— Друг мой, не соблаговолите ли вы показать мне этот конверт? — сказал он.
Я часто замечал, что глупые люди — самые преданные. Глаза Трепли обнаруживали в нем едва ли не фанатика.
— Прошу прощения, сэр, но я этого не сделаю. Что бы ни случилось, я поступлю так, как мне велено.
— Говорю вам, дружище, у нас нет времени мешкать. Я не стану читать письмо. Я лишь хочу взглянуть на адрес и на печать. Ну же, живее! Быть может, от этого зависит жизнь вашего хозяина!
Трепли замялся в нерешительности, облизывая губы. Крепко держась за угол конверта и не выпуская его из рук, он протянул его Холмсу. Тот присвистнул.
— Ну и ну! — произнес он. — Оно адресовано никому иному, как сэру Чарлзу Уоррену, комиссару лондонской полиции. А печать? Ага! Так я и думал. Вы должны доставить это письмо немедленно?
— Да, мистер Холмс.
— Так отправляйтесь же! Но попридержите кэб, ибо он нам скоро понадобится.
Он не произнес ни слова, покуда Трепли не спустился вниз. Тут к нему снова вернулась его лихорадочная потребность действовать.
— А теперь, Уотсон, не могли бы вы посмотреть расписание поездов? Вы вооружены?
— При мне моя трость.
— Боюсь, этого будет недостаточно. — Он выдвинул левый ящик письменного стола. — Сделайте одолжение, положите это в карман пальто…
Едва блеснул ствол револьвера, как Силия Форсайт вскрикнула и, дабы сохранить равновесие, оперлась о каминную доску.
— Мистер Холмс! — неуверенно заговорила она. — В Грокстон часто ходят поезда, а от станции там, как вы сами сказали, три мили до Лоу-Холла. Кстати, один из поездов отправляется через двадцать минут.
— Прекрасно!
— Но мы не на нем поедем.
— Почему, сударыня?
— Я не успела вам об этом сказать, но леди Мейо сама решила обратиться к вам за помощью. Я только сегодня днем убедила ее сделать это. Леди Мейо просит нас всех троих сесть на поезд, отправляющийся в 10.25, а это последний поезд. Она встретит нас в Грокстоне на вокзале с экипажем. — Мисс Форсайт прикусила губу. — Леди Мейо, несмотря на свою доброту, женщина строгая. Мы не можем опоздать на этот последний поезд!
И все же мы едва не опоздали на него. Позабыв об обледенелых дорогах и о том, что экипажи скапливаются на улицах, освещаемых голубыми мерцающими фонарями, мы прибыли на вокзал Ватерлоо в самую последнюю минуту.
Вскоре поезд выбрался на открытую местность. Между тем атмосфера в нашем тускло освещенном купе все более сгущалась. Холмс, чуть подавшись вперед, сидел молча. На фоне излучавшей холодный свет полной луны отчетливо проступал его хищный профиль под кепкой. Было почти половина двенадцатого, когда мы вышли на полустанке; безжизненная близлежащая деревня давно погрузилась в сон.
Ни единый звук не нарушал полной тишины. Собаки не лаяли. Возле станции стоял открытый экипаж, но конская сбруя не звенела. Кучер сидел, выпрямив спину, — такой же неподвижный, как и съежившаяся пожилая дама, занимавшая заднее сиденье в экипаже; она холодно следила за нашим приближением.
Мисс Форсайт нетерпеливо заговорила, однако пожилая дама, закутанная в серые меха, из которых торчал лишь ее нос, подняла руку, заставив ее умолкнуть.
— Мистер Шерлок Холмс? — произнесла она необычайно глубоким и мелодичным голосом. — А этот джентльмен, я полагаю, доктор Уотсон? Я — леди Мейо.
Она с минуту рассматривала нас своим необыкновенно острым и проницательным взглядом,
— Прошу вас, садитесь в экипаж, — продолжала она. — Здесь на всех хватит пледов. Я сожалею о том, что вынуждена предложить вам в такую холодную ночь открытый экипаж, но любовь моего кучера к быстрой езде, — и она указала на возницу, который при этих словах ссутулился, — привела к тому, что он умудрился сломать ось закрытой кареты. В Холл, Биллингз! Поторопись!
Щелкнул кнут. Задние колеса беспокойно дернулись, и наш экипаж весьма резво покатил по узкой дороге, окаймленной колючими живыми изгородями и одинокими деревьями.
— Но я не сержусь на него, — сказала леди Мейо. — Увы, мистер Холмс! Я очень старая женщина. В дни моей молодости ездили быстро, да и жили быстро.
— А умирали тоже быстро? — спросил мой друг. — Например, такой смертью, какая сегодня может случиться с нашим юным другом?
Копыта стучали по дороге, покрытой коркой льда.
— Мне кажется, мистер Шерлок Холмс, — тихо произнесла она, — что мы понимаем друг друга.
— Я уверен в этом, леди Мейо. Но вы не ответили на мой вопрос.
— Не бойтесь, мистер Холмс. Сейчас он в безопасности.
— Вы уверены?
— Говорю вам, он в совершенной безопасности! Парк в Грокстон-Лоу-Холле под присмотром сторожей, а дом охраняется. На него не могут напасть.
Я и сейчас не могу сказать, что заставило меня разразиться тирадой — то ли скорость, с какой несся экипаж, то ли ветер, свистевший в ушах, то ли не дававшая покоя запутанность этого дела.
— Простите непонятливость старому вояке, — громко заговорил я, — но у меня ни на один вопрос нет ответа. Однако пожалейте хотя бы эту бедную юную леди, которая сидит рядом с вами! Кто такой Чарлз Хендон? Зачем он разбивает часы? Почему его жизни угрожает опасность?
— Послушайте, Уотсон, — произнес Холмс, и в голосе его прозвучала досада. — Вы ведь сами потрясли меня перечислением всего того, что заставляет сделать вывод: мистер Чарлз Хендон ведет себя, как вы выразились, чертовски не по-английски.
— И что же? Разве это может нам помочь?
— Все дело в том, что так называемый Чарлз Хендон — явно не англичанин.
— Не англичанин? — переспросила Силия Форсайт, сделав неопределенный жест. — Но он безупречно говорит по-английски! — Она глубоко вздохнула. — Даже слишком безупречно! — шепотом произнесла она.
— Так, значит, — воскликнул я, — этот молодой человек не занимает высокого положения?
— Напротив, мой дорогой друг. Ваша проницательность и на сей раз вас не подвела. Это весьма высокопоставленный человек. А теперь назовите-ка мне императорский двор в Европе — слышите, Уотсон, императорский двор! — при котором английский совершенно вытеснил родной язык.
— Не могу сообразить. Не знаю.
— Тогда попытайтесь вспомнить то, что вы знаете. Незадолго до того, как мисс Форсайт впервые посетила нас, я прочитал вслух несколько газетных заметок, которые тогда казались скучными и незначительными. В одной заметке говорилось о том, что нигилисты, эта опасная шайка анархистов, готовых уничтожить Российскую империю, подозревались в организации покушения на великого князя Алексея в Одессе. Понимаете, на великого князя Алексея? Между тем леди Мейо называла «мистера Чарлза Хендона»…
— Алек! — вскричал я.
— Возможно, это всего-навсего совпадение, — заметил Холмс, пожимая плечами. — Однако если мы обратимся к, недавней истории, то вспомним, что во время предыдущего покушения на ныне покойного русского царя, которого в 1881 году разорвало на куски в результате взрыва бомбы, нарочно играли на рояле, чтобы заглушить тиканье часов. Существует, Уотсон, два вида бомб. Первый, имеющий железную оболочку и относительно легкий вес, бросают с зажженным запалом. Второй, также из железа, взрывается посредством часового механизма, громкое тиканье которого всегда обнаруживает наличие бомбы.
Кучер громко щелкнул кнутом, и живая изгородь, мимо которой мы неслись, слилась в одно целое. Мы с Холмсом сидели спиной к кучеру, лицом к леди Мейо и Силии Форсайт, освещенным белым светом луны.
— Холмс, все становится совершенно ясным! Значит, вот почему этот молодой человек не выносит вида часов!
— Нет, Уотсон! Звука часов!
— Звука?
— Именно. Когда я попытался было вам об этом сказать, вы, по причине свойственного вам нетерпения, оборвали меня на первом же слове. Обратите внимание на то, что в двух случаях, когда он разбивал часы на людях, он никак не мог видеть часов. В одном случае, как нам сообщила мисс Форсайт, они были спрятаны за стеной растений, в другом — за портьерами. Услышав это многозначащее тиканье, он нанес удар прежде, чем успел подумать. Целью его, разумеется, было разбить часовой механизм и обезвредить то, что, по его мнению, было бомбой.
— Но ведь эти удары тростью, — заметил я, — наверняка могли бы привести к взрыву бомбы.
Холмс снова пожал плечами.
— А кто скажет, настоящая ли это бомба? Полагаю, впрочем, что весьма сомнительно, чтобы удары по железной оболочке привели к такому результату. В любом случае, мы имеем дело с очень смелым джентльменом, преследуемым и гонимым, который действует чересчур поспешно и наносит удары вслепую. Вполне может статься, что поспешные действия были вызваны воспоминанием о смерти отца и мыслью о том, что та же группа людей идет и по его следу.
— И что же дальше?
Шерлок Холмс всем своим видом выказывал беспокойство. Я заметил, что он не раз окинул взглядом погруженную во тьму пустынную холмистую местность.
— После первого разговора с мисс Форсайт, — продолжал он, — мне стало ясно, что поддельное письмо должно было вызвать у великого князя искушение отправиться в Одессу, и вопрос был только в том, хватит ли у него смелости, чтобы встретиться с этими безжалостными людьми. Но, как я вам уже говорил, он, должно быть, что-то подозревал. Поэтому он и отправился…, но куда?
— В Англию, — сказал я. — Впрочем, нет! В Грокстон-Лоу-Холл, где помимо всего прочего есть еще и очаровательная юная леди, которую я настоятельно прошу прекратить плакать и вытереть слезы.
Холмс выглядел раздосадованным.
— Могу, во всяком случае, сказать, — продолжал он, — что вероятнее всего события могли бы развиваться в этом направлении. С самого начала было совершенно ясно, что леди Мейо, в ее положении, ни за что столь легко не вступила бы в беседу с попутчиком, молодым человеком, если бы они не были, как непроизвольно выразилась мисс Форсайт, «старыми друзьями». Ее замечание заставило меня задуматься.
— Я недооценила ваши способности, мистер Шерлок Холмс, — резко произнесла леди Мейо, которая все это время похлопывала Силию по руке. — Да, я знаю Алексея с тех пор, как он маленьким мальчиком носил матросский костюмчик. Это было в Санкт-Петербурге.
— Где ваш муж, как я узнал, был первым секретарем английского посольства. В Одессе я узнал еще кое-что весьма интересное.
— Да? И что же это?
— Имя главного агента нигилистов, дерзкого и безумного фанатика, который какое-то время был близок к великому князю.
— Не может этого быть!
— И тем не менее это так.
С минуту леди Мейо молча смотрела на него, притом не столь холодно, как прежде, а экипаж между тем тряхнуло на ухабе, и он свернул в сторону.
— Послушайте меня, мистер Холмс. Мой дорогой Алек уже отправил письмо в полицию на имя сэра Чарлза Уоррена, комиссара.
— Благодарю вас, я видел это письмо. Видел я и печать с гербом Российской империи.
— И тем не менее, — продолжала она, — я повторяю, что парк под присмотром сторожей, дом охраняется…
— Однако лиса всегда улизнет от собак.
— Речь не только о сторожах! В эту самую минуту бедный Алек сидит в комнате дома старой постройки, с толстыми стенами, и дверь заперта изнутри на два замка. Окна забраны такой плотной решеткой, что сквозь нее и руку не просунешь. Камин старинный, полузакрытый, и с таким узким дымоходом, что человек в него не пролезет, к тому же он зажжен. Как на него может напасть враг?
— Как? — пробормотал Холмс, покусывая губы и постукивая пальцами по колену. — Одну ночь он, пожалуй, и может чувствовать себя в безопасности, ибо…
Леди Мейо сделала едва заметный нетерпеливый жест.
— Ни одна мера предосторожности не была забыта, — торжествующе произнесла она. — Даже крыша охраняется. Слуга Алека, Трепли, с похвальной быстротой доставив письмо в Лондон, возвратился поездом, который пришел раньше, чем ваш, взял лошадь в деревне и в настоящую минуту находится на крыше Холла, преданно охраняя своего хозяина.
Эффект, произведенный этой речью, был необычен. Шерлок Холмс вскочил на ноги и, дабы не упасть, схватился за поперечину; ветер поднял полы его плаща.
— На крыше? — переспросил он. — На крыше? — Затем он повернулся и схватил кучера за плечи. — Подстегни-ка лошадей! — крикнул он. — Ради Бога, подстегни лошадей! Нам нельзя терять ни секунды!
Над головой передней лошади несколько раз громко щелкнул кнут. Захрапев, лошади галопом рванулись вперед. Нас подбросило, и в наступившем замешательстве послышался сердитый голос леди Мейо:
— Вы не помешались рассудком, мистер Холмс?
— Скоро вы узнаете это. Мисс Форсайт! Вы на самом деле слышали, чтобы великий князь когда-либо называл этого человека Трепли?
— Я… нет! — запинаясь, произнесла Силия Форсайт; вопрос поверг ее в изумление, и она не знала, что отвечать. — Как я уже говорила вам, Ча… — о Господи! — великий князь называл его Треп. Я подумала…
— Вот именно! Вы подумали. Но на самом деле его зовут Трепов. По вашему первому описанию я сделал вывод, что это лжец и предатель.
Изгороди проносились мимо, звенели удила и сбруя, мы летели вместе с ветром.
— Возможно, вы припомните, — продолжал Холмс, — с каким замечательным лицемерием взирал этот человек на то, как его хозяин разбивает часы? Это был взгляд, полный смущения и стыда, не так ли? Можно было бы подумать, глядя на него, что мистер Чарлз Хендон сошел с ума. Откуда вам стало известно о пяти других часах, которых в действительности не было? Вам Трепов рассказал о них. Прятать часы или настоящую бомбу в шкафу действительно было бы сумасшествием, если бы великий князь Алексей и вправду когда-либо делал это.
— Но, Холмс, — возразил я, — если уж Трепов его личный слуга…
— Быстрее, кучер! Быстрее! Да, Уотсон?
— Наверняка у Трепова была масса возможностей убить своего хозяина, ножом или, скажем, ядом, без этого дополнительного эффекта с бомбой.
— Этот, как вы выразились, дополнительный эффект для революционеров обязателен. Без него они не действуют. Их жертва должна быть уничтожена в огне и грохоте, иначе в мире не заметят ни их самих, ни того, сколь они сильны.
— Ну а что же письмо сэру Чарлзу Уоррену? — спросила леди Мейо.
— Оно, несомненно, было выброшено в ближайшую канаву. Ага! Похоже, это и есть Грокстон-Лоу-Холл.
Последующие события этой ночи несколько перемешались у меня в голове. Помню вытянутое в длину низкое строение из красного кирпича в стиле Якова I, с окнами, разделенными средником, и с плоской крышей; казалось, оно несется нам навстречу по усыпанной гравием дорожке. Пледы отброшены в сторону. Леди Мейо, словно выйдя из оцепенения, принялась раздавать короткие указания группе встревоженных слуг.
Мы с Холмсом поспешили вслед за мисс Форсайт; из холла мы поднялись наверх по дубовым ступенькам широкой лестницы, устланной ковром, после чего оказались перед приставной лестницей с узкими ступенями, ведущей на крышу. У подножия этой лестницы Холмс остановился и коснулся руки мисс Форсайт.
— А вы оставайтесь здесь, — тихо произнес он.
Он опустил руку в карман, и раздался металлический щелчок; я понял, что и Холмс вооружен.
— Идемте, Уотсон, — сказал он.
Я последовал за ним по узким ступеням. Он осторожно приподнял люк, ведущий на крышу.
— Ради Бога, ни звука! — прошептал он. — Стреляйте, если увидите его.
— Но как нам найти его?
И опять холодный ветер пахнул нам в лицо. Мы крадучись двинулись вперед по плоской крыше. Вокруг нас стояли высокие, с расплывчатыми очертаниями дымовые трубы, железные закопченные крышки над ними сияли при лунном свете как серебро. В дальнем конце, где на фоне неба была видна стропильная нога фронтона, возле одиноко стоявшей, омытой лунным светом трубы, затаилась темная фигура.
Голубым огоньком вспыхнула спичка, засветившаяся затем чистым желтым светом, и спустя мгновение послышалось шипение зажженного запала, вслед за тем в трубе загрохотало. Холмс бросился вперед, огибая дымовые трубы и парапеты, по направлению к ссутулившейся фигуре, торопливо отступавшей в сторону.
— Стреляйте, Уотсон! Стреляйте!
Наши револьверы выстрелили одновременно. Я видел, как Трепов резко повернул к нам свое бледное лицо, и в ту же секунду вся дымовая труба поднялась в воздух столбом белого пламени. Крыша вздыбилась под моими ногами, и я, почти теряя сознание, покатился по свинцовым полосам, в то время как черепки и осколки кирпичей летели над головой и с шумом ударялись о железные крышки над трубами.
Холмс с трудом поднялся на ноги.
— Вы ранены, Уотсон? — с трудом переводя дыхание, спросил он.
— Меня лишь слегка подкинуло, — отвечал я. — Хорошо еще, что нас бросило лицом вниз. Иначе… — Я указал в сторону исковерканных и полуразрушенных труб, стоявших вокруг нас.
Продвинувшись лишь на несколько ярдов сквозь песчаную пыль, мы обнаружили того, кого искали.
— Ему придется теперь отвечать перед более высоким трибуналом, — сказал Холмс, глядя на распростертое тело. — Услышав наши выстрелы, он заколебался на одну роковую секунду, и взорвавшаяся в трубе бомба не оставила ему шансов. — Мой друг отвернулся. — Идемте, — прибавил он, и в голосе его послышались горькие нотки самопорицания. — Мы оба были чересчур нерасторопны, пытаясь спасти нашего клиента, и так и не успели вручить ему в руки меч правосудия.
Вдруг он изменился в лице и схватил меня за руку.
— О Господи, Уотсон! Нас спасла дымоходная труба от камина! — вскричал он. — Как эта женщина сказала? Полузакрытый камин. Полузакрытый! Скорее же — нам нельзя терять ни минуты!
Мы быстро опустились через люк по приставной лестнице в дом. Сквозь облако едкого дыма мы увидели в дальнем конце разбитую дверь. Спустя секунду мы вбежали в спальню великого князя. Холмс застонал при виде представшей перед нашими глазами сцены.
То, что когда-то было изящным камином, теперь представляло собою огромное зияющее отверстие с неровными краями под обломками тяжелой каменной плиты. Огонь из камина вырвался в комнату, и в воздухе сильно пахло тлеющим ковром, усыпанным раскаленным пеплом. Холмс бросился вперед сквозь дым, и спустя мгновение я увидел, как он склонился за искореженным роялем.
— Быстрее, Уотсон! — крикнул он. — Он еще жив! Вот где я бессилен, а вы можете сделать все.
Между тем дела юного князя были плохи. Остаток ночи он провел в старинной обшитой панелями спальне, куда мы его перенесли. Жизнь его висела па волоске. Однако едва солнце поднялось над деревьями в парке, как я с удовлетворением заметил, что вызванное сильным потрясением бессознательное состояние уже перешло в естественный сон.
— Раны у него незначительные, — сказал я. — Но потрясение могло оказаться роковым. Теперь он спит, а значит, будет жить, и я не сомневаюсь, что присутствие мисс Силии Форсайт ускорит его выздоровление.
— Если вы задумаете описать это небольшое дело, — заметил Холмс несколько минут спустя, когда мы брели по покрытому росой парку, сверкающему и искрящемуся в свежей красоте рассвета, — то вы должны по справедливости воздать должное тому, кто это заслужил.
— Но разве в этом деле нет вашей заслуги?
— Нет, Уотсон. То, что все кончилось благополучно, является исключительно следствием того, что наши предки владели искусством строительства. Прочность двухсотлетнего зонта над камином спасла жизнь этому молодому человеку. Великому князю Алексею из России и репутации мистера Шерлока Холмса с Бейкер-стрит повезло в том, что во времена доброго короля Якова домохозяин никогда не забывал о возможном проявлении буйства со стороны соседа.
Приключение в Камберуэлле
Под 1887 годом значится длинный список более или менее интересных дел. Все они записаны мною. Среди них: Камберуэллское дело об отравлении.
— Мистер Холмс, эта смерть — наказание Божье!
Множество необычайных умозаключений слышали мы в нашей квартире на Бейкер-стрит, но немногие превосходили по своему впечатлению это высказывание, сделанное его преподобием мистером Джеймсом Эпли.
Мне нет нужды заглядывать в записную книжку, ибо я и без того помню, что был прекрасный летний день 1887 года. Телеграмма пришла во время завтрака. Мистер Шерлок Холмс с возгласом нетерпения перебросил мне ее через стол. В ней всего-навсего говорилось о том, что его преподобие Джеймс Эпли испрашивал позволения нанести визит в это утро, чтобы проконсультироваться по вопросу церковных дел.
— Право же, Уотсон, — с некоторой резкостью высказался насчет телеграммы Холмс, закуривая после завтрака трубку, — дела и впрямь приняли скверный оборот, если служители церкви советуются со мной по поводу продолжительности проповеди или же проведения праздника урожая. Я польщен, но бессилен чем-либо помочь. Что там говорится о нашем странном клиенте в служебнике?
Пытаясь предвосхитить ход мысли моего друга, я уже снял с полки служебник. Я смог лишь узнать из него, что джентльмен, о котором шла речь, был священником небольшого прихода в графстве Сомерсет и что он является автором монографии о византийской медицине.
— Не совсем обычное занятие для деревенского священника, — заметил Холмс. — Но вот, если я не ошибаюсь, и он сам.
Едва он произнес эти слова, как внизу раздался требовательный звонок. Не успела миссис Хадсон доложить о нашем госте, как он стремительно вошел в комнату. Это был высокий, худощавый, узкоплечий мужчина в облачении деревенского священника, с доброжелательным лицом человека, расположенного к занятиям науками; щеки его закрывали старомодные длинные пушистые бакенбарды.
— Уважаемые джентльмены, — вскричал он, близоруко глядя на нас сквозь круглые очки, — прошу вас, примите мои уверения в том, что только безотлагательные обстоятельства заставили меня нарушить ваше уединение!
— Входите, входите, — добродушно сказал Шерлок Холмс, указывая гостю на плетеное кресло перед незажженным камином. — Я сыщик-консультант, и потому мое уединение столь же мало значит, как и уединение врача.
Едва священник уселся, как тотчас же произнес те необыкновенные слова, с которых я начал свой рассказ.
— Эта смерть — наказание Божье, — повторил Шерлок Холмс. Хотя он говорил приглушенным тоном, мне показалось, что в его голосе прозвучала некоторая дрожь. — Но если это так, то дело это относится скорее к вашей компетенции, нежели к моей.
— Прошу прощения, — поспешно проговорил священник. — Возможно, я был слишком категоричен и даже непочтителен. Но вы должны понять, что это ужасное происшествие, это… — Он подался вперед и почти перешел на шепот: — Мистер Холмс, это тяжкое преступление: хладнокровное, преднамеренное преступление!
— Поверьте мне, сэр, я весь внимание.
— Мистер Джон Трелони — мы называли его сквайр Трелони — был самым богатым землевладельцем на мили вокруг. Четыре дня назад, когда до его семидесятилетия оставалось только три месяца, он умер в своей постели.
— Гм! Это не такой уж редкий случай.
— Нет, сэр. Но послушайте! — вскричал священник, подняв длинный указательный палец, кончик которого был чем-то запачкан. — Джон Трелони был здоровым и энергичным мужчиной, никакими органическими болезнями не страдал и по меньшей мере еще дюжину лет мог бы заниматься земными делами. Доктор Пол Гриффин, наш местный практикующий врач и, между прочим, мой племянник, наотрез отказался выписать свидетельство о смерти. Еще предстояло произвести такую страшную вещь, как вскрытие.
Холмс, не успевший снять свой халат мышиного цвета, полулежал в своем кресле. При этих словах он приоткрыл глаза.
— Вскрытие! —сказал он. —Оно было произведено вашим племянником?
Мистер Эпли замялся.
— Нет, мистер Холмс. Сэром Леополдом Харпером, нашим самым крупным среди ныне живущих специалистов по судебной медицине. Должен сказать вам, что бедный Трелони умер не своей смертью. Была вызвана не только полиция, но и сыщики из Скотленд-Ярда.
— Ага!
— С другой стороны, — взволнованно продолжал мистер Эпли, — Трелони не был убит, да и никак не мог быть убит. Лучшие медицинские силы были привлечены для того, чтобы заявить: для его смерти вообще не было никакой причины.
С минуту в нашей гостиной царило молчание. Лучи летнего солнца не проникали в комнату, так как шторы были задернуты.
— Мой дорогой Уотсон, — ласково произнес Холмс, — не могли бы вы быть так любезны, чтобы подать мне мою глиняную трубку, которая лежит на полке над диваном? Благодарю вас. Я считаю, мистер Эпли, что трубка из глины весьма способствует размышлению. Кстати, где у нас ведерко для угля? Могу я предложить вам сигару?
— Cras ingens iterabimus aequor , — сказал священник, поглаживая свои замечательные бакенбарды. — Благодарю вас, не сейчас. Я не могу курить. Просто не смею! Я задохнусь от дыма. Я обязан изложить вам факты в мельчайших подробностях. Но это трудно. Вы, быть может, обратили внимание на то, что я несколько рассеян.
— Пожалуй.
— Да, сэр. В молодости, прежде чем меня призвала церковь, я был увлечен медициной. Но покойный отец запретил мне это, именно по причине моей рассеянности. Будь я врачом, говорил мой отец, я бы первым делом дал хлороформ пациенту, который пришел ко мне с жалобой на легкий кашель, и удалил бы у него желчный камень.
— Так-так, — проговорил Холмс с оттенком нетерпения. — Но сегодня утром вы ощутили некоторое беспокойство, — продолжал он, пристально рассматривая нашего клиента. — И несомненно, именно поэтому, прежде чем сесть сегодняшним утром на поезд, отходящий в Лондон, решили заглянуть кое в какие книги в вашем кабинете, не так ли?