Страница:
К северу и западу от усадьбы сразу же за стеной начинался лес, который фактически и составлял охотничьи угодья. Это был густой лес и рос он на многих квадратных милях. В этом лесу скрывались воины' Маврикия, примерно в двух милях к северо-востоку от усадьбы. На юге усадьбу от Евфрата отделял еще один лес, но менее густой. Расстояние до реки составляло меньше мили.
Осмотрев территорию, Маврикий понял, что лес и река будут использованы подобно трубе или дымоходу, по которому малва направятся прямо к усадьбе. Территория к востоку от усадьбы оставалась единственной, по которой сможет пройти большая армия. Ни одному полководцу не придет в голову вести армию через нее. Да, Маврикию удалось завести туда своих катафрактов. Но он просто устраивал засаду, прятал своих людей за деревьями. Но даже в этом случае было нелегко.
Он изучил открытую местность к востоку от усадьбы более внимательно. Это будет место сражения. Он видел войска из гарнизона Константинополя. Тут и там. Они как раз завтракали. Маврикий посмотрел на юго-запад, туда, где лес подходил к реке. Там стояли амбары, сараи, конюшни, где содержался императорский скот.
Затем Маврикий более внимательно осмотрел стену, окружавшую территорию усадьбы — само здание с прилегающими к нему строениями и садами. Наконец очень внимательно изучил ворота, у которых стояли они с Велисарием.
Он не казался особо радостным от увиденного.
— Хромой мул может разбить эту стену, — проворчал он. — А что касается этих ворот, то я поставлю на щенка. Три против одного, что щенок справится с воротами.
Велисарий посмотрел на то, что вызвало такое неудовольствие Маврикия. Полководец улыбнулся.
— Но ведь красивые, правда?
И похлопал Маврикия по плечу.
— Расслабься, ты, вечно мрачный негодяй. Это же усадьба, куда приезжали охотники, не крепость. Признаю: внешняя стена — чисто декоративная. Но саму усадьбу строили для императора. Она сделана достаточно надежно, даже места соединения разных зданий. Кроме того, парни Бузеса вчера ночью сотворили чудеса, все укрепили. Стены выдержат. По крайней мере, столько, сколько нужно.
Маврикий ничего не сказал, но у него на лице осталось кислое сражение. Улыбка полководца стала шире.
— Ну вот, я прав. Ты вечно чем-то недоволен.
— Я не вечно недоволен, — возразил Маврикий. — Просто я пессимист. А если твоя ловушка не сработает?
Велисарий пожал плечами.
— Если не сработает, придется сражаться. И все. — Он показал на Усадьбу. — Конечно, не особо впечатляет, но лучше, чем что-либо из имеющегося у малва.
До того как Маврикий мог ответить, его оборвал веселый крик. Они с Велисарием обернулись и увидели, что прибыл Кутзес. Командующий сирийской легкой конницей ехал по дороге, ведущей к усадьбе. Его сопровождали все трое трибунов, командующих кавалерией, и Аббу, начальник разведгруппы.
Маврикий посмотрел на небо. Солнце только появлялось над восточным горизонтом.
— Если Аббу уже получил новости, то разведчики или сами очень хорошо сработали прошлой ночью, или враги дышат нам в спину.
Велисарий рассмеялся.
— Ты опять чем-то недоволен, — Велисарий махнул рукой. — Ты только посмотри на этих беззаботных парней, Маврикий! Неужели их улыбающиеся лица похожи на лица людей, которые бегут спасая свою жизнь?
Маврикий нахмурился.
— Не надо называть солдат беззаботными. Это смехотворно. В особенности если речь идет об Аббу.
Хилиарх внимательно смотрел на приближающегося начальника разведгруппы. И стал немного менее мрачным. Маврикию нравился Аббу. Араб смотрел на мир примерно так же, как сам Маврикий. Во всем светлом есть своя темная сторона — хотя обычно люди говорят наоборот. И в каждой жизни обязательно бывает всемирный потоп.
Остановив коня, Аббу заговорил первым:
— Враги готовят для нас ужасный капкан, полководец. Я предвижу провал.
Кутзес рассмеялся.
— Этот нытик недоволен, потому что прошлой ночью ему пришлось очень много поработать.
— Ни один враг не бывает таким глупым! — рявкнул Аббу. — Нам практически пришлось вести их за руку! — Близко посаженные глаза араба горели от возмущения. Велисарий с трудом сдержал смех.
У Аббу было вытянутое худое лицо, на котором выделялись густые брови и крючковатый нос. Волосы были черные с проседью, борода уже полностью поседела. Однако он совсем не напоминал доброго дедушку: из-за ужасного шрама от виска, скрывавшегося в бороде, он внешне походил на пирата.
Тем не менее в эту минуту боевой старый пустынный воин больше всего напоминал полководцу деревенскую кумушку, чье имущество подверглось нападению деревенского дурачка.
— Ни в одной армии не бывает таких некомпетентных разведчиков! — настаивал Аббу. — Это невозможно. Они бы уже давно все утонули или зашли бы один за другим в какую-нибудь ловушку.
Затем он заговорил с мрачной уверенностью:
— Единственное объяснение — очевидное! очевидное! — это то, что враги задумали что-то хитрое. Готовятся обмануть нас, невинных и доверчивых. Наконец ты, полководец Велисарий, встретил достойного соперника. Лиса поймана в капкан более хитрым волком.
Маврикий проворчал что-то себе под нос с мрачным видом, вспоминая легендарную Кассандру, которая увидела, как все ее пророчества сбылись.
С другой стороны, Велисарий не казался особо расстроенным или обеспокоенным. На самом деле как раз наоборот. Полководец практически светился от радости.
— Как я понял, вам пришлось поддразнить авангард малва, чтобы заставить их последовать за вами к нашему лагерю?
Аббу фыркнул.
— Какое-то время нам даже казалось: придется спешиваться и на словах объяснить им, что от них требуется. «Видишь, так называемый разведчик из малва? Это костер. А вот туда посмотри — это называется шатер. А у шатров у костров сидят римские войска. Можешь повторить: римские. Сможешь найти дорогу назад в лагерь? Или нам самим следует представить отчет твоему командованию? Ты хоть говорить-то умеешь?»
Он поджал губы и сморщился, словно съел лимон.
— Никакой враг…
— Встречаются, — перебил Велисарий. Веселость все еще оставалась на лице полководца, но когда он заговорил, произносил слова исключительно серьезным тоном. Он обращался не только к одному Аббу, а ко всем командующим. — Поймите этого врага. Они исключительно сильны — благодаря новому оружию и численности войск, которые могут собрать. Но те же методы, которые создали эту гигантскую империю, являются также их ахиллесовой пятой. Они не доверяют никому, кроме малва. Даже не доверяют йетайцам. И для этого есть основания! Все другие народности для них — никто. Малва считают всех ниже себя.
Он осмотрел повернутые к нему лица, на последнем остановился на Аббу.
— У них есть разведчики, одни из лучших в мире, Аббу. Кушаны, например, великолепны. Среди раджпутов есть даже более талантливые. Охотники из афганского племени патанов, служащие раджпутам. Но где кушаны? В арьергарде. Где раджпуты? — Он показал на северо-восток. — Проливают кровь в горах. Здесь, в Месопотамии они посылают в разведку обычных кавалеристов. — Он пожал плечами. — Если за ними не будут следить йетайцы, постоянно понукать и подгонять их, то при каждой возможности солдаты станут уклоняться от выполнения своих обязанностей.
— Да, это наглые негодяи с очень высоким мнением о себе, — ставил Кутзес. — И не только потому, что у них слабый авангард, у них практически нет флангов.
Велисарий посмотрел на поднимающееся над горизонтом солнце.
— Скоро? — спросил он.
— Часа полтора, полководец, — мгновенно ответил Кутзес. — Самое большее два. — Молодой фракиец одобрительно посмотрел на Аббу. — Несмотря на все ворчание, Аббу и его люди прекрасно поработали прошлой ночью. Малва идут прямо на нас. Они встали новым порядком. Мне кажется, это боевой порядок, хотя он и отличается от всех, которые мне доводилось видеть раньше.
— Опиши его, — приказал Велисарий.
— Впереди собрана конница. Их там много. Очень много. Идут колоннами, но такими широкими, что создается впечатление: идут цепью. То есть несколькими цепями одна за другой.
— Идут медленнее, чем течет мед, — вставил один из трибунов Кутзеса. Кутзес кивнул. — По флангам располагается большинство варваров — йетайцев. Но идут совсем не так, как обычно выступают подразделения, располагающиеся по флангам. У меня сложилось впечатление…
— Это не обычные подразделения, прикрывающие фланги, — перебил Велисарий. — Йетайцы в основном используются, как батальоны страховки. Командиры малва ставят их для обеспечения порядка в регулярных войсках. Чтобы во время битвы те не разбежались.
Кутзес фыркнул.
— Могу поверить в это. Определенно: выглядят эти варвары устрашающе.
— И они на самом деле устрашают, — согласился Велисарий. — Командующий малва также рассчитывает, что они отразят любую атаку на фланги.
Один из других трибунов презрительно фыркнул.
— Но они не настолько крепки. По крайней мере, не должны выстоять против фракийцев и иллирийцев.
Велисарий улыбнулся.
— Я считаю точно так же. — Затем он обратился к Кутзесу: — Кушаны все еще в арьергарде? Предполагаю, идут сразу же за теми, кто в центре — повозками со жрецами и кшатриями?
Кутзес кивнул.
— Это имеет смысл, — сказал полководец. — Я объясню, почему это построение кажется тебе странным, Кутзес. Дело в том, что малва подходят к сражению, как кузнец к наковальне. Они думают только о том, чтобы использовать молот. В данном случае молот — это большая конница, которую сзади поддерживают ракеты. Если же молот не срабатывает, значит нужно воспользоваться другие большим молотом.
— А что там с арабами? — спросил Маврикий. Кутзес и трибуны расхохотались. Даже Аббу впервые позволил улыбке появиться на обветренном лице.
— Эти — не дураки, — усмехнулся начальник разведгруппы. И сказал одобрительно: — Настоящие арабы, даже если это и вонючие слуги Лахмидов. Они…
Его перебил Кутзес, все еще продолжающий смеяться.
— Арабы занимают позицию с фланга. Конечно, с левого, пониже к пустыне. Может, постараются туда смотаться, если удастся избежать стычки с йетайцами.
— Которым совсем не нравятся арабы, — добавил один из трибунов.
— Они сломаются через минуту, полководец, — вставил еще один. — Это так же очевидно, как вымя у коровы. Ты же знаешь, как мыслят эти арабы.
Аббу фыркнул.
— Точно так же, как любой здравомыслящий человек! Какой смысл садиться на лошадь, если не собираешься пускать ее вскачь? В особенности, если тобой командует идиот, который ставит свои войска… — разведчик кивнул на Велисария. — Как говорит полководец — подобно толстому, пузатому кузнецу, лениво шагающему к наковальне.
Велисарий хлопнул в ладоши.
— Хватит, — сказал он. — Кутзес, начинай атаку сразу же. Как можно быстрее. К этому времени ребята из Константинополя уже должны быть готовы. Когда подойдет время, я присоединюсь к ним.
Кутзес внимательно посмотрел на него. Во взгляде смешались колебание и беспокойство.
— Ты уверен в этом, полководец? Потери обещают быть…
— Я пойду с ними, — твердо заявил Велисарий.
Кутзес легко передернул плечами, но ничего не сказал, развернул коня и поскакал прочь. Его трибуны и Аббу тут же последовали за ним. После того как они уехали, Маврикий посмотрел на Велисария.
— Странно, — заметил он. — Я имею в виду то, что ты так саркастически отзывался о кузнецах. Я всегда считал, что ты относился к ним с восхищением.
— Я и отношусь, — с горячностью ответил полководец. — Когда был ребенком, массу времени проводил в кузнице. Хотел сам стать кузнецом, когда вырасту.
Полководец развернулся и пошел назад к усадьбе. Маврикий шел рядом с ним.
— Я не смеялся над кузнецами, Маврикий. Я смеялся над подходцами, которые считают себя кузнецами.
Он покачал головой.
— Кузнечное дело требует мастерства. И как и в любом деле, есть свои правила. Хорошие правила, всегда срабатывающие — пока ты не начинаешь их путать с правилами, применяемыми в другом мастерстве. Наковальня — это ведь по сути большой кусок металла. Наковальня не может с тобой сражаться, не может тебе ответить, если ты на нее нападешь.
Полчаса спустя, расставшись с Маврикием, Велисарий сел на коня и поехал к месту расположения войск Константинополя. Как и всегда, его сопровождали Валентин с Анастасией, державшиеся в нескольких ярдах позади.
Греческие войска уже готовились к сражению. Они позавтракали, были полностью вооружены и надели доспехи. Когда полководец подъехал, солдаты с энтузиазмом поприветствовали его. Велисарий внимательно прислушивался к тому, как его приветствуют. Он решил, что в их словах нет ничего фальшивого. Они не притворяются. Очевидно, слух уже распространился, и все знают, что Велисарий пойдет в бой вместе с ними. Как он и предполагал, новость о том, что полководец намерен разделить с ними риск кавалерийской атаки, помогла окончательно зацементировать преданность греков.
«Наконец у меня есть армия, — подумал он с облегчением, затем добавил несколько сардонически: — Теперь мне нужно только беспокоиться о том, чтобы пережить атаку».
«Я думаю, тебе не стоит в ней участвовать, — пришел ментальный импульс от Эйда. — Это очень опасно. Ведь будут стрелять ракеты».
Велисарий почесал подбородок перед тем, как отвечать.
«Не думаю, что это проблема, Эйд. Сирийцы запутают и дезорганизуют вражескую конницу к тому времени, как мы пойдем в атаку. Если мы начнем быстро, то у них не окажется четких целей».
Но Эйд не желал успокаиваться.
«Это очень опасно. Тебе не следует в этом участвовать. Ты незаменим».
Велисарий вздохнул. Он понял, что страхи Эйда никак не связаны с оценкой тактики. Они имеют более глубокие корни.
«Ни один человек не является незаменимым, Эйд».
«Это неправда. Ты незаменим. Без тебя малва победят. Линк выиграет. Мы проиграем».
«Если я незаменим, Эйд, то ведь из-за моих способностей полководца. Так?»
Молчание.
«Так?» — снова спросил Велисарий.
«Да», — с неохотой ответил Эйд.
«Значит, ты должен это принять. Риск — часть жизни полководца».
Он чувствовал неуверенность граней. Велисарий решил получше донести мысль.
«У меня небольшая армия. А у врага огромная. Если я хочу выиграть войну, не только это сражение — у меня должна быть боеспособная армия, маневренная, готовая действовать быстро. Только объединенная и сплоченная армия может выиграть войну».
Он сделал паузу, думая, как лучше объяснить. Эйд хорошо знал и понимал человеческую натуру, во многом — даже лучше, чем свою собственную. Но из-за сущности кристалла некоторые аспекты человеческой реальности оставались для него непонятными, часто совсем необъяснимыми. Эйд часто поражал Велисария каким-то таинственным пониманием великих сил, которые двигали человеческой расой, А затем еще больше поражал непониманием и незнанием людей, составлявших расу.
Эйд понимал человечество как шпалеру. Но он словно слепой пытался нащупать сами нити — людей.
«Мы, римляне, во многом подобны малва. Мы также построили огромную империю из многих различных народов и наций. Они строят империю, вводя жесткие иерархические правила. Для них очень важна чистота крови, они тщательно следят за ней и правом наследования. А мы делаем наоборот. Их методы дают им большую власть, но мало гибкости. И, самое важное, никакой искренней преданности. Мы победим их только хитростью и преданностью».
Велисарий стал развивать мысль, почти безжалостно. Чувствовал, как Эйд сопротивляется логике.
«Это правда, Эйд. Я — главный и первый полководец Рима, потому что одержал победы над персами и варварами. Я победил в тех сражениях — конечно, со своими фракийцами, но также сирийцами и иллирийцами. Но греческие солдаты, формирующие сердце римской армии, мало меня знают — за исключением репутации. Это слишком абстрактно. А для войны против малва эти вещи являются ключевыми. Я должен завоевать их преданность и доверие. Не только тех людей, которые пойдут в битву сегодня, но и всех других, которые последуют за ними».
Он помолчал и заговорил снова, завершая мысль:
«Другого пути нет. Полководец может завоевать преданность только тех войск, которые знают, что он точно так же предан им. Я уже показал войскам из гарнизона, что меня надо принимать всерьез. Мои требования. Теперь я должен показать им, что и я их принимаю всерьез. Их бросок является ключевым в сражении. Если он будет совершен правильно, то внимание врага зафиксируется на греках. Враг и не подумает, что поблизости есть другие — даже более опасные противники, скрывающиеся в лесу».
Эйд молчал. Потом заговорил жалобно:
«Это будет очень опасно. Тебя могут убить».
Велисарий не ответил. К этому времени он уже приближался t центру лагеря, разбитого войсками Константинополя. Он уже видел, что Агафий сидит верхом на коне, покрытом броней, примерно в пятидесяти ярдах от него, окруженный трибунами и гектонтархами. Молодой хилиарх отдавал последние распоряжения. Однако он не выкрикивал их актерски, не играл на публику, как делали многие римские командиры утром перед сражением. Велисарию довелось повидать немало таких. Даже на таком расстоянии было понятно что среди командования константинопольских войск царит дружеская обстановка и все расслаблены.
В чувство удовлетворения полководца ворвался голос Эйда: «Мне будет тебя не хватать. Очень сильно». Велисарий сконцентрировал все внимание на гранях. Как и много раз в прошлом, его ослепил калейдоскоп меняющихся цветов этого самого странного из божеских созданий. Этой удивительной души, которая называла себя Эйд.
«Мне тоже будет тебя не хватать. Очень сильно». Велисарий услышал, как Агафий приветствует его. Он приветственно поднял руку в ответ. Но он еще не закончил разговор с кристаллом.
«Давай попробуем избежать этой проблемы, а?» Грани сверкнули и повернулись, приняв новую конфигурацию. Начала кристаллизоваться форма, образ, которые Велисарий в них никогда не чувствовал.
«Я помогу», — пришел ментальный импульс. Твердый, уверенный и в то же время какой-то тонкий и гибкий. Почти похожий на ласку.
«Этим несчастным ублюдкам звиздец. Звиздец!» Велисарий резко вдохнул воздух от удивления. Следующие слова Эйда заставили Велисария даже повернуться в седле, чтобы проверить, не сам ли Валентин их произнес. А Эйд бормотал. Бормотал и бормотал.
— Я ничего не говорил, — запротестовал Валентин, когда увидел обвинение в глазах полководца. С печальным видом оскорбленного в лучших чувствах, он показал большим пальцем на огромного катафракта, едущего рядом с ним. — У него спроси.
— Этот человек молчал, как гробница, полководец, — подтвердил Анастасий. — Хотя сомневаюсь, что он думал о философии, как я. Я всегда философствую перед сражением, ты же знаешь. Нахожу слова Марка Аврелия в особенности…
Валентин что-то пробормотал себе под нос. Анастасий вопросительно посмотрел на него.
— Что это было? Я не уловил.
Велисарий улыбнулся.
— Я думаю, он сказал: «Трахнутая философия». Но, может, и нет. Может, он молился древним духам Фракии. Ты же понимаешь, что нас ждет битва. Вот он и просил у них защиты в предстоящем сражении.
Валентин только что-то пробормотал себе под нос. И Эйд бормотал. Бормотал и бормотал.
Глава 18
Осмотрев территорию, Маврикий понял, что лес и река будут использованы подобно трубе или дымоходу, по которому малва направятся прямо к усадьбе. Территория к востоку от усадьбы оставалась единственной, по которой сможет пройти большая армия. Ни одному полководцу не придет в голову вести армию через нее. Да, Маврикию удалось завести туда своих катафрактов. Но он просто устраивал засаду, прятал своих людей за деревьями. Но даже в этом случае было нелегко.
Он изучил открытую местность к востоку от усадьбы более внимательно. Это будет место сражения. Он видел войска из гарнизона Константинополя. Тут и там. Они как раз завтракали. Маврикий посмотрел на юго-запад, туда, где лес подходил к реке. Там стояли амбары, сараи, конюшни, где содержался императорский скот.
Затем Маврикий более внимательно осмотрел стену, окружавшую территорию усадьбы — само здание с прилегающими к нему строениями и садами. Наконец очень внимательно изучил ворота, у которых стояли они с Велисарием.
Он не казался особо радостным от увиденного.
— Хромой мул может разбить эту стену, — проворчал он. — А что касается этих ворот, то я поставлю на щенка. Три против одного, что щенок справится с воротами.
Велисарий посмотрел на то, что вызвало такое неудовольствие Маврикия. Полководец улыбнулся.
— Но ведь красивые, правда?
И похлопал Маврикия по плечу.
— Расслабься, ты, вечно мрачный негодяй. Это же усадьба, куда приезжали охотники, не крепость. Признаю: внешняя стена — чисто декоративная. Но саму усадьбу строили для императора. Она сделана достаточно надежно, даже места соединения разных зданий. Кроме того, парни Бузеса вчера ночью сотворили чудеса, все укрепили. Стены выдержат. По крайней мере, столько, сколько нужно.
Маврикий ничего не сказал, но у него на лице осталось кислое сражение. Улыбка полководца стала шире.
— Ну вот, я прав. Ты вечно чем-то недоволен.
— Я не вечно недоволен, — возразил Маврикий. — Просто я пессимист. А если твоя ловушка не сработает?
Велисарий пожал плечами.
— Если не сработает, придется сражаться. И все. — Он показал на Усадьбу. — Конечно, не особо впечатляет, но лучше, чем что-либо из имеющегося у малва.
До того как Маврикий мог ответить, его оборвал веселый крик. Они с Велисарием обернулись и увидели, что прибыл Кутзес. Командующий сирийской легкой конницей ехал по дороге, ведущей к усадьбе. Его сопровождали все трое трибунов, командующих кавалерией, и Аббу, начальник разведгруппы.
Маврикий посмотрел на небо. Солнце только появлялось над восточным горизонтом.
— Если Аббу уже получил новости, то разведчики или сами очень хорошо сработали прошлой ночью, или враги дышат нам в спину.
Велисарий рассмеялся.
— Ты опять чем-то недоволен, — Велисарий махнул рукой. — Ты только посмотри на этих беззаботных парней, Маврикий! Неужели их улыбающиеся лица похожи на лица людей, которые бегут спасая свою жизнь?
Маврикий нахмурился.
— Не надо называть солдат беззаботными. Это смехотворно. В особенности если речь идет об Аббу.
Хилиарх внимательно смотрел на приближающегося начальника разведгруппы. И стал немного менее мрачным. Маврикию нравился Аббу. Араб смотрел на мир примерно так же, как сам Маврикий. Во всем светлом есть своя темная сторона — хотя обычно люди говорят наоборот. И в каждой жизни обязательно бывает всемирный потоп.
Остановив коня, Аббу заговорил первым:
— Враги готовят для нас ужасный капкан, полководец. Я предвижу провал.
Кутзес рассмеялся.
— Этот нытик недоволен, потому что прошлой ночью ему пришлось очень много поработать.
— Ни один враг не бывает таким глупым! — рявкнул Аббу. — Нам практически пришлось вести их за руку! — Близко посаженные глаза араба горели от возмущения. Велисарий с трудом сдержал смех.
У Аббу было вытянутое худое лицо, на котором выделялись густые брови и крючковатый нос. Волосы были черные с проседью, борода уже полностью поседела. Однако он совсем не напоминал доброго дедушку: из-за ужасного шрама от виска, скрывавшегося в бороде, он внешне походил на пирата.
Тем не менее в эту минуту боевой старый пустынный воин больше всего напоминал полководцу деревенскую кумушку, чье имущество подверглось нападению деревенского дурачка.
— Ни в одной армии не бывает таких некомпетентных разведчиков! — настаивал Аббу. — Это невозможно. Они бы уже давно все утонули или зашли бы один за другим в какую-нибудь ловушку.
Затем он заговорил с мрачной уверенностью:
— Единственное объяснение — очевидное! очевидное! — это то, что враги задумали что-то хитрое. Готовятся обмануть нас, невинных и доверчивых. Наконец ты, полководец Велисарий, встретил достойного соперника. Лиса поймана в капкан более хитрым волком.
Маврикий проворчал что-то себе под нос с мрачным видом, вспоминая легендарную Кассандру, которая увидела, как все ее пророчества сбылись.
С другой стороны, Велисарий не казался особо расстроенным или обеспокоенным. На самом деле как раз наоборот. Полководец практически светился от радости.
— Как я понял, вам пришлось поддразнить авангард малва, чтобы заставить их последовать за вами к нашему лагерю?
Аббу фыркнул.
— Какое-то время нам даже казалось: придется спешиваться и на словах объяснить им, что от них требуется. «Видишь, так называемый разведчик из малва? Это костер. А вот туда посмотри — это называется шатер. А у шатров у костров сидят римские войска. Можешь повторить: римские. Сможешь найти дорогу назад в лагерь? Или нам самим следует представить отчет твоему командованию? Ты хоть говорить-то умеешь?»
Он поджал губы и сморщился, словно съел лимон.
— Никакой враг…
— Встречаются, — перебил Велисарий. Веселость все еще оставалась на лице полководца, но когда он заговорил, произносил слова исключительно серьезным тоном. Он обращался не только к одному Аббу, а ко всем командующим. — Поймите этого врага. Они исключительно сильны — благодаря новому оружию и численности войск, которые могут собрать. Но те же методы, которые создали эту гигантскую империю, являются также их ахиллесовой пятой. Они не доверяют никому, кроме малва. Даже не доверяют йетайцам. И для этого есть основания! Все другие народности для них — никто. Малва считают всех ниже себя.
Он осмотрел повернутые к нему лица, на последнем остановился на Аббу.
— У них есть разведчики, одни из лучших в мире, Аббу. Кушаны, например, великолепны. Среди раджпутов есть даже более талантливые. Охотники из афганского племени патанов, служащие раджпутам. Но где кушаны? В арьергарде. Где раджпуты? — Он показал на северо-восток. — Проливают кровь в горах. Здесь, в Месопотамии они посылают в разведку обычных кавалеристов. — Он пожал плечами. — Если за ними не будут следить йетайцы, постоянно понукать и подгонять их, то при каждой возможности солдаты станут уклоняться от выполнения своих обязанностей.
— Да, это наглые негодяи с очень высоким мнением о себе, — ставил Кутзес. — И не только потому, что у них слабый авангард, у них практически нет флангов.
Велисарий посмотрел на поднимающееся над горизонтом солнце.
— Скоро? — спросил он.
— Часа полтора, полководец, — мгновенно ответил Кутзес. — Самое большее два. — Молодой фракиец одобрительно посмотрел на Аббу. — Несмотря на все ворчание, Аббу и его люди прекрасно поработали прошлой ночью. Малва идут прямо на нас. Они встали новым порядком. Мне кажется, это боевой порядок, хотя он и отличается от всех, которые мне доводилось видеть раньше.
— Опиши его, — приказал Велисарий.
— Впереди собрана конница. Их там много. Очень много. Идут колоннами, но такими широкими, что создается впечатление: идут цепью. То есть несколькими цепями одна за другой.
— Идут медленнее, чем течет мед, — вставил один из трибунов Кутзеса. Кутзес кивнул. — По флангам располагается большинство варваров — йетайцев. Но идут совсем не так, как обычно выступают подразделения, располагающиеся по флангам. У меня сложилось впечатление…
— Это не обычные подразделения, прикрывающие фланги, — перебил Велисарий. — Йетайцы в основном используются, как батальоны страховки. Командиры малва ставят их для обеспечения порядка в регулярных войсках. Чтобы во время битвы те не разбежались.
Кутзес фыркнул.
— Могу поверить в это. Определенно: выглядят эти варвары устрашающе.
— И они на самом деле устрашают, — согласился Велисарий. — Командующий малва также рассчитывает, что они отразят любую атаку на фланги.
Один из других трибунов презрительно фыркнул.
— Но они не настолько крепки. По крайней мере, не должны выстоять против фракийцев и иллирийцев.
Велисарий улыбнулся.
— Я считаю точно так же. — Затем он обратился к Кутзесу: — Кушаны все еще в арьергарде? Предполагаю, идут сразу же за теми, кто в центре — повозками со жрецами и кшатриями?
Кутзес кивнул.
— Это имеет смысл, — сказал полководец. — Я объясню, почему это построение кажется тебе странным, Кутзес. Дело в том, что малва подходят к сражению, как кузнец к наковальне. Они думают только о том, чтобы использовать молот. В данном случае молот — это большая конница, которую сзади поддерживают ракеты. Если же молот не срабатывает, значит нужно воспользоваться другие большим молотом.
— А что там с арабами? — спросил Маврикий. Кутзес и трибуны расхохотались. Даже Аббу впервые позволил улыбке появиться на обветренном лице.
— Эти — не дураки, — усмехнулся начальник разведгруппы. И сказал одобрительно: — Настоящие арабы, даже если это и вонючие слуги Лахмидов. Они…
Его перебил Кутзес, все еще продолжающий смеяться.
— Арабы занимают позицию с фланга. Конечно, с левого, пониже к пустыне. Может, постараются туда смотаться, если удастся избежать стычки с йетайцами.
— Которым совсем не нравятся арабы, — добавил один из трибунов.
— Они сломаются через минуту, полководец, — вставил еще один. — Это так же очевидно, как вымя у коровы. Ты же знаешь, как мыслят эти арабы.
Аббу фыркнул.
— Точно так же, как любой здравомыслящий человек! Какой смысл садиться на лошадь, если не собираешься пускать ее вскачь? В особенности, если тобой командует идиот, который ставит свои войска… — разведчик кивнул на Велисария. — Как говорит полководец — подобно толстому, пузатому кузнецу, лениво шагающему к наковальне.
Велисарий хлопнул в ладоши.
— Хватит, — сказал он. — Кутзес, начинай атаку сразу же. Как можно быстрее. К этому времени ребята из Константинополя уже должны быть готовы. Когда подойдет время, я присоединюсь к ним.
Кутзес внимательно посмотрел на него. Во взгляде смешались колебание и беспокойство.
— Ты уверен в этом, полководец? Потери обещают быть…
— Я пойду с ними, — твердо заявил Велисарий.
Кутзес легко передернул плечами, но ничего не сказал, развернул коня и поскакал прочь. Его трибуны и Аббу тут же последовали за ним. После того как они уехали, Маврикий посмотрел на Велисария.
— Странно, — заметил он. — Я имею в виду то, что ты так саркастически отзывался о кузнецах. Я всегда считал, что ты относился к ним с восхищением.
— Я и отношусь, — с горячностью ответил полководец. — Когда был ребенком, массу времени проводил в кузнице. Хотел сам стать кузнецом, когда вырасту.
Полководец развернулся и пошел назад к усадьбе. Маврикий шел рядом с ним.
— Я не смеялся над кузнецами, Маврикий. Я смеялся над подходцами, которые считают себя кузнецами.
Он покачал головой.
— Кузнечное дело требует мастерства. И как и в любом деле, есть свои правила. Хорошие правила, всегда срабатывающие — пока ты не начинаешь их путать с правилами, применяемыми в другом мастерстве. Наковальня — это ведь по сути большой кусок металла. Наковальня не может с тобой сражаться, не может тебе ответить, если ты на нее нападешь.
Полчаса спустя, расставшись с Маврикием, Велисарий сел на коня и поехал к месту расположения войск Константинополя. Как и всегда, его сопровождали Валентин с Анастасией, державшиеся в нескольких ярдах позади.
Греческие войска уже готовились к сражению. Они позавтракали, были полностью вооружены и надели доспехи. Когда полководец подъехал, солдаты с энтузиазмом поприветствовали его. Велисарий внимательно прислушивался к тому, как его приветствуют. Он решил, что в их словах нет ничего фальшивого. Они не притворяются. Очевидно, слух уже распространился, и все знают, что Велисарий пойдет в бой вместе с ними. Как он и предполагал, новость о том, что полководец намерен разделить с ними риск кавалерийской атаки, помогла окончательно зацементировать преданность греков.
«Наконец у меня есть армия, — подумал он с облегчением, затем добавил несколько сардонически: — Теперь мне нужно только беспокоиться о том, чтобы пережить атаку».
«Я думаю, тебе не стоит в ней участвовать, — пришел ментальный импульс от Эйда. — Это очень опасно. Ведь будут стрелять ракеты».
Велисарий почесал подбородок перед тем, как отвечать.
«Не думаю, что это проблема, Эйд. Сирийцы запутают и дезорганизуют вражескую конницу к тому времени, как мы пойдем в атаку. Если мы начнем быстро, то у них не окажется четких целей».
Но Эйд не желал успокаиваться.
«Это очень опасно. Тебе не следует в этом участвовать. Ты незаменим».
Велисарий вздохнул. Он понял, что страхи Эйда никак не связаны с оценкой тактики. Они имеют более глубокие корни.
«Ни один человек не является незаменимым, Эйд».
«Это неправда. Ты незаменим. Без тебя малва победят. Линк выиграет. Мы проиграем».
«Если я незаменим, Эйд, то ведь из-за моих способностей полководца. Так?»
Молчание.
«Так?» — снова спросил Велисарий.
«Да», — с неохотой ответил Эйд.
«Значит, ты должен это принять. Риск — часть жизни полководца».
Он чувствовал неуверенность граней. Велисарий решил получше донести мысль.
«У меня небольшая армия. А у врага огромная. Если я хочу выиграть войну, не только это сражение — у меня должна быть боеспособная армия, маневренная, готовая действовать быстро. Только объединенная и сплоченная армия может выиграть войну».
Он сделал паузу, думая, как лучше объяснить. Эйд хорошо знал и понимал человеческую натуру, во многом — даже лучше, чем свою собственную. Но из-за сущности кристалла некоторые аспекты человеческой реальности оставались для него непонятными, часто совсем необъяснимыми. Эйд часто поражал Велисария каким-то таинственным пониманием великих сил, которые двигали человеческой расой, А затем еще больше поражал непониманием и незнанием людей, составлявших расу.
Эйд понимал человечество как шпалеру. Но он словно слепой пытался нащупать сами нити — людей.
«Мы, римляне, во многом подобны малва. Мы также построили огромную империю из многих различных народов и наций. Они строят империю, вводя жесткие иерархические правила. Для них очень важна чистота крови, они тщательно следят за ней и правом наследования. А мы делаем наоборот. Их методы дают им большую власть, но мало гибкости. И, самое важное, никакой искренней преданности. Мы победим их только хитростью и преданностью».
Велисарий стал развивать мысль, почти безжалостно. Чувствовал, как Эйд сопротивляется логике.
«Это правда, Эйд. Я — главный и первый полководец Рима, потому что одержал победы над персами и варварами. Я победил в тех сражениях — конечно, со своими фракийцами, но также сирийцами и иллирийцами. Но греческие солдаты, формирующие сердце римской армии, мало меня знают — за исключением репутации. Это слишком абстрактно. А для войны против малва эти вещи являются ключевыми. Я должен завоевать их преданность и доверие. Не только тех людей, которые пойдут в битву сегодня, но и всех других, которые последуют за ними».
Он помолчал и заговорил снова, завершая мысль:
«Другого пути нет. Полководец может завоевать преданность только тех войск, которые знают, что он точно так же предан им. Я уже показал войскам из гарнизона, что меня надо принимать всерьез. Мои требования. Теперь я должен показать им, что и я их принимаю всерьез. Их бросок является ключевым в сражении. Если он будет совершен правильно, то внимание врага зафиксируется на греках. Враг и не подумает, что поблизости есть другие — даже более опасные противники, скрывающиеся в лесу».
Эйд молчал. Потом заговорил жалобно:
«Это будет очень опасно. Тебя могут убить».
Велисарий не ответил. К этому времени он уже приближался t центру лагеря, разбитого войсками Константинополя. Он уже видел, что Агафий сидит верхом на коне, покрытом броней, примерно в пятидесяти ярдах от него, окруженный трибунами и гектонтархами. Молодой хилиарх отдавал последние распоряжения. Однако он не выкрикивал их актерски, не играл на публику, как делали многие римские командиры утром перед сражением. Велисарию довелось повидать немало таких. Даже на таком расстоянии было понятно что среди командования константинопольских войск царит дружеская обстановка и все расслаблены.
В чувство удовлетворения полководца ворвался голос Эйда: «Мне будет тебя не хватать. Очень сильно». Велисарий сконцентрировал все внимание на гранях. Как и много раз в прошлом, его ослепил калейдоскоп меняющихся цветов этого самого странного из божеских созданий. Этой удивительной души, которая называла себя Эйд.
«Мне тоже будет тебя не хватать. Очень сильно». Велисарий услышал, как Агафий приветствует его. Он приветственно поднял руку в ответ. Но он еще не закончил разговор с кристаллом.
«Давай попробуем избежать этой проблемы, а?» Грани сверкнули и повернулись, приняв новую конфигурацию. Начала кристаллизоваться форма, образ, которые Велисарий в них никогда не чувствовал.
«Я помогу», — пришел ментальный импульс. Твердый, уверенный и в то же время какой-то тонкий и гибкий. Почти похожий на ласку.
«Этим несчастным ублюдкам звиздец. Звиздец!» Велисарий резко вдохнул воздух от удивления. Следующие слова Эйда заставили Велисария даже повернуться в седле, чтобы проверить, не сам ли Валентин их произнес. А Эйд бормотал. Бормотал и бормотал.
— Я ничего не говорил, — запротестовал Валентин, когда увидел обвинение в глазах полководца. С печальным видом оскорбленного в лучших чувствах, он показал большим пальцем на огромного катафракта, едущего рядом с ним. — У него спроси.
— Этот человек молчал, как гробница, полководец, — подтвердил Анастасий. — Хотя сомневаюсь, что он думал о философии, как я. Я всегда философствую перед сражением, ты же знаешь. Нахожу слова Марка Аврелия в особенности…
Валентин что-то пробормотал себе под нос. Анастасий вопросительно посмотрел на него.
— Что это было? Я не уловил.
Велисарий улыбнулся.
— Я думаю, он сказал: «Трахнутая философия». Но, может, и нет. Может, он молился древним духам Фракии. Ты же понимаешь, что нас ждет битва. Вот он и просил у них защиты в предстоящем сражении.
Валентин только что-то пробормотал себе под нос. И Эйд бормотал. Бормотал и бормотал.
Глава 18
Велисарий приказал идти в атаку, как только увидел, что первые подразделения сирийской легкой конницы возвращаются с поля боя. Само поле располагалось к востоку от усадьбы, но находилось слишком далеко, чтобы четко видеть, что там происходит. Велисария от него отделяло не меньше мили. И с этого расстояния оно казалось просто облаком пыли, поднявшимся над ровной долиной, которая когда-то была плодородной. Вид также заслоняли срубленные деревья, еще недавно ограничивавшие территорию императорских охотничьих угодий, а теперь сложенные кучами. Но благодаря своему опыту полководец мог судить о происходящем только по одним звукам.
Основываясь на услышанном, Велисарий решил: дело продвигается очень хорошо. Его особенно радовала — если он правильно интерпретировал звуки — ситуация справа. Там Аббу с подчиненными сконцентрировали внимание на других арабах, выступающих с противной стороны.
Разведчики Аббу были бедуинами и в свое время поклялись служить династии Хассанидов. Хассаниды являлись традиционными союзниками Рима в Северо-Западной Аравии. На самом деле скорее вассалами, но Рим всегда очень внимательно относился к чувствам арабов и старался их не оскорблять. Лахмиды в той же Роли служили персам в Северо-Восточной Аравии, пока не переметнулись к малва.
Малва были новым врагом, как для Рима, так и для его союзников Хассанидов. Но разведчики малва оставались теми же арабами, поклявшимися в верности Лахмидам, с которыми Аббу, его подчиненные и их предки сражались уже несколько столетий. Этот конфликт имел древние, горькие корни.
Обе стороны в этом сражении кричали, как свойственно арабам, но были и тонкости, которые ясно уловило опытное ухо полководца. Какое-то время обычные завывания доносились с одной и другой стороны, то усиливаясь, то стихая, потом звук битвы стал совершенно другим.
Если только Велисарий не допустил серьезной ошибки, то Аббу и его подчиненные расправились с арабами — а вместе с ними и с единственными компетентными разведчиками в армии врага, не считая кушанов.
Он был доволен, нет, просто рад. Маврикий научил полководца многому и преподавал ему военную науку, пока ученик не превзошел учителя. Один из самых ранних уроков был прост и жесток: первым делом следует ослепить ублюдков.
Задуманный Велисарием «бросок» скорее был не броском, а просто продвижением вперед. До врага все еще оставалось около мили, даже если они, как он ожидал, и приближались к нему. Миля, особенно в Сирии летом, — это слишком большое расстояние, чтобы нестись на боевой лошади вскачь, причем на лошади, одетой в броню и с всадником в доспехах на спине.
Поэтому они просто ехали вперед. Вначале Велисарий внимательно следил за войсками из гарнизона, проверяя, не понеслись ли вперед какие-то горячие головы. Некоторое время спустя его напряжение ослабло — после того как стало ясно: подчиненные Агафию офицеры трезво смотрят на происходящее и вполне способны контролировать своих людей. Они все — ветераны и прекрасно сдерживают молодых и горячих.
Но даже таким темпом две тысячи катафрактов издавали звуки, подобные далекому грому. Легкая сирийская конница, покидающая поле боя после того, как вынудила врага броситься в атаку, услышала звук. Они знали его значение: их более могущественные братья идут им на помощь. И, главное: их полководец — снова — их не подвел.
Первые сирийцы, проскакавшие в оставленные специально для них приближающимися катафрактами коридоры, весело улюлюкали и улыбались от уха до уха. И радостно кричали:
— Велисарий! Велисарий!
Некоторые — а потом все больше и больше народу по мере того, как воинский клич набирал силу, стали кричать:
— Константинополь! Константинополь!
На протяжении всего времени, пока отступающие сирийцы вливались в их ряды, напевая и выкрикивая имя полководца, столичные войска держались с достоинством и сохраняли молчание. Но Велисарий чувствовал удовлетворение, которое таилось за скрытыми шлемами лицами. Все воспоминания о выходках в городе и казненных товарищах улетучились, негодование в отношении приграничных войск с острыми языками пропало, горечь при воспоминании об аристократах, наслаждающихся жизнью в Константинополе, пока они проливают пот в пустыне, исчезла.
Теперь не осталось ничего, кроме гордости, всегда испытываемой самыми крепкими воинами, которых когда-либо знал мир.
Греками.
Латинские армии победили их несколько столетий назад превосходящей организацией и тактикой. На самом деле так их разбили, что они приняли название своих завоевателей. В основе империя была греческой. Но назвалась она Римской, и этим именем гордились.
Персидские армии во время современных конных сражений побеждали их маневрами. Снова и снова. Пока гордые греки, которые называли себя римлянами, не сымитировали древнего мидийского врага. Катафракты в своей основе являлись только копией персидских дехганов.
В войне — в общем и целом — многие оказывались лучше греков, причем многократно. Но никто никогда не был лучше в сражении. Греческие гоплиты на древних полях сражений считались самыми ужасными противниками. Они ввели в воинское дело стиль кровавого сражения лицом к лицу, который шокировал их оппонентов.
Ахилл вернулся к жизни, заново родились Аяксы. Та же кровь текла в венах мрачных людей, в тот день продвигавшихся вперед рядом с Велисарием. Броня стала другой. Оружие изменилось. Они ехали вперед на спинах коней, а не шли фалангами. Но это все равно были те же крепкие, очень стойкие греки.
Основываясь на услышанном, Велисарий решил: дело продвигается очень хорошо. Его особенно радовала — если он правильно интерпретировал звуки — ситуация справа. Там Аббу с подчиненными сконцентрировали внимание на других арабах, выступающих с противной стороны.
Разведчики Аббу были бедуинами и в свое время поклялись служить династии Хассанидов. Хассаниды являлись традиционными союзниками Рима в Северо-Западной Аравии. На самом деле скорее вассалами, но Рим всегда очень внимательно относился к чувствам арабов и старался их не оскорблять. Лахмиды в той же Роли служили персам в Северо-Восточной Аравии, пока не переметнулись к малва.
Малва были новым врагом, как для Рима, так и для его союзников Хассанидов. Но разведчики малва оставались теми же арабами, поклявшимися в верности Лахмидам, с которыми Аббу, его подчиненные и их предки сражались уже несколько столетий. Этот конфликт имел древние, горькие корни.
Обе стороны в этом сражении кричали, как свойственно арабам, но были и тонкости, которые ясно уловило опытное ухо полководца. Какое-то время обычные завывания доносились с одной и другой стороны, то усиливаясь, то стихая, потом звук битвы стал совершенно другим.
Если только Велисарий не допустил серьезной ошибки, то Аббу и его подчиненные расправились с арабами — а вместе с ними и с единственными компетентными разведчиками в армии врага, не считая кушанов.
Он был доволен, нет, просто рад. Маврикий научил полководца многому и преподавал ему военную науку, пока ученик не превзошел учителя. Один из самых ранних уроков был прост и жесток: первым делом следует ослепить ублюдков.
Задуманный Велисарием «бросок» скорее был не броском, а просто продвижением вперед. До врага все еще оставалось около мили, даже если они, как он ожидал, и приближались к нему. Миля, особенно в Сирии летом, — это слишком большое расстояние, чтобы нестись на боевой лошади вскачь, причем на лошади, одетой в броню и с всадником в доспехах на спине.
Поэтому они просто ехали вперед. Вначале Велисарий внимательно следил за войсками из гарнизона, проверяя, не понеслись ли вперед какие-то горячие головы. Некоторое время спустя его напряжение ослабло — после того как стало ясно: подчиненные Агафию офицеры трезво смотрят на происходящее и вполне способны контролировать своих людей. Они все — ветераны и прекрасно сдерживают молодых и горячих.
Но даже таким темпом две тысячи катафрактов издавали звуки, подобные далекому грому. Легкая сирийская конница, покидающая поле боя после того, как вынудила врага броситься в атаку, услышала звук. Они знали его значение: их более могущественные братья идут им на помощь. И, главное: их полководец — снова — их не подвел.
Первые сирийцы, проскакавшие в оставленные специально для них приближающимися катафрактами коридоры, весело улюлюкали и улыбались от уха до уха. И радостно кричали:
— Велисарий! Велисарий!
Некоторые — а потом все больше и больше народу по мере того, как воинский клич набирал силу, стали кричать:
— Константинополь! Константинополь!
На протяжении всего времени, пока отступающие сирийцы вливались в их ряды, напевая и выкрикивая имя полководца, столичные войска держались с достоинством и сохраняли молчание. Но Велисарий чувствовал удовлетворение, которое таилось за скрытыми шлемами лицами. Все воспоминания о выходках в городе и казненных товарищах улетучились, негодование в отношении приграничных войск с острыми языками пропало, горечь при воспоминании об аристократах, наслаждающихся жизнью в Константинополе, пока они проливают пот в пустыне, исчезла.
Теперь не осталось ничего, кроме гордости, всегда испытываемой самыми крепкими воинами, которых когда-либо знал мир.
Греками.
Латинские армии победили их несколько столетий назад превосходящей организацией и тактикой. На самом деле так их разбили, что они приняли название своих завоевателей. В основе империя была греческой. Но назвалась она Римской, и этим именем гордились.
Персидские армии во время современных конных сражений побеждали их маневрами. Снова и снова. Пока гордые греки, которые называли себя римлянами, не сымитировали древнего мидийского врага. Катафракты в своей основе являлись только копией персидских дехганов.
В войне — в общем и целом — многие оказывались лучше греков, причем многократно. Но никто никогда не был лучше в сражении. Греческие гоплиты на древних полях сражений считались самыми ужасными противниками. Они ввели в воинское дело стиль кровавого сражения лицом к лицу, который шокировал их оппонентов.
Ахилл вернулся к жизни, заново родились Аяксы. Та же кровь текла в венах мрачных людей, в тот день продвигавшихся вперед рядом с Велисарием. Броня стала другой. Оружие изменилось. Они ехали вперед на спинах коней, а не шли фалангами. Но это все равно были те же крепкие, очень стойкие греки.