Страница:
Но сначала ему приспичило выйти в отхожее место. Он встал.
— Прошу меня простить, мадам. Я скоро вернусь. Пружинистой походкой он двинулся в дальний конец зала.
Его губы невольно расплывались в глупой улыбке, и, чтобы не выглядеть круглым болваном, он старательно пытался от нее избавиться. И тут ему на глаза попался Рейнар. Заметив тревожное выражение на лице друга, Фокс насторожился, и от его ликующего настроения не осталось и следа.
— Что стряслось? — спросил он.
Рейнар покачал головой и метнул взгляд в сторону высокого стола.
— Идем, — сказал он. — Давай выйдем во двор.
— Святые небеса, не тяни, выкладывай, в чем дело! — взорвался Фокс, как только рыцари вышли из зала.
Рейнар снова покачал головой.
— Трудно поверить, но я слышал то же самое еще от двух разных людей.
— Слышал что?
— Ты ведь помнишь, когда мы прибыли в Марбо, то обнаружили опустевшую деревню и лучников на башнях крепости?
— Да, конечно. И что?
— Помнишь, мы гадали, кто бы мог их предупредить? Дело в том, что я оказался прав. Их предупредила леди Николь.
Фокс устремил взгляд в сторону зала.
— Откуда тебе знать?
— Мне сказали люди Мортимера. И то же самое поведал смотритель Вэлмара Адам Фитцер. Все они в один голос заявляют, что Мортимер без устали твердил, что с твоей стороны было глупо доверяться коварной ведьме, его жене. Судя по всему, он знал наизусть содержание письма, что ты ей отправил, потому что не упускал случая, чтобы лишний раз его процитировать и посмеяться над твоей влюбленностью. Он называл тебя безмозглым щенком.
Фокс с трудом подавил приступ безудержной ярости, грозившей выплеснуться наружу. Даже мертвый, Мортимер обладал властью вызывать у него неукротимый гнев.
— Должно быть, мое послание обнаружили слуги, которые за ней следили, и отдали его Мортимеру в руки. Более того, я склонен думать, что письмо могло даже не попасть к ней. Если она была узницей своего мужа…
Рейнар затряс головой.
— Твое представление о ней ошибочно. Беспомощной дамочки, которую ты собирался выручить из беды, не существует. Последние два года леди Николь свободно перемещалась по Вэлмару и управляла хозяйством.
— Я рад, что он все же опомнился и предоставил ей свободу. Я в душе опасался, как бы от побоев и брани она не тронулась умом.
— Похоже, из них двоих Мортимер потерял рассудок. Говорят, Николь травила его каким-то зельем или напустила на него порчу, а может, то и другое вместе. Из сильного и мужественного воина он за короткое время превратился в никчемного юродивого, тенью слонявшегося по дому и бормотавшего под нос бессвязные слова.
В памяти Фокса встал образ Мортимера, ошеломивший его два дня назад ужасными переменами. За прошедшие три года его враг изменился до неузнаваемости. Его поразили ставшее одутловатым лицо, остекленевшие, налитые кровью глаза.
— Так ему и надо, если она и вправду травила или проклинала его, — проговорил Фокс. — Мортимер обращался с ней крайне жестоко. И я не испытываю к нему сострадания.
— Неужели до тебя никак не дойдет, что я пытаюсь тебе растолковать? Леди Николь не смиренная несчастная жертва. Возможно, Мортимер и заслужил постигшую его судьбу, но тебе следует поостеречься ее, раз она способна на такое. А тот факт, что она предупредила Мортимера, наглядно свидетельствует о том, что она не питает к тебе никаких нежных чувств. Мне хотелось бы, чтобы ты понял следующее. — Рейнар сделал паузу и положил руку на плечо друга. — Ты вознес Николь на пьедестал и сотворил из нее богиню, святое создание, достойное любой жертвы. А что, если на самом деле она обычная смертная, да к тому же погрязшая в пороке? Мне будет бесконечно жаль, если с тобой обойдутся подобно Мортимеру.
— Всем известно, что Мортимер слыл развращенным, мерзким ублюдком! Он сполна заслужил то, что получил!
— Да, но ты такого не заслуживаешь.
Фокс растерялся. Николь могла отравить, проклясть или сотворить еще какое-то зло по отношению к Мортимеру. Такого рода действия его не волновали. Его пугало другое. Судя по слухам, женщина предупредила его смертельного врага о его, Фокса, ожидаемом прибытии в Марбо. До сих пор он старался выкинуть из памяти слова Мортимера, лелея надежду, что они были наглой выдумкой, имевшей целью лишить его присутствия духа. Но факт оставался фактом: Мортимера кто-то предупредил. И вполне логично предположить, Николь.
Он повернулся в сторону зала и задумался. Но что толкнуло ее на такой шаг? Что он значил? Фокс собирался обязательно выяснить все у нее. Вопрос упирался только в одно: когда? До того, как он овладеет ею, или после?
Трепеща от предвкушения предстоящего, Николь следовала за Фоксом вверх по ступенькам, ведущим в ее опочивальню. Время от времени она бросала взгляды на поблескивавшее на пальце кольцо. Может статься, за внешностью грозного воина скрывался человек, воспоминания о котором все еще жили в ее памяти. Тогда она сможет обольстить его, разжечь в нем такую ненасытную страсть, что он забудет о ее вероломстве. Если ей удастся удовлетворить его в постели, то, возможно, ему больше ничего и не понадобится.
Ее тело звенело от трепетного восторга. Впереди в мерцающем свете факела маячил его силуэт. При виде его могучей фигуры на нее накатила волна чувственных воспоминаний. Она представила, как к ней прижмется его крепкое тело. Представила силу его мускулистых бедер, мощным рывком которых он наполнит ее изнутри, изогнувшийся над ней великолепный торс, качающийся в волшебном, завораживающем ритме. Тут Фокс оглянулся, и она ни о чем другом не могла думать, кроме как об изысканной линии его губ, страстных и жгучих, прильнувших к ее изнывающей королевне.
Ее пронзила дрожь вожделения. Как долго ждала она этого мгновения! Она провела столько бессонных ночей, томимая неутолимым желанием, перебирая в памяти благословенные минуты, когда они были вместе. Теперь он наконец вернулся, чтобы положить предел ее страданиям.
Они достигли лестничной площадки, и он уверенным шагом пошел вдоль короткого коридора. Николь поняла, что он не забыл, куда идти. Помнит ли он о том, чем они там занимались? Пришлась ли она тогда ему по нраву? Преследовали ли его с тех пор воспоминания об их встрече?
Его кожаные сапоги издавали о каменные плиты пола тихий стук, которому вторил слабый шорох ее мягких, сшитых из сафьяна туфель. Перед дверью в ее комнату он резко остановился, так что следовавшая за ним по пятам Николь едва на него не налетела. Пока он возился с замком, ее обожгло еще одно воспоминание.
Его запах. Насыщенный запах мужчины. Животное тепло и сексуальный мускус. Его дух преобладал над всеми другими, перебивая и слегка кисловатый запах горящего факела, и съеденной ими пищи, и пряное благоухание трав, которые она подобрала для ароматизации его ванны. Запах, который улавливали ее ноздри, принадлежал ему, Фоксу. Ни время, ни события не сумели изменить его провоцирующей сущности.
Дверь со скрипом отворилась. Отступив в сторону, Фокс пропустил Николь вперед.
Знает ли он, что кровать и матрас оставались все теми же, на которых они лежали вместе три года назад? Правда, набивку из соломы и веревочные крепления пришлось сменить. Да и постельное белье было новым. Но кровать в целом все та же. Узкая, слишком узкая для двух людей, особенно сейчас, когда он стал таким могучим и длинноногим.
Фокс подошел к окну. Николь подумала, что он закроет ставни, чтобы глубокое синее сияние летнего ночного неба не проникало внутрь. Но вдруг он повернулся к ней. Свет пламени факела играл на его лице, подчеркивая благородство линий. Его глубоко посаженные глаза, погруженные в бездонную тень, казались еще глубже.
— Разденься для меня, — попросил он.
Ее сердце забилось так быстро и громко, что Николь испугалась, как бы он не услышал. Для нее наступил решающий момент: очень скоро она узнает, имеет ли она над ним какую-либо власть. Она сняла с головы серебряный обруч с тонкой газовой вуалью и положила на сундук. Но освободиться самостоятельно от платья, затягивавшегося шнуровкой под рукавами, она не могла.
— Не будешь ли ты любезен, — проговорила она. — Мне нужна твоя помощь.
Но Фокс сперва засветил свечу у изголовья кровати, затем воткнул факел в скобу на стене и только потом подошел к ней. Обнаружив шнуровку, он принялся ее распускать. Находясь рядом с ним, Николь вдыхала его мужской запах, любовалась его мужскими чертами. Выражение его лица оставалось напряженным. От предвкушения у нее в горле пересохло, а тело обмякло. Его руки трудились проворно и споро, что при его росте немало подивило Николь. С другой стороны, кому, как не ей, знать, какими искусными и нежными умели быть его длинные пальцы, какие умопомрачительные вещи они могли вытворять.
Завершив свою часть работы, он отступил в сторону.
— Я все же не могу сделать все сама, — пожаловалась Николь. При нормальных обстоятельствах она бы пригласила до его прихода горничную, чтобы та помогла ей разоблачиться. — Если хочешь, я позову служанку.
— Нет. — Он сокрушенно покачал головой, но все же подошел к женщине и помог собрать ее длинные юбки и стянуть через голову. Снятое платье упало, распластавшись на полу розовой лужицей. Испытывал ли он такое же нетерпение, как и она? Ее тело в ожидании напряглось, а лоно и соски ныли. Под платьем она носила тонкую льняную сорочку. Фокс кивнул ей, и Николь стащила ее через голову, потом разгладила волосы, откинув на спину.
Она стояла перед ним, сознавая, что, несмотря на минуты близости в прошлом, он никогда не видел ее такой, полностью обнаженной и при ярком свете свечей. Все ее существо трепетало от предчувствия. Она три года ждала этой встречи.
«Саймон!» — прозвучал сигнал тревоги в мозгу, но она не придала ему значения. У нее созрел план. Она даст Фоксу все, что он хочет, доставит ему радость и высшее наслаждение. Отдаваясь ему, она смягчит его сердце, облегчит собственную боль и утолит свое неугасаемое желание.
Но в Фоксе вдруг что-то неуловимым образом изменилось. Она заметила, как выражение настороженности и скрытой враждебности внезапно затуманило его ясный прежде лик. Такие перемены ее встревожили, но не уменьшили вожделения. Напротив, его потемневший взгляд еще больше распалял ее страсть, вознося до лихорадящих высот.
Когда Фокс обнял ее и прильнул в поцелуе, Николь ощутила скованность его движений и напряженность мышц. В поцелуе она узнала не изощренного любовника, но изголодавшегося, требовательного хозяина, вернувшегося домой после долгой разлуки. Ее обожгло потаенное пламя его страсти, его жгучее нетерпение. «Да, — подумала она, — я тоже хочу того же. Отдай мне свою страсть. Не сдерживай ее».
Она распахнула ему навстречу губы, готовая вкусить блаженство его языка, наполнявшего ее рот. Она таяла в его руках, слабела и теряла опору под ногами. Под напором чувственности все ее страхи испарились. Николь решила, что может сейчас позволить себе уступить своему желанию и что непременно найдет способ, как верховодить мужчиной.
Его руки жадно обследовали ее тело, ласкали ее грудь, живот, опускаясь с каждой минутой все ниже. Шершавые пальцы отыскали пульсирующий вход в ее лоно и погладили. По ее телу пробежала судорога, и она вздрогнула. Ее тело от ненасытного желания горело огнем. Его напряжение тоже достигло предела. Он походил на туго натянутую тетиву лука, с которого вот-вот должна сорваться смертоносная стрела.
Он на мгновение выпустил женщину из рук и торопливо обнажил нижнюю часть торса. Ее взгляд замер на огромном багровеющем символе его мужской силы. Тогда он толкнул ее в постель и тотчас овладел ею. Он вошел в нее со всей силой первобытной страсти. Ее тело приняло его и сомкнулось плотным кольцом. Он сделал один резкий бросок. Потом второй. И повалился на нее, бездыханный.
Ее охватило горькое, ни с чем не сравнимое разочарование. Она надеялась, что он успокоит, потушит бушевавший в ней пожар, но ничего подобного не случилось. Мужчина оторвался от нее и со стоном откатился в сторону. От отчаяния она едва не закричала. Ее голод и жажда не нашли утоления, и тело томилось от прежней страсти.
Она ждала. Грудь ее тяжело и часто вздымалась. Низ живота изнывал от распирающей боли. Ее первым порывом было воззвать к нему с мольбой, потребовать дальнейших действий, чтобы унять лихорадку ее желания. Но мужчина сел и привел свою одежду в порядок, после чего обратил на нее холодный взгляд своих темных, как оникс, глаз.
— А теперь скажи, — вымолвил он, — почему ты выдала меня Мортимеру?
Ее страсть в одно мгновение улетучилась, уступив место страху, на смену которому неожиданно пришла злость. Он нарочно все подстроил. Довел ее до умопомрачения, а потом лишил благословенной награды, о которой она столько времени мечтала. Искусный любовник знал, как использовать свои способности с другими целями, и вместо удовольствия вызвал горечь разочарования. Как же она ошибалась, когда надеялась, что он не похож на Мортимера, что он не будет пользоваться и помыкать ею, как ее прежний муж.
Стремясь восстановить самообладание, Николь натянула на себя одеяло. Что ему сказать? Как ответить? Старушка Эмма настоятельно просила ее прикинуться смиренной, чтобы возбудить в нем жалость. Но она не захотела, тем более сейчас, когда узнала все могущество его власти над собой. Ей придется стать сильной и хитрой и ни на минуту не терять бдительности.
— У меня и в мыслях не было предупреждать Мортимера. А о твоем приходе я рассказала ему, чтобы подразнить. Я полагала, что он слишком слаб, чтобы вывести на поле армию. Я не могла отказать себе в удовольствии сказать ему, что очень скоро он потеряет все: Марбо, Вэлмар и все остальные богатые награды, дарованные ему королем.
Фокс с силой и глубоко втянул в себя воздух.
— А что, если бы он меня разбил? Твой план стоил бы тебе очень дорого.
— Мортимер уже сделал со мной все, что мог. Большего вреда он уже не мог мне нанести.
Фокс смерил пристальным взглядом лежавшую перед ним Николь, по самую шею укутавшуюся в одеяло. Ее история представлялась вполне правдоподобной. Она всей душой ненавидела Мортимера и не могла упустить возможность лишний раз унизить и оскорбить его. Мера ее ненависти такова, что она даже рискнула подвергнуть опасности человека, пришедшего спасти ее. Он превратил ее в жестокую и беспощадную, как и ее мучитель. И ее предательский поступок служил подтверждением перерождения в такую женщину.
Как могла она стать столь безжалостной? Такая мысль не на шутку встревожила Фокса. Желая отомстить презренному врагу, она, по сути, принесла в жертву своего спасителя. Неужели она о нем не подумала? Неужели он так мало для нее значил, если она поставила на карту его жизнь только ради того, чтобы потешиться над своим истязателем?
Он встал с кровати. Он должен немедленно покинуть эти стены, уйти от нее подальше, чтобы где-нибудь в другом месте постараться успокоиться. Разгладив на себе одежду, Фокс направился к двери.
Он вышел на крепостной вал. В небе полыхали зарницы, окрашивая небо мерцающими зелеными, голубыми и красноватыми всполохами. Может, благоуханный ночной воздух проветрит его голову, прояснит мысли. Все перепуталось, и самые противоречивые эмоции раздирали его душу.
Господи, что за женщину взял он себе в жены? Он всегда представлял ее в качестве невинной жертвы Мортимера. Но оказывается, такой образ далек от реальности. Она гораздо сложнее, чем он думал, и очень опасна. А до какого исступления она его доводила… Даже сейчас, несмотря на ее хладнокровное признание в предательстве, он хотел вернуться к ней, чтобы любить и целовать, чтобы погрузиться в ее глубины. Его угнетало острое чувство сожаления. Ему так хотелось, чтобы нынешней ночью все сложилось иначе, чтобы их первая после разлуки встреча запомнилась им навсегда как нечто необыкновенное. Мысленно он рисовал такие волшебные, такие захватывающие, такие страстные сцены их встречи. Но Рейнар своими откровениями все испортил. Из-за него он отправился в спальню с намерением причинить Николь боль, использовать ее тело, быстро достичь разрядки, а потом, в минуту ее беззащитности и уязвимости, задать столь мучивший его вопрос о Мортимере.
Ее объяснения мотивов своего поступка его нисколько не удовлетворили. Откуда ему было знать, может, она и вправду добивалась его погибели. Страх, вкравшийся в душу, лишь слегка остудил его пыл. На самом деле, когда они поднялись в ее покои, он еще не знал, сумеет ли осуществить свой план. Она была такой красивой. Ее тело, живое и податливое, эталон совершенства, стояло у него перед глазами. Ее губы, запах, гладкий шелк кожи — с каждым приливом новых утонченных ощущений он чувствовал, что его терпение на исходе и он вот-вот взорвется, как пороховая бочка. Что фактически и случилось, когда наступила развязка, в один миг истощившая все его силы. Ему почудилось, что он вознесся на небо, где вспыхнул падающей звездой и растворился в небытии.
Возбуждение все еще владело его существом, мешало рассуждать здраво и думать о чем-либо еще. Он ведь до конца так и не погасил бушевавший внутри пожар. Может быть, если он снова овладеет ею и снимет физическое напряжение, ему станет легче с ней разбираться.
Он двинулся по направлению к лестнице.
Николь лежала в постели, свернувшись калачиком, и пыталась уснуть. Она никак не могла себе простить, что сказала ему такую глупость. С ее стороны такое поведение можно считать в высшей степени неумным и неосмотрительным. Она не сомневалась, что теперь он возненавидел ее. План Старушки Эммы сработал бы куда лучше и наверняка удовлетворил Фокса. Но ей претила сама мысль предстать перед ним слабой и отчаявшейся. Она не могла осмелиться показать мужчине, которого почти не знала, свои уязвимые места, тем более что он обладал волнующей и дерзкой властью над ее телом.
Даже теперь, вопреки всему, ее еше сотрясала дрожь напряжения и распирала пульсирующая боль неутоленной страсти. Тронув себя между ногами, она ощутила вязкую влагу его семени. В ней продолжал пылать пожар, и она чувствовала себя брошенной и несчастной. К сожалению и боли подмешивалась тихая ярость. Он ушел, не облегчив ее состояния, не освободив от вожделения, в плену которого она томилась вот уже три года. Утолив свою жажду, он бросил ее, ничуть не позаботившись о ней самой.
Из ее глаз брызнули слезы негодования. Чтобы найти утешение, она принялась ласкать себя так, как бы хотела, чтобы он ласкал ее. Поглаживая мягкие складки между ног, она чувствовала, как ее мышцы внутри напряглись и сжались, приготовившись принять толстый и крепкий символ его мужественности. Но его здесь не было.
Сбросив с себя покрывала, она вытянулась на спине и выгнула бедра, вообразив, что она не одна, что внутри ее — восхитительная полнота его тела и глубокие ритмичные толчки волнуют ее кровь. Она почти физически ощущала вес его большого тела, его теплый и сладкий рот, его язык, осторожно обследующий ее влажную полость. Она старалась вызвать в памяти его запах, вкус его поцелуев, жар его тела.
В отчаянии Николь ввела в себя палец. Но он был слишком мал, бесконечно мал. Она попробовала присоединить к одному второй, но ей стало больно. Хотя его плоть представлялась твердой и крепкой, но на ощупь она была бархатистой и гладкой, а не жесткой и костлявой, как ее пальцы.
Николь убрала один палец, оставив другой в липком проходе. Она стала вспоминать, как он прикасался к ней там три года назад. Нежно и обольстительно водил пальцем вдоль гладкой расселины сначала вниз, потом вверх, потом нашел потаенное место, притаившееся в складках ее бутона. Крохотную шишечку поразительной чувствительности. Прикасаться к ней болезненно, особенно сейчас, когда она набухла и налилась кровью. Она попробовала повторить то, что тогда сделал с ней он, когда вверг в пучину, в стремительный водоворот сладострастия.
Она закрыла глаза и сосредоточенно пыталась отыскать нужное место, подобрать правильный ритм, найти способ достичь облегчения. Вдруг она нутром почуяла, что находится в комнате не одна, и распахнула глаза, чтобы увидеть Фокса. Он стоял в дверном проеме и наблюдал за ней. Николь без труда сообразила, как выглядела — голая, с широко расставленными ногами, ласкающая себя рукой в интимном месте. От ужаса она обомлела.
Он смотрел на нее исподлобья холодно и враждебно. Наконец хрипло произнес:
— Ты прекратишь свое дело или заставишь меня тебя прервать?
Глава 6
— Прошу меня простить, мадам. Я скоро вернусь. Пружинистой походкой он двинулся в дальний конец зала.
Его губы невольно расплывались в глупой улыбке, и, чтобы не выглядеть круглым болваном, он старательно пытался от нее избавиться. И тут ему на глаза попался Рейнар. Заметив тревожное выражение на лице друга, Фокс насторожился, и от его ликующего настроения не осталось и следа.
— Что стряслось? — спросил он.
Рейнар покачал головой и метнул взгляд в сторону высокого стола.
— Идем, — сказал он. — Давай выйдем во двор.
— Святые небеса, не тяни, выкладывай, в чем дело! — взорвался Фокс, как только рыцари вышли из зала.
Рейнар снова покачал головой.
— Трудно поверить, но я слышал то же самое еще от двух разных людей.
— Слышал что?
— Ты ведь помнишь, когда мы прибыли в Марбо, то обнаружили опустевшую деревню и лучников на башнях крепости?
— Да, конечно. И что?
— Помнишь, мы гадали, кто бы мог их предупредить? Дело в том, что я оказался прав. Их предупредила леди Николь.
Фокс устремил взгляд в сторону зала.
— Откуда тебе знать?
— Мне сказали люди Мортимера. И то же самое поведал смотритель Вэлмара Адам Фитцер. Все они в один голос заявляют, что Мортимер без устали твердил, что с твоей стороны было глупо доверяться коварной ведьме, его жене. Судя по всему, он знал наизусть содержание письма, что ты ей отправил, потому что не упускал случая, чтобы лишний раз его процитировать и посмеяться над твоей влюбленностью. Он называл тебя безмозглым щенком.
Фокс с трудом подавил приступ безудержной ярости, грозившей выплеснуться наружу. Даже мертвый, Мортимер обладал властью вызывать у него неукротимый гнев.
— Должно быть, мое послание обнаружили слуги, которые за ней следили, и отдали его Мортимеру в руки. Более того, я склонен думать, что письмо могло даже не попасть к ней. Если она была узницей своего мужа…
Рейнар затряс головой.
— Твое представление о ней ошибочно. Беспомощной дамочки, которую ты собирался выручить из беды, не существует. Последние два года леди Николь свободно перемещалась по Вэлмару и управляла хозяйством.
— Я рад, что он все же опомнился и предоставил ей свободу. Я в душе опасался, как бы от побоев и брани она не тронулась умом.
— Похоже, из них двоих Мортимер потерял рассудок. Говорят, Николь травила его каким-то зельем или напустила на него порчу, а может, то и другое вместе. Из сильного и мужественного воина он за короткое время превратился в никчемного юродивого, тенью слонявшегося по дому и бормотавшего под нос бессвязные слова.
В памяти Фокса встал образ Мортимера, ошеломивший его два дня назад ужасными переменами. За прошедшие три года его враг изменился до неузнаваемости. Его поразили ставшее одутловатым лицо, остекленевшие, налитые кровью глаза.
— Так ему и надо, если она и вправду травила или проклинала его, — проговорил Фокс. — Мортимер обращался с ней крайне жестоко. И я не испытываю к нему сострадания.
— Неужели до тебя никак не дойдет, что я пытаюсь тебе растолковать? Леди Николь не смиренная несчастная жертва. Возможно, Мортимер и заслужил постигшую его судьбу, но тебе следует поостеречься ее, раз она способна на такое. А тот факт, что она предупредила Мортимера, наглядно свидетельствует о том, что она не питает к тебе никаких нежных чувств. Мне хотелось бы, чтобы ты понял следующее. — Рейнар сделал паузу и положил руку на плечо друга. — Ты вознес Николь на пьедестал и сотворил из нее богиню, святое создание, достойное любой жертвы. А что, если на самом деле она обычная смертная, да к тому же погрязшая в пороке? Мне будет бесконечно жаль, если с тобой обойдутся подобно Мортимеру.
— Всем известно, что Мортимер слыл развращенным, мерзким ублюдком! Он сполна заслужил то, что получил!
— Да, но ты такого не заслуживаешь.
Фокс растерялся. Николь могла отравить, проклясть или сотворить еще какое-то зло по отношению к Мортимеру. Такого рода действия его не волновали. Его пугало другое. Судя по слухам, женщина предупредила его смертельного врага о его, Фокса, ожидаемом прибытии в Марбо. До сих пор он старался выкинуть из памяти слова Мортимера, лелея надежду, что они были наглой выдумкой, имевшей целью лишить его присутствия духа. Но факт оставался фактом: Мортимера кто-то предупредил. И вполне логично предположить, Николь.
Он повернулся в сторону зала и задумался. Но что толкнуло ее на такой шаг? Что он значил? Фокс собирался обязательно выяснить все у нее. Вопрос упирался только в одно: когда? До того, как он овладеет ею, или после?
Трепеща от предвкушения предстоящего, Николь следовала за Фоксом вверх по ступенькам, ведущим в ее опочивальню. Время от времени она бросала взгляды на поблескивавшее на пальце кольцо. Может статься, за внешностью грозного воина скрывался человек, воспоминания о котором все еще жили в ее памяти. Тогда она сможет обольстить его, разжечь в нем такую ненасытную страсть, что он забудет о ее вероломстве. Если ей удастся удовлетворить его в постели, то, возможно, ему больше ничего и не понадобится.
Ее тело звенело от трепетного восторга. Впереди в мерцающем свете факела маячил его силуэт. При виде его могучей фигуры на нее накатила волна чувственных воспоминаний. Она представила, как к ней прижмется его крепкое тело. Представила силу его мускулистых бедер, мощным рывком которых он наполнит ее изнутри, изогнувшийся над ней великолепный торс, качающийся в волшебном, завораживающем ритме. Тут Фокс оглянулся, и она ни о чем другом не могла думать, кроме как об изысканной линии его губ, страстных и жгучих, прильнувших к ее изнывающей королевне.
Ее пронзила дрожь вожделения. Как долго ждала она этого мгновения! Она провела столько бессонных ночей, томимая неутолимым желанием, перебирая в памяти благословенные минуты, когда они были вместе. Теперь он наконец вернулся, чтобы положить предел ее страданиям.
Они достигли лестничной площадки, и он уверенным шагом пошел вдоль короткого коридора. Николь поняла, что он не забыл, куда идти. Помнит ли он о том, чем они там занимались? Пришлась ли она тогда ему по нраву? Преследовали ли его с тех пор воспоминания об их встрече?
Его кожаные сапоги издавали о каменные плиты пола тихий стук, которому вторил слабый шорох ее мягких, сшитых из сафьяна туфель. Перед дверью в ее комнату он резко остановился, так что следовавшая за ним по пятам Николь едва на него не налетела. Пока он возился с замком, ее обожгло еще одно воспоминание.
Его запах. Насыщенный запах мужчины. Животное тепло и сексуальный мускус. Его дух преобладал над всеми другими, перебивая и слегка кисловатый запах горящего факела, и съеденной ими пищи, и пряное благоухание трав, которые она подобрала для ароматизации его ванны. Запах, который улавливали ее ноздри, принадлежал ему, Фоксу. Ни время, ни события не сумели изменить его провоцирующей сущности.
Дверь со скрипом отворилась. Отступив в сторону, Фокс пропустил Николь вперед.
Знает ли он, что кровать и матрас оставались все теми же, на которых они лежали вместе три года назад? Правда, набивку из соломы и веревочные крепления пришлось сменить. Да и постельное белье было новым. Но кровать в целом все та же. Узкая, слишком узкая для двух людей, особенно сейчас, когда он стал таким могучим и длинноногим.
Фокс подошел к окну. Николь подумала, что он закроет ставни, чтобы глубокое синее сияние летнего ночного неба не проникало внутрь. Но вдруг он повернулся к ней. Свет пламени факела играл на его лице, подчеркивая благородство линий. Его глубоко посаженные глаза, погруженные в бездонную тень, казались еще глубже.
— Разденься для меня, — попросил он.
Ее сердце забилось так быстро и громко, что Николь испугалась, как бы он не услышал. Для нее наступил решающий момент: очень скоро она узнает, имеет ли она над ним какую-либо власть. Она сняла с головы серебряный обруч с тонкой газовой вуалью и положила на сундук. Но освободиться самостоятельно от платья, затягивавшегося шнуровкой под рукавами, она не могла.
— Не будешь ли ты любезен, — проговорила она. — Мне нужна твоя помощь.
Но Фокс сперва засветил свечу у изголовья кровати, затем воткнул факел в скобу на стене и только потом подошел к ней. Обнаружив шнуровку, он принялся ее распускать. Находясь рядом с ним, Николь вдыхала его мужской запах, любовалась его мужскими чертами. Выражение его лица оставалось напряженным. От предвкушения у нее в горле пересохло, а тело обмякло. Его руки трудились проворно и споро, что при его росте немало подивило Николь. С другой стороны, кому, как не ей, знать, какими искусными и нежными умели быть его длинные пальцы, какие умопомрачительные вещи они могли вытворять.
Завершив свою часть работы, он отступил в сторону.
— Я все же не могу сделать все сама, — пожаловалась Николь. При нормальных обстоятельствах она бы пригласила до его прихода горничную, чтобы та помогла ей разоблачиться. — Если хочешь, я позову служанку.
— Нет. — Он сокрушенно покачал головой, но все же подошел к женщине и помог собрать ее длинные юбки и стянуть через голову. Снятое платье упало, распластавшись на полу розовой лужицей. Испытывал ли он такое же нетерпение, как и она? Ее тело в ожидании напряглось, а лоно и соски ныли. Под платьем она носила тонкую льняную сорочку. Фокс кивнул ей, и Николь стащила ее через голову, потом разгладила волосы, откинув на спину.
Она стояла перед ним, сознавая, что, несмотря на минуты близости в прошлом, он никогда не видел ее такой, полностью обнаженной и при ярком свете свечей. Все ее существо трепетало от предчувствия. Она три года ждала этой встречи.
«Саймон!» — прозвучал сигнал тревоги в мозгу, но она не придала ему значения. У нее созрел план. Она даст Фоксу все, что он хочет, доставит ему радость и высшее наслаждение. Отдаваясь ему, она смягчит его сердце, облегчит собственную боль и утолит свое неугасаемое желание.
Но в Фоксе вдруг что-то неуловимым образом изменилось. Она заметила, как выражение настороженности и скрытой враждебности внезапно затуманило его ясный прежде лик. Такие перемены ее встревожили, но не уменьшили вожделения. Напротив, его потемневший взгляд еще больше распалял ее страсть, вознося до лихорадящих высот.
Когда Фокс обнял ее и прильнул в поцелуе, Николь ощутила скованность его движений и напряженность мышц. В поцелуе она узнала не изощренного любовника, но изголодавшегося, требовательного хозяина, вернувшегося домой после долгой разлуки. Ее обожгло потаенное пламя его страсти, его жгучее нетерпение. «Да, — подумала она, — я тоже хочу того же. Отдай мне свою страсть. Не сдерживай ее».
Она распахнула ему навстречу губы, готовая вкусить блаженство его языка, наполнявшего ее рот. Она таяла в его руках, слабела и теряла опору под ногами. Под напором чувственности все ее страхи испарились. Николь решила, что может сейчас позволить себе уступить своему желанию и что непременно найдет способ, как верховодить мужчиной.
Его руки жадно обследовали ее тело, ласкали ее грудь, живот, опускаясь с каждой минутой все ниже. Шершавые пальцы отыскали пульсирующий вход в ее лоно и погладили. По ее телу пробежала судорога, и она вздрогнула. Ее тело от ненасытного желания горело огнем. Его напряжение тоже достигло предела. Он походил на туго натянутую тетиву лука, с которого вот-вот должна сорваться смертоносная стрела.
Он на мгновение выпустил женщину из рук и торопливо обнажил нижнюю часть торса. Ее взгляд замер на огромном багровеющем символе его мужской силы. Тогда он толкнул ее в постель и тотчас овладел ею. Он вошел в нее со всей силой первобытной страсти. Ее тело приняло его и сомкнулось плотным кольцом. Он сделал один резкий бросок. Потом второй. И повалился на нее, бездыханный.
Ее охватило горькое, ни с чем не сравнимое разочарование. Она надеялась, что он успокоит, потушит бушевавший в ней пожар, но ничего подобного не случилось. Мужчина оторвался от нее и со стоном откатился в сторону. От отчаяния она едва не закричала. Ее голод и жажда не нашли утоления, и тело томилось от прежней страсти.
Она ждала. Грудь ее тяжело и часто вздымалась. Низ живота изнывал от распирающей боли. Ее первым порывом было воззвать к нему с мольбой, потребовать дальнейших действий, чтобы унять лихорадку ее желания. Но мужчина сел и привел свою одежду в порядок, после чего обратил на нее холодный взгляд своих темных, как оникс, глаз.
— А теперь скажи, — вымолвил он, — почему ты выдала меня Мортимеру?
Ее страсть в одно мгновение улетучилась, уступив место страху, на смену которому неожиданно пришла злость. Он нарочно все подстроил. Довел ее до умопомрачения, а потом лишил благословенной награды, о которой она столько времени мечтала. Искусный любовник знал, как использовать свои способности с другими целями, и вместо удовольствия вызвал горечь разочарования. Как же она ошибалась, когда надеялась, что он не похож на Мортимера, что он не будет пользоваться и помыкать ею, как ее прежний муж.
Стремясь восстановить самообладание, Николь натянула на себя одеяло. Что ему сказать? Как ответить? Старушка Эмма настоятельно просила ее прикинуться смиренной, чтобы возбудить в нем жалость. Но она не захотела, тем более сейчас, когда узнала все могущество его власти над собой. Ей придется стать сильной и хитрой и ни на минуту не терять бдительности.
— У меня и в мыслях не было предупреждать Мортимера. А о твоем приходе я рассказала ему, чтобы подразнить. Я полагала, что он слишком слаб, чтобы вывести на поле армию. Я не могла отказать себе в удовольствии сказать ему, что очень скоро он потеряет все: Марбо, Вэлмар и все остальные богатые награды, дарованные ему королем.
Фокс с силой и глубоко втянул в себя воздух.
— А что, если бы он меня разбил? Твой план стоил бы тебе очень дорого.
— Мортимер уже сделал со мной все, что мог. Большего вреда он уже не мог мне нанести.
Фокс смерил пристальным взглядом лежавшую перед ним Николь, по самую шею укутавшуюся в одеяло. Ее история представлялась вполне правдоподобной. Она всей душой ненавидела Мортимера и не могла упустить возможность лишний раз унизить и оскорбить его. Мера ее ненависти такова, что она даже рискнула подвергнуть опасности человека, пришедшего спасти ее. Он превратил ее в жестокую и беспощадную, как и ее мучитель. И ее предательский поступок служил подтверждением перерождения в такую женщину.
Как могла она стать столь безжалостной? Такая мысль не на шутку встревожила Фокса. Желая отомстить презренному врагу, она, по сути, принесла в жертву своего спасителя. Неужели она о нем не подумала? Неужели он так мало для нее значил, если она поставила на карту его жизнь только ради того, чтобы потешиться над своим истязателем?
Он встал с кровати. Он должен немедленно покинуть эти стены, уйти от нее подальше, чтобы где-нибудь в другом месте постараться успокоиться. Разгладив на себе одежду, Фокс направился к двери.
Он вышел на крепостной вал. В небе полыхали зарницы, окрашивая небо мерцающими зелеными, голубыми и красноватыми всполохами. Может, благоуханный ночной воздух проветрит его голову, прояснит мысли. Все перепуталось, и самые противоречивые эмоции раздирали его душу.
Господи, что за женщину взял он себе в жены? Он всегда представлял ее в качестве невинной жертвы Мортимера. Но оказывается, такой образ далек от реальности. Она гораздо сложнее, чем он думал, и очень опасна. А до какого исступления она его доводила… Даже сейчас, несмотря на ее хладнокровное признание в предательстве, он хотел вернуться к ней, чтобы любить и целовать, чтобы погрузиться в ее глубины. Его угнетало острое чувство сожаления. Ему так хотелось, чтобы нынешней ночью все сложилось иначе, чтобы их первая после разлуки встреча запомнилась им навсегда как нечто необыкновенное. Мысленно он рисовал такие волшебные, такие захватывающие, такие страстные сцены их встречи. Но Рейнар своими откровениями все испортил. Из-за него он отправился в спальню с намерением причинить Николь боль, использовать ее тело, быстро достичь разрядки, а потом, в минуту ее беззащитности и уязвимости, задать столь мучивший его вопрос о Мортимере.
Ее объяснения мотивов своего поступка его нисколько не удовлетворили. Откуда ему было знать, может, она и вправду добивалась его погибели. Страх, вкравшийся в душу, лишь слегка остудил его пыл. На самом деле, когда они поднялись в ее покои, он еще не знал, сумеет ли осуществить свой план. Она была такой красивой. Ее тело, живое и податливое, эталон совершенства, стояло у него перед глазами. Ее губы, запах, гладкий шелк кожи — с каждым приливом новых утонченных ощущений он чувствовал, что его терпение на исходе и он вот-вот взорвется, как пороховая бочка. Что фактически и случилось, когда наступила развязка, в один миг истощившая все его силы. Ему почудилось, что он вознесся на небо, где вспыхнул падающей звездой и растворился в небытии.
Возбуждение все еще владело его существом, мешало рассуждать здраво и думать о чем-либо еще. Он ведь до конца так и не погасил бушевавший внутри пожар. Может быть, если он снова овладеет ею и снимет физическое напряжение, ему станет легче с ней разбираться.
Он двинулся по направлению к лестнице.
Николь лежала в постели, свернувшись калачиком, и пыталась уснуть. Она никак не могла себе простить, что сказала ему такую глупость. С ее стороны такое поведение можно считать в высшей степени неумным и неосмотрительным. Она не сомневалась, что теперь он возненавидел ее. План Старушки Эммы сработал бы куда лучше и наверняка удовлетворил Фокса. Но ей претила сама мысль предстать перед ним слабой и отчаявшейся. Она не могла осмелиться показать мужчине, которого почти не знала, свои уязвимые места, тем более что он обладал волнующей и дерзкой властью над ее телом.
Даже теперь, вопреки всему, ее еше сотрясала дрожь напряжения и распирала пульсирующая боль неутоленной страсти. Тронув себя между ногами, она ощутила вязкую влагу его семени. В ней продолжал пылать пожар, и она чувствовала себя брошенной и несчастной. К сожалению и боли подмешивалась тихая ярость. Он ушел, не облегчив ее состояния, не освободив от вожделения, в плену которого она томилась вот уже три года. Утолив свою жажду, он бросил ее, ничуть не позаботившись о ней самой.
Из ее глаз брызнули слезы негодования. Чтобы найти утешение, она принялась ласкать себя так, как бы хотела, чтобы он ласкал ее. Поглаживая мягкие складки между ног, она чувствовала, как ее мышцы внутри напряглись и сжались, приготовившись принять толстый и крепкий символ его мужественности. Но его здесь не было.
Сбросив с себя покрывала, она вытянулась на спине и выгнула бедра, вообразив, что она не одна, что внутри ее — восхитительная полнота его тела и глубокие ритмичные толчки волнуют ее кровь. Она почти физически ощущала вес его большого тела, его теплый и сладкий рот, его язык, осторожно обследующий ее влажную полость. Она старалась вызвать в памяти его запах, вкус его поцелуев, жар его тела.
В отчаянии Николь ввела в себя палец. Но он был слишком мал, бесконечно мал. Она попробовала присоединить к одному второй, но ей стало больно. Хотя его плоть представлялась твердой и крепкой, но на ощупь она была бархатистой и гладкой, а не жесткой и костлявой, как ее пальцы.
Николь убрала один палец, оставив другой в липком проходе. Она стала вспоминать, как он прикасался к ней там три года назад. Нежно и обольстительно водил пальцем вдоль гладкой расселины сначала вниз, потом вверх, потом нашел потаенное место, притаившееся в складках ее бутона. Крохотную шишечку поразительной чувствительности. Прикасаться к ней болезненно, особенно сейчас, когда она набухла и налилась кровью. Она попробовала повторить то, что тогда сделал с ней он, когда вверг в пучину, в стремительный водоворот сладострастия.
Она закрыла глаза и сосредоточенно пыталась отыскать нужное место, подобрать правильный ритм, найти способ достичь облегчения. Вдруг она нутром почуяла, что находится в комнате не одна, и распахнула глаза, чтобы увидеть Фокса. Он стоял в дверном проеме и наблюдал за ней. Николь без труда сообразила, как выглядела — голая, с широко расставленными ногами, ласкающая себя рукой в интимном месте. От ужаса она обомлела.
Он смотрел на нее исподлобья холодно и враждебно. Наконец хрипло произнес:
— Ты прекратишь свое дело или заставишь меня тебя прервать?
Глава 6
Николь резко убрала руку и поднялась с кровати, сохраняя присущее ей достоинство и невозмутимость.
— Я не слышала, чтобы вы стучали, милорд.
— Теперь я твой муж и не обязан объявлять о своем присутствии.
Его слова разозлили ее, но она не подала виду. Надев сорочку и стараясь сохранять спокойствие, она обратила к мужчине лицо.
— Истинная правда. Вы вольны делать все, что пожелаете. Можете, подобно Мортимеру, запирать меня под замок или награждать тумаками.
Ее упрек покоробил Фокса. Меньше всего ему хотелось становиться похожим на Мортимера.
Он отвернулся от нее, борясь с противоречивыми чувствами, терзавшими его душу. Им владело желание швырнуть ее на кровать и изнасиловать со всей животной страстью. Но если он поступит подобным образом, она сочтет его грубой скотиной, ничуть не лучше прежнего мужа. Еще он хотел просить у нее прощения, сказать, что он искупит свою вину, что будет любить ее искусно и утонченно, о чем мечтал все годы. Но тогда она решит, что он слабохарактерный. Холодная и одновременно обольстительная женщина, женщина его мечты не должна подозревать о его истинных чувствах к ней.
После минутного колебания он вышел из комнаты, не произнеся больше ни слова.
Опять Фокс пришел на крепостной вал. Господи, что он испытал, когда увидел ее прекрасное нагое тело с раздвинутыми ногами, ее пальцы, ласкавшие, гладившие, щекотавшие преддверие ее восхитительного источника высшего наслаждения… Такое зрелище возбудило его до невозможности, но также испугало. Он увидел женщину в новом для себя свете. Все годы он представлял ее как скромное, робкое существо, чистое и непорочное воплощение женского начала. Но на деле она оказалась другой. Несколько последних часов служили тому доказательством. Она вполне земная, реальная, сложная и… к тому же похотливая. Женщина способна сама удовлетворить зов собственной плоти.
Он мерил шагами пространство. Ему следовало бы догадаться о подобном раньше. Он чувствовал в ней огонь неукротимой страсти. Но столь откровенная сцена, открывшаяся его взору… Она поразила его воображение, потрясла устои. Заставила задуматься. Три года назад он познакомил ее с премудростями физической любви. За три года его собственное сексуальное возбуждение едва не лишило его рассудка. Но что делала она, чтобы снять половое напряжение? Удовлетворяла ли она себя сама, как он только что видел? Или у нее был другой мужчина?
Он внезапно остановился, охваченный приступом безумной ревности. Вдруг у нее есть любовник? Вот и ответ на вопрос, почему ее не волновала его судьба и ей безразлично, выживет ли он или падет от руки Мортимера. Он сделал глубокий вдох. Нужно вернуться к ней и принудить сказать ему правду. Он не позволит водить себя за нос.
Фокс снова направился к лестнице. Тут его внимание привлек неясный звук за спиной, и он круто повернулся. Рука инстинктивно потянулась к рукоятке меча, но оружия на месте не было.
— Де Кресси? Вы?
У Фокса отлегло от сердца. Он узнал голос, принадлежавший смотрителю Вэлмара.
— Фитцер.
— Да, милорд. Что вы здесь делаете? Конечно, вы имеете право здесь находиться, но…
— Я размышляю, — резко ответил Фокс, перебив собеседника. — Скажите мне, сэр Адам, как давно вы служите в Вэлмаре?
— Почти три года. Я поступил на работу к Мортимеру после того, как большая часть его свиты ушла в Крестовый поход с королем.
Три года. Должно быть, Фитцер все еще питал чувство преданности к бывшему хозяину. С ним нужно соблюдать осторожность.
— А что вы думаете о Мортимере? — спросил Фокс. Адам Фитцер замялся.
— Конечно, он не безгрешен. Я так и не смог примириться с его пристрастием к мальчикам. Но я не разделяю мнения, что он заслужил то, что с ним случилось.
— Вы имеете в виду смерть на поединке?
— Нет, я говорил о другом. Вы убили его в честном бою. К тому же он сам бросил вам вызов. Я имел в виду то, что послужило предысторией и довело его до столь плачевного состояния. Не могу сказать, что я питал к нему дружеское расположение, но он все-таки лорд. И мне было тяжело видеть, как человек на моих глазах опускался, превращаясь в жалкое существо. — Он горестно покачал головой. — Леди Николь, ваша супруга. Берегитесь ее. Она непредсказуемая женщина.
Предупреждение больно кольнуло Фокса.
— Поясните ваши слова.
Адам, явно сконфуженный, ответил не сразу.
— Я не могу утверждать, что она прибегает к чародейству, но знаю точно, что водит дружбу с Гленнит, знахаркой, которая, как известно, промышляет колдовством. Она, безусловно, что-то сделала с Мортимером, может, отравила его какой-то гадостью, может, еще что, но только благодаря ей он тронулся умом и потерял человеческий облик.
Фокс хотел спросить Фитцера, есть ли у Николь любовник, но смотритель продолжал:
— Я не слышала, чтобы вы стучали, милорд.
— Теперь я твой муж и не обязан объявлять о своем присутствии.
Его слова разозлили ее, но она не подала виду. Надев сорочку и стараясь сохранять спокойствие, она обратила к мужчине лицо.
— Истинная правда. Вы вольны делать все, что пожелаете. Можете, подобно Мортимеру, запирать меня под замок или награждать тумаками.
Ее упрек покоробил Фокса. Меньше всего ему хотелось становиться похожим на Мортимера.
Он отвернулся от нее, борясь с противоречивыми чувствами, терзавшими его душу. Им владело желание швырнуть ее на кровать и изнасиловать со всей животной страстью. Но если он поступит подобным образом, она сочтет его грубой скотиной, ничуть не лучше прежнего мужа. Еще он хотел просить у нее прощения, сказать, что он искупит свою вину, что будет любить ее искусно и утонченно, о чем мечтал все годы. Но тогда она решит, что он слабохарактерный. Холодная и одновременно обольстительная женщина, женщина его мечты не должна подозревать о его истинных чувствах к ней.
После минутного колебания он вышел из комнаты, не произнеся больше ни слова.
Опять Фокс пришел на крепостной вал. Господи, что он испытал, когда увидел ее прекрасное нагое тело с раздвинутыми ногами, ее пальцы, ласкавшие, гладившие, щекотавшие преддверие ее восхитительного источника высшего наслаждения… Такое зрелище возбудило его до невозможности, но также испугало. Он увидел женщину в новом для себя свете. Все годы он представлял ее как скромное, робкое существо, чистое и непорочное воплощение женского начала. Но на деле она оказалась другой. Несколько последних часов служили тому доказательством. Она вполне земная, реальная, сложная и… к тому же похотливая. Женщина способна сама удовлетворить зов собственной плоти.
Он мерил шагами пространство. Ему следовало бы догадаться о подобном раньше. Он чувствовал в ней огонь неукротимой страсти. Но столь откровенная сцена, открывшаяся его взору… Она поразила его воображение, потрясла устои. Заставила задуматься. Три года назад он познакомил ее с премудростями физической любви. За три года его собственное сексуальное возбуждение едва не лишило его рассудка. Но что делала она, чтобы снять половое напряжение? Удовлетворяла ли она себя сама, как он только что видел? Или у нее был другой мужчина?
Он внезапно остановился, охваченный приступом безумной ревности. Вдруг у нее есть любовник? Вот и ответ на вопрос, почему ее не волновала его судьба и ей безразлично, выживет ли он или падет от руки Мортимера. Он сделал глубокий вдох. Нужно вернуться к ней и принудить сказать ему правду. Он не позволит водить себя за нос.
Фокс снова направился к лестнице. Тут его внимание привлек неясный звук за спиной, и он круто повернулся. Рука инстинктивно потянулась к рукоятке меча, но оружия на месте не было.
— Де Кресси? Вы?
У Фокса отлегло от сердца. Он узнал голос, принадлежавший смотрителю Вэлмара.
— Фитцер.
— Да, милорд. Что вы здесь делаете? Конечно, вы имеете право здесь находиться, но…
— Я размышляю, — резко ответил Фокс, перебив собеседника. — Скажите мне, сэр Адам, как давно вы служите в Вэлмаре?
— Почти три года. Я поступил на работу к Мортимеру после того, как большая часть его свиты ушла в Крестовый поход с королем.
Три года. Должно быть, Фитцер все еще питал чувство преданности к бывшему хозяину. С ним нужно соблюдать осторожность.
— А что вы думаете о Мортимере? — спросил Фокс. Адам Фитцер замялся.
— Конечно, он не безгрешен. Я так и не смог примириться с его пристрастием к мальчикам. Но я не разделяю мнения, что он заслужил то, что с ним случилось.
— Вы имеете в виду смерть на поединке?
— Нет, я говорил о другом. Вы убили его в честном бою. К тому же он сам бросил вам вызов. Я имел в виду то, что послужило предысторией и довело его до столь плачевного состояния. Не могу сказать, что я питал к нему дружеское расположение, но он все-таки лорд. И мне было тяжело видеть, как человек на моих глазах опускался, превращаясь в жалкое существо. — Он горестно покачал головой. — Леди Николь, ваша супруга. Берегитесь ее. Она непредсказуемая женщина.
Предупреждение больно кольнуло Фокса.
— Поясните ваши слова.
Адам, явно сконфуженный, ответил не сразу.
— Я не могу утверждать, что она прибегает к чародейству, но знаю точно, что водит дружбу с Гленнит, знахаркой, которая, как известно, промышляет колдовством. Она, безусловно, что-то сделала с Мортимером, может, отравила его какой-то гадостью, может, еще что, но только благодаря ей он тронулся умом и потерял человеческий облик.
Фокс хотел спросить Фитцера, есть ли у Николь любовник, но смотритель продолжал: