Страница:
Для Покахонтас их пример был соблазнительным. И она лежала ночью без сна, думая, как это было бы, если бы Кокум лежал рядом с ней. Но это все было до того, как она встретила тассентасса. Теперь она отправила мысли о Кокуме подальше. Не то чтобы она хотела разделить ложе с этим чужеземцем: он был слишком чужой, слишком неведомый, но он интересовал ее. Ей хотелось узнать все о нем и его товарищах. Десятки вопросов вертелись у нее на языке, и она страстно желала выучить их язык.
— Матоака, Белоснежное Перышко! Ты опаздываешь!
Она отстала от братьев на тропинке, ведущей к их лагерю.
— Я сейчас вас догоню. Какой прекрасный день! Так много всего хочется увидеть!
Она чувствовала легкость во всем теле, ее ступни едва касались земли. Было ли это оттого, что она наконец встретилась с тассентассами или оттого, что перед ней открывался новый мир? Я не должна так предаваться радости, — виновато подумала она. Неужели в обличье бога неба пришел враг или некто, посланный им? Этого просто не может быть, подумала она. Бог неба никогда не шутит над своими людьми. Загадочность происходящего делала его вдвойне завораживающим. О да, обстоятельства сложны, очень сложны: тассентассы были так добры к ней. Как она объяснит тепло их встречи отцу? Хитрость, скажет он, хитрость. Ей надо быть осторожной с тассентассами, осторожной в суждениях, осторожной с отцом, осторожной со своими людьми.
— Матоака, Матоака, ты нас не догонишь!
Она почти бросилась бежать. Ее братья ушли далеко вперед, их не было ни видно, ни слышно. Они больше не боялись наткнуться на монаканов. Когда великий вождь узнал об их чудесном спасении по пути в Кекоутан, он выслал два воинских отряда. Все монаканы были либо захвачены в плен, либо убиты. Великий вождь послал вождю монаканов большие пальцы левых рук всех плененных и умерщвленных воинов и предупредил, что та же судьба постигнет всех, кто вторгнется в его земли. И теперь все тропы в лесах Паухэтана были безопасны, по крайней мере, на некоторое время.
Догоняя братьев, Покахонтас на бегу прочитала благодарственную молитву Ахонэ за то, что та избавила их от врагов с северо-запада. Теперь она сможет направить все свои мысли на тассентассов.
Братья ждали ее на поляне, где был разбит их лагерь. Отсюда было удобно наблюдать за тассентассами, поскольку возвращаться каждый день в Кекоутан было слишком далеко. Их целью было как можно больше узнать о тассентассах за пару недель. С ними были несколько воинов, включая двух гонцов Починса. С ними была также Чивойа и две сестры Покахонтас — Мехта и Квимка. Они прибыли из Веровокомоко и присоединились к Покахонтас вскоре после того, как она оставила женский дом. Они тоже сгорали от нетерпения увидеть тассентассов. Но двумя днями раньше на совещании в узкой ложбине рядом со старым волчьим логовом, где и находился их лагерь, было решено, что первые два-три раза к тассентассам они пойдут только втроем.
Они уже дважды ночевали в лагере. Из циновок и коры деревьев воины соорудили переносные домики. Боковины можно было скатывать кверху, чтобы проветривать жилища в теплую погоду. Это было весьма важно, потому что циновки не пропускали влагу, и зимой в домах было тепло, но слишком жарко летом. Великий вождь использовал такие домики во время выездов на охоту. Случалось, до половины жителей поселка следовали за ним, неся эти домики, когда он отправлялся загнать оленя и затравить медведя.
Обе ночи они после ужина из свежего кукурузного хлеба и жареного зайца, индейки или оленины сидели у костра. Затем начинали рассказывать сказки и петь. Голос Квимки был нежнее, чем у птички. Они, завороженные, засиживались допоздна, слушая ее пение под звездным небом.
В этот вечер сестры бросились к Покахонтас, как только та появилась в лагере. Она толкнула их, смеясь и протестуя.
— Дайте мне поесть, а потом мы вам все расскажем!
Сестры еле сдерживали любопытство, и она начала рассказывать, едва проглотив последний кусок. Она подробно описала встречу с двумя высокопоставленными тассентассами, но ни словом не обмолвилась о своем впечатлении от красивого чужеземца.
— Я уже говорила вам, как ужасно пахнут эти люди, но тогда я видела только нескольких. Когда же их много, то запах становится нестерпимым. А их плавучие острова, их огромные каноэ, которые передвигаются с помощью ветра, — они хуже всего. Вонь стоит такая, что я не представляю, как они там находятся. Наверное, со временем я к этому привыкну, но сейчас мне это кажется ужасным. Они явно не купаются — никогда. Какие у них, должно быть, странные боги!
Покахонтас рассказала о грохочущем оружии, которое производило шум более оглушительный, чем сильнейшие раскаты грома бога неба. Еще она говорила о чудесных зданиях, которые они строят, они не похожи ни на какие, виденные ею до этого. И о дружбе с молодым тассентассом, который познакомил ее со своей едой.
— Это был отвратительный суп, сваренный из чего-то непонятного. Думаю, у них только это и есть. Они, кажется, не знают, как охотиться на дичь, сеять семена или ловить рыбу. Но молодой тассентасс, который живет на одном из огромных каноэ, играет в забавную игру. Он упирается руками в землю, ноги поднимает вверх и переворачивается, и снова переворачивается, и снова. Как листок, поворачивающийся то одним концом, то другим. Он не верил, что я тоже могу, но это же так просто. Мне пришлось показать, что я умею. Я сбросила накидку и сделала много-много переворотов, не останавливаясь. Он очень удивился. Но мои братья рассердились на меня! — засмеялась Покахонтас.
— Паухэтану не понравится, что его дочь полуодетой забавляет врага, — сухо напомнил ей Памоуик.
— Совершенно неподходящее занятие для женщины брачного возраста, — добавил Секотин.
— Иногда я забываю о своем новом положении, — призналась Покахонтас. — Но в будущем я буду более сдержанной, я обещаю. А теперь давайте споем и потанцуем. Вечер чудный, и боги нашептывают мне чудесные слова.
Квимка начала петь, а Покахонтас смотрела на своих соплеменников, удобно устроившись вокруг последних угольев костра. Костер должен гореть, даже небольшой, чтобы отпугивать крупных животных — медведей и кабанов, которые тем не менее все равно могут напасть. Она смотрела на своих спутников и думала о том, как хорошо они выглядят — сильные и красивые, с мерцающими белыми зубами, блестящими волосами, красноватой кожей, тела у них стройные и мускулистые. Она не могла не сравнивать их с тассентассами — такими невзрачными, такими маленькими, такими неопрятными. Она жалела их всех, кроме одного — золотого, того, кто был похож на посланца бога неба.
Покахонтас придвинулась поближе к костру и оглядела воинов, решая, кто из гонцов понесет завтра отцу сообщение о ее первых впечатлениях. Она не хотела спрашивать, кто вызовется сам. Каждый паухэтан гордился своей памятью, постоянно развивал ее и тренировал. Проводились даже состязания, и победитель упорно держался за свою корону, пока возраст не разрушал его памяти. Но очень часто даже глубокие старики сохраняли свой невероятный талант. У Починса была пара гонцов, обладавших такой цепкой памятью, что могли слово в слово передать послание на несколько часов. «Мое первое сообщение будет коротким, — подумала она. — Я не буду много говорить, пока не узнаю о тассентассах побольше. Завтра мы снова пойдем к ним».
Ранним свежим утром Покахонтас разговаривала с братьями об инструментах, которые они видели, и об оружии врагов. Они хотели сразу же наладить между своим отцом и белым людьми торговлю, чтобы у паухэтанов тоже были такие инструменты и оружие для защиты своих земель. Они знали, что Починс наладит обмен быстро, а как отнесется отец, еще неизвестно. И будет ли он вообще торговать? Может быть, он предпочтет вступить в войну и, используя свое численное превосходство, захочет уничтожить врагов. Выиграет ли он такую войну?
— У нас гораздо больше воинов, — сказал Памоуик.
— Отец не представляет, что их большой огонь и гром могут сразить сразу двадцать наших воинов, — ответил Секотин.
— Разве мы не хотим узнать про их инструменты? Неужели мы не хотим, чтобы и у нас были такие же, в помощь нашим людям? — спросила Покахонтас.
— Хотим, но мы пока не знаем, как ими пользоваться, — сказал Секотин. — Я считаю, что мы должны узнать обо всем как можно больше, постоянно извещать отца, а через четырнадцать солнц мы вернемся для полного сообщения. Возможно, за это время мы распознаем их слабые стороны. Они есть у любого врага.
Памоуик поднялся.
— Мне придется отправить послание и жрецам, — сказал он. — Мы должны поддерживать их хорошее настроение, чтобы они не принесли в жертву детей.
Покахонтас заметила взгляд, которым обменялись братья. Их лица внезапно стали суровыми и строгими. Она удивилась, как вдруг изменилось выражение их лиц. Она знала, что им не нравится власть, которую имеют над ними жрецы, но это было частью жизни. Жрецы были почти так же могущественны, как их отец. Мысли ее братьев бесхитростны, но уже пора идти к тассентассам.
Они рано прибыли на просторный открытый луг рядом с заливом, где высадились тассентассы.
— Давайте сегодня разделимся и вечером сравним, что кому удалось узнать. — Секотин и не старался говорить потише, обращаясь к брату и сестре. — Таким образом мы увидим и услышим больше.
— Вчера они точно были расположены к нам дружески, — ответил Памоуик. — Но я все равно буду держаться рядом с Покахонтас на всякий случай.
— Хорошо, но сделай вид, что она ходит сама по себе. Вчера она им понравилась, и поэтому они могут открыть ей больше.
Покахонтас отошла от братьев и стала бродить среди работавших в поле мужчин. Они обращали на нее мало внимания. Она рассмотрела орудие одного из рабочих и подивилась, как легко его лопата берет землю. Крепкий материал, из которого она была сделана, заинтересовал ее. Она указала на этот предмет жестами.
Рабочий улыбнулся и сказал:
— Железо.
Она повторила слово. Оно звучало непривычно, Она провела руками по лезвию лопаты. Оно было холодным и очень, очень твердым, тверже камня и не такое теплое.
Тень упала на нее, и она быстро подняла глаза. Это был тот, красивый, который казался посланцем бога неба, и он улыбался ей. Она заметила, что зубы у него не такие черные, как у человека, с которым она только что разговаривала.
Он указал на нее.
— Покахонтас? — спросил он.
Она улыбнулась в ответ.
— Джон.
Так значит это его имя! Произнести было легко, и она повторила его несколько раз.
Джон Смит задумчиво смотрел на нее, затем жестом предложил ей сесть на ближайшее бревно и подождать. Он ушел, но вернулся почти тотчас же, неся квадратный и плоский кусок дерева с гладким верхом. Когда Смит снял верх, она увидела то ли небо, то ли воду. У нее перехватило дыхание, и она прижала ладонь к губам. Это колдовство! Это, должно быть, работа бога зла Океуса. Она снова взглянула: что-то зеленое двигалось по поверхности. Она отпрыгнула. Смит улыбнулся доброй улыбкой, уголки его глаз сощурились, и он сделал ей знак посмотреть вниз. Она колебалась: как быть? Она боялась что боги могут рассердиться на нее, но знала, что не должна показывать страх. Боги презирают эту человеческую слабость. Смит протянул коробку, и она осторожно пробежала пальцами по дереву. Все предметы у этих людей гладкие и твердые. Она медленно подняла верх и заглянула внутрь. Ахонэ, это все еще было там! Она медленно вытянула палец и осторожно прикоснулась к воде внутри. Она была твердой, замерзшей, как река Потомак во время сезона длинных ночей. Любопытство победило страх. Она снова посмотрела. Бог неба! Это показывало ее лицо! Она выглядела так же, когда смотрелась в пруд или озеро, только сейчас ее изображение было гораздо яснее. Она видела свои глаза, широко раскрытые от удивления, и свой рот — губы сложены, словно произносят звук "о". Тогда Смит забрал у нее предмет и, держа его перед своим лицом, знаком предложил ей взглянуть. Теперь там было его лицо. Покахонтас с трудом верила тому, что видела. Теперь Смит снова поднес предмет к ее лицу, и она улыбнулась. И оно улыбнулось ей в ответ! Она покачала головой из стороны в сторону и засмеялась. Твердая вода сделала то же самое! Покахонтас была потрясена.
— Это называется «зеркало», — сказал Смит, подмигнув и улыбнувшись.
Она посмотрела на Смита, и ее сердце забилось быстрее. Он принес ей волшебную вещь, более волшебную, чем все, которые давали ей жрецы. Он сел рядом с ней, и когда подвинулся ближе, она с облегчением почувствовала, что от него пахнет не так сильно. А потом она не могла оторвать своего взгляда от его глаз. Она впервые как следует рассмотрела его и едва смогла подавить вздох восхищения. Казалось, бог неба говорит с ней. Его глаза были цвета ясного неба после бури. Чистый, темно-голубой цвет.
У нее мелькнула мысль, что она беззащитна перед этим человеком, он делает ее слабой. Ее лицо было бесстрастным. Я должна лучше владеть собой, — подумала она. — Я должна помнить, что он мой враг.
Смит показал на себя обеими руками и, подняв бровь, вопросительно посмотрел на Покахонтас.
— Немароуг, — сказала Покахонтас.
— Мужчина, — отозвался Смит.
Они оба рассмеялись, затем старательно повторили слова друг друга.
Смит показал на Покахонтас.
— Гренепо, — засмеялась Покахонтас.
— Женщина, — улыбнулся Смит.
Смит показал на лес.
— Муссес, — воскликнула Покахонтас.
— Лес, — ответил Смит.
В эту игру Покахонтас могла играть хоть целый День. Новые слова приносили радостное возбуждение.
Паукуссакс, ружья. Памесакс, ножи. Чепсин, земля. Они повторяли и повторяли, пока не узнали слов слишком много для Смита, но не для Покахонтас. Она знала, что сможет запомнить каждое слово, даже если они будут объясняться весь день.
В конце концов Смит попросил остановиться. Покахонтас почувствовала прилив благодарности к этому человеку, этому врагу. Почти невозможно было ощутить к нему враждебность. Но она сказала себе: «Возможно, это именно то, чего он старается достичь. Он хочет убаюкать меня, чтобы я забыла, что он и его люди пришли украсть нашу землю и напустить на наших людей болезни. Мой отец приказал мне быть настороже, и я должна повиноваться ему. Но это трудно. Я никогда, даже в своих мечтах, и помыслить не могла, что такой человек может существовать»
Она повернулась и увидела, что Смит разглядывает ее. Потом он произнес:
— Жрец.
Это было одно из слов, которое она выучила.
Он знаком попросил ее минуту побыть одной.
— Виттапитчевайне, я жду, — крикнула Покахонтас вслед Смиту.
День казался особенно ярким. Каждое дерево, каждый цветок, каждый человек, работавший в поле, очерчивались выпукло и живо.
Ярдах в шестидесяти от нее, в поле, ее внимание привлекло быстрое движение в серо-зеленом кустарнике. Ее ухо уловило шум, слабый, но такой зловещий, что она вскочила на ноги. Неужели эти люди рядом с кустарником не слышат змею? Треск колец на ее хвосте должен звучать для них, как гром. Она бросилась бежать к ним, протянув руки и движением ладони призывая их стоять спокойно, стоять спокойно. Увидев бегущую к ним девочку, мужчины неуверенно переглянулись и покрепче ухватили свои орудия — зачем это она бежит к ним? Покахонтас на бегу нагнулась и схватила большой камень. Краем глаза она заметила, что Памоуик тоже бежит к ним, но он все еще был довольно далеко. Он, должно быть, тоже услышал змею. Внезапно один из мужчин, сидевший у куста, издал удивленный крик. Укушен. В резко наступившей тишине Покахонтас услышала тихое шуршание и треск. По озадаченным лицам поселенцев было видно, что они не знают, что происходит: они никогда не слышали такого звука и не представляют, насколько он опасен.
Через секунду после крика мужчины Покахонтас, продолжая бег, швырнула камень. Он упал с глухим ударом рядом с парнем, который катался по земле от боли. Покахонтас видела, как змея подняла голову и безжалостный, мерзкий звук усилился. Два камня, потом третий просвистели над плечом Покахонтас. Последний пронесся от виска так близко, что она вздрогнула, но продолжала бежать. Она видела, что змея поражена и что это сделал Секотин. Тогда она устремилась к укушенному, метавшемуся на траве, рывком открыла сумку у пояса и выхватила остро заточенную раковину. Рабочий вскрикнул, когда она рассекла место укуса и впилась в него губами, чтобы высосать яд. Раненый боролся с ней, но она не отступилась, пока не сочла, что сделала все возможное. Тогда она отошла в сторону.
— Ты быстрая девочка, Покахонтас. — Рядом с ней стоял Памоуик.
— Змею убил я. — Секотин вернул свой томагавк за пояс и встал рядом с ними.
— Меня тоже чуть не убили. — Покахонтас посмотрела на братьев. — Мог бросить камень кто-то еще?
Памоуик покачал головой. Секотин пожал плечами и глянул в сторону.
— При вашем опыте ни один из вас не мог так промахнуться, что камень полетел мне в висок. Кто-то другой, должно быть, бросил в то же время.
Покахонтас с минуту оглядывалась вокруг, потом тоже пожала плечами.
— Жаль, что нет особого корня, приложить к ранке, или дома-парилки, чтобы подержать там этого тассентасса. Но у этих людей такого дома нет.
Переминавшиеся взмокшие от пережитого страха рабочие ругались и выглядели несчастными. Словно дьявол поразил их новый дом. Сколько же всего неизвестного в этой земле, сколько опасного. Один из мужчин сплюнул сквозь пальцы. Глядя на них, Покахонтас подумала, что может прочесть все их мысли. Они думают, что я тоже зло, сказала она себе. Я и змея для них одно, они вовсе не благодарны мне за помощь. Она заметила, что некоторые мужчины смотрели на нее подозрительно и угрюмо. Интересно, они вообще не жалуют женщин? Они что, не терпят их рядом с собой?
Она увидела, что к рабочим подошел Джон Смит, Он посмотрел на нее, потом снова на мужчин. Казалось, он оценивает положение. Затем он приблизился и мягко тронул ее за руку. Она поняла, он хочет, чтобы она знала — он считает ее смелой и благодарит За помощь укушенному рабочему. Верно ли, что она услышала заботу в его голосе? Или он просто хотел увести ее от ругавшихся рабочих? К ним присоединился высокий мужчина, одетый в черное, с белой полоской на воротнике. Джон указал на мужчину и сказал:
— Жрец.
Покахонтас изумилась, что жрец так свободно говорит с людьми. Во время предыдущего прихода она обратила внимание, что он беседовал и работал вместе с другими, но она не поняла, кто он такой. Никто из жрецов Паухэтана никогда не участвовал в повседневной жизни остальных людей. При взгляде на него Покахонтас не почувствовала страха. У него было доброе лицо и седые волосы. И он явно не собирался накладывать на нее заклинание или требовать жертвоприношений и смотрел на нее не строго.
После трех или четырех попыток она смогла произнести его имя — преподобный мистер Хант, — которое Смит терпеливо повторял для нее.
Она повернулась к Памоуику:
— Они хотят, чтобы я увидела их богов, и жрец собирается отвести меня в их капище. Думаю, я должна пойти с ним. Я узнаю, сильнее их боги или слабее наших. Это может иметь значения для битвы.
Она слушала и пыталась понять или запомнить хоть несколько слов, пока мистер Хант говорил, повернувшись к Смиту:
— Из нее получится идеальная обращенная. Как принцесса она понесет слово своему народу. Я должен постараться научить ее слову Господа нашего.
Она пошла за Хантом по полю, усеянному множеством корней, пней, поваленных деревьев. Они подошли к навесу из паруса, натянутого между двух деревьев. Он защищал несколько грубых скамей и длинный деревянный стол — нечто вроде возвышения.
Хант не верил своей удаче. Принцесса королевской крови стала первой из дикарей, ступившей во временную церковь. Он слышал спор капитанов о том, что лучше — воевать с дикарями или умиротворять их, а сам знал ответ: единственный способ покорить дикарей — обратить их. Христианство было ключом к упрочению положения Англии в Новом Свете — не христианство продажных римских пап, а чистая, возвышенная религия англиканской церкви. В конце концов, разве Господь не скрывал Америку до прихода Реформации? На родине широко укоренилось мнение, что Господь приберег Северную Америку для протестантов. И вот перед ним стоит первая овца его новой паствы, прекрасный материал для обращения. Он не сомневался, что она примет истинного Бога. Она молода, впечатлительна и готова к тому, чтобы ее очистили от первородного греха.
— Мы должны молиться, — сказал Хант и опустился на колени перед подобием алтаря.
— Молиться, — повторила Покахонтас. Она сложила ладони вместе, как делала, когда обращалась к Ахонэ или Океусу.
Их Бог не производит впечатления, подумала она, глядя на деревянный стол. Но этот жрец молится ему. Он наверное могущественный, раз дал тассентассам столько всего красивого и чудесного, столько всяких вещей.
Она огляделась. "Они молятся, как и мы, — подумала она, — только где же жертвы? Не было ни жертвенников, ни приношений. Она встала на колени рядом с преподобным мистером Хантом, сложила ладони, как он. Она закрыла глаза, когда он закрыл свои. Она попыталась представить, что этот непонятный Бог может для нее сделать, если она предложит ему жертвы. Трудно было что-нибудь определить. У него не было лица.
Хант был рад, что Покахонтас уделила ему столько внимания, что сложила ладони и с готовностью преклонила вместе с ним колени. Да, она прекрасный материал. Всеблагой Господь с радостью примет ее в лоно своей церкви.
Покахонтас решила вернуться в лагерь и принести особые жертвы своим богам, чтобы уверить их, что она не отреклась от них. Она поймает куницу или норку. А чтобы доставить удовольствие своему новому другу, жрецу, она сделает ему какое-нибудь маленькое подношение — морскую чайку или крысу, — чтобы принести в жертву перед его непонятным Богом. Она с сомнением посмотрела на деревянный стол. Она окажет ему немного уважения, но не так много, чтобы прогневить и заставить ревновать своих собственных богов.
Преподобный мистер Хант монотонно читал молитвы, проходили минуты, а мысли Покахонтас вернулись к тому, что беспокоило ее. Кто бросил тот камень, который чуть не попал ей в висок? Если бы она не двинула головой, то получила бы удар прямо в это, самое уязвимое место. Ее всегда учили целиться в висок, если она собирается убить. Памоуик и Секотин полностью отвечают за свои броски. Они никогда не делают ошибок, и она была уверена, что никто из них не бросал этого камня. Кто еще был позади нее? Она видела только своих братьев, но, конечно, в это время Сна быстро бежала. Она встряхнулась, чтобы обрести уверенность. Я должна молиться Ахонэ и благодарить ее, что в меня не попали.
Спустя долгое время преподобный мистер Хант завершил свои молитвы. Положив руку ей на голову, он быстро благословил ее и подумал о том, какая она прилежная ученица. Потом оба они поднялись с колен, освеженные молитвами и мыслями о Боге.
Глава 8
— Матоака, Белоснежное Перышко! Ты опаздываешь!
Она отстала от братьев на тропинке, ведущей к их лагерю.
— Я сейчас вас догоню. Какой прекрасный день! Так много всего хочется увидеть!
Она чувствовала легкость во всем теле, ее ступни едва касались земли. Было ли это оттого, что она наконец встретилась с тассентассами или оттого, что перед ней открывался новый мир? Я не должна так предаваться радости, — виновато подумала она. Неужели в обличье бога неба пришел враг или некто, посланный им? Этого просто не может быть, подумала она. Бог неба никогда не шутит над своими людьми. Загадочность происходящего делала его вдвойне завораживающим. О да, обстоятельства сложны, очень сложны: тассентассы были так добры к ней. Как она объяснит тепло их встречи отцу? Хитрость, скажет он, хитрость. Ей надо быть осторожной с тассентассами, осторожной в суждениях, осторожной с отцом, осторожной со своими людьми.
— Матоака, Матоака, ты нас не догонишь!
Она почти бросилась бежать. Ее братья ушли далеко вперед, их не было ни видно, ни слышно. Они больше не боялись наткнуться на монаканов. Когда великий вождь узнал об их чудесном спасении по пути в Кекоутан, он выслал два воинских отряда. Все монаканы были либо захвачены в плен, либо убиты. Великий вождь послал вождю монаканов большие пальцы левых рук всех плененных и умерщвленных воинов и предупредил, что та же судьба постигнет всех, кто вторгнется в его земли. И теперь все тропы в лесах Паухэтана были безопасны, по крайней мере, на некоторое время.
Догоняя братьев, Покахонтас на бегу прочитала благодарственную молитву Ахонэ за то, что та избавила их от врагов с северо-запада. Теперь она сможет направить все свои мысли на тассентассов.
Братья ждали ее на поляне, где был разбит их лагерь. Отсюда было удобно наблюдать за тассентассами, поскольку возвращаться каждый день в Кекоутан было слишком далеко. Их целью было как можно больше узнать о тассентассах за пару недель. С ними были несколько воинов, включая двух гонцов Починса. С ними была также Чивойа и две сестры Покахонтас — Мехта и Квимка. Они прибыли из Веровокомоко и присоединились к Покахонтас вскоре после того, как она оставила женский дом. Они тоже сгорали от нетерпения увидеть тассентассов. Но двумя днями раньше на совещании в узкой ложбине рядом со старым волчьим логовом, где и находился их лагерь, было решено, что первые два-три раза к тассентассам они пойдут только втроем.
Они уже дважды ночевали в лагере. Из циновок и коры деревьев воины соорудили переносные домики. Боковины можно было скатывать кверху, чтобы проветривать жилища в теплую погоду. Это было весьма важно, потому что циновки не пропускали влагу, и зимой в домах было тепло, но слишком жарко летом. Великий вождь использовал такие домики во время выездов на охоту. Случалось, до половины жителей поселка следовали за ним, неся эти домики, когда он отправлялся загнать оленя и затравить медведя.
Обе ночи они после ужина из свежего кукурузного хлеба и жареного зайца, индейки или оленины сидели у костра. Затем начинали рассказывать сказки и петь. Голос Квимки был нежнее, чем у птички. Они, завороженные, засиживались допоздна, слушая ее пение под звездным небом.
В этот вечер сестры бросились к Покахонтас, как только та появилась в лагере. Она толкнула их, смеясь и протестуя.
— Дайте мне поесть, а потом мы вам все расскажем!
Сестры еле сдерживали любопытство, и она начала рассказывать, едва проглотив последний кусок. Она подробно описала встречу с двумя высокопоставленными тассентассами, но ни словом не обмолвилась о своем впечатлении от красивого чужеземца.
— Я уже говорила вам, как ужасно пахнут эти люди, но тогда я видела только нескольких. Когда же их много, то запах становится нестерпимым. А их плавучие острова, их огромные каноэ, которые передвигаются с помощью ветра, — они хуже всего. Вонь стоит такая, что я не представляю, как они там находятся. Наверное, со временем я к этому привыкну, но сейчас мне это кажется ужасным. Они явно не купаются — никогда. Какие у них, должно быть, странные боги!
Покахонтас рассказала о грохочущем оружии, которое производило шум более оглушительный, чем сильнейшие раскаты грома бога неба. Еще она говорила о чудесных зданиях, которые они строят, они не похожи ни на какие, виденные ею до этого. И о дружбе с молодым тассентассом, который познакомил ее со своей едой.
— Это был отвратительный суп, сваренный из чего-то непонятного. Думаю, у них только это и есть. Они, кажется, не знают, как охотиться на дичь, сеять семена или ловить рыбу. Но молодой тассентасс, который живет на одном из огромных каноэ, играет в забавную игру. Он упирается руками в землю, ноги поднимает вверх и переворачивается, и снова переворачивается, и снова. Как листок, поворачивающийся то одним концом, то другим. Он не верил, что я тоже могу, но это же так просто. Мне пришлось показать, что я умею. Я сбросила накидку и сделала много-много переворотов, не останавливаясь. Он очень удивился. Но мои братья рассердились на меня! — засмеялась Покахонтас.
— Паухэтану не понравится, что его дочь полуодетой забавляет врага, — сухо напомнил ей Памоуик.
— Совершенно неподходящее занятие для женщины брачного возраста, — добавил Секотин.
— Иногда я забываю о своем новом положении, — призналась Покахонтас. — Но в будущем я буду более сдержанной, я обещаю. А теперь давайте споем и потанцуем. Вечер чудный, и боги нашептывают мне чудесные слова.
Квимка начала петь, а Покахонтас смотрела на своих соплеменников, удобно устроившись вокруг последних угольев костра. Костер должен гореть, даже небольшой, чтобы отпугивать крупных животных — медведей и кабанов, которые тем не менее все равно могут напасть. Она смотрела на своих спутников и думала о том, как хорошо они выглядят — сильные и красивые, с мерцающими белыми зубами, блестящими волосами, красноватой кожей, тела у них стройные и мускулистые. Она не могла не сравнивать их с тассентассами — такими невзрачными, такими маленькими, такими неопрятными. Она жалела их всех, кроме одного — золотого, того, кто был похож на посланца бога неба.
Покахонтас придвинулась поближе к костру и оглядела воинов, решая, кто из гонцов понесет завтра отцу сообщение о ее первых впечатлениях. Она не хотела спрашивать, кто вызовется сам. Каждый паухэтан гордился своей памятью, постоянно развивал ее и тренировал. Проводились даже состязания, и победитель упорно держался за свою корону, пока возраст не разрушал его памяти. Но очень часто даже глубокие старики сохраняли свой невероятный талант. У Починса была пара гонцов, обладавших такой цепкой памятью, что могли слово в слово передать послание на несколько часов. «Мое первое сообщение будет коротким, — подумала она. — Я не буду много говорить, пока не узнаю о тассентассах побольше. Завтра мы снова пойдем к ним».
Ранним свежим утром Покахонтас разговаривала с братьями об инструментах, которые они видели, и об оружии врагов. Они хотели сразу же наладить между своим отцом и белым людьми торговлю, чтобы у паухэтанов тоже были такие инструменты и оружие для защиты своих земель. Они знали, что Починс наладит обмен быстро, а как отнесется отец, еще неизвестно. И будет ли он вообще торговать? Может быть, он предпочтет вступить в войну и, используя свое численное превосходство, захочет уничтожить врагов. Выиграет ли он такую войну?
— У нас гораздо больше воинов, — сказал Памоуик.
— Отец не представляет, что их большой огонь и гром могут сразить сразу двадцать наших воинов, — ответил Секотин.
— Разве мы не хотим узнать про их инструменты? Неужели мы не хотим, чтобы и у нас были такие же, в помощь нашим людям? — спросила Покахонтас.
— Хотим, но мы пока не знаем, как ими пользоваться, — сказал Секотин. — Я считаю, что мы должны узнать обо всем как можно больше, постоянно извещать отца, а через четырнадцать солнц мы вернемся для полного сообщения. Возможно, за это время мы распознаем их слабые стороны. Они есть у любого врага.
Памоуик поднялся.
— Мне придется отправить послание и жрецам, — сказал он. — Мы должны поддерживать их хорошее настроение, чтобы они не принесли в жертву детей.
Покахонтас заметила взгляд, которым обменялись братья. Их лица внезапно стали суровыми и строгими. Она удивилась, как вдруг изменилось выражение их лиц. Она знала, что им не нравится власть, которую имеют над ними жрецы, но это было частью жизни. Жрецы были почти так же могущественны, как их отец. Мысли ее братьев бесхитростны, но уже пора идти к тассентассам.
Они рано прибыли на просторный открытый луг рядом с заливом, где высадились тассентассы.
— Давайте сегодня разделимся и вечером сравним, что кому удалось узнать. — Секотин и не старался говорить потише, обращаясь к брату и сестре. — Таким образом мы увидим и услышим больше.
— Вчера они точно были расположены к нам дружески, — ответил Памоуик. — Но я все равно буду держаться рядом с Покахонтас на всякий случай.
— Хорошо, но сделай вид, что она ходит сама по себе. Вчера она им понравилась, и поэтому они могут открыть ей больше.
Покахонтас отошла от братьев и стала бродить среди работавших в поле мужчин. Они обращали на нее мало внимания. Она рассмотрела орудие одного из рабочих и подивилась, как легко его лопата берет землю. Крепкий материал, из которого она была сделана, заинтересовал ее. Она указала на этот предмет жестами.
Рабочий улыбнулся и сказал:
— Железо.
Она повторила слово. Оно звучало непривычно, Она провела руками по лезвию лопаты. Оно было холодным и очень, очень твердым, тверже камня и не такое теплое.
Тень упала на нее, и она быстро подняла глаза. Это был тот, красивый, который казался посланцем бога неба, и он улыбался ей. Она заметила, что зубы у него не такие черные, как у человека, с которым она только что разговаривала.
Он указал на нее.
— Покахонтас? — спросил он.
Она улыбнулась в ответ.
— Джон.
Так значит это его имя! Произнести было легко, и она повторила его несколько раз.
Джон Смит задумчиво смотрел на нее, затем жестом предложил ей сесть на ближайшее бревно и подождать. Он ушел, но вернулся почти тотчас же, неся квадратный и плоский кусок дерева с гладким верхом. Когда Смит снял верх, она увидела то ли небо, то ли воду. У нее перехватило дыхание, и она прижала ладонь к губам. Это колдовство! Это, должно быть, работа бога зла Океуса. Она снова взглянула: что-то зеленое двигалось по поверхности. Она отпрыгнула. Смит улыбнулся доброй улыбкой, уголки его глаз сощурились, и он сделал ей знак посмотреть вниз. Она колебалась: как быть? Она боялась что боги могут рассердиться на нее, но знала, что не должна показывать страх. Боги презирают эту человеческую слабость. Смит протянул коробку, и она осторожно пробежала пальцами по дереву. Все предметы у этих людей гладкие и твердые. Она медленно подняла верх и заглянула внутрь. Ахонэ, это все еще было там! Она медленно вытянула палец и осторожно прикоснулась к воде внутри. Она была твердой, замерзшей, как река Потомак во время сезона длинных ночей. Любопытство победило страх. Она снова посмотрела. Бог неба! Это показывало ее лицо! Она выглядела так же, когда смотрелась в пруд или озеро, только сейчас ее изображение было гораздо яснее. Она видела свои глаза, широко раскрытые от удивления, и свой рот — губы сложены, словно произносят звук "о". Тогда Смит забрал у нее предмет и, держа его перед своим лицом, знаком предложил ей взглянуть. Теперь там было его лицо. Покахонтас с трудом верила тому, что видела. Теперь Смит снова поднес предмет к ее лицу, и она улыбнулась. И оно улыбнулось ей в ответ! Она покачала головой из стороны в сторону и засмеялась. Твердая вода сделала то же самое! Покахонтас была потрясена.
— Это называется «зеркало», — сказал Смит, подмигнув и улыбнувшись.
Она посмотрела на Смита, и ее сердце забилось быстрее. Он принес ей волшебную вещь, более волшебную, чем все, которые давали ей жрецы. Он сел рядом с ней, и когда подвинулся ближе, она с облегчением почувствовала, что от него пахнет не так сильно. А потом она не могла оторвать своего взгляда от его глаз. Она впервые как следует рассмотрела его и едва смогла подавить вздох восхищения. Казалось, бог неба говорит с ней. Его глаза были цвета ясного неба после бури. Чистый, темно-голубой цвет.
У нее мелькнула мысль, что она беззащитна перед этим человеком, он делает ее слабой. Ее лицо было бесстрастным. Я должна лучше владеть собой, — подумала она. — Я должна помнить, что он мой враг.
Смит показал на себя обеими руками и, подняв бровь, вопросительно посмотрел на Покахонтас.
— Немароуг, — сказала Покахонтас.
— Мужчина, — отозвался Смит.
Они оба рассмеялись, затем старательно повторили слова друг друга.
Смит показал на Покахонтас.
— Гренепо, — засмеялась Покахонтас.
— Женщина, — улыбнулся Смит.
Смит показал на лес.
— Муссес, — воскликнула Покахонтас.
— Лес, — ответил Смит.
В эту игру Покахонтас могла играть хоть целый День. Новые слова приносили радостное возбуждение.
Паукуссакс, ружья. Памесакс, ножи. Чепсин, земля. Они повторяли и повторяли, пока не узнали слов слишком много для Смита, но не для Покахонтас. Она знала, что сможет запомнить каждое слово, даже если они будут объясняться весь день.
В конце концов Смит попросил остановиться. Покахонтас почувствовала прилив благодарности к этому человеку, этому врагу. Почти невозможно было ощутить к нему враждебность. Но она сказала себе: «Возможно, это именно то, чего он старается достичь. Он хочет убаюкать меня, чтобы я забыла, что он и его люди пришли украсть нашу землю и напустить на наших людей болезни. Мой отец приказал мне быть настороже, и я должна повиноваться ему. Но это трудно. Я никогда, даже в своих мечтах, и помыслить не могла, что такой человек может существовать»
Она повернулась и увидела, что Смит разглядывает ее. Потом он произнес:
— Жрец.
Это было одно из слов, которое она выучила.
Он знаком попросил ее минуту побыть одной.
— Виттапитчевайне, я жду, — крикнула Покахонтас вслед Смиту.
День казался особенно ярким. Каждое дерево, каждый цветок, каждый человек, работавший в поле, очерчивались выпукло и живо.
Ярдах в шестидесяти от нее, в поле, ее внимание привлекло быстрое движение в серо-зеленом кустарнике. Ее ухо уловило шум, слабый, но такой зловещий, что она вскочила на ноги. Неужели эти люди рядом с кустарником не слышат змею? Треск колец на ее хвосте должен звучать для них, как гром. Она бросилась бежать к ним, протянув руки и движением ладони призывая их стоять спокойно, стоять спокойно. Увидев бегущую к ним девочку, мужчины неуверенно переглянулись и покрепче ухватили свои орудия — зачем это она бежит к ним? Покахонтас на бегу нагнулась и схватила большой камень. Краем глаза она заметила, что Памоуик тоже бежит к ним, но он все еще был довольно далеко. Он, должно быть, тоже услышал змею. Внезапно один из мужчин, сидевший у куста, издал удивленный крик. Укушен. В резко наступившей тишине Покахонтас услышала тихое шуршание и треск. По озадаченным лицам поселенцев было видно, что они не знают, что происходит: они никогда не слышали такого звука и не представляют, насколько он опасен.
Через секунду после крика мужчины Покахонтас, продолжая бег, швырнула камень. Он упал с глухим ударом рядом с парнем, который катался по земле от боли. Покахонтас видела, как змея подняла голову и безжалостный, мерзкий звук усилился. Два камня, потом третий просвистели над плечом Покахонтас. Последний пронесся от виска так близко, что она вздрогнула, но продолжала бежать. Она видела, что змея поражена и что это сделал Секотин. Тогда она устремилась к укушенному, метавшемуся на траве, рывком открыла сумку у пояса и выхватила остро заточенную раковину. Рабочий вскрикнул, когда она рассекла место укуса и впилась в него губами, чтобы высосать яд. Раненый боролся с ней, но она не отступилась, пока не сочла, что сделала все возможное. Тогда она отошла в сторону.
— Ты быстрая девочка, Покахонтас. — Рядом с ней стоял Памоуик.
— Змею убил я. — Секотин вернул свой томагавк за пояс и встал рядом с ними.
— Меня тоже чуть не убили. — Покахонтас посмотрела на братьев. — Мог бросить камень кто-то еще?
Памоуик покачал головой. Секотин пожал плечами и глянул в сторону.
— При вашем опыте ни один из вас не мог так промахнуться, что камень полетел мне в висок. Кто-то другой, должно быть, бросил в то же время.
Покахонтас с минуту оглядывалась вокруг, потом тоже пожала плечами.
— Жаль, что нет особого корня, приложить к ранке, или дома-парилки, чтобы подержать там этого тассентасса. Но у этих людей такого дома нет.
Переминавшиеся взмокшие от пережитого страха рабочие ругались и выглядели несчастными. Словно дьявол поразил их новый дом. Сколько же всего неизвестного в этой земле, сколько опасного. Один из мужчин сплюнул сквозь пальцы. Глядя на них, Покахонтас подумала, что может прочесть все их мысли. Они думают, что я тоже зло, сказала она себе. Я и змея для них одно, они вовсе не благодарны мне за помощь. Она заметила, что некоторые мужчины смотрели на нее подозрительно и угрюмо. Интересно, они вообще не жалуют женщин? Они что, не терпят их рядом с собой?
Она увидела, что к рабочим подошел Джон Смит, Он посмотрел на нее, потом снова на мужчин. Казалось, он оценивает положение. Затем он приблизился и мягко тронул ее за руку. Она поняла, он хочет, чтобы она знала — он считает ее смелой и благодарит За помощь укушенному рабочему. Верно ли, что она услышала заботу в его голосе? Или он просто хотел увести ее от ругавшихся рабочих? К ним присоединился высокий мужчина, одетый в черное, с белой полоской на воротнике. Джон указал на мужчину и сказал:
— Жрец.
Покахонтас изумилась, что жрец так свободно говорит с людьми. Во время предыдущего прихода она обратила внимание, что он беседовал и работал вместе с другими, но она не поняла, кто он такой. Никто из жрецов Паухэтана никогда не участвовал в повседневной жизни остальных людей. При взгляде на него Покахонтас не почувствовала страха. У него было доброе лицо и седые волосы. И он явно не собирался накладывать на нее заклинание или требовать жертвоприношений и смотрел на нее не строго.
После трех или четырех попыток она смогла произнести его имя — преподобный мистер Хант, — которое Смит терпеливо повторял для нее.
Она повернулась к Памоуику:
— Они хотят, чтобы я увидела их богов, и жрец собирается отвести меня в их капище. Думаю, я должна пойти с ним. Я узнаю, сильнее их боги или слабее наших. Это может иметь значения для битвы.
Она слушала и пыталась понять или запомнить хоть несколько слов, пока мистер Хант говорил, повернувшись к Смиту:
— Из нее получится идеальная обращенная. Как принцесса она понесет слово своему народу. Я должен постараться научить ее слову Господа нашего.
Она пошла за Хантом по полю, усеянному множеством корней, пней, поваленных деревьев. Они подошли к навесу из паруса, натянутого между двух деревьев. Он защищал несколько грубых скамей и длинный деревянный стол — нечто вроде возвышения.
Хант не верил своей удаче. Принцесса королевской крови стала первой из дикарей, ступившей во временную церковь. Он слышал спор капитанов о том, что лучше — воевать с дикарями или умиротворять их, а сам знал ответ: единственный способ покорить дикарей — обратить их. Христианство было ключом к упрочению положения Англии в Новом Свете — не христианство продажных римских пап, а чистая, возвышенная религия англиканской церкви. В конце концов, разве Господь не скрывал Америку до прихода Реформации? На родине широко укоренилось мнение, что Господь приберег Северную Америку для протестантов. И вот перед ним стоит первая овца его новой паствы, прекрасный материал для обращения. Он не сомневался, что она примет истинного Бога. Она молода, впечатлительна и готова к тому, чтобы ее очистили от первородного греха.
— Мы должны молиться, — сказал Хант и опустился на колени перед подобием алтаря.
— Молиться, — повторила Покахонтас. Она сложила ладони вместе, как делала, когда обращалась к Ахонэ или Океусу.
Их Бог не производит впечатления, подумала она, глядя на деревянный стол. Но этот жрец молится ему. Он наверное могущественный, раз дал тассентассам столько всего красивого и чудесного, столько всяких вещей.
Она огляделась. "Они молятся, как и мы, — подумала она, — только где же жертвы? Не было ни жертвенников, ни приношений. Она встала на колени рядом с преподобным мистером Хантом, сложила ладони, как он. Она закрыла глаза, когда он закрыл свои. Она попыталась представить, что этот непонятный Бог может для нее сделать, если она предложит ему жертвы. Трудно было что-нибудь определить. У него не было лица.
Хант был рад, что Покахонтас уделила ему столько внимания, что сложила ладони и с готовностью преклонила вместе с ним колени. Да, она прекрасный материал. Всеблагой Господь с радостью примет ее в лоно своей церкви.
Покахонтас решила вернуться в лагерь и принести особые жертвы своим богам, чтобы уверить их, что она не отреклась от них. Она поймает куницу или норку. А чтобы доставить удовольствие своему новому другу, жрецу, она сделает ему какое-нибудь маленькое подношение — морскую чайку или крысу, — чтобы принести в жертву перед его непонятным Богом. Она с сомнением посмотрела на деревянный стол. Она окажет ему немного уважения, но не так много, чтобы прогневить и заставить ревновать своих собственных богов.
Преподобный мистер Хант монотонно читал молитвы, проходили минуты, а мысли Покахонтас вернулись к тому, что беспокоило ее. Кто бросил тот камень, который чуть не попал ей в висок? Если бы она не двинула головой, то получила бы удар прямо в это, самое уязвимое место. Ее всегда учили целиться в висок, если она собирается убить. Памоуик и Секотин полностью отвечают за свои броски. Они никогда не делают ошибок, и она была уверена, что никто из них не бросал этого камня. Кто еще был позади нее? Она видела только своих братьев, но, конечно, в это время Сна быстро бежала. Она встряхнулась, чтобы обрести уверенность. Я должна молиться Ахонэ и благодарить ее, что в меня не попали.
Спустя долгое время преподобный мистер Хант завершил свои молитвы. Положив руку ей на голову, он быстро благословил ее и подумал о том, какая она прилежная ученица. Потом оба они поднялись с колен, освеженные молитвами и мыслями о Боге.
Глава 8
Джеймстаун, 20 июня 1607 года
Смит и Арчер припали к земле в высокой по пояс траве. Этим утром они на рассвете покинули осажденный форт, чтобы поохотиться. Хотя день подходил к концу, все еще стояла сильная жара. Тяжелый, влажный воздух гудел от москитов. Мужчины хлопали себя по лицу и радовались, что их тела прикрыты одеждой и доспехами. Кожа по-прежнему горела под кирасами и шлемами, но уже не так немилосердно, как днем при солнце в зените. Оба крепко сжимали мушкеты. Голубое небо над головой все еще имело металлический оттенок и сверкало, словно огромное отражение их кирас.
— Еще час, и мы сможем вернуться в форт, — пошевелился на топкой земле Арчер.
Смит согласился. Его занимала мысль, сколько пасапегов ищут случая пустить стрелу в его плоть. За все время своих военных походов по многим странам Европы он никогда не сталкивался с таким яростным противником. Безо всякого предупреждения человек мог быть утыкан стрелами, прежде чем успевал насыпать пороху в мушкет, а уж тем более спастись бегством. Доспехи служили некоторой защитой, если до этого ты не умирал от теплового удара.
Смит в сотый раз проклял Эдварда Марию Уингфилда за его недальновидность. Не прошло и недели со дня неудачного праздника с оленем, как пасапеги вернулись числом не менее четырех сотен и пошли на штурм форта. Трое поселенцев были убиты до того, как начали стрелять корабельные орудия. Дикарей отогнали, и пушечный грохот сыграл тут даже большую роль, чем сам огонь. Но по меньшей мере человек двадцать пять джентльменов были убиты или ранены. С этого времени поселенцы оказались запертыми в форте. Невидимые луки посылали стрелы через ограду, если кто-нибудь имел глупость высунуться наружу при свете дня. Война не прекращалась и, по мнению Смита, была абсолютно бессмысленной. Если бы те меры предосторожности, о которых он говорил, были приняты, положение сейчас было бы совершенно иным. Он стиснул с досады зубы. Орудия все же доставили на берег и разместили на трех башнях форта. Но какая в том радость, думал Арчер, если свою правоту надо доказывать непрерывной войной, а теперь перед ними встала еще и угроза голода.
Колонисты уже во второй раз предприняли попытку поохотиться. Первая закончилась неудачей, но сегодня они подстрелили шесть зайцев и четыре индейки. Этого все равно недостаточно, подумал Смит. Запасов у колонистов оставалось опасно мало. Даже кукурузы хватит ненадолго. Урожай в этом году был плохой, а когда он наносил визит Починсу, то узнал, что там колонистам поживиться почти нечем. Он застонал при воспоминании о щедром угощении, приготовленном для него женщинами Починса.
Смит и Арчер припали к земле в высокой по пояс траве. Этим утром они на рассвете покинули осажденный форт, чтобы поохотиться. Хотя день подходил к концу, все еще стояла сильная жара. Тяжелый, влажный воздух гудел от москитов. Мужчины хлопали себя по лицу и радовались, что их тела прикрыты одеждой и доспехами. Кожа по-прежнему горела под кирасами и шлемами, но уже не так немилосердно, как днем при солнце в зените. Оба крепко сжимали мушкеты. Голубое небо над головой все еще имело металлический оттенок и сверкало, словно огромное отражение их кирас.
— Еще час, и мы сможем вернуться в форт, — пошевелился на топкой земле Арчер.
Смит согласился. Его занимала мысль, сколько пасапегов ищут случая пустить стрелу в его плоть. За все время своих военных походов по многим странам Европы он никогда не сталкивался с таким яростным противником. Безо всякого предупреждения человек мог быть утыкан стрелами, прежде чем успевал насыпать пороху в мушкет, а уж тем более спастись бегством. Доспехи служили некоторой защитой, если до этого ты не умирал от теплового удара.
Смит в сотый раз проклял Эдварда Марию Уингфилда за его недальновидность. Не прошло и недели со дня неудачного праздника с оленем, как пасапеги вернулись числом не менее четырех сотен и пошли на штурм форта. Трое поселенцев были убиты до того, как начали стрелять корабельные орудия. Дикарей отогнали, и пушечный грохот сыграл тут даже большую роль, чем сам огонь. Но по меньшей мере человек двадцать пять джентльменов были убиты или ранены. С этого времени поселенцы оказались запертыми в форте. Невидимые луки посылали стрелы через ограду, если кто-нибудь имел глупость высунуться наружу при свете дня. Война не прекращалась и, по мнению Смита, была абсолютно бессмысленной. Если бы те меры предосторожности, о которых он говорил, были приняты, положение сейчас было бы совершенно иным. Он стиснул с досады зубы. Орудия все же доставили на берег и разместили на трех башнях форта. Но какая в том радость, думал Арчер, если свою правоту надо доказывать непрерывной войной, а теперь перед ними встала еще и угроза голода.
Колонисты уже во второй раз предприняли попытку поохотиться. Первая закончилась неудачей, но сегодня они подстрелили шесть зайцев и четыре индейки. Этого все равно недостаточно, подумал Смит. Запасов у колонистов оставалось опасно мало. Даже кукурузы хватит ненадолго. Урожай в этом году был плохой, а когда он наносил визит Починсу, то узнал, что там колонистам поживиться почти нечем. Он застонал при воспоминании о щедром угощении, приготовленном для него женщинами Починса.