Доценко Виктор. Черный трибунал (Бешенный против Лютого - 2)

   - Сам знаю! Иди в свой джип...
   Меньше чем через минуту серебристый "линкольн", тяжело съехав с бордюра, покатил в сторону Нового Арбата, где находился офис Интерагробанка...
   Хозяин "линкольна" немного нервничал, шевелил губами и все время похлопывал ладонью по драгоценному кейсу. Иногда, заметив в людской толпе нищих, бомжей и прочий полуголодный человеческий мусор, он довольно ухмылялся. Наверное, радовался своему высокому положению.
   * * *
   ...В тот день, восьмого сентября тысяча девятьсот девяносто восьмого года, Александр Фридрихович, исколесив едва ли не пол-Москвы, посетил четыре банка и шесть крупных фирм. И всюду история повторялась: короткий визит в офис, звонок на мобильник водителю и грамотные действия телохранителей после появления хозяина с атташе-кейсом в руках - каждый раз новым. Правда, водитель, чье место было отделено светонепроницаемой стеклянной перегородкой, не мог видеть, что всякий раз, усевшись в салон, хозяин перекладывает из кейсов в небольшой пластиковый чемоданчик тугие пачки серо-зеленых банкнот. К концу дня чемоданчик распирало от долларов.
   В девятнадцать сорок пять серебристый "линкольн" плавно, словно океанский лайнер, причалил к бордюру рядом со стеклянной коробкой Шереметьево-2 - как раз к прибытию самолета из Мадрида. Видимо, Александру Фридриховичу не хотелось нырять в людской водоворот у входа, и потому встретить прибывающего было поручено водителю Виталику и двум охранникам из темно-бордового джипа, весь день следовавшего в кильватере лимузина.
   Встреча не заняла слишком много времени - спустя минут двадцать мужчины, рассекая людскую толпу могучими плечами, как ледокол рассекает льдины, бережно подвели к "линкольну" перезрелую грудастую женщину с внешностью разбогатевшей вокзальной буфетчицы. Тяжелые золотые сережки с неестественно большими бриллиантами говорили о дурной склонности к демонстрации своего богатства, длинное черное платье с огромными алыми розами воскрешало в памяти цыганские наряды, а многочисленные морщины, плохо скрываемые густо наложенным гримом, свидетельствовали, что их обладательница прожила слишком бурную жизнь.
   Плюхнувшись на сиденье рядом с Александром Фридриховичем, от которого остро пахло его любимым одеколоном "Драккар нуар", женщина звучно чмокнула его в щеку и произнесла с чувством:
   - Здравствуй, Сашенька! Что же ты сам жену не встречаешь? Неужели не соскучился?
   Удивительно, но встреча с женой не вызвала у хозяина лимузина абсолютно никаких эмоций. Он поневоле сравнил эту толстую и глупую женщину со своей длинноногой секретуткой Викой, которую поимел на днях на столе в своем офисе, и внутренне чертыхнулся. Но ведь и Люся когда-то была чертовски хороша.
   "Что делает с нами возраст!" - горестно подумал он.
   Поморщившись и промокнув влажную от поцелуя щеку белоснежным платком, Александр Фридрихович вымолвил:
   - Люся, я тебе уже сто раз говорил: мои люди это делают лучше. А если на тебя кто-нибудь нападет?
   - Мог бы и с ними подойти, - показательно обиделась та.
   - Хватит сантиментов. Ты уже в Москве, и это главное, - искоса взглянув на жену, произнес Александр Фридрихович. - Как долетела? Как отдохнула?
   - Ой, ты что, так хорошо там, так хорошо, ввек бы оттуда не уезжала! восторженно защебетала Люся. Туристические впечатления переполняли ее, недавняя курортница явно не знала, с чего начать, но собеседник неожиданно осадил ее вопросом:
   - Так чего же вернулась? Оставалась бы в своем Коста-Браво, дальше бы жизни радовалась... птичка Божия.
   - Да я бы еще на недельку-другую и задержалась, - честно призналась та,. - да там по телевизору разные ужасы рассказывают - мол, кризис у нас в Москве, едва ли не революция скоро.
   - Да кому в этой Москве революцию-то делать? Проституткам с Тверской да торгашам с Коньково? - хмыкнул Александр Фридрихович.
   - Говорят, бакс с шести до четырнадцати рублей прыгнул, - не сдавалась Люся. - Неужели правда?
   - Да, есть такое... Так и живем, сверяя время по сигналу точного доллара, - согласился мужчина и, снисходительно улыбнувшись, добавил: - Знаешь, есть такой закон физики: если где-то чего-то убыло, в другом месте обязательно должно прибавиться. Закон сообщающихся сосудов. Как говорят - вода дырочку найдет.
   И, явно не желая объяснять, что конкретно имеется в виду, поставил на сиденье пластиковый чемоданчик, щелкнул замочками, приподнимая крышку, - взору Люси предстали пачки стодолларовых купюр.
   - Что это?
   - Деньги, - спокойно прокомментировал мужчина.
   - Чьи?
   - Вообще-то американские. Но если они в моем чемодане, стало быть, мои.
   - И сколько?
   - Два с половиной "лимона". И завтра столько же заберу. Четвертый день по Москве езжу, нал собираю. Ничего, ты у меня в очереди за хлебом стоять не будешь...
   - Так ведь по телевизору говорят, что в Москве долларов совсем не осталось! Все проклятые банкиры скупили!
   - Для меня всегда будут, - отрезал Александр Фридрихович. - Я же говорю: если в одном месте убыло, значит, в другом прибыло... - и раздраженно добавил: - Неужели непонятно?
   То ли предпоследняя фраза требовала глубокого осмысления, то ли вид двух с половиной миллионов долларов действовал завораживающе, но недавняя пассажирка самолета из Мадрида молчала до самой Москвы - на лице ее отобразилась работа мысли. И лишь когда "линкольн" пересек кольцевую автодорогу, только и сумела, что вспомнить последний аргумент:
   - Так ведь по телевизору говорят...
   - Ты еще радио послушай да газеты почитай, - не скрывая иронии, резко перебил мужчина. - Что тебе не нравится? По курортам ездишь, все твои желания исполняются, все твои родственники...
   Он не успел договорить - неожиданно в кармане зазуммерил мобильник.
   - Алло, - отвернувшись от глупой жены, произнес Александр Фридрихович.
   - Кажется, я не туда попал, - неуверенно проговорил чей-то знакомый голос.
   - Лебедь, ты?
   - Я...
   - Да, ты туда, куда надо, попал. Это я, Немец...
   - А я уж думал...
   - Откуда звонишь, из сауны?..
   - Ну... - Тот вдруг икнул.
   - Я так и понял - опять водяру пьешь...
   - А что еще делать? Кризис в стране...
   - Что значит - кризис? Это у дураков и у ленивых кризис, а нормальные люди работать должны, а не пьянствовать.
   - Работать? - с ухмылкой переспросил тот.
   - Ну, если тебе и твоим уркам не нравится слово "работать", скажу по-другому: делом заниматься!..
   - Каким делом-то?
   - Что значит - каким? Каким всегда занимались. Своим делом...
   - Своим? - Парень явно начал трезветь.
   - Да, вот именно. Ты лучше скажи, когда и где по нашим делам соберемся?..
   - Четырнадцатого октября, в Ялте...
   - Раньше бы надо...
   - Раньше никак не успеть: людей трудно будет собрать...
   - И еще целый месяц, как я понял, ты водку жрать будешь или вновь коксом обдолбаешься. - Он усмехнулся. - Что, не так, что ли?
   - Я свое дело знаю... - чуть обидчиво буркнул тот.
   - А ты не забыл, что завтра сделать должен?..
   - Лебедь никогда и ничего не забывает! - хвастливо ответил говоривший на другом конце провода.
   - Вот и хорошо! В наших же интересах... Все, Витек, пока!
   Щелкнув кнопкой мобильника, Александр Фридрихович отключил аппарат, сунув его в карман пиджака.
   - Ну, клоуны, - в сердцах проговорил он, обращаясь скорей к самому себе, нежели к Люсе. - Тоже мне, праздник нашли, чтобы водяру трескать. Кри-и-изис, - глумливо передразнил он недавнего абонента.
   - Это твои бандиты звонили? - зачем-то осведомилась Люся.
   - Не бандиты, а уважаемые бизнесмены, - с досадой поправил мужчина.
   - У них что, неприятности?
   - Небольшие... Но разрешимые. В очень скором времени.
   Люся с трудом подавила тяжелый вздох:
   - Да, чувствую, сейчас тако-ое начнется!
   - Не начнется. Во всяком случае, у меня. Меня эти кризисы не касаются. Пусть боится вон то быдло. - Мужчина кивнул в сторону тротуара, где змеилась длинная очередь к обменному пункту валюты, и, заметив в глазах собеседницы непонимание, в третий раз за сегодняшний день повторил: - Я ведь говорю: если в одном месте убыло...
   Тем временем "линкольн" выкатил на Маяковку, свернул на Садовую, медленно заехал во двор сталинской многоэтажки и остановился перед ярко освещенным подъездом. Телохранители профессионально быстро посыпались из джипа - один побежал в подъезд, другой - во двор, еще один остановился позади лимузина.
   - Все, приехали, - поджал губы Александр Фридрихович.
   - Саша, почему ты все-таки меня в аэропорту не встретил? - подчиняясь какому-то непонятному импульсу, спросила Люся. - Ты что... не любишь меня?
   - Конечно, не люблю, - спокойно подтвердил тот. - Я ведь тебе об этом уже сто раз говорил. Или на своем испанском курорте мало любви получила?..
   Даже те, кто знал Александра Фридриховича Миллера достаточно поверхностно, были уверены: вряд ли этот человек может не то что кого-то любить - просто относиться к людям с симпатией и дружелюбием. Лицо Александра Фридриховича, обычно спокойное, как дамба, редко выражало какие-либо чувства.
   Улыбка появлялась на этом лице лишь в двух случаях: или когда всем вокруг было скверно и лишь ему, господину Миллеру, более известному под кличкой Немец, хорошо, или когда он ставил кого-то из окружающих в крайне неудобное положение. Ему неважно было, кто перед ним: министр, депутат Государственной Думы, законный вор, секретутка или даже собственная жена Люся. Важно было лишь торжествовать победу над любым человеком. А победу Немец понимал лишь как собственное полное превосходство и полное унижение противника.
   С одной стороны - он, Александр Фридрихович, с другой - остальное человечество. А между ним и остальными - невидимая стена, эдакая толщь прозрачной брони, как в его "линкольне". Таким он, умный, жесткий и целеустремленный прагматик, начисто лишенный сантиментов, привык видеть мир. Всю свою сознательную жизнь Миллер стремился подчинить себе окружающих и немало преуспел в достижении этой цели.
   Третий ребенок в многодетной семье немцев Поволжья, сосланных в тысяча девятьсот сорок первом году под Омск, Александр Фридрихович сызмальства познал, что такое нужда и лишения. Голодное детство, где самым большим счастьем было поесть досыта, убогое существование в диком колхозе, где приезд кинопередвижки "из района" становился событием, достойным обсуждения на несколько недель, плюс ко всему принадлежность к неблагонадежной нации (родители отмечались в спецкомендатуре аж до пятьдесят седьмого года).
   Как ни странно, но единственным способом вырваться из этого унизительного прозябания стал призыв на срочную службу в армию. Теплая одежда, гарантированное трехразовое питание, обогащение жизненного опыта, а если повезет, то и возможность обратить на себя внимание людей .сильных и влиятельных. Разве это плохо?
   И потому, получив повестку в районный военкомат, юноша, обдумывающий свое будущее, отнесся к неизбежному повороту судьбы со спокойной радостью. В отличие от большинства колхозных сверстников, детей потомственных бездельников и алкоголиков с явными признаками вырождения, Миллер уже к восемнадцати годам нарисовал себе дальнейшие жизненные перспективы. И не было в этом рисунке нисходящих линий, только - восходящие; не было изгибов - только прямые.
   Говорят: "везет сильнейшим". Так оно, наверное, и есть - даже успех, который на первый взгляд выглядит случайным, куда чаще выпадает на долю людей . с сильным характером, трезвым рассудком, знающих, чего они от жизни хотят и что для этого следует предпринять.
   Саша Миллер всецело соответствовал всем этим качествам. И наверное, именно потому ему повезло: сразу же после окончания учебки молодой боец случайно обратил на себя внимание капитана из штаба Забайкальского военного округа. И недаром: кроме массы достоинств, младший сержант Миллер обладал редким даром каллиграфиста, - глядя на его письма, трудно было поверить, что эти неправдоподобно правильные буквы, удивительно ровные, округлые и текучие, написаны живым человеком, а не напечатаны в гарнизонной типографии.
   Так Миллер оказался в строевом отделе штаба Забайкальского военного округа на должности писаря.
   В любом штабе округа Советской Армии строевой отдел всегда находился на привилегированном положении. Отдел этот - микроскопическая структура из пяти-шести человек, в которой воля командующего обретает письменную форму приказа. Пусть начальник строевого всего лишь капитан. Любой офицер, от прапорщика до генерал-лейтенанта, получив вызов в строевой отдел, подтягивается и внутренне напрягается: что ждет, повышение. или опала? Какой приказ командующего объявит ему сегодня товарищ капитан?
   Именно потому с людьми из строевого отдела не принято ссориться, даже если это солдат-сверхсрочник, младший сержант, выполняющий ничтожные обязанности писаря-делопроизводителя, или даже тот, что убирает там...
   С Миллером никто и не ссорился. Равно как и он ни с кем. Спокойный, уравновешенный, казенно-приветливый, ровный со всеми - таким запомнился он и сослуживцам-сверхсрочникам, и отцам командирам. Да и чего ссориться? Хорошая, интеллигентная работа в тепле да уюте: перекладывай себе бумажки, подшивай папки, заполняй формуляры своим замечательным почерком. Ни изматывающих марш-бросков, ни ежедневной чистки оружия, ни строевой подготовки.
   Штаб округа - это не грязные ремонтные мастерские, не танкодром и не захудалая "точка", затерянная в бескрайней сибирской тайге. Именно там молодой писарь начал активно заниматься своей карьерой: чтобы угодить командирам, он умудрялся поставлять им молоденьких блядей, каждую из которых предварительно "пробовал" сам. Придя в армию прыщавым и застенчивым онанистом, он вскоре отлично усвоил все преимущества штабной работы.
   В штаб постоянно названивали местные девчонки, и Миллер часами висел на проводе, болтая с ними. С одной из них он вскоре переспал. Довольный тем, что стал наконец-то мужчиной, Миллер сам себе выписывал увольнительные и заводил один роман за другим. Девки были от него без ума и, когда он завел в ближайшем городке что-то вроде блатхаты, косяком повалили туда. Ему ничего не стоило так заморочить им головы, что они даже стали принимать активнейшее участие в тайных оргиях на этой квартире.
   Миллер приводил своих дружбанов-командиров к девочкам, и там все они вместе сначала смотрели редкую в то время порнушку по видаку, а потом выпивали и занимались разнузданным сексом с возбужденными малолетками. Командиры еще больше зауважали писаря Сашу: кто же откажется от сладенького? Да, такая служба давала редкую возможность обратить на себя внимание, завязать знакомства, могущие пригодиться в дальнейшем.
   Так оно и случилось: прослужив полтора года, Миллер, понимая, что беспартийному не хрена ловить в СССР, сперва вступил в партию, а затем, заручившись соответствующими рекомендациями, подал документы в военное училище, и не какое-нибудь, в элитное московское общевойсковое. Наверное, во всех военных вузах СССР, вместе взятых, не училось столько детей генералов и полковников Генштаба, как в этом; сам факт окончания "придворного" военного училища гарантировал успех в продвижении по службе.
   Экзамены на "кремлевского курсанта" Александр Фридрихович сдал без проблем и, проучившись пять лет, закончил училище с отличием. Уже тогда в его сознании четко обозначился водораздел: "с одной стороны - я, с другой - все остальные". И именно тогда в его характере выкристаллизовались черты, выделявшие его среди других: железная воля, сверхъестественная трудоспособность, несокрушимая логика мышления и голый прагматизм поступков.
   У Миллера никогда не было друзей - только знакомые, которых он разделял на "полезных сейчас" и "тех, кто может быть полезным в будущем". Сострадание, сентиментальность, простая человеческая открытость - это было не для него. Единственной слабостью Александра Фридриховича было полное отсутствие слабостей. Он никогда не курил, почти не употреблял спиртного (правда, никогда не отказывая в угощении людям полезным и влиятельным), а если в отпуске и бегал по бабам, то очень осторожно и умеренно, так чтобы никто не узнал.
   В отличие от большинства курсантов, Миллер читал не только уставы и теоретиков марксизма-ленинизма, но и классиков мировой литературы и философии. Понравившиеся изречения он старательно выписывал своим нечеловечески красивым почерком в толстый блокнот в кожаной обложке, с которым почти никогда не расставался.
   Больше всего в этом блокноте было цитат из Библии и почему-то Шопенгауэра. Этот мрачноватый философ, во-первых, был предельно циничен в своих афоризмах, а во-вторых, он тоже был немцем, что очень нравилось Миллеру. Вот несколько характерных для Шопенгауэра мыслей:
   "Ни с кем не следует быть слишком уступчивым, слишком добрым", или: "Едва мы успели подружиться с кем-нибудь, он тотчас же оказывается в нужде и уже целится перезанять у нас", или: "Если подозреваешь кого-либо во лжи, притворись, что веришь ему; тогда он наглеет, лжет грубее и попадается".
   Вообще в этом блокноте были собраны афоризмы буквально на каждый случай. Например, на отдельную страничку Миллер выписывал льстивые для начальства фразы, на другую - такие, которые могли бы показать людям всю якобы ученость и незаурядный ум бывшего армейского писаря.
   Впрочем, фиксирование чужих мыслей на бумаге было лишь тренировкой памяти: почти все свои записи Александр Фридрихович мог запросто цитировать наизусть, например, на заседании партбюро, куда он входил со второго курса.
   Столь редкий набор положительных качеств в лице одного человека не мог не обратить на себя внимания начальства, и после распределения Миллеру вновь повезло: совершенно неожиданно для себя он получил фантастическое назначение на должность адъютанта начальника штаба Белорусского военного округа.
   Есть лейтенанты, и есть Лейтенанты. Есть лейтенанты - Ваньки-взводные, и есть Лейтенанты - адъютанты начальников с большими звездами. Между ними непреодолимая пропасть. К первым штабные капитаны да майоры обращаются: "Слышь, ты, сделай то-то и то-то". Ко вторым - исключительно по имени-отчеству и со льстивым придыханием. А уж если такой адъютант пользуется особым расположением товарища генерала...
   Товарищ генерал, непосредственный начальник лейтенанта Миллера, являл собой законченный тип высокопоставленного болвана, тупым усердием выслужившего свое место. Про таких говорят: свое место он высидел задницей, а не умом. Однако новый адъютант понравился с первого взгляда: исполнительный, старательный, немногословный и очень понятливый.
   Товарищ генерал никогда не отличался умением разбираться в людях - куда ему было рассмотреть в молодом офицере прожженного честолюбца и карьериста, давно уже разделившего весь мир "на себя" и на "всех остальных"! А вот беспрекословное подчинение не могло не подкупить этого ограниченного солдафона. И потому он старательно пропихивал своего порученца наверх: сперва - на капитанскую должность в штаб, затем - в академию.
   Конечно, не только подчинением подкупал Миллер старого генерала - он вовремя и очень услужливо преподносил своему начальнику дорогие подарки, посылал ему, как бы невзначай, наиболее шустрых поблядушек, помог в строительстве персональной дачи, которая была возведена на ворованные деньги в рекордно короткие сроки. Когда престарелый генерал скоропостижно умер, Миллер путем сложных махинаций сумел наложить лапу на генеральскую дачу, продал ее недорого какому-то "деловому" и присвоил деньги.
   В восемьдесят третьем году майор Миллер, блестяще закончив академию, получил распределение в Группу советских войск в Германии, естественно - на штабную должность. Такое распределение выглядело странным: этнических немцев, даже офицеров, в ГСВГ старались не посылать. Однако в глазах начальства товарищ майор был прежде всего активным членом коммунистической партии, блестящим офицером, до мозга костей советским человеком, а уж потом - немцем.
   Все складывалось как нельзя лучше. Александр Фридрихович шел по жизни нагло и уверенно, с неудержимостью тяжелого танка. Восходящая линия успеха была начертана в жизненном графике на много лет вперед: через несколько лет начштаба полка, потом - командир полка и парторг дивизии, а потом, может быть, и повыше...
   К сорока пяти годам Миллер твердо рассчитывал занять место в высшем эшелоне советского военного истеблишмента; люди, хорошо знавшие его, не сомневались, что так оно и случится.
   Однако неожиданно грянула перестройка с ее свободами, и уже в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году Миллер, точно проанализировав возможные перспективы, впервые за свою жизнь растерялся. Цели, к которым он стремился едва ли не половину жизни, оказались ложными. Так часто бывает на окружных учениях: получает штаб полка донесение разведки об обнаруженном объекте, высылает несколько взводов диверсантов для его уничтожения, а объект-то оказывается ложным, эдакой ловушкой для легковерных дурачков. В результате диверсанты в условном плену, а командиры, отдавшие приказ выйти к объекту, готовятся к генеральскому нагоняю, далеко не условному.
   Александр Фридрихович, прирожденный прагматик, был не настолько глуп, чтобы не понять очевидного: для захвата жизненных высот нынче вовсе не обязательно иметь безукоризненную репутацию грамотного офицера и члена КПСС. Высокие должности не гарантировали жизненных благ; понятие "успех" больше не отсвечивало парадным блеском генеральских погон и лаком служебных "Волг", а впервые предстало в чистом, незамутненном виде. Синонимом успеха, власти и даже счастья стало исключительно богатство.
   Миллер понял: эпоха советского аквариума с гарантированной кормежкой, где выращенные в тепличных условиях рыбки жрут самосильно друг друга и вяло интригуют за вкусного червячка, закончилась. В океанской стихии первоначального накопления капитала выживают не глупые караси, а зубастые пираньи. Теперь все решает хватка: кто больше ухватил, тот и обеспечил себе плацдарм для дальнейшего продвижения по жизни.
   А ухватить в ГСВГ было что...
   Армия постепенно разваливалась, а после присоединения ГДР к ФРГ и вовсе очутилась за гранью полного разложения и деморализации. Зарплата военнослужащих ГСВГ исключительно в немецких марках, красивая буржуазная жизнь, а главное возможность украсть, что плохо лежит. А в Группе советских войск в Германии плохо лежало абсолютно все, и Александр Фридрихович был одним из первых, кто понял, какие редкие возможности открывает служба в Центральной группе войск.
   Карьерные устремления, желание стать генералом, стремление к сохранению имиджа грамотного, честного офицера - все это было забыто подполковником Миллером. Тогда, в конце восьмидесятых, словосочетание "честный офицер" становилось анахронизмом; во всяком случае, в Группе советских войск в Германии. Куда чаще звучало "офицер-вор", "офицер-растратчик"...
   В том диком бардаке, который предшествовал началу вывода войск в Союз, в ГСВГ воровали почти все, сообразно званию, занимаемой должности и степени причастности к материальным ценностям. Воровство прапорщиков и лейтенантов ограничивалось не военной прокуратурой, а воровством вышестоящих генералов и полковников. Разница была лишь в том, что генералы воровали железнодорожными составами, а прапорщики - чемоданами.
   Летчики военно-транспортной авиации специализировались на переправке в СССР "ауди", Б MB и "мерседесов", угоняемых по всей Западной Европе.
   Снабженцы тащили со складов оружие: тонны патронов, мин, взрывателей, фугасов; все это охотно приобреталось арабскими и курдскими террористами, которые постоянно рыскали вокруг советских военных баз. Бедным солдатикам доставалось немного: загнать налево десяток камуфляжей, пару баков солярки или краденый автомат.
   Свой первый миллион рублей подполковник Миллер заработал за неделю: продал в соседнюю Польшу два десятка "УРАЛов", стоявших на консервации с тысяча девятьсот восьмидесятого года, и четырнадцать тонн спирта. "УРАЛы" были списаны как пришедшие в негодность (командир части, зампотех и особист были в доле), а спирт якобы пошел на технические нужды. Второй миллион был заработан за три дня - Александр Фридрихович загнал немцам целый понтонный мост. Третий, четвертый и пятый - и вовсе за два часа: немцы очень интересовались ломом цветных металлов, а на гарнизонном стрельбище наблюдалось невиданное скопление стреляных гильз...
   Подсчитав гешефт и сопоставив его с деньгами, заработанными за все время службы в Советской Армии, Александр Фридрихович понял: он на верном пути. А поняв, решил продолжать в том же духе.
   Очень помогло знание языка, который этнический немец Миллер знал безукоризненно: за короткое время он оброс клиентурой, как корабельное днище ракушками. Товарищ подполковник предпочитал действовать через подставных лиц младших офицеров, прапорщиков и даже солдат-сверхсрочников: он никогда не подписывал документы и в случае провала оставлял за собой право демонстрировать благородное негодование. Очень скоро работа Миллера была сведена к минимуму: сидя в кабинете, он заполнял своим замечательным каллиграфическим почерком последнюю страничку записной книжки, на которой были только три графы: "Получил", "Отдал" и "Должны".
   Самодисциплина, осторожность и умение ладить с людьми помогали избегать неприятностей. Александр Фридрихович не транжирил заработанное на шнапс, как большинство офицеров, но вкладывал их в самый ценный на то время товар зеленые бумажки с портретами американских президентов на одной стороне и достопримечательностями Вашингтона - на другой. Впрочем, не отказывался он и от местных разноцветных бумажек с портретами деятелей немецкой науки, культуры и истории.