Дрейк Дэвид. Прорыв

   Амани попытался выдержать взгляд Даму, но напряжение после операций и волнение, вызванное тем, что придется иметь дело с пациентом-человеком, сделали свое дело. Он отвел глаза и выгнул шею — он сдался и на этот раз.
   — Я знаю свой долг, Командир.
   Победа Даму была полной, ее торжествующий запах заполнил все вокруг.
   — Отлично, это все, что мне надо… пока.
   Главный Целитель наблюдал, как Даму развернулся и удалился прочь. Он снова взял вверх, правда, Амани? Он никогда не даст тебе забыть об этом, даже если вы оба проживете еще тысячу сезонов. Вспомни тот день, когда ты объявил о своем решении…
   — Главный Целитель? Что делать с пациентом?
   Амани отогнал от себя мрачные воспоминания:
   — Положите на диагностический стол.
   Громы и молнии! Как же он должен лечить раненого человека? Первое поколение Целителей, которых обучали сами Дающие, ушло в небытие много сезонов назад. Сам Амани никогда не видел живых людей, не говоря уже о раненых. Проклятие!
   При всем своем невежестве в одном Даму был прав. Люди по своему строению близки к халианам. Осмотр показал, что хотя органы человека расположены немного иначе, но, насколько мог судить Амани, они мало чем отличаются по форме и назначению от органов халианина. Ранения оказались достаточно просты: порезы, контузия, сломанные кости… К тому же, это в основном были старые повреждения. Амани гадал, кто же занимался этими ранами. Он бы многое отдал за то, чтобы сейчас этот целитель стоял рядом с ним. У этого человека не было обеих ног, их аккуратно ампутировали начиная от бедра. Действовала только одна рука, вторая, сломанная в полдюжине мест, была от плеча до запястья упрятана в жесткую повязку. На лице и теле виднелись свежие порезы, которые Амани методично продезинфицировал. Внешние признаки внутреннего кровотечения отсутствовали, а у Целителя не было никакого представления о том, какие показатели гемоглобина можно считать нормальными для человека. Единственный способ проверить это использовать диагностер чужаков, на который Целитель не особенно рассчитывал. Амани не доверял машинам, хотя и выучил управляющую поэму, дабы не полагаться на бормотание стихотворца.
   Стихотворец был старым Ортодоксом, пребывавшим почти в полном маразме, и Амани давно уже пришел к заключению, что молитвы, которые шептал старик, играют гораздо меньшую роль, чем сама поэма, несмотря на грозные пророчества древних об Отказе Системы. Например, вирши для диагностера едва ли можно было назвать героическими или эпическими. Это были простые указания, которые легко мог запомнить любой тупица.
   Довольно. Пациент без сознания и не в силах помочь Целителю. А если он умрет…
   Амани неохотно приказал Виту принести диагностер.
   — Прошу прощения, Главный Целитель, но я не доверяю этой штуке.
   Амани собирался пощадить Вита, но он устал, да и к тому же никуда не годится хотя бы на минуту допускать неповиновение, пусть даже Целитель и согласен со своим ассистентом.
   — Тебя и не простят доверять ей, Ассистент Целителя, просто принеси его. И без поэта.
   Вита, которого снова поставили на место, устремился за прибором.
   Машину водрузили на подставку, и как только ее поместили над распростертым человеком, Амани процитировал про себя управляющие вирши:
   Пациента уложи,
   Кнопку верхнюю нажми.
   Амани коснулся верхней кнопки прибора. Раздался гул, и вспыхнул ряд красных лампочек.
   А зажгутся как огни,
   Кнопку нижнюю нажми.
   Амани нажал на нижнюю клавишу. Гул усилился, раздалось несколько щелчков.
   Чтобы расу указать,
   Цифру нужно отыскать.
   Голографический экран засветился бледно-янтарным светом, и в воздухе вспыхнул список различных рас, название каждой было дано печатными халианскими буквами. Каждому названию предшествовал единственный номер. Рядом со словом ЧЕЛОВЕК стояла цифра 4. Амани отыскал на панели внизу экрана соответствующую клавишу и нажал ее.
   А теперь доверься мне,
   Угожу тебе вполне.
   Амани пристально наблюдал, как по голографическому экрану бегут результаты выполняемых тестов и анализов. Медицинское образование, полученное Амани, строилось на том, что каждое движение повторялось снова, снова и снова, до тех пор, пока ученик не усваивал его и не мог в точности воспроизвести эти движения. Целителю никогда не доводилось работать с подобной машиной. Он знал, что она проводит десятки анализов — состав крови, глубокое сканирование, ультразвук и многое другое, чего он не понимал. Амани не знал, как использовать все возможности диагностера, но, к счастью, ему надо было выяснить только одно: есть ли у пациента внутреннее кровотечение.
   Через некоторое время Амани удалось отыскать на трехмерном экране те данные, которые он искал. Стандартные данные анализа крови в сравнении с данными пациента. Амани вздохнул. Объем и состав крови пациента были в пределах нормы, принимая во внимание, что он лишился ног и искалечен.
   Прочитав про себя вирши завершения, Амани отключил диагностер, и Вита убрал его. Теперь оставалось только ждать. Человек Стоун, как его назвал Даму — выживет или умрет. Амани сделал все, что мог.
   Человек очнулся несколько часов спустя и попросил пить, причем сделал это на безупречном военном халианском. По крайней мере, так объявил Амани санитар, которого отрядили, чтобы разбудить Главного Целителя и сообщить ему эту новость.
   Амани подошел к человеку. Тот показал зубы.
   Хотя Главный Целитель и не был экспертом, он вспомнил, что подобная демонстрация зубов является не угрозой, как у халиан, а признаком веселья. Что само по себе могло показаться смешным, ибо у человека не было особых причин для веселья.
   — Я Главный Целитель Амани. Как ты себя чувствуешь?
   — Дерьмово, — отозвался человек. — Адмирал Эрнест Стоун, Флот, последний с дредноута «Морвуд». Мой серийный номер нужен?
   — Я знаю, кто ты.
   — Ага. Не могу сказать, что рад с тобой познакомиться, Целитель Амани, но полагаю, мне следует поблагодарить тебя за заботу, принимая во внимание, что без тебя я уже дважды был бы мертв.
   — Я только исполнил свой долг.
   — Да. Мы все исполняем свой долг, не правда ли?
   Амани, почувствовав, что Стоун не ждет ответа на свой вопрос, промолчал. Ему показалось, что в голосе человека прозвучала горечь. Странно, это же боевой командир.
   — Так что у нас дальше? Меня все еще собираются отправить в камеру пыток?
   — Не могу сказать, что тебя ждет. Моя задача только сохранить твою жизнь. Ты считаешься героем, и, следовательно, важной птицей.
   Стоун издал странный звук — нечто вроде лая.
   — Ха! — и снова показал зубы. Опять веселится.
   — Ваши вояки собираются разобрать меня на части как сломанный двигатель. Целитель. Они хотят знать то, что знаю я, и они сделают все, что от них зависит, чтобы выбить это… со всем должным уважением к моим героическим свершениям, разумеется.
   Амани почувствовал себя неуютно. Он не сомневался, что Стоун прав. Пытки. Пусть это не его дело, но у него сжались внутренности. Еще один признак слабости характера.
   — Ладно, неважно. На их месте я сделал бы то же самое. Война — это ад.
   — Ты знаешь Философа Думо? — Амани был изумлен.
   — Не знаю. Но у нас есть свои философы. И они, черт возьми, пришли к такому же выводу.
   — Думо не очень-то популярен на нашей планете, — сказал Амани.
   — Кажется, мирные люди никогда не бывают так популярны, как те, кто славит войну, — отозвался Стоун.
   — Я могу чем-нибудь помочь тебе. Адмирал Стоун?
   — Не думаю, что ты отправишь меня в вакуум без скафандра?
   Амани ничего не сказал.
   — Я и не ожидал. Тогда просто немного воды.
   — Конечно.
   Амани лежал в своем закутке и смотрел на металлическую обшивку потолка. Странно, что боевой командир людей говорил о мире с такой печалью. Долгие годы службы военным медиком показали Амани, что люди не менее кровожадны, чем самые свирепые халиане. Он заштопал достаточно раненых солдат, чтобы знать это наверняка. Люди убивают так же легко, как халиане, они без колебаний направляют энергетическое оружие на пассажирский корабль и разносят его на куски. Раса убийц, воюющая с его собственной расой убийц, и обе умирают смеясь. Неужели все они слепы? Неужели они не видят, каков неминуемый конец всего этого?
   Амани вздохнул. Он всегда был не на своем месте. Возможно, брат и большинство халиан правы: каждый, кто предпочел стать Целителем, а не воином, наделен ущербным характером, постыдной врожденной слабостью, от которой нельзя избавиться и излечиться. Нет, он не считал себя трусом — однажды он стоял зуб к зубу, коготь к когтю со своим братом и боролся за то, во что верил — но чувствовать такое… сострадание? Амани полагал, что это ненормально. Для самки с детенышами — да. Мать может оплакивать гибель сыновей на войне, но самец должен подавить горе и вести себя с честью. Отцы не оплакивали погибших детей, братья не жалели о гибели друг друга. Это было не принято. Даже для того, чтобы получить имя требовалась пляска со смертью — и многие не могли ее пережить.
   И все же Амани иногда жалел скончавшихся пациентов, которые даже не приходились ему родней. Конечно, он держал свои слезы в тайне, стыдился их. И тем не менее истинные халиане, истинные воины, испытывали к таким тряпкам, как Амани только презрение. Целители, так же как жрецы или поэты, не допускались к дуэлям, а только трус станет прикрываться своей профессией, слово, которое Даму всегда произносил с едкой иронией.
   Прежде Амани надеялся, что когда он станет лучшим в своей профессии, польза, которую он принесет, хоть немного снимет с него позорное пятно труса. Но нет. Он наконец понял, что став лучшим среди трусов, так и не смог ничего изменить. Он мог спасти сотни или тысячи халиан, которых иначе неминуемо ждала бы смерть, но этим нельзя было добиться славы и чести. Для воинов жизнь значила меньше, чем смерть.
   Как странно вдруг обнаружить, что человек, враг халиан, тоже имеет представление о сострадании. Прежде чем у Амани заберут этого пациента, он должен еще раз с ним поговорить.
   Голос Даму резко прозвучал в динамике. Во время их предыдущей встречи лицом к лицу он взял вверх над Амани и теперь пытался развить это преимущество, вызывая брата по внутренней связи, вместо того, чтобы лично прийти в операционную.
   — Как там человек?
   — Жив, — отозвался Амани, — как ты приказывал.
   — Да. Как я приказывал. Позаботься о нем и дальше.
   — Я знаю свой долг. Капитан.
   — О, я в этом уверен, Целитель. — Вечное презрение. Теперь наконец в голосе Даму звучала уверенность. Я поставил тебя на место, братец. Трус и подчиненный.
   Амани отключил связь и повернулся, как раз вовремя, чтобы заметить, как ассистенты и санитары разбегаются прочь, подальше от его взгляда. Может, он и подчиняется капитану, но они у него в когтях, и им явно не улыбается почувствовать эти когти на своих шеях.
   Амани направился в небольшой закуток, который они отгородили для Стоуна. Это было сделано скорее для удобства других пациентов, чем ради человека. Амани вовсе не хотелось, чтобы выздоравливающий солдат пришел в волнение и порвал повязки только потому, что на соседней койке лежит враг.
   Амани зашел за занавеску и какое-то время стоял, молча глядя на искалеченного человека.
   — Немного от меня осталось, не правда ли? — спросил Стоун. — И все же это больше, чем я мог рассчитывать, протаранив своим кораблем ваш фрегат.
   — Не наш фрегат. Адмирал. Это было другое место и время.
   Стоун повел плечами, как это сделал бы халианин. Движение причинило ему боль.
   — Думаю, это неважно.
   Амани подошел поближе и сел на стул рядом с постелью.
   — Адмирал, неужели в вашем голосе звучит сожаление?
   Человек посмотрел на Амани:
   — Ты хочешь спросить, не жалею ли я, что уничтожил так мало ваших кораблей? Жалею.
   Амани подумал о риске, которому он себя подвергает, и решил, что это не имеет значения.
   — Нет, — мягко произнес он, — я хотел спросить, жалеешь ли ты, что вообще уничтожал их?
   — Целитель, я Адмирал Флота, по крайней мере, был им. И я защищал мой народ от набегов ваших пиратов-камикадзе. Я выполнял свой долг.
   — Как ты сказал, все мы исполняем свой долг, — сказал Амани. — Но долг и желание не всегда совпадают.
   — Я человек военный, сэр. Большую часть своей жизни я провел на службе, воюя против тех, кто стремился поработить или уничтожить людей. Это достаточное оправдание моих поступков. Я не собираюсь доказывать их необходимость тебе, одному из моих врагов.
   — Тебе и не надо доказывать.
   Воцарилась тишина, некое подобие мира между халианским целителем и адмиралом людей.
   Наконец Стоун сказал:
   — Убийства никогда не доставляли мне удовольствия, Целитель, если ты хотел знать именно это. Они были необходимы, но не приносили радости.
   — Я понимаю.
   — Понимаешь? Кажется, твоя раса находит в смерти особое наслаждение, не важно своя смерть или чужая.
   Амани кивнул, глядя мимо раненого, сквозь стены корабля, в бесконечность.
   — Да. Моя раса радуется смерти, но у меня слабый характер, Адмирал, вот почему я целитель, а не солдат. Я — необходимое зло моей расы. Тот, кого терпят, но не уважают. Будь я лучшим в истории целителем, я значил бы меньше, чем грязь под ногами самого последнего солдата. Потому что я не могу убивать. Я не могу даже допустить смерть, если в моей власти предотвратить ее.
   Снова воцарилось долгое молчание. Его прервал Стоун.
   — Да. Вот и пропал мой шанс на самоубийство. Ты должен сохранить мою жизнь, даже если знаешь, что они мне приготовили.
   — Даже в этом случае.
   — Снова долг. Я уважаю это. Даже самая большая машина не сможет работать, если хоть одна шестеренка будет не на месте. Каждая деталь необходима.
   — Странно, что ты заметил это. Воин, да еще и враг к тому же.
   — Солдаты делают то, чему обучены, приказы отдают другие. Что может сделать один человек, чтобы остановить убийства? Немного. Возможно, у нас с тобой больше общего, чем ты думаешь.
   — Возможно, — Амани поднялся. — Что ж, меня ждут другие пациенты.
   — Конечно.
   — Я загляну попозже.
   — Целитель.
   — Адмирал.
   Снова сигнал связи.
   — Как человек?
   — Я сообщу тебе о любых изменениях, Капитан.
   — Мы прибудем на «Острый Зуб» через несколько часов. Целитель. Как только будем на станции, человека переправят на другой корабль. Позаботься, чтобы он дотянул до этого момента.
   — Приказ ясен, Капитан.
   — Знаю, что ясен, братец. Потрудись его исполнить.
   Амани проглотил гнев. Он снова символически склонил шею, как и много раз до этого. Трусы всегда так делают, и минутные вспышки неповиновения на самом деле не имеют значения.
   Ну а что же тогда имеет значение? Адмирал очень точно сказал: что может сделать один человек, или один халианин, чтобы изменить порядок вещей?
   Уже давно раздался щелчок отбоя, а он все еще размышлял над этим вопросом.
   — Спасибо, что рассказал мне, — промолвил Стоун. Его лицо казалось сероватым в тусклом свете ламп, но он не потерял присутствия духа.
   — Ты был готов умереть за свои убеждения, — сказал Амани. Это меньшее, что я мог бы для тебя сделать.
   — Я не смогу устоять, — сказал Стоун. — Жаль, наши думают, что я уже мертв. Они могли бы изменить часть информации, которую я сообщу.
   — Военные тайны?
   — Есть немного. Но, как и большинство подобных тайн, они скоро устареют.
   — Адмирал. Мне… мне жаль, что тебе придется пройти через это.
   — Спасибо.
   В своей кабине Амани набрал код Даму.
   — Да? Что стряслось, Целитель? — Командир был недоволен. — У меня на носу стыковка и нет времени на твою болтовню.
   — Я хочу потребовать исполнения братского долга.
   — Что? Сейчас?
   — Сейчас. — Амани почувствовал радость, услышав изумление в голосе Даму, но постарался сдержать себя.
   — Черт тебя возьми, Амани!
   — Это «мое право и по закону…
   — Не говори мне об этом треклятом законе! Я знаю, что это твое право!
   — Ну и?
   — Ладно. Давай сюда, прямо сейчас! Я дам тебе положенное время, не больше. Отбой.
   Амани поспешил в капитанскую рубку. Между братьями существовало право одного открытого разговора. Любой из братьев мог потребовать его в любое время и в любом месте, и закон требовал, чтобы другой это признал. Это было делом чести, и отказаться было немыслимо. Амани никогда не думал, что воспользуется им, но появилось нечто, что ему необходимо узнать.
   Дверь в рубку распахнулась. Несмотря на высокомерие Даму было ясно, что он заинтригован требованием брата.
   — Ладно. Я слушаю.
   — Неужели ты действительно считаешь меня трусом, Даму?
   — И это все? Ты потребовал открытого разговора только для этого? Не стоило беспокоиться, братец. Я бы и так тебе ответил.
   — Так ответь.
   — Да. Ты трус. Ты предпочел отречься от чести, укрывшись за своей так называемой профессией.
   — Потому что я выбрал жизнь, а не смерть.
   — Да, потому что халианин, который не убивает, отрекается от своих предков! Наша цель — разить врага! Наша кровь требует этого! Никто кроме халиан не должен обладать силой!
   — И нет места состраданию? Или жалости? Нет силы без убийств?
   — Прекрати ныть, Амани!
   — Даже если это ведет к смерти нашей расы?
   — Не важно, к чему это ведет! Ты ничего не понимаешь ни в чести, ни в храбрости! Ты упиваешься кровью солдат, которых даже не достоин касаться!
   — Мы получили наши имена в один день, Даму. Мы оба выдержали Испытание Пустыней.
   — Это была не война!
   — Понимаю. Чтобы проявить храбрость, нужна война.
   — Да! И кровь. Я командир, потому что моя кровь горячее твоей, — отозвался Даму. — И так будет всегда. Ты можешь только служить и повиноваться мне, Амани, потому что ты ущербный. Неполноценный. Трус. Ты не понимаешь, что значит смотреть в лицо смерти и смеяться.
   Амани кивнул, будто соглашаясь, но перед ним открылось совершенно иное. Вопрос, которого он так долго избегал. Потребовался враг, человек, чтобы в конце концов задать его.
   — Это все, Целитель?
   — Да. Это все.
   — Тогда убирайся. Отправляйся назад к своим трусам и нытикам. Мне пора заняться стыковкой.
   — Теперь уже скоро прибудем? — спросил Стоун.
   Амани, сидевший на стуле подле его кровати, кивнул.
   — Очень скоро.
   — Ладно. Кто-то теряет, кто-то находит.
   Амани потянулся к футляру у себя на поясе и извлек оттуда один единственный хирургический коготь — короткое изогнутое лезвие с углублением на конце. Он держал его между пальцами и покачивал из стороны в сторону, наблюдая, как на отточенной стали пляшут отблески света.
   Стоун вдруг с интересом посмотрел на него.
   — Красивая вещь, этот хирургический скальпель, — сказал Амани. Почти лениво он положил скальпель на маленький столик у постели Стоуна. — Однако не в тех руках он опасен.
   Стоун какое-то время смотрел на коготь, потом перевел взгляд на Амани.
   — А если предположить, Главный Целитель… что один из твоих важных пациентов вдруг взял, да и умер. Что тогда станет с тобой?
   — Это маловероятно. Я очень хороший Целитель.
   — Но ответь просто, чтобы удовлетворить мое любопытство.
   — Думаю, меня сочли бы неисполнившим свой долг. Последовало бы понижение в звании вместе с потерей статуса в клане. А затем — казнь, конечно.
   — Понимаю.
   — Но так как я хороший Целитель, то маловероятно, чтобы один из моих пациентов умер неожиданно для меня. А если такое произойдет, то, значит, так будет лучше.
   — Даже принимая во внимание твой долг?
   — Иногда, Адмирал, у нас есть еще и высший долг.
   — Ага.
   Амани поднялся.
   — Думаю, я где-то оставил свой хирургический скальпель. Мне лучше пойти поискать его. Кто-нибудь мог подобрать его и случайно перерезать себе коронарные артерии. — Амани коснулся своей шеи. — Такая неосторожность привела бы к быстрой и безболезненной смерти.
   Амани повернулся, чтобы уйти.
   — Прощай, Адмирал.
   — Прощай, Целитель. Спасибо. Ты храбрый человек.
   — Не человек. Халианин.
   — Может, здесь и нет большой разницы.
   — Возможно, ты прав, Адмирал.
   Когда корабль состыковался со станцией, Амани в своей кабине почувствовал несравнимое ни с чем чувство покоя. Он взял верх над своим братом и порядком вещей, и даже резкий и неистовый стук в дверь его каюты не мог прогнать это чувство умиротворенности. Возможно, жажда мира была действительно слабостью характера. Но даже если это и так, то его народу придется рано или поздно развивать эту слабость, или их уничтожат. Халиане могут взять верх над людьми, хотя Амани это казалось маловероятным, но что будет, если однажды им придется столкнуться с кем-то гораздо более могущественным, например с Первыми Чужаками? Война с таким противником может оказаться самым настоящим самоубийством. Почему же его народ не видит этого?
   — Главный Целитель, это… это человек! — Стук ассистента становился все более и более настойчивым, но Целитель не обращал на него внимания.
   Амани придется дорогой ценой заплатить за свой поступок.
   Он пожал плечами. В конце концов, важно то, что он поступил так, как считал нужным. Стоун был прав. Огромная машина может остановиться из-за исчезновения одной маленькой шестеренки. Кто знает?
   Даже слабость характера может спасти расу.

ИНТЕРЛЮДИЯ

   Ястребиный Коготь попал в переплет. Пробираясь к секретной базе халиан, он угодил в кратер, а там засели отвратительные клыкастые твари — штук сто, по крайней мере. Почти чудом бравому Ястребиному Когтю удалось перестрелять половину врагов, но тут над кратером с диким ревом завис боевой корабль халиан.
   Под сумасшедший хохот халианского адмирала жерло гигантской плазменной пушки величиной с небоскреб медленно стало нацеливаться на доблестного героя Флота. Грянул выстрел, сверкнули плазменные молнии. Но отважный герой мужественно стоял, широко расставив ноги, сжимая в вытянутой руке пистолет, наставленный на бронированную вражескую тушу. За спиной героя скорчилась еле живая от страха дочка сенатора, которую он недавно вызволил из беды, куда более страшной, чем смерть.
   И в этот момент вдруг откуда ни возьмись появился серебристый корабль с хорошо знакомыми зрителям очертаниями и одним выстрелом разнес в клочья огромную пушку халианского дредноута.
   — Разве ты был не один? — нежнейшим голоском промурлыкала очаровательная красавица.
   — Разумеется, не один. Со мной всегда и повсюду разумный корабль» Дэрв «, — бесстрастно проинформировал красотку Ястребиный Коготь, вынося ее на руках из руин вражеского дредноута.
   Не веришь — не смотри.

Диана Дуэйн, Питер Морвуд. СМЕЛАЯ ПОПЫТКА

   От хвоста до тупого рыла было не меньше сотни метров, но по сравнению с двухкилометровым дредноутом Флота эта туша казалась просто малюткой. На ее поверхности, как на шкуре зебры, светлые отражающие зеркальные полосы чередовались с темными поглощающими. Форма, тусклые надписи и знаки различия на корпусе свидетельствовали — крейсер принадлежит халианам, но разговор внутри корабля велся на человеческом языке.
   — Минерва, как самочувствие?
   — Хорошее. Все системы функционируют нормально. — На всякий случай она на мгновение прислушалась к своим внутренним датчикам, убедилась, что у нее действительно все в порядке, и саркастически спросила: — Ты во мне сомневаешься?
   — Нет, что ты. Просто…
   — Просто тебе захотелось о чем-нибудь поговорить, но ничего более умного ты не смог придумать, — перебила она. — Как я тебя хорошо понимаю, мой дорогой Рой!
   Рой Малин, лейтенант Флота — уже не салага, а потому вполне способен понимать разнообразные подколки и достойно на них реагировать. Но одно дело, когда шуточки отпускают твои товарищи, и совсем другое, когда это проделывает корабль, на котором тебе предстоит идти в дальний рейс. Конечно, этот разумный корабль ХМ14376, класса» Олимп «, тоже может стать его боевым товарищем, а вернее — боевой подругой, но все-таки…
   Перед встречей с Роем Минерва накрасилась и принарядилась. Естественно, вместо женского платья ее облачили в мощную броню, а вместо макияжа — боевая окраска корпуса. Рой с первого взгляда понял, что означает этот индейский раскрас — Минерву загримировали под халианский фрегат.
   Обычно внутри разумного корабля работал так называемый» мускул»— младший собрат разумного корабля, обученный несложной работе. Имелся свой «мускул»и у Минервы. Но на этот раз ей предстояло отправиться в дальний полет не с ним, а с лейтенантом Роем. О причинах, заставивших командование Флота выбрать именно его, оставалось только догадываться. Но главную причину можно было выразить одним словом — ум.
   Для выполнения этого важного и сложного задания необходимо прежде всего умение действовать «по обстановке и в соответствии с поступающей информацией»— любимое выражение штабных разведчиков. Кто и как добывает секретную информацию — об этом Рою знать не следует. Не интересовало это и Минерву, о чем она ему недвусмысленно намекнула в первой же ознакомительной беседе. Главное, что такая информация поступает. Спасибо бойцам «невидимого фронта». После того, как Рой освоился в новом жилище и ответил на всевозможные вопросы Минервы — некоторые вполне тактичные, а некоторые — просто неприличные, — она четверть часа ворчала по поводу того, что на ее замечательный каркас во время недолгой стоянки в орбитальном Порту бригада техников напялила какой-то хлам, а сверху еще покрыла все это толстенной броней, донельзя обезобразив ее наружность.