Доценко Виктор. Срок для Бешеного

   — Пойду я! — Савелий встал, раздраженный, непримиримый.
   Кешка хотел остановить, но понял, что приятелю лучше сейчас побыть одному, пожал ему руку и добродушно улыбнулся:
   — Ты заходи почаще…

ВСТРЕЧА С АРШИНОМ

   От перенапряжения или просквозило в цеху, но Савелий почувствовал сильную головную боль, и все тело ломало, как при гриппе. Помучившись несколько дней, он решил наведаться в санчасть.
   В небольшом коридоре санчасти народу было много: три скамейки, стоящие в предбаннике, занимали в основном и кто не мог стоять, — загипсованные ноги, ранения в живот, некоторые с перевязанной головой. Савелий пристроился за парнем с рукой в гипсе. От температуры он настолько ослабел, что стоял с огромным трудом, на бледном лице проступили бисеринки мелкого пота. Дверь в коридор санчасти приоткрылась, и на пороге показался молодой упитанный зек в белом халате, санитар санчасти.
   — Кто к врачу? — важно произнес он.
   — Я на перевязку… — заявил парень с перевязанной рукой, чуть посторонившись, пропустил Савелия вперед.
   — Записан? — подозрительно спросил санитар.
   — Нет! У меня температура… Грипп, думаю…
   — Ну и что?! Грипп у него! Записаться нужно было, не примет, не положено! — Он безразлично отвернулся от Савелия. — Кто записан к врачу?
   — Ты, мразь… — тяжело дыша, тихо выдохнул Савелий. — Я тебя сейчас запишу, сука! — Он Шагнул к нему.
   — Ты что, земляк? Я же ничего… Это же не я… — залепетал санитар и тут же посторонился. — Заходи, Бешеный, может, примет… — Взглянув на бирку, суетливо спросил: — Говорков?
   В кабинете терапевта стояла медицинская кушетка, рядом с ней — похожая на торшер, с мощной подставкой, сильная электролампа с рефлектором, соллюкс, используемая здесь не только для светолечения, но и для вспомогательного освещения больного. За столом восседал бледный круглолицый врач, с интересом листавший «Советский экран». Сквозь тщательно отутюженный зеками белоснежный халат просвечивали погоны капитана. Чуть выждав, когда тот соизволит оторваться от чтива, Савелий не выдержал и зло бросил:
   — У меня температура!
   — Ну и что? — едва взглянув на него, безразлично проговорил доктор и буркнул, вновь углубляясь в журнал. — Записан?
   — У меня температура! — почти выкрикнул Савелий.
   — Санитар, принеси карточку… — Врач продолжил свое чтение.
   — Вот, гражданин капитан. — Санитар положил перед ним карту Савелия.
   — Подойди! — проговорил врач, взял его руку и, сделав вид, что считает пульс, тут же добавил: — Ничего страшного — не высокая… выживешь. — Он ехидно посмотрел на Савелия и приоткрыл окошечко в Стене, соединявшее кабинет врача с, процедурным кабинетом. — Танечка, дай ему три таблетки кальция и две аспирину… За ночь пройдет — и на работу! Следующий!
   Савелий наклонился и посмотрел на него в упор, потом повернулся и пошел прочь.
   — Не понял? — наморщился капитан. — Осужденный!
   — Где вас таких только делают? — не останавливаясь, пробормотал Савелий.
   — Осужденный!.. Говорков, таблетки возьми! — крикнул вдогонку капитан.
   — Да засунь ты их себе… — бросил Савелий хлопнул дверью.
   Напяливая в предбаннике верхнюю одежду, Савелий уже не сдерживался и поносил капитана от души:
   — Костолом паршивый!.. Коновал в погонах!.. Расселась, падла, и картинки смотрит!.. В Афгане бы тебя повстречать, суку! При выходе из санчасти его догнал санитар:
   — Говорков!.. Бешеный, погоди!
   — Да пошел ты! — обрезал Савелий.
   — Да погоди… вот! — Он сунул Савелию пачку таблеток. — Температурные, от гриппа… У меня в заначке были… Бери-бери… — Он тут же ушел, прикрыв за собой дверь.
   Глядя ему вслед, Савелий немного постоял, потом повернулся и столкнулся нос к носу с Аршином… Он явно шел к врачу. Жалкий, с перекосившимся лицом. Казалось, что его длинный рост укоротился. Увидев Говоркова, он вздрогнул, вжал голову в плечи и стал еще ниже сообразив, что опасность не грозит и Савелий не собирается бить его, Аршин, шамкая, как старик, — то ли челюсть неправильно срослась, то ли из-за отсутствия передних зубов, — прищурясь, процедил:
   — Благодари Короля, а то бы давно ногами вперед вынесли…
   — При чем здесь Король? Это же не он, а я тебя вразумил, — тяжело дыша, отрезал Савелий.
   — На дурака косишь, что ли? Если бы не он, то… И тут Савелий понял, что стоящего перед ним злобного, опустившегося до животного состояния человека, у которого инстинкт преобладает над разумом, уже ничего не сможет исправить. Этот человек признает только силу. В нем великолепно уживаются два противоположных начала: рабское и хозяйское. А что преобладает, зависит не от его разума, а от сиюминутной ситуации. Покачав головой, Савелий, приблизившись к нему, почти шепотом произнес:
   — У меня свои законы: один раз — предупреждаю, второй — учу, третий — убью!
   Последнее слово он произнес настолько просто и обыденно, что именно поэтому оно и прозвучало жутко и страшно. Аршин невольно попятился от него, словно сейчас именно тот, третий раз…

«БЫТ» ЖИЛОЙ ЗОНЫ

   Жизнь брала свое, и Говорков вроде бы даже начал привыкать к однообразной лагерной жизни: работа, иногда небольшой отдых за книгой, телевизором, потом сон, и так каждый День… Но иногда происходило что-то такое, чего он более всего боялся: по капельке набиралась, искала выхода, но не находила какая-то сила.
   Как-то на фабрике отключилась электроэнергия, произошла авария на подстанции, и всех работающие загнали в жилую зону по баракам (жилая зона имела автономную электростанцию — не очень мощный движок, которого хватало на освещение периметра зоны и жилых помещений). Провалявшись пару часов на кровати (завхоз все-таки изменился к нему и снова перевел на нижнее место), Савелий попытался читать, но мысли жужжали, роились, словно пчелы, хотелось выплеснуть их кому-нибудь, но идти к Кошке не хотелось, а другого человека не было…
   В отличие от Савелия свободные от работки довольные этим обстоятельством заключенные занимались кто чем: зашивали, штопали свою одежду, писали письма, варили чифир… В проходе напротив Савелия двое играли в шахматы. Играли молча, сосредоточенно. Из-за того, что в секции тусовались почти все живущие, было сравнительно тепло, и один из партнеров, обнажившись по пояс, сверкал многочисленными наколками на туберкулезном теле. У напарника позиция была явно лучше, достаточно было взглянуть на его довольную скуластую физиономию.
   Вокруг играющих столпились несколько любопытных и молчаливо, без комментариев, следили за игрой. Комментировать в местах лишения свободы очень опасно, тем более когда играют «под интерес»: есть реальная опасность пострадать, и не только физически… Проигравший может потребовать от подсказавшего оплатить свой проигрыш…
   Сначала игра шла нормально, без эксцессов, но, проиграв одну за другой две партии удачливому сопернику, тот, что с наколками, все больше нервничал, и в какой-то момент ему показалось, что один из зрителей, приятель его соперника и такой же молодой, как он, подает знаки.
   — Слышь, свали отсюда, земляк! — угрюмо бросил он ему.
   — Я что, мешаю тебе? Я же сижу молча, не подсказываю, — попытался спокойно пояснить тот.
   — Не подсказываешь? А чего рожи корчишь? Маяки даешь? Сказал — свали, значит, свали!
   — Ты еще укажи, где мне стоять можно, а где нельзя! — усмехнулся парень.
   — Ты чего, кобыла, пасть разеваешь? — разъяренно вскочил с места тот, что с наколками.
   — Что ты, Сиплый, запретного хапнул, что ли, — улыбнулся спокойно парень, — или спал плохо?
   — Запретного сейчас ты хапнешь! — Сиплый неожиданно выбросил правую руку в лицо парню, потом еще раз и еще. Коротко вскрикнув, тот попытался прикрыться от него, обхватив руками лицо, на котором появилась кровь. Но Сиплый, озверевший от проигрышей, бил в незащищенные места. Однако настырный парень терпеливо выдерживал его удары и не собирался отступать. Выбрав момент, он ухватился руками за кровать третьего яруса и обеими ногами ударил Сиплого в грудь… Тот опрокинулся на кровать, сбив на пол шахматную доску, но сразу вскочил и схватил табуретку… Взревел с отборным матом и взметнул над головой табуреткой, случайно задев кровать Савелия. До этого момента он лежал спокойно, безразлично наблюдая за стычкой, но едва она коснулась его, внятно бросил, чуть приподнявшись на локте:
   — А ну, хорош!.. Распылились тут… Надо друг другу морды поразбивать — валите на улицу… — с угрозой проговорил он. — Или мне встать, — успокоить?
   Сиплый хотел было что-то возразить, но, перехватив жесткий взгляд Савелия, нехотя опустил табуретку на место и начал восстанавливать партию, словно ничего не произошло, но все-таки процедил парню:
   — Проиграю — платить будешь ты!
   — Посмотрим!.. — отозвался тот, стирая платком кровь с лица. Любопытные, с интересом наблюдавшие за дракой, разошлись и продолжили прерванные занятия…
   — Привет, дружок! — услышал Савелий голос Кашки. — Киснешь?
   — Да так… Чего еще делать?
   — Хочешь, чифирнем?
   — Где достал?
   — С крытки подогнали! — усмехнулся тот. — На свиданке был, а сегодня Зелинский дежурил… Удалось вынести… И чего ты с ним не ладишь? Он явно неравнодушен к тебе!
   — Точно, неравнодушен, так любит, что скушать готов!..
   — А он, между прочим, тоже афганец!
   — Не пойдет афганец сюда работать! — зло проговорил Савелий. — Не может он быть афганцем!..
   — Не скажи, Говорок! Разные бывают обстоятельства, поверь… Я на свиданке случайно услышал…
   — А к тебе кто приезжал, жена?
   — Жена? — Кошка нахмурился. — Нет, мать… Маманя… Всяких вкусностей навезла: жалко, что только двое суток… — Он начал вытаскивать из карманов Шоколадные конфеты, кусок сервелата, открытую банку икры, лимон, три головки чеснока и три пирожка. — С вареньем и с мясом… Сама пекла…
   — Я уж и забыл вкус всех этих продуктов… — радостно воскликнул Савелий, потирая руки. — Попируем сейчас… Как тебе удалось все это пронести…
   — Я ж говорил… Ну не суетись: это все тебе! Я нахавался там по макушку… Не думай, себе тоже оставил…
   — А может, составишь компанию?
   — Нет, а чифирну с удовольствием… На свиданке какой чифир: с одной стороны — завались, а с другой — не с кем, пару раз чифирнул, и никакого удовольствия…
   — Вообще-то пора завязывать с ним, мотор посадить можно…
   — Твой мотор? — усмехнулся Кошка. — Да твоего мотора на троих хватит… Или пошаливает?
   — Да нет пока, но все-таки…
   — Короче, Склифосовский, не выдумывай! В этот момент от играющих в шахматы вновь послышался шум: Сиплый, как видно, снова проигрывал и решил выместить злобу на парне, с которым уже схватывался.
   — Ну все, кобыла, я тебя предупреждал! — заревел он, вскочил с кровати, опрокидывая табурет с шахматной партией, вцепился в парня. На этот раз парень не стал ожидать его ударов, а сам неожиданно пнул Сиплого в пах коленом. Согнувшись пополам, тот упал на пол и начал кататься, подвывая то ли от боли, то ли от злости. Его приятели, сидевшие в разных углах барака, мгновенно подскочили к парню и сбили его с ног.
   — Что, снова вам неймется? — недовольно рыкнул на них Савелий.
   Зыркнув на него, те подхватили молодого парня под руки и потащили к выходу. Сиплый быстро вскочил с полу и бросился вслед за ними.
   — Ты что, Савелий? — нахмурился Кошка.
   — Надоели они все! — выдохнул он. — Днями и ночами не вылезал, бы с промки… Покалечат парня-то… — сказал он неожиданно, но каким-то безразлично бесцветным голосом.
   — Да плюнь ты на него: видно, давно нарывался сам… Так что, будем чифирить или варить не хочешь?..
   — Как это не хочу?.. Конечно, хочу! — Савелий вытащил из тумбочки пол-литровую банту, достал из потайного места кипятильник и пошел в умывалку, где стояли розетки. Неожиданно ему навстречу оттуда повалили зеки.
   — Что, свет вырубили? — спросил он одного.
   — Да нет, Бешен… — замялся тот. — Но ты лучше не ходи туда…
   — Что? — нахмурился Савелий, однако того уже и след простыл.
   Савелий пожал плечами и двинулся вперед. Не дойдя до дверей умывалки, он услышал шум и приглушенные стоны и сразу догадался, что там происходит разборка с тем молодым парнем но то, что ему довелось увидеть, даже близко не приближалось к его догадкам…
   Трое приятелей Сиплого крепко держали молодого парня, лицо которого было залито кровью, а Сиплый, видно, совершенно потерял контроль над собой: остервенело бил его ногами и кулаками куда ни попадя. Парень потерял сознание и обмяк в руках державших.
   — Может, хватит с него, Сиплый? — неуверенно проговорил один из державших — здоровенный бугай лет тридцатое добродушным лицом.
   — Что, жалко подлюку стало? — зло бросил Сиплый. — А Малыша тебе Не жалко, которого он уряднику сдал? Не жалко, что он теперь в шестиместке парится? — Было заметно, что Сиплый сам себя заводит. — Нет! Этот козел должен стать петушком! Пусть кукарекает, а не стучит!
   Он подал знак державшим парня приятелям, и те быстро повернули безвольное тело парня задом к Сиплому, который тут же сорвал с него брюки.
   — А вы сомневались! — довольно рассмеялся Сиплый. — Смотрите, какая попочка! — Он похлопал по розовым ягодицам, затем нежно погладил их, плотоядно улыбаясь. Его руки стали нервно подрагивать, глаза налились страстным возбуждением. — Ух ты, мой петушочек… Сейчас в твою попочку войдет твой дружочек… — Он уже тяжело дышал: было видно, что сейчас его хоть убей, но он не откажется от задуманного. — Сейчас, сейчас загоню тебе кожаный шприц под кожу… Будет немного больно — он у меня с шарами, — но ты терпи…
   Он расстегнул брюки и вытащил наружу свой член, который был уже в состоянии боевой готовности. Достаточно больших размеров, он был очень уродлив: весь покрыт буграми от шаров, с наколкой «везде пролезу». Сиплый наклонился, плюнул парню в задницу, затем раздвинул ягодицы и с силой вогнал в него свой член. Парень дернулся, закричал от боли, приходя в сознание.
   — Что ты делаешь, сволочь?! Сука позорная!.. Ты же не жилец больше на этом свете!.. — Он начал извиваться всем телом, пытаясь вырваться, но держали его крепко. На пол потекла кровь.
   — Чо вы смотрите? — взревел вдруг Сиплый. — Чижик, сунь ему в рот! Может, ему понравится… — Он заржал, довольный своей шуткой, продолжая качать, словно поршнем, своим членом.
   Чижик, державший парня за плечи, возбужденный происходящим, быстро обнажил свой член, обхватил парня руками за уши и сунул ему в рот. Тот попытался Сжать челюсти, но тут получил такие удары по бокам и голове, что моментально обмяк и уже ничего не соображал…
   — А что, ты прав, Сиплый, очень профессионально чмокает, — осклабился Чижик, входя во все больший экстаз… Неожиданно заметил стоящего у входа Савелия, который то ли оцепенел от происходящего, то ли ему было настолько безразлично, что он просто ожидал, когда закончится этот бардак и ему можно будет спокойно сварить чифир…
   — А, Бешеный! — хрипло выдавил Чижик — очень хоо-рошо… — громко добавил он, дернулся пару раз и брезгливо кивнул на парня. — Может, и ты ему навалишь на зуб? А, Бешеный?
   Савелий хмуро взглянул на него, потом на Сиплого, выкрикивающего в экстазе:
   — Хорошо, бля, буду, хорошо!.. А-а-а… Обхватив за бедра парня так, что ободрал кожу ногтями. Сиплый с силой вогнал член до конца… Парень вновь застонал. Сиплый выдернул из него обмякшую плоть, обтер о рубашку парня его кровь, заправил в брюки и бросил тому, кто предлагал остановить избиение:
   — Ну что, теперь твоя очередь, Кучерявый! А может, действительно ты, Бешеный? А?
   — Я свой член не на помойке нашел! — хмуро обрезал Савелий, подошел к полке, поставил банку с водой и воткнул кипятильник.
   — Мне что-то тоже расхотелось… — неуверенно протянул Кучерявый, и они выпустили парня из рук. Он кулем свалился на плиточный пол и не шевелился.
   — Слушай, Сиплый, ты случайно своей балдой не проткнул печень? — разгоготался неожиданно Чижик.
   — Вишь, не шевелится…
   — Ага, я. — ухмыльнулся Сиплый. — А может, и ты через горло легкие задел… Ладно, пошли отсюда: мужикам чифир варить надо.
   Когда Савелий засыпал чай в кипящую банку, парень очнулся, огляделся вокруг, заметил Савелия, и в его глазах была такая ненависть, что Савелий подумал. «Это добром не кончится…» Парень медленно встал с пола, натянул брюки и, пошатываясь, словно пьяный, вышел из умывалки…
   Когда Савелий принес чифир, Кошка разглядывал какой-то журнал.
   — Тебя только за смертью посылать! — полусердито сказал он.
   — Там этого молодого опустили… — неожиданно для себя ответил Савелий.
   — Ну и что? Брось ты, сами разберутся… Все тебя спросить хочу: за что тебя окрестили?
   — Быть беде… — не выйдя еще из своих мыслей, сказал Савелий взглянул на Кошку. — Слушай, дружан, за что тебя окрестили? Все забываю спросить. Кошка заливисто заржал на всю секцию.
   — Ну, Ты даешь, Савка! — Он стер улыбку, внимательно посмотрел на Савелия, понял, что тот действительно не слышал его вопроса, махнул рукой. — Ладно… Помнишь, я тебе говорил за второго помощника? Неплохой человек… — Кошка криво усмехнулся, — этот «неплохой» человек заколебал меня сноси простотой!.. Повадился ко мне, котяра, сначала ужиком: «Не можешь ли ты, Кешенька, дать мне косточек для моего песика?» Жалко, что ли? Раз дал, другой… «У меня праздник завтра, а в магазин не поспеваю, не дашь ли чего-нибудь вкусненького…» Вот падаль! И пошло, и поехало, начал приходить как к себе на кухню: то одно возьмет, то другое… А тут тралим, тралим, и все впустую. Скоро возвращаться, а плана нет… Да еще шторм… — Он тяжело вздохнул.
   — Сам не знаю, как умудрился поскользнуться… Перелом… Слава, богу, закрытый, — он снова улыбнулся. — Поскользнулся, упал, закрытый перелом. Очнулся — гипс… Меня — в кровать, а температура под сорок, врач в панику…
   — Это Данилыч-то в панику?
   — Списался Данилыч — инфаркт… А новый только из института, зеленый совсем: гангрена, кричит, начинается, резать надо… Я, естественно, ни в какую! Меня в ближайший порт, на самолет и в Москву… Оказалось воспаление легких… Совпало так… Отлежался три месяца, вставать начал на костылях и в порт, ребят встречать… Смотрю, что-то не так: косятся, цедят сквозь зубы… Короче, эта мразь, когда я его от кухни отшил, пригрозив, что доложу капитану, решил воспользоваться моим несчастьем… Рапорт, ревизия, небольшая недостача, собрание, и главным обличителем был, как ты думаешь, кто?
   — Неужели Касымов?
   — Ага, он самый, «неплохой» человека Тут-то я не сдержался: весь костыль об него обломал… Двести шестая, часть вторая, три года… Жаль, что костыль легким оказался… А жена? Жена бросила меня… Сразу после суда… Ладно, банкуй!.. Хочешь, еще кого позови.
   — Кривой, — крикнул Савелий, — иди хапни с нами индюхи!..
   Когда они уже заканчивали чифирять, в спальную вошел завхоз, поманил пальцем Лариску и что-то сказал ему. Тот радостно улыбнулся, подскочил к ярусу, где лежал молодой парень, опущенный в умывалке, подхватил его постель и перенес в «девичий» угол на свободную кровать.
   И вновь Савелий подумал, что это происшествие так просто не кончится… И на этот раз его интуиция не подвела: наутро Сиплого нашли мертвым в своей постели, а Чижик еще дышал, и его быстро отправили в больничку, где он спокойно и тихо умер через несколько часов… Их обоих проткнул насквозь заточенным электродом обиженный паренек и под самое утро пошел на вахту сдаваться… Его с зоны убрали, провели следствие, на которое вызывали и Савелия: кто-то доложил, что он был во время насилия в умывалке, однако паренек заявил, что его там не было, а Савелий молчал и ничего не подписывал и не говорил… И от него постепенно отстали: нужно было делать план, и за него вступился мастер, а потом и начальник цеха…

СНОВА ЗЕЛИНСКИЙ

   Хоть и долгая зима в этих местах, но и она начала сдавать свои позиции: в воздухе запахло весной, нет-нет да и зажурчат под ярким солнцем ручьи, весело переговариваясь на языке природы. То здесь, то там заслышится звонкая капель. Все больше освобождались от снега асфальтовые дорожки между жилыми бараками.
   Гораздо теплее стало и в жилых секциях, многие даже ходили в майках.
   В один из таких дней Савелий решил не оставаться на вторую смену и немного отдохнуть. Сходил на ужин, прилег перед фильмом на кровать, но сон так сморил его, что Савелий даже не услышал крика дневального:
   — Атас! Менты!
   Не разбудила его и начавшаяся суета в бараке. Одни прятали то, что считали опасным оставлять для глаз администрации, другие соскакивали с кроватей и быстро поправляли их. Третьи, кто поблатнее, «не суетились», продолжая нахально лежать в одежде на кроватях.
   В дверях появился капитан Зелинский, с ним двое солдат. Появление замкомроты Зелинского, не «кума» или «режимника» говорило о том, что этот «шмон» не «по наколке», то есть не по доносу, а «нормальный», по графику…
   Двигаясь по проходу, проверяющие быстро подходили к тумбочке, переворачивали в ней все, что можно и нельзя, прощупывали одеяло, подушку, матрац и шли дальше.
   В огромный полиэтиленовый, мешок складывали запрещенные с их точки зрения, вещи, самодельные кипятильники, снова появлявшиеся у зеков едва ли не сразу же после окончания «шмона». «Дело ментов шмонать, а дело зеков прятать так, чтобы не нашли», — говорили заключенные. Отбирались фломастеры, тушь, чтобы никто не «накалывался». Можно подумать, что это могло кого-то остановить: зеки выдумывали всевозможные приспособления и смеси при желании сделать «наколку» — даже «автоматы для наколки» из механических бритв, а как заменитель туши использовали жженую резину, разведенную в обыкновенной воде. Спортивные тапочки и костюмы, чай, всевозможные полоски железа, используемые для нарезания хлеба, — все конфисковывалось, но тщательнее всего «шмонщики» искали деньги…
   Капитан Зелинский, не обращая внимания на заключенных, лежавших на кроватях в одежде, остановился перед спящим Савелием и крикнул:
   — Осужденный Говорков, почему спите в одежде? Но Савелий его не слышал.
   — Кому спишь?.. — грубо ругнулся солдат-азербайджанец и затряс кровать.
   На этот раз Савелий открыл глаза и поглядел на капитана ничего не соображающим взглядом.
   — Встать! — взвизгнул тот, пораженный его наглостью.
   — Чего орешь? — бросил Савелий, протирая глаза.
   — Что? — Капитан схватил его за руку, намереваясь поднять с кровати, но не смог даже ее разогнуть.
   — Руки! — тихо процедил Савелий и настолько недвусмысленно посмотрел на него, что тот выпустил его руку и даже сделал шаг назад.
   Савелий спокойно встал, сунул шапку в рукав телогрейки, положил ее под подушку, выпрямился, и в упор посмотрел на Зелинского.
   — Ты что? Ты что буравишь? — наконец опомнился тот. — Да я тебя сгною… Да я… в ШИЗО…
   Не реагируя на его вспышку, Савелий наклонился, сунул сапоги за тумбочку, надел тапочки, затем повернулся к капитану:
   — Чего уставился? Веди…
   Молчавшие и внимательно наблюдавшие за происходящим зеки не выдержали, кто-то прыснул, чем вконец вывел из себя капитана.
   — Руки назад! Пшел на вахту!.. — приказал он.
   В комнате дежурного помощника начальника колонии Зелинский написал рапорт, пухленький майор, дежуривший в этот день, быстро прочитал его, покачал головой:
   — В какую камеру пойдешь?
   — Все равно.
   — Все равно! — передразнил майор. — Вот брошу тебя сейчас к «девкам», будет тебе «все равно»!
   — Другую хату придется поганить! — угрюмо заявил Савелий. — Как пробки повылетают оттуда…
   — Ишь какой смелый! — усмехнулся Зелинский. — А ты его, Игнатьевич, в третью…
   — А что, это мысль! — Довольный майор пометил в постановлении и повернулся к пожилому прапорщику. — Ты пообедал, Федор Федорович?
   — Перекусил малость…
   — Отведи-ка его… в третью!
   — К блатным? — вздохнул тот.
   — К блатным! — подхватил раздраженный Зелинский. — Может, они уму-разуму научат!
   — Руки назад! — тихо приказал прапорщик Савелию и укоризненно посмотрел на Зелинского. — Пошли!..

В ШИЗО С БЛАТНЫМИ

   В здании ШИЗО была небольшая каморка без окон, где прапорщик заставил Савелия раздеться до трусов, внимательно прощупал его одежду. Ничего не обнаружив, кивнул на носки и, когда Савелий вывернул их, с удивлением поморщился:
   — Неужели ничего не затарил? Савелий пожал плечами, переступая босыми ногами на цементном полу.
   — Одевайся! — вздохнул прапорщик. — Может, не пойдешь туда?
   Подхватив штаны, Савелий натягивал их, повернувшись к прапорщику спиной, на которой старый служака увидел огнестрельное ранение. Покачав головой, снова спросил:
   — Говорю, может, не пойдешь в третью? Блатные там…
   — По мне, хоть забубенные! — буркнул Савелий, продолжая одеваться.
   — Да я… не к тому… — смутился неожиданно Федор Федорович. — Старый стал: мне покой нужен…
   — Покой? — переспросил Савелий. — Покой и мне нужен! — неожиданно он обозлился. — А ты, хотел бы покоя, в садовники пошел, а не вертухаем!
   — А в этом ты прав, сынок, — тихо с грустью сказал прапорщик и повторил, вздохнув: конечно же, прав… Но не серчай на меня: не я же тебя сюда звал, небось сам пришел!
   — Сам? — нервно хохотнул Савелий. — Если бы! Этапом привезли.