Дугин Александр. Путин против Путина. Бывший будущий президент

   Придя к власти, Путин отменил эту модель, «равноудалив» олигархов. Он не просто поменял одних олигархов на других, он отказал всем им в продолжении их функционального участия в политической системе. Два олигарха, которые полнее всего воплощали именно слитность олигархических функций – медиакратия, экономика, политика, воля, стратегия, коррупция спецслужб – были вытеснены за пределы России. Остальные пошли на компромисс с новым Президентом.
   Что предложил Путин вместо олигархии? Фигура олигарха разделялась на несколько составляющих: экономическая роль олигархов была передана магнатам (это олигархи, чьи полномочия ограничены чисто экономической сферой – см. список членов правления РСПП); политическая роль олигархов была делегирована Администрации президента (Волошин, Сурков, Сечин, Медведев); медиакратическая роль олигархов была делегирована чистым медиакратам (Лесин, позже Кулистиков, Эрнст, Добродеев). Экспертные функции олигархов переданы экспертному сообществу (Павловский, Марков, Никонов, экспертные советы при АП и телеканалах). Силовики были предоставлены самим себе. Особенно это было явно в период, когда Совбез возглавлял Сергей Иванов – якобы «новый расцвет спецслужб» был не чем иным, как выводом их из-под опеки олигархов.
   Расщепив функции олигархов, Путин создал 5 дискретных «департаментов политической воли»: АП, экономические магнаты, медиакраты, силовики, эксперты. Все они в теории должны были замыкаться на Президенте, минуя посредников, которые обязательно постарались бы вносить свои собственные интересы.

Путин как собиратель России и строитель Евразии

   С приходом Путина изменились и отношения Москвы с территориями России и странами СНГ, которые стали развиваться по формуле «просвещенной геополитики». Последовательная и логичная геополитика требовала бы от него укрепления единства России, активизации интеграционных процессов в СНГ, развертывания смелых инициатив в создании стратегических, политических и экономических блоков с Европой и Азией. Однако Путин реализует лишь отдельные элементы этого евразийского геополитического сценария, свидетельством чего стало: жесткое противодействие распаду России в Дагестане и Чечне, умаление значения Совета Федерации как регионального лобби, введение системы федеральных округов. Создание ЕврАзЭС, подписание договора о Коллективной безопасности со странами СНГ. Сюда же можно отнести дипломатическое сближение с Евросоюзом, активизацию отношений со странами Азии – Китаем, Северной Кореей, Японией, Ираном, Индией.
   Все эти шаги были направлены на усиление евразийской геополитики – проводимой, однако, с определенными колебаниями. В принципе, именно активная внешняя политика, призванная усилить стратегический статус России в сочетании с внутрироссийским патриотизмом, и должна компенсировать – с точки зрения популизма – непопулярность либеральных реформ в экономике. С самого начала Путин стал последовательно, хотя и осторожно, двигаться в этом направлении.
   В отношении территориального устройства России Путин начал настоящую революцию. Ее смысл состоит в том, чтобы максимально ограничить геополитическую самостоятельность регионов, лишить субъекты федерации даже намеков на суверенность и государственность. В этом состоит другая (внутриполитическая) сторона патриотизма Путина, стратегия его внутренней геополитики. Сразу после прихода к власти Путин вводит федеральные округа для прямого стратегического контроля над губернаторами и реформирует Совет Федерации с тем, чтобы лишить представителей регионов полноценного политического представительства с большими политическими и законодательными полномочиями. Организация Госсовета параллельно Совету Федерации перевела статус глав субъектов от политического к совещательному.

Первый сбой: вызов атлантизма – тест на лояльность

   Сбой произошел в результате событий 11 сентября 2001 года. США предложили России почти в ультимативной форме тест на лояльность, ответить на который в строгом евразийском ключе Путин не решился. Его евразийство ослабло, результатом чего стали американские военные базы в странах СНГ и Грузии, осложнения в отношениях с Лукашенко и т. д. Советник Путина Сергей Ястржембский в тот момент прямо выступил против евразийства. Все это существенно ослабило цельность и убедительность изначальной формулы Путина, умалило патриотический потенциал его политического статуса.
   В этот же момент поступило прямое предложение Глеба Павловского перейти от «путинского большинства» к «правому большинству». Вскоре после 11 сентября 2001-го им было организовано проведение «Гражданского форума», что, по сути, было откатом к ельцинской политологической модели. Катастрофы не произошло, но баланс был существенно смещен. Формула Путина предполагала безусловное евразийство и просвещенный национализм во внутренней и внешней политике как компенсацию либерализма в экономике. При сдвиге в сторону западничества строгость формулы нарушилась. Путин под воздействием обстоятельств отступил от самого себя в этой части формулы. Следствием чего стало начало колебаний настроений масс с тенденцией к снижению рейтинга Путина; пробуксовывание централизации; малая эффективность, централизованность и организованность «департаментов политической воли»; слабая результативность полпредов и, как следствие, начало нового этапа региональных интриг со стороны глав субъектов федерации, почувствовавших слабину центра.
   В результате всего этого произошло смещение баланса от центра стабильности. Формула Путина (либерализм + патриотизм), оставаясь в сущности прежней, была в значительной степени ослаблена умалением национальной составляющей. Это проявилось в убывании евразийского потенциала внешней политики (перекос в сторону Запада, податливость давлению США, снижение темпов интеграции СНГ); в относительном потворстве новой волне фрондерства со стороны некоторых национальных лидеров; в отсутствии у процесса укрепления вертикали власти соответствующего политического оформления (дело кончается простым иллегитимным вмешательством в выборный процесс без соответствующего политико-пропагандистского сопровождения); в отсутствии внятной и последовательной патриотической идеологии в СМИ, образовании, культуре (предпринимаемые здесь шаги вполне хаотичны, спонтанны и случайны, в каком-то смысле халтурны). При этом в либеральной составляющей последовательность сохранилась: экономикой заведуют ультралибералы Герман Греф и Андрей Илларионов, принят Земельный кодекс, продавлена реструктуризация РАО «ЕЭС» по формуле Чубайса и т. д.
   Все это сказывается на нескольких уровнях. В итоге на тот момент можно было четко констатировать: начало колебаний настроений масс с тенденцией к снижению рейтинга Президента Путина, пробуксовывание централизации, малая эффективность, централизованность и организованность «департаментов политической воли»; слабая результативность полпредов и, как следствие, начало нового этапа региональных интриг со стороны глав субъектов федерации, почувствовавших слабину центра; тупиковость политической эволюции «Единой России», вынужденной следовать за линией Президента, которая сама отступает от изначальной ясности (ослабление национальной составляющей, противоречивость западнического курса).

Идеологические риски Путина

   В целом основные параметры формулы Путина сохранены и отступление от устойчивого состояния этой формулы, связанное с либеральной имитацией последующих четырех лет, пока некритично. Но если речь идет не о вынужденном колебании, а о тренде, о «тяжелой тенденции», то в ближайшем будущем процесс может приблизиться к фазе, критической для парламентских и президентских выборов.
   Рассмотрим в самом общем приближении основные риски для Путина, связанные с отклонением от его изначальной политологической формулы. Все они связаны с нарушением баланса. Так как на сегодняшний день нарушение баланса зафиксировано только в одном направлении – в сторону ослабления национальной составляющей, – то рассмотрим именно этот сценарий.
   Ослабляя национальный элемент своей формулы, Путин возвращает политическую модель к периоду ельцинизма: все дело в определенный момент сведется к либерально-демократической прозападной власти, противопоставленной нелиберальному, антизападному, патриотически настроенному населению, которое будет негативно реагировать на либерализацию в области платы за энергию, реформу ЖКХ, повышение тарифов на транспорт, которые отныне не будут уже компенсироваться моральной патриотической риторикой. Путин оказывается в ситуации, крайне неблагоприятной: у него нет ельцинского волюнтаризма, эффективных интриганов-олигархов, сосредоточивших в своих руках нити политической, экономической, медийной и спецслужбистской власти. Понятно, что в такой ситуации сохранение власти будет проблематично. Тут, кстати, политическая логика начинает требовать другого Путина. Этот «другой Путин» должен быть фактически ремейком Ельцина – волюнтаристским антикоммунистом-западником, «либеральным тираном и диктатором», а отнюдь не «просвещенным патриотом».
   К этому следует добавить вероятное изменение отношения к Путину на Западе. Ряд атлантистских геополитиков (Пол Волфовиц, Збигнев Бжезинский и т. д.) считают, что геополитическое самоликвидаторство России как одного из потенциальных самостоятельных полюсов, способных составить геополитическую конкуренцию однополярному могуществу США, при Путине идет слишком медленно и что стоило бы придать этому процессу новый импульс. Таким импульсом вполне может быть интрига по смещению Путина (этот сценарий отстаивают в американских аналитических кругах и опальные российские). Этот же сценарий отчасти был заложен и в трагических событиях в Москве, связанных с захватом заложников на Дубровке, в Беслане, в теракте в московском метро, в Домодедове и даже в нездоровой активности окружения преемника Путина на посту Президента. Вашингтон имеет достаточно инструментов для того, чтобы активно поспособствовать смене верховной власти в России. Добавим к этому еще и то, что после военных операций в Ираке и Ливии цены на нефть в конечном итоге могут резко упасть, что не замедлит отразиться на российской экономике. Есть и другие способы серьезного подрыва власти Путина.
   Одним из них является изменение природы коммунистической оппозиции. Все эти годы она была неэффективна, так как к ней не были присоединены приводные ремни от настоящих акторов – олигархов и западных спецслужб. Опираясь на потенциальное большинство населения, эта оппозиция остается политически безобидной только за счет полной неадекватности лидеров, отсутствия реальной политической воли, экономических ресурсов, невменяемого поведения партаппарата. Подключение к этой оппозиции политической воли, помноженное на поддержку некоторых антироссийских сил в американском политическом истеблишменте, вполне способно резко изменить сам статус этой оппозиции. Стоило поставить в списке на первое место вместо Зюганова (отрицательный имидж, демобилизующий темперамент, отталкивающая внешность) Глазьева (нейтральный имидж, упругий темперамент, не отталкивающая внешность) – и можно было говорить об изменении всего электорального расклада. Такое большое влияние столь малого фактора свидетельствует не о каких-то особых заслугах Глазьева, а о соответствии формулы «нелиберализм+национализм» ожиданиям подавляющего большинства россиян. В итоге эта угроза была устранена созданием сначала левопатриотического блока «Товарищ», изъявшего Глазьева из списков КПРФ, а затем слияние его с Рогозиным в блоке «Родина», что окончательно вывело Глазьева не только из КПРФ, но и вообще из левого оппозиционного сектора.
   Если для того, чтобы превратить «Единую Россию» в нечто адекватное, требуется невероятно много усилий, то для резкого повышения статуса КПРФ требуются точечные действия, которые вполне способен осмыслить, довести до ума и реализовать такой человек, как Борис Березовский, или, что реально пытался сделать Михаил Ходорковский (особенно с согласия американских спецслужб). Или сам Владимир Путин, поставив во главе этой партии своих людей.
   Формула Путина в течение двух первых президентских сроков продемонстрировала свою адекватность и состоятельность. У нее остался еще достаточный запас прочности. Более того, строгое следование ей позволяет Путину исподволь возделывать территорию и на смежном политико-идеологическом пространстве – в зоне национал-нелиберализма (национализм в данном случае служит общим знаменателем). Понятно, что в середине первого президентского срока для Путина был важнее либерализм и отношения с Западом, но по мере приближения к выборам внутриполитический фактор всегда начинает набирать вес, а следовательно, национальная часть формулы становится все более значимой. К сожалению, именно эта составляющая сегодня в значительной степени ослаблена.
   Путинская формула была блестяще заявлена, отыграна и закреплена в начале его президентства – благодаря строгому следованию ей у Путина все получалось. Как только она начала становиться менее очевидной, стали подспудно нарастать серьезные проблемы. Политический цикл выборов таков: если все останется так, как есть сегодня, негативные результаты помутнения ясности этой формулы накладываются на выборный период, что делает ситуацию критической.
   Учитывая все вышеперечисленные факторы, необходимо, невзирая на видимость внешней стабильности и благополучности, в чрезвычайном режиме возвращаться к изначальной модели формулы Путина. В противном случае отсутствие резких действий по укреплению ее изначальных векторов приведет не к замораживанию статус-кво, но к откату на те ненадежные позиции, на которых находился президент Ельцин в последний период своего правления. Для Путина критически важно немедленно приступить с новой силой и новой энергией к доведению начатого до логических результатов. А это предполагает безотлагательную консолидацию Администрации Президента, магнатов, медиакратов, экспертов и спецслужб. В срочном порядке должны быть выработаны и широко представлены: патриотическая идеология; последовательная и активная медийная политика в национальном ключе; принятие чрезвычайных мер в области образования и патриотического воспитания; изменение формата пропрезидентской партии в более активном, осмысленном, идеологическом ключе или формирование пропрезидентского блока вообще на новой идейной основе; формирование при Путине нового экспертного органа, строго соответствующего формату «формулы Путина». Во внешней политике требуется резкое усиление евразийского фактора, безотлагательная смена внешнеполитических экспертов. Сюда же стоит включить реальное укрепление вертикали власти, в частности – повышение активности полпредов, окончательное политическое решение проблемы Северного Кавказа в евразийском ключе. Противодействие оппозиции будет наиболее эффективно не тогда, когда против нее будет вестись целенаправленная дискредитационная кампания, а тогда, когда власть заявит решимость на практике осуществить обещанное. То есть созидательная просвещенно патриотическая политика будет самым серьезным и мощным аргументом в пользу власти. В приближающихся испытаниях Путину способна помочь только «формула Путина» – чем более он будет ей верен, тем больше он выиграет.

Об ответственности Путина перед Христом и смене элит

   Многие ощущают Россию православной страной во главе с православным лидером. При этом в стране происходит масса всякой несуразицы и бед, за которые кто-то должен нести ответственность. Одни держат ответ перед прокуратурой, другие – перед лицом корпорации, будь то комиссия РСПП по корпоративной этике или церковный суд. Но уж коли мы все чаще рассуждаем о России как православной стране, то отчего бы нам не поразмышлять о том, кто же ответственен перед Христом – народ или Президент? Я не сторонник строгого деления православных христиан на воцерковленных и невоцерковленных и считаю православными всех, кто отождествляют себя с Православием. Сам я воцерковленный православный христианин, впрочем, и желаю стать такими же всем остальным. Вместе с тем в России существует отчасти автономная государственная система, которая имеет свою идеологию, свою логику, свою структуру – весьма отличные от религиозно-православной парадигмы.
   Но есть еще и народ. Это совершенно замечательное явление, отдельное и самостоятельное. Народ обладает самостоятельным бытием. Мне кажется, что между этими тремя формами – Православие (Церковь), Российское государство и русский народ – существует сложная диалектика отношений, меняющихся на протяжении всей нашей истории. В России каждый политик или каждый человек, исповедующий ту или иную политическую философию, делает свой выбор относительно того, как эти понятия – Церковь, государство и народ – сочетать, чему отдавать приоритет.
   Моя политическая философия основана на том, что русский народ является высшей исторической, духовной и политической категорией. Народ превыше всего. Русский народ – для меня абсолют, самоценность и самозначимость. Народ этот глубинно, до корней, проникнут лучами православной культуры и избран Промыслом Божиим для особого служения. Я не делаю четкого разделения между православным мессианством и духом русского народа, это две стороны одного и того же явления. Духовное и внимательное прочтение истории Руси показывает, что начиная с определенного момента – с середины XV века, падения Царьграда – судьба Вселенского Православия окончательно отождествилась с судьбой русского народа.
   Государство – это нечто совершенно иное. В последние века оно оказывалось неизменно ниже и духа народа, и православной Церкви. Во времена Московского царства государство пропитывалось лучами церковности сверху и народности снизу, образуя некоторую гармонию и не препятствуя всеобщему спасению. Когда государство прозрачно, когда оно является инструментом «тяглового» процесса духовного и вселенского спасения, тогда все хорошо, и оно органично участвует в духовном ритме священной истории. Но в последние века, увы, это больше не так. Государство является искусственной конструкцией, отчужденной и от церковности, и от народа. Оно подает себя как нечто обладающее собственной онтологией. Онтологией, надо заметить, довольно сухой, отчужденной, гнусной. С духовной точки зрения в романовский период после раскола Российское государство выполняло в целом отрицательную роль. И любая апелляция к народничеству и Православию была поверхностна, лжива и искусственна. Народный дух дал о себе знать в Октябрьской революции (в прочтении Клюева или Платонова), но в хрущевский, и особенно в брежневский, период государство опять пришло к отчуждению от народной среды, не говоря уже о религии. Во всех бедах России следует винить современное государство как искусственно скопированную кальку с секулярных европейских образцов. В правильном сочетании государство должно быть второстепенным и прозрачным, проницаемым, анагогическим, тягловым, возвышающим; оно должно служить народу и Церкви, а не заставлять народ и Церковь служить себе. Поэтому во всех негативных явлениях нашей истории я склонен винить именно государство. Государственный фашизм, автономный этатизм в русской истории мне глубоко отвратителен. Я считаю, что самым оптимальным инструментом было бы уничтожение государства и замена его Священной Империей, басилей, полноценным православным катехоническим царством, где божественные лучи напрямую соединяются с великим богоносным народом и заставляют служить все остальные механизмы и реалии истории высшей цели, воплощенной в потайном бытии народа-богоносца. Таким образом, я жесткий противник автономного современного государства и склонен винить во всех неразберихах и мерзостях именно его. При этом столь же убежденный сторонник империи.

Империя вместо государства-нации

   Напомню, что государство и империя начиная с XVI века в Европе осмыслялись как противоположности. Боден, Макиавелли, Гоббс строили свои теории «государства» в полемике с онтологией империи; концепт «государства» есть продукт отрицания концепта «империи». Государство – это десакрализированная, лишенная телоса, цели и смысла, искусственная прагматическая конструкция. Империя, напротив, нечто живое, священное, насыщенное целью и смыслом, имеющее высшее предназначение. В империи административный аппарат не обладает автономией ни по отношению к религиозной миссии, ни по отношению к народной стихии, напротив, империя и есть вселенское выражение этой миссии, рассыпающей свой свет на упругие энергии народов и культур.
   Существует концепция «органической демократии», подразумевающей – по словам Артура Мюллера Ван ден Брука – «соучастие народа в собственной судьбе», когда субъектом истории действительно является личность, которая действует в каком-то культурном поле. В этом смысле я думаю, что как и народ, так и президент сегодня разделяют ответственность перед Богом за то, что происходит в стране. Это и мой глубочайший политический «символ веры». Кто творит, тот и отвечает. Вопрос – президент или народ? На мой взгляд, историю творит народ. Ответственность лежит на народе. Народ как бы задает рамку исторического развития, он ее ограничивает представлениями о возможном и допустимом. Этот коридор возможностей задает народ, потому что носителем конкретной культуры, конкретной духовности, конкретной религии, конкретной идеологии является народ в целом, а не его, пусть даже высокопоставленные, представители. Народ предлагает некоторые решения, но жизнь очень жестка по отношению к проектам, которые выстраивает народ. События, происходящие вокруг, отсекают те или иные возможности, меняя коридор возможностей, искривляя вектор развития. Самозадающееся направление истории – это некий компромисс между духовным посылом народа и реалиями, с которыми он сталкивается. Такое давление среды часто заставляет менять этот вектор. И вот тут выступают на поверхность вполне конкретные, персонифицированные герои, а не собирательные народы. Это – понимание государственности и роли народа в терминах «органической демократии». Было бы идеально, чтобы народ соучаствовал в собственной судьбе, был субъектом истории. Именно за это мы и боремся. Это правильно. Это должно быть нравственным императивом для всех полноценных политических сил России, для самого народа. Но это не статус-кво, это цель и пожелание.
   Народ делегирует ответственность властелину или властной группе, политической элите. В идеальном случае это гармоничный и естественный процесс: народ воплощает во власти высшее напряжение своей воли, лучшую часть души. Тогда речь идет о «народной власти», будь то демократическая община, автократия или даже «народная диктатура». Но чаще всего в истории власть и властная элита отнюдь не народны. Есть достаточно интересная политологическая модель описания и объяснения этого обстоятельства. Эта модель утверждает, что политические элиты радикально отличны от своего народа, что правящая элита есть антинарод. Антинарод не только в социальном и функциональном смысле, но также и в расовом смысле. Польско-еврейский автор Людвиг Гумплович, незаслуженно забытый и мало известный сейчас, в своих трудах (в частности, в книге «Расовая борьба») доказывает, что элиты почти всех исторически известных государств – русского, французского, австрийского, немецкого, индусского, египетского, греческого – были изначально пришельцами, завоевателями либо представителями этнических, религиозных или культурных меньшинств. Все политические элиты – это результат внедрения в народ других этносов, которые некогда покорили местное население и создавали особую властную прослойку, «политический класс» (по Р. Михельсу). Впоследствии эта группа закрепляет свою победу в системе государства, создавая для «своих» систему привилегий и основывая стяжание благополучия вопреки народу. Власть в таком понимании является не выражением народного духа или религиозной мысли, а ксеноморфной отчужденной организацией.
   Если мы посмотрим на сегодняшнюю Россию или на Россию романовскую, то мы легко распознаем в них все признаки этих ксеноморфных политических элит, отчужденных от своего народа, который они презирают, не понимают и ненавидят. Западническая элита XVIII века воспринимала русский народ как «дикарей», «папуасов», как американцы воспринимали индейцев. Вспомните Бирона. Моему предку Савве Дугину отрубили голову за то, что он, будучи дашковцем, требовал восстановления патриаршества. От него до XX века сохранились так называемые «дугинские тетрадки», обличающие секулярную власть и автономное государство, имевшие хождение преимущественно у староверов. Патриаршество есть важнейший элемент православной церковной традиции. Оно неразрывно связано с осознанием богоизбранности русских. Савва Дугин требовал восстановления патриаршества и упразднения Синода вопреки секулярности и западничеству русофобских по сути элит. За это и поплатился жизнью. В этом злосчастном XVIII веке русских людей с бородами, в рубахах, в лаптях и с поясками, которые приближались к заставам Санкт-Петербурга, не пускали в столицу – требовали надеть кивера, рейтузы или трико, а также «выскоблить рожу». Совершенно чуждая нам западническая группа правила страной 100 лет. В Древней Руси отсутствие бороды у мужчины было верным признаком «утраты мужеского пола». Только в конце XVIII века кое-что стало возвращаться, и XIX век стал веком отката в народность. Дворянство стало постепенно возвращаться к корням, вспоминать о благословенной старине.