Страница:
Написал я скверный стих, сонет-ублюдок, но, впрочем, лихо зарифмованный.
Я видел смерть в пятидесяти метрах,
Я видел, как она, зараза, целилась,
И жизнь моя, дотоле неприметная,
Приобрела значительную ценность.
Я в миг решил сложнейшие проблемы
Я все простил: обиды и предательства
И мне хотелось одного: продления
Житейских бед, невзгод и неприятностей.
Такой ценой нам становилось ясно
Как жизнь трудна, и как она прекрасна!
Поклон Люсе и Ксюше.
Р. Р. S. маме я пишу довольно часто. Она мне реже. Одно письмо я даже написал по-армянски.
С. Д.
25
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат, извини, что я несколько дней не писал, у меня все в полном порядке, только времени мало. У меня к тебе такая просьба, даже две.
1. Если ты будешь посылать посылку к Новому году, или вообще, то всунь туда зубную щетку. У меня вся она оплешивела, а здесь их нет.
2. С разводом я по-прежнему согласен, я только не хочу, чтоб какие бы то ни было приготовления велись без Асиного ведома. Мне кажется, это некрасиво.
Я ей написал об этом, а когда будут ясны конкретные вещи, то ты с ней поговори.
Посылаю два стихотворения.
Большой привет Люсе и Ксюше.
Позвони маме. Скажи, что все в порядке. Спасибо.
С. Д.
Я вспоминаю о прошедшем
Детали в памяти храня:
Не только я влюблялся в женщин
Влюблялись все же и в меня.
Получше были, и похуже
Терялись в сутолоке дней
Но чем-то все они похожи
Неравнодушные ко мне
Однажды я валялся в поле
Травинку кислую жуя
И, наконец, представьте, понял
Что сходство между ними - я.
Я - их упреки и обиды,
Волнения по пустякам
Я - ненависть к спиртным напиткам
Я - уважением к стихам
Им, как и мне, не нужен в жизни
Так называемый уют
Смешные, знаете ли, мысли
Порой покоя не дают.
* * *
"Стоит тайга, безмолвие храня
Неведомая, дикая, седая"
Не помню автора
{из молодых)
Тайгу я представлял себе иной
Простой, суровой, мужественной, ясной
Здесь оказалось муторно и грязно
И тесно, как на Лиговке, в пивной.
"Стоит тайга, безмолвие храня
Неведомая, дикая, седая"
Вареную собаку доедают
"Законники", рассевшись у огня.
Читавший раньше Гегеля и Канта
Я зверем становлюсь день ото дня
Не зря интеллигентного меня
Четырежды проигрывали в карты.
Но почему тогда глаза смущенно прячу
Когда я песни ваши слушаю и плачу.
"Законники" - это воры "в законе", профессионалы и философы воровства. Сидят на ослабленном пайке, т. к. не работают принципиально.
26
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
У меня по-прежнему все в порядке. Мое положение заведующего батальонной библиотекой - это лучшее, что можно найти в армии. Кроме того, мне дали портативную пиш<ущую> машинку "Москва". Очевидно, вскоре буду сдавать экстерном на III шоферский класс.
Единственное, что меня очень досадует, это Асины неприятности. Меня это ужасно огорчает.
Здесь, в Чинья-Ворыке, есть очень занятный человек - Виктор Додулат. Он прекрасно играет на гитаре и сам сочиняет песни, очень веселые и простые. Сам он из Перми, образования классов 6 у него. Кроме песен, он пишет стихи, полупохабные и дурашливые, но, по-моему, талантливые. Одну его песню здесь распевают все. Она называется "Я не без шухера ушел".
Если Окуджава занимается тем, что передает, трансформирует для людей изысканного круга чувства простых людей, то Додулат как раз и есть простой человек, и поэтому в его песенках совсем нет кокетства.
Мы с ним однажды читали долго друг другу, и ему, вроде бы, понравилось. Я ему сказал, что его стихи и песни слишком беспечны и в них мало его труда. Он немедленно согласился и сказал:
А стихи я творю по-простому,
Тут премудростей нет никаких,
Скажем, слово приставил к другому,
Получился, как видите, стих.
Тогда я ему посвятил такое стихотворение:
Поэзия - это такая морока,
Что лучше не браться, но если увяз,
Пусть будет тяжелым твой стих, как дорога,
И страшным, как бабы, забывшие нас.
Пусть песня твоя будет резкой, как окрик,
И твердой, как мерная поступь солдат.
Писать надо так, чтоб запомнила ВОХРА,
Что жил на земле рядовой Додулат.
Жду твоих писем. Как тебе понравилось ст<ихотворение> "Солдатские письма"?
Обнимаю.
Довлатов.
27
<Осень 1962. Коми. - Ленинград>
Дорогой Донат, дело в том, что я сам не твердо знаю, какие мои стишки напечатаны, т. к. я - балда, посылаю штуки по три, а напечатали, судя по денежкам, по одному. Но, приблизительно, ты прав. Из неизвестных тебе послал только одно, мерзкое, про стиляг.
Завтра утром я еду на Весляну лечить зуб, обрадуй мамищу.
Светлана неожиданно оказалась чистокровной коми. Но это не страшно, а даже забавно.
Из боязни быть назойливым занудой, а также, помня, как на протяжении нескольких лет я изнурял окружающих своей амурной непоследовательностью, я не стану писать, какой она ошеломляюще нормальный человек. Она болела, теперь поправляется, но сидит еще дома. Между прочим, ее отец тоже хорошо готовит.
Стихов я писать не буду до тех пор, пока не напишу одного трудного стихотворения про карусель. Делаю огромные усилия, чтоб не рифмовать: карусель-карасей, т. к. стих "глубоко философский", и хочется, чтоб рифмы не перли в глаза.
Будь здоров, Донат, ты уже, очевидно, почувствовал по тону письмеца, что у меня настроение бодрое.
Всем поклоны.
Сережа.
28
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Шерлок Холмс!
Мы начали сейчас получать все те газеты, из которых ты делаешь вырезки. Большое спасибо. В этом больше нет нужды. У меня накопилась целая пачка. Перечитываю. От мамы очень давно ничего нет. Я волнуюсь.
Сережа.
Р. S. Почему ты ничего не пишешь про изрядно плохие стихи:
1. Говорят, что если гаснет папироса19
2. Поэзия - это такая морока...
3. Все исчезло давно...20
С. Д.
29
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
За 21 октября в центр<альной> правде напечатаны стихи Евтушенко про Сталина. Стихи редкой мерзостности. Это даже странно.
Дальше. По поводу стишка, который тебе не понравился, "Все исчезло давно и т. д.". Ты, очевидно, не понял, что это стишок насмешливый и иронический по отношению к самому себе. Мой товарищ Додулат придумал к нему музыку и поет эту песенку нарочно очень заунывно. Получается ничего.
Но меня больше интересует, что ты скажешь про след<ующее> стихотв<орение> "Он был веселый, мирный лабух". Это про Додулата.
Донат, еще такое дело. Я обращался к врачу с ногой, и он сказал, что мне здесь могут сделать операцию и даже, очевидно, дадут после этого отпуск. Дней на десять. Но могут и не дать.
Прошу тебя, узнай, пожалуйста, у кого-нибудь из врачей, стоит ли мне делать эту операцию здесь, или нет.
У меня ничего нового.
Жду писем.
Сережа.
30
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорой Донат!
Сегодня у меня много времени и я напишу тебе длиннейшее письмо
Я очень благодарен тебе за то, что ты пишешь мне почти каждый день. Это меня очень поддерживает. Я сейчас переписываюсь только с тобой, с мамой, с Лялей и Ксюшей. Перестал писать Валерию и Славе Веселову. И тот и другой писали мне всякую ерунду, про то, что они мне завидуют. Им, вероятно, наша жизнь в тайге кажется цепью приятных и нетрудных подвигов, что мы - этакие суровые сибиряки, мужественные и простые. На самом же деле геройство, к сожалению, связано с разными малоприятными вещами, с испугом, например, и быстро надоедает. Я здесь встречал нескольких очень храбрых и сильных людей, но и им муторно. Одно только радует, что время быстро летит.
И еще, конечно, выручают стихи. Я уже, кажется, писал тебе, что не рассчитываю стать настоящим писателем, потому что слишком велика разница между имеющимися образцами и тем, что я могу накатать. Но я хочу усердием и кропотливым трудом добиться того, чтоб за мои стихи и рассказы платили деньги, необходимые на покупку колбасы и перцовки.
А потом, я не согласен с тем, что инженер, например, может быть всякий, а писатель - непременно - Лев Толстой. Можно написать не слишком много и не слишком гениально, но о важных вещах и с толком.
Мне, пока что, никаким другим делом не хочется заниматься. Года через три я попробую написать повесть. Жаль только, что я несколько лет не писал стихов, я бы сейчас писал лучше. Даются они мне большим трудом. Сегодня, например, целый день сочинял стих со смыслом и хорошими, странноватыми рифмами (заведует-завидует, похожи-похуже), и так и не получилось ни черта.
Донат, кроме тех стихов, что я тебе посылаю, есть еще десятка два песенок на музыку Додулата. Они все похожи одна на другую и худ<ожественной> ценности не представляют. Приблизительно такие:
А нам плевать на высшее начальство
Привыкли мы ничем не дорожить
Давай споем, товарищ по несчастью
Вполголоса споем про нашу жизнь.
И т.д.
Или:
От Витью до Вожаели
Мы патронов не жалели
Знает нас
Здесь каждый и любой
И повсюду под гитару
Мы с Довлатовьм на пару
От Витью до Вожаели
Пели про любовь
И т.д.
Или:
Но я не собираюсь умирать
Еще так мало выпито и съето
У нас в пределах зоны
Царят свои законы
И мы хотим напомнить вам про это. И т. д.
Додулат - личность презанятная. В нем есть эдакая утесовская пошлинка. Но он очень забавно разговаривает, не слишком умно, но беспрерывно. Например, он говорил про одного майора, что у него "денег - курвы не клюют".
Про меня сказал, что я настолько высокий, что мне, чтоб побриться, надо влезть на табурет. Про худенькую Светлану сказал: "Не все то золото, что без тить". Я однажды был сонный на инструктаже, а Додулат потом утверждал, что я заснул во время своего собственного выступления. Он недавно сидел на кичке. Она находится рядом с кабинетом лейтенанта Найденова. И Додулат целый день распевал там рок-н-ролл с таким припевом:
Найденов - буги,
Найденов - рок
Найденов в зоне тянет срок.
И т. д.
Нас с ним знают на подкомандировках, даже там, где мы не пели и не читали. Из-за того, что у нас схожие фамилии, нас знают как одно лицо Додулатов.
Дальше. За тельняшку спасибо. Я зверски обрадовался, т. к. мне не чужд мелкий пижонтизм, а в тельняшке есть пиратский колорит. Когда я получил посылку, то немедля на морозе разделся догола и напялил ее. Шпиг - восторг! В общем большое спасибо.
Сдавать на шоферский класс запретили в штабе части.
Машинку отобрал все тот же лейтенант Найденов.
Маме я пишу очень часто. Втрое чаще, чем она мне. Мне кажется, что мои письма должны ее успокаивать. Мама пишет мне толстые, уморительно смешные письма, и я без нее скучаю.
Сегодня говорили со Светланой по телефону. Было плохо слышно. Она кричала: "Что тебе прислать, Центнер? (она меня зовет Центнер) Что прислать? Ну скажи первое, что придет в голову". Я сказал: "Фотографию". Если она пришлет, то я смогу одну лишнюю послать тебе.
Кстати, Донат, ты можешь позвонить мне. Отсюда заказать разговор с Ленинградом нельзя, а из Л<енингра>да можно. Нужно звонить от 10 утра до 3. Сперва заказать разговор, а потом послать телеграмму с вызовом для разговора. Позвони мне поближе к Новому году. Это не должно обойтись очень дорого, думаю, рубля полтора, вместе с телеграммой.
Достать портрет Васильева легально нельзя. Это квалифицируется как связь с заключенными. Здесь начальство не очень следит за развитием литературы и все, что в зоне, считается контрой. Ты лучше достань книгу его стихов. В ней есть хороший портрет21. Когда увидимся, я расскажу тебе много интересного.
Сережа.
31
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат, я посылаю тебе стихотворение, которое мне самому очень не нравится. Но я постепенно напишу серьезное стихотворение вот о чем: дело в том, что у нас печатается очень много "таежных стихов", о романтике, о исхоженных тропах и т. д. Эти стихи пишут молодые люди, которые пробыли в тайге ровно столько времени, сколько нужно для того, чтобы носить бороду и не считаться стилягой, а считаться путешественником и романтиком. Я хочу постепенно написать, какая тайга на самом деле. Но первое стихотворение, направленное против "романтики", кажется, не вышло.
С. Д.
Верстах в пяти, примерно, от Ухты
Набрел я на ступени эти шаткие
Но я солдат и надо бы уйти
А женщины в тайге бессовестные, жадные
Я грел ладони, сидя у огня
Смешные ходики на стенке тикали
И женщина глядела на меня
А женщины в тайге беспомощные, тихие
Была тревожна тень на потолке
И был закат печальный и торжественный
И лишь под утро на моей руке
Заснула эта горестная женщина
Теперь всегда я вижу впереди
Через тайгу по бездорожью шествуя
Затопленную печь в конце пути
И руки теплые и ласковые женские.
32
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
Виктор Додулат сочинил веселую музыку и попросил меня сочинить слова. Я это сделал.
Ты, конечно, знаешь, что во всех учебниках убийцу Пушкина Дантеса изображают очень плохим человеком. Я за него заступился. Песенка вышла дурацкая. Но всем нравится.
Дантес фон Геккерен
Конечно был подонком
Тогда на кой же хрен
Известен он потомкам
Французик молодой
Был просто очарован
Пикантной полнотой
Натальи Гончаровой
Он с ней плясал кадриль
Купался в волнах вальса
А Пушкин, тот хандрил
Поскольку волновался.
Поэту надоел
Прилипчивый повеса
Он вызвал на дуэль
Несчастного Дантеса
А тот и не читал
Его стихотворений
Не знал он ни черта
Про то, что Пушкин - гений
Поэт стрелял второй
Пошла Дантесу пруха
Устукал мой герой
Ревнивого супруга
Откуда мог он знать
Что дураки и дуры
Когда-то будут звать
Его врагом культуры.
Донатик! Пожалуйста, не считай, что это абсолютная белиберда. Я хотел туда вложить смысл, пусть озорной, но все же разумный.
Сергей.
33
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Донат! Посылаю три стиха. Вернее, первые два - это песенки. К ним есть музыка Додулата.
ПАМЯТИ Н. ЖАБИНА
Жабин был из кулачья,
Подхалим и жадина.
Схоронили у ручья
Николая Жабина.
Мой рассказ на этом весь,
Нечего рассказывать.
Лучше б жил такой, как есть
Николай Аркадьевич.
* * *
Я все это помню прекрасно
Порой проклиная судьбу,
Мне нравилась девушка в красном
С отчаянной челкой на лбу.
Такие не нравятся мамам:
("Смотри, доведет до тюрьмы").
Они доставались упрямым,
Другим доставались, а мы...
Смеялись, прощали обиды
Порою мрачнели на миг
Мы их очень крепко любили
Мы даже женились на них.
* * *
Мне аплодировали охры
Зимой, на станции Юкарка
Под потолком портянки сохли
Топилась печь и было жарко
А я и не заметил даже
Что время близится к рассвету
И охры все кричали: "Дальше!
Серега, мать твою разэтак".
Они не разбирались в стиле
Они не думали об этом
Чего не поняли, простили
И нарекли меня поэтом
Они мне хлопали, а после
Пожав мне руку напоследок
Они со мною вместе мерзли
Через тайгу бредя по следу.
Всем привет.
Сергей.
34
17 ноября 1962. <Коми -Ленинград>
Дорогой Донатец!
Дело в том, что у нас пронесся слух, что в связи с заявлением Хрущева, что он в 1965 году продемонстрирует последнего заключенного по телевизору, в связи с этим предстоит в 63 году амнистия. Не знаешь ли ты что-нибудь об этом, не слышал ли такого разговора? Если сможешь, узнай. Писем от тебя уже нет З дня.
Сережа.
Привет всем.
35
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
У меня все в порядке. Посылаю тебе посредственное стихотворение. Дело в том, что Светлана узнала, конечно, что у меня есть жена и, конечно, решила, что я держу ее (Светлану) для удобства поблизости, а после армии поеду домой. Стихотворение плохое, но в середине есть одна хорошая рифма.
Привет Люсе и Ксюше.
Жду писем.
Сережа.
Немало есть дорог, их сосчитать нельзя
Как например, в тайге число тропинок лисьих,
Светлана! Я вернусь, когда осенний сад
В аллеях заглушит шаги шуршаньем листьев.
Не будем говорить, кому из нас трудней,
Часы пробили семь. Уже пора идти мне.
Лишь иней на губах от варежки твоей,
И в жизни у меня нет ничего интимней.
Прости меня за то, что был однажды счастлив
Еще до наших встреч, недолгих и нечастых.
П. С. Еще есть второй вариант последней строчки:
Махнув рукой на прошлое вранье
Прости мне счастье прошлое мое.
Привет.
Сережа.
36
19 ноября <1962. Коми - Лєнинград>
Дорогой Донат!
У меня все в порядке. Ничего нового. Жду писем. Привет Люсе и Ксюше.
Я знаю, что лихие мастаки
Порою нам, бездельникам, завидуют.
Они себе конторами заведуют
А мы царапаем стихи,
Они поэтов потчуют вином
Приятно им знакомиться с поэтами
Они не знают их, и вот поэтому
Они и заблуждаются в одном
Ох! Если б им увидеть по ночам
Как мы сидим беспомощны и строги
И косо перечеркивая строки
Боимся солнца первого луча
Привет.
Сережа.
37
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
Очевидно, в одном из писем тебе я случайно отослал короткое письмо Асе. Ты ей его передай. У меня все в порядке. Служу сейчас дежурным по штабу, по ночам. Все в порядке. Понравились ли тебе стихи: "Держите вора!" и "Я в эту ночь расставлю часовыми"?
Газетка "Молодежь Севера" скандалит со мной из-за того, что я пишу грустные стихи, но я на них плевал. Все равно они, какашки, денег не платят. Плохо, что ты болеешь, Донат. Очень скверно. Я, извини меня, вполне здоров. Однажды послал тебе омерзительное стихотворение "Разговор с конкурентом". Ты его порви и выбрось, чтоб не воняло. А "полупустое кафе" я куда-нибудь всобачу. Написал я четыре рассказа. До этого несколько раз начинал повесть, да все рвал. Еще рано.
Ничего нового, Донат.
Пиши. Позвони, пожалуйста, маме, передай ей поклон, скажи, что все в порядке.
Сережа.
Р. S. Привет Людмиле Ивановне и Ксюше. Получила ли она мое письмо?
С. Д.
38
24 ноября <1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат! Я получил твое письмо, где ты пообещал разобраться в стихах про Дантеса и "Немало есть дорог". Но отзыва на эти стихи еще не получил. Жду. За Ксюшину карточку спасибо. В ближайшие два дня напишу ей.
В течение трех дней я не писал тебе по той неприятной причине, что сидел на гауптвахте за избиение ротного писаря. Не побить его я не мог, и начальство понимало, что я прав, но для порядку намотали мне двое суток. Сидеть было весело, т. к., узнав об этом, Додулат немедленно нагрубил командиру взвода, нагрубил умышленно, и его посадили ко мне. Он всю ночь мучил меня философскими вопросами вроде того, что, может ли человек помнить момент своего рождения. Он уверяет, что помнит. Мы сочинили с ним одно стихотворение (в конце письма) и песню (художественной ценности не представляет).
Вся рота относится ко мне великолепно, все время просовывали мне под дверь папиросы и печенье, т. к. на "кичке" скверно кормят и нельзя курить. Они устраивали демонстрацию у моих дверей, и я был капельку Манолисом Глезосом. При этом они распевали песню нашу с Додулатом:
Мои друзья давно сидят на "кичке"
Их выпускают только лишь в сортир
Мои враги давно таскают лычки
И каждый хер над ними командир.
И т.д.
Не сердись на меня и не пиши длинных отповедей, я все сам понимаю.
Стихотворение я написал о том же, о чем был стих "Разговор с командиром"22. Но я сделал над собой волевое усилие и заставил себя написать в другом ритме и иначе. Оно, по-моему, стало лучше. Это из стихов, посланных Светлане. Я хотел в нем затронуть тему благородной ревности. Светлана пишет часто, все стихи помещает в стеной газете пединститута и, кажется, даже мной гордится чуть-чуть.
Совершенно неожиданно выяснилось, что она хорошо рисует, я раньше никогда не встречал женщин, которые бы рисовали.
Большой привет Люсе.
Будь здоров, не кури, плохо питайся (творогом, простоквашей), выздоравливай, три года готовь организм к грандиозной пьянке по случаю моего приезда.
Сережа.
ТВОИ ПИСЬМА
Светлане
Я в этих письмах каждой строчке верю,
Но все же часто думаю о том,
Кто для тебя распахивает двери
И подает на вешалке пальто
Он ходит где-то рядом, он спокоен,
Стихов тебе не пишет, не грустит,
Заговорит когда-нибудь с тобою,
И яблоком случайно угостит.
В трамвае переполненном однажды
Уступит место, ты кивнешь в ответ,
Он умный, он особенный, он каждый
Кто мимо шел и обернулся вслед.
От этих писем я теперь завишу,
Я верю им, мне некого винить
Но так боюсь всего, о чем не пишешь
О чем сама не знаешь, может быть.
С. Д.
39
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
Мама пишет мне, что ты очень к ней внимателен. Я тебя за это очень благодарю.
Еще она пишет, что ты показал ей мои стихи, но я надеюсь, что ты не показал ей тех, в которых содержится намек на внезапную гибель.
Тельняшка мне пока вторая не нужна.
"Голубой паспорт" лежит дома в шкафу23. Присылать его мне не надо, но вообще прочти, я просто сейчас даже не помню, очень ли это было мерзко.
По поводу кальсон я знаю, что нам на днях выдадут теплые кальсоны. У меня все в порядке. В след<ующий> раз, когда я соберусь написать длинное письмо, то расскажу подробно, как ко мне относятся солдаты, потому что это интересно.
Всем большой привет. Стихов новых пока нет. Фотография у меня Лялина только одна, да еще газетная вырезка, которую видела мама. Причем на фотографии она хохочет куда-то в сторону и снимок мутный. У нее скоро каникулы. Она наверное приедет. Тут уж я с ней обязательно сфотографируюсь. Донат, она 162,5 см росту. Это не слишком много, но смешно и мило.
Будь здоров, Донат.
Сережа.
40
26 ноября <1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
Я получил за эти два дня семь твоих писем. Книжечку тоже получил. У меня все в порядке. Я сейчас в конвое. Вторая тельняшка мне пока не нужна. Спасибо. Асидол тоже не нужен. У меня есть асидол. Вот так. Спасибо за стихотворение про птицу какаду. Оно мне нравится. Получил все твои отзывы о стихах, кроме последних:
1. "Я знаю, что лихие мастаки..."
2. "Я этим письмам в каждой строчке верю..."
3. "Жабин был из кулачья..."
4. "Я все это помню прекрасно..."
5. "Мне аплодировали охры..."
Из них только второе заслуживает внимания. Читал в "Огоньке" несколько стихов Рождественского. Мне кажется, что я их уже когда-то читал, но тогда они были лучше. Такое ощущение.
Посылаю тебе еще два. Первое - очень старомодное и напыщенное. Я таких больше не буду писать. Их очень тяжело сочинять, а когда готово и много затратил сил, то оказывается, что вышло скверно. Я его посылаю для контраста со вторым. Второе я написал под влиянием пошлого творчества Додулата, поэтому и помещаю перед ним несколько строчек из его песен, чтоб было ясно, откуда у меня такая тенденция, так сказать. Во втором есть слегка НЭПовский дух, но это специально, я старался не переборщить.
Будь здоров, хворай в меру.
Сережа.
РАВНОДУШИЕ
Да, можно скрыть и ненависть и нежность
И зависть черную и даже тяжкий гнев,
Но равнодушие всегда заметно мне,
И скрыть его попытки безуспешны.
Когда ты исчезаешь зыбкой тенью,
Когда стихает легких платьев шум,
Я мести, словно милости прошу,
И ненависти жду, как снисхожденья.
ДАМСКОЕ ТАНГО
Куда ж вы смотрите безжалостные женщины
Не дайте малолетнему пропасть
(Додулат)
Не наливайте мне вина в стаканы синие
Не заводите мне охрипший патефон
(Додулат)
Т. Лавриковой
Я умею танцевать танго
И танцую я его ловко
Только зря ты все глядишь, Таня
Ты уж лучше пригласи Левку
Вы по-моему вполне пара,
Он ведь парень боевой с Охты,
Ты, Танюша, пожалей парня,
Он давно уж по тебе сохнет,
Ты красивее других, тоньше,
И глаза твои синей моря,
Ты танцуешь, будто ты тонешь,
Будто ты себя спасти молишь,
Танцевали мы с тобой часто,
Я хочу тебе сказать честно,
Я же чувствую, что ты чья-то,
Но, послушай, ведь и я чей-то,
Есть у каждого из нас тайна.
Патефон давно охрип, шепчет.
Лучше вальса подождем Таня
Мне его не танцевать легче.
Р. S. Донат, это в общем недурное стихотворение было написано от начала до конца в нетрезвом виде. Жду писем.
Сережа.
41
<Декабрь 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат,
я сожалею о том, что вас так встревожило мое пятидневное молчание. Времени, действительно, не хватает, потом у нас иногда нет света по вечерам, во всяком случае, не относи этот перерыв в письмах за счет наглого подозрения, что вы недостаточно обо мне заботитесь.
Стихи пишутся очень трудно. Хочу написать суровое стихотворение, но придумал пока только две строчки:
А как мы разошлись в тайге в глухую полночь
Не поделив последней папиросы. Помнишь?
Сочинили мы с неутомимым Додулатом (который завтра точно уже уезжает, и фотографию нашу с ним посылаю тебе), сочинили мы "Песенку о счастье", на которую все никак не нарадуемся. Но я знаю, что она тебе не понравится. А зря.
Я видел смерть в пятидесяти метрах,
Я видел, как она, зараза, целилась,
И жизнь моя, дотоле неприметная,
Приобрела значительную ценность.
Я в миг решил сложнейшие проблемы
Я все простил: обиды и предательства
И мне хотелось одного: продления
Житейских бед, невзгод и неприятностей.
Такой ценой нам становилось ясно
Как жизнь трудна, и как она прекрасна!
Поклон Люсе и Ксюше.
Р. Р. S. маме я пишу довольно часто. Она мне реже. Одно письмо я даже написал по-армянски.
С. Д.
25
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат, извини, что я несколько дней не писал, у меня все в полном порядке, только времени мало. У меня к тебе такая просьба, даже две.
1. Если ты будешь посылать посылку к Новому году, или вообще, то всунь туда зубную щетку. У меня вся она оплешивела, а здесь их нет.
2. С разводом я по-прежнему согласен, я только не хочу, чтоб какие бы то ни было приготовления велись без Асиного ведома. Мне кажется, это некрасиво.
Я ей написал об этом, а когда будут ясны конкретные вещи, то ты с ней поговори.
Посылаю два стихотворения.
Большой привет Люсе и Ксюше.
Позвони маме. Скажи, что все в порядке. Спасибо.
С. Д.
Я вспоминаю о прошедшем
Детали в памяти храня:
Не только я влюблялся в женщин
Влюблялись все же и в меня.
Получше были, и похуже
Терялись в сутолоке дней
Но чем-то все они похожи
Неравнодушные ко мне
Однажды я валялся в поле
Травинку кислую жуя
И, наконец, представьте, понял
Что сходство между ними - я.
Я - их упреки и обиды,
Волнения по пустякам
Я - ненависть к спиртным напиткам
Я - уважением к стихам
Им, как и мне, не нужен в жизни
Так называемый уют
Смешные, знаете ли, мысли
Порой покоя не дают.
* * *
"Стоит тайга, безмолвие храня
Неведомая, дикая, седая"
Не помню автора
{из молодых)
Тайгу я представлял себе иной
Простой, суровой, мужественной, ясной
Здесь оказалось муторно и грязно
И тесно, как на Лиговке, в пивной.
"Стоит тайга, безмолвие храня
Неведомая, дикая, седая"
Вареную собаку доедают
"Законники", рассевшись у огня.
Читавший раньше Гегеля и Канта
Я зверем становлюсь день ото дня
Не зря интеллигентного меня
Четырежды проигрывали в карты.
Но почему тогда глаза смущенно прячу
Когда я песни ваши слушаю и плачу.
"Законники" - это воры "в законе", профессионалы и философы воровства. Сидят на ослабленном пайке, т. к. не работают принципиально.
26
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
У меня по-прежнему все в порядке. Мое положение заведующего батальонной библиотекой - это лучшее, что можно найти в армии. Кроме того, мне дали портативную пиш<ущую> машинку "Москва". Очевидно, вскоре буду сдавать экстерном на III шоферский класс.
Единственное, что меня очень досадует, это Асины неприятности. Меня это ужасно огорчает.
Здесь, в Чинья-Ворыке, есть очень занятный человек - Виктор Додулат. Он прекрасно играет на гитаре и сам сочиняет песни, очень веселые и простые. Сам он из Перми, образования классов 6 у него. Кроме песен, он пишет стихи, полупохабные и дурашливые, но, по-моему, талантливые. Одну его песню здесь распевают все. Она называется "Я не без шухера ушел".
Если Окуджава занимается тем, что передает, трансформирует для людей изысканного круга чувства простых людей, то Додулат как раз и есть простой человек, и поэтому в его песенках совсем нет кокетства.
Мы с ним однажды читали долго друг другу, и ему, вроде бы, понравилось. Я ему сказал, что его стихи и песни слишком беспечны и в них мало его труда. Он немедленно согласился и сказал:
А стихи я творю по-простому,
Тут премудростей нет никаких,
Скажем, слово приставил к другому,
Получился, как видите, стих.
Тогда я ему посвятил такое стихотворение:
Поэзия - это такая морока,
Что лучше не браться, но если увяз,
Пусть будет тяжелым твой стих, как дорога,
И страшным, как бабы, забывшие нас.
Пусть песня твоя будет резкой, как окрик,
И твердой, как мерная поступь солдат.
Писать надо так, чтоб запомнила ВОХРА,
Что жил на земле рядовой Додулат.
Жду твоих писем. Как тебе понравилось ст<ихотворение> "Солдатские письма"?
Обнимаю.
Довлатов.
27
<Осень 1962. Коми. - Ленинград>
Дорогой Донат, дело в том, что я сам не твердо знаю, какие мои стишки напечатаны, т. к. я - балда, посылаю штуки по три, а напечатали, судя по денежкам, по одному. Но, приблизительно, ты прав. Из неизвестных тебе послал только одно, мерзкое, про стиляг.
Завтра утром я еду на Весляну лечить зуб, обрадуй мамищу.
Светлана неожиданно оказалась чистокровной коми. Но это не страшно, а даже забавно.
Из боязни быть назойливым занудой, а также, помня, как на протяжении нескольких лет я изнурял окружающих своей амурной непоследовательностью, я не стану писать, какой она ошеломляюще нормальный человек. Она болела, теперь поправляется, но сидит еще дома. Между прочим, ее отец тоже хорошо готовит.
Стихов я писать не буду до тех пор, пока не напишу одного трудного стихотворения про карусель. Делаю огромные усилия, чтоб не рифмовать: карусель-карасей, т. к. стих "глубоко философский", и хочется, чтоб рифмы не перли в глаза.
Будь здоров, Донат, ты уже, очевидно, почувствовал по тону письмеца, что у меня настроение бодрое.
Всем поклоны.
Сережа.
28
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Шерлок Холмс!
Мы начали сейчас получать все те газеты, из которых ты делаешь вырезки. Большое спасибо. В этом больше нет нужды. У меня накопилась целая пачка. Перечитываю. От мамы очень давно ничего нет. Я волнуюсь.
Сережа.
Р. S. Почему ты ничего не пишешь про изрядно плохие стихи:
1. Говорят, что если гаснет папироса19
2. Поэзия - это такая морока...
3. Все исчезло давно...20
С. Д.
29
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
За 21 октября в центр<альной> правде напечатаны стихи Евтушенко про Сталина. Стихи редкой мерзостности. Это даже странно.
Дальше. По поводу стишка, который тебе не понравился, "Все исчезло давно и т. д.". Ты, очевидно, не понял, что это стишок насмешливый и иронический по отношению к самому себе. Мой товарищ Додулат придумал к нему музыку и поет эту песенку нарочно очень заунывно. Получается ничего.
Но меня больше интересует, что ты скажешь про след<ующее> стихотв<орение> "Он был веселый, мирный лабух". Это про Додулата.
Донат, еще такое дело. Я обращался к врачу с ногой, и он сказал, что мне здесь могут сделать операцию и даже, очевидно, дадут после этого отпуск. Дней на десять. Но могут и не дать.
Прошу тебя, узнай, пожалуйста, у кого-нибудь из врачей, стоит ли мне делать эту операцию здесь, или нет.
У меня ничего нового.
Жду писем.
Сережа.
30
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорой Донат!
Сегодня у меня много времени и я напишу тебе длиннейшее письмо
Я очень благодарен тебе за то, что ты пишешь мне почти каждый день. Это меня очень поддерживает. Я сейчас переписываюсь только с тобой, с мамой, с Лялей и Ксюшей. Перестал писать Валерию и Славе Веселову. И тот и другой писали мне всякую ерунду, про то, что они мне завидуют. Им, вероятно, наша жизнь в тайге кажется цепью приятных и нетрудных подвигов, что мы - этакие суровые сибиряки, мужественные и простые. На самом же деле геройство, к сожалению, связано с разными малоприятными вещами, с испугом, например, и быстро надоедает. Я здесь встречал нескольких очень храбрых и сильных людей, но и им муторно. Одно только радует, что время быстро летит.
И еще, конечно, выручают стихи. Я уже, кажется, писал тебе, что не рассчитываю стать настоящим писателем, потому что слишком велика разница между имеющимися образцами и тем, что я могу накатать. Но я хочу усердием и кропотливым трудом добиться того, чтоб за мои стихи и рассказы платили деньги, необходимые на покупку колбасы и перцовки.
А потом, я не согласен с тем, что инженер, например, может быть всякий, а писатель - непременно - Лев Толстой. Можно написать не слишком много и не слишком гениально, но о важных вещах и с толком.
Мне, пока что, никаким другим делом не хочется заниматься. Года через три я попробую написать повесть. Жаль только, что я несколько лет не писал стихов, я бы сейчас писал лучше. Даются они мне большим трудом. Сегодня, например, целый день сочинял стих со смыслом и хорошими, странноватыми рифмами (заведует-завидует, похожи-похуже), и так и не получилось ни черта.
Донат, кроме тех стихов, что я тебе посылаю, есть еще десятка два песенок на музыку Додулата. Они все похожи одна на другую и худ<ожественной> ценности не представляют. Приблизительно такие:
А нам плевать на высшее начальство
Привыкли мы ничем не дорожить
Давай споем, товарищ по несчастью
Вполголоса споем про нашу жизнь.
И т.д.
Или:
От Витью до Вожаели
Мы патронов не жалели
Знает нас
Здесь каждый и любой
И повсюду под гитару
Мы с Довлатовьм на пару
От Витью до Вожаели
Пели про любовь
И т.д.
Или:
Но я не собираюсь умирать
Еще так мало выпито и съето
У нас в пределах зоны
Царят свои законы
И мы хотим напомнить вам про это. И т. д.
Додулат - личность презанятная. В нем есть эдакая утесовская пошлинка. Но он очень забавно разговаривает, не слишком умно, но беспрерывно. Например, он говорил про одного майора, что у него "денег - курвы не клюют".
Про меня сказал, что я настолько высокий, что мне, чтоб побриться, надо влезть на табурет. Про худенькую Светлану сказал: "Не все то золото, что без тить". Я однажды был сонный на инструктаже, а Додулат потом утверждал, что я заснул во время своего собственного выступления. Он недавно сидел на кичке. Она находится рядом с кабинетом лейтенанта Найденова. И Додулат целый день распевал там рок-н-ролл с таким припевом:
Найденов - буги,
Найденов - рок
Найденов в зоне тянет срок.
И т. д.
Нас с ним знают на подкомандировках, даже там, где мы не пели и не читали. Из-за того, что у нас схожие фамилии, нас знают как одно лицо Додулатов.
Дальше. За тельняшку спасибо. Я зверски обрадовался, т. к. мне не чужд мелкий пижонтизм, а в тельняшке есть пиратский колорит. Когда я получил посылку, то немедля на морозе разделся догола и напялил ее. Шпиг - восторг! В общем большое спасибо.
Сдавать на шоферский класс запретили в штабе части.
Машинку отобрал все тот же лейтенант Найденов.
Маме я пишу очень часто. Втрое чаще, чем она мне. Мне кажется, что мои письма должны ее успокаивать. Мама пишет мне толстые, уморительно смешные письма, и я без нее скучаю.
Сегодня говорили со Светланой по телефону. Было плохо слышно. Она кричала: "Что тебе прислать, Центнер? (она меня зовет Центнер) Что прислать? Ну скажи первое, что придет в голову". Я сказал: "Фотографию". Если она пришлет, то я смогу одну лишнюю послать тебе.
Кстати, Донат, ты можешь позвонить мне. Отсюда заказать разговор с Ленинградом нельзя, а из Л<енингра>да можно. Нужно звонить от 10 утра до 3. Сперва заказать разговор, а потом послать телеграмму с вызовом для разговора. Позвони мне поближе к Новому году. Это не должно обойтись очень дорого, думаю, рубля полтора, вместе с телеграммой.
Достать портрет Васильева легально нельзя. Это квалифицируется как связь с заключенными. Здесь начальство не очень следит за развитием литературы и все, что в зоне, считается контрой. Ты лучше достань книгу его стихов. В ней есть хороший портрет21. Когда увидимся, я расскажу тебе много интересного.
Сережа.
31
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат, я посылаю тебе стихотворение, которое мне самому очень не нравится. Но я постепенно напишу серьезное стихотворение вот о чем: дело в том, что у нас печатается очень много "таежных стихов", о романтике, о исхоженных тропах и т. д. Эти стихи пишут молодые люди, которые пробыли в тайге ровно столько времени, сколько нужно для того, чтобы носить бороду и не считаться стилягой, а считаться путешественником и романтиком. Я хочу постепенно написать, какая тайга на самом деле. Но первое стихотворение, направленное против "романтики", кажется, не вышло.
С. Д.
Верстах в пяти, примерно, от Ухты
Набрел я на ступени эти шаткие
Но я солдат и надо бы уйти
А женщины в тайге бессовестные, жадные
Я грел ладони, сидя у огня
Смешные ходики на стенке тикали
И женщина глядела на меня
А женщины в тайге беспомощные, тихие
Была тревожна тень на потолке
И был закат печальный и торжественный
И лишь под утро на моей руке
Заснула эта горестная женщина
Теперь всегда я вижу впереди
Через тайгу по бездорожью шествуя
Затопленную печь в конце пути
И руки теплые и ласковые женские.
32
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
Виктор Додулат сочинил веселую музыку и попросил меня сочинить слова. Я это сделал.
Ты, конечно, знаешь, что во всех учебниках убийцу Пушкина Дантеса изображают очень плохим человеком. Я за него заступился. Песенка вышла дурацкая. Но всем нравится.
Дантес фон Геккерен
Конечно был подонком
Тогда на кой же хрен
Известен он потомкам
Французик молодой
Был просто очарован
Пикантной полнотой
Натальи Гончаровой
Он с ней плясал кадриль
Купался в волнах вальса
А Пушкин, тот хандрил
Поскольку волновался.
Поэту надоел
Прилипчивый повеса
Он вызвал на дуэль
Несчастного Дантеса
А тот и не читал
Его стихотворений
Не знал он ни черта
Про то, что Пушкин - гений
Поэт стрелял второй
Пошла Дантесу пруха
Устукал мой герой
Ревнивого супруга
Откуда мог он знать
Что дураки и дуры
Когда-то будут звать
Его врагом культуры.
Донатик! Пожалуйста, не считай, что это абсолютная белиберда. Я хотел туда вложить смысл, пусть озорной, но все же разумный.
Сергей.
33
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Донат! Посылаю три стиха. Вернее, первые два - это песенки. К ним есть музыка Додулата.
ПАМЯТИ Н. ЖАБИНА
Жабин был из кулачья,
Подхалим и жадина.
Схоронили у ручья
Николая Жабина.
Мой рассказ на этом весь,
Нечего рассказывать.
Лучше б жил такой, как есть
Николай Аркадьевич.
* * *
Я все это помню прекрасно
Порой проклиная судьбу,
Мне нравилась девушка в красном
С отчаянной челкой на лбу.
Такие не нравятся мамам:
("Смотри, доведет до тюрьмы").
Они доставались упрямым,
Другим доставались, а мы...
Смеялись, прощали обиды
Порою мрачнели на миг
Мы их очень крепко любили
Мы даже женились на них.
* * *
Мне аплодировали охры
Зимой, на станции Юкарка
Под потолком портянки сохли
Топилась печь и было жарко
А я и не заметил даже
Что время близится к рассвету
И охры все кричали: "Дальше!
Серега, мать твою разэтак".
Они не разбирались в стиле
Они не думали об этом
Чего не поняли, простили
И нарекли меня поэтом
Они мне хлопали, а после
Пожав мне руку напоследок
Они со мною вместе мерзли
Через тайгу бредя по следу.
Всем привет.
Сергей.
34
17 ноября 1962. <Коми -Ленинград>
Дорогой Донатец!
Дело в том, что у нас пронесся слух, что в связи с заявлением Хрущева, что он в 1965 году продемонстрирует последнего заключенного по телевизору, в связи с этим предстоит в 63 году амнистия. Не знаешь ли ты что-нибудь об этом, не слышал ли такого разговора? Если сможешь, узнай. Писем от тебя уже нет З дня.
Сережа.
Привет всем.
35
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
У меня все в порядке. Посылаю тебе посредственное стихотворение. Дело в том, что Светлана узнала, конечно, что у меня есть жена и, конечно, решила, что я держу ее (Светлану) для удобства поблизости, а после армии поеду домой. Стихотворение плохое, но в середине есть одна хорошая рифма.
Привет Люсе и Ксюше.
Жду писем.
Сережа.
Немало есть дорог, их сосчитать нельзя
Как например, в тайге число тропинок лисьих,
Светлана! Я вернусь, когда осенний сад
В аллеях заглушит шаги шуршаньем листьев.
Не будем говорить, кому из нас трудней,
Часы пробили семь. Уже пора идти мне.
Лишь иней на губах от варежки твоей,
И в жизни у меня нет ничего интимней.
Прости меня за то, что был однажды счастлив
Еще до наших встреч, недолгих и нечастых.
П. С. Еще есть второй вариант последней строчки:
Махнув рукой на прошлое вранье
Прости мне счастье прошлое мое.
Привет.
Сережа.
36
19 ноября <1962. Коми - Лєнинград>
Дорогой Донат!
У меня все в порядке. Ничего нового. Жду писем. Привет Люсе и Ксюше.
Я знаю, что лихие мастаки
Порою нам, бездельникам, завидуют.
Они себе конторами заведуют
А мы царапаем стихи,
Они поэтов потчуют вином
Приятно им знакомиться с поэтами
Они не знают их, и вот поэтому
Они и заблуждаются в одном
Ох! Если б им увидеть по ночам
Как мы сидим беспомощны и строги
И косо перечеркивая строки
Боимся солнца первого луча
Привет.
Сережа.
37
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
Очевидно, в одном из писем тебе я случайно отослал короткое письмо Асе. Ты ей его передай. У меня все в порядке. Служу сейчас дежурным по штабу, по ночам. Все в порядке. Понравились ли тебе стихи: "Держите вора!" и "Я в эту ночь расставлю часовыми"?
Газетка "Молодежь Севера" скандалит со мной из-за того, что я пишу грустные стихи, но я на них плевал. Все равно они, какашки, денег не платят. Плохо, что ты болеешь, Донат. Очень скверно. Я, извини меня, вполне здоров. Однажды послал тебе омерзительное стихотворение "Разговор с конкурентом". Ты его порви и выбрось, чтоб не воняло. А "полупустое кафе" я куда-нибудь всобачу. Написал я четыре рассказа. До этого несколько раз начинал повесть, да все рвал. Еще рано.
Ничего нового, Донат.
Пиши. Позвони, пожалуйста, маме, передай ей поклон, скажи, что все в порядке.
Сережа.
Р. S. Привет Людмиле Ивановне и Ксюше. Получила ли она мое письмо?
С. Д.
38
24 ноября <1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат! Я получил твое письмо, где ты пообещал разобраться в стихах про Дантеса и "Немало есть дорог". Но отзыва на эти стихи еще не получил. Жду. За Ксюшину карточку спасибо. В ближайшие два дня напишу ей.
В течение трех дней я не писал тебе по той неприятной причине, что сидел на гауптвахте за избиение ротного писаря. Не побить его я не мог, и начальство понимало, что я прав, но для порядку намотали мне двое суток. Сидеть было весело, т. к., узнав об этом, Додулат немедленно нагрубил командиру взвода, нагрубил умышленно, и его посадили ко мне. Он всю ночь мучил меня философскими вопросами вроде того, что, может ли человек помнить момент своего рождения. Он уверяет, что помнит. Мы сочинили с ним одно стихотворение (в конце письма) и песню (художественной ценности не представляет).
Вся рота относится ко мне великолепно, все время просовывали мне под дверь папиросы и печенье, т. к. на "кичке" скверно кормят и нельзя курить. Они устраивали демонстрацию у моих дверей, и я был капельку Манолисом Глезосом. При этом они распевали песню нашу с Додулатом:
Мои друзья давно сидят на "кичке"
Их выпускают только лишь в сортир
Мои враги давно таскают лычки
И каждый хер над ними командир.
И т.д.
Не сердись на меня и не пиши длинных отповедей, я все сам понимаю.
Стихотворение я написал о том же, о чем был стих "Разговор с командиром"22. Но я сделал над собой волевое усилие и заставил себя написать в другом ритме и иначе. Оно, по-моему, стало лучше. Это из стихов, посланных Светлане. Я хотел в нем затронуть тему благородной ревности. Светлана пишет часто, все стихи помещает в стеной газете пединститута и, кажется, даже мной гордится чуть-чуть.
Совершенно неожиданно выяснилось, что она хорошо рисует, я раньше никогда не встречал женщин, которые бы рисовали.
Большой привет Люсе.
Будь здоров, не кури, плохо питайся (творогом, простоквашей), выздоравливай, три года готовь организм к грандиозной пьянке по случаю моего приезда.
Сережа.
ТВОИ ПИСЬМА
Светлане
Я в этих письмах каждой строчке верю,
Но все же часто думаю о том,
Кто для тебя распахивает двери
И подает на вешалке пальто
Он ходит где-то рядом, он спокоен,
Стихов тебе не пишет, не грустит,
Заговорит когда-нибудь с тобою,
И яблоком случайно угостит.
В трамвае переполненном однажды
Уступит место, ты кивнешь в ответ,
Он умный, он особенный, он каждый
Кто мимо шел и обернулся вслед.
От этих писем я теперь завишу,
Я верю им, мне некого винить
Но так боюсь всего, о чем не пишешь
О чем сама не знаешь, может быть.
С. Д.
39
<Осень 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
Мама пишет мне, что ты очень к ней внимателен. Я тебя за это очень благодарю.
Еще она пишет, что ты показал ей мои стихи, но я надеюсь, что ты не показал ей тех, в которых содержится намек на внезапную гибель.
Тельняшка мне пока вторая не нужна.
"Голубой паспорт" лежит дома в шкафу23. Присылать его мне не надо, но вообще прочти, я просто сейчас даже не помню, очень ли это было мерзко.
По поводу кальсон я знаю, что нам на днях выдадут теплые кальсоны. У меня все в порядке. В след<ующий> раз, когда я соберусь написать длинное письмо, то расскажу подробно, как ко мне относятся солдаты, потому что это интересно.
Всем большой привет. Стихов новых пока нет. Фотография у меня Лялина только одна, да еще газетная вырезка, которую видела мама. Причем на фотографии она хохочет куда-то в сторону и снимок мутный. У нее скоро каникулы. Она наверное приедет. Тут уж я с ней обязательно сфотографируюсь. Донат, она 162,5 см росту. Это не слишком много, но смешно и мило.
Будь здоров, Донат.
Сережа.
40
26 ноября <1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат!
Я получил за эти два дня семь твоих писем. Книжечку тоже получил. У меня все в порядке. Я сейчас в конвое. Вторая тельняшка мне пока не нужна. Спасибо. Асидол тоже не нужен. У меня есть асидол. Вот так. Спасибо за стихотворение про птицу какаду. Оно мне нравится. Получил все твои отзывы о стихах, кроме последних:
1. "Я знаю, что лихие мастаки..."
2. "Я этим письмам в каждой строчке верю..."
3. "Жабин был из кулачья..."
4. "Я все это помню прекрасно..."
5. "Мне аплодировали охры..."
Из них только второе заслуживает внимания. Читал в "Огоньке" несколько стихов Рождественского. Мне кажется, что я их уже когда-то читал, но тогда они были лучше. Такое ощущение.
Посылаю тебе еще два. Первое - очень старомодное и напыщенное. Я таких больше не буду писать. Их очень тяжело сочинять, а когда готово и много затратил сил, то оказывается, что вышло скверно. Я его посылаю для контраста со вторым. Второе я написал под влиянием пошлого творчества Додулата, поэтому и помещаю перед ним несколько строчек из его песен, чтоб было ясно, откуда у меня такая тенденция, так сказать. Во втором есть слегка НЭПовский дух, но это специально, я старался не переборщить.
Будь здоров, хворай в меру.
Сережа.
РАВНОДУШИЕ
Да, можно скрыть и ненависть и нежность
И зависть черную и даже тяжкий гнев,
Но равнодушие всегда заметно мне,
И скрыть его попытки безуспешны.
Когда ты исчезаешь зыбкой тенью,
Когда стихает легких платьев шум,
Я мести, словно милости прошу,
И ненависти жду, как снисхожденья.
ДАМСКОЕ ТАНГО
Куда ж вы смотрите безжалостные женщины
Не дайте малолетнему пропасть
(Додулат)
Не наливайте мне вина в стаканы синие
Не заводите мне охрипший патефон
(Додулат)
Т. Лавриковой
Я умею танцевать танго
И танцую я его ловко
Только зря ты все глядишь, Таня
Ты уж лучше пригласи Левку
Вы по-моему вполне пара,
Он ведь парень боевой с Охты,
Ты, Танюша, пожалей парня,
Он давно уж по тебе сохнет,
Ты красивее других, тоньше,
И глаза твои синей моря,
Ты танцуешь, будто ты тонешь,
Будто ты себя спасти молишь,
Танцевали мы с тобой часто,
Я хочу тебе сказать честно,
Я же чувствую, что ты чья-то,
Но, послушай, ведь и я чей-то,
Есть у каждого из нас тайна.
Патефон давно охрип, шепчет.
Лучше вальса подождем Таня
Мне его не танцевать легче.
Р. S. Донат, это в общем недурное стихотворение было написано от начала до конца в нетрезвом виде. Жду писем.
Сережа.
41
<Декабрь 1962. Коми - Ленинград>
Дорогой Донат,
я сожалею о том, что вас так встревожило мое пятидневное молчание. Времени, действительно, не хватает, потом у нас иногда нет света по вечерам, во всяком случае, не относи этот перерыв в письмах за счет наглого подозрения, что вы недостаточно обо мне заботитесь.
Стихи пишутся очень трудно. Хочу написать суровое стихотворение, но придумал пока только две строчки:
А как мы разошлись в тайге в глухую полночь
Не поделив последней папиросы. Помнишь?
Сочинили мы с неутомимым Додулатом (который завтра точно уже уезжает, и фотографию нашу с ним посылаю тебе), сочинили мы "Песенку о счастье", на которую все никак не нарадуемся. Но я знаю, что она тебе не понравится. А зря.