Донцова Дарья. Сволочь ненаглядная

   – Женщину как зовут? – ухитрилась я вклиниться в бесконечные старушечьи речи.
   Бабуся открыла записную книжку, отыскала нужную страничку и сообщила:
   – Анна Константиновна Колосова.
   – Телефон есть?
   – А как же, я всегда записываю, разве можно…
   Последовал новый виток сентенций, но в конце концов в моих руках оказалась бумажка с цифрами. Но уйти сразу мне не удалось, пришлось просидеть еще около часа, выслушивая рассказы.
   Номер начинался с цифр 344, значит, неизвестная Анна Константиновна живет, скорее всего, в районе метро «Домодедовская», а я как раз подъеду сейчас к этой станции на маршрутке. Но радость оказалась преждевременной. Трубку никто не снимал. На двадцатом гудке я со вздохом опустила ее на рычаг. День в самом разгаре, небось дама на работе. Делать нечего, поеду домой.

* * *

   В квартиру я вползла с сумками наперевес. В правой руке крайне осторожно я держала пакет с яйцами. Собаки бросились к моим ногам.
   – Тише, тише, девочки, – попробовала я их успокоить, – не толкайтесь.
   Но Муля, пришедшая в полный восторг при виде хозяйки, пыталась подпрыгнуть повыше. Ада не отставала от сестрицы. Сначала мопсихи просто сопели, потом зарычали.
   – А ну, цыц! – прикрикнула я, но поздно.
   Ада, желая первой прижаться к моим коленям, отпихнула жирным боком менее поворотливую подругу. Муля обиделась и прищемила зубами ухо соперницы. В следующее мгновение они повисли на пакете, ручки оторвались, раздался сухой треск… По полу начала медленно растекаться бело-желтая лужа. Да, не везет нам последнее время с яйцами, из этих даже омлета не сделаешь!

Глава 6

   Вечером я вытянулась на диване и попробовала собраться с мыслями. Наверное, Анна Константиновна Колосова в курсе, где искать Рагозина. Скорей всего, он ее любовник или муж. Словоохотливая Марья Сергеевна сообщила, что никогда не сдает квартиры лицам мужского пола и одиноким дамам.
   – Не доверяю им, – вздыхала старушка, – напьются, закурят в постели, и сгорит жилплощадь.
   Вот только странно, что Анна Сергеевна не отвечает на телефонные звонки. Я набралась хамства и набрала номер последний раз около полуночи. Хотя, может, она работает сутками, или аппарат сломан, в конце концов, могла не заплатить вовремя, и телефон отключили.
   Ладно, утро вечера мудренее. Сейчас сунем под голову доллары… Кстати, где подушка? Я села, глаза обшарили диван. Симпатичная темно-бордовая думочка из искусственного бархата исчезла. Я похолодела. Тридцать тысяч долларов!
   – Юля! – завопила я, чувствуя, что теряю сознание. – Юля!
   – Что случилось? – спросила та, всовывая голову в комнату. – Чего кричишь, все спят давно!
   – Где моя подушка?
   – Господи, – пробурчала она, пролезая в спальню целиком и с видимым трудом втаскивая загипсованную ногу, – только-только глаза сомкнула. А тут вопль нечеловеческий! Да вот подушка, смотри, под спиной!
   – Не та, – прошептала я, – та бордовая, велюровая, на наволочке кошка выткана.
   – Понятия не имею, – фыркнула Юля.
   – Я купила ее в декабре у метро за тридцать пять рублей, – шелестела я.
   – Дел-то, – фыркнула Юля, – купи еще одну – и конец!
   Я только разевала рот, словно выброшенная на берег рыба.
   – Не понимаю, – продолжала возмущаться она, – из-за барахляной думки поднять ор!
   Посидев минут пять на диване, я сползла на пол, нашарила тапки и пошла бродить по комнатам. Кирюшка мирным образом спал. Под головой у него лежала лишь маленькая подушка, беленькая, в розовой наволочке. В детской клубилось невероятное количество вещей – книги, одежда, дискеты… Невыключенный компьютер мерцал «звездным небом», на клавиатуре высился ворох фантиков, и все было засыпано крошками от чипсов. Но подушечки с кошкой не было. Не нашлась она и у Сережки в спальне, Юлечка из-за больной ноги сейчас спит отдельно, и я не стала соваться в «гостевую» комнату.
   У Кати тускло мерцал ночник. Она отложила толстый том «Патологии щитовидной железы» и поинтересовалась:
   – Что случилось?
   – Ничего, – быстро заверила я, окидывая взглядом помещение, – вот подушечку свою ищу, без нее не могу заснуть, низко.
   – Возьми эту, – предложила Катя и показала на кресло.
   – Нет, – покачала я головой, – хочу ту, с кошкой.
   – Извини, я ее отдала.
   – Кому? – помертвевшими губами спросила я. – Зачем?
   – Нине из соседней квартиры. К ней гости обвалились, да не один человек, а сразу четверо. Вот она и попросила подушку взаймы.
   Я ринулась на лестничную клетку. Нина очень милая женщина, и мы частенько пьем друг у друга чай. Еще я всегда одалживаю у нее соль, сахар и муку, а она бегает к Катюше с разными медицинскими проблемами. Сын Нины, Вадик, учится с Кирюшкой в одном классе, и это нас очень сблизило.
   – Лампа? – удивилась Нина, распахивая дверь, но потом хорошее воспитание взяло верх, и она спросила: – Хочешь чаю?
   Но мне было не до китайских церемоний.
   – Где моя подушка?
   – Какая?
   – Велюровая, с кошкой.
   – У Владьки под головой, видишь ли, тут такой форс-мажор приключился, – зашептала Ниночка.
   Но я не стала слушать и ткнула ей в руки мягкий, набитый пухом мешок.
   – Возьми эту, отдай ту.
   – Но они одинаковые по размеру…
   – Отдай, не могу заснуть!
   Ниночка пожала плечами и принесла требуемое. Я почувствовала, как разжимается невидимая «рука», стискивающая желудок.
   – Вот, – хихикнула Ниночка, – получи свою подушку, и впрямь хороша, кошка хоть куда.
   Честно говоря, киска и впрямь была очаровательной. На темно-бордовом велюре выделялось полосатое рыже-белое тельце. Горло Мурки украшал яркий оранжевый бант.
   – Давай, – выхватила я у Нины из рук сокровище.
   Соседка хмыкнула и спросила:
   – Слышь, Лампудель, мне Катерина еще одеяло дала, ватное, синее, тоже заберешь?
   – Зачем?
   – Ну, может, ты без него глаз сомкнуть не можешь, – откровенно издевалась Нинуша.
   Ничего не ответив, с гордо поднятым носом я вернулась к себе и улеглась, засунув «киску» под голову.
   Утром, когда домашние мирно пили кофе, я выползла на кухню и сообщила:
   – Кто тронет эту подушку – убью!
   – Почему? – изумилась Юля.
   – Я могу спать только на ней, иначе мигрень начинается.
   – Предупредила бы сразу, – вздохнула Катя и понеслась в прихожую.
   Минут десять все толкались в поисках курток, обуви и перчаток. Наконец они ушли, и через секунду во дворе запикали сигнализациями машины. Если я чего и не понимаю, так это зачем ставить охранные устройства на наши автомобили. У Сережки белый «Форд» 1978 года выпуска. Задние двери распахиваются с трудом, а передние, наоборот, отходят при каждом удобном случае, еще регулярно отваливается глушитель, а багажник открывается, только если его предварительно треснуть кулаком по крышке. У Катюши старая «копейка» с абсолютно ржавыми крыльями и отвалившимся бампером, руль у этого, с позволения сказать, автомобиля ходит не только по кругу, но еще и вверх-вниз, словно штурвал у истребителя, и опять же беда с глушителем. Юля в декабре тоже купила себе кабриолет.
   – Надоело ругаться с Сережкой, – объяснила она, – проси его вечно отвезти, лучше иметь свой.
   Теперь наш автопарк украсился «Мерседесом», сделанным в 1980-м. «Мой персик» – любовно зовет колымагу Юлечка. Машина и впрямь имеет цвет этого сочного фрукта. Ездит красавец на дизельном топливе, жутко воняет и тарахтит, но новоявленная автомобилистка очень горда и совершенно счастлива. Незадолго до случая с ногой она предложила мне:
   – Давай, Лампа, поехали на рынок!
   Честно говоря, я побаиваюсь ездить с домашними, все время жду, что автомобили развалятся на ходу. Поэтому предпочитаю передвигаться на общественном транспорте.
   – Не надо, дома все есть!
   – Ерунда, – отрезала Юля, – купим впрок овощей: картошку, капусту, лук. Пользуйся, пока у меня время свободное.
   – Отдохни лучше, – попыталась ускользнуть я, – почитай книжечку, телик посмотри, я чудно на «Автолайне» съезжу.
   – Глупости, – фыркнула Юля и велела: – Бери сумки и спускайся.
   Поняв, что легче согласиться, чем спорить, я покорно подхватила авоськи и села в «Персик». Первые несколько минут все шло прекрасно, но тут Юлечка щелкнула каким-то рычажком, и из-под капота раздался жуткий, леденящий душу стон.
   – Что это? – спросила я, холодея от ужаса. – Что?
   Как ни в чем не бывало накручивая баранку, Юлечка преспокойно пояснила:
   – Мышь попала в вентилятор!
   – Кто?
   – У меня под капотом мышиное гнездо, – пояснила Юля, – иногда кто-нибудь из грызунов и попадает под лопасть.
   – Ужас!
   – И не говори, потом трупы убирать приходится.
   – Немедленно останови, – приказала я, чувствуя, как к горлу подбирается тошнота.
   – Зачем? – удивилась Юлька, но затормозила.
   – Сейчас же открой капот и выгони несчастных животных!
   – Что ты, – замахала руками Юля, – на дворе минус двадцать, замерзнут, бедняги!
   – А так погибнут в муках!
   Внезапно она уткнулась лицом в баранку и принялась хохотать.
   – Ну и что тут смешного? – возмутилась я.
   – Ох, Лампец, – бормотала наша журналистка, вытирая выступившие слезы. – Ну нельзя же быть такой доверчивой!
   – Ты хочешь сказать…
   – Посуди сама, откуда в машине возьмутся мыши, да еще в моторе!
   – А стон?!
   – Я печку включила, она холодная, вот и воет, смотри.
   И Юля, плавно тронувшись с места, опять щелкнула чем-то. Вновь по салону разнесся невероятный, полный смертельной муки крик.
   – Часто она так? – спросила я, поеживаясь.
   – Каждый раз, пока не согреется.
   Слушая непрекращающийся, рвущий душу стон, я приняла твердое решение: в следующий раз на рынок – только пешком. Лучше тащить на себе двадцать килограммов, чем леденеть от ужаса.

* * *

   Дождавшись тишины, я утащила трубку к себе в комнату и принялась звонить. На этот раз Колосова откликнулась моментально:
   – Алло.
   – Извините, мы не знакомы, но мне очень нужно найти Рагозина Николая Федоровича.
   Анна Константиновна помолчала. Потом поинтересовалась:
   – Кто вы? Представьтесь.
   – Евлампия Андреевна Романова.
   – Мне это ни о чем не говорит, – сухо сказала дама. – Зачем вам Рагозин?
   – Трудно объяснить, но очень нужен!
   – Приезжайте, – коротко сообщила дама и продиктовала адрес.
   Анна Константиновна походила на сельскую учительницу. Простое, круглое русское лицо с бесформенным носом. Возраст дамы определялся с трудом: то ли хорошо выглядящая пятидесятилетняя тетка, то ли рано состарившаяся девушка. На голове – дурацкая химическая завивка, та самая, когда волосы начинают походить на шерсть больного барана. Брови неаккуратными дорожками спускаются к вискам, к ним явно никогда не подбирались с пинцетом. Кожа на лице тусклая и будто грязноватая, а фигура напоминает мешок, набитый мукой.
   – Раздевайтесь, – холодно велела хозяйка.
   Я повесила куртку на крохотной вешалке и вошла в комнату. Из груди вырвался вздох удивления. На столе стояли сразу два компьютера, чуть поодаль принтер, факс и еще куча каких-то приборов, мигающих разноцветными лампочками.
   – Так зачем вам нужен Николай?
   Поколебавшись секунду, я выдала душераздирающую историю. Лежала в больнице вместе с Настей Звягинцевой. Та скоропостижно скончалась, оставив письмо, которое нужно передать Рагозину. На конверте указан адрес: Мирославская улица, но там проживают какие-то студенты…
   Анна Константиновна тяжело вздохнула:
   – Значит, Настя умерла! Много горя принесла она Коленьке…
   – Почему?
   Колосова повертела в руках зажигалку, потом вытащила коробочку «Золотой Явы» и сообщила:
   – Они учились вместе в институте. Николаша был влюблен в нее, словно подросток. Просто сох, таскал букеты, конфеты.
   Но Звягинцеву кавалер не интересовал. Тогда Николай решил стать лучшим другом Насти и в этом амплуа весьма преуспел. Настенька держала парня за душевную подружку, советовалась с ним по поводу одежды и макияжа, таскала с собой по магазинам. Коля покорно носил сумки, варил кофе, утешал подругу…
   У Насти не было никаких родственников, кроме старенькой бабушки, маленькой, тихой, как мышка, старушки. Родители девушки увлекались горными лыжами, и их накрыло лавиной, когда ей не исполнилось и двух лет.
   – Разве у нее не было брата? – изумилась я.
   Анна Константиновна пожала плечами.
   – Точно не знаю, ведь я никогда не знакомилась с этой мадемуазель.
   Настенька все никак не выходила замуж, ждала принца на белом коне. Материально она была обеспечена, очевидно, остались какие-то семейные ценности, да еще огромная шестикомнатная квартира на суперпрестижной улице Алексея Толстого.
   После окончания института девушка стала работать, похоронила бабушку и полностью отдалась любимому делу. Коля по-прежнему «стоял за спиной», втайне надеясь, что подруга наконец заметит его верность. Однако вышло по-иному.
   – Кем она работала? – не удержалась я.
   – В журнале «Искусство эстрады», – пояснила Колосова. – Разве я не сказала, что они с Николашей учились на факультете журналистики МГУ?
   Короче говоря, по долгу службы Настенька частенько посещала концерты и разнообразные шоу-мероприятия, не упускала возможности заглянуть на презентации и тусовки, справедливо полагая, что вне кулис кумиры более приветливы и общительны. Звягинцева часто и много писала, была доброжелательна, в основном хвалила певцов и музыкантов, поэтому ее любили.
   На одной из таких презентаций она и нашла своего принца – двадцатичетырехлетнего Олега Скотинина. Фамилия у парня, прямо скажем, не слишком благозвучная, поэтому на афишах он печатался как Лео Ско.
   Олег прибыл покорять столицу из какого-то провинциального городка, причем не один, а с мамой. Согласитесь, немного странный поступок для отвязного певца, а Лео Ско был абсолютно невероятной оторвой как внешне, так и внутренне. Мама его – благообразная дама лет пятидесяти, наоборот, выглядела старомодно и как-то очень добропорядочно. Она никогда не посещала шумные тусовки, но всегда сидела за кулисами во время концертов, и артисты привыкли к ее высокой сухопарой фигуре, облаченной в немыслимые юбки «бочонком» и вытянутые акриловые кофты. Но, несмотря на простецкий вид, у Натальи Андреевны Скотининой явно водилась тугая копеечка, потому что Лео снял три клипа, появился на экране телевизора и регулярно звучал по радио. Обожала мама сына страстно и ничего для него не жалела.
   Когда у Насти и Олега разгорелся страстный роман, некоторые актрисочки предупреждали симпатичную журналистку:
   – Слышь, Настена, лучше не связывайся с этим кадром. Прикинь, какая свекровь тебе достанется, да она с вами третьей в койку ляжет.
   Но неожиданно для всех Наталья Андреевна повела себя по-иному. Каждому знакомому она твердила:
   – Настенька – сокровище. Именно о такой невестке я мечтала всегда: красавица, умница, славная пара Олежеку.
   Анна Константиновна замолчала.
   – А дальше что? – поторопила ее я.
   – Ничего, – пожала плечами рассказчица, – Настя бросила работу, осела дома, с Колей она больше не созванивалась, чему я была очень рада.
   – Почему?
   – Видите ли, – спокойно пояснила Колосова, – мы с Николаем поженились, и, честно говоря, мне не слишком нравилось, когда сия особа трезвонила и требовала от него немедленно мчаться к ней. Кстати, извините, я не представилась.
   И она протянула визитную карточку. Я машинально пробежала глазами по тексту. «Доктор физмат наук, профессор академии менеджмента и экономики…» Вот тебе и сельская учительница!
   – Вы догадались, что я намного старше Николая? – сурово поинтересовалась Колосова.
   – Да.
   – Отношения у нас сложились скорей дружеские, – вздохнула она, – с моей стороны материнские, но я искренне любила Николая, а Настю терпеть не могла. Поэтому очень радовалась, когда та, выйдя замуж, исчезла из поля зрения.
   – Так где найти Рагозина?
   – Понятия не имею.
   – Как, – возмутилась я, – вы только что говорили, будто являетесь его женой!
   – Мы развелись.
   – Когда?
   – Два года назад. Поэтому я и сняла квартиру на Мирославской. Николаша съехал туда, но потом исчез.
   – Как?
   – Просто позвонил один раз и сообщил, что уезжает.
   – Куда?
   – Он не стал уточнять. Буркнул в трубку: «Квартира свободна, пользуйся». Ну я и вселила туда свою племянницу, зачем жилплощади пустовать, раз оплачена!
   – И вы не знаете, где он живет?
   – Нет!
   – Господи, – вырвалось из моей груди, – что же делать с письмом!
   – Ничего, – злорадно откликнулась Колосова, – разорвать и выбросить. Раз Звягинцева умерла, ей уже все равно.
   – Ну что вы, – забормотала я, – надо найти Рагозина.
   – Ищите, – хмыкнула Колосова, – только не с моей помощью.
   – А где он работал? – попыталась я подобраться к неприступной крепости с другой стороны.
   – Понятия не имею, – отчеканила Колосова.
   – Вы не знаете место службы мужа?
   – Мы разведены.
   – Хорошо, а где он работал, когда вы состояли в браке?
   – Запамятовала, – откровенно ухмыльнулась собеседница и заявила: – Извините, более не могу вести беседу, на работу пора.
   Подталкиваемая нелюбезной хозяйкой в спину, я выбралась в коридор и уже на пороге попросила:
   – Может, припомните координаты Николая. Неужели вам не жаль покойную?
   – Ни капельки, – тряхнула «химией» математик и вытолкала меня на лестничную клетку. Подобной сокрушительной неудачи со мной еще ни разу не случалось.

Глава 7

   Горе я заливала отвратительным кофе в ближайшем кафе. В придачу мне достался твердокаменный рулет с непонятной плодово-ягодной начинкой, гаже подобного кондитерского изделия были разве только польские кексы «Киви». Но мне, по большому счету, было наплевать на качество еды, в голове роем жужжали мысли, и главная среди них: где искать Рагозина?
   Поразмышляв, я решила отправиться на факультет журналистики МГУ. Может, там кто припомнит бывшего студента?!
   Кузница кадров для газет, радио и телевидения находится в самом центре. Окна желтого старинного дома глядят прямо на Кремль. Во дворе ползало по снегу несколько студентов. Заинтересовавшись, я не удержалась:
   – Что ищете?
   – Зачетки, – коротко пояснила востроносенькая девчонка.
   – Зачетные книжки?!
   – Угу.
   Не успела я спросить, каким образом документы оказались в сугробе, как на втором этаже старинного здания распахнулась форточка, и несколько синих книжечек камнем полетели вниз.
   – Вот зараза, – вздохнул кудрявый парень, подхватывая одну.
   – Кто?
   – Раиса Михайловна Бучборская, историю мировой литературы преподает. Такая злая, если что не так, вышвыривает зачетки в окно, да еще приговаривает: «Если нет ума, займись физической подготовкой».
   – Да уж, не повезло вам, – ухмыльнулась я.
   – Старая ведь совсем, – сокрушался студент, отряхивая джинсы, – лет сто, не меньше.
   – У нас тоже в консерватории похожая была, – поделилась я печальным опытом, – все забывала, фамилии путала, мрак!
   – Ха, – выкрикнул юноша, – наша обладает памятью слона. Не поверите, являешься к ней зимой, окинет взглядом и процедит: «Вроде прошлым летом ты не мог описать щит Ахилла, ну, давай, сейчас отвечай!» Помнит всех выпускников по именам, просто эпилептик!
   Он еще долго пыхтел и жаловался, но я уже входила в просторный холл. Раз у дамы столь великолепная память, к ней и обратимся.
   В далекие времена, когда строилось здание Московского университета, которое сейчас называют «старым», денег не жалели, а уж площади под застройку жалели и того меньше. Факультет журналистики поражал размерами. Огромная мраморная лестница, широченные коридоры, невероятной высоты окна и двери. Но вся эта былая красота выглядела грязной и обшарпанной. Тут явно давно не делали ремонт.
   Сунувшись в дверь с табличкой «Учебная часть», я поинтересовалась:
   – Бучборская в какой аудитории принимает экзамен?
   Толстенькая девица в старомодных круглых очках оторвалась от газеты и весело сообщила:
   – Раиса Михайловна готовит из студентов шашлык в 209-й. Если есть возможность, приходите к ней лучше в другой раз, сегодня она в особом ударе.
   Поблагодарив добрую инспекторшу, я пошла по коридору, разглядывая двери.
   209-я комната оказалась не слишком большим помещением, заставленным покалеченными и щербатыми стульями. У окна, гордо выпрямив спину, стояла лицом к окну молодая стройная черноволосая женщина в элегантном деловом костюме.
   – Простите, – спросила я, – где Раиса Михайловна Бучборская?
   – Слушаю вас внимательно, – отчеканила девушка и обернулась.
   Я потеряла дар речи. Девичье тело с тонкой талией, высокой грудью и стройной шеей венчала голова глубокой старухи. Щеки, лоб и даже подбородок избороздили морщины, глаза запали, а рот превратился в нитку. Но голос – звонкий, совершенно молодой. Интересно, как ей удалось сохранить такую фигуру? Может, целыми днями из тренажерного зала не вылезает?
   Дама сделала несколько шагов вперед и резко добавила:
   – Ну? Какая группа? Что-то я вас не припоминаю.
   Я уставилась на ее элегантные черные лодочки с десятисантиметровой шпилькой и проблеяла:
   – Я не хочу сдавать экзамен.
   – Тогда зачем явились? – нахмурилась Бучборская и резко села.
   – Вы не знали случайно студента по фамилии Рагозин?
   – Колю? Конечно, помню, очень достойный молодой человек, в отличие от большинства, читал «Илиаду» и «Одиссею» не в кратком пересказе, а полный текст. Я всегда ставила ему заслуженную четверку.
   – Отчего не пять? – выпалила я.
   Раиса Михайловна вытащила мундштук, вставила в него тоненькую коричневую сигарку и преспокойно заявила:
   – Данный предмет на «отлично» знает лишь преподаватель, остальным дай бог достичь порога «удовлетворительно».
   – Вы не в курсе случайно, куда он устроился после МГУ на работу?
   – Вам это зачем? – поинтересовалась Бучборская.
   Пришлось вновь рассказывать про больницу, смерть Насти и письмо.
   – Звягинцева, – вздохнула преподавательница, – абсолютно глупое существо, без царя в голове! По восемь, девять заходов ко мне в каждую сессию делала, училась отвратительно, в мыслях только одни наряды да парикмахерские, а Николаша везде за ней ходил, словно верный паж. Очень неподходящая пара.
   – Вы знаете, где он работал?
   Раиса Михайловна вздохнула:
   – Николая крайне интересовала религия, сначала он пристроился в журнал «Наука и религия». Но года два назад случайно я столкнулась с ним в консерватории, и Рагозин радостно так сообщил, что ушел в ежемесячник «Вера». Казался очень, ну просто очень довольным.
   – Я не видела это издание в продаже…
   – Я тоже, – усмехнулась Бучборская, – небось тираж малюсенький, но Коля сиял, когда рассказывал о работе.
   – Интересно, где находится редакция…
   – Дорогая, – высокомерно ответила дама, – для подобных случаев существуют справочники.
   Чувствуя себя неразумной студенткой, сморозившей глупость, я быстренько попрощалась и выскочила в коридор.
   Часы показывали около пяти. Небось в редакции все сотрудники уже разбегаются по домам, к тому же я не знаю адреса. Спустившись в метро, я купила на лотке тоненькую книжонку «Московские газеты и журналы». Издания шли не по алфавиту, а, очевидно, по рейтингу, во всяком случае, список открывал не «Алфавит», а «Мегаполис». «Вера» заключала список – улица Конюшенкова. Интересно, где она находится? Первый раз слышу про такую. Просидев пару минут на скамейке, я решила ехать домой и втиснулась в битком набитый вагон. Равнодушная толпа протолкнула меня вглубь, к закрытым дверям. Кое-как устроившись, я со вздохом попробовала вытащить из кармана детектив, но в это время нечто твердое довольно больно ткнуло меня в бок. Я посмотрела в сторону и увидела девочку лет тринадцати в серебряном пуховике и смешной вязаной шапочке с двухцветными косичками.
   – Простите, – вежливо пробормотал ребенок, – вагон дернулся, вот я вас и задела книгой.
   Я перевела взгляд ниже. Красивой рукой с зелеными ногтями подросток держал потрепанный учебник по алгебре.
   – Неужели в такой обстановке можно что-либо выучить?
   – Времени совсем нет, – по-взрослому вздохнула девочка, – а завтра контрольная, неохота Милочку расстраивать, она жутко переживает, когда приходится тройки ставить!
   – Кто?
   – Наша учительница по математике, Людмила Геннадиевна, мы ее Милочкой зовем.
   Я внимательно посмотрела на собеседницу. В Кирюшкиной школе училка по алгебре носит славное прозвище «злобный карлик».
   – Она и впрямь милая?
   – Конечно, – бесхитростно поддержала разговор школьница, – у нас все душки.
   – Все равно лучше дома читать.
   – Так два часа ехать, – вздохнула девочка, – чего время зря терять. Я живу в Бибирево, а школа на Тверской, в Дегтярном переулке.
   – Неужели ближе не нашлось учебного заведения?
   – Такое на всю Москву одно, к нам даже из области ездят.