Страница:
всегда слишком близко к сердцу принимал свой долг по отношению ко мне, но сегодня днем я дала понять ему, как сильно мне хочется, чтобы вы двое полюбили друг друга.
С удовлетворенной улыбкой барон повернулся к Вивиану.
— Теперь-то вы видите, что действовали, повинуясь неверным впечатлениям?
Легко откинувшись назад с хрустальным бокалом в руке, он продолжил:
— Маргарет ознакомила меня с несчастливыми обстоятельствами, вынудившими ее стремиться компенсировать вам то, чему никто не смог бы помочь. Я понимаю, что только любовь к матери позволила вам принимать финансовую помощь от овдовевшей женщины и не противоречить ее глупым, но вполне понятным переживаниям о вашем официальном признании незаконнорожденным. Однако вам нельзя отказать в терпении.
А сейчас, я не сомневаюсь, вы с большим облегчением узнаете, что с нынешнего дня будете избавлены от этой неприятной обязанности. Ваш приезд сюда — это последний случай, когда вам пришлось пересечь континент, чтобы выполнить сыновний долг, — у вашей матери появится преданный муж, готовый помочь ей в любой момент.
Вивиан будто со стороны услышал свои слова:
— Мама еще не приняла окончательного решения, которое позволило бы ей обзавестись преданным мужем. Однако если она действительно станет баронессой фон Гроссладен, то это ни в какой мере не повлияет на мои чувства. И я проеду любое расстояние, если она пошлет за мной.
Маргарет наклонилась вперед.
— Ты глупый мальчик. Гюнтер вовсе не намекал, что в наших отношениях будут какие-либо изменения. Ты навсегда останешься моим любимым первенцем, что бы ни произошло. Но у тебя есть жена, а вскоре появятся и собственные сыновья, которые потребуют твоего совета и помощи. Безусловно, забота о них должна стоять на первом месте.
Вивиан смотрел на сидящую рядом стройную невысокую женщину со следами былой красоты на лице, которую он любил и защищал, сколько себя помнил.
А она швыряла его преданность ему назад, отправляя к жене, которой требовалось слепое подчинение, и к детям, которых научат ждать от отца только блестящих побед. Неужели никому не нужна просто его любовь? Барон, с большим вниманием следивший за Вивианом, казалось, рассердился, когда вошедший слуга с письмом на подносе объявил, что человек, доставивший послание, настаивает на срочности и важности немедленного ответа. Извинившись перед присутствующими, хозяин встал и вышел на веранду. Почти немедленно Маргарет заговорила, понизив голос:
— Вивиан, какая муха укусила тебя? Я готова простить опоздание, учитывая долгое путешествие, но сейчас ты выглядишь непривычно сварливым.
Вивиан почувствовал, как впивается в шею стоячий воротник мундира.
— Прости меня, мама, — промямлил он, — но я не понял, что ты уже приняла решение выйти замуж за барона фон Гроссладена. Днем я вообразил, что ты послала за мной, чтобы… чтобы спросить моего совета или получить одобрение, прежде чем окончательно выбрать свой путь. Но ты не сделала ни того, ни другого, вот в чем дело.
Вздохнув, она откинулась на спинку кресла.
— Я горячо надеялась, что вы с бароном подружитесь, и Гюнтер станет для тебя отцом, которого ты был лишен.
Вытерев платком выступивший на лбу пот, Вивиан молча подивился тому, что она может представить деспотичного немца добрым и заботливым отчимом для них с братом.
— Я давно вырос и не хочу искать замену тому, о ком никогда не скучал, — заметил он.
— Признаюсь, я не понимаю тебя, — донесся ее голос. — Твое поведение весьма странно. Конечно, мое сообщение оказалось для тебя неожиданностью… ты сильно изменился со времени нашей последней встречи… Но что-то все-таки произошло с тех пор, как ты покинул дом леди Майн: в твоем голосе появилась горечь. Если не остережешься, то станешь врагом мужчины, который мне очень нравится. Если ты любишь меня, то постарайся избежать этого всеми силами. Последствия будут весьма трагичными. — Ее рука опустилась на плечо сына. —Что скрывается за подобным отношением к Гюнтеру?
К этому времени Вивиан распознал симптомы, которые уже испытывал ранее. Он попытался сказать, что ему надо как можно быстрее лечь в кровать, но слова не слетали с губ, а тело горело как в огне.
— Вивиан, Вивиан. Боже мой, он болен, — воскликнул далекий женский голос.
Зазвонил колокольчик, ему помогли встать с кресла. Голоса доносились будто через одеяло, а ноги тряслись так, что его пришлось поддерживать под руки.
— Должно быть, проклятая лихорадка. Бедный мальчик, он сильно страдает.
— Это произошло в такое неудачное время. Дорогая, у меня серьезные новости. Полковник Кекевич, командующий войсками в Кимберли, написал мне, что Паулус Крюгер выставил ультиматум, который англичане не могут принять. В ближайшие дни начнется война. Роде сейчас на пути из Кейптауна, чтобы помочь в защите интересов его самого и его друзей. В Кимберли нет постоянного гарнизона, но мысль о падении алмазного города недопустима.
— О Боже, Гюнтер!
— Причин для тревоги пока нет, уверяю тебя. Как только Роде прибудет, мы организуем комитет по руководству военными операциями. Британские войска по всей Южной Африке будут, разумеется, сразу же мобилизованы, но вряд ли твой сын окажется в состоянии присоединиться к своему полку, как это просят сделать всех военных, находящихся в отпусках. Безусловно, его огорчит подобная задержка.
Это были последние слова, услышанные Вивианом, прежде чем сильнейший приступ лихорадки лишил его возможности видеть и слышать что-либо. Когда он очнулся, то обнаружил, что не сможет вернуться в полк, так как после ультиматума войска буров перешли границу, окружив Кимберли и маленький город Мафекинг, находящийся в двухстах милях к северу. Буры передвигались с быстротой, к которой англичане оказались совершенно не готовы. В итоге враги осадили Кимберли и, очевидно, собирались вынудить население сдаться, просто моря голодом; они не пытались штурмовать город, теряя своих солдат, и захватывать огромные массы людей, которых надо кормить и охранять. Все дороги, ведущие к Кимберли, были в руках африканеров, железнодорожный путь перерезан. Любой человек, пытавшийся покинуть город, становился отличной мишенью для снайперов.
Вивиан мог только дивиться хитросплетениям судьбы: он пойман в ловушку в далеком городе вместе с девушкой, когда-то вызвавшей такую бурю в его душе. Он приехал в Кимберли, ища свободу, и стал пленником этой свободы.
Оправившись от болезни, Вивиан разыскал командующего кавалерией, предложив свои услуги. Майор Скотт-Тернер и познакомил его с ситуацией.
Буры копили силы всю зиму, когда вельд представляет из себя весьма неуютное место, ожидая весны, чтобы обеспечить корм лошадям. Затем они предъявили англичанам ультиматум: отвести все войска из пограничных зон, вернуть в Англию части, прибывшие недавно для подкрепления, и отозвать корабли, готовящиеся высадить новых солдат. Эти невыполнимые условия гарантировали отказ противной стороны и обеспечили бурам предлог для начала военных действий, о чем они страстно мечтали. Излишняя самоуверенность не позволила англичанам принять угрозы Паулуса Крюгера всерьез, и теперь оставалось лишь наблюдать, с какой быстротой оба города оказались в осаде. Были мобилизованы все силы, но, как обычно бывает в подобной ситуации, оценить реальное положение дел не представлялось возможным.
В Кимберли объявили военное положение. Несколько поездов, груженных припасами, удалось переправить прежде чем буры взорвали мосты, так что вряд ли населению придется испытать лишения, находясь в блокаде. В качестве предосторожности были вырыты укрытия для гражданских, — если враг подберется настолько близко, что попытается обстреливать город.
Среди жителей оказалось несколько семей буров, что представляло собой серьезную проблему. Приглашение от командующего силами обороны присоединиться к ним приняла только одна семья. Но с остальными нельзя было ничего поделать — они, как полноправные граждане британской колонии, были свободны в своих поступках.
Тех, кто устроился жить на территории, управляемой врагами их нации, было довольно много, но они решили не участвовать в борьбе за власть. Что они сделают, если их соотечественники завоюют всю Южную Африку, оставалось только гадать, но сейчас они не выказали никакого возмущения, получив приказ не общаться с английскими соседями. В Кимберли к ним относились терпимо, но следили, чтобы им не представилась возможность передать информацию или подать сигналы любого рода.
Майор Скотт-Тернер с благодарностью принял предложение Вивиана, радуясь, что в его рядах оказался боевой офицер кавалерии, принимавший участие в войне против народности ашанти. Если у него и было свое личное мнение по поводу двух англичан, которых застрелил Вивиан, то он держал его при себе. Майор быстро распорядился предоставить Вивиану палатку в одном из военных лагерей по периметру города, и тот пожал руку своему будущему командиру — словно заключая сделку, — прежде чем отправиться в Гранд-Отель забрать своих лошадей и снаряжение.
По пути в центр города он встретил мужчину, правившего великолепной серой лошадью, в котором без труда узнал капитана Синклера.
— Великий Боже! — вскричал плотный светловолосый артиллерист, подскакав к нему ближе. — Искренне надеюсь, что вы здесь не потому, что приняли мое приглашение.
Вивиан улыбнулся и покачал головой.
— Ввиду наступающей войны, которая, как вы и предсказывали, скоро разразится здесь, я хотел бы верить, что вы не хвастались, рассказывая о своем скакуне. Вскоре могут понадобиться быстрые лошади.
Они ехали рядом, явно направляясь в одну и ту же часть города. Вивиан спросил:
— А какого успеха вам удалось добиться с «несколькими устаревшими орудиями», которые, как вы подозревали, только и защищают город?
— Успех? — Синклер презрительно скривился. — Блайз и я провели разведку прилегающей территории, — равнина, мой дорогой, тянущаяся на мили и мили. Так что сами посудите о возможности защиты при артиллерийском обстреле. В рапорте мы указали число орудий, дальность которых и калибр, по нашему общему мнению, позволят обеспечить успешную оборону данного места. — Он снова скривился. — Наши бумаги, вероятно, валяются на одной из удаленных станций, руководимой полоумным поселенцем, который даже не догадается о полной ненужности сейчас конверта с грифом «Срочно».
Вивиан вздохнул, поправив шлем так, чтобы тот лучше прикрывал глаза. Они все еще побаливали при ярком солнце.
— Думаю, это не имеет значения, так как буры явно решили морить нас голодом, надеясь таким образом принудить сдаться.
— Хороший артиллерийский обстрел мог бы смести их со своих позиций, уменьшив тем самым способность сопротивляться при прорыве наших войск.
— Каких войск? — поинтересовался Вивиан сухо. — Наших сил хватит лишь на то, чтобы пытаться прорвать блокаду, выстроившись в шеренгу по одному человеку.
— Знаю, знаю, — согласился мрачно Синклер, направляя свою лошадь в объезд ямы на дороге. — У нас достаточно воды и еды, чтобы просидеть здесь довольно длительный срок, в то время как у наших войск в других частях страны хватает забот: нужно не допустить передвижения буров по вельду, пока идет ремонт железной дороги, которую регулярно выводят из строя. Помяните мое слово, майор, мы заперты в этом проклятом месте на многие недели, пока наши коллеги завоевывают себе славу в боях.
— Не слишком много славы можно добыть, ремонтируя железную дорогу, — вставил Вивиан.
Проигнорировав слова собеседника, Синклер продолжал ворчать.
— Единственное развлечение, которое нам представится, — это борьба между военными и штатскими в Кимберли. Роде терпеть не может солдат. Добавьте этот факт к вышеназванным и делайте свои собственные выводы. Кекевич объявил военное положение Роде назвал себя командующим силами обороны. Кекевич запретил пересылку любых сообщений, кроме связанных с военной необходимостью, Роде в пику ему постоянно держит связь с Кейптауном, храня содержание писем в секрете от полковника. Кекевич вводит распределение еды, воды и ограничение передвижений в гарнизоне, которому предстоит пребывать в осаде длительное время, Роде просит— нет, требует, — чтобы войска прибыли для нашего спасения немедленно, будто нам угрожает опасность немедленного захвата города.
Синклер придержал коня и повернулся к Вивиану.
— Наш самый серьезный враг, скорее всего, находится внутри города, и я не завидую Кекевичу. Роде — некоронованный правитель Кимберли, учитывая его долю в добыче алмазов. Он контролирует «Де Бирс», а «Де Бирс» контролирует весь город. Я слышал, что Роде создал собственный комитет по выходу из кризиса, и все именитые граждане города призваны участвовать в нем. И что представляется военным последним оскорблением, так это доверие, которое Роде питает к барону фон Гроссладену, хотя широко известно, что Германия снабжает буров оружием и открыто поддерживает их, как, впрочем, и большинство европейских стран. Фон Гроссладен, члены семьи которого, как говорят, были изгнаны из прусских войск два поколения назад, ненавидит солдат еще больше, чем Роде.
Отсалютовав Вивиану поднятием хлыста, Синклер приготовился повернуть в сторону.
— Может быть, мы и проведем гонку между нами, майор, торопясь убежать от этих внутренних дрязг в «мир и спокойствие» вельда.
Вивиан скакал, погруженный в свои мысли. Рассказ Синклера не уменьшил охватившего его чувства грусти, хотя и объяснил отношение к нему будущего отчима. Вивиан не сомневался, что Маргарет Вейси-Хантер выйдет замуж за барона, хотя возникший кризис делал неясным, когда и где это случится.
Вивиан, конечно, знал, что Германия поддерживает буров. Смогут ли финансовые интересы барона в Кимберли заставить его забыть об обязанностях по отношению к родине? Роде, очевидно, доверял этому человеку, но Вивиан решил не говорить с матерью о военных делах, так как она могла повторить его слова в присутствии фон Гроссладена, и переезд в военный лагерь только поможет этому. При наличии семьи Велдонов, выступавших радушными хозяевами, и сурового барона, принимавшего за нее все решения, Маргарет, очевидно, не нуждалась в поддержке сына. И кроме того, ему придется научиться жить без денег матери, а, учитывая перспективу появления ребенка, это была проблема, с которой он предпочел бы не сталкиваться. Предположение Синклера, что осада продлится много недель, видимо, было вполне реальным. Пока Вивиан болел, на помощь Кимберли посылали бронированный поезд, но буры, захватившие ряд станций, помешали его продвижению.
Скотт-Тернер, командующий кавалерией, сообщил Вивиану, что им придется попотеть, так как он получил приказ воспрепятствовать смыканию кольца врагов вокруг города. Поэтому кавалерийским отрядам придется нести постоянное дежурство, предотвращая внезапные атаки буров, а на всех направлениях должны располагаться наблюдатели, отслеживающие перемещение противника и любые его сигналы. И это было единственным, что порадовало Вивиана, готового схватиться за любую возможность, лишь бы ускользнуть из города.
Чувствуя, как напряжены нервы, зная, что театр закрыт, а ситуация весьма неопределенна и тревожна, Лейла с трудом сохраняла спокойствие, наблюдая истерику Нелли. В который раз прикасаясь надушенным платочком ко лбу, она старалась забыть о тяжести на сердце и успокоить свою компаньонку.
— Прекрати плакать, — уговаривала она ее. — Ты сама себя довела до этого. Я же предупреждала тебя раньше, не верь всему, что говорят солдаты.
— Это… были не… не солдаты, — донесся приглушенный ответ.
— Тогда кто рассказал эту глупейшую историю? Девушка подняла залитое слезами лицо.
— Женщины на рынке.
— Вероятнее всего, это были женщины буров, — твердо сказала Лейла. — Пытаться напугать нас — это то немногое, чем они могут помочь своим соплеменникам. А глупышки вроде тебя только помогают им Этого ты и испугалась, Нелли?
Яростно замотав головой— так, что посыпались шпильки из волос, — Нелли запротестовала:
— Я испугалась за маленькую Салли.
— Конечно, — согласилась Лейла, немного смягчившись, когда ее взгляд упал на худенькую девочку, сжатую в руках матери. Ребенка едва ли можно было назвать привлекательным — заостренное личико, мышиного цвета волосы и темные, близко посаженные глаза, — но она обладала веселым нравом, неотразимо привлекательным для Лейлы. Присутствуя при рождении малышки и наблюдая, как она учится говорить и ходить, Лейла чувствовала себя близким родственником девочки. Иногда она грустно задумывалась, какое будущее ждет незаконнорожденную Салли Вилкинс. Соблазнит ли ее в один прекрасный день какой-нибудь солдат, который затем уедет, оставив тридцать шиллингов и фальшивый адрес?
— Разве вы не согласны со мной? — спросила Нелли, отвлекая Лейлу от раздумий.
Та улыбнулась и покачала головой.
— Те, кто распускают такие слухи, видимо, считают нас совсем глупыми и способными поверить, будто английские женщины и их дети будут отданы чернокожим, когда падет Кимберли. Ерунда! — объявила Лейла резко, снова промокая платочком мокрый от пота лоб и проклиная жару, которая становилась сильнее день ото дня. — Черные люди работают на нас, в шахтах или как домашние слуги. И они зависят от нас. Послушай, Нелли, — продолжила она, лихорадочно подбирая сравнение, которое та поняла бы, — раньше ты работала на Кливдонов. Разве можно представить, что сэр Фредерик и его семья испугаются угрозы, что их отдадут тебе и кухарке?
Помедлив, чтобы абсурдность этого предположения получше дошло до сознания Нелли, она продолжила:
— Так и в нашем случае. Если я тебя все еще не убедила, вспомни, что черные племена имеют больше причин ненавидеть буров, чем нас.
Нелли перестала плакать и только изредка шмыгала носом, смотря на Лейлу опухшими от слез глазами.
— Не знаю, что бы я без вас делала, честно, даже не знаю.
— Тебе и не придется ничего делать без меня, так что не стоит волноваться, — быстро проговорила Лейла, чувствуя, что больше не выдержит. — Ты купила ткань для нового платья Салли?
Отвлекшись, Нелли достала отрез хлопчатобумажной ткани.
— На рынке творилось настоящее столпотворение, — заметила она, — торговцы ужасно подняли цены, так все торопятся сделать запасы, пока есть возможность. Женщины просто сошли с ума от злости. Одна заявила, что непорядочно извлекать выгоду из бедствий людей, а другие собираются идти к полковнику или кому-то еще, чтобы об этом поговорить. Вам стоило бы посмотреть цены на чай, печенье и другие вполне обычные продукты.
— Это неизбежно, — откликнулась Лейла, — но уверена, скоро еда будет распределяться поровну. Полковник Кекевич в настоящий момент слишком занят вопросами обороны — все случилось так быстро, что ничего еще не готово.
Нелли села, подхватив на колени Салли.
— Мистер Чьютон что-нибудь говорит о нашем будущем?
— Я сейчас иду в театр, где собирается труппа, чтобы узнать его планы. Бедняга, не представляю, как ему удастся заработать сейчас хоть какие-нибудь деньги. Комендантский час положил конец обычным выступлениям, и я не думаю, что военные разрешат нам давать концерты днем — если, конечно, кто-то придет на эти концерты.
Подозреваю, что всех в Кимберли волнует лишь возможное появление противника; лишь глаза бедного мистера Чьютона прикованы к графе расходов в бухгалтерских книгах. Он уже и так пытается сэкономить на чем только можно, — например, переселил нас в этот коттедж, а хористок — в более дешевые комнаты, — и, как я предполагаю, объявит сегодня, что не в состоянии выплачивать жалованье, пока шоу закрыто. Мы-то скорее всего справимся, но некоторым девушкам придется туго.
— Как и всем другим, по словам Билли. Лейла нахмурилась.
— Кто такой Билли?
— Билл Седжвик. Он сержант, с которым я недавно познакомилась, — призналась Нелли, покраснев.
— Ох, Нелли…
— Он хороший, — последовал быстрый ответ. — Билли — джентльмен, Лейла. Он никогда не сделает ничего плохого.
— Надеюсь, ты не собираешься проверять это на практике, — резко возразила Лейла. — Не позволяй себе расслабляться. Мужчины все одинаковы, Нелли. Они вовсе не достойные, мужественные существа, которых мы должны вознаграждать слепой преданностью… или чем-то еще.
Широкая улыбка осветила лицо Нелли, когда та взъерошила волосы своего незаконнорожденного ребенка.
— Вы повторяете эту речь насчет мужчин так часто, что я могла бы ее пересказать по памяти слово в слово. Я никогда не считала Джима достойным или мужественным, Лейла, а вот вы были замужем за солдатом… или по крайней мере, считали, что это так.
Поставив Салли на ноги, она подошла ближе к Лейле, устроившись рядом с ее стулом.
— Я знаю, что допустила ошибку с Джимом, но есть и другие, и они на него не похожи. Я, конечно, глупая девушка, которая верит почти всему, что ей говорят, но есть одна вещь, которую я понимаю лучше, чем вы. Все эти подарки — браслеты и ожерелья — не изменят того, что сделал с тобой Френк. И более того, они не помогут, когда ты останешься одна, и не будут ухаживать за тобой, если ты заболеешь или состаришься. И они не принесли тебе счастья. Давно я не видела у тебя такого грустного лица, как со времени начала осады. Это ведь не буры тому виной? Может быть, тебе действительно нравился капитан Блайз? Ты выглядишь несчастной со дня приема у немецкого барона, а ведь Блайз с тех пор ни разу не заглядывал к нам.
— И вряд ли осмелится, — заметила Лейла, чувствуя, как возвращается боль в сердце. — Нет, Нелли, дорогая, я никого не люблю, за исключением тебя и Салли.
Выдавив улыбку, она добавила:
— Эти самые браслеты и ожерелья могут сослужить нам хорошую службу, если осада затянется надолго. Нам придется продать их, чтобы жить, как подобает ведущей актрисе. Как сказал бы Лестер Гилберт: «Волшебное очарование должно сохраняться любой ценой».
Артисты собрались в здании театра, ощущая, как грустно выглядит пустой зрительный зал. Мередит Чьютон поговорил с полковником Кекевичем, который, естественно, был озабочен множеством более важных проблем, чем вопрос о группке актеров и музыкантов, означавших для полковника не что иное, как лишние голодные рты. С точки зрения военных представлялось немыслимым разрешить толпам народа собираться в здании театра даже в дневное время. Пара снарядов, и последствия будут весьма трагичными.
Управляющий был у Сесила Родса. Великий человек уверил его, что власти в Кейптауне плюс правительство Великобритании в Лондоне вполне понимают необходимость немедленного освобождения Кимберли. Пройдет всего пара дней, прежде чем жизнь вернется на свою колею. А в настоящее время мистер Роде с удовольствием разрешает проводить небольшие концерты в домах его друзей, призванные развеять напряжение и доказать, что все в порядке в городе алмазов. Он, мистер Роде, держит ситуацию под контролем.
Перспектива «дрыгать ногами и заливаться соловьем перед местной аристократией», как назвал это один из членов труппы, не слишком подняла настроение актеров. Они так и остались стоять, разбившись на маленькие группы, когда Мередит Чьютон, несчастный и взволнованный, ушел из театра.
Лейла и Франц прошли на сцену, по-прежнему украшенную декорациями, изображавшими виноградник, где эрцгерцог впервые встречается с Кати в самом начале оперетты. Их шаги эхом отдавались в зале, все еще наполненном знакомыми запахами дорогих духов и сигар, но брошенном теми, кто ранее сидел, наслаждаясь придуманным миром.
— Пустой театр так же печален, как дом, куда больше не приходит любимая, — тихо заметил Франц. — По крайней мере такое же ощущение тоски.
Лейла повернулась к партнеру.
— Ты когда-нибудь любил, Франц?
Его темные глаза остановились на ней с необычайной серьезностью.
— Как ты думаешь, мог бы я иначе заставить зрителей поверить, что я люблю Кати — или любую другую героиню?
— «Забудь о чувствах, когда снимаешь грим», — процитировала Лейла его собственные слова, слегка подсмеиваясь. — Что же, у вас пошло наперекосяк?
Он положил ей руку на плечо.
— В те дни я отбрасывал настоящие чувства, накладывая грим. Она же не смогла понять этого и считала каждую партнершу на сцене моей любовницей. Мы так часто ссорились… но все же жить без нее было невыносимо.
Пораженная признанием мужчины, которого считала неспособным на глубокие чувства, Лейла спросила:
— Но ты никогда не думал бросить театр ради нее?
— Бросить?! — переспросил он удивленно. — Мой голос — это дар от Бога, а театр — призвание. Неужели ты можешь расстаться с этим ради любви?
«Да, да, — кричал внутренний голос. — Ради Вивиана ты готова пожертвовать всем».
— Нет, разумеется нет, — твердо произнесла Лейла вслух. — Кстати, Франц, необходимо договориться о наших репетициях. Если запретят использовать здание театра, то надо перенести пианино ко мне в коттедж. Там мы сможем репетировать с большими удобствами, чем в твоем номере гостиницы. Согласен?
Франц кивнул.
— Вокальные упражнения в домике, расположенном в глубине вельда. Гилберт был бы вне себя от восторга.
— Скорее, вне себя от ярости, кляня буров, не давших нам закончить гастроли, за отсутствие у них художественного вкуса. — Отсмеявшись, она продолжила более серьезно:
С удовлетворенной улыбкой барон повернулся к Вивиану.
— Теперь-то вы видите, что действовали, повинуясь неверным впечатлениям?
Легко откинувшись назад с хрустальным бокалом в руке, он продолжил:
— Маргарет ознакомила меня с несчастливыми обстоятельствами, вынудившими ее стремиться компенсировать вам то, чему никто не смог бы помочь. Я понимаю, что только любовь к матери позволила вам принимать финансовую помощь от овдовевшей женщины и не противоречить ее глупым, но вполне понятным переживаниям о вашем официальном признании незаконнорожденным. Однако вам нельзя отказать в терпении.
А сейчас, я не сомневаюсь, вы с большим облегчением узнаете, что с нынешнего дня будете избавлены от этой неприятной обязанности. Ваш приезд сюда — это последний случай, когда вам пришлось пересечь континент, чтобы выполнить сыновний долг, — у вашей матери появится преданный муж, готовый помочь ей в любой момент.
Вивиан будто со стороны услышал свои слова:
— Мама еще не приняла окончательного решения, которое позволило бы ей обзавестись преданным мужем. Однако если она действительно станет баронессой фон Гроссладен, то это ни в какой мере не повлияет на мои чувства. И я проеду любое расстояние, если она пошлет за мной.
Маргарет наклонилась вперед.
— Ты глупый мальчик. Гюнтер вовсе не намекал, что в наших отношениях будут какие-либо изменения. Ты навсегда останешься моим любимым первенцем, что бы ни произошло. Но у тебя есть жена, а вскоре появятся и собственные сыновья, которые потребуют твоего совета и помощи. Безусловно, забота о них должна стоять на первом месте.
Вивиан смотрел на сидящую рядом стройную невысокую женщину со следами былой красоты на лице, которую он любил и защищал, сколько себя помнил.
А она швыряла его преданность ему назад, отправляя к жене, которой требовалось слепое подчинение, и к детям, которых научат ждать от отца только блестящих побед. Неужели никому не нужна просто его любовь? Барон, с большим вниманием следивший за Вивианом, казалось, рассердился, когда вошедший слуга с письмом на подносе объявил, что человек, доставивший послание, настаивает на срочности и важности немедленного ответа. Извинившись перед присутствующими, хозяин встал и вышел на веранду. Почти немедленно Маргарет заговорила, понизив голос:
— Вивиан, какая муха укусила тебя? Я готова простить опоздание, учитывая долгое путешествие, но сейчас ты выглядишь непривычно сварливым.
Вивиан почувствовал, как впивается в шею стоячий воротник мундира.
— Прости меня, мама, — промямлил он, — но я не понял, что ты уже приняла решение выйти замуж за барона фон Гроссладена. Днем я вообразил, что ты послала за мной, чтобы… чтобы спросить моего совета или получить одобрение, прежде чем окончательно выбрать свой путь. Но ты не сделала ни того, ни другого, вот в чем дело.
Вздохнув, она откинулась на спинку кресла.
— Я горячо надеялась, что вы с бароном подружитесь, и Гюнтер станет для тебя отцом, которого ты был лишен.
Вытерев платком выступивший на лбу пот, Вивиан молча подивился тому, что она может представить деспотичного немца добрым и заботливым отчимом для них с братом.
— Я давно вырос и не хочу искать замену тому, о ком никогда не скучал, — заметил он.
— Признаюсь, я не понимаю тебя, — донесся ее голос. — Твое поведение весьма странно. Конечно, мое сообщение оказалось для тебя неожиданностью… ты сильно изменился со времени нашей последней встречи… Но что-то все-таки произошло с тех пор, как ты покинул дом леди Майн: в твоем голосе появилась горечь. Если не остережешься, то станешь врагом мужчины, который мне очень нравится. Если ты любишь меня, то постарайся избежать этого всеми силами. Последствия будут весьма трагичными. — Ее рука опустилась на плечо сына. —Что скрывается за подобным отношением к Гюнтеру?
К этому времени Вивиан распознал симптомы, которые уже испытывал ранее. Он попытался сказать, что ему надо как можно быстрее лечь в кровать, но слова не слетали с губ, а тело горело как в огне.
— Вивиан, Вивиан. Боже мой, он болен, — воскликнул далекий женский голос.
Зазвонил колокольчик, ему помогли встать с кресла. Голоса доносились будто через одеяло, а ноги тряслись так, что его пришлось поддерживать под руки.
— Должно быть, проклятая лихорадка. Бедный мальчик, он сильно страдает.
— Это произошло в такое неудачное время. Дорогая, у меня серьезные новости. Полковник Кекевич, командующий войсками в Кимберли, написал мне, что Паулус Крюгер выставил ультиматум, который англичане не могут принять. В ближайшие дни начнется война. Роде сейчас на пути из Кейптауна, чтобы помочь в защите интересов его самого и его друзей. В Кимберли нет постоянного гарнизона, но мысль о падении алмазного города недопустима.
— О Боже, Гюнтер!
— Причин для тревоги пока нет, уверяю тебя. Как только Роде прибудет, мы организуем комитет по руководству военными операциями. Британские войска по всей Южной Африке будут, разумеется, сразу же мобилизованы, но вряд ли твой сын окажется в состоянии присоединиться к своему полку, как это просят сделать всех военных, находящихся в отпусках. Безусловно, его огорчит подобная задержка.
Это были последние слова, услышанные Вивианом, прежде чем сильнейший приступ лихорадки лишил его возможности видеть и слышать что-либо. Когда он очнулся, то обнаружил, что не сможет вернуться в полк, так как после ультиматума войска буров перешли границу, окружив Кимберли и маленький город Мафекинг, находящийся в двухстах милях к северу. Буры передвигались с быстротой, к которой англичане оказались совершенно не готовы. В итоге враги осадили Кимберли и, очевидно, собирались вынудить население сдаться, просто моря голодом; они не пытались штурмовать город, теряя своих солдат, и захватывать огромные массы людей, которых надо кормить и охранять. Все дороги, ведущие к Кимберли, были в руках африканеров, железнодорожный путь перерезан. Любой человек, пытавшийся покинуть город, становился отличной мишенью для снайперов.
Вивиан мог только дивиться хитросплетениям судьбы: он пойман в ловушку в далеком городе вместе с девушкой, когда-то вызвавшей такую бурю в его душе. Он приехал в Кимберли, ища свободу, и стал пленником этой свободы.
Оправившись от болезни, Вивиан разыскал командующего кавалерией, предложив свои услуги. Майор Скотт-Тернер и познакомил его с ситуацией.
Буры копили силы всю зиму, когда вельд представляет из себя весьма неуютное место, ожидая весны, чтобы обеспечить корм лошадям. Затем они предъявили англичанам ультиматум: отвести все войска из пограничных зон, вернуть в Англию части, прибывшие недавно для подкрепления, и отозвать корабли, готовящиеся высадить новых солдат. Эти невыполнимые условия гарантировали отказ противной стороны и обеспечили бурам предлог для начала военных действий, о чем они страстно мечтали. Излишняя самоуверенность не позволила англичанам принять угрозы Паулуса Крюгера всерьез, и теперь оставалось лишь наблюдать, с какой быстротой оба города оказались в осаде. Были мобилизованы все силы, но, как обычно бывает в подобной ситуации, оценить реальное положение дел не представлялось возможным.
В Кимберли объявили военное положение. Несколько поездов, груженных припасами, удалось переправить прежде чем буры взорвали мосты, так что вряд ли населению придется испытать лишения, находясь в блокаде. В качестве предосторожности были вырыты укрытия для гражданских, — если враг подберется настолько близко, что попытается обстреливать город.
Среди жителей оказалось несколько семей буров, что представляло собой серьезную проблему. Приглашение от командующего силами обороны присоединиться к ним приняла только одна семья. Но с остальными нельзя было ничего поделать — они, как полноправные граждане британской колонии, были свободны в своих поступках.
Тех, кто устроился жить на территории, управляемой врагами их нации, было довольно много, но они решили не участвовать в борьбе за власть. Что они сделают, если их соотечественники завоюют всю Южную Африку, оставалось только гадать, но сейчас они не выказали никакого возмущения, получив приказ не общаться с английскими соседями. В Кимберли к ним относились терпимо, но следили, чтобы им не представилась возможность передать информацию или подать сигналы любого рода.
Майор Скотт-Тернер с благодарностью принял предложение Вивиана, радуясь, что в его рядах оказался боевой офицер кавалерии, принимавший участие в войне против народности ашанти. Если у него и было свое личное мнение по поводу двух англичан, которых застрелил Вивиан, то он держал его при себе. Майор быстро распорядился предоставить Вивиану палатку в одном из военных лагерей по периметру города, и тот пожал руку своему будущему командиру — словно заключая сделку, — прежде чем отправиться в Гранд-Отель забрать своих лошадей и снаряжение.
По пути в центр города он встретил мужчину, правившего великолепной серой лошадью, в котором без труда узнал капитана Синклера.
— Великий Боже! — вскричал плотный светловолосый артиллерист, подскакав к нему ближе. — Искренне надеюсь, что вы здесь не потому, что приняли мое приглашение.
Вивиан улыбнулся и покачал головой.
— Ввиду наступающей войны, которая, как вы и предсказывали, скоро разразится здесь, я хотел бы верить, что вы не хвастались, рассказывая о своем скакуне. Вскоре могут понадобиться быстрые лошади.
Они ехали рядом, явно направляясь в одну и ту же часть города. Вивиан спросил:
— А какого успеха вам удалось добиться с «несколькими устаревшими орудиями», которые, как вы подозревали, только и защищают город?
— Успех? — Синклер презрительно скривился. — Блайз и я провели разведку прилегающей территории, — равнина, мой дорогой, тянущаяся на мили и мили. Так что сами посудите о возможности защиты при артиллерийском обстреле. В рапорте мы указали число орудий, дальность которых и калибр, по нашему общему мнению, позволят обеспечить успешную оборону данного места. — Он снова скривился. — Наши бумаги, вероятно, валяются на одной из удаленных станций, руководимой полоумным поселенцем, который даже не догадается о полной ненужности сейчас конверта с грифом «Срочно».
Вивиан вздохнул, поправив шлем так, чтобы тот лучше прикрывал глаза. Они все еще побаливали при ярком солнце.
— Думаю, это не имеет значения, так как буры явно решили морить нас голодом, надеясь таким образом принудить сдаться.
— Хороший артиллерийский обстрел мог бы смести их со своих позиций, уменьшив тем самым способность сопротивляться при прорыве наших войск.
— Каких войск? — поинтересовался Вивиан сухо. — Наших сил хватит лишь на то, чтобы пытаться прорвать блокаду, выстроившись в шеренгу по одному человеку.
— Знаю, знаю, — согласился мрачно Синклер, направляя свою лошадь в объезд ямы на дороге. — У нас достаточно воды и еды, чтобы просидеть здесь довольно длительный срок, в то время как у наших войск в других частях страны хватает забот: нужно не допустить передвижения буров по вельду, пока идет ремонт железной дороги, которую регулярно выводят из строя. Помяните мое слово, майор, мы заперты в этом проклятом месте на многие недели, пока наши коллеги завоевывают себе славу в боях.
— Не слишком много славы можно добыть, ремонтируя железную дорогу, — вставил Вивиан.
Проигнорировав слова собеседника, Синклер продолжал ворчать.
— Единственное развлечение, которое нам представится, — это борьба между военными и штатскими в Кимберли. Роде терпеть не может солдат. Добавьте этот факт к вышеназванным и делайте свои собственные выводы. Кекевич объявил военное положение Роде назвал себя командующим силами обороны. Кекевич запретил пересылку любых сообщений, кроме связанных с военной необходимостью, Роде в пику ему постоянно держит связь с Кейптауном, храня содержание писем в секрете от полковника. Кекевич вводит распределение еды, воды и ограничение передвижений в гарнизоне, которому предстоит пребывать в осаде длительное время, Роде просит— нет, требует, — чтобы войска прибыли для нашего спасения немедленно, будто нам угрожает опасность немедленного захвата города.
Синклер придержал коня и повернулся к Вивиану.
— Наш самый серьезный враг, скорее всего, находится внутри города, и я не завидую Кекевичу. Роде — некоронованный правитель Кимберли, учитывая его долю в добыче алмазов. Он контролирует «Де Бирс», а «Де Бирс» контролирует весь город. Я слышал, что Роде создал собственный комитет по выходу из кризиса, и все именитые граждане города призваны участвовать в нем. И что представляется военным последним оскорблением, так это доверие, которое Роде питает к барону фон Гроссладену, хотя широко известно, что Германия снабжает буров оружием и открыто поддерживает их, как, впрочем, и большинство европейских стран. Фон Гроссладен, члены семьи которого, как говорят, были изгнаны из прусских войск два поколения назад, ненавидит солдат еще больше, чем Роде.
Отсалютовав Вивиану поднятием хлыста, Синклер приготовился повернуть в сторону.
— Может быть, мы и проведем гонку между нами, майор, торопясь убежать от этих внутренних дрязг в «мир и спокойствие» вельда.
Вивиан скакал, погруженный в свои мысли. Рассказ Синклера не уменьшил охватившего его чувства грусти, хотя и объяснил отношение к нему будущего отчима. Вивиан не сомневался, что Маргарет Вейси-Хантер выйдет замуж за барона, хотя возникший кризис делал неясным, когда и где это случится.
Вивиан, конечно, знал, что Германия поддерживает буров. Смогут ли финансовые интересы барона в Кимберли заставить его забыть об обязанностях по отношению к родине? Роде, очевидно, доверял этому человеку, но Вивиан решил не говорить с матерью о военных делах, так как она могла повторить его слова в присутствии фон Гроссладена, и переезд в военный лагерь только поможет этому. При наличии семьи Велдонов, выступавших радушными хозяевами, и сурового барона, принимавшего за нее все решения, Маргарет, очевидно, не нуждалась в поддержке сына. И кроме того, ему придется научиться жить без денег матери, а, учитывая перспективу появления ребенка, это была проблема, с которой он предпочел бы не сталкиваться. Предположение Синклера, что осада продлится много недель, видимо, было вполне реальным. Пока Вивиан болел, на помощь Кимберли посылали бронированный поезд, но буры, захватившие ряд станций, помешали его продвижению.
Скотт-Тернер, командующий кавалерией, сообщил Вивиану, что им придется попотеть, так как он получил приказ воспрепятствовать смыканию кольца врагов вокруг города. Поэтому кавалерийским отрядам придется нести постоянное дежурство, предотвращая внезапные атаки буров, а на всех направлениях должны располагаться наблюдатели, отслеживающие перемещение противника и любые его сигналы. И это было единственным, что порадовало Вивиана, готового схватиться за любую возможность, лишь бы ускользнуть из города.
Чувствуя, как напряжены нервы, зная, что театр закрыт, а ситуация весьма неопределенна и тревожна, Лейла с трудом сохраняла спокойствие, наблюдая истерику Нелли. В который раз прикасаясь надушенным платочком ко лбу, она старалась забыть о тяжести на сердце и успокоить свою компаньонку.
— Прекрати плакать, — уговаривала она ее. — Ты сама себя довела до этого. Я же предупреждала тебя раньше, не верь всему, что говорят солдаты.
— Это… были не… не солдаты, — донесся приглушенный ответ.
— Тогда кто рассказал эту глупейшую историю? Девушка подняла залитое слезами лицо.
— Женщины на рынке.
— Вероятнее всего, это были женщины буров, — твердо сказала Лейла. — Пытаться напугать нас — это то немногое, чем они могут помочь своим соплеменникам. А глупышки вроде тебя только помогают им Этого ты и испугалась, Нелли?
Яростно замотав головой— так, что посыпались шпильки из волос, — Нелли запротестовала:
— Я испугалась за маленькую Салли.
— Конечно, — согласилась Лейла, немного смягчившись, когда ее взгляд упал на худенькую девочку, сжатую в руках матери. Ребенка едва ли можно было назвать привлекательным — заостренное личико, мышиного цвета волосы и темные, близко посаженные глаза, — но она обладала веселым нравом, неотразимо привлекательным для Лейлы. Присутствуя при рождении малышки и наблюдая, как она учится говорить и ходить, Лейла чувствовала себя близким родственником девочки. Иногда она грустно задумывалась, какое будущее ждет незаконнорожденную Салли Вилкинс. Соблазнит ли ее в один прекрасный день какой-нибудь солдат, который затем уедет, оставив тридцать шиллингов и фальшивый адрес?
— Разве вы не согласны со мной? — спросила Нелли, отвлекая Лейлу от раздумий.
Та улыбнулась и покачала головой.
— Те, кто распускают такие слухи, видимо, считают нас совсем глупыми и способными поверить, будто английские женщины и их дети будут отданы чернокожим, когда падет Кимберли. Ерунда! — объявила Лейла резко, снова промокая платочком мокрый от пота лоб и проклиная жару, которая становилась сильнее день ото дня. — Черные люди работают на нас, в шахтах или как домашние слуги. И они зависят от нас. Послушай, Нелли, — продолжила она, лихорадочно подбирая сравнение, которое та поняла бы, — раньше ты работала на Кливдонов. Разве можно представить, что сэр Фредерик и его семья испугаются угрозы, что их отдадут тебе и кухарке?
Помедлив, чтобы абсурдность этого предположения получше дошло до сознания Нелли, она продолжила:
— Так и в нашем случае. Если я тебя все еще не убедила, вспомни, что черные племена имеют больше причин ненавидеть буров, чем нас.
Нелли перестала плакать и только изредка шмыгала носом, смотря на Лейлу опухшими от слез глазами.
— Не знаю, что бы я без вас делала, честно, даже не знаю.
— Тебе и не придется ничего делать без меня, так что не стоит волноваться, — быстро проговорила Лейла, чувствуя, что больше не выдержит. — Ты купила ткань для нового платья Салли?
Отвлекшись, Нелли достала отрез хлопчатобумажной ткани.
— На рынке творилось настоящее столпотворение, — заметила она, — торговцы ужасно подняли цены, так все торопятся сделать запасы, пока есть возможность. Женщины просто сошли с ума от злости. Одна заявила, что непорядочно извлекать выгоду из бедствий людей, а другие собираются идти к полковнику или кому-то еще, чтобы об этом поговорить. Вам стоило бы посмотреть цены на чай, печенье и другие вполне обычные продукты.
— Это неизбежно, — откликнулась Лейла, — но уверена, скоро еда будет распределяться поровну. Полковник Кекевич в настоящий момент слишком занят вопросами обороны — все случилось так быстро, что ничего еще не готово.
Нелли села, подхватив на колени Салли.
— Мистер Чьютон что-нибудь говорит о нашем будущем?
— Я сейчас иду в театр, где собирается труппа, чтобы узнать его планы. Бедняга, не представляю, как ему удастся заработать сейчас хоть какие-нибудь деньги. Комендантский час положил конец обычным выступлениям, и я не думаю, что военные разрешат нам давать концерты днем — если, конечно, кто-то придет на эти концерты.
Подозреваю, что всех в Кимберли волнует лишь возможное появление противника; лишь глаза бедного мистера Чьютона прикованы к графе расходов в бухгалтерских книгах. Он уже и так пытается сэкономить на чем только можно, — например, переселил нас в этот коттедж, а хористок — в более дешевые комнаты, — и, как я предполагаю, объявит сегодня, что не в состоянии выплачивать жалованье, пока шоу закрыто. Мы-то скорее всего справимся, но некоторым девушкам придется туго.
— Как и всем другим, по словам Билли. Лейла нахмурилась.
— Кто такой Билли?
— Билл Седжвик. Он сержант, с которым я недавно познакомилась, — призналась Нелли, покраснев.
— Ох, Нелли…
— Он хороший, — последовал быстрый ответ. — Билли — джентльмен, Лейла. Он никогда не сделает ничего плохого.
— Надеюсь, ты не собираешься проверять это на практике, — резко возразила Лейла. — Не позволяй себе расслабляться. Мужчины все одинаковы, Нелли. Они вовсе не достойные, мужественные существа, которых мы должны вознаграждать слепой преданностью… или чем-то еще.
Широкая улыбка осветила лицо Нелли, когда та взъерошила волосы своего незаконнорожденного ребенка.
— Вы повторяете эту речь насчет мужчин так часто, что я могла бы ее пересказать по памяти слово в слово. Я никогда не считала Джима достойным или мужественным, Лейла, а вот вы были замужем за солдатом… или по крайней мере, считали, что это так.
Поставив Салли на ноги, она подошла ближе к Лейле, устроившись рядом с ее стулом.
— Я знаю, что допустила ошибку с Джимом, но есть и другие, и они на него не похожи. Я, конечно, глупая девушка, которая верит почти всему, что ей говорят, но есть одна вещь, которую я понимаю лучше, чем вы. Все эти подарки — браслеты и ожерелья — не изменят того, что сделал с тобой Френк. И более того, они не помогут, когда ты останешься одна, и не будут ухаживать за тобой, если ты заболеешь или состаришься. И они не принесли тебе счастья. Давно я не видела у тебя такого грустного лица, как со времени начала осады. Это ведь не буры тому виной? Может быть, тебе действительно нравился капитан Блайз? Ты выглядишь несчастной со дня приема у немецкого барона, а ведь Блайз с тех пор ни разу не заглядывал к нам.
— И вряд ли осмелится, — заметила Лейла, чувствуя, как возвращается боль в сердце. — Нет, Нелли, дорогая, я никого не люблю, за исключением тебя и Салли.
Выдавив улыбку, она добавила:
— Эти самые браслеты и ожерелья могут сослужить нам хорошую службу, если осада затянется надолго. Нам придется продать их, чтобы жить, как подобает ведущей актрисе. Как сказал бы Лестер Гилберт: «Волшебное очарование должно сохраняться любой ценой».
Артисты собрались в здании театра, ощущая, как грустно выглядит пустой зрительный зал. Мередит Чьютон поговорил с полковником Кекевичем, который, естественно, был озабочен множеством более важных проблем, чем вопрос о группке актеров и музыкантов, означавших для полковника не что иное, как лишние голодные рты. С точки зрения военных представлялось немыслимым разрешить толпам народа собираться в здании театра даже в дневное время. Пара снарядов, и последствия будут весьма трагичными.
Управляющий был у Сесила Родса. Великий человек уверил его, что власти в Кейптауне плюс правительство Великобритании в Лондоне вполне понимают необходимость немедленного освобождения Кимберли. Пройдет всего пара дней, прежде чем жизнь вернется на свою колею. А в настоящее время мистер Роде с удовольствием разрешает проводить небольшие концерты в домах его друзей, призванные развеять напряжение и доказать, что все в порядке в городе алмазов. Он, мистер Роде, держит ситуацию под контролем.
Перспектива «дрыгать ногами и заливаться соловьем перед местной аристократией», как назвал это один из членов труппы, не слишком подняла настроение актеров. Они так и остались стоять, разбившись на маленькие группы, когда Мередит Чьютон, несчастный и взволнованный, ушел из театра.
Лейла и Франц прошли на сцену, по-прежнему украшенную декорациями, изображавшими виноградник, где эрцгерцог впервые встречается с Кати в самом начале оперетты. Их шаги эхом отдавались в зале, все еще наполненном знакомыми запахами дорогих духов и сигар, но брошенном теми, кто ранее сидел, наслаждаясь придуманным миром.
— Пустой театр так же печален, как дом, куда больше не приходит любимая, — тихо заметил Франц. — По крайней мере такое же ощущение тоски.
Лейла повернулась к партнеру.
— Ты когда-нибудь любил, Франц?
Его темные глаза остановились на ней с необычайной серьезностью.
— Как ты думаешь, мог бы я иначе заставить зрителей поверить, что я люблю Кати — или любую другую героиню?
— «Забудь о чувствах, когда снимаешь грим», — процитировала Лейла его собственные слова, слегка подсмеиваясь. — Что же, у вас пошло наперекосяк?
Он положил ей руку на плечо.
— В те дни я отбрасывал настоящие чувства, накладывая грим. Она же не смогла понять этого и считала каждую партнершу на сцене моей любовницей. Мы так часто ссорились… но все же жить без нее было невыносимо.
Пораженная признанием мужчины, которого считала неспособным на глубокие чувства, Лейла спросила:
— Но ты никогда не думал бросить театр ради нее?
— Бросить?! — переспросил он удивленно. — Мой голос — это дар от Бога, а театр — призвание. Неужели ты можешь расстаться с этим ради любви?
«Да, да, — кричал внутренний голос. — Ради Вивиана ты готова пожертвовать всем».
— Нет, разумеется нет, — твердо произнесла Лейла вслух. — Кстати, Франц, необходимо договориться о наших репетициях. Если запретят использовать здание театра, то надо перенести пианино ко мне в коттедж. Там мы сможем репетировать с большими удобствами, чем в твоем номере гостиницы. Согласен?
Франц кивнул.
— Вокальные упражнения в домике, расположенном в глубине вельда. Гилберт был бы вне себя от восторга.
— Скорее, вне себя от ярости, кляня буров, не давших нам закончить гастроли, за отсутствие у них художественного вкуса. — Отсмеявшись, она продолжила более серьезно: