Холмс присвистнул, однако, пока Кора Марри не оставила нас одних, он не произнес ни слова.
— Скажите, Уотсон, — спросил он, когда девушка ушла, — вы не заметили ничего странного или противоречивого в рассказе мисс Марри?
— Загадочного, ужасного — да! — признался я. — Но противоречивого — нет, не заметил.
— Но вы же первый и возражали.
— Мой дорогой друг, сегодня утром я ни разу никому не возразил.
— Ну, возможно, это было не сегодня утром, — сказал Шерлок Холмс. — А! Инспектор Мак! Нам уже приходилось вместе заниматься одним расследованием.
В разбитом окне, осторожно переступая через обломки стекла, появился веснушчатый, светлоголовый молодой человек, на котором просто было написано, что он полицейский.
— Боже праведный, мистер Холмс, не называйте это расследованием, — воскликнул инспектор Мак, поднимая брови. — Ну разве что мы попытаемся расследовать, отчего свихнулся полковник Уорбуртон.
— Ну-ну, — добродушно произнес Холмс. — Я полагаю, вы позволите нам войти?
— Прошу, добро пожаловать, — с готовностью отозвался молодой шотландец.
Мы очутились в высокой, узкой комнате, которая, несмотря на наличие в ней удобных кресел, производила впечатление музея первобытной культуры. Напротив окна, высоко на эбонитовой горке, находился очень странный предмет — это было коричневое с позолотой изображение человеческого лица с двумя огромными глазами из какого-то твердого и блестящего голубого камня.
— Хорошенькая штучка, — пробурчал юный Макдоналд. — Это та самая посмертная маска, которая, похоже, действует на них как ведьмин заговор? Майор Эрншоу и капитан Лэшер сейчас в кабинете и болтают без умолку.
К моему удивлению, Холмс едва взглянул на странный предмет.
— Я полагаю, инспектор Мак, — сказал он, бродя по комнате и заглядывая в стеклянные шкафы и витрины, — вы уже допросили всех обитателей этого дома?
— Ой, да я ничего другого не делал! — простонал инспектор Макдоналд. — Но что они могут мне рассказать? Эта комната была заперта. Единственный человек, который мог совершить преступление и пристрелить свою жену и себя, — мертв. Что касается полиции, то для нас дело закрыто. И что дальше, мистер Холмс?
Мой друг внезапно остановился.
— Так, а это что такое? — воскликнул он, разглядывая небольшой предмет, который он поднял с пола.
— Это всего лишь окурок сигары полковника Уорбуртона, который, как вы видите, прожег дырку в ковре, — ответил Макдоналд.
— Да, правильно.
В тот момент, когда он это говорил, дверь распахнулась и в комнату вошел полный пожилой человек, как я предположил, — майор Эрншоу. За ним, в сопровождении державшей его под руку Коры Марри, вошел высокий молодой человек с загорелым горбоносым лицом и военными усиками.
— Я так понимаю, сэр, что вы и есть Шерлок Холмс, — холодно произнес майор Эрншоу. — Я сразу же должен заявить, что не разделяю соображений, по которым мисс Марри сочла возможным вовлечь вас в эту чисто семейную трагедию.
— Возможно, другим понятны эти соображения, — спокойно ответил Шерлок Холмс. — Капитан Лэшер, ваш дядя всегда курил одни и те же сигары?
— Да, сэр, — ответил молодой человек, с удивлением взглянув на Холмса. — Вон там на столе коробка.
Мы все молча наблюдали, как Шерлок Холмс пересек комнату и взял коробку сигар. Несколько секунд он разглядывал ее содержимое, а затем, поднеся коробку к самому носу, понюхал ее.
— Голландские, — объявил он. — Мисс Марри, вы были совершенно правы, утверждая, что полковник Уорбуртон вовсе не сходил с ума.
Майор Эрншоу громко фыркнул, в то время как более воспитанный молодой человек попытался скрыть свое изумление, поглаживая усики.
— Черт возьми! Конечно, для нас большое облегчение слышать это, мистер Холмс, — сказал он. — Вы, несомненно, пришли к такому выводу на основании вкуса полковника в отношении сигар?
— Отчасти, — серьезно ответил мой друг. — Доктор Уотсон может проинформировать вас о том, что я уделял определенное внимание изучению табака и даже решился на то, чтобы изложить свою точку зрения в небольшой монографии, перечислив 140 различных вариантов табачного пепла. Вкус полковника Уорбуртона в отношении сигар просто подтверждает другие мои наблюдения. Итак, Макдоналд?
Человек из Скотленд-Ярда нахмурился, и его маленькие светло-голубые глазки подозрительно уставились на Холмса из-под желтых бровей.
— Наблюдения? К чему это вы клоните, а? — внезапно воскликнул он. — Все здесь ясно как божий день. Полковник и его жена застрелены в комнате, которая заперта на замки и шпингалеты. Вы не будете это отрицать?
— Нет.
— Тогда давайте придерживаться фактов, мистер Холмс.
Мой друг подошел к эбонитовой горке и, заложив руки за спину, задумчиво созерцал жуткое размалеванное лицо, которое таращилось на него сверху.
— Ну а все-таки, — спросил он. — Что вы думаете об этой запертой двери, инспектор Мак?
— Полковник сам запер ее, чтобы ему не мешали.
— Именно так. Это наиболее подходящее объяснение.
— Подходящим объяснением может быть только безумие, вынудившее полковника совершить это ужасное злодеяние, — ответил Макдоналд.
— Послушайте, мистер Холмс, — вмешался молодой Лэшер, — нам всем известна ваша репутация человека, который помогает правосудию своими собственными умными методами, и нам, естественно, дьявольски хочется смыть позор с дядюшкиного имени. Но мы, черт побери, не можем идти против фактов и, нравится нам это или нет, вынуждены согласиться с инспектором, что полковник Уорбуртон стал жертвой своего собственного безумия.
Холмс поднял руку с длинными тонкими пальцами.
— Полковник Уорбуртон стал жертвой необычайно хладнокровного убийства, — произнес он спокойно.
После этих слов воцарилось напряженное молчание, и все мы уставились друг на друга.
— Боже, сэр, и кого же вы обвиняете? — прогремел майор Эрншоу. — Позвольте вам напомнить, что в этой стране есть закон о клевете.
— Хорошо, хорошо, — с добродушной усмешкой отозвался Холмс. — Признаюсь вам совершенно конфиденциально, майор, что все дело в разбитых осколках стекла, которые, как вы видели, я сложил в камин. Завтра утром я вернусь и сложу их вместе, и тогда, я уверен, я смогу представить вам доказательства, которые, несомненно, вас устроят. Кстати, инспектор, Мак, вы, конечно, едите устриц?
Лицо Макдоналда запылало.
— Мистер Холмс, я всегда уважал вас, — отрезал он, — но иногда сам черт не разберет, что, собственно… Ну какое, к дьяволу, отношение ко всему этому имеют устрицы?
— Просто для того, чтобы съесть устрицу, вы воспользуетесь ближайшей к вам вилочкой. Опытный наблюдатель, несомненно, придал бы значение тому факту, что вы, скажем, вместо этого взяли бы вилочку от соседней тарелки. Я даю вам информацию для размышления.
Макдоналд напряженно уставился на моего друга долгим взглядом.
— Ну-ну, мистер Холмс, — наконец сказал он. — Это оч-ч-ень интересно! Неплохо было бы узнать, что вы предлагаете?
— Я посоветовал бы вам забить досками разбитое окно, — ответил Холмс. — Кроме того, не позволяйте ни к чему прикасаться, пока мы не встретимся завтра утром.
— Пойдемте, Уотсон, уже второй час. Сейчас нелишне бы отведать кальмара по-сицилийски.
В течение дня я был занят своим вечерним обходом и попал на Бейкер-стрит только к вечеру. Дверь мне открыла миссис Хадсон, и я слегка задержался на лестнице, отвечая на ее вопрос, останусь ли я к обеду, когда по всему дому прогремел громкий выстрел. Миссис Хадсон схватилась за перила.
— Ну вот опять, сэр, — запричитала она, — не прошло еще шести месяцев, как он отстрелил все шишечки у камина! Он говорит, что все это в интересах правосудия. О, доктор Уотсон, сэр, если вы не поспешите — на сей раз это будет, наверное, дорогая газовая горелка!
На бегу утешая дорогую нашу хозяйку, я кинулся вверх по лестнице и ворвался в дверь нашей гостиной, как раз когда прогремел второй выстрел. Сквозь облако едкого дыма я разглядел Шерлока Холмса. Он полулежал в кресле, завернутый в халат, с сигарой во рту и дымящимся пистолетом в правой руке.
— А, Уотсон, — лениво произнес он.
— Господи, Холмс, это просто невыносимо! — воскликнул я. — Комната провоняла, как стрельбище. Если вам наплевать на то, что вы все портите, я прошу вас, по крайней мере, подумать о нервах миссис Хадсон и ваших клиентов.
Я широко раскрыл окна и с облегчением обнаружил, что шумный поток экипажей и колясок, по-видимому, заглушил звуки выстрелов.
— Воздух в комнате в высшей степени нездоровый, — свирепо добавил я.
— Уотсон, я не знаю, что бы я без вас делал? — заметил Холмс — Как я уже имел случай отметить, у вас несомненный талант быть своего рода пробным камнем для высшей работы мысли.
— Пробным камнем, который, если не ошибаюсь, трижды нарушал закон, чтобы помочь вам, — с некоторой горечью ответил я.
— Мой дорогой друг! — сказал он, и что-то в его голосе сразу же погасило обиду и успокоило мои взъерошенные чувства.
— Я уже довольно давно не видел, чтобы вы курили сигары, — заметил я, усаживаясь в свое старое кресло.
— Это вопрос настроения, Уотсон. В этот раз, например, я позволил себе вольность похитить одну из сигар покойного полковника Уорбуртона.
Он замолчал и взглянул на каминные часы.
— Да, у нас есть еще час, — сказал он. — Так что давайте оставим в покое бесчисленные человеческие пороки и обратимся к тому высшему, что есть в каждом, даже самом худшем из нас. Страдивари, Уотсон! Он сзади вас, в углу.
Было около восьми часов, и я только что зажег газ, когда раздался стук в дверь и длинная, угловатая фигура инспектора Макдоналда в пальто из шотландки ввалилась в комнату.
— Я получил вашу записку, мистер Холмс, — сообщил он, — и все сделано так, как вы велели. В полночь в садике перед фасадом будет констебль. Об окне не беспокойтесь, мы сможем проникнуть внутрь, не поднимая шума.
Холмс потер руки с длинными пальцами.
— Отлично, отлично. — Вы проявляете такие способности в… э-э… выполнении поручений, что, несомненно, далеко пойдете, — сказал он дружелюбно. — Миссис Хадсон накроет нам ужин прямо здесь, а затем трубка-другая помогут нам скоротать время. Я думаю, что, если мы займем нашу позицию до полуночи, это может губительно отразиться на моих планах. Итак, мистер Мак, придвигайтесь поближе и попробуйте этот табак. Уотсон может подтвердить, что он говорит сам за себя.
Вечер прошел довольно приятно. Шерлок Холмс, будучи в прекрасном расположении духа, внимательно выслушал рассказ полицейского из Скотленд-Ярда о банде французских фальшивомонетчиков, деятельность которых реально угрожала стабильности луидора, а затем, в свою очередь, развлек шотландца весьма незамысловатой теорией воздействия рунических сказаний на развитие шотландских кланов.
Часы, пробившие полночь, вернули нас к неумолимой реальности ночи.
Холмс прошел к своему письменному столу, и когда он открыл ящик и вынул из него свинчатку, то в круге света от настольной лампы с зеленым абажуром я увидел его помрачневшее, серьезное лицо.
— Положите это в карман, Уотсон, — сказал он. — Я, допускаю, что противник может напасть на нас. А теперь, мистер Мак, если вы готовы, мы тихонько спустимся вниз и возьмем кэб, так как, по всей вероятности, миссис Хадсон уже час как в постели.
Была ясная, звездная ночь, и короткая дорога сквозь лабиринт маленьких улочек вывела нас на Эджвер-роуд. Холмс велел кэбмену остановиться на углу, и, когда мы вышли, перед нами простиралась Кембридж-террас в пустынном одиночестве перемежающегося света фонарей и теней.
Мы поспешили по улице и свернули в ворота, ведущие к цели нашей поездки.
Макдоналд кивком указал на доски, которые теперь закрывали разбитое окно.
— С одной стороны они не закреплены, — прошептал он, — но двигайтесь осторожно.
Раздался легкий скрип, и через мгновение мы протиснулись между досками и очутились в полной темноте в музейной комнате полковника Уорбуртона.
Холмс достал из кармана плаща потайной фонарь, по тонкому лучу которого мы пробрались вдоль стены к алькову, где стояла кушетка.
— Сюда, — прошептал мой друг. — Здесь будет не так уж неудобно, и для нас это достаточно близко к камину.
Ночь была необычайно спокойной, и оказалось, что это очень скучно — стараться не заснуть. Один раз мимо в экипаже проехали припозднившиеся гуляки, и звуки их пения и цоканье лошадиных копыт постепенно замерли где-то в направлении к Гайд-парку, а примерно через час мы услыхали глухой галоп пожарных лошадей, неистово пронесшихся по Эджвер-роуд со звоном колоколов и похожим на пистолетные выстрелы щелканьем извозчичьего хлыста. Все остальное время тишина не нарушалась ничем, кроме тиканья старинных часов в другом конце комнаты. Из-за воздуха, напоенного затхлыми ароматами восточного музея, меня охватывала все большая сонливость, и в конце концов мне пришлось сосредоточить все свои силы только на том, чтобы не уснуть.
Я упоминал уже, что в комнате было совсем темно, но после того, как мои глаза привыкли к обстановке, я обнаружил, что бледный луч света уличного фонаря пробивается сквозь доски, закрывающие французское окно, и, медленно проследив его путь, я уперся взглядом в нечто такое, от чего меня пробрала дрожь.
Лицо, бледное и неясное, однако ужасное, как порождение ночного кошмара, смотрело на меня с того места, куда падал тусклый лучик света. Должно быть, я непроизвольно вздрогнул, так как тут же почувствовал, что Холмс наклонился ко мне.
— Маска, — прошептал он. — Похоже, что наш трофей будет менее впечатляющим, но зато гораздо более опасным.
Откинувшись назад, я попытался расслабиться, но вид этой жуткой реликвии направил мои мысли в новое русло.
Я представил себе угрожающую, закутанную в белое фигуру слуги-индуса и попытался припомнить, какими именно словами описывала мисс Марри то впечатление, которое производила на нее посмертная маска.
Достаточно зная об Индии, я представлял себе, пожалуй, даже лучше, чем Холмс, что религиозный фанатизм и ощущение святотатства не только оправдывают любое преступление, но и пробуждают в верующем такое коварство в достижении своей цели, которое значительно превосходит все изобретения западного ума, какими бы изощренными ни были в этом отношении наши соплеменники.
Я размышлял, следует ли мне поделиться этими соображениями с моими товарищами, когда мое внимание привлек скрип дверной петли. Нужно было, не теряя ни секунды, предупредить Холмса, что кто-то входит в комнату. Но едва я протянул руку, как обнаружил, что моего друга уже нет возле меня.
Некоторое время стояла полная тишина, а затем согнутая фигура человека, чьи шаги были приглушены ковром, пересекла слабый луч света от окна и исчезла в тени прямо передо мной. Мне почудилось, что я заметил плащ с высоким воротником и тусклый блеск тонкого продолговатого предмета, зажатого в приподнятой руке. Через мгновение в камине мелькнул свет, как будто отодвинули экран потайной лампы, и я услышал тихий звон разбиваемого стекла.
Я уже поднимался на ноги, когда в комнате раздался приглушенный крик и сразу вслед за этим звуки яростной борьбы.
— Уотсон! Уотсон!
В этом полупридушенном вопле я с ужасом узнал голос Холмса и, ринувшись в темноту, бросился на клубок тел, внезапно возникший передо мной.
Стальные тиски сдавили мне горло, и когда я поднял руку, чтобы оттолкнуть еле различимую голову нападавшего, он, как свирепая собака, вонзил зубы мне в предплечье. Этот человек обладал силой безумца, и, только после того, как Макдоналд, засветив газовый рожок, кинулся нам на помощь, нам удалось унять его. Холмс с напряженным, без кровинки лицом прислонился к стене, держась рукой за плечо, разбитое тяжелой медной кочергой, которая теперь лежала в камине среди осколков стекла, сложенных им там накануне.
— Вот ваш человек, Макдоналд! — произнес он, задыхаясь. — Вы можете арестовать его за убийство полковника Уорбуртона и за покушение на жизнь его жены.
Макдоналд откинул капюшон нашего противника. Я молча уставился на него, и тут с моих губ сорвался возглас изумления. В первую минуту я не узнал в этих искаженных злобой чертах красивое загорелое лицо капитана Джека Лэшера.
В окно уже пробивались первые рассветные лучи, когда мы с моим другом вновь оказались на Бейкер-стрит. Я приготовил два крепких бренди с содовой и передал стакан Холмсу. Он откинулся в кресле, и в свете газового рожка у камина лицо его с четкими орлиными чертами выглядело совершенно спокойным. Я с удовольствием отметил, что он чуть порозовел.
— Я должен извиниться перед вами, Уотсон, — сказал он. — Капитан Джек — опасный человек. Как ваш укус?
— Болит немного, — признался я, — но ничего такого, что нельзя было бы вылечить с помощью йода и бинта. Я гораздо больше обеспокоен вашим плечом, мой дорогой друг, потому что он нанес вам очень сильный удар кочергой. Вы должны позволить мне осмотреть вас.
— После, Уотсон, после. Уверяю вас, там всего лишь синяк, — нетерпеливо ответил он. — Теперь я могу признаться: вчера ночью был момент, когда я весьма усомнился, что он попадется в ловушку.
— В ловушку?
— В ловушку с приманкой, Уотсон. И если бы он не проглотил этот лакомый кусочек, нам было бы непросто вывести капитана Лэшера на чистую воду. Я сыграл на том, что иногда у убийцы страх оказывается сильнее холодного расчета. Так оно и оказалось.
— Честно говоря, я до сих пор не понимаю, как вам удалось распутать это дело.
Холмс откинулся в кресле и соединил кончики пальцев.
— Мой дорогой друг, само по себе это дело не было чересчур уж сложным. Улики были достаточно очевидными, но деликатность проблемы заключалась в том, чтобы заставить убийцу подтвердить их каким-нибудь неосторожным поступком. Косвенные улики — это проклятие для того, кто умеет рассуждать.
— Но я не заметил никаких улик.
— Вы все заметили, но не сумели сделать соответствующих выводов. В рассказе мисс Марри упоминалось, что хотя дверь в музейную комнату и была заперта, однако шторы на окнах были раздвинуты. Заметьте — были раздвинуты шторы в комнате на первом этаже, выходящей на оживленную улицу. Это само по себе достаточно необычно. Если вы помните, я прервал мисс Марри, чтобы расспросить ее о привычках полковника Уорбуртона.
Это обстоятельство заставляло предположить, что полковник Уорбуртон, должно быть, ждал посетителя, при этом характер визита был таков, что либо он сам, либо его посетитель предпочитали, чтобы гость вошел в дом через французское окно, а не в дверь. Старый вояка недавно женился на молодой и красивой женщине, и потому я отверг мысль о заурядном любовном свидании.
Если эти мои рассуждения были верны, то предполагаемая встреча могла не понравиться кому-то из домочадцев полковника, отсюда очевидное стремление впустить посетителя через окно.
— Но окна были заперты, — возразил я.
— Естественно. Мисс Марри утверждала, что миссис Уорбуртон последовала за своим мужем в музейную комнату сразу же после ужина и что, очевидно, они поссорились. Мне пришло в голову, что если полковник ждал посетителя, то в этом случае он безусловно должен был оставить шторы открытыми, чтобы тот сразу увидел, что полковник не один. Сначала, безусловно, это были только предположения, но они вполне могли соответствовать фактам.
— А кто был этот загадочный посетитель?
— Опять предположения, Уотсон. Мы знаем, что миссис Уорбуртон с предубеждением относилась к племяннику полковника, капитану Лэшеру. Я описываю вам ситуацию, какой она представлялась мне в самом начале, в то время как мисс Марри излагала первую половину своей истории. Но я бы не смог пойти дальше этих предположений, если бы вторая часть рассказа не содержала того единственного факта, который превратил легкое подозрение в абсолютную уверенность, что перед нами хладнокровное и хорошо рассчитанное убийство.
— Должен признаться, что я не могу припомнить…
— Однако вы сами подтвердили его, когда употребили слово «невыносимо».
— Господи, Холмс, — осенило меня, — так, значит, замечание мисс Марри относительно запаха сигары полковника…
— …в комнате, в которой только что дважды выстрелили. Она должна была пропахнуть порохом. Тогда я понял, что в музейной комнате никто не стрелял.
— Но все в доме слышали выстрелы.
— Стреляли снаружи сквозь закрытое окно. Убийца — прекрасный стрелок, так что можно предположить, что он военный. Здесь уже было над чем поразмыслить, и позже, Уотсон, именно вы подтвердили мои подозрения, когда я, закурив сигару полковника, дождался вашего прихода, а затем дважды выстрелил из такого же пистолета, как тот, из которого был убит полковник Уорбуртон.
— Но должны же были остаться следы пороха.
— Не обязательно. Револьверный патрон — достаточно коварная штука, и отсутствие следов ничего не доказывает. Для нас гораздо важнее запах сигары. Однако я должен добавить, что, хотя ваше подтверждение и было безусловно полезным, мой визит в дом уже разъяснил мне все окончательно.
— Но вас тоже поразил вид слуги-индийца, — возразил я, слегка уязвленный его самодовольством.
— Вовсе нет, Уотсон. Меня поразило разбитое окно, через которое он удалился.
— Но мисс Марри рассказала нам, что капитан Лэшер разбил окно, чтобы попасть в комнату.
— Весь ужас заключается в том, что любая женщина обязательно упускает в своем рассказе именно ту важную деталь, которая внимательному наблюдателю необходима, как кирпичи и раствор строителю. Если вы помните, она утверждала, что капитан Лэшер выбежал из дома, заглянул в окно, а затем, схватив в садике камень, разбил окно и вошел внутрь.
— Именно так.
— Причиной моего изумления, когда я увидел индийца, было то, что он удалился в проем окна, которое было дальшеот двери, в то время как ближайшее к двери окно осталось целым. Когда мы подошли к дому, я обнаружил углубление от камня непосредственно перед первым окном, там, где Лэшер его подобрал. Зачем бы он побежал ко второму окну и разбил его, если бы у этого стекла не было какой-то своей истории? Вот я и намекнул Макдоналду про устрицу и ближайшую вилочку. И наконец, я подвел окончательную черту под всей историей, когда понюхал коробку с сигарами. Это были голландские сигары — из всех сигар они обладают наименее сильным запахом.
— Теперь мне все совершенно ясно, — сказал я. — Но разве, рассказав всем в доме о том, что вы собираетесь сложить осколки стекла, вы не рисковали той единственной уликой, на которой основывалось все ваше расследование?
Холмс потянулся за персидской туфелькой и начал набивать трубку черным табаком.
— Мой дорогой Уотсон, совершенно очевидно, что я не смог бы сложить все эти осколки таким образом, чтобы доказать наличие двух крошечных пулевых отверстий. Нет, это был чистый блеф, мой дорогой друг, ход конем, так сказать. Тот, кто предпримет попытку еще больше раздробить осколки окна, и есть убийца полковника Уорбуртона. Остальное вам известно. Он явился, вооруженный кочергой, а дверь открыл дубликатом ключа, который мы обнаружили в кармане его плаща. Больше мне добавить нечего.
— Но мотив, Холмс?
— За этим не нужно далеко ходить, Уотсон. Нам известно, что до женитьбы полковника Лэшер был его единственным родственником и, вполне понятно, наследником. Судя по высказываниям мисс Марри, миссис Уорбуртон не одобряла распущенного образа жизни молодого человека. Очевидно, что влияние жены представляло реальную угрозу интересам капитана Лэшера.
Той самой ночью он открыто пришел в дом и, поговорив с мисс Марри и майором Эрншоу, вышел якобы для того, чтобы выпить портвейна в столовой. Однако на самом деле он прошел через выходящее в садик окно столовой, подошел к окну в музейную комнату и сквозь стекло выстрелил в полковника и его жену. Потребовалось не более нескольких секунд, чтобы вернуться тем же путем, взять с полки стакан с портвейном и поспешить в холл. Он все очень хорошо рассчитал, так как вы помните, что он появился буквально через секунду после других обитателей дома. Для того чтобы создать полное впечатление, что полковник Уорбуртон сошел с ума, требовалось лишь, разбив окно, уничтожить отверстия от пуль и, войдя внутрь, положить револьвер возле руки жертвы.
— А если бы миссис Уорбуртон там не оказалось и его встреча с дядей состоялась, что тогда?
— Ах, Уотсон, тогда мы можем только гадать! Но тот факт, что он явился с оружием, заставляет предполагать самое худшее. Я не сомневаюсь, что, когда он предстанет перед судом, выяснится, что ему необходимы были деньги, а мы имеем самые веские основания считать, что этот молодой человек ни перед чем бы не отступил, чтобы уничтожить любое препятствие на пути удовлетворения собственных нужд. Ну что ж, мой дорогой друг, вам пора идти. Передайте, пожалуйста, мои извинения вашей жене за то, что я, может быть, слегка нарушил спокойное течение вашей семейной жизни,
— Но ваше плечо, Холмс, — запротестовал я, — я должен растереть вас прежде, чем вы приляжете отдохнуть.
— Бросьте. Уотсон, — ответил мой друг, — уж вам-то следовало бы знать, что ум — хозяин тела. Мне тут как раз подвернулась задачка, касающаяся раствора углекислого калия, так что, будьте так добры, передайте мне вон ту пипетку.