Теодор Драйзер
Американская трагедия. Книга 2

1

   Дом Сэмюэла Грифитса в Ликурге (город с двадцатью пятью тысячами жителей, расположенный в штате Нью-Йорк, на полпути между Утикой и Олбани). Недалек обеденный час, и постепенно семья собирается к трапезе. В этот день обед приготовляется тщательнее обычного, потому что глава семьи, мистер Грифитс, только что возвратился после четырехдневного отсутствия: он был в Чикаго, на съезде фабрикантов воротничков и рубашек. Внезапное понижение цен, объявленное выскочками-конкурентами на Западе, заставило фабрикантов восточных штатов в свою очередь прийти к какому-то соглашению насчет цен. Сегодня после полудня Сэмюэл Грифитс сообщил по телефону, что вернулся и отправляется прямо в свою контору на фабрике, где пробудет до обеда.
   Миссис Грифитс давно привыкла к поведению своего энергичного супруга, который всегда непоколебимо верил в себя и, за редкими исключениями, считал каждое свое суждение и решение непогрешимым, почти безапелляционным; не удивилась она и на этот раз. В надлежащее время он явится домой и поздоровается с ней.
   Миссис Грифитс посовещалась со своей экономкой, миссис Трюсдейл, безобразной, но очень дельной, и, зная, что муж многим иным блюдам предпочитает баранью ногу, заказала барашка. А когда был закончен выбор соответствующих овощей и десерта, миссис Грифитс снова предалась своим мыслям: она думала о старшей дочери Майре, которая уже несколько лет назад окончила колледж Смита, но до сих пор не вышла замуж. Причину этого мать хорошо понимала, хотя никогда не признавалась себе в этом: Майра была некрасива. Нос у нее был слишком длинный, глаза поставлены слишком близко друг к другу, подбородок не настолько округлый, как того требует приятная девичья внешность. Обычно Майра казалась чересчур задумчивой и серьезной и почти не интересовалась жизнью местного общества. Она не обладала также и уменьем держать себя, не говоря уже о способности привлекать к себе мужчин, которой отличаются некоторые даже некрасивые девушки. Мать понимала, что Майра обладает слишком острым, слишком критическим умом и в интеллектуальном отношении стоит выше своей среды.
   Майра выросла среди роскоши, ей не приходилось заботиться о средствах к существованию, но перед нею стояла другая трудная задача: завоевать себе положение в обществе и любящего мужа — две цели, достигнуть которых без красоты и очарования почти так же трудно, как нищему стать миллионером. Вот уже двенадцать лет (с тех пор как ей исполнилось четырнадцать) наблюдала она, как весело и беззаботно живут юноши и девушки ее круга, а сама только читала, занималась музыкой, вечно была озабочена тем, как бы одеться возможно более к лицу, да навещала знакомых в надежде где-нибудь, как-нибудь встретить кого-то, кто заинтересовался бы ею: это и сделало ее печальной, почти ожесточило, хотя в материальном отношении жизнь ее и ее семьи была на редкость благополучной.
   Только что Майра прошла к себе через комнату матери с видом полнейшего равнодушия ко всему на свете, и мать раздумывала о том, как бы вывести ее из этого состояния, как вдруг в комнату влетела младшая дочь Белла: она вернулась от Финчли — богатых соседей, к которым заходила по дороге из школы.
   Белла была совсем не похожа на свою сестру — высокую, болезненно бледную брюнетку. Она была ниже ростом, но грациознее и в то же время крепче. У нее были густые, темные, почти черные волосы, смуглый оливковый цвет лица с горячим румянцем, веселые карие глаза, сверкавшие жадным интересом ко всему на свете, гибкое тело и красивые ловкие руки и ноги. Жизнь била в ней ключом. Она попросту любила все вокруг, наслаждалась жизнью такой, как она есть, и поэтому, в отличие от сестры, неудержимо привлекала к себе всех — мужчин, и юношей, и женщин, старых и молодых, — что, конечно, прекрасно замечали ее родители. Тут не приходилось опасаться: в свое время не будет недостатка в женихах. Мать считала, что вокруг Беллы уже теперь увивается слишком много юношей и взрослых мужчин, и потому вставал вопрос о выборе подходящего для нее мужа. Белла быстро завязывала дружбу не только с отпрысками старинных и добропорядочных семейств, представлявших собою сливки местного общества, но также, к великому неудовольствию своей матери, с сыновьями и дочерьми семей, лишь недавно выдвинувшихся и потому значительно менее почтенных, — с детьми фабрикантов бекона или консервных банок, пылесосов, деревянных и плетеных Изделий, пишущих машинок; все это были очень богатые люди, но в Ликурге их считали выскочками. По мнению миссис Грифитс, Белла со всей этой компанией слишком много танцевала, слишком часто посещала кабаре и носилась на автомобиле из города в город без должного присмотра. Но какой контраст с Майрой, насколько легче с младшей дочерью! И только потому, что надо же было наблюдать за Беллой, пока она солидно и с благословения церкви не выйдет замуж, миссис Грифитс тревожилась и даже протестовала против многих ее знакомств, увлечений и развлечений: она оберегала дочь.
   — Где же ты была? — спросила миссис Грифитс, когда дочь вбежала в комнату, бросила книги и подошла к пылавшему камину.
   — Подумай только, мама, — весело начала Белла, не обращая внимания на вопрос матери. — Финчли хотят отказаться от своей дачи на Лесном озере. Они собираются летом на Двенадцатое озеро, около Соснового мыса, и будут строить там новую дачу. Сондра говорит, что теперь дача будет у самой воды, не так далеко, как старая. И там будет огромная веранда с паркетным полом. И огромный лодочный сарай, — знаешь, мистер Финчли собирается купить Стюарту моторную лодку в тридцать футов длиной. Чудесно, правда? И Сондра говорит, что, если ты позволишь, я могу приехать к ней на сколько захочу, даже на все лето. И Гил тоже, если захочет. Это как раз напротив Эмери Лодж и отеля «Ист-Гейт», на другой стороне озера. А дача Фэнтов — знаешь, Фэнты из Утики? — немного подальше, около Шейрона. Вот чудесно, правда? Просто великолепно! Хорошо бы, вы с папой тоже надумали построить там дачу. По-моему, сейчас все стоящие люди туда едут.
   Она говорила без умолку и вертелась то у камина, где пылал огонь, то возле окон, выходивших на лужайку перед домом; за лужайкой тянулась Уикиги-авеню — там в зимних сумерках уже зажигались фонари. Мать не могла вставить ни слова, пока Белла не исчерпала потока своего красноречия; тогда она сказала:
   — Да? Вот как! Ну, а как же Энтони, и Николсоны, и Тэйлоры? Я что-то не слыхала, чтобы они собирались покинуть Лесное озеро.
   — Ну конечно, ни Энтони, ни Тэйлоры не переезжают. Разве они могут сдвинуться с места? Они слишком старо» модны. Не такие это люди, чтобы переехать куда-нибудь. Никто от них этого и не ждал. Но все равно Лесное озеро не Двенадцатое, ты сама знаешь. И все, кто хоть что-нибудь значит в обществе, наверно, переселятся на Двенадцатое. Сондра говорит, что Крэнстоны переезжают в будущем году. А тогда, конечно, Гарриэты тоже переедут.
   — И Крэнстоны, и Финчли, и Гарриэты, и Сондра! — воскликнула мать Беллы, полусмеясь, полусердито. — Я только и слышу все эти дни о Крэнстонах, о тебе, о Бертине и о Сондре.
   Крэнстоны и Финчли, недавно разбогатевшие выскочки, хоть и пользовались некоторым успехом в ликургском обществе, но в то же время, более чем кто-либо другой, постоянно служили предметом самых недоброжелательных пересудов. Это они перевели сюда из Олбани «Крэнстоновскую компанию плетеных изделий», а из Буффало — «Электрические пылесосы Финчли» и выстроили огромные фабрики на южном берегу реки Могаук, грандиозные особняки на Уикиги-авеню и летние коттеджи на Лесном озере, милях в двадцати к северо-западу от Ликурга. Они жили на широкую ногу, слишком напоказ, и это не нравилось богатым старожилам Ликурга. Эти выскочки одевались по последней моде, вводили всякие новшества в автомобильный спорт и в развлечения, и с ними было нелегко тягаться тем, кто доныне, обладая меньшими средствами, считал свое положение и свой уклад жизни достаточно прочными и приятными и не желал лучшего. Словом, Крэнстоны и Финчли чересчур задавали тон и были слишком напористы, а потому стали бельмом на глазу для остальной части ликургского «света».
   — Сколько раз я тебе говорила, Белла, что мне не нравится твоя дружба с Бертиной и с этой Леттой Гарриэт и ее братом. Они слишком дерзкие, вечно суетятся, слишком много говорят и слишком любят выставляться напоказ. И твой отец относится к ним так же, как я. А Сондра Финчли напрасно думает, что можно дружить сразу со всеми. Если она не перестанет дружить с Бертиной, тебе придется с ней расстаться. И потом, я не уверена, что отец позволит тебе поехать куда-нибудь без старших. Ты еще недостаточно взрослая, а что касается дачи Финчли на Двенадцатом озере, то либо мы поедем туда все вместе, либо никто из нас не поедет.
   Миссис Грифитс были больше по душе образ жизни и манеры семейств, издавна живущих в Ликурге, хотя и не таких богатых, как все эти недавние пришельцы, и теперь она укоризненно смотрела на дочь.
   Однако Белла нисколько не была смущена или раздосадована этими замечаниями. Она знала мать, знала, что та безумно любит ее, гордится ее красотой и очень довольна ее успехами в обществе, так же как и отец: он считал Беллу совершенством и никогда не мог устоять перед ее улыбкой, чем она часто пользовалась.
   — Недостаточно взрослая, недостаточно взрослая, — с упреком повторила Белла. — Не угодно ли! В июле мне будет восемнадцать. Хотела бы я знать, когда вы с папой сочтете наконец, что я достаточно взрослая и не нуждаюсь в няньках? До каких пор вы меня не будете никуда пускать одну? Неужели, если вы едете куда-нибудь, мне непременно надо ехать с вами, а если я захочу поехать куда-нибудь, так и вы должны ехать со мной!
   — Белла! — предостерегающе воскликнула мать. Наступило короткое молчание; Белла нетерпеливо ждала; затем миссис Грифитс прибавила: — Ну, а что же нам, по-твоему, делать? Вот когда тебе исполнится двадцать один или двадцать два года, — если ты к тому времени еще не выйдешь замуж, — тогда мы подумаем, как отпускать тебя одну. А пока об этом и говорить нечего.
   В эту минуту Белла приподняла свою хорошенькую головку и прислушалась; внизу хлопнула дверь, и на лестнице послышались шаги Гилберта Грифитса, единственного сына в семье ликургских Грифитсов, — лицом и сложением (но не манерами и не характером) он очень походил на Клайда, своего двоюродного брата, живущего на Западе.
   Это был крепкий двадцатитрехлетний юноша, тщеславный и себялюбивый. Он казался более жестким, чем сестры, и куда более практичным. Вероятно, он был сообразителен и энергичен в делах — область, к которой его сестры не питали ни малейшего интереса. Он был резок и нетерпелив. Свое положение в обществе считал незыблемым и относился с полнейшим презрением ко всему, кроме делового успеха. И, однако, он очень интересовался жизнью местного общества, причем считал себя и свою семью важнейшей его частью. Никогда не забывая о достоинстве и общественном положении своей семьи, он тщательно взвешивал каждый свой шаг, каждое слово. Случайного наблюдателя обычно поражали в нем надменность и резкость, отсутствие юношеской веселости, казалось бы, свойственной его возрасту. И все же он был молод, интересен и недурен собой, притом обладал острым языком и умел подчас вставить если не блестящее, то злое и меткое словцо. В Ликурге, благодаря положению семьи и своему собственному, он считался одним из самых завидных женихов. Но он был настолько поглощен собственной особой, что Вряд ли в его внутреннем мире нашлось бы место для тонкого, подлинного понимания другого человека.
   Услышав, что он поднялся по лестнице и вошел к себе, — его комната находилась в глубине дома, рядом с ее комнатой, — Белла выбежала от матери и постучалась к нему.
   — Гил, можно к тебе? — окликнула она.
   — Конечно.
   Весело посвистывая и, очевидно, собираясь куда-то, он доставал фрак.
   — Ты куда?
   — Никуда. Переодеваюсь к обеду. Вечером поеду к Вайнантам.
   — Ах, Констанция, конечно.
   — Нет, не Констанция, конечно. С чего ты взяла?
   — Как будто я не знаю!
   — Перестань. Ты для этих разговоров пришла?
   — Вовсе нет. Ты подумай, Финчли собираются на будущее лето построить дачу на Двенадцатом озере, на самом берегу, рядом с Фэнтами, и мистер Финчли покупает для Стюарта моторную лодку длиной в тридцать футов и строит для нее сарай и солярий. Вот номер, а?
   — Что за выражения у тебя! Неужели ты не можешь отучиться от жаргона? Говоришь, как фабричная девчонка. Это все, чему вас учат в школе?
   — Ну, уж не тебе говорить о жаргоне! А ты сам? По-моему, ты первый подаешь пример!
   — Во-первых, я старше тебя на пять лет. Во-вторых, я мужчина. Лучше бы ты брала пример с Майры — разве она когда-нибудь так разговаривает?
   — Ах, Майра!.. Ну, хватит. Ты лучше подумай, они выстроят дачу, и летом у них будет так весело. Хочешь, мы туда поедем? Мы можем поехать, если захотим… только если папа и мама согласятся.
   — Ну, не знаю, так ли уж это заманчиво, — ответил брат, хотя на самом деле его очень заинтересовала эта новость. — Мало ли мест, куда можно поехать, кроме Двенадцатого озера.
   — Да, конечно, но только не для тех, кого мы знаем. Скажи, пожалуйста, куда еще едут лучшие семьи из Олбани и Утики? Сондра говорит, что на Двенадцатое озеро съедется все лучшее общество, на западном берегу будут самые лучшие дачи. Во всяком случае, Крэнстоны, и Ламберты, и Гарриэты очень скоро туда поедут, — прибавила Белла решительно и вызывающе. — На Лесном озере почти никого не останется из нашего общества, даже если Энтони и Николсоны не двинутся с места.
   — А кто сказал, что Крэнстоны переселяются на Двенадцатое? — с живым интересом спросил Гилберт.
   — Ну конечно, Сондра.
   — А ей кто сказал?
   — Бертима.
   — Да, эти семейства стали весело жить, — странным тоном и не без зависти заметил Гилберт. — Скоро им станет тесно в Ликурге. — Он резким движением дернул галстук бабочкой, который ему никак не удавалось приладить, и слегка поморщился — воротничок был тесен.
   Хоти Гилберт и вошел недавно в дело своего отца в качестве главного контролера над производством, а вскоре рассчитывал стать во главе всего предприятия, он все же завидовал молодому Грэнту Крэнстону, своему ровеснику, юноше очень красивому и привлекательному, который был гораздо смелее в обращении с девушками и пользовался у них большим успехом. Молодой Крэнстон, видимо, считал, что помощь отцу на предприятии можно прекрасно сочетать с некоторой долей светских развлечений, — Гилберт с этим не соглашался. В сущности, молодой Грифитс, если б мог, с удовольствием обвинил бы молодого Крэнстона в распущенности, но тот до сих пор не выходил за рамки благоразумия. И «Крэнстоновская компания плетеных изделий» явно выдвигалась в ряд крупнейших предприятий Ликурга.
   — Да, — прибавил Гилберт, помолчав, — они слишком быстро расширяют дело, я бы на их месте вел себя осторожнее. В конце концов, они не самые богатые люди на свете.
   При этом он подумал, что Крэнстоны не похожи на него и на его родителей: они в самом деле смелее, хотя, может быть, и не больше гонятся за успехом в обществе. Он им завидовал.
   — И знаешь, — восторженно заявила Белла, — Финчли еще устраивают над сараем для яхты веранду с паркетным полом для танцев. И Сондра говорит, Стюарт хотел бы, чтобы ты этим летом погостил у них подольше.
   — Да неужели? — сказал Гилберт саркастически и не без зависти. — Вернее сказать, он надеется, что это ты погостишь у них подольше. Я буду занят все лето.
   — Ничего подобного он не говорил. И потом, ничего с нами не случится, если мы туда съездим. На Лесном, как я понимаю, хорошего будет мало. Там останутся одни мокрые курицы!
   — Вот как! Маме будет очень приятно это слышать.
   — А ты, конечно, ей скажешь?
   — Нет, не скажу. Только я не думаю, чтобы мы так сразу взяли и поехали за Крэнстонами и Финчли на Двенадцатое озеро, по крайней мере, сейчас. Но ты можешь погостить у них, если тебе так хочется и если папа позволит.
   В эту минуту внизу снова раздался стук входной двери, и Белла, забыв о споре с братом, побежала встречать отца.

2

   Родоначальник ликургской ветви Грифитсов был с виду гораздо примечательнее, чем отец семейства Грифитсов в Канзас-Сити. В противоположность своему коротенькому и мешковатому брату из миссии «Врата упования», которого он не видел лет тридцать, Сэмюэл Грифитс был выше среднего роста, крепок и строен, с пронизывающим взглядом, резкими манерами и речью. Давно уже он привык считать себя человеком незаурядной проницательности, обладателем выдающихся деловых качеств — не случайно же он столь многого достиг! — и подчас бывал нетерпим к тем, кого нельзя было назвать незаурядными людьми. Он не был груб или неприятен в обращении, но всегда старался сохранять спокойный и бесстрастный вид.
   И, оправдывая эту свою манеру держаться, он говорил себе, что просто ценит себя так, как все окружающие ценят его и тех, кто, подобно ему, преуспевает в жизни.
   Сэмюэл Грифитс переселился в Ликург лет двадцать пять назад с небольшим капиталом и с решением вложить его в новое предприятие — фабрику воротничков; успех превзошел самые смелые его ожидания, и, естественно, он этим гордился. Теперь, спустя двадцать пять лет, ему принадлежал бесспорно один из самых лучших и со вкусом построенных особняков в городе. Грифитсы занимали видное место среди здешней аристократии, они были если не старейшей, то, во всяком случае, одной из самых солидных, самых уважаемых и преуспевающих семей в Ликурге. Старшая дочь Сэмюэла Грифитса, как известно, держалась обособленно, но двое младших его детей играли видную роль в кружке богатой и веселой ликургской молодежи, и до сих пор не случалось ничего такого, что могло бы поколебать его положение или бросить тень на его имя.
   В этот день, возвратившись домой из Чикаго, где ему удалось заключить несколько сделок, обеспечивших благополучие и процветание фабрики по меньшей мере на год, Сэмюэл Грифитс был настроен весьма благодушно и очень доволен собой и всем светом. Ничто не омрачило его путешествия. В его отсутствие дела на фабрике шли не хуже, чем при нем. Заказов было много.
   Войдя в дом, он бросил на пол тяжелый саквояж, скинул модное пальто и, обернувшись, увидел, как и ожидал, бегущую к нему Беллу. Разумеется, она была его любимицей. Он считал ее очаровательной, несравненной, своего рода произведением искусства, лучшим, что подарила ему жизнь: юность, здоровье, веселье, ум и любовь — все воплощалось в образе прелестной дочери.
   — Это ты, папочка? — нежно и радостно крикнула Белла.
   — Как будто я, кто же еще! Ну, как поживает моя дочурка?
   Он открыл объятия, и Белла кинулась ему на шею.
   — Что за славная, крепкая, здоровая девочка! — провозгласил он после нежного поцелуя. — А как вела себя негодница, пока меня не было дома? Только говори правду!
   — О папочка, я была паинькой. Спроси кого хочешь. Вела себя как нельзя лучше.
   — А мама здорова?
   — Здорова, папочка! Она у себя наверху. Наверное, она не слышала, как ты вошел.
   — А Майра? Она уже вернулась из Олбани?
   — Да. Она у себя. Я сейчас слышала, как она играла. Я сама только что пришла.
   — Ай-ай! Опять бегала по гостям. Знаю я тебя.
   Он весело погрозил ей пальцем, а Белла уже повисла у него на руке и, стараясь шагать с ним в ногу, начала подниматься по лестнице.
   — И вовсе я никуда не бегаю, — лукаво и ласково ворковала она. — Ты ко мне просто придираешься, папочка! Я только на минутку забежала к Сондре. И знаешь, Финчли больше не поедут летом на Лесное озеро. Они собираются строить большую красивую дачу на самом берегу Двенадцатого. И мистер Финчли купит Стюарту большую моторную лодку. Они будут жить там все лето, с мая до октября. И Крэнстоны, наверно, тоже.
   Мистер Грифитс давно уже привык к уловкам своей младшей дочери, и его в эту минуту мало интересовало то, что ему хотела внушить Белла, — что Двенадцатое озеро стало более модным местом, нежели Лесное; куда существеннее, думал он, что Финчли могут позволить себе такой большой и неожиданный расход только ради светских развлечений.
   Не отвечая Белле, он поднялся по лестнице и вошел в комнату жены. Он поцеловал миссис Грифитс, заглянул к Майре, которая подошла к двери, чтобы поцеловать его, и стал рассказывать о своей удачной поездке. По тому, как он поздоровался с женой и дочерью, было ясно, что супруги живут в полном согласии и взаимопонимании и что, хотя отцу, быть может, не совсем по душе характер и взгляды старшей дочери, все же он и на нее щедро изливает свою нежную привязанность.
   Пока супруги беседовали, появилась миссис Трюсдейл и возвестила, что обед подан, и тут же вошел Гилберт, уже успевший переодеться.
   — Послушай, папа, — сказал он, — я бы хотел завтра утром поговорить с тобой по одному интересному вопросу. Можно?
   — Разумеется. Я буду на фабрике. Приходи к двенадцати.
   — Пойдемте вниз, обед простынет, — строго напомнила миссис Грифитс, и Гилберт немедленно направился к лестнице.
   За ним двинулся мистер Грифитс под руку с Беллой и, наконец, миссис Грифитс и Майра, тотчас вышедшая из своей комнаты.
   Как только все уселись за стол, завязалась оживленная беседа на злободневные Темы ликургской жизни. Главным источником всяких сплетен была Белла: она собирала их в школе Снедекер, куда все светские новости проникали с поразительной быстротой; и теперь она вдруг объявила:
   — Послушай, мама, что я расскажу про Розету Николсон. Это племянница миссис Дистон Николсон, она приезжала сюда прошлым летом из Олбани, помнишь? Она еще приходила на наш школьный праздник… такая, с желтыми волосами и раскосыми голубыми глазами. У ее отца оптовый бакалейный магазин в Олбани. Ну, так вот, она обручена с Гербертом Тикхэмом из Утики. Знаешь, который прошлым летом гостил у миссис Ламберт. Ты не помнишь его, а я помню. Такой высокий, темноволосый и немножко нескладный. Ужасно бледный, но очень красивый — прямо как герой из кино!
   — Вот, обратите внимание, миссис Грифитс, — колко и насмешливо вставил Гилберт. — Воспитанницы Образцовой школы сестер Снедекер иной раз тайком бегают в кино, чтобы освежить свои познания о героях.
   Но тут заговорил Грифитс-старший.
   — В Чикаго со мной произошел любопытный случай, — сказал он. — Я думаю, всем вам будет интересно.
   Два дня назад в Чикаго он неожиданно встретился с юношей, который оказался старшим сыном его младшего брата Эйсы; сейчас мистер Грифитс хотел рассказать домашним об этой встрече и о решении, которое он принял в связи с нею.
   — А что такое, папа? Расскажи скорее! — тотчас же заторопила Белла.
   — Выкладывай свои великие новости, — прибавил Гилберт: он знал, что отец очень привязан к нему, и поэтому держался с ним свободно и на равной ноге.
   — Ну, так вот, — начал мистер Грифитс. — В Чикаго я остановился в «Юнион клубе» и там встретил одного молодого человека, нашего родственника; это ваш двоюродный брат, дети, — старший сын, моего брата Эйсы, который теперь живет в Денвере. Я не видел его уже лет тридцать и ничего о нем не слышал… — Он замолчал, задумавшись, словно в нерешительности.
   — Это тот, который проповедник? — спросила Белла, взглянув на отца.
   — Да, тот самый. По крайней мере, насколько я знаю, он был проповедником некоторое время после того, как ушел из дому. Но его сын сказал мне, что теперь он это оставил. У него какое-то дело в Денвере, отель как будто.
   — А какой у него сын? — спросила Белла.
   Ей были знакомы только те щеголеватые, внешне степенные юноши и мужчины, с которыми ей позволяли встречаться ее положение в обществе и родительский надзор, и поэтому новый родственник, сын владельца отеля где-то на Западе, живо заинтересовал ее.
   — Двоюродный брат? А сколько ему лет? — вставил Гилберт; его интересовало, что представляет собой этот родственник, каковы его положение и способности.
   — По-моему, он очень приятный молодой человек, — отвечал мистер Грифитс не слишком уверенно, так как до сих пор, в сущности, не составил себе определенного мнения о Клайде. — У него привлекательная внешность, хорошие манеры; он примерно твоих лет, Гил, и похож на тебя, очень похож: те же глаза, рот, подбородок. — Грифитс внимательно посмотрел на сына. — Он немного выше тебя и, кажется, худощавее, а может быть, я и ошибаюсь.
   Мысль о двоюродном брате, который похож на него, носит ту же фамилию, и, быть может, обладает теми же достоинствами, была малоприятна Гилберту. До сих пор здесь, в Ликурге, он был хорошо известен как единственный сын, будущий глава фирмы и наследник по меньшей мере трети всего отцовского состояния. И вдруг теперь в обществе узнают, что у него есть родственник, двоюродный брат, такого же возраста и даже похожий на него… При одной мысли об этом Гилберта передернуло.
   Он тут же решил (психологическая реакция, которой он сам не понимал и с которой не мог совладать), что этот двоюродный брат ему не нравится и никогда не понравится.
   — Чем же он занимается? — отрывисто и довольно кислым тоном спросил Гилберт, хотя и старался скрыть досаду.
   — Ну, положение его не из завидных, надо сказать, — с улыбкой ответил Сэмюэл Грифитс. — Он сейчас всего-навсего рассыльный в «Юнион клубе» «в Чикаго, но производит впечатление весьма приятного и воспитанного юноши. Мне он очень понравился. Он сказал, что там у него нет никакой возможности выдвинуться и что ему хотелось бы поработать на таком месте, где можно чему-то научиться и выйти в люди. Я предложил ему приехать сюда. Пусть попытает счастья, если хочет. Мы могли бы для него кое-что сделать. По крайней мере, дадим ему возможность показать, на что он способен.