Дмитрук Андрей. Морская пена

   Китайская легенда.
   ...Шел огненный дождь, земля покрылась пеплом... Камни и деревья были раздроблены... С неба сорвался Великий Змей... и на землю упали его кожа и куски его костей... Нахлынули ужасные волны. Небо вместе с Великим Змеем рухнуло на землю и затопило ее.
   Кодекс "Чилан-Балам" из Чумайэля (Мексика).
   ...Много столетий назад Луна упала в море. Это вызвало потоп: даже горы на материке были залиты водой.
   Легенда ягана - жителей. Огненной Земли.
   ...Потоп вызвала Чиа, злая жена доброго бога Бочика. Тогда бог, рассердившись, забросил ее на небо, где она и осталась до сих пор. Ее можно видеть каждый вечер. Это луна.
   Колумбийская легенда.
   ...Своим оружием - очиром - бог-охранитель Очирвани ударил по океану, и от этого на небе появился месяц.
   Монгольский миф,
   ...Вскоре после потопа взошла красная Луна, окруженная пеленой облаков, которые рассыпались и падали на землю, вызывая разрушения. Страна осталась без людей...
   Ирландский миф.
   ...Могучие сделали гору мутовкой,
   А Васуки, длинного змея, веревкой.
   И стали, желая воды животворной,
   Сбивать океан беспредельно-просторный.
   ...Из пасти змеиной, шумя над волнами,
   Вздымались и ветры, и дымы, и пламя,
   И делались дымы громадой летучей,
   Обширной, пронизанной молнией тучей.
   ...И месяц возник, словно друг задушевный,
   Излил он лучи над простором безбрежным...
   "Махабхарата" (Индия).
   ...Тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара... Когда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могут волопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели... городов оказываются унесены потоками в море.
   Платон. "Тимей".
   XIV
   Вирайя ужинал вдвоем с Аштор. Молча, механически, лишь бы чем-нибудь заниматься, они жевали, резали, приправляли соусами, церемонно поднимали бокалы...
   Каменный шар, изрытый оспой, прошел над миром, волоча за собой хвост ураганов, гигантских землетрясений и цунами; голодным ревом приветствовали пришельца вулканы, земная кора дыбилась ему вслед новыми, черными от подземного жара хребтами; чуть ли не выше гор кипел приливной вал, слизывая бешеные тучи. Бог-разрушитель стремился уйти в бездну, породившую его, - но изувеченная Земля, словно желая отомстить, остановила чудовище и сделала своим вечным пленником. Теперь новый Диск является в небе после ухода дневного божества. Он безобиден. Только волны морей в память о былом слегка волнуются при его появлении и заливают отлогие берега, чтобы отхлынуть наутро. Он сияет волнующим кровь, возбуждающим светом. Сначала Диск был идеально круглым, потом выщербился, начал таять, иссох до тонкого ломтика, погас вовсе - и снова зажегся дужкой, начал толстеть.
   "Черные стрелы" рыщут над Землей, привозят новости, которым невозможно поверить. Большие населенные острова погибли в Восточном океане; на равнинах Великого материка стоит вода, мелкая и соленая, до самых отрогов гор юго-востока, и по ней плавают трупы людей и животных. Между Землей Черных и Великим материком словно кто-то вогнал топор; теперь их разделяет узкое и глубокое, как рана, море. Цветущие берега Внутреннего моря опустошены полностью; на дальнем севере тает ледяной барьер, топя мамонтовые стада; фронт пресной холодной воды соединился с южным морским мелководьем. По краю длинной Земли Красных остроспинным извилистым драконом вьются новые горы; дракон изрыгает лаву в океан, стена пара не дает "стрелам" пробиться к центру сектора. Большое убежище, построенное неподалеку от Восточного океана, уничтожено полностью; осталось лишь пустое плато, сплошь расчерченное лопатами бульдозеров, да часть дорожек грузового аэродрома среди каменного хаоса. Далекий материк крайнего Юга - свирепая черепаха под белым панцирем, мать морозных ураганов - тоже окутан паром, его панцирь стремительно тает. Пелена пара, пыли и вулканического пепла стоит надо всем миром, окрашивая в багровый цвет изменившиеся созвездия...
   Родина, как и предсказывал старик-иерофант, перестала существовать. Многие острова поглощены морем, с уцелевших почва сорвана до голого камня, Черный Остров раздроблен попаданием одной из глыб, прилетевших в свите разрушителя. Вирайя вначале подивился тому, как легко восприняли в убежище весть о гибели Архипелага Блаженных, Страны Избранных, Оплота Священной Расы - как только не называли эту цепочку ухоженных, полных роскоши островов! Собрание в центральном зале; косноязычное обращение живого бога через динамик - "истинная родина в сердцах Избранных"... И все! Плеолай стал подбирать гарем из детей рабов, - теперь его не интересуют те, кто старше десяти лет. Раван Бхагид так и не вышел из глубочайшего запоя, начавшегося еще перед катастрофой. Священные продолжают ставить свои опыты, интриговать, развратничать, совершать ритуалы...
   Позже архитектор понял, в чем дело. Если Страна Избранных была намертво изолирована от всего мира, то Орден давно обитал точно в бункере посреди самой страны, и все гимны Священной Расе воспринимались в Круге как чистая словесность, поскольку не касались его дел. В сущности, черные адепты не видели разницы между рабом-коротконосым и посвященным Внешнего Круга, при всей своей обеспеченности, богатстве - бесправным, суеверным и запуганным. Так о чем же, о какой родине им жалеть, о каком погибшем народе?
   Зато Аштор, получив трагическую весть, рыдала и грызла пальцы, била посуду или сутками лежала в прострации, вспоминая родных, подруг, улицы, танцзалы и стадионы, какую-то свою полудетскую любовь; один раз накинулась на Вирайю, крича, что он изверг и что лучше бы она умерла вместе со всеми. А он, успокоив ее как мог, запирался в кабинете, перелистывал свои книги и порой тихонько, как тяжелобольной, стонал сквозь зубы от душевной боли.
   Прошло и это. Вирайя чувствует, что предел горя еще не достигнут. Сгущается, нависает беда.
   Журчание вина, звон вилок.
   - Аштор, переперчишь!
   - Я люблю острое.
   Робкий гудок - сигнал из зала ожидания. Рука Вирайи судорожно смяла хлеб: "Вот оно, вот!" Так было теперь с ним при каждом звонке телефона, при позывных экстренного сообщения в динамике. Сердцебиение, мгновенная сухость в горле.
   Он ответил с выносного пульта двумя гудками: "Разрешаю". (Такие пульты были в каждой комнате). Скрипя ремнями, вошел черный Вестник. Раньше они только вытягивались в струнку, рапортуя, - теперь, как положено, молодец бухнулся на одно колено, поднял жезл и боднул себя подбородком в грудь:
   - Бессмертный! Священная Савитри Моан молит о позволении говорить с тобой.
   Аштор еле сдерживается, чтобы не фыркнуть: она продолжает ревновать своего избранника к Савитри. Но Вирайя отлично понимает, что его избрание в Ложу Бессмертных - только формальность, почетная награда за то, что убежище устояло; что алый плащ иерофанта, который пожалуют ему завтра в Святая Святых из рук живого бога, не сделает его равным Савитри или Плеолаю, родным Ордену. Сейчас перед ним заискивают Священные, выше Вирайи по рангу - только Единый, но он не перестает ощущать себя чужаком, выскочкой, адептом Внешнего Круга, совершенно не готовым к роли жестокого и эгоцентричного сверхчеловека. Оттого с каждым днем крепнет в сердце Вирайи страх перед будущим.
   Он встал навстречу Савитри и, не позволив ей поцеловать себе руку, дружески обнял за плечи. Аштор тоже поднялась из-за стола, замерла, прикусив губу; ее положение было двусмысленным. Как существо низшего посвящения, она должна была бы склонить колени перед Савитри; но Вирайя, иерофант, позволил ей сидеть за своим столом, и это как бы приравнивало Аштор к членам Внутреннего Круга.
   Впрочем, Савитри, очевидно, так не считала. Архитектор усадил ее за стол, налил вина и выбрал фазанье крылышко; но когда и Аштор осмелилась присесть, гостья вскинула гордую горбоносую голову и, подняв точеные брови над ясной зеленью глаз, сказала небрежно-ласково:
   - Бессмертный простит его рабу, если она попросит разговора наедине?
   Аштор вскочила, норовисто звякнув серьгами. Поймав укоризненный взгляд Вирайи, сдержала себя; присела в поклоне, потупясь, хотя большие ноздри раздувались от гнева. Выходя, она демонстративно играла бедрами высоченная, в лиловом струящемся шелку.
   Савитри опустила ресницы, тонко улыбнулась.
   - Зачем ты обидела девочку? - спросил архитектор.
   Она не ответила. Молча, долго разглядывала лицо Вирайи, будто стремилась запомнить мельчайшие черты. И внезапно, в одно мгновение, стала совсем другой: встревоженной, мягкой, откровенной...
   - Небо и земля успокоились, Вирайя. Теперь они простоят незыблемо тысячи лет. Орден спел хвалу своему спасителю.
   "Вот оно", - шепнул вещий голос а ухо Бессмертному, и он спросил, словно проваливаясь куда-то вместе с креслом:
   - Что это значит, Сави?
   - Это значит...- Она через стол взяла его за обе руки. - Значит, что ты... что тебя больше незачем беречь.
   Страх, как и любое чувство, имеет потолок в душе человеческой. За этой гранью наступает либо гибель души, либо спасительное отчуждение. Теперь Вирайе казалось, что речь идет не о нем, - не может такого быть, - и даже казалось, что не его, а чужой голос отвечает Савитри:
   - Разве у меня здесь есть враги?
   - Нет. Просто твои слова, мысли, поведение... Был разговор в Ложе: ты совсем чужой, но очень много знаешь. Тебя считают опасным. - Она с трудом проглотила комок, волнуясь все больше.- Может быть, все улеглось бы, если бы... если бы не...
   Вирайя сжал руки Савитри, теперь он мог бы пытать Священную ради выяснения правды:
   - Если бы не что? Что?!
   - Мне больно так. Не надо...
   Разом оттаяв, он поцеловал ее пальцы:
   - Прости меня, Сави, я немного потерял голову. У меня есть одна догадка, но я не думаю, чтобы ты могла знать...
   - Я знаю, - горько усмехнулась она. - Он сам мне все рассказал. Он вообще ничего от меня не скрывает.
   Спасительное отчуждение пошатнулось под неожиданным ударом. Опомнившись, Вирайя путано залепетал:
   - Так это он... о тебе? Что никто с ним не говорил так, как я... никто, "кроме нее"? Она - это ты?
   Савитри кивнула и пожала плечами, оправдываясь:
   - Должен же кто-то его любить. Такого несчастного, беспомощного - ты же видел! Когда умирает... такой, как он... Ложа выбирает среди детей адептов Ордена... выбирает по нескольким тысячам признаков, как эталон Священной Расы. Нос, форма черепа и ногтей, группа крови...
   - Это страшно, Сави.
   - Да, очень. Теперь тебе достаточно сказать одно слово, чтобы я тоже не дожила до завтрашнего дня.
   - Значит, это... произойдет до завтрашней церемонии?
   - Скорее всего, Вирайя. Алого плаща тебе не видать, за это я ручаюсь. Способ найдется. Самый...- Она поискала слово, сложив пальцы щепотью и словно что-то растирая ими.- Самый естественный. Потом - пышные похороны, памятник в центральном зале...
   Вирайя помолчал, пытаясь осмыслить услышанное. Гром уже грянул - стало быть, впереди надежда.
   - Ты бы не пришла ко мне, если бы не знала какого-нибудь выхода. Что я должен сделать?
   - Забрать Аштор, погрузить все необходимое на "черную стрелу" и поискать спокойное, не слишком пострадавшее место на Земле, подальше отсюда.
   - Разве существует угол, где Орден не найдет меня?
   - Таких углов теперь - чуть ли не вся планета, - ответила Савитри. Вирайя не понял, печалит это ее или радует.- Большинство гарнизонов и постов не обнаружены с воздуха, не отвечают на вызов по радио. Возможно, что Меру и Фуле - наши последние убежища...
   - А ты уверена, что мне позволят взлететь?
   Она даже не пошевельнулась, только чуть прищурила глаза - но Вирайя сразу понял, на чем основана уверенность Савитри.
   Они допили вино из бокалов, одновременно встали и вышли из-за стола навстречу друг другу.
   - Все-таки ты, пожалуйста... подожди хотя бы до полуночи. Чтобы потом, когда-нибудь... если я уже не буду под защитой... твой отлет не связали с моим приходом к тебе сегодня. Хорошо?
   Глаза ее увлажнились. Руки слегка согнулись в локтях, словно Священная хотела и не решалась раскрыть объятия. Вирайя порывисто бросился к Савитри, припал щекой к ее щеке.
   "Беги с нами",- хотел шепнуть он, но удержался. Без того она не покинет Меру, а забрать его, вероятно, невозможно. Прогулка по горам была чьей-то жуткой оплошностью, следствием суматохи перед катастрофой, такой промах не повторится.
   Савитри прижалась на миг всем телом, всхлипнула - и вдруг толкнула его ладонями в грудь, почти грубо высвободилась и ушла.
   Вонзив ногти в ладони, Вирайя сел, головой уткнулся в лакированную столешницу. Странно и почти смешно: у него и у Савитри есть любимые существа, слабые, капризные, подобные испорченным детям.
   - Аштор!
   Подождав, позвал ее громче, затем во весь голос. Нет ответа.
   Нашел в туалетной комнате - так называлась жарко натопленная анфилада с бассейном и серной баней, с розовыми, золотыми, зелеными ткаными обоями в розах и райских птицах, со столиками, поставцами и полками в сплошном сверкании изысканной посуды. Дважды в день здесь колдовали одетые в голубое и зеленое - любимые цвета Аштор - парикмахеры и массажисты, маникюрщицы и рабы, искусные в косметике. Рабы роились, мелодично звеня флаконами, гребнями, мисочками, растирали и смешивали составы для масок, подбирали тона помад утренних и вечерних, лаков повседневных и парадных. Взвивались облачка душистых пудр, лязгали ножницы, царицей улья гудел электрофен, пестрый, блестящий вихрь шумел вокруг царственного идола - Аштор, восседающей с белой или пурпурной маской на лице, с зажимами на ресницах, головой в электрокороне, растопыренными кровавыми, жемчужными или изумрудными ногтями... Большая суматоха царила лишь в анфиладе гардеробных, когда живописно оформленная Аштор выбирала обувь, чулки и белье, платье и драгоценности.
   Теперь, не зажигая света, она забралась с ногами в кресло, покрытое мамонтовой шкурой. Сидела и накапливала обиду, а вокруг хищно поблескивали флаконы и инструменты, еще не зная, что ежедневная добыча ускользает от них навеки.
   Он тихо назвал ее имя, стараясь быть ласковым, но получилось хрипло и тревожно, так, что она сразу повернула голову и насторожилась.
   - Плохие новости, девочка. Собирайся.
   - Что? Как собираться? Куда?
   Вирайя присел на подлокотник, прижал к себе убранную мелкими кудряшками голову Аштор.
   - Собираться очень просто: только самое необходимое. Ну... поменьше косметики, чистое белье, теплые вещи, обувь попроще и покрепче. А вот куда - я и сам не знаю. Ты говорила когда-то, что и после катастрофы останется где-нибудь теплый морской берег. Вот, полетим его искать.
   Он уже давно готовил себя к побегу, к новой жизни, просторной и опасной, как ледяные поля Меру; к долгим десятилетиям, когда придется оружием добывать себе пищу, защищать свой дом и плугом вспахивать заскорузлую землю. Несмотря на весь накал ужаса и омерзения, внушенных Черным Орденом, грядущая утрата комфорта, обеспеченности пугала, что греха таить, немногим меньше.
   Иногда утром, меланхолически открывая серебряные краны смесителя и пальцем пробуя нагрев струи, архитектор думал о том, каково, наверное, мыться в ледяном ручье или таскать тяжелые ведра из колодца. Следя за столом, как Аштор копается в пироге или отодвигает, слегка поковыряв, великолепнейшую паровую рыбину, Вирайя испытывал страстное желание одернуть подругу, рассказать ей о жестоком будущем, когда краюха свежего хлеба станет изысканным яством.
   - Слава Единому.- Аштор встала и коснулась губами его щеки. - А я думала, в самом деле плохие новости. А зачем приходила эта?.. Все, молчу, молчу. Я уже тут с ума схожу, мне каждую ночь снится землетрясение и что гора раздавливает меня. Наверное, лучше всего будет надеть суконные брюки и сапоги на низком каблуке, да?
   ...Вирайя собственноручно нес винтовку и патроны, донельзя пристыженный той, кого он считал своим "ребенком"... Аштор не пугал темный путь по разоренной планете! Бог-разрушитель, ущербный красноватый полудиск, тускло высвечивал ребра скал, им самим сброшенных с Меру и почти сплошь заваливших аэродром. "Черная стрела", не нуждавшаяся, в отличие от грузового "змея", в разбеге для взлета, спесиво задрала носовую иглу над расчищенной площадкой. Диск на ее брюхе сиял под мощными фарами топливных автоцистерн. Очевидно, фары освещали еще что-то, лежавшее на земле, поскольку у высокого голенастого шасси сгрудилось человек пять. Среди них блестела каска Вестника. Когда Вирайя и Аштор вышли из-за ближних завалов, сопровождаемые другим Вестником с ручным фонарем, его собрат жестом приказал всей группе удалиться. Затем Вестник проворно опустился на одно колено. "Недолго же я побыл иерофантом", - подумалось Вирайе.
   На острой щебенке лежала, подогнув тощую ногу, раскинув руки и уронив набок голову с открытыми глазами и ртом, почти голая изможденная женщина в шортах и клеенчатом фартуке. У нее были короткие волосы такого богатого, огненного цвета, что перед ним стушевалось даже крылатое солнце на брюхе "стрелы". Налет седины не убавлял яркости этого пламени.
   Когда подошел Бессмертный, Вестник вскочил и услужливо повернул ее голову носком сапога, чтобы лицо смотрело вверх.
   И Вирайя вспомнил шершавые своды адской кухни, сухой металл столов, накаленный тысячесвечовыми лампами. Вспомнил рвотный дух крови, гари и формалина - и два живых, отчаянных карих огня. Да, это были те самые глаза, они не умерли; оторочка густых ресниц дрожала над их гаснущей гладью, в глубине пульсировали крошечные золотые диски.
   Ахнув, гневно заговорила о чем-то Аштор, извинительно-недоуменно пискнул в ответ юный Вестник - мало ли везде мертвых рабов валяется! Вирайя не слышал. Он рассматривал стертые до мяса, едва зарубцевавшиеся маленькие ладони женщины, подогнутые пальцы со струпьями на кончиках... Неужели эти руки смогли взломать изнутри толщу Горы Единого? Как она сумела выжить почти раздетая, среди мерзлых груд камнепада?
   - Неподалеку нашли,- пояснил Вестник Аштор,- там у нее под камнем вроде гнезда из разных лохмотьев. Думали, мертвая, а она дышит!
   - Дышит,- машинально повторил Вирайя, глядя на растерянного пухлогубого юнца. Не появись они с Аштор - пнул бы мальчик свою находку сапогом, убедился, что рабыня встать не может, спокойно всадил бы пулю в рыжую голову и приказал тем же заправщикам оттянуть труп подальше.
   - Женщину в самолет,- сказал Вирайя.
   Аштор одобрительно сжала локоть друга.
   Как раз три кресла для пассажиров оказались в тесной, душной кабине "стрелы". Вестники уложили рыжую женщину, как шарнирную куклу, застегнули на ней привязные ремни. Пилот удивленно выпучил глаза и быстро отвернулся. Черно-зеркальные, лихо топоча по трапу, слетали за чемоданами, лихо вскинули жезлы, прощаясь: последняя почесть Внутреннего Круга Избранных своему двадцатидевятилетнему иерофанту! Люк захлопнут и заперт. Над горами висят холод, полночь, тишина и пол-оспенного лица приблудившегося бога.
   Проснулась, прочистила глотку сиплым рыком, вздрогнула "стрела". Пошли качаться, как маятники, свешенные с кресла руки рыжей.
   "Стрела", проклятая и благословенная, как сама жизнь, "черная стрела"! Когда-то ты с шахматной крыши столичного храма унесла меня в таинственную область Ордена. Кому же, как не тебе, суждено спасти меня сейчас?
   С великим скрежетом лопаются кандалы тяготения. Не слишком ли громко? Горячечный рев машины переходит в истошный свист. Нет, там, в бункерах, был едва слышен даже голос каменного шторма! И все равно скорее, скорее...
   Наконец рывок, горячо тяжелеет тело, чьи-то пальцы через уши ввинчиваются в мозг...
   Взлет!
   XV
   Острова над унылым послепотопным мелководьем, заваленные буреломом, когда-то были зелеными холмами у реки, а теперь торчали из мутного зеркала бурые, как туши буйволов. Воскресшая река, промыв чистую голубую полосу в серо-желтом супе, подтачивала рыхлый берег острова, увенчанного двухэтажным кубом штаба сектора Бхара. Видимые сквозь прозрачную массу, на дне сцепились крючьями и щупальцами разбухшие, оголенные деревья.
   Варуна испуганно посмотрел на Индру и сказал тоном человека, догадавшегося о страшном коварстве:
   - Наверное, они узнали, что Архипелага больше нет и потому осмелели. Он поднял указательный палец. - Но откуда? Неужели нашелся Избранный, который мог...
   - Ничего они не узнали, - хмуро ответил стажер. Он стоял, сунув руки в карманы брюк, широко расставив ноги, и цепко рассматривал все детали открывавшейся картины. Солдаты - пилот и механик - жались к борту "стрекозы", шептались,- только дисциплина сдерживала их желание немедленно убраться восвояси.
   - Ничего они не могли узнать. Напали, считая, что защита ослабела после землетрясения и потопа. Ночью. Видишь факелы?
   Варуна кивнул. Теперь стало понятно, почему штаб сектора двое суток не отвечал на вызовы.
   Ворота были выбиты, асфальтированный двор усыпан бумагами, горелыми сучьями и трупами. В молочном свете туманного дня буднично чернели твердые босые подошвы. Копья судорожно зажаты в сухих кулаках. Те, кто выламывал ворота, валом лежали в проеме, облепив колоду импровизированного тарана.
   Взглядом пригвоздив к месту солдат, Индра кивнул Варуне, и тот вслед за стажером перебрался через месиво тел в воротах.
   Кровавый кавардак в комнатах дал возможность легко восстановить события. Пока смертники, валясь под огнем пулемета, отвлекали внимание казармы, главные силы обрушились на штаб с тыла.
   В солдатской спальне не все успели проснуться. Надо полагать, после перепоя. В столовой чьи-то сапоги торчат из-под растрощенной мебели, видны попытки поджога. Канцелярия сгорела дотла. Уцелевшие бумаги, подхваченные горячим воздухом, вылетели в разбитые окна и перекатываются теперь на дворе.
   Командующий сектором умер, как Избранный классических времен. Он сидит за своим огромным столом, запрокинув седую голову на спинку кожаного кресла, - бронзово-загорелый, с носом гигантской вымершей птицы. У него маленькое, аккуратное отверстие в правом виске. Серебряный именной пистолет покоится на полу, под свесившейся рукой. Перед столом тела нападавших: твердая рука генерала расстреливала их, пока не остался один патрон...
   Коротконосые не посмели коснуться тела командующего. Преклонив колено и воздав положенные почести, Индра и Варуна сняли с генеральского мундира золотой крылатый диск. Варуна откровенно плакал, кулаком вытирая глаза. Стажер гвардии, торжественно поцеловав диск, прикрепил его у себя на груди. Теперь он, Индра, остался единственным представителем Внутреннего Круга в секторе, а значит - временно принял пост командующего и его посвящение.
   Осмотрев следы резни в доме, новый комсектором и младший офицер Варуна спустились в подвал. Он служил солдатам тиром - лучи фонариков выхватили ряд поворотных силуэтов-мишеней, нещадно продырявленных пулями. В дальнем конце тускло, равнодушно блеснула цельностальная дверь. Ее тоже пытались штурмовать, но тщетно: только размочалили острие бревна, тут же и брошенного. Без толку повозившись с цифровым набором, Индра решительно снял с плеча пистолет-пулемет.
   Вслед за неописуемым грохотом эха и визгом бичуемого замка из-за двери раздался внятный, хотя и далекий крик. Офицеры вдвоем навалились на стальной щит, распахнули...
   Электростанция была отключена, но на лестнице, уходившей вниз в тесном ущелье стен, под потолком горели пыльные зарешеченные плафоны.
   - Эй,- совсем отчетливо крикнул голос снизу, - эй, Избранные, не стреляйте!
   - Кто там? Выходи! - откликнулся Индра. Человек недовольно закряхтел, вышел из дверного проема и стал не спеша подниматься по лестнице. Это был пожилой, полный, розоволицый офицер самого благообразного и холеного вида, типичный штабной, с маленькой бородкой клинышком и дурашливыми светлыми глазенками. Белая тропическая гимнастерка порыжела под мышками, но аккуратно выстирана и отглажена. На мгновение Индре стало неудобно, что он заставил вскарабкаться по лестнице столь почтенного мужчину с одышкой. Офицер при каждом шаге промокал полотняным платком крутой лоб.
   Индра и Варуна невольно переглянулись, увидев вблизи его значок. Адепт высшего посвящения Внешнего Круга! В его присутствии главенство Индры становилось сомнительным: офицер был равен по священству главе имперской профессиональной коллегии или, скажем, начальнику столичной голубой Стражи, а стажер, пусть и орденский, все-таки оставался учеником.
   Но бородач не оказался уставным жуком и, молча скользнув лукавым глазом по нелепому сочетанию армейской каски со змеей и крылатого диска на груди, попросил у молодых людей хотя бы сухарь, пусть даже и не моченый. Варуна, порывшись в полевой сумке, добыл яблоко и два раскрошившихся овсяных печенья, посулив накормить получше в "стрекозе".
   - Наверху, вероятно, весело? Я так и думал... Поесть я поем, спасибо, - двое суток пил воду и жевал табак, - но с вами, юноши, не полечу,говорил офицер, хрустя печеньем. - Вы, конечно, с патрульного поста, мои милые освободители?
   Его речь отличалась напыщено-шутовской манерой; так говорят любимцы компаний, рассчитывая на эффект.
   - Да, мы с тридцать первого в Заозерье.
   - В бывшем Заозерье, хотите вы сказать... Еще "стрекозы" у вас уцелели?
   - Одна, кроме этой. Больше у нас и не было. Зато дом снесло, живем в транспортере, в шалашах...
   - Дом построить можно, - вздохнул он, смахивая крошки с бороды.- У нас наоборот: коробка эта уцелела, а техника потонула. Вся. Потому и не встретили коротконосых, как подобает...