Доценко Виктор. Срок для Бешеного

   Отточенность и профессионализм позволяли ему не следить за теми, кому уже «уделил внимание», сосредоточиваясь на следующем противнике.
   Четвертый после сильного удара локтем в шейный позвонок, ткнувшись лицом в спинку кровати, медленно сполз на пол…
   Оправившись от удара. Аршин выхватил из кармана нож, раздался характерный металлический щелчок, и в руке блеснуло тонкое лезвие. Замахнуться он не успел. Услышав за спиной чуть заметный шорох, Савелий нанес бандиту страшный удар ногой в челюсть. Прозвучал громкий хруст, и Аршин, взвизгнув от боли, как куль осел на пол…
   Схватка продолжалась считанные секунды. Тяжело дыша, Савелий осмотрел «поле боя». Тишина в бараке нарушалась только приглушенными стонами пострадавших. Некоторые зеки проснулись от шума схватки и со страхом поглядывали из-под дрожащих ресниц, делая вид, что спят.
   Неожиданно раздался какой-то шум со стороны входа.
   — Атас! Менты! — крикнул сверху Кривой. — Ложись!
   Савелий тяжело вздохнул, опустился медленно на кровать и обхватил голову руками. Шаги замерли у его прохода.
   — Говорок! — услышал он голос Кешки. Кошка сел рядом и положил ему руку на плечо. — Извини, братишка, я, кажется, опоздал… Что они с тобой сделали?.. — начал он, но тут же осекся, рассмотрев лежащих на полу, и присвистнул от удивления. — А мы тебя спасать пришли…

КОРОЛЬ

   Савелий оторвал руки от лица и огляделся: рядом стоял плотный мужчина лет шестидесяти с короткими, почти седыми волосами, держа в руке черную пушистую шапку. Темные глаза и нос с горбинкой выдавали в нем уроженца Кавказа. Милюстиновая телогрейка была расстегнута, словно специально показывая, что подшита белым мехом. На шее — яркий мохеровый шарф, из карманов телогрейки торчали кожаные перчатки с загнутыми краями белоснежного меха, хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, были явно индивидуального пошива.
   Вокруг него сгрудились пять здоровяков, похожих на портовых грузчиков или, спортсменов-тяжеловесов.
   — Сам, сам… — Глядя на Аршина, он брезгливо сплюнул. — Схлопотал?
   — Король, я… — сплевывая кровь, что-то шепелявил Аршин.
   — Молчи уж: ты уже сказал свое! — коротко бросил Король и кивнул своим «телохранителям». — Помогите… Стоят, смотрят! Цирк, что ли?!
   Подчиняясь приказу, здоровяки суетливо стали поднимать пострадавших с пола.
   — Валите отсюда, зализывайте раны! — усмехнулся Король и, больше не обращая на них внимания, долгим взглядом посмотрев на Савелия, сел напротив. Лежащий там зек моментально сдвинулся на край, освобождая ему место.
   — Знакомься, дружан, это — Король! — несколько неуверенно проговорил Кошка, стараясь оборвать странную паузу.
   Король продолжал смотреть прямо в глаза Савелию.
   Савелий спокойно, без страха и злобы выдержал этот взгляд.
   — Пошли… — тихо проговорил Король и поднялся с кровати.
   — Зачем, Король? — испуганно прошептал Кошка, моментально побледнев.
   — Сиди… — бросил тот и пошел к выходу, не оглядываясь.
   Савелий успокаивающе похлопал Кошку по плечу и пошел за Королем, приглядывая за «телохранителями», следующими сзади.
   Проснувшиеся поднимали головы и смотрели им вслед только тогда, когда видели спину последнего.
   Когда они вышли в коридор. Король бросил своей крепкой команде:
   … Здесь ждать! — И направился к умывалке отряда.
   Там Король остановился посередине комнаты — в метре от Савелия, с тревогой поглядывающего на него. Вдруг Король чуть быстрее, чем нужно, выдернул руку из кармана, не отрывая глаз от Савелия, и… протянул ему пачку «Мальборо». Не шелохнувшись, Савелий процедил сквозь зубы:
   — Не курю…
   — Правильно, вредно… — рассудительно отозвался Король. — Врачи говорят, — Он прикурил от изящной зажигалки и пустил дым кольцами. — Да ты расслабься: я ж не Аршин… Надо будет, ночью… — он выразительно проводит рукой по горлу, — и готово!
   — Не удивлюсь, — ухмыльнулся Савелий. — Духи тоже так делали…
   — Афганец… знаю. — Король нахмурился, сделал паузу, затем, улыбаясь одними губами, продолжил: — А ты ничего, землячок, в порядке… с характером… — снова помолчал немного. — Девять лет много… — Неожиданно, словно специально отвлекаясь от главной темы, оглядев Савелия, перевел разговор: — Чего таким босяком протопал? На этапе такого вряд ли могли раздеть…
   — Взяли неожиданно… — скупо отозвался Савелий.
   — Та-а-к… — протянул Король, продолжая пускать кольца дыма. Было ощущение, что ему хочется что-то сказать, но он то ли не решается, то ли тянет время. — Вот что, Бешеный, мне лично до фени, чего и сколько ты остался должен Воланду, я плевать на него хотел… Но это я, а ты… — Он поморщился. — Мой тебе совет: сдерни на другую командировку! А еще лучше — засухарись, чтоб не узнали, на дно уйди… Месяца три-четыре у тебя есть: больше меня здесь вряд ли держать будут… Боятся менты, что корни пущу… Идиоты! Как я устал от них… Вот такта, Бешеный!.. — Он дружески похлопал Савелия по плечу, тихо добавил: — А говорили мы с тобой… допустим, о работе в фирме «Феникс»… Шучу… — усмехнулся он. — …Об Афганистане… короче, помалкивай! Вот так… — Нахлобучив шапку, ссутулившись, ой медленно вышел из умывалки…
   Когда Савелий возвращался к своей кровати, то чувствовал на себе удивленные я недоуменные взгляды: верно, никто не думал, что он так просто вернется после разговора с Королем…
   Кошка сидел на его кровати, обеспокоено поглядывая на дверь.
   — Угрожал? — спросил он с тревогой. Савелий не ответил.
   — Извини, Говорок, не мог тебе сказать сразу, — прошептал он, — ксивота на тебя с воли пришла… О чем, не знаю! Знаю одно: приказ — убрать тебя… Когда Король тебя позвал, я думал, все… Даже поклялся отомстить за тебя… — Кошка разжал руку, и Савелий увидел торчащий из рукава огромный тесак.
   — Силен, бродяга… — чуть заметно усмехнулся Савелий. — Послушай, может, я чего-то не понимаю, но объясни мне: чего его так слушаются? Ведь в чем душа только держится — пальцем ткни, дышать перестанет, — пожал он плечами.
   Кошка опасливо оглянулся по сторонам и тихо сказал:
   — Пошли лучше, выйдем из секции: слишком много локаторов порасставили…
   Они пришли в ту же комнату, где Савелий был с Королем.
   — Вот ты думаешь, что здесь уважают только силу? Так? Нет, дружан… Если говорить серьезно, то вор в законе самая сильная фигура в уголовном мире… довольно часто не только судьбы, но и жизни человеческие зависят от, него…
   — Это что же, вроде Крестного отца, что ли? — усмехнулся Савелий. — Там же мафия!
   — Зря ты смеешься, именно от них, воров в законе, и пошла организация в семейства, в кланы… Во всяком случае, если во главе стоит и не вор в законе, то обязательно связывается, и очень плотно, с ним, а то и с ними… Конечно, по воровской традиции вор в законе должен быть совершенно незапятнанным в своей жизни… По их же законам… Да-да, не удивляйся, у этих людей существует своеобразный кодекс, и звание вора утверждается на общей сходке.
   — Ты что, бывал там?
   — Ну, ты сказанул тоже! Кто же меня туда пустят? Краем уха слышал… Система — почище масонской… во всяком случае, не хуже… Кстати, Короля уважают и побаиваются не только в уголовном мире, но и среди погон… Месяца два, по приходе, его в зону не спускали, начались беспорядки, нарушения, чуть не бунт… Подумали и решили выпустить, сразу все в норму вошло… Тогда перестали и причину искать, чтобы засадить снова, поняли, что больше пользы, когда он в зоне.
   — Что за причина? Не понял?
   — Очень просто: захотят кого упрятать или рожа твоя не понравится, найдут за что упрятать!.. Хотя и искать не будут, прапор какой напишет рапортуй все — угорел на пятнашку, а две-три подряд, и ПКТ месяцев на шесть… Так-то…
   — Так это же беззаконие?! — воскликнул Савелий.
   — Чему ты удивляешься? Ты лучше покажи мне, где у нас есть справедливость? Беззаконие… — Он со злостью тряхнул головой, встал со скамьи и начал нервно ходить перед Савелием. — Ты помнишь второго помощника капитана?
   — Касымова? Конечно, помню! Неплохой мужик…
   — Неплохой? — со злостью воскликнул Кошка, хотел что-то сказать, но махнул рукой. — Прав тот, у кого больше прав!.. Ты думаешь, что менты не знали о сегодняшней заварухе? Еще как знали… Здесь многие дорожку к кумовьям протопали за пачуху чая…
   — Знали и не вмешались? Что-то не верится… — нахмурился Савелий.
   — Да потому и не вмешалась, что знали и о том, что здесь Король замешан…
   — Странно, выходит, вор в законе как бы на руку местам?
   — Чудак ты, Говорок, это называется военный нейтралитет… Им выгодно чужими руками жар загребать… Выгодно, чтобы зеки между собой перегрызлись… Это как рыбку ловить в мутной воде… А Король справедлив! Знаешь, сколько он, мужиков отмазал? А наряды? Не дает мужиков в обиду! — с пафосом произнес Кошка и вдруг добавил: — Хитрый он… — Тут же спохватившись, сам себя перебил: — А здорово ты их разделал! Я слышал, конечно, ребята на судне говорили, как ты их обучал, но чтобы так…
   — Да ерунда все это… Ладно, идем спать, а то мне завтра пахать…
   — И то… — Кошка поморщился. — Я-то могу поваляться… Ладно, держи краба и заходи ко мне: лекальщик уже в курсе, будет выпускать тебя…

РАЗМЫШЛЕНИЯ О КОРОЛЕ

   Савелию долго не спалось: какие-то странные и непонятные ощущения охватили его. Вновь и вновь мысли возвращались к происшедшему. Нет, ему совершенно не было жаль тех, кого, вероятно, покалечил: с волками жить — по-волчьи выть! До жути было неприятно, словно пришлось прикоснуться к чему-то грязному и мерзкому. Господи! Неужели ему всю жизнь предназначено сталкиваться, с подобной пакостью? Эх, люди! Люди? Разве это люди? Оказаться бы на каком-нибудь необитаемом острове, чтобы никого рядом! Никого! Один!.. Красота!.. Да Робинзон просто идиот! Чего ему не хватало? Чему завидовал? К чему стремился? К людям?.. Людям… Эти люди могут предать, подтолкнуть к пропасти, даже уничтожить, вместо того чтобы протянуть руку помощи и спасти! Жди, как же…
   Зачем он ушел тогда с моря?.. Морс! Что может быть прекраснее?! Прикрыв глаза. Савелий тут же увидел его, ощутил солоноватый привкус морского воздуха, скользкую палубу траулера, которая, словно живая, готова а любой момент опрокинуть тебя, сбить с ног в штормовую погоду. А с чем можно сравнить чувство, появлявшееся, когда после долгих дней неудачного лова неожиданно вытаскиваешь из воды полный трал морского серебра: живого, трепещущего от возмущения, что вырвано из привычной морской стихии? Какое счастье испытываешь всякий раз, какую тревогу и волнение ощущаешь, когда приближается день возвращения к родным берегам, к порту приписки судна!..
   А все-таки интересная фигура этот Король! Вор в законе!.. Не прост, ох, не прост! Что позволяет ему объединять окружающих его людей и руководить ими? Старый, дряхлый, а поди же ты? Сильная натура, уверенный в себе человек… Привыкший повелевать… За версту ощущаешь в нем силу духа! А в местах лишения свободы как нигде нужна поддержка, доброе слово… А он, видно, хороший психолог: на одного рыкнуть, другого погладить, с третьим посоветоваться… Стоп! Совсем забыл в суете: он же четко сказал о Воланде! Значит, действительно они связаны! ОНИ и сюда добрались… Значит, боятся чего-то… Но чего? Чего?.. Че… Постепенно усталость сморила Савелия, и он забылся тревожным, неспокойным сном…

БУДНИ В ЗОНЕ

   На следующее утро Савелий не слышал ни сигнала подъема, ни того, как отряд ходил на завтрак, спал крепким сном. Те, кто был свидетелем ночного инцидента, реагировали по-разному, заметив, что Савелий не встал «по подъему», нарушив тем самым режим содержания, — одни злорадно поглядывали, ожидая возмездия за нарушение, другие завидовали ему, уверенные, что это он демонстрирует «независимость», третьи просто боялись разбудить, хотя и жалели его…
   — Жулики! Выходим на проверку! Быстро! — приказал завхоз и начал прохаживаться по проходу, поторапливая замешкавшихся. Неожиданно увидев спящего Савелия, крикнул:
   — Тебя что, подъем не касается?
   — Не кричи! — буркнул Савелий, проснувшись, затем откинул одеяло и начал спокойно и не торопясь одеваться.
   — Тебе не кажется, что ты развел слишком буревую деятельность, а? — разозлился завхоз.
   Все вокруг притихли, внимательно ожидая, чем кончится стычка между строптивым новичком и завхозом, которого многие побаивались: от него зависела жизнь в отряде. Он мог «отмазать» у начальника отряда провинившегося от наказания, а мог, наоборот, «устроить» наказание, если кого-то невзлюбил. Короче говоря, с ним старались не портить отношений.
   — И что дальше? — ухмыльнулся Савелий, продолжая одеваться.
   — Смотри: тебе жить… — многозначительно произнес завхоз и снова закричал: — Чего уставились? Быстро выходим! — Потом повернулся к Савелию и негромко, но чтобы слышали окружающие, бросил с ехидной усмешкой: — До отбоя переберешься на третий ярус! Ясно? Вот так… — Он пошел к выходу.
   Савелий хотел что-то возразить, но покачал головой и промолчал: вот и реакция на ночные события… Интересно! Завхоз спит у себя в каптерке, а ему уже все известно! Разведка… Но Савелий удивился другому: блатные получили отпор, а «сука» вдруг недовольна… Есть о чем подумать…
   Когда он едва не последним выходил из секции на проверку, к нему подошел завхоз.
   — Говорков, на вахту! — крикнул он, словно Савелий находился в конце секции, а не в двух шагах от него.
   — Зачем?
   — Там узнаешь! — многозначительно ухмыльнулся тот…
   Постучав в дверь комнаты дежурного помощника начальника колонии и услышав «Войди!», Савелий переступил ее порог, прикрыл дверь и невозмутимо доложил — капитану Зелинскому:
   — Осужденный Говорков! Вызывали?.. Завхоз сказал…
   — Вот ручка, бумага… садись, пиши! — После ночного дежурства глаза у капитана были красные и воспаленные.
   — Что писать? — искренне удивился Савелий.
   — Объяснительную…
   — Какую?
   — Что ты ваньку валяешь? — Зелинский устало хлопнул по столу. — Что произошло сегодня ночью?
   — А что произошло сегодня ночью? — невозмутимо спросил Говорков.
   Поведение заключенного вывело капитана из себя, и он зло начал:
   — Та-а-ак… Значит, ничего? Ты спокойно отработал, пришел, лег спать и спал до самого подъема, не просыпаясь?
   — Так…
   — И никто к тебе не приходил? Никто не хотел свести с тобой счеты?
   — Никто…
   — И ты так спал, что не заметил целой группы осужденных? И Аршин, то есть Бирюков, сам упал с крылечка и сломал себе челюсть?.. А вместе с ним упали еще трое, сломав ребра и получив тяжелые сотрясения мозгов?! Так, что ли?
   — Но я-то при чем? На мне-то нет ничего подобного: ни ушибов, ни синяков… Могу раздеться…
   — А это мысль! — воскликнул капитан, уверенный, что сейчас-то он и сможет изобличить лгуна. — Раздевайся!
   Савелий, пожав плечами, начал оголяться. Раздевшись по пояс и спустив брюки, спросил:
   — Трусы снимать?
   — Повернись! — приказал Зелинский, внимательно оглядывая его тело. Заметив страшный шрам на спине, нахмурился.
   — Откуда шрам?
   — На спине, что ли? — не спеша одеваясь, равнодушно спросил Савелий. — Это по пьяни, в драке одной…
   — Сила есть — ума не надо!
   — А что, битие определяет сознание!
   — Да ты, гляжу, философ!
   — Это ваша философия, не моя…
   — Наша?
   — Ну, тех, кто в погонах! Прав тот, у того больше прав, а не тот, кто прав! Не ваша ли это мысль? — нервно застегивая телогрейку, бросил Савелий.
   — Не все так думают… — тихо заметил Зелинский.
   — Бросьте! Не все думают, да все поступают.
   — Вот что, философ, до прихода режима посидишь в ШИЗО! Это, кстати, в твоих же интересах…
   — И все-то вы за меня знаете: что лучше, что хуже.
   Зелинский пристально посмотрел на него и крикнул:
   — Федор Федорович! В комнату заглянул пожилой прапорщик.
   — У нас четырнадцатая свободна?
   — Там же Игумнов!
   — Игумнов? Не освободился еще? — поморщился капитан, но вдруг, хитро улыбнувшись, предложил: — А что, даже интересно! Вот к нему и посади… К этому рецидивисту…

В ШИЗО С «РЕЦИДИВИСТОМ»

   В четырнадцатой камере Савелий уже сидел, когда их этапом доставили в зону. Тогда он был в наручниках и в камере был жуткий холод. Сейчас в окно вставили стекло, и в ней было сравнительно тепло.
   В самом углу у трубы отопления сидел маленький старичок. На вид ему было за семьдесят. Сморщенное, похожее на моченое яблоко лицо напоминало старушечье. Совершенно беззубый рот был плотно закрыт, и подбородок почти касался носа. Глаза у него слезились то ли от старости, то ли болели.
   — Привет, отец! — проговорил Савелий.
   — Ага… Курить фто е? — прошамкал тот.
   — Не курю, отец…
   — Фудо, шовшем фудо… — тяжело вздохнул старик.
   — Это правда, что ты рецидивист? — спросил Савелий, присаживаясь рядом.
   — Шишнадцатый раж шижу… — согласно кивнул дед. — Шорох ходов вже…
   — Сколько же тебе лет?
   — Жа шипадешат… мышлю… — Он еще больше наморщил лоб, вспоминая что-то. — В шорок третям пощадили, так и гуляю…
   — В сорок, третьем? За что же тебя? Ведь и пятнадцати, верно, не было? — удивился Савелий. — Так жа Шталина, милай, жа его родимого… Двачать пять и дали…
   — Как же ты умудрился-то за него в тюрьму сесть? Или родители были в чем замешаны?
   — Не-е-е… Родителев не было: широта я… На монштрачии неш ображ Шталина и уронил в гряжь: меня и забрали…
   — А потом что же, разбойничать начал или воровать?
   — Нет, милай… Какой с мени ражбойник аль вор?.. Жа пашпорт папку, жа него, милай, шнжу, гажу…
   — Ты хочешь сказать, что пятнадцать раз сидишь за нарушение паспортного режима? — догадался вдруг ошарашенный Савелий.
   — Почему хочу, посажал уж…
   — А в ШИЗО за что попал?
   — Так шрок у меня кончатша шереж два дня, а куды мне итать? Нет никого — ни родных, ни ближних… Напишал я в Кремль, Горбашову, чтоб разрешил, значит, оштатьша ждешь, в жове, жима же, куды мне… А начальство и прознало, што мимо них пишмо отправил на волю, вот и жашадали…
   — Правда, что ли?
   — Эй, щинок, щинок — покачал он маленькой головой и с грустью отвернулся и теплой трубе…
   Савелий снял с себя куртку спецовки и прикрыл ею иссохшее тело старика.
   — Шпашибо, щинок… — благодарно прошепелявил тот, купаясь в неожиданный подарок. — Как думаешь, дождусь ответа из Кремля? Савелий лег на голые доски и прикрыл глаза… Поспать, однако, не пришлось: вскоре его отвели к начальнику режимной части — розовощекому капитану.
   — От кого решил в ШИЗО спрятаться? — хмуро глядя на него, спросил он Савелия.
   — И не собирался! — буркнул Говорков. — Сам не знаю, за что в трюм опустили…
   — Так уж и не знаешь? — Капитан хитро посмотрел ему в глаза, но, не дождавшись ответа, сказал: — Ладно, иди на работу, нечего прохлаждаться… Коль припечет — сам прибежишь…

У КЕШКИ

   Потянулись медленные и однообразные дни. Окружающие, поняв, что Савелий не склонен допускать кого-либо в свою душу, оставили его в покое, предоставив возможность «вариться в собственном соку». Именно это ему и было нужно, об этом они мечтал: остаться одному со своими переживаниями, со своими мыслями…
   Однако в зоне были и те, кто не хотел мириться с его независимостью и при любом удобном случае старался «ткнуть мордой в грязь», «поставить в стойло»…
   Нет, это были не блатные: Король выполнил свое обещание, и никто из них не задевал Савелия. Как ни странно, его независимость не нравилась другому «лагерю» — к нему относился завхоз, который не упускал ни одной возможности, чтобы не состряпать на Савелия докладную, не послать его на внеочередные хозработы как нарушителя режима содержания. Бесстрастная реакция Савелия еще больше озлобляла самолюбивого завхоза. Другим человеком этого «лагеря» был заместитель командира роты капитан Зелинский, для него Савелий стал объектом «усиленного внимания», и при каждом удобном случае он проявлял особую «заботу».
   Правда, одно событие несколько улучшило положение Говоркова в зоне, несколько смягчило завхоза. Как-то незадолго до утреннего подъема Савелия разбудил завхоз и шепотом предложил зайти к нему. Его заискивающий тон настолько, удивил Савелия, что он быстро оделся и пошел в каптерку.
   Завхоз молча протянул ему увесистый сверток и, увидев недоумение на лице Савелия, многозначительно проговорил:
   — От кого, надеюсь, понятно?.. Савелий пожал плечами и развернул сверток: новый костюм черного цвета, спецовка вольного покроя с двойными швами, шапка с натуральным мехом, шерстяной шарф и белью вязаные перчатки…
   С этого дня он с удивлением обнаружил, что относиться к нему стали более уважительно. Любой коллектив, в том числе и людей, лишенных свободы, представляет собой точную копию общества в целом. Только в местах лишения свободы все пороки более обнажены, более изощрены. Сильный — значит, правый. Хорошо одет — значит, имеет возможности и т.д., а такого больше уважают или завидуют ему…
   Однако ничто не изменило Савелия, он продолжал держаться особняком не только в жилой зоне, но и на работе. Хотя на работе уединиться труднее: приходится разговаривать в силу «служебной необходимости». У Савелия все легко получалось, и к нему часто обращались за помощью то бригадир, то мастер, зависящий, как и все, от выполнения плана.
   Заметив его безотказность, мастер чуть подобрел к своему тезке и старался по возможности поощрять его: то в приказе, то дополнительным отовариванием в магазине зоны. Конечно, он был весьма скуден: не самые лучшие рыбные консервы да каменные пряники, но и это выручало в трудную минуту…
   Чтобы ни о чем не думать, Савелий полностью окунулся в работу, прихватывая и вторую, а то и третью смены. Труднее было, когда наступали праздники. В эти «свободные» дни ничего не отвлекало, и начиналось самокопание, на. Савелия накатывало такое, что в пору волком выть или биться головой об стенку… К счастью для Савелия, таких дней выпадало не очень много.
   Поначалу Савелий избегал общения со своим бывшим сослуживцем Кешкой Сахно. Почему-то Кошка вызывал в нем раздражение, бередил душу, напоминая о счастливом и радостном прошлом, заставлявшем сжиматься сердце. Но шли дни, и Савелию неожиданно захотелось удариться в эти воспоминания.
   Он стал чаще появляться в «мастерской», как претенциозно называл Кошка свою комнатушку. Надо заметить, что толком поговорить им почти никогда не удавалось: каждый раз кто-нибудь да мешал — то завхоз зайдет что-то надписать, то комендант зоны с заданием начертить или расписать какой-либо «уголок» обязательств, сатиры или санитарии и гигиены, а то из администрации кто пожалует для проверки, «шмона», обычно «визиты» заканчивались просьбой переплести книги или журналы…
   — Что делать? — говорил в таких случаях Кошка.
   — Хочешь жить — умей вертеться Сейчас-то еще ничего… Вначале трудно было: то режимник заскочит, то кум нагрянет, то из роты, то из батальона, и каждому дай… Сколько красок, кистей, сколько книг зашмонали. Увидит детектив: «Дай почитать!» Попробуй, не дай! Раз дал, два, а возвращать, так нет, потерял, говорит… Э-э, думаю, шалишь! Хватит! Хрен вы больше что возьмете…
   — Так и сказал? — ухмыльнулся Савелий.
   — Что ж я, дурак, что ли? Я поумнее придумал…
   — Он хитро прищурился. — Пару раз столкнул их лбами, сразу зауважали!
   — Как это?
   — Очень даже просто! Пришел как-то режим… Ну, этот, Цитрамон. Кличку эту дали острословы за его пагубную страсть к зеленому змию. Причем пьет он все, что горит и имеет градус или с ног сшибает, по его выражению. И, естественно, после принятия какой-нибудь гадости утром от него несет всякими парами, и голова трещит, как пустой орех, для поправления которой он и ныряет перся проверкой в санчасть, глотает обычную свою дозу цитрамона: пять таблеток. Так вот, повадился он ко мне и тащил все, что можно было загнать на опохмелку. А тут как-то кум дал мне переплести Агату Кристи… -
   — А Цитрамон увел ее, и ты «не стал молчать об этом»? — догадался Савелий и фыркнул: Представляю их душевный разговорчик!
   — Таким образом, еще кое-кого так наказал… С тех пор и зауважали… Да и с левыми работами приставать перестали… По крайней мере, бесплатно… Хозяин мне — сделай то-то и то-то, а я ему — не успею, такой-то приказал сделать ему… Тот на дыбы: «Посылай всех ко мне, кто мешает исполнять мои поручения!» С тех пор только по его записке теперь работаю, если мне не выгодно или не хочется делать кому-нибудь… Правда, стараюсь не очень борзеть: вмиг скушают… А ты что такой смурной? Устал, что ли?
   — С Зелинским цапанулся… — буркнул Савелий.
   — Опять? Чего он к тебе привязался: мужик вроде неплохой… Что на этот раз?
   — Неплохой! Самая настоящая мразь! — вспылил Савелий. — Снимаемся вчера с промзоны, кричит: «Осужденный Говорков, почему пуговица верхняя не застегнута?»
   — Он что, на съеме вчера был? — озабоченно спросил Кошка. — Ну и что?
   — Что-что! Ларек, вот что!
   — Второй раз ларьком хлопает! Да ладно, не бери в голову: видно, под руку попался!
   — Ага, под руку! А в прошлые разы тоже под руку? Когда же они оставят меня в покое?
   — Ты, Савелий, главное — держись: нервы береги
   — может, они того и добиваются, чтобы срок нам продлить! Не поддавайся!