего не давали. Недвижно сидя в седлах и за руки взявшись, глядели мы на все сие, слова не говоря, но думая без сомнения об одном. Здесь боевая ужасная машина в последний свой поединок вступила с мирною техникою, наскоро для боя переделанною, и конец свой бесславный встретила, груду лома и мертвых тел нагромоздивши,- зачем?.. То были последние следы смуты, Великим Распадом именуемой. Пять лет тому назад, когда Советский прежний Союз, нищетою и бунтами разрушаемый, все же из былой единой империи в иное, свободное содружество народов медленно, но верно обращался, соотечественники мои, не стерпев сих испытаний, столкнулись в сотнях незатихающих усобиц. Тут былые, вековой давности, межевые споры малых народностей поспешествовали жестокой распре; там юность пылкая, воспламененная словом седовласого, праведным гневом дышащего легендарного миротворца, "узника совести" (в действительности же отбывавшего тюремный срок за растление малолетних), бросалась на штурм воинских казарм; в ином месте командир некоего подразделения, крушением привычных устоев в прямого безумца обращенный, приказывал расстрелять мирное шествие... Равно невежеством и мстительною злобою полные, равно к чужому мнению нетерпимые, стражи порядка и бунтовщики друг друга неистово терзали, покуда не обратили страну в сущий ад. При сем торговля все в больший упадок приходила; земледелие, коим Россия хлебная всегда славна была, от заводов более орудий своих не получая, хирело, тучные нивы сорною травою зарастали; сами же заводы, будучи и друг от друга, и от всякого снабжения отрезаны, также работу постепенно прекратили... Одни республики, каковы Азербайджан и Молдова, к сопредельным государствам сами поспешили присоединиться, иные захвачены были военною силою, как Армения Турцией, или же под угрозою войны земли своих отдавали, по примеру самой России, у коей и немцы, и финны, и японцы, и даже вчерашние советские прибалты не преминули по доброму куску себе отрезать. Москва, да и прочие столицы былых республик власть свою державную утратили полностью. Всякое племя себе гимны, флаги, гербы и конституции наперебой изобретало, таможнями от соседнего, столь же бедствующего племени отгораживаясь. Властей восходящую лестницу, некогда единую, множеством мелких, но столь же или более деспотических заменив, сих племен вожди к рукам скудные своих земель достояния прибрали, народам вновь ничего не оставив... И большую еще сумятицу оные спесью надутые князьки творили, газопроводы да нефтепроводы, прежде всем от Балтики до Чукотки служившие, перекрывая или разрушая вовсе, лишь бы соседу оное топливо не досталось. Некоторое время страны богатейшие даже и помогать нам тщились, немало провианту и иных товаров присылая, но скоро все доброхоты на том сошлись, что бездонную пропасть не наполнишь и любые даяния в сем пространстве, шестую часть земли занимающем, без следа растворяются, лишь президентов бесчисленныхда ихнюю челядь обогащая... Скоро и пуще того встревожилась сытая Европа, когда на нее, стократ баснословные нашествия гуннов или монголов превосходя, саранчою нахлынули от нас беглые, толи заработков себе ища, то ли попросту живот свой и чад от голода, холода и человекоубийства спасая. Поскольку оные, за любую самую каторжную работу берясь, наименьшею платою довольствовались, сим соперничеством разоряемые иные приезжие работники, арабы, турки и прочие, наших, ничтожесумняшеся, принялись повсюду убивать да калечить, отчего в мирных городах европейских беспорядки произошли неслыханные. Но и сие не иным чем, как детскими шалостями выглядело пред другою, несравненно грознейшею опасностию. Армия Советская, российского тысячелетнего воинства славная геройством наследница, оных малых держав правителями, меж собою враждовавшими, также на части была разорвана; при сем орудия тяжелые, танки и прочая боевая техника достались чванливым национальных гвардий полководцам и попросту разбойным атаманам, прежние свары умножив и кровопролитнейшими сделав. Власно как апогеем сего безумства раздел Черноморского флота послужил, при коем эскадры кораблей, ядерными ракетами оснащенных, в столь непримиримую суспицию меж собою вошли, что и залпами успели обменяться. Прежде цветущие берега Крыма испепелены были атомным жаром, чрез дожди и ветры отрава радиоактивная по всей Европе разлилась много пуще, нежели после взрыва чернобыльского; мир же власно как в оглуме был, узревши невиданное: гражданскую ядерную войну... Уставши за судьбу сатанинских боеголовок дрожать, ничейными и беззащитными на землях "евразийского вакуума" остававшихся, Евросоюз купно сиными мировыми федерациями межрегиональные воинские силы создал и во все края былого СССР почти невозбранно ввел. От Карпат до Урала в оных силах немецкая армия главенствовала, восточнее же китайцы подвизались, многолюдьем полков своих всю Сибирь наполнив и лишь на Дальнем Востоке с японцами власть поделивши... Тутуж надблаготворителями, о человеколюбии твердившими, прямые негоцианты верх взяли, великую себе прибыль учуяв. Оные вослед штыкам смело двинулись, за бесценок и земли скупая у жадных вождей племен, и природные все богатства... Следы жестокой смуты, в сих блаженных местах некогда бушевавшей, столь наше внимание поглотили, что мы с Лизою тогда лишь опомнились, когда услышали треск моторов и голоса многие, нестройно песню оравшие, власно как пьяные в кабаке. Весьма скоро из-за поворота дороги, за парком скрывавшейся, выкатился грузовик окраски пятнистой, паровым котлом дымивший, вооруженными людьми набитый, однако под знаменем, где изображен был кроткий лик Спасителя. Вокруг же оной машины толпа народу в десантных комбинезонах ехала на велосипедах либо веломобилях, также винтовки и автоматы везя за плечами. За грузовиком вторая машина следовала, легковая и открытая; но каково же было мое потрясение, когда вдруг она остановилась и из нее бросился к нам, на ходу раскрывая объятия, человек приземистый и плотный, коего живот препотешно выпирал из-под пятнистой рубахи,- собственною персоною Бобер! При виде Елизаветы, коей успел я шепнуть, с кем мы имеем дело, Бобер не то чтобы поклонился, но присел раскорячась и пальцами ткнул в каскетку свою с кокардою; засим коня моего схватил за узду и радостно возопил: - Здорово, друг ситный! Тебя-то мне и надо! Сам чувствуя, сколь надменно звучит моя речь с высоты седла, тем не менее спросил я Бобра, что за нашествие он учиняет со своими товарищами на места, от Киева неблизкие, и отчего все они вооружены. На что, по пистолетной кобуре себя лихо хлопнув, старый приятель мой ответствовал, что-де боевые отряды княжьих гридней, воеводою ведомые, по решению боярской думы "Святой Руси" земли Черниговские занять намерены, яко древле Киевскому столу принадлежавшие, и тем кордоны державы восстановить. Сюда же, к нашему имению, наведались неинако потому, что ласкались надеждою обрести тут без меры провианта. Тем временем новые грузовики и воинство велосипедное, песни оравшее, мимо нас тащились. Сколь велико было чувство вины моей, когда я речи Бобра слушал, и выразить не можно; должно быть, кровь бросилась в лицо мне, ибо щекам стало жарко. Слава Богу, что Лиза сего не заметила, поскольку с удивлением и нараставшим уже гневом Боброву честохвальству внимала: - Конечно, сценарии писать - дело клевое, я сам этому полжизни отдал. Но, понимаешь, время такое: когда говорят пушки, музы безмолвствуют, хехе! Начато, понимаешь, восстановление Киевской Руси; можно сказать, своими руками творим историю!.. Но ты, брат, не тушуйся, да и ты не бойся, подруга, ежели, конечно, с ним. Я тут, можно сказать, лицо не последнее... - При сих словах Бобер приосанился и как бы невольно на пышную кавалерию глянул, в виде креста с эмалевыми медальонами, грудь его украшавшую. - Уже, между прочим, боярин, и на выборы в князья Киевские записан кандидатом!.. Могу посодействовать, чтобы ты, понимаешь, стал... ну, хоть комендантом дворца, что ли! Останешься, можно сказать, при самом корыте... Вот тут уж Лиза моя на меня взглянула искательно, ожидая достойной сему искусителю отповеди. Хотя приятельство многолетнее мешало дать Бобру изрядную таску, все же собрался я с духом и самым грозным образом велел ему убираться, на что он, в миг единый побагровев и глаза выпучив подобно раку, за кобуру свою схватился. Не успел я и вздохнуть, как Елизавета моя хлыстом наотмашь ударила Бобра по лицу, так что у того разом вспух пребольшой рубец, и Чайку свою повернула обратно к парку. Дав коням нашим шенкеля, понеслись мы прочь от аллеи, причем разумные сии животные сами находили лучший путь меж стволами. Вослед же нам полетела Боброва матерная брань, подкрепленная затем тщетною, по счастью, стрельбою, а также и автоматными очередями, выпущенными, должно быть, кем-то из велосипедистов, но лишь отбившими щепки от стволов. Стремясь изо всех сил поскорее достигнуть дворца, дабы предупредить наших, еще толком неведомых мне хозяев о нашествии, я сам выкладывался и чуть было не загнал верного, уже сильно хрипевшего Шута. Вдруг на скаку Лиза ко мне обернулась, пораженная; тотчас и меня власно как оглумило... Раздался прегромкий барабанный бой, и замелькали перед нами зеленые мундиры. Всю главную аллею заняв и междерев по обе стороны от нее шагая, быстрым маршем наступал целый солдатский полк, проскакивали на конях офицеры, ездовые нахлестывали мохноногих битюгов, кои дружно волокли полковые пушки. Откуда воинство сие взялось, когда доселе стояло в усадьбе не более полуроты, было мне невдомек. Невольно общим движением увлеченные, повернули и мы за полком. Скоро показались окраскою с ящерицами сходные гридни: со всех сторон обойдя церковь и прячась кто за колоннами, кто подле часовен, автоматный огонь уже вели по приближающемуся полку, а с грузовиков, подалее поставленных, стреляли два миномета, впрочем, более дыму и грохоту производя, нежели урону нашим. Но вот сей полк, поперечной каштановой аллеи достигнув, вмиг вытянувшись и пришедши в размер, с ходу дал залп столь меткий, что, по-моему, не менее трети гридней повалилось не то ранеными и убитыми, не то просто со страху; во всяком случае, почти ни одним выстрелом отвечено не было. Наши же, не останавливаясь, наступать продолжали и, зарядивши на походе свои ружья и подошед еще ближе, произвели другой порядочный залп всею первою линией. Но и с той стороны, опомнившись, киевляне преужасный огонь подняли. Увидели мы впервые, как один из наших офицеров, будучи прострелен, стремглав летел с лошади на землю; другой выбегал из фрунта и, от ран ослабевши, не мог более держаться на ногах, но падал; тащили убитых, инде вели под руки израненных. Нежданно уразумел я вполне, что с той и другой стороны употреблялись пули и огнеприпасы настоящие. Ясное дело, что дружки Бобровы не холостыми патронами стреляли; но наши, деликатно массовкою называемые! Неужто, о приближении гридней узнавши, некто воистину всесильный успел массовку сию до численности полка довести и подлинными пушками и мелким ружьем снабдить?! Но ведь сие означало бы, что помимо уже не десятков, но многих сотен мундиров, сапог, киверов, провианта для войска и фуражу для лошадей, спонсор наш "ЕИВ" возмог и порох, и ядра в миг единый поставить в усадьбу в огромном количестве! Во имя чего же все сие вершится? Неужто под машкерадом "Астреи", видеозаписи мнимой, некий переворот готовится, смена власти... сказать вернее - смена безвластья хоть какою-нибудь властию? Кто, под тремя литерами сокрытый, на таковую затею столь знатно поубытчился? И неужто, дабы заговор сей успел, в подробнейшие далекой старины приметы его облекать было надобно?.. Трудно нам с Лизой было поджав руки смотреть, как гибнут наши товарищи; махнув мне, спрыгнула она с лошади, я за женою последовал незамедлительно, и сквозь все гуще стелющийся дым начали мы пробираться ближе к фрунту, колеблясь между страхом гибели и надеждою присоединиться к сражающимся. Зная довольно нрав Елизаветы, и не помышлял я отговорить оную от участия в баталии и в безопасном месте оставить, но лишь молча положил себе в случае надобности собою прикрыть. Тут средь беспорядочной и беспрерывной стрельбы, в коей нельзя уже было различить неприятельской от нашей, послышался особливый звук тяжелых пушек, видимо, за сие время развернутых и заряженных. И, надо думать, столь велико было мастерство наших канониров, что первыми же ядрами были поражены грузовики, и на месте оных лишь огонь с дымом взвились тучами. Сим гридни в толикое замешательство повергнуты были, что от церкви дружно опрометью бросились и, велосипеды свои похватав, в момент позицию оставили. Увы,- Шут мой, громом пушечным немало напуганный, на дыбы вставши, меня из седла легко выбросил; и таково неудачно я наземь упал, что, хотя члены мои повреждены не были, но в кармане камзола треск предательский раздался... Горе! Лучше уж мне было бы и с рукою в гипсе походить, нежели очки свои единственные, никакою силою не возобновимые, столь глупо утратить! Однако же, боясь за Елизавету, быстро собрался я с духом и вскочил, дабы кобылу ее гарцующую под уздцы схватить и твердыми словами успокоить. Но сим мужественные мои поступки не окончились. Когда двое гримней на велосипедах, кусты проломивши, дуром на нас напоролись, я без промедления ближнего ткнул шпагою, отчего оный бездыханным свалился; другой вскинул было автомат, но Лиза на него наехала, и с велосипедом он рухнул, после чего я у оного Аники-воина оружие отнял и добрым пинком его проводил. Стоя над телом мною только что убитого человека и какими-то прибаутками ободряя взволнованную Лизу, думал я: что бы я делал нынче, оставаясь прежним киевлянином, слабым да трусливым?