Страница:
И попусту о чести не печалься У всех времен своя бывает честь: Сегодня подставляешь зад начальству, А встарь под пули надо было лезть.
2001
Андрей Добрынин
На людей я гляжу с нехорошим прищуром, Ведь любому из них что-то нужно, я знаю, И пускай передохнет вся живность земная, Лишь бы сытно жилось этим низким натурам.
Надо мной они вьются, подобно амурам, Но при этом всем сердцем любовь презирая. Настрадался от их лицемерья сполна я И от этого сделался желчным и хмурым.
Если б встретился мне человек без хотений, Я ему мог бы вверить и тело, и душу,Нет, не то: я его полюбил бы как брата, На него расточал бы свой сказочный гений, Перед ним распахнул бы и море, и сушу, Как единственный клад, не боящийся траты.
2001
Видел я, как, сплетаясь, бегут арабески По стенам усыпальницы древнего хана, И как бьются оркестра внезапные всплески У подножия плоской пещеры органа;
Как в высоты безмерные храмовой фрески Сотни душ воскуряются благоуханно; Как выходит артист в электрическом блеске И овации к рампе летят ураганно.
Постигая художества зреньем и слухом, Я в уме их затем перебрал, подытожил И решил, что поэты отстали от века: Постигается стих непосредственно духом, Ну а дух-то в наш век ослабел, обезножел, Он сегодня - завистливый, злобный калека.
2001
Андрей Добрынин Кино про мерзостных вампиров Мне не показывайте впредь. Из жизни фавнов и сатиров Мне фильмы нравится смотреть.
Они не прячутся под землю, Не рыкают и кровь не пьют, А где придется сладко дремлют, В резной тени найдя приют.
Листва текучая березы На их тела бросает крап И соблазнительные грезы Ниспосылает им Приап.
Тот жар, который в жилах бродит, Который в них Приап зажег, Их безошибочно приводит На некий тайный бережок.
И у подножья медных сосен, Вечерним светом облита, На терракотовом откосе Мелькнет пастушек нагота.
Испуг, погоню и в неравной Борьбе ослабшую красу Все эпизоды жизни фавна Я в сердце бережно несу.
И я, как в этом странном фильме, Леса облазил от и до И наконец на старом ильме Дриады высмотрел гнездо.
Напрасно вы меня искали В гнезде дриады наверху, Как мальчиком на сеновале, Я в птичьем нежился пуху.
И я, как мальчиком, бывало, Мечтой наполнил ход часов, Хоть жизнь людей ко мне взывала, Смущая тишину лесов.
Ну что, краснея от натуги, Ревете вы "Андрей, Андрей"? Мне хорошо в гнезде подруги, А вы подите прочь скорей.
2001
Андрей Добрынин
В часы, когда небо набрякло угрюмым свинцом И клочья теряет, над щеткой антенн волочась, Бреду я Тверской с перекошенным, жутким лицом, Как будто мне вставили нечто в казенную часть.
Еще накануне вкушал я покой и комфорт, Менял секретарш, в дорогих ресторанах кутил, Но тут из Кремля незаметно подкрался дефолт И по лбу меня суковатой дубиной хватил.
Любой содрогнется, увидев мой мертвенный взгляд И слюни, текущие на заграничный пиджак, И кажется мне, что вокруг Каракумы лежат, Где жертвы дефолта белеет иссохший костяк.
И вот по Тверской совершаю я траурный марш, В упорном молчанье тараня людей круговерть, Ведь жизнь без шофера, охранников и секретарш На самом-то деле - прешедшая заживо смерть.
Вчера я бы мог заместителя вызвать к себе И долго, чаек попивая, глумиться над ним, И вот сиротливо бреду в человечьей гурьбе, Пугая прохожих расхристанным видом своим.
Украл у меня подчиненных коварный дефолт И сделал обычным ничтожеством с тощей мошной. Теперь не румян я, как прежде, а гнилостно-желт, Ведь мертвое время раскинулось передо мной.
Неужто вы, люди, не слышите траурных труб И плакальщиц хору ужели не внемлете вы? Вчера - бизесмен, а сегодня - безжизненный труп, С разинутым ртом я блуждаю по стогнам Москвы.
2001
Андрей Добрынин
Стоит в степи скотомогильник, Но если влезешь на него, То и тогда в степном раздолье Не обнаружишь ничего.
Прохожие здесь крайне редки, И им, конечно, невдомек, Что смертоносную бациллу Скрывает этот бугорок.
Когда-то дохлую скотину Сюда складировал колхоз, А после в яму сыпал известь, Лил керосин и купорос.
А уцелевшую бациллу Сырой засыпали землей. Но вы не путайте бациллу С какой-нибудь трусливой тлей.
Бацилла стискивала зубы, Как в замке Иф Эдмон Дантес, И знала, что увидит снова Лазурный свод родных небес.
И понял я ее страданья, Ее тоску, и боль, и злость, И потому мне всю неделю Ни днем, ни ночью не спалось.
Бацилла ведь не выбирала Свою судьбу, размер и стать, А то бы розовым фламинго Она бы пожелала стать.
И прежде чем свои упреки Бросать в лицо сурово ей, Взгляните, сколько расплодилось Так называемых людей.
Отсюда духота, и склоки, И загрязнение среды, И лишь вмешательство бациллы Прореживает их ряды.
Хоть жадно жрет себе подобных Венец природы - человек, Но он в порядке, а бацилла В могиле коротает век.
Андрей Добрынин
Однако Бог распорядился, Чтоб наступило время "Ч", И вот я на скотомогильник Пришел с лопатой на плече.
Да, я спасу тебя, бацилла, Ведь я по жизни милосерд. Дам молочка тебе сначала, А после посажу в конверт.
Лети в Америку, бацилла Хоть с ней мы нынче и дружны, Но не всегда же на Россию Все шишки сыпаться должны.
2001
Андрей Добрынин
Стих мой напоминает робота, Устаревшего робота с пятнами ржавчины, Допотопные схемы его - на лампах, И его медлительность просто бесит.
Если я посылаю его куда-то, Он идет, погромыхивая и лязгая, Высоко, как ездок на велосипеде, Поднимая разболтанные колени.
Стопу припечатывает к земле он Плотно, словно давя таракана, И на мгновение замирает, Как будто ждет тараканьей смерти.
И вновь затем начинает движение, Такое неуклюже-размеренное, Что всем прохожим, то есть читателям, Тоску и зевоту оно внушает.
Но иногда затрещит в нем что-то, Где-то искра пробьет изоляцию, И сила тока меняется в контуре, И напряжение буйно скачет.
Тогда он подергивается в судорогах И, как медведь, начинает приплясывать, И громыхает - словно хохочет, Веселью грубому предаваясь.
Свое веселье однообразное Он дополняет резкими звуками Так же размеренно и монотонно Кричит тукан, бразильская птица.
Все это выглядит крайне нелепо, Внушая уныние и брезгливость Всякому зрителю, то есть читателю, Но, к счастью, длится это недолго.
Вскоре приплясывающий робот Пустит дымок, запахнет резиной, Потом зловоние станет гуще, И треск раздастся, и брызнут искры.
Секунду назад веселился робот, Откалывал всяческие коленца, Но вдруг скует его неподвижность И он замрет, растопырив члены.
Андрей Добрынин
Так, значит, вновь берись за отвертку И вновь отвинчивай ржавый кожух, И вновь паяй старинные схемы, Откуда искра так легко уходит.
И пусть меня порицают люди, И пусть в семье нелады и склоки, Но от мороки с постылым роботом, Похоже, мне никуда не деться.
Ведь я давно уже сделал вывод, Свое земное сочтя имущество: Если не будет этого робота, То ничего вообще не будет.
2001
Андрей Добрынин
Люди добри, поможите, я не местный, Родом я с архипелага Туамоту. Человек я одаренный, интересный И согласный на различную работу.
Тыщу баксов собираюсь получать я, Чтоб снабжать моих сородичей харчами. У меня ведь есть троюродные братья, Лишь недавно они стали москвичами.
Например, могу я в клубе быть барменом, Ловко смешивать различные напитки, А могу быть в том же клубе шоуменом, Раздеваясь в ходе номера до нитки.
Знаю я новинки видеоэкрана, Одеваюсь исключительно по моде, И не смейте, словно грязного Ивана, Заставлять меня ишачить на заводе.
Я - готовый дистрибьютер, супервайзер И риэлтер,- я вообще по всем вопросам, И не стоит так кривиться, русиш шайзе, Все равно я скоро стану вашим боссом.
И не стоит обзывать меня дебилом, Захребетником и прочими словами Жду я с родины посылочку с тротилом, Вот тогда уже и потолкую с вами.
2001
Я немногого смог в этой жизни добиться Ни буржуем не стал, ни светилом науки, Но зато я могу, словно хищная птица, Издавать характерные резкие звуки.
Этих звуков довольно проста подоплека Просто клетку мою ненароком толкают, И тогда раздается скрежещущий клекот И все певчие птички вокруг замолкают.
2001
Все то, что в мире выделялось, все то, что привлекало в нем, Сегодня утром уравнялось, слилось в ничтожестве своем. Однообразна и зловеща легла до горизонта гладь, И в мире не осталось вещи, которой стоило б желать.
2001
Андрей Добрынин
Пошли мы как-то с батей на охоту И только сели выпить за пристрелку, Как вдруг тарелка села на болото Космическая страшная тарелка.
Из люка вылез инопланетянин, Похожий на Ирину Хакамаду, И в ужасе я прошептал:"Батяня, По-моему, уебывать нам надо".
"Постой сынок,- пробормотал папаша И перезарядил стволы картечью. Пусть говорит начальник экипажа, Похоже, он владеет нашей речью".
И правда, нечисть вдруг заголосила: "О, колоссаль, тургеневская сценка Лес, мужики и водка! Мы в России! Радируйте без промедленья Центру.
А мужики нам, кажется, не рады. Эй, чабаны, чего вы так надулись? Вот факс от депутата Хакамады, Мы сели точно, мы не промахнулись.
Да, мы на месте,- молвил гуманоид, Потягиваясь всем нескладным тельцем. Нас здесь, в России, хорошо устроят, Мы знаем, что здесь любят всех пришельцев".
"Ну да,- папаша возразили,- любили Тому назад, наверное, лет двадцать, Пока они себя не проявили, Не дали нам как следует просраться.
Мне не указ политика большая, Ведь с головы гниет любая рыба, А здесь, в лесу, покуда я решаю, Поэтому лети откуда прибыл".
"Что ты сказал? - проблеял гуманоид. Да ты, деревня, знаешь, с кем связался?" И выхватил ручной гиперболоид, Но батя расторопней оказался.
Дуплетом по тарелке он заехал Неплохо бьет проверенная тулка: Рвануло так, что докатилось эхо До каждого лесного закоулка.
Андрей Добрынин
Взрывной волной, как на аэроплане, Нас прямо к дому вынесло из бора. Хоть на ночь мы и тяпнули с папаней, Я все метался и заснул нескоро.
И снилось мне уродливое зданье В Москве, у Александровского сада, Где темной ночью слышатся рыданья Из офиса Ирины Хакамады.
Ей привезли сородичей останки, Поведали про гибель экипажа... А в душной хате дрыхнул на лежанке Без всяких снов жестокий мой папаша.
2001
Андрей Добрынин
Мечтали друзья стать лихими матросами, А я был уверен, что сделаюсь летчиком. Никто не мечтал торговать пылесосами И быть заурядным богатым молодчиком.
Никто не мечтал вызывать отвращение У всякой талантливой мыслящей личности И быть мироедом, несносным в общении, Которого радуют лишь неприличности.
Ах, где же вы, дети с живыми мордашками, С мечтаньями в сердце, с горящими взорами? Хотелось ли вам заниматься бумажками, Счетами, платежками и договорами?
Ни землепроходцами, ни водолазами Не сделались те, с кем секретничал в школе я. Теперь они киллеров кормят заказами, Чтоб денег кровавых нахапать поболее.
Теперь уже с теми былыми детишками На поле одном мне зазорно погадить. Они не поделятся с ближним излишками, Им ближнего проще в могилу спровадить.
Мечты унеслись, словно вольные всадницы, Друзьям же одно в этой жизни осталось: В сиденье "линкольна" впрессовывать задницы И думать безрадостно:"Жизнь состоялась".
2001
Андрей Добрынин
Нажив подагру и одышку, Навряд ли я утешусь тем, Что выпустил недавно книжку И был отмечен кое-кем.
Слежу за похоронным действом,Собрата хоронить несут,И откровенным фарисейством Мне кажется народный суд.
Бедняга из-за пропитанья Гнул спину с самых юных пор Ну и к чему теперь рыданья, Пустых похвал ненужный хор?
Мой стих людей облагородит И вознесут меня они, Но очень тихо слава ходит, А уж тем паче в наши дни.
Мой стих взорлит над всей державой И зазвучит в любом мозгу, Но я приобретенной славой Попользоваться не смогу.
Покуда в кучах шарлатанства Все длилась критиков возня, Постылый труд, тоска и пьянство Губили медленно меня.
Внедрилась хворь в мои печенки, Иссяк мой юношеский пыл. Прощайте, вина и девчонки, Я раньше крепко вас любил.
2001
Андрей Добрынин
Толпа на выход поспешает, В ней много всяческих калек. Вот что-то сам себе внушает Безумный страшный человек.
Скелет, ходячая чахотка, Бежит, плюясь туда-сюда. Плетется, испаряя водку, Слабак, не знающий труда.
Бежит горбун, всегда сутулый, И злобно думает о том, Что если стал бы он акулой, То горб служил бы плавником.
И уж тогда Москву родную От страха затрясло бы вмиг И все б кидались врассыпную, Узрев чудовищный плавник.
Я заявляю вам по чести Я понимаю горбуна. В толпе я с ним страдаю вместе, И ненавистна мне она.
Я тоже маленький, сутулый, Меня приметить мудрено, Однако грозною акулой В душе являюсь я давно.
Когда бы охватила сушу Внезапно водная среда, Тот, кто имел большую душу, И сам бы стал большим тогда.
Вся мелкота людская молча Дрожала бы, зарывшись в ил, Лишь я, художник, в водной толще Один бы грациозно плыл.
2001
Андрей Добрынин
Ослизлостью бесцветной рыбьей Весь город нынче осквернен. Над парком беспокойной зыбью Повисли оклики ворон.
И думать нынче мне досадно Под их колеблющийся карк, Что ввечеру идти обратно Мне снова через этот парк.
Что будут, простирая пики, Огни над прудиком висеть, И будет ветер гнать их блики В мелкоячеистую сеть.
Что жизнь моя в труде и быте Вся плоской стала, словно блин, И хочется вогнать событье В ее середку, словно клин.
Неужто нынче все маньяки Из города бежали прочь? Ведь есть же девушки-гуляки, Деревья, и туман, и ночь.
Пора приверженцу насилья В ночи пред девушкой предстать, Воздеть ручищи, словно крылья, И фаллос жилистый достать.
Чтоб мог я вовремя явиться, Маньяка по башке хватить, И обомлевшую девицу По-мушкетерски подхватить.
А после, не скрывая гнева, К маньяку обратиться так: "Опять ты здесь? Не трогай деву И спрячь немедленно кутак.
Ну что ты вытаращил зенки? Учти: допрыгаешься ты, И бросят в грязные застенки Тебя свирепые менты.
Ведь на такого соплежуя Они навесят тьму грехов. Давно о том тебе твержу я, Но ты на редкость бестолков.
Андрей Добрынин
Так промышляй в своем районе, А в мой отныне ни ногой. Ты - тля, а я давно в законе, Вот так, товарищ дорогой".
И побредет маньяк, сутулясь,Ведь на такси не ездит он,Сквозь бесконечность мокрых улиц В свой скудный заводской район.
А я ночной туман столицы Вдохну, как некий сладкий яд, И на недвижную девицу Переведу свой тяжкий взгляд.
2001
Андрей Добрынин
Мне кажется, что в наше время Бог стал неряшлив, слаб и дряхл, И чем его плешивей темя, Тем гуще волосы в ноздрях.
Его суставы шишковаты, В заду бугрится геморрой, В его ушах желтеет вата, Пропитанная камфарой.
Он злых людей теперь боится, Ведь им опасно возражать: Ворвутся в райскую светлицу И станут бить и унижать.
Я успокаиваю Бога: "Не хнычь, не бойся, я с тобой. Продержимся еще немного И в ходе лет случится сбой.
Пусть нечисть, беззаконья множа, На все готова посягнуть, Но ты не вмешивайся, Боже, Не проявляйся,- просто будь.
Ведь как бы зло ни ликовало, Вернемся оба, ты и я, Как то не раз уже бывало, Обратно на круги своя.
Пропустят лишь одно биенье Зубцы машины мировой, И ты восстанешь из забвенья Как Бог карающий живой.
И смерть опять пойдет с Востока В поход по тысяче дорог На злых, которые высоко Дерзнули вознести свой рог.
Затопишь ты смолой и серой Их мир, коснеющий в алчбе, И я опять проникнусь верой Не нужной, в сущности, тебе.
2001
Андрей Добрынин
Везут в колясках матери детей По сути дела, будущих людей. А у меня в душе какой-то зуд Хочу я знать, куда их привезут.
Я вижу в детях новый день страны, И все мамаши понимать должны: Неверный путь для детища избрав, Ты на него лишишься всяких прав.
Зачем суешь ты книжку пацану? Она ведь увлечет его ко дну, Где бедность - образ жизни и закон, Но сам бедняк твердит, что счастлив он.
Такое счастье хуже всяких бед: Компьютер, телевизор и мопед, Все то, что украшает детский век, Купить не может книжный человек.
Да, ты юна, но все-таки ты - мать, Должна бы ты инстинктом понимать: Коль не чураться книжек, как чертей, То обездолишь собственных детей.
Малыш бубнит сердито:"Бу-бу-бу" Он отвергает жалкую судьбу; Он бьется, плотью собственной томим, И на глазах становится другим.
Мамаша, приглядись к ребенку ты В нем бизнесмена явные черты: Резцы ондатры, когти как у льва И плоская драконья голова.
Ты приглядись - и вдруг захохочи; Защелкают незримые бичи, И, бешено колясочку катя, Ты прямо в бизнес привезешь дитя.
2001
Андрей Добрынин
Я хотел бы сложить свое тело Из фрагментов бесчисленных тел: Так, изящные пальцы енота Позаимствовать я бы хотел.
Я хотел бы, чтоб кисточки рысьи На ушах у меня отросли И чтоб я пошевеливал ими, Уловляя все звуки Земли.
Синевой отливающий панцирь Мне хотелось бы взять у жука И седые тяжелые ядра У бегущего вдаль ишака.
Взять у страуса важную поступь И осмысленный взор - у бобра, И у разных тропических птичек Взять по три самых ярких пера.
Взять сутулую мощь у бизона, У жирафа - недюжинный рост, А еще у того же енотаа Оттопыренный кольчатый хвост.
И расхаживать, перья топорща, На прохожих глядеть с торжеством, Ощущая себя наконец-то Гармоничным вполне существом.
2001
Андрей Добрынин
Здесь, где камень хрустел под пятой мирмидонца И гудела щитов воспаленная медь, Я тебя вспоминаю, зажмурясь на солнце, Хоть и знаю, что мы не увидимся впредь.
Здесь как жертвенник ствол шишковатого дуба От вьюнка, что прижался к суровой коре, И порой ветерок, как знакомые губы, Пробегает по телу в бесстыдной игре.
Смех в очах и беспечные темные кудри, Губы как лепестки и пушок на щеке Я такой тебя встретил в заснеженном утре И такой сохраню в этой нежной строке.
И моей ты была, и, как нимфа потока, Не давалась ты мне, между пальцев скользя. Ты порочной была и чуждалась порока, И тебе воспротивиться было нельзя.
Эта сила на радость дана - и на горе, Я осилил ее - и не смог побороть. Я вхожу в свою память, как в теплое море, Освежая души обнаженную плоть.
Ты и зла, и добра. Ты живешь как стихия, Припадая то к тем, то к другим берегам, И с любовью тебе посвящаю стихи я, Хоть и знаю, что ты равнодушна к стихам.
2001
Андрей Добрынин
Почитатели Помоны и Вертумна И всей римской старины почтенной, Надо жить нам спокойно и бездумно, Наслаждаясь гармоничностью Вселенной.
Надо вовремя заканчивать работу, Ибо всю ее вовек не переделать, Да и силы уменьшаться стали что-то, Взор поблек и шевелюра поредела.
Надо сесть в мягком свете предзакатном У ручья, что бежит почти бесшумно, И покажется близким и понятным Тайный замысел Помоны и Вертумна.
Видно, боги так распорядились, Чтобы люди, не взысканные властью, Те, что мирно жили и трудились, Приближались в этой жизни к счастью.
Есть плоды и вино молодое, Хлеб и сыр - а большего не надо, И довольны боги простотою Нашего житейского уклада.
Бог лениво помавает дланью, И к нам тут же рой вестников несется, Ибо если скромны твои желанья, То желаемое обретется.
2001
Андрей Добрынин
Коль в тебе деловитости подлинной нет, Лучше было б тебе не родиться на свет. Топоча, хохоча, пробежит молодежь Не собьют, так потом ты и сам упадешь.
Все, что ты в прежней жизни пытался создать, В новой жизни - балласт, бесполезная кладь, А полезно, похоже, уменье одно На поверхность упорно всплывать, как говно.
Никого не обманет усталый твой вид В наши дни лишь богатый вполне деловит, Ты же только скорее отъедешь в дурдом, Изнуряя себя бесполезным трудом.
Телевизор смотреть тебе там разрешат На экране счастливцы вовсю мельтешат. Хорошо им плясать на житейской волне, Ибо собственной вони не слышат оне.
Провоняешь и ты средь отверженных душ, Ведь для психов считается роскошью душ, И себя ощутишь ты простым и земным, И смиришься, и станешь спокойным больным.
2002
Андрей Добрынин
Усердная молитва ни разу не зажгла Жемчужный нежный венчик вкруг женского чела, И только состраданье к упавшему в пути Тот свет из кущей рая способно низвести.
Уборщица-гречанка в больнице городской Я знаю, что смотрел я с болезненной тоской; Ты уловила взгляд мой и тут же подошла, Поправила подушку, покушать принесла.
И враз озноб улегся и боль исчезла вдруг От ласкового взгляда и от касанья рук. Так знай же: жить ты будешь под сводами хором, Где горбиться не надо со шваброй и ведром.
Там вкусишь наконец-то отдохновенье ты Среди непреходящей прекрасной чистоты За то, что в бедном сердце, назначенном страдать, Мистическою розой взрастила Благодать.
Была ты некрасива, в летах уже была, Но знаю: будет в вышних греметь тебе хвала, И ангелы восславят Господень правый суд И одесную Бога тебя перенесут.
2002
Андрей Добрынин
Земля была застлана дымом И пушки урчали вдали, Когда мы поднялись, товарищ, И в путь свой нелегкий пошли.
Умолкла пальба во Вьетнаме, Но в мир не спустилась любовь, И вскоре в далекой Анголе Орудья залаяли вновь.
А мы все шагали, товарищ, Не мысля нигде отдохнуть, И, словно две добрых собачки, Стихами свой метили путь.
А грозный, щетинистый некто По нашему следу бежал, И метки обнюхивал наши, И рыком свой гнев выражал.
Поставил щетинистый некто На все роковую печать, Не смеет никто посторонний Угодья его помечать.
Он нас посторонними сделал, Упорно по миру гоня. Афганские пушки умолкли, Но все не смолкает Чечня.
В чаду возмущения люди Свою сокрушили тюрьму, Но некто их всех перессорил, Чтоб только царить самому.
И пусть замолчали орудья В заморских каких-то местах, Но ждет свою жертву убивец В ракитовых русских кустах.
И пусть объявили свободу, Но русская почва дрожит То грозный, щетинистый некто По нашему следу бежит.
А все шагаем, товарищ: Пока мы проворны в ходьбе, Не может щетинистый некто Всю землю присвоить себе.
2002
Андрей Добрынин
Под папоротником - как в сонных водах И в вересковой дымке розоватой Лежат лощины и холмы лесные И ходока уносят вдаль, как волны.
Но словно странной призрачной преградой Лес отделен от взора человека Смотри и восхищенно прикасайся, Но непреклонна отчужденность леса.
Вот мох пружинит под твоей ногою, Вот ты потрогал звездчатый лишайник, Все это близко и доступно чувствам, И вместе с тем в безмерном отдаленье.
У леса ты не спрашивай дорогу Он слишком далеко, он не услышит, Но ты ориентируйся по солнцу, На стук моторки вдоль речного русла.
Когда же ты на тракт проезжий выйдешь, То так приветна пыль его обочин, Как будто дорогой ковер расстелен До самого крыльца твоей избушки.
И весело идти - ведь ты же знаешь, Что ждет тебя твой домик неказистый, Который ты, так сладко уставая, С друзьями сам построил прошлым летом.
2002
Андрей Добрынин
Моя любимая живет в Китае, За мутною рекою Хуанхэ, А здесь все женщины, которых знаю, Писателя пошлют на букву "х".
Я их частенько обижал, тщеславясь, И хлебным злоупотреблял вином, И ныне я в глазах моих красавиц Не более чем безобразный гном.
Им невдомек, что брань и оплеухи Должна покорно женщина терпеть; Что, ежели самец пришел не в духе, Он может и совсем рассвирепеть,
А потому претензии, упреки И просьбы денег лучше отложить И мысленно принять его пороки, И жирной пищей монстра ублажить.
Как весело проходит час обеда С той женщиной, чья родина - Китай! Она не гложет вроде короеда, А подливает водки "Маотай".
Затем она, развеселясь от водки, Хватает лютню - и пошла чесать, И до того, что отлетят подметки, Она затем намерена плясать.
И развеваются шелка халата, От диких воплей стекла дребезжат, И странно думать, что я жил когда-то В Москве, где каждый скован и зажат.
И пусть китайка неказиста с виду Ее, сопя, целую я взасос, И забываются тогда обиды, Которые от женщин я понес.
2002
Андрей Добрынин
Люди боль откуда-то выносят И потом куда-то переносят, А куда потом ее девают, Почему-то их никто не спросит.
Где хранится боль в резервуаре? Ведь она же неуничтожима. Страшно, что в болезненном угаре Как-нибудь заложит в дамбу бомбу (Или же, точнее, бомбу в дамбу) Нигилист, поднаторевший в сваре, Ради изменения режима.
Чтобы не добрался злобный некто До такого важного объекта, Надо взять то место под охрану, Там поставить своего префекта.
Люди боль упорно переносят, А куда, скажите мне на милость? Пусть об этом жестко их допросят, Ведь от страха сердце истомилось.
Будут переносчики страданья И протестовать, и материться, Но заставят их разговориться Сталинские методы дознанья.
Некогда миндальничать! Ведь нам бы Главное - не допустить до взрыва, А иначе с треском рухнет дамба, Вал свирепый прыгнет на столицу, И на миг мелькнут в волнах разлива Наши перекошенные лица.
2002
Андрей Добрынин
Здоровье у меня на ять, В порядке все мои дела, Но где же мне подругу взять, Чтоб понимать меня могла?
Я верю - все случится, как В завязке телемелодрам: Моя любовь войдет в кабак, Где я сижу по вечерам.
И я, как рыба хвостокол, Шипами глаз ее пронжу, И плюхнется она за стол, Где каждый вечер я сижу.
И опишу я ей тогда В Чечне все подвиги мои И у горы Урус-Балда Ожесточенные бои.
Как я вставал, крича:"Вперед, Ура, за Путина, сынки!" И, обернувшись, видел - прет Весь батальон за мной в штыки.
Как бешеных бородачей Из автомата я косил, И знать навряд ли нужно ей, Что я от службы откосил.
Пусть что-то я присочинил, Пусть даже все - от "а" до "я", Но я героев не чернил Напротив, к ним тянулся я.
Ведь я же вижу как сейчас Всех тех, кого я уложил, Ведь я, покуда вел рассказ, И впрямь геройской жизнью жил.
2001
Андрей Добрынин
На людей я гляжу с нехорошим прищуром, Ведь любому из них что-то нужно, я знаю, И пускай передохнет вся живность земная, Лишь бы сытно жилось этим низким натурам.
Надо мной они вьются, подобно амурам, Но при этом всем сердцем любовь презирая. Настрадался от их лицемерья сполна я И от этого сделался желчным и хмурым.
Если б встретился мне человек без хотений, Я ему мог бы вверить и тело, и душу,Нет, не то: я его полюбил бы как брата, На него расточал бы свой сказочный гений, Перед ним распахнул бы и море, и сушу, Как единственный клад, не боящийся траты.
2001
Видел я, как, сплетаясь, бегут арабески По стенам усыпальницы древнего хана, И как бьются оркестра внезапные всплески У подножия плоской пещеры органа;
Как в высоты безмерные храмовой фрески Сотни душ воскуряются благоуханно; Как выходит артист в электрическом блеске И овации к рампе летят ураганно.
Постигая художества зреньем и слухом, Я в уме их затем перебрал, подытожил И решил, что поэты отстали от века: Постигается стих непосредственно духом, Ну а дух-то в наш век ослабел, обезножел, Он сегодня - завистливый, злобный калека.
2001
Андрей Добрынин Кино про мерзостных вампиров Мне не показывайте впредь. Из жизни фавнов и сатиров Мне фильмы нравится смотреть.
Они не прячутся под землю, Не рыкают и кровь не пьют, А где придется сладко дремлют, В резной тени найдя приют.
Листва текучая березы На их тела бросает крап И соблазнительные грезы Ниспосылает им Приап.
Тот жар, который в жилах бродит, Который в них Приап зажег, Их безошибочно приводит На некий тайный бережок.
И у подножья медных сосен, Вечерним светом облита, На терракотовом откосе Мелькнет пастушек нагота.
Испуг, погоню и в неравной Борьбе ослабшую красу Все эпизоды жизни фавна Я в сердце бережно несу.
И я, как в этом странном фильме, Леса облазил от и до И наконец на старом ильме Дриады высмотрел гнездо.
Напрасно вы меня искали В гнезде дриады наверху, Как мальчиком на сеновале, Я в птичьем нежился пуху.
И я, как мальчиком, бывало, Мечтой наполнил ход часов, Хоть жизнь людей ко мне взывала, Смущая тишину лесов.
Ну что, краснея от натуги, Ревете вы "Андрей, Андрей"? Мне хорошо в гнезде подруги, А вы подите прочь скорей.
2001
Андрей Добрынин
В часы, когда небо набрякло угрюмым свинцом И клочья теряет, над щеткой антенн волочась, Бреду я Тверской с перекошенным, жутким лицом, Как будто мне вставили нечто в казенную часть.
Еще накануне вкушал я покой и комфорт, Менял секретарш, в дорогих ресторанах кутил, Но тут из Кремля незаметно подкрался дефолт И по лбу меня суковатой дубиной хватил.
Любой содрогнется, увидев мой мертвенный взгляд И слюни, текущие на заграничный пиджак, И кажется мне, что вокруг Каракумы лежат, Где жертвы дефолта белеет иссохший костяк.
И вот по Тверской совершаю я траурный марш, В упорном молчанье тараня людей круговерть, Ведь жизнь без шофера, охранников и секретарш На самом-то деле - прешедшая заживо смерть.
Вчера я бы мог заместителя вызвать к себе И долго, чаек попивая, глумиться над ним, И вот сиротливо бреду в человечьей гурьбе, Пугая прохожих расхристанным видом своим.
Украл у меня подчиненных коварный дефолт И сделал обычным ничтожеством с тощей мошной. Теперь не румян я, как прежде, а гнилостно-желт, Ведь мертвое время раскинулось передо мной.
Неужто вы, люди, не слышите траурных труб И плакальщиц хору ужели не внемлете вы? Вчера - бизесмен, а сегодня - безжизненный труп, С разинутым ртом я блуждаю по стогнам Москвы.
2001
Андрей Добрынин
Стоит в степи скотомогильник, Но если влезешь на него, То и тогда в степном раздолье Не обнаружишь ничего.
Прохожие здесь крайне редки, И им, конечно, невдомек, Что смертоносную бациллу Скрывает этот бугорок.
Когда-то дохлую скотину Сюда складировал колхоз, А после в яму сыпал известь, Лил керосин и купорос.
А уцелевшую бациллу Сырой засыпали землей. Но вы не путайте бациллу С какой-нибудь трусливой тлей.
Бацилла стискивала зубы, Как в замке Иф Эдмон Дантес, И знала, что увидит снова Лазурный свод родных небес.
И понял я ее страданья, Ее тоску, и боль, и злость, И потому мне всю неделю Ни днем, ни ночью не спалось.
Бацилла ведь не выбирала Свою судьбу, размер и стать, А то бы розовым фламинго Она бы пожелала стать.
И прежде чем свои упреки Бросать в лицо сурово ей, Взгляните, сколько расплодилось Так называемых людей.
Отсюда духота, и склоки, И загрязнение среды, И лишь вмешательство бациллы Прореживает их ряды.
Хоть жадно жрет себе подобных Венец природы - человек, Но он в порядке, а бацилла В могиле коротает век.
Андрей Добрынин
Однако Бог распорядился, Чтоб наступило время "Ч", И вот я на скотомогильник Пришел с лопатой на плече.
Да, я спасу тебя, бацилла, Ведь я по жизни милосерд. Дам молочка тебе сначала, А после посажу в конверт.
Лети в Америку, бацилла Хоть с ней мы нынче и дружны, Но не всегда же на Россию Все шишки сыпаться должны.
2001
Андрей Добрынин
Стих мой напоминает робота, Устаревшего робота с пятнами ржавчины, Допотопные схемы его - на лампах, И его медлительность просто бесит.
Если я посылаю его куда-то, Он идет, погромыхивая и лязгая, Высоко, как ездок на велосипеде, Поднимая разболтанные колени.
Стопу припечатывает к земле он Плотно, словно давя таракана, И на мгновение замирает, Как будто ждет тараканьей смерти.
И вновь затем начинает движение, Такое неуклюже-размеренное, Что всем прохожим, то есть читателям, Тоску и зевоту оно внушает.
Но иногда затрещит в нем что-то, Где-то искра пробьет изоляцию, И сила тока меняется в контуре, И напряжение буйно скачет.
Тогда он подергивается в судорогах И, как медведь, начинает приплясывать, И громыхает - словно хохочет, Веселью грубому предаваясь.
Свое веселье однообразное Он дополняет резкими звуками Так же размеренно и монотонно Кричит тукан, бразильская птица.
Все это выглядит крайне нелепо, Внушая уныние и брезгливость Всякому зрителю, то есть читателю, Но, к счастью, длится это недолго.
Вскоре приплясывающий робот Пустит дымок, запахнет резиной, Потом зловоние станет гуще, И треск раздастся, и брызнут искры.
Секунду назад веселился робот, Откалывал всяческие коленца, Но вдруг скует его неподвижность И он замрет, растопырив члены.
Андрей Добрынин
Так, значит, вновь берись за отвертку И вновь отвинчивай ржавый кожух, И вновь паяй старинные схемы, Откуда искра так легко уходит.
И пусть меня порицают люди, И пусть в семье нелады и склоки, Но от мороки с постылым роботом, Похоже, мне никуда не деться.
Ведь я давно уже сделал вывод, Свое земное сочтя имущество: Если не будет этого робота, То ничего вообще не будет.
2001
Андрей Добрынин
Люди добри, поможите, я не местный, Родом я с архипелага Туамоту. Человек я одаренный, интересный И согласный на различную работу.
Тыщу баксов собираюсь получать я, Чтоб снабжать моих сородичей харчами. У меня ведь есть троюродные братья, Лишь недавно они стали москвичами.
Например, могу я в клубе быть барменом, Ловко смешивать различные напитки, А могу быть в том же клубе шоуменом, Раздеваясь в ходе номера до нитки.
Знаю я новинки видеоэкрана, Одеваюсь исключительно по моде, И не смейте, словно грязного Ивана, Заставлять меня ишачить на заводе.
Я - готовый дистрибьютер, супервайзер И риэлтер,- я вообще по всем вопросам, И не стоит так кривиться, русиш шайзе, Все равно я скоро стану вашим боссом.
И не стоит обзывать меня дебилом, Захребетником и прочими словами Жду я с родины посылочку с тротилом, Вот тогда уже и потолкую с вами.
2001
Я немногого смог в этой жизни добиться Ни буржуем не стал, ни светилом науки, Но зато я могу, словно хищная птица, Издавать характерные резкие звуки.
Этих звуков довольно проста подоплека Просто клетку мою ненароком толкают, И тогда раздается скрежещущий клекот И все певчие птички вокруг замолкают.
2001
Все то, что в мире выделялось, все то, что привлекало в нем, Сегодня утром уравнялось, слилось в ничтожестве своем. Однообразна и зловеща легла до горизонта гладь, И в мире не осталось вещи, которой стоило б желать.
2001
Андрей Добрынин
Пошли мы как-то с батей на охоту И только сели выпить за пристрелку, Как вдруг тарелка села на болото Космическая страшная тарелка.
Из люка вылез инопланетянин, Похожий на Ирину Хакамаду, И в ужасе я прошептал:"Батяня, По-моему, уебывать нам надо".
"Постой сынок,- пробормотал папаша И перезарядил стволы картечью. Пусть говорит начальник экипажа, Похоже, он владеет нашей речью".
И правда, нечисть вдруг заголосила: "О, колоссаль, тургеневская сценка Лес, мужики и водка! Мы в России! Радируйте без промедленья Центру.
А мужики нам, кажется, не рады. Эй, чабаны, чего вы так надулись? Вот факс от депутата Хакамады, Мы сели точно, мы не промахнулись.
Да, мы на месте,- молвил гуманоид, Потягиваясь всем нескладным тельцем. Нас здесь, в России, хорошо устроят, Мы знаем, что здесь любят всех пришельцев".
"Ну да,- папаша возразили,- любили Тому назад, наверное, лет двадцать, Пока они себя не проявили, Не дали нам как следует просраться.
Мне не указ политика большая, Ведь с головы гниет любая рыба, А здесь, в лесу, покуда я решаю, Поэтому лети откуда прибыл".
"Что ты сказал? - проблеял гуманоид. Да ты, деревня, знаешь, с кем связался?" И выхватил ручной гиперболоид, Но батя расторопней оказался.
Дуплетом по тарелке он заехал Неплохо бьет проверенная тулка: Рвануло так, что докатилось эхо До каждого лесного закоулка.
Андрей Добрынин
Взрывной волной, как на аэроплане, Нас прямо к дому вынесло из бора. Хоть на ночь мы и тяпнули с папаней, Я все метался и заснул нескоро.
И снилось мне уродливое зданье В Москве, у Александровского сада, Где темной ночью слышатся рыданья Из офиса Ирины Хакамады.
Ей привезли сородичей останки, Поведали про гибель экипажа... А в душной хате дрыхнул на лежанке Без всяких снов жестокий мой папаша.
2001
Андрей Добрынин
Мечтали друзья стать лихими матросами, А я был уверен, что сделаюсь летчиком. Никто не мечтал торговать пылесосами И быть заурядным богатым молодчиком.
Никто не мечтал вызывать отвращение У всякой талантливой мыслящей личности И быть мироедом, несносным в общении, Которого радуют лишь неприличности.
Ах, где же вы, дети с живыми мордашками, С мечтаньями в сердце, с горящими взорами? Хотелось ли вам заниматься бумажками, Счетами, платежками и договорами?
Ни землепроходцами, ни водолазами Не сделались те, с кем секретничал в школе я. Теперь они киллеров кормят заказами, Чтоб денег кровавых нахапать поболее.
Теперь уже с теми былыми детишками На поле одном мне зазорно погадить. Они не поделятся с ближним излишками, Им ближнего проще в могилу спровадить.
Мечты унеслись, словно вольные всадницы, Друзьям же одно в этой жизни осталось: В сиденье "линкольна" впрессовывать задницы И думать безрадостно:"Жизнь состоялась".
2001
Андрей Добрынин
Нажив подагру и одышку, Навряд ли я утешусь тем, Что выпустил недавно книжку И был отмечен кое-кем.
Слежу за похоронным действом,Собрата хоронить несут,И откровенным фарисейством Мне кажется народный суд.
Бедняга из-за пропитанья Гнул спину с самых юных пор Ну и к чему теперь рыданья, Пустых похвал ненужный хор?
Мой стих людей облагородит И вознесут меня они, Но очень тихо слава ходит, А уж тем паче в наши дни.
Мой стих взорлит над всей державой И зазвучит в любом мозгу, Но я приобретенной славой Попользоваться не смогу.
Покуда в кучах шарлатанства Все длилась критиков возня, Постылый труд, тоска и пьянство Губили медленно меня.
Внедрилась хворь в мои печенки, Иссяк мой юношеский пыл. Прощайте, вина и девчонки, Я раньше крепко вас любил.
2001
Андрей Добрынин
Толпа на выход поспешает, В ней много всяческих калек. Вот что-то сам себе внушает Безумный страшный человек.
Скелет, ходячая чахотка, Бежит, плюясь туда-сюда. Плетется, испаряя водку, Слабак, не знающий труда.
Бежит горбун, всегда сутулый, И злобно думает о том, Что если стал бы он акулой, То горб служил бы плавником.
И уж тогда Москву родную От страха затрясло бы вмиг И все б кидались врассыпную, Узрев чудовищный плавник.
Я заявляю вам по чести Я понимаю горбуна. В толпе я с ним страдаю вместе, И ненавистна мне она.
Я тоже маленький, сутулый, Меня приметить мудрено, Однако грозною акулой В душе являюсь я давно.
Когда бы охватила сушу Внезапно водная среда, Тот, кто имел большую душу, И сам бы стал большим тогда.
Вся мелкота людская молча Дрожала бы, зарывшись в ил, Лишь я, художник, в водной толще Один бы грациозно плыл.
2001
Андрей Добрынин
Ослизлостью бесцветной рыбьей Весь город нынче осквернен. Над парком беспокойной зыбью Повисли оклики ворон.
И думать нынче мне досадно Под их колеблющийся карк, Что ввечеру идти обратно Мне снова через этот парк.
Что будут, простирая пики, Огни над прудиком висеть, И будет ветер гнать их блики В мелкоячеистую сеть.
Что жизнь моя в труде и быте Вся плоской стала, словно блин, И хочется вогнать событье В ее середку, словно клин.
Неужто нынче все маньяки Из города бежали прочь? Ведь есть же девушки-гуляки, Деревья, и туман, и ночь.
Пора приверженцу насилья В ночи пред девушкой предстать, Воздеть ручищи, словно крылья, И фаллос жилистый достать.
Чтоб мог я вовремя явиться, Маньяка по башке хватить, И обомлевшую девицу По-мушкетерски подхватить.
А после, не скрывая гнева, К маньяку обратиться так: "Опять ты здесь? Не трогай деву И спрячь немедленно кутак.
Ну что ты вытаращил зенки? Учти: допрыгаешься ты, И бросят в грязные застенки Тебя свирепые менты.
Ведь на такого соплежуя Они навесят тьму грехов. Давно о том тебе твержу я, Но ты на редкость бестолков.
Андрей Добрынин
Так промышляй в своем районе, А в мой отныне ни ногой. Ты - тля, а я давно в законе, Вот так, товарищ дорогой".
И побредет маньяк, сутулясь,Ведь на такси не ездит он,Сквозь бесконечность мокрых улиц В свой скудный заводской район.
А я ночной туман столицы Вдохну, как некий сладкий яд, И на недвижную девицу Переведу свой тяжкий взгляд.
2001
Андрей Добрынин
Мне кажется, что в наше время Бог стал неряшлив, слаб и дряхл, И чем его плешивей темя, Тем гуще волосы в ноздрях.
Его суставы шишковаты, В заду бугрится геморрой, В его ушах желтеет вата, Пропитанная камфарой.
Он злых людей теперь боится, Ведь им опасно возражать: Ворвутся в райскую светлицу И станут бить и унижать.
Я успокаиваю Бога: "Не хнычь, не бойся, я с тобой. Продержимся еще немного И в ходе лет случится сбой.
Пусть нечисть, беззаконья множа, На все готова посягнуть, Но ты не вмешивайся, Боже, Не проявляйся,- просто будь.
Ведь как бы зло ни ликовало, Вернемся оба, ты и я, Как то не раз уже бывало, Обратно на круги своя.
Пропустят лишь одно биенье Зубцы машины мировой, И ты восстанешь из забвенья Как Бог карающий живой.
И смерть опять пойдет с Востока В поход по тысяче дорог На злых, которые высоко Дерзнули вознести свой рог.
Затопишь ты смолой и серой Их мир, коснеющий в алчбе, И я опять проникнусь верой Не нужной, в сущности, тебе.
2001
Андрей Добрынин
Везут в колясках матери детей По сути дела, будущих людей. А у меня в душе какой-то зуд Хочу я знать, куда их привезут.
Я вижу в детях новый день страны, И все мамаши понимать должны: Неверный путь для детища избрав, Ты на него лишишься всяких прав.
Зачем суешь ты книжку пацану? Она ведь увлечет его ко дну, Где бедность - образ жизни и закон, Но сам бедняк твердит, что счастлив он.
Такое счастье хуже всяких бед: Компьютер, телевизор и мопед, Все то, что украшает детский век, Купить не может книжный человек.
Да, ты юна, но все-таки ты - мать, Должна бы ты инстинктом понимать: Коль не чураться книжек, как чертей, То обездолишь собственных детей.
Малыш бубнит сердито:"Бу-бу-бу" Он отвергает жалкую судьбу; Он бьется, плотью собственной томим, И на глазах становится другим.
Мамаша, приглядись к ребенку ты В нем бизнесмена явные черты: Резцы ондатры, когти как у льва И плоская драконья голова.
Ты приглядись - и вдруг захохочи; Защелкают незримые бичи, И, бешено колясочку катя, Ты прямо в бизнес привезешь дитя.
2001
Андрей Добрынин
Я хотел бы сложить свое тело Из фрагментов бесчисленных тел: Так, изящные пальцы енота Позаимствовать я бы хотел.
Я хотел бы, чтоб кисточки рысьи На ушах у меня отросли И чтоб я пошевеливал ими, Уловляя все звуки Земли.
Синевой отливающий панцирь Мне хотелось бы взять у жука И седые тяжелые ядра У бегущего вдаль ишака.
Взять у страуса важную поступь И осмысленный взор - у бобра, И у разных тропических птичек Взять по три самых ярких пера.
Взять сутулую мощь у бизона, У жирафа - недюжинный рост, А еще у того же енотаа Оттопыренный кольчатый хвост.
И расхаживать, перья топорща, На прохожих глядеть с торжеством, Ощущая себя наконец-то Гармоничным вполне существом.
2001
Андрей Добрынин
Здесь, где камень хрустел под пятой мирмидонца И гудела щитов воспаленная медь, Я тебя вспоминаю, зажмурясь на солнце, Хоть и знаю, что мы не увидимся впредь.
Здесь как жертвенник ствол шишковатого дуба От вьюнка, что прижался к суровой коре, И порой ветерок, как знакомые губы, Пробегает по телу в бесстыдной игре.
Смех в очах и беспечные темные кудри, Губы как лепестки и пушок на щеке Я такой тебя встретил в заснеженном утре И такой сохраню в этой нежной строке.
И моей ты была, и, как нимфа потока, Не давалась ты мне, между пальцев скользя. Ты порочной была и чуждалась порока, И тебе воспротивиться было нельзя.
Эта сила на радость дана - и на горе, Я осилил ее - и не смог побороть. Я вхожу в свою память, как в теплое море, Освежая души обнаженную плоть.
Ты и зла, и добра. Ты живешь как стихия, Припадая то к тем, то к другим берегам, И с любовью тебе посвящаю стихи я, Хоть и знаю, что ты равнодушна к стихам.
2001
Андрей Добрынин
Почитатели Помоны и Вертумна И всей римской старины почтенной, Надо жить нам спокойно и бездумно, Наслаждаясь гармоничностью Вселенной.
Надо вовремя заканчивать работу, Ибо всю ее вовек не переделать, Да и силы уменьшаться стали что-то, Взор поблек и шевелюра поредела.
Надо сесть в мягком свете предзакатном У ручья, что бежит почти бесшумно, И покажется близким и понятным Тайный замысел Помоны и Вертумна.
Видно, боги так распорядились, Чтобы люди, не взысканные властью, Те, что мирно жили и трудились, Приближались в этой жизни к счастью.
Есть плоды и вино молодое, Хлеб и сыр - а большего не надо, И довольны боги простотою Нашего житейского уклада.
Бог лениво помавает дланью, И к нам тут же рой вестников несется, Ибо если скромны твои желанья, То желаемое обретется.
2001
Андрей Добрынин
Коль в тебе деловитости подлинной нет, Лучше было б тебе не родиться на свет. Топоча, хохоча, пробежит молодежь Не собьют, так потом ты и сам упадешь.
Все, что ты в прежней жизни пытался создать, В новой жизни - балласт, бесполезная кладь, А полезно, похоже, уменье одно На поверхность упорно всплывать, как говно.
Никого не обманет усталый твой вид В наши дни лишь богатый вполне деловит, Ты же только скорее отъедешь в дурдом, Изнуряя себя бесполезным трудом.
Телевизор смотреть тебе там разрешат На экране счастливцы вовсю мельтешат. Хорошо им плясать на житейской волне, Ибо собственной вони не слышат оне.
Провоняешь и ты средь отверженных душ, Ведь для психов считается роскошью душ, И себя ощутишь ты простым и земным, И смиришься, и станешь спокойным больным.
2002
Андрей Добрынин
Усердная молитва ни разу не зажгла Жемчужный нежный венчик вкруг женского чела, И только состраданье к упавшему в пути Тот свет из кущей рая способно низвести.
Уборщица-гречанка в больнице городской Я знаю, что смотрел я с болезненной тоской; Ты уловила взгляд мой и тут же подошла, Поправила подушку, покушать принесла.
И враз озноб улегся и боль исчезла вдруг От ласкового взгляда и от касанья рук. Так знай же: жить ты будешь под сводами хором, Где горбиться не надо со шваброй и ведром.
Там вкусишь наконец-то отдохновенье ты Среди непреходящей прекрасной чистоты За то, что в бедном сердце, назначенном страдать, Мистическою розой взрастила Благодать.
Была ты некрасива, в летах уже была, Но знаю: будет в вышних греметь тебе хвала, И ангелы восславят Господень правый суд И одесную Бога тебя перенесут.
2002
Андрей Добрынин
Земля была застлана дымом И пушки урчали вдали, Когда мы поднялись, товарищ, И в путь свой нелегкий пошли.
Умолкла пальба во Вьетнаме, Но в мир не спустилась любовь, И вскоре в далекой Анголе Орудья залаяли вновь.
А мы все шагали, товарищ, Не мысля нигде отдохнуть, И, словно две добрых собачки, Стихами свой метили путь.
А грозный, щетинистый некто По нашему следу бежал, И метки обнюхивал наши, И рыком свой гнев выражал.
Поставил щетинистый некто На все роковую печать, Не смеет никто посторонний Угодья его помечать.
Он нас посторонними сделал, Упорно по миру гоня. Афганские пушки умолкли, Но все не смолкает Чечня.
В чаду возмущения люди Свою сокрушили тюрьму, Но некто их всех перессорил, Чтоб только царить самому.
И пусть замолчали орудья В заморских каких-то местах, Но ждет свою жертву убивец В ракитовых русских кустах.
И пусть объявили свободу, Но русская почва дрожит То грозный, щетинистый некто По нашему следу бежит.
А все шагаем, товарищ: Пока мы проворны в ходьбе, Не может щетинистый некто Всю землю присвоить себе.
2002
Андрей Добрынин
Под папоротником - как в сонных водах И в вересковой дымке розоватой Лежат лощины и холмы лесные И ходока уносят вдаль, как волны.
Но словно странной призрачной преградой Лес отделен от взора человека Смотри и восхищенно прикасайся, Но непреклонна отчужденность леса.
Вот мох пружинит под твоей ногою, Вот ты потрогал звездчатый лишайник, Все это близко и доступно чувствам, И вместе с тем в безмерном отдаленье.
У леса ты не спрашивай дорогу Он слишком далеко, он не услышит, Но ты ориентируйся по солнцу, На стук моторки вдоль речного русла.
Когда же ты на тракт проезжий выйдешь, То так приветна пыль его обочин, Как будто дорогой ковер расстелен До самого крыльца твоей избушки.
И весело идти - ведь ты же знаешь, Что ждет тебя твой домик неказистый, Который ты, так сладко уставая, С друзьями сам построил прошлым летом.
2002
Андрей Добрынин
Моя любимая живет в Китае, За мутною рекою Хуанхэ, А здесь все женщины, которых знаю, Писателя пошлют на букву "х".
Я их частенько обижал, тщеславясь, И хлебным злоупотреблял вином, И ныне я в глазах моих красавиц Не более чем безобразный гном.
Им невдомек, что брань и оплеухи Должна покорно женщина терпеть; Что, ежели самец пришел не в духе, Он может и совсем рассвирепеть,
А потому претензии, упреки И просьбы денег лучше отложить И мысленно принять его пороки, И жирной пищей монстра ублажить.
Как весело проходит час обеда С той женщиной, чья родина - Китай! Она не гложет вроде короеда, А подливает водки "Маотай".
Затем она, развеселясь от водки, Хватает лютню - и пошла чесать, И до того, что отлетят подметки, Она затем намерена плясать.
И развеваются шелка халата, От диких воплей стекла дребезжат, И странно думать, что я жил когда-то В Москве, где каждый скован и зажат.
И пусть китайка неказиста с виду Ее, сопя, целую я взасос, И забываются тогда обиды, Которые от женщин я понес.
2002
Андрей Добрынин
Люди боль откуда-то выносят И потом куда-то переносят, А куда потом ее девают, Почему-то их никто не спросит.
Где хранится боль в резервуаре? Ведь она же неуничтожима. Страшно, что в болезненном угаре Как-нибудь заложит в дамбу бомбу (Или же, точнее, бомбу в дамбу) Нигилист, поднаторевший в сваре, Ради изменения режима.
Чтобы не добрался злобный некто До такого важного объекта, Надо взять то место под охрану, Там поставить своего префекта.
Люди боль упорно переносят, А куда, скажите мне на милость? Пусть об этом жестко их допросят, Ведь от страха сердце истомилось.
Будут переносчики страданья И протестовать, и материться, Но заставят их разговориться Сталинские методы дознанья.
Некогда миндальничать! Ведь нам бы Главное - не допустить до взрыва, А иначе с треском рухнет дамба, Вал свирепый прыгнет на столицу, И на миг мелькнут в волнах разлива Наши перекошенные лица.
2002
Андрей Добрынин
Здоровье у меня на ять, В порядке все мои дела, Но где же мне подругу взять, Чтоб понимать меня могла?
Я верю - все случится, как В завязке телемелодрам: Моя любовь войдет в кабак, Где я сижу по вечерам.
И я, как рыба хвостокол, Шипами глаз ее пронжу, И плюхнется она за стол, Где каждый вечер я сижу.
И опишу я ей тогда В Чечне все подвиги мои И у горы Урус-Балда Ожесточенные бои.
Как я вставал, крича:"Вперед, Ура, за Путина, сынки!" И, обернувшись, видел - прет Весь батальон за мной в штыки.
Как бешеных бородачей Из автомата я косил, И знать навряд ли нужно ей, Что я от службы откосил.
Пусть что-то я присочинил, Пусть даже все - от "а" до "я", Но я героев не чернил Напротив, к ним тянулся я.
Ведь я же вижу как сейчас Всех тех, кого я уложил, Ведь я, покуда вел рассказ, И впрямь геройской жизнью жил.