Драммонд Эмма. Танцовщица

   Френк заставил ее поклясться, что она будет правдива с ним, и уехал, оставив ее, испуганную и смущенную, прислуживать молодой женщине, которую баловал весь дом. Беременность оказалась ложной тревогой, связанной, по-видимому, с малым сексуальным опытом Лили, и она вздохнула с облегчением. Но ни она, ни ее беззаботный муж не предвидели, что Кливдоны могут ее уволить.
   С отъездом Френка из жизни Лили исчезло и искушение, к ней вернулись гордость и самообладание. Она решила не отдаваться на милость какой-то незнакомой женщины в Шотландии, которая даже не знала о ее существовании, и не особо полагаться на мужа, который в другом полушарии сражался с дикими племенами. Ей пришлось заняться поиском новой работы, но, не имея опыта ни в чем, кроме домашнего хозяйства, это было нелегко. В рекомендации Кливдоны неосмотрительно написали, что она уволена из-за несоответствия должности, забыв упомянуть, что речь идет о должности няни, а не горничной.
   Когда все деньги Френка были потрачены, Лейла встала в очередь у театра Линдлей, где проходило прослушивание в хор. Она не умела ни играть, ни танцевать, но умела петь, и вполне прилично. Правда, ей не довелось воспользоваться этим случаем и дать комиссии возможность услышать ее голос. Смотря из-за кулис репетицию сцены из нового шоу, Лили получила выговор от сердитого краснолицего мужчины за то, что без умолку и слишком громко разговаривала с девушкой по имени Рози, стоящей перед ней в очереди на прослушивание. Ее негодование по поводу тона, которым это было сказано, еще более усилилось, когда он произнес, что она сбила с ноги мисс Тейт в середине самой трудной сцены. Лили с жаром ответила, что ее нетрудно сбить с ноги, если она будет их так ставить.
   — Она же должна быть принцессой, так ведь, — сказала Лили. — Настоящие леди не ходят такими быстрыми, прыгающими шагами.
   — А как же они ходят, наша умница? — спросил мужчина.
   — Медленно и слегка покачиваясь. А когда поворачиваются, вот так придерживают юбку одной рукой.
   Лили продемонстрировала это с таким преувеличенным пылом, что вывалилась на сцену, где импресарио Лестер Гилберт проводил репетицию. Он немедленно потребовал объяснений, которые натолкнули его на неожиданную мысль. Так появился номер «Прогулка».
   Лили тут же взяли, и она получила имя Лейла Дункан. Но хотя она и являлась невольным вдохновителем этой сцены, которая произвела фурор в Лондоне, потребовалось еще девять месяцев и серьезные занятия речью, танцем и актерским мастерством, чтобы занять седьмое место в шеренге из тридцати девушек.
   Лейла Дункан теперь красиво говорила, была элегантной и абсолютно независимой. Она совсем не походила на ту Лили Лоув, которой Френк писал письма, доставляемые Нелли от Кливдонов. Нынешняя Лейла ничего не рассказала ему о своей новой жизни, и не потому, что хотела уберечь его от беспокойств и переживаний, пока он там сражался, а потому, что он был частью ее прошлого, которое закончилось в тот момент, когда она переступила порог театра Линдлей. Время сделало менее яркими ее воспоминания о нем: Лейла с трудом могла вспомнить его лицо, звук его голоса. И меньше всего она помнила, что заставило ее влюбиться в него и сдаваться каждый раз, когда он просил об этом.
   По правде говоря, ей казалось, что Френк Дункан никогда не существовал, и, если бы не редкие письма, она бы вообще о нем не вспоминала. В такие моменты, как сейчас, она чувствовала себя в ловушке. Она боялась, что вскроет конверт и узнает, что он возвращается раньше, чем собирался.
   Понимая, что рано или поздно она должна узнать содержимое письма, она взяла смятый конверт, который принесла Нелли. Оно было отправлено из места под названием Пешавар. Письмо, написанное на листке, выдранном из блокнота, начиналось: «Дорогая Лил…». Ее глаза скользили по письму в поисках того, чего она так боялась. Затем она облегченно вздохнула. У Лейлы Дункан есть еще время.
   Она опустилась на стул и закрыла глаза. На улице темнело. Однажды он вернется… если только копье или пуля… О нет, нет! Поворачивая голову на расшитой подушке, Лейла пыталась прогнать эти мысли из головы.
   Монти Монктон поприветствовал Лейлу из своей будки у служебного входа. Она улыбнулась ему в ответ.
   — Туман такой же густой, как и прошлой ночью, Монти. Надеюсь, он не помешает зрителям приехать в театр.
   — Ну уж нет! — энергично возразил швейцар. — Их остановит только землетрясение. Мужчины настаивают на посещении театра, а их жены не отпускают их одних. — Он лихо подмигнул. — Они знают, что если мужчины пойдут в театр одни, то вернутся вдвоем.
   Лейла шла по коридору, ведущему в душную гримуборную, где переодевались девушки. Ее встретил смешанный запах пота и грима. Невозможно было устоять перед волнующей атмосферой кулис. Те, кто, как и Лейла, были заняты в первом отделении, уже были здесь. Они хотели одеться и загримироваться до того, как придут девушки, занятые в «Прогулке». Лейла прошла в свой обычный угол, еще больше возбуждаясь от ярких ламп, освещающих зеркала, и оживленных лиц, отраженных в них.
   — Привет, девочки, — весело сказала она. — Встаньте те, кто забыл один раз хлопнуть в ладоши и три раза сплюнуть перед тем, как идти сюда.
   — Один раз сплюнуть и три раза хлопнуть в ладоши, — поправила ее пышногрудая девушка в розовом корсете.
   — А, неудивительно, что Джек Спратт странно на меня посмотрел, — засмеялась Лейла.
   Джек Спратт был помощником режиссера, обругавшим ее во время прослушивания. Он был суровым начальником, но чувствовал талант за версту. В прошлом месяце он сказал Лейле, что еще до конца сезона она станет первой в цепочке девушек, а потом будет выступать одна. Он имел в виду сольную партию, но Лейла пока сосредоточилась на перспективе стать первой в «Прогулке». Сольными партиями она займется позже.
   Рози Хейвуд, подруга Лейлы, подняла голову.
   — Чегой-то?
   — Рози, Рози, о чем ты думала на уроках по речи? — с притворной строгостью спросила Лейла.
   — Ты сама это отлично знаешь, черт побери.
   — Рози, если мистер Гилберт услышит, что ты ругаешься, он тебя тут же выгонит… и я продвинусь на одно место в шеренге, — донесся сочный голос из другого конца комнаты.
   — А ты только этого и ждешь, дорогуша, — кисло отозвалась Рози.
   Лейла поставила сумочку и пристально посмотрела на Рози. В уголках ее рта она заметила складки, которые не мог скрыть даже грим.
   — Он опять тебя обидел? — сочувственно спросила она подругу.
   Рози отбросила кисточку из заячьей лапки и взволнованно прошептала:
   — Я не знаю, чего он хочет, Лей. Я просто не знаю. То он мне говорит, чтобы я не гримировалась, потому что он любит меня такой, какая я есть. То начинает цедить слова, будто у него губы склеились. А его друзья смотрят на меня так, словно я вылезла из мусорного фургона. Вчера была последняя капля. Один его друг из зарубежного офиса спросил меня, не из тех ли я Дорсетширских Хейвудов, и только я открыла рот, как Майлс говорит: «Конечно, дружище». Я так разозлилась, что встала и сказала, что иду по внебрачной ветви этого семейства. Они все засмеялись, кроме Майлса. Потом мы с ним жутко поссорились. — Она оперлась на согнутые руки. — Сегодня я отослала назад все его подарки и велела никогда больше со мной не встречаться. Теперь я боюсь, что он так и сделает.
   Лейла посмотрела на ее беспомощно опущенную голову.
   — Извини меня, но в море еще много рыбы.
   — Ждать, пока какой-нибудь мужчина не сведет тебя с ума, а потом уговаривать себя, что ты сама его выбрала? — тихо спросила Рози.
   Лейла оставила подругу в покое и начала готовиться к первому номеру. Красота — это проклятье. Она создает девушкам лишние проблемы. Наложив на щеки румяна и размазывая их, она подумала, что если бы Лили Лоув была некрасива, она бы никогда не привлекла внимание Френка Дункана, и он бы просто прошел мимо.
   — Лейла, тебя зовут, — раздался чей-то голос. — Мистер Гилберт хочет поговорить с тобой прямо сейчас.
   Она скосила глаза в конец комнаты, гримировальная палочка застыла у нее в руках.
   — Ты уверена?
   — Это передал Джек Спратт. Наверное, правда.
   У нее екнуло сердце. Разве не об этом мечтает каждая хористка? О дуэте или даже о соло. Заменить Аделину Тейт? Нет, об этом смешно даже мечтать. Но зачем же еще он мог вызвать ее прямо перед началом спектакля. Значит, что-то очень важное. Лейла накинула кимоно и двинулась через комнату, набитую девушками.
   — Что ты наделала, надменная девчонка? — спросила одна из них.
   — Замолви за меня словечко, — добавила другая.
   — Я слышала, что дражайшая Аделина только что уехала из театра, и все из-за «Прогулки». Теперь кто-то должен ее заменить, — пошутила третья.
   — Если ты наденешь ее костюм, то обставишь даже миссис Грунди, — предупредила девушка такого же роста и комплекции, как и Лейла. — Он прикроет у тебя лишь половину того, что надо… но мужикам это понравится.
   Лейла поспешила через кулисы, уворачиваясь от рабочих сцены, которые ставили декорации, и уговаривая свое сердце не биться так сильно. Пусть смеются. Лестер Гилберт не послал бы за обычной хористкой из-за пустяка. Он бы поручил это помощнику. Значит, что-то важное.
   Офис импресарио выглядел как квартира. Ковер, обои, люстра, стулья в бархатных чехлах с кистями — все говорило о богатстве и хорошем вкусе. Это должно было поражать посетителей и тешить самолюбие хозяина. А на хористок наводило панический ужас.
   Он энергично приветствовал ее, назвал мисс Дункан и пригласил сесть. Лестер Гилберт, довольно крупный мужчина, мог бы быть отличным Фальстафом, если бы обладал актерскими способностями. Но, как многие профессионалы, он мог отлично показать другим, как нужно играть, но сам ничего сыграть не мог. Его густые седеющие брови смешно ходили вверх и вниз, когда он отвешивал комплименты красоте Лейлы и ее грациозным движениям на сцене.
   — Я никогда не ошибаюсь, мисс Дункан, — гордо сказал он. — Я понял, что в вас есть какая-то изюминка, в тот самый момент, когда вы так глупо вывалились на сцену и прервали репетицию. — Гилберт улыбнулся, обнажив несколько золотых зубов. — Все мои девушки красивы, но лишь вы озарены особым светом, моя дорогая.
   Лейла отлично знала его склонность к высокопарным фразам и изобразила на лице внимание и серьезность.
   — Не случайно наши постоянные зрители тоже это заметили. — У него заурчало в животе, и он сел, откинувшись на спинку стула, чтобы успокоить желудок. — Театр, моя дорогая, — это место, где рождается волшебство. Он превращает безвкусие в изящество, красоту в трагедию, старость в молодость. Мы, работающие в театре, обязаны играть не только в его святых стенах, но и за их пределами, в грубой реальной жизни.
   Лейла гадала, к чему он клонит, но прервать не решалась. Гилберт сложил пальцы рук вместе и, нахмурившись, изучал ее из под густых бровей.
   — Мне сообщили, что прошлой ночью вы очень невежливо поступили с одним джентльменом, отказавшись от приглашения поужинать с ним и вернув его цветы, да еще передали на словах, что у вас уже есть другие аналогичные предложения. Я бы не поверил, но мой Меркурий заслуживает доверия. Потрудитесь дать объяснение этому вопиющему факту.
   Лейла была так разочарована, что ничего не могла ответить. Он расценил ее молчание как осознание вины и продолжал.
   — Я понимаю, что джентльмен, о котором идет речь, вам не знаком, поэтому вы не могли быть обижены на его поведение в прошлом. Я также знаю, что он вел себя крайне любезно. Поэтому я не вижу ни малейших причин, по которым вы ему могли отказать.
   К Лейле наконец вернулся дар речи, от разочарования ее голос стал резок.
   — А я вижу. Он заплатил за билет и посмотрел шоу. И теперь думает, что за пучок цветов и мясо с овощами может купить развлечение на оставшуюся часть ночи.
   — Пучок цветов и мясо с овощами? — эхом повторил Гилберт. Его эстетические чувства были невероятно уязвлены тем, как она отозвалась о тепличных розах и ужине у Романе
   Ничего не замечая, Лейла продолжала:
   — Мистер Гилберт, я играю на сцене так же, а может, и лучше многих других. За это вы мне и платите. Больше ни за что.
   — Вы не правы. Дорогая моя, как вы не правы, — покачал головой Гилберт. — Я создал Лейлу Дункан из дерзкой, наглой горничной. Вы не имеете права возвращаться к прежнему после того, как опускается занавес. Вы должны поддерживать волшебство и после спектакля, иначе наш театр скоро опустеет, могу вас заверить. Мне уже в третий раз сообщают, что вы отказались продолжить вечернее удовольствие ваших почитателей небольшим ужином и вином.
   Увидев ее кислое лицо, он слегка улыбнулся.
   — Мисс Дункан, эти джентльмены совсем не похожи на грубиянов с галерки. Они великодушны, культурны и умны. И у них есть другие дела, кроме как волочиться за моими девушками.
   Она встала, не обращая внимание на то, закончил он разговор или нет.
   — Это не работа, мистер Гилберт, а целая жизнь. Вы просите слишком много за два фунта в неделю.
   Он встал во весь рост.
   — Не прошу, а позволяю, моя дорогая леди. Вы хорошо работаете. Когда-нибудь я дам вам дуэт или даже соло, но репутация неблагодарной девушки может этому помешать. У вас есть свои честолюбивые цели, так используйте ваших поклонников для их достижения. Популярность может состязаться с талантом, вы знаете это. В равнодушии нет ничего плохого, но в сочетании с обаянием оно становится совершенно неотразимым.
   Гилберт подошел к ней и похлопал по руке.
   — Теперь идите переодеваться. Красивые девушки рождены для того, чтобы ими восхищались. Театр полон несмотря на туман. Не нужно быть слишком смелой, чтобы грубо отказать поклоннику. Имейте это в виду и помните, что я вам сегодня сказал. После некоторого размышления вы увидите, насколько мои слова разумны.
   Лейла медленно побрела в гримуборную. Ей ничего не оставалось, как выполнить то, о чем он попросил. Он был благовоспитанный мужчина, но не допускал в работе сентиментальности. Она все равно считала, что Гилберт просит слишком много за такую плату, но он ясно дал ей понять, что либо она будет флиртовать со зрителями, либо будет уволена.
   Поспешно надевая костюм, ибо другие девушки уже выстроились для первого номера, она мрачно бормотала про себя:
   — Отлично, мистер Гилберт, у вас все козыри… но горе тому первому великодушному, культурному и умному «джентльмену», который попытается получить за свои тепличные розы больше, чем ужин в моей компании.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Разорвав отношения со своим состоятельным любовником, Рози Хейвуд решила показать ему и всему миру, что ей на это совершенно наплевать. В понедельник утром она уговорила Лейлу составить ей компанию в Брайтон, где мисс Агата Хейвуд, удочерившая Рози, держала пансион для актеров.
   После тумана предыдущих недель ноябрь преподнес сюрприз в виде солнечного дня и голубого неба. Осеннее солнце придавало свежесть и яркость всему вокруг. От чистого морозного воздуха порозовели лица прохожих; казалось, все население Брайтона вышло из своих домов на прогулку.
   Лейла и Рози были одеты в пальто, отороченные вокруг шеи и на запястьях мехом, и шляпы, тоже с мехом, соблазнительно сдвинутые на бок и удерживаемые длинной булавкой с перламутровой головкой.
   — Они нам могут очень пригодиться, — сказала Рози, перекалывая шляпу перед тем, как поезд подъехал к станции. — Если нам начнет докучать одно из созданий, называемых джентльменами, хороший укол булавкой будет очень кстати.
   Лейла захихикала.
   — Вот где мне пригодится опыт общения с шустрым Десмондом Хилдретом. Помня все его щипки, я точно знаю, куда нужно колоть.
   На красивом лице Рози изобразилось притворное изумление.
   — Мисс Дункан, девушки из Линдлей не только никогда не должны говорить о таких вещах, они даже не должны знать о существовании мест, в которые можно колоть.
   Они прыснули со смеху.
   У них весь день было отличное настроение. Сначала они позавтракали у тети Агаты, потом погуляли вокруг Ройял-павильон. Сад поражал прощальным великолепием осени: красные, золотистые, коричневые деревья выглядели еще привлекательнее на фоне ясного неба. Девушки ворошили ногами сухие листья, покрывавшие все тропинки.
   Вскоре они услышали вдалеке звуки оркестра и заметили, что все потянулись в ту сторону. Рози повернула к Лейле свое лицо, раскрасневшееся на свежем воздухе.
   — Наверное, полк возвращается с парада! По окончании оркестр дает концерт. Пойдем вместе со всеми.
   Они последовали за толпой, и скоро показались стены казармы. Оркестр приближался, звук становился громче, в толпе росло возбуждение. Все ждали колонну. Девушки-хористки могли по достоинству оценить это профессионально поставленное шоу. Наконец первые ряды показались в конце улицы. Медные инструменты сверкали на солнце. Красная с голубым униформа пестрела на фоне серых зданий, золотые эполеты поражали воображение. Начищенные черные ботинки ударяли по дороге. Громко трубили трубы, тубы выводили свое ум-па-па, полковые барабанщики, прежде чем дать дробь, щегольски описывали палочками в воздухе круг.
   Рози толкнула Лейлу локтем.
   — Клянусь, даже Лестер Гилберт такого бы не придумал.
   Но мысли Лейлы были далеко. Военная форма, музыка, звук солдатских шагов напомнили ей, что ее муж — в Индии и думает, что она все еще горничная в доме Кливдонов. Холод дня внезапно проник ей в сердце, она перестала замечать красоту осени. Свадебное кольцо, которое когда-то висело на нитке у нее на шее, уже год как лежало на самом дне коробочки с побрякушками. Во всей Англии только молоденькая Нелли знала ее секрет, поэтому легко было считать, что кольца вообще не существует.
   — Что с тобой? Ты выглядишь так, словно увидела привидение, — сказала Рози. — Кто тебе из них нравится? Меня кавалерия всегда возбуждала больше, чем пехота. К сожалению, — добавила неисправимая Рози, — они могут быстрее смыться.
   Лейла постаралась вернуть себе прежнее беззаботное настроение и улыбнулась.
   — Я думала, что ты взяла булавку, чтобы держать их на почтительном расстоянии.
   Рози надула губы.
   — Девушка может передумать, правда ведь? Лейла знала, что у ее подруги скверно на душе из-за разрыва с Майлсом Лемптоном, и подумала, что нужно брать пример с Рози и держать себя в руках. Она стала разглядывать цокающую копытами кавалерию. Лица всадников были надменными и под головными уборами, походившими на перевернутое ведерко для угля с приделанным козырьком, выглядели совершенно одинаковыми. Она восхищалась красивыми животными, на которых восседали всадники, и изо всех сил старалась не думать о Френке Дункане.
   Колонна повернула в ворота казармы и выстроилась на площади в безупречно ровные, пестрые ряды. Толпа последовала за ними. Парад закончился. Раздались команды офицеров, заиграл оркестр, и солдаты пошли навстречу своим лучшим на свете девушкам, гордым родителям или женам, катившим коляски.
   Площадь превратилась в калейдоскоп цветов. Народ разгуливал под солнцем, наслаждаясь мелодиями синьора Тости, маршами герра Штрауса и балладами мистера Джермана. От неожиданно теплой погоды запели птицы. Под сладостные звуки духовых инструментов пары снова и снова кружили по площади. В воздухе был разлит мир и покой.
   Несмотря на грустные мысли минуту назад, Лейла была в восторге. Она и Рози, не сговариваясь, прошли той самой, знаменитой походкой Линдлей мимо молоденьких девушек, надевших свои лучшие пальто и шляпы, мимо опрятных жен, тянущих за руку детей или качающих коляски, мимо пожилых пар в воскресных костюмах, бросивших вызов осени своей жизни в день, который бросал вызов осени года.
   Музыка вновь подняла настроение Лейле: она стала одной из самых известных девушек в театре Линдлей; ей сказали, что у нее есть талант. Если для ее карьеры нужно принять приглашения этих напыщенных джентльменов, она сделает это. Френка не будет дома еще пару лет, и за это время может случиться что угодно.
   Ни Лейла, ни Рози не обратили внимания, что совсем близко около них проскакал всадник. Вдруг лошадь с громким ржанием сделала скачок и попятилась назад. Девушки замерли от страха. Огромное животное встало на дыбы не более, чем в нескольких футах от них. Увидев над своей головой лоснящийся живот лошади, Лейла вскрикнула. Рози сделала то же самое. Передние ноги животного приземлились совсем рядом с ними, и ездоку пришлось крикнуть и дернуть поводья, чтобы подчинить взбесившегося жеребца, который еще несколько мгновений пританцовывал и приседал; его глаза были широко раскрыты, из фыркающих ноздрей шел пар. Народ на площади разбежался, и только две девушки, вцепившись друг в друга, стояли, не в силах пошевелиться. Все взгляды были прикованы к ним. Несколько солдат бросили своих спутниц и подбежали к трясущимся девушкам.
   — С вами все в порядке, мисс?
   — Отойдите, леди, этот жеребец немного с норовом.
   Их отвели к образовавшим полукруг зрителям, которые выглядели испуганными или удивленными в зависимости от их пола. Солдаты обменивались многозначительными взглядами.
   — Когда-нибудь он сломает себе шею.
   — Этого жеребца надо пристрелить.
   — Ерунда, он лучший наездник в полку, — сказал третий.
   Рози взглянула на него и сказала своим неподражаемым тоном:
   — Если он лучший, то что же можно сказать обо всех остальных?
   Солдаты были оскорблены и словами, и тоном, каким они были сказаны. Услышать такое от женщины, которой полагалось бы дрожать от страха и благодарить за свое счастливое избавление! Их негодование длилось недолго; лица вдруг стали озабоченными, а взгляды устремились на что-то позади девушек.
   Лейла в испуге повернулась, уверенная, что неуправляемый конь снова несется на них во весь опор. Но того коня уже увели, а к ним приближался его всадник. Лейла и Рози были высокими девушками, но этот мужчина выглядел просто гигантом, к тому же головной убор делал его на фут выше. Между золотистым козырьком и богато украшенным подбородочным ремнем виднелось мужественное загорелое лицо. Признав, что вид его действительно впечатляет и что походка его весьма решительна, Лейла все же не могла понять, почему солдаты так боятся его.
   Он приблизился и слегка кивнул солдатам.
   — Я сам разберусь. Можете идти.
   — Да, сэр! — отрывисто ответили они в унисон и, по-военному лихо повернувшись, удалились.
   Значит, лучший ездок в полку был офицером. Лейла с интересом изучала его, а он щегольски приложил руку к козырьку.
   — Леди, мои глубочайшие извинения за то, что подверг вас такому суровому испытанию, — сказал он. — Надеюсь, вы не пострадали. Оскар — отлично выученный и породистый конь, но… — офицер лукаво улыбнулся, — он просто не может устоять перед красотой. Увидев, что вы проходите мимо, он потерял рассудок. И я тоже.
   Его улыбка вместе с низким, слегка грубоватым голосом привела Лейлу в странное возбуждение. Она молчала. Однако Рози нашлась моментально:
   — А вы тоже отлично выучены и породисты, сэр? От наглости подруги Лейлу бросило в краску, но мужчина хмыкнул, поклонился и представился:
   — Вивиан Вейси-Хантер к вашим услугам, леди.
   Шестое чувство подсказало Лейле, что это знакомство нужно закончить как можно скорее, и она сказала с утонченным акцентом:
   — Мы совсем не пострадали, смею вас заверить. Идем, Рози, мы опоздаем.
   Ее подруга не имела ни малейшего желания уходить от мужчины, которого находила совершенно очаровательным. Глядя ему в лицо, она сказала:
   — Вивьен — это женское имя. Ваша мама надеялась на дочку?
   Он снова хмыкнул.
   — Мне никогда не приходило в голову спрашивать ее об этом, но могу предположить, что, когда я появился, ее планы были сильно нарушены. А ваши?
   Рози окинула его взглядом от шпор на лакированных черных сапогах и до султанчика на головном уборе и произнесла с неприкрытым восхищением:
   — О, весьма определенно.
   Эта беседа Лейле стала надоедать. Мужчина был офицер и, несомненно, джентльмен. Чем дольше они здесь стоят и разговаривают, тем больше страдает их достоинство. И Рози только ухудшает ситуацию, подзадоривая его. Когда Лили Лоув встретила на улице солдата и отправилась с ним погулять, это было нормально для людей ее класса. Но теперь все стало совсем по-другому, и догадываясь, что у мужчины на уме, Лейла решила положить конец этому знакомству.
   — Рози, нам уже действительно пора идти, — строго произнесла она.
   Офицер перевел взгляд на нее и серьезно сказал:
   — Вы все еще сердитесь на меня, мисс… Однако она не поддалась на эту уловку.
   — Совсем нет. Ваших извинении было более чем достаточно.
   — Тогда случившееся, должно быть, произвело на вас большее впечатление, чем на вашу подругу, — настаивал он. — К вам еще не вернулась та восхитительная улыбка, которую я видел на вашем лице перед тем, как Оскар вдруг взбрыкнул.
   — Неудивительно, что вы потеряли над лошадью контроль, мистер Вейси-Хантер, — сказала она едко. — Ваше внимание было направлено совсем не туда.
   Он ответил все с той же серьезностью:
   — Теперь я точно знаю, что вы не простили меня. Все больше раздражаясь от его подтрунивания