Страница:
Спали долго. Днем совершили выход до Горячего ключа, где искупались. Зимой вода кажется горячее, и купание доставляет необыкновенное наслаждение, если не считать того, что после купания приходится выскакивать на мороз и надевать холодную одежду. Не пожелавшие идти на ключ за это время продолбили во льду лунки и поставили несколько сеток под лед.
На следующий день, утром, проверять сети пошли все. Улов оказался более чем приличный: небольшой таймень, несколько ускучей, три сига, шесть хариусов и два налима. Не успели подойти к избе с пойманной рыбой, как обратили внимание на идущего на лыжах по заснеженному льду бородатого человека. Это был Лыков. Подойдя ближе, он в нерешительности остановился. Парфентий Филимонович окликнул его, и только после этого Лыков не спеша подошел, снял шапку, перекрестился и, поклонившись, поздоровался со всеми, не подавая руки. Так произошла очередная встреча Лыкова с людьми из «мира».
Забегая вперед, надо сказать, что это была последняя встреча Лыкова с людьми в непринужденной, без всяких подозрений, обстановке. Лыкова пригласили в избу, где начались разговоры. Беседа шла очень оживленно. Всех интересовал и сам Лыков, и его семья, условия проживания, поэтому была масса вопросов к нему, да и Лыкова интересовало многое. Надо сказать, что тогда Лыков не представлял какой-то диковинки, и говорили с ним, как говорили бы с любым человеком, с которым не виделись несколько лет.
Свой приход Лыков объяснил необходимостью сообщить, что из-за погодных условий не удалось перебраться, и обещал уже в апреле спуститься на кордон, посадить огород и после этого перевезти семью. Лыкову теперь уже официально сказали, что вопрос о его приеме на работу решен. Ему показали усадьбу, подробно объяснили его права и обязанности и подтвердили, что в начале лета пригонят корову и несколько овец. В беседах оговорили многое, связанное с переездом и устройством на новом месте.
Несколько раз начинали разговор с предложением перебраться в поселок Яйлю, ближе к школе, однако Лыков, родившийся в этой прекрасной горной тайге и всю жизнь проживший вольной жизнью, деликатно отклонял подобные предложения, ссылаясь на разные причины, в общем-то не особо значимые. Немаловажной причиной было также и то, что здесь, в тайге, похоронены и спят вечным сном его родители, братья, сестры и другие близкие родственники. События не столь давних времен, конечно, тоже настораживали его. Вечером подтопили баню, на следующий день проводили Лыкова и стали собираться в обратный путь.
В течение всей зимы наблюдатели трижды посещали кордон с целью дежурства и обхода территории, но нигде никаких следов человека больше не встретили.
Весной 1941 года, как только появилась возможность, наблюдатели прибыли на Абаканский кордон, но никаких следов Лыкова также не обнаружили. Все было нетронуто, хотя Лыкову разрешалось брать продукты и пользоваться инвентарем. Судя по всему, он здесь больше не был. Оставшиеся на дежурство наблюдатели так и не дождались его прихода. Об этом сообщили дирекции; все терялись в догадках. Было решено после спада коренной воды посетить Лыковых и выяснить причину его исчезновения.
Лыков не появился и к середине июня, когда все сроки посадки огородов давно миновали; значит, что-то изменилось. Что послужило причиной того, что он передумал выходить, что могло его отпугнуть, сейчас сказать трудно. Возможно, он с самого начала в душе не мог принять твердого решения и колебался, поэтому в его разговорах всегда чувствовалась нерешительность и создавалось впечатление, что чего-то он не договаривает. Но Илличевский, например, говорил, что пройдет время, и все встанет на свои места, главное, нам, т. е. администрации заповедника, и вниманием окружить, и не допускать ничего того, что могло бы послужить для Лыкова разочарованием.
Начало войны. Новые обстоятельства. Начало преследования
Немного о Лыковых. Раскол. Переселение крестьян
На следующий день, утром, проверять сети пошли все. Улов оказался более чем приличный: небольшой таймень, несколько ускучей, три сига, шесть хариусов и два налима. Не успели подойти к избе с пойманной рыбой, как обратили внимание на идущего на лыжах по заснеженному льду бородатого человека. Это был Лыков. Подойдя ближе, он в нерешительности остановился. Парфентий Филимонович окликнул его, и только после этого Лыков не спеша подошел, снял шапку, перекрестился и, поклонившись, поздоровался со всеми, не подавая руки. Так произошла очередная встреча Лыкова с людьми из «мира».
Забегая вперед, надо сказать, что это была последняя встреча Лыкова с людьми в непринужденной, без всяких подозрений, обстановке. Лыкова пригласили в избу, где начались разговоры. Беседа шла очень оживленно. Всех интересовал и сам Лыков, и его семья, условия проживания, поэтому была масса вопросов к нему, да и Лыкова интересовало многое. Надо сказать, что тогда Лыков не представлял какой-то диковинки, и говорили с ним, как говорили бы с любым человеком, с которым не виделись несколько лет.
Свой приход Лыков объяснил необходимостью сообщить, что из-за погодных условий не удалось перебраться, и обещал уже в апреле спуститься на кордон, посадить огород и после этого перевезти семью. Лыкову теперь уже официально сказали, что вопрос о его приеме на работу решен. Ему показали усадьбу, подробно объяснили его права и обязанности и подтвердили, что в начале лета пригонят корову и несколько овец. В беседах оговорили многое, связанное с переездом и устройством на новом месте.
Несколько раз начинали разговор с предложением перебраться в поселок Яйлю, ближе к школе, однако Лыков, родившийся в этой прекрасной горной тайге и всю жизнь проживший вольной жизнью, деликатно отклонял подобные предложения, ссылаясь на разные причины, в общем-то не особо значимые. Немаловажной причиной было также и то, что здесь, в тайге, похоронены и спят вечным сном его родители, братья, сестры и другие близкие родственники. События не столь давних времен, конечно, тоже настораживали его. Вечером подтопили баню, на следующий день проводили Лыкова и стали собираться в обратный путь.
В течение всей зимы наблюдатели трижды посещали кордон с целью дежурства и обхода территории, но нигде никаких следов человека больше не встретили.
Весной 1941 года, как только появилась возможность, наблюдатели прибыли на Абаканский кордон, но никаких следов Лыкова также не обнаружили. Все было нетронуто, хотя Лыкову разрешалось брать продукты и пользоваться инвентарем. Судя по всему, он здесь больше не был. Оставшиеся на дежурство наблюдатели так и не дождались его прихода. Об этом сообщили дирекции; все терялись в догадках. Было решено после спада коренной воды посетить Лыковых и выяснить причину его исчезновения.
Лыков не появился и к середине июня, когда все сроки посадки огородов давно миновали; значит, что-то изменилось. Что послужило причиной того, что он передумал выходить, что могло его отпугнуть, сейчас сказать трудно. Возможно, он с самого начала в душе не мог принять твердого решения и колебался, поэтому в его разговорах всегда чувствовалась нерешительность и создавалось впечатление, что чего-то он не договаривает. Но Илличевский, например, говорил, что пройдет время, и все встанет на свои места, главное, нам, т. е. администрации заповедника, и вниманием окружить, и не допускать ничего того, что могло бы послужить для Лыкова разочарованием.
Начало войны. Новые обстоятельства. Начало преследования
Но судьба распорядилась иначе. Начавшаяся 22 июня война перепутала все планы, все добрые замыслы. Лыков мгновенно перестал быть фигурой, о которой думали, за которую переживали. Было уже, казалось, не до него, тем не менее недавно назначенный новый директор заповед ника Осиевский пытался организовать выезд к Лыкову с целью помочь ему переехать и устроиться на кордоне.
Однако мобилизация на фронт была массовая, так что посылать было некого. Конный нарочный, добравшийся до Абаканского кордона, снял дежурных; все, что было возможно, прибрали, спрятали и в срочном порядке покинули кордон. Началось суровое время.
К концу лета 1941 года сотрудники НКВД взяли на учет все одинокие заимки, стоящие вдали от населенных пунктов, и установили строгий контроль за всеми, кто там проживал. Это делалось с целью исключить места, где бы могли скрываться те, кто дезертировал из армии или отлынивал от призыва. Естественно, обратили пристальное внимание на район Телецкого озера и в особенности на заповедник, как наиболее отдаленный и глухой, где было до десятка кордонов, причем в таких местах, куда по тем временам попасть было довольно сложно. Кроме кордонов заповедника на левом берегу озера были одинокие поселения и два небольших поселка, в которых жили, как в то время говорили, единоличники, а в северной его части, в десятке километров от берега высоко в горах находился золотой прииск. Берега озера, долины его притоков и все окружающие озеро горы покрыты дремучей темнохвойной тайгой, в которой скрываться можно было годами, и никто бы не знал, поэтому эта часть области была под пристальным вниманием органов государственной безопасности.
По Телецкому озеру в те годы курсировал единственный пароходик, принадлежавший заповеднику. Тихоходный, немного шумный и заметный на большом расстоянии. Топливом для него служили обычные дрова, поэтому на пароходе были ручные пилы и топоры. И если не хватало топлива, причаливали в любом месте, пилили плавник и плыли дальше. Из трубы валил дым, а в то время, когда кочегар шуровал в топке, сноп икр поднимался высоко в небо, и в ночное время он был особенно виден. Но регулярных рейсов не существовало. Больше никаких моторных посудин не было и, в случае какихлибо поломок у парохода, связь по озеру сводилась к нулю. Только весельные лодки, вот и вся связь. По берегу ни троп, ни дорог, только в северной части таежная тропа по горам правого берега шла примерно 28 километров от села Артыбаш до поселка Яйлю.
При обсуждении вопроса о кордонах заповедника, глухих местах, где в таежных избушках могли находить пристанище дезертиры, вновь заговорили о Лыковых. Сотрудники НКВД посчитали подозрительным, что он вдруг исчез, и стали настаивать на его выселении из тайги любыми средствами. Возражать было бесполезно, а по военному времени и опасно, хотя дирекция заповедника была уверена, что Лыков в силу своих религиозных убеждений никого не примет и не предоставит никому убежища. Однако возраст Лыкова был призывной, и он обязан был, по существующему закону, принять участие в защите Родины. Это было, разумеется, законное требование, которое должны были ему предъявить и мобилизовать в действующую армию.
Выполняя указ о ликвидации отдаленных заимок, руководство области решило сформировать отряд из пограничников и сотрудников НКВД с целью совершить рейд и проверить огромную таежную часть заповедника на предмет того, не скрывается ли кто в глухих местах и найти Лыковых, вывести их из тайги, хотят они того или нет. К выходу в поход отряд готовился в поселке Яйлю, и вся подготовительная работа проводилась под непосредственным руководством Д. Молокова, которого администрация назначила проводником; помогал ему в подготовке его сын Перфилий.
В ясный день конца августа отряд вышел в путь. Им предстояло по таежной тропе добраться до кордона заповедника, перевалив Абаканский хребет, где сделать остановку. Отсюда совершили выезды до поселка Тиши с целью навести подробные справки обо всех, кто здесь проживает, о том, не приходилось ли им видеть в этих местах кого-либо из незнакомых людей. Подробно расспрашивали обо всех, в том числе о Лыковых. Жители поселка говорили, что Лыковых уже давно никто не видел, и, как они думают, они ушли на реку Лебедь. Однако один из жителей Тиши уверенно сказал, что Лыков, как он считает, никуда не уходил и проживает по-прежнему где-то в верховьях Абакана. Но речь шла не только о Лыковых – его местонахождение знали точно – но и о других семьях, которые, видимо, вызывали подозрения.
После кратковременной остановки на кордоне двинулись дальше и вступили в наиболее сложный для продвижения район. Из разговоров вечерами у костра, из многочисленных расспросов Молоков понял, что с Лыковыми особенно церемониться никто не собирается. Ему по-человечески было жаль их. Он прекрасно понимал, что та обстановка, какая сложилась в стране, да еще в период войны, ничего хорошего Лыкову не сулит. Начальник похода сказал Молокову, что если они его найдут, то дадут ему несколько суток на переезд в какой-нибудь поселок, по его усмотрению, и пусть попробует не выполнить. Но забирать его и уводить с собой никто не собирался. Позднее Данила Макарович, рассказывая нам о том походе, говорил:
– Могли и порешить его там в тайге. Однако в этот раз Лыкову помог, как говорят в народе, его величество случай. Мелькавший среди деревьев отряд военных Лыков заметил на сравнительно большом расстоянии, мгновенно скрылся в прибрежных зарослях и стал наблюдать. В этом месте река делала довольно спокойный поворот, что и позволило Лыкову увидеть отряд на приличном расстоянии и какое-то время наблюдать за его действиями. В этот день он рыбачил примерно в двух километрах от дома ниже по течению реки и незадолго до появления отряда собрался идти домой, так как шло дело к вечеру. К счастью Лыкова, отряд остановился и стал устраиваться на ночлег. Убедившись, что они дальше не пойдут, он поспешил домой.
Карп Осипович не знал, что это за отряд, куда идут и с какой целью, но усмотрел в этом недоброе. Понимая, что они могут знать, где они живут, и вряд ли пройдут мимо его жилища, он принял решение увести семью и временно скрыться. Обдумывая создавшееся положение, Лыков понимал, что в его распоряжении только ночь, немного утра. За это время успели сделать многое. Кое-что спрятали и, прихватив необходимое, всей семьей ушли в глухой распадок, где укрылись в сухой пещере.
Встреча Молокова с Лыковым состоялась через день в то время, когда Молоков гнал ушедших за ночь лошадей. Внимательно следивший за всем происходящим Лыков увидел и узнал Молокова и, убедившись, что тот один, окликнул его. Разговор шел недолго, но за это время Молоков успел подробно рассказать, к великому удивлению Лыкова, о начавшейся войне с «германцем», о постановлении по ликвидации отдельных заимок и о возможном блуждании по тайге дезертиров. Сказал также, что остановились они рядом с его домиком, на что Лыков ответил, что он видел, как они расседлывали лошадей. Молоков посоветовал Лыкову после ухода отряда уйти из тайги и поселиться либо в поселке Тиши, где он вырос, либо в любом другом таежном поселке, которых в то время было много. Молоков предупредил, что если он будет скрываться, то рано или поздно его найдут, и тогда спастись будет практически невозможно. Особо обратил внимание на то, что во время войны особенно не церемонятся с теми, кто не выполняет указаний военного времени. Лыков внимательно слушал его, согласно кивал головой, приговаривая: «едак, едак». Молоков также сообщил, что пробудут они здесь один день и уйдут вверх по Абакану. На том и расстались. И до следующей встречи с людьми пройдет ровно пять лет.
Отряд ушел, а Лыковы вновь остались один на один с тайгой, с суровыми горами. И если раньше было какое-то относительное спокойствие, то сейчас тревога и страх прочно охватили взрослых Лыковых, и избавиться от этих хватающих за сердце чувств было невозможно. И в который уже раз они рассуждали, что делать? Как быть? Они понимали, что с каждым подобным случаем ухода от людей положение для них становится более угрожающим. Ладно, в этот раз Бог дал, вовремя заметили, да и Молоков помог укрыться.
Прекрасно понимая, что в этом случае для главы семьи удалось избежать верной гибели, а, может быть, и для всего семейства, Лыковы принимают решение уходить. И вновь в бега – дальше, дальше в тайгу, в «пустынь», чтоб ни одна душа не ведала, куда ушли, где обосновались.
Справедливости ради следует сказать, что жена Лыкова Акулина Карловна, в девичестве Дайбова, не всегда и не во всем разделяла точку зрения главы семьи и в разговорах всегда предлагала уйти в Тиши. Больше всего ей хотелось перебраться в благодатные места на реку Бию, в родное село Дайбово, где родилась в 1905 году в зажиточной семье Карпа Дайбова. Это село основал в 1828 году ее прапрадед Никифор Дайбов, по фамилии которого и получило оно название. Но со стороны мужа Акулина Карловна всегда получала категорическое «нет», и доводом к этому было:
– Сгинем, вон сколь людей загубили, за что? Евдокима убили и нас изведут! И трудно было с этим не согласиться. Великолепно зная эти места, Лыков решает уйти в самое верховье реки, при впадении в нее слева реки Еринат. Кругом горы, скалы и три глубоких ущелья, из которых вырываются горные реки, образуя реку Бол. Абакан.
Там, где решили обосноваться, дно долины сравнительно широкое; с небольшого прилавка хорошо видно, что с трех сторон, полукругом, склоны гор – сплошные скалы, а если посмотреть вверх по реке Еринат, видна в скалах узкая щель, «щеки» которой абсолютно отвесны. Из этих ворот вырывается из объятий ущелья грохочущий Еринат и, пошумев по каменному руслу, вливается в Абакан. Дальше пути нет, идти некуда. Сюда и ушли. И опять растворились в необъятных просторах суровой тайги Западных Саян.
Однако мобилизация на фронт была массовая, так что посылать было некого. Конный нарочный, добравшийся до Абаканского кордона, снял дежурных; все, что было возможно, прибрали, спрятали и в срочном порядке покинули кордон. Началось суровое время.
К концу лета 1941 года сотрудники НКВД взяли на учет все одинокие заимки, стоящие вдали от населенных пунктов, и установили строгий контроль за всеми, кто там проживал. Это делалось с целью исключить места, где бы могли скрываться те, кто дезертировал из армии или отлынивал от призыва. Естественно, обратили пристальное внимание на район Телецкого озера и в особенности на заповедник, как наиболее отдаленный и глухой, где было до десятка кордонов, причем в таких местах, куда по тем временам попасть было довольно сложно. Кроме кордонов заповедника на левом берегу озера были одинокие поселения и два небольших поселка, в которых жили, как в то время говорили, единоличники, а в северной его части, в десятке километров от берега высоко в горах находился золотой прииск. Берега озера, долины его притоков и все окружающие озеро горы покрыты дремучей темнохвойной тайгой, в которой скрываться можно было годами, и никто бы не знал, поэтому эта часть области была под пристальным вниманием органов государственной безопасности.
По Телецкому озеру в те годы курсировал единственный пароходик, принадлежавший заповеднику. Тихоходный, немного шумный и заметный на большом расстоянии. Топливом для него служили обычные дрова, поэтому на пароходе были ручные пилы и топоры. И если не хватало топлива, причаливали в любом месте, пилили плавник и плыли дальше. Из трубы валил дым, а в то время, когда кочегар шуровал в топке, сноп икр поднимался высоко в небо, и в ночное время он был особенно виден. Но регулярных рейсов не существовало. Больше никаких моторных посудин не было и, в случае какихлибо поломок у парохода, связь по озеру сводилась к нулю. Только весельные лодки, вот и вся связь. По берегу ни троп, ни дорог, только в северной части таежная тропа по горам правого берега шла примерно 28 километров от села Артыбаш до поселка Яйлю.
При обсуждении вопроса о кордонах заповедника, глухих местах, где в таежных избушках могли находить пристанище дезертиры, вновь заговорили о Лыковых. Сотрудники НКВД посчитали подозрительным, что он вдруг исчез, и стали настаивать на его выселении из тайги любыми средствами. Возражать было бесполезно, а по военному времени и опасно, хотя дирекция заповедника была уверена, что Лыков в силу своих религиозных убеждений никого не примет и не предоставит никому убежища. Однако возраст Лыкова был призывной, и он обязан был, по существующему закону, принять участие в защите Родины. Это было, разумеется, законное требование, которое должны были ему предъявить и мобилизовать в действующую армию.
Выполняя указ о ликвидации отдаленных заимок, руководство области решило сформировать отряд из пограничников и сотрудников НКВД с целью совершить рейд и проверить огромную таежную часть заповедника на предмет того, не скрывается ли кто в глухих местах и найти Лыковых, вывести их из тайги, хотят они того или нет. К выходу в поход отряд готовился в поселке Яйлю, и вся подготовительная работа проводилась под непосредственным руководством Д. Молокова, которого администрация назначила проводником; помогал ему в подготовке его сын Перфилий.
В ясный день конца августа отряд вышел в путь. Им предстояло по таежной тропе добраться до кордона заповедника, перевалив Абаканский хребет, где сделать остановку. Отсюда совершили выезды до поселка Тиши с целью навести подробные справки обо всех, кто здесь проживает, о том, не приходилось ли им видеть в этих местах кого-либо из незнакомых людей. Подробно расспрашивали обо всех, в том числе о Лыковых. Жители поселка говорили, что Лыковых уже давно никто не видел, и, как они думают, они ушли на реку Лебедь. Однако один из жителей Тиши уверенно сказал, что Лыков, как он считает, никуда не уходил и проживает по-прежнему где-то в верховьях Абакана. Но речь шла не только о Лыковых – его местонахождение знали точно – но и о других семьях, которые, видимо, вызывали подозрения.
После кратковременной остановки на кордоне двинулись дальше и вступили в наиболее сложный для продвижения район. Из разговоров вечерами у костра, из многочисленных расспросов Молоков понял, что с Лыковыми особенно церемониться никто не собирается. Ему по-человечески было жаль их. Он прекрасно понимал, что та обстановка, какая сложилась в стране, да еще в период войны, ничего хорошего Лыкову не сулит. Начальник похода сказал Молокову, что если они его найдут, то дадут ему несколько суток на переезд в какой-нибудь поселок, по его усмотрению, и пусть попробует не выполнить. Но забирать его и уводить с собой никто не собирался. Позднее Данила Макарович, рассказывая нам о том походе, говорил:
– Могли и порешить его там в тайге. Однако в этот раз Лыкову помог, как говорят в народе, его величество случай. Мелькавший среди деревьев отряд военных Лыков заметил на сравнительно большом расстоянии, мгновенно скрылся в прибрежных зарослях и стал наблюдать. В этом месте река делала довольно спокойный поворот, что и позволило Лыкову увидеть отряд на приличном расстоянии и какое-то время наблюдать за его действиями. В этот день он рыбачил примерно в двух километрах от дома ниже по течению реки и незадолго до появления отряда собрался идти домой, так как шло дело к вечеру. К счастью Лыкова, отряд остановился и стал устраиваться на ночлег. Убедившись, что они дальше не пойдут, он поспешил домой.
Карп Осипович не знал, что это за отряд, куда идут и с какой целью, но усмотрел в этом недоброе. Понимая, что они могут знать, где они живут, и вряд ли пройдут мимо его жилища, он принял решение увести семью и временно скрыться. Обдумывая создавшееся положение, Лыков понимал, что в его распоряжении только ночь, немного утра. За это время успели сделать многое. Кое-что спрятали и, прихватив необходимое, всей семьей ушли в глухой распадок, где укрылись в сухой пещере.
Встреча Молокова с Лыковым состоялась через день в то время, когда Молоков гнал ушедших за ночь лошадей. Внимательно следивший за всем происходящим Лыков увидел и узнал Молокова и, убедившись, что тот один, окликнул его. Разговор шел недолго, но за это время Молоков успел подробно рассказать, к великому удивлению Лыкова, о начавшейся войне с «германцем», о постановлении по ликвидации отдельных заимок и о возможном блуждании по тайге дезертиров. Сказал также, что остановились они рядом с его домиком, на что Лыков ответил, что он видел, как они расседлывали лошадей. Молоков посоветовал Лыкову после ухода отряда уйти из тайги и поселиться либо в поселке Тиши, где он вырос, либо в любом другом таежном поселке, которых в то время было много. Молоков предупредил, что если он будет скрываться, то рано или поздно его найдут, и тогда спастись будет практически невозможно. Особо обратил внимание на то, что во время войны особенно не церемонятся с теми, кто не выполняет указаний военного времени. Лыков внимательно слушал его, согласно кивал головой, приговаривая: «едак, едак». Молоков также сообщил, что пробудут они здесь один день и уйдут вверх по Абакану. На том и расстались. И до следующей встречи с людьми пройдет ровно пять лет.
Отряд ушел, а Лыковы вновь остались один на один с тайгой, с суровыми горами. И если раньше было какое-то относительное спокойствие, то сейчас тревога и страх прочно охватили взрослых Лыковых, и избавиться от этих хватающих за сердце чувств было невозможно. И в который уже раз они рассуждали, что делать? Как быть? Они понимали, что с каждым подобным случаем ухода от людей положение для них становится более угрожающим. Ладно, в этот раз Бог дал, вовремя заметили, да и Молоков помог укрыться.
Прекрасно понимая, что в этом случае для главы семьи удалось избежать верной гибели, а, может быть, и для всего семейства, Лыковы принимают решение уходить. И вновь в бега – дальше, дальше в тайгу, в «пустынь», чтоб ни одна душа не ведала, куда ушли, где обосновались.
Справедливости ради следует сказать, что жена Лыкова Акулина Карловна, в девичестве Дайбова, не всегда и не во всем разделяла точку зрения главы семьи и в разговорах всегда предлагала уйти в Тиши. Больше всего ей хотелось перебраться в благодатные места на реку Бию, в родное село Дайбово, где родилась в 1905 году в зажиточной семье Карпа Дайбова. Это село основал в 1828 году ее прапрадед Никифор Дайбов, по фамилии которого и получило оно название. Но со стороны мужа Акулина Карловна всегда получала категорическое «нет», и доводом к этому было:
– Сгинем, вон сколь людей загубили, за что? Евдокима убили и нас изведут! И трудно было с этим не согласиться. Великолепно зная эти места, Лыков решает уйти в самое верховье реки, при впадении в нее слева реки Еринат. Кругом горы, скалы и три глубоких ущелья, из которых вырываются горные реки, образуя реку Бол. Абакан.
Там, где решили обосноваться, дно долины сравнительно широкое; с небольшого прилавка хорошо видно, что с трех сторон, полукругом, склоны гор – сплошные скалы, а если посмотреть вверх по реке Еринат, видна в скалах узкая щель, «щеки» которой абсолютно отвесны. Из этих ворот вырывается из объятий ущелья грохочущий Еринат и, пошумев по каменному руслу, вливается в Абакан. Дальше пути нет, идти некуда. Сюда и ушли. И опять растворились в необъятных просторах суровой тайги Западных Саян.
Немного о Лыковых. Раскол. Переселение крестьян
Так кто же такие Лыковы, откуда они появились в этой дремучей, глухой тайге, и почему о них так много говорилось? Мы постараемся в какой-то степени про следить жизненный путь этих людей до того времени, когда вновь, теперь уже в наше время, о них заговорили.
Надо сказать, что Лыковы ничем не выделялись из тех, кто свято хранил старый уклад жизни, кто твердо был ве рен старой вере. Трудолюбивы, как все русские крестья не. Посевами зерновых культур, выращиванием овощей, переработкой урожая с помощью мельниц, крупорушек, уходом за скотом, лошадьми, содержанием пасек – всем этим владели в совершенстве. Память их надежно хранила все, что требовалось делать в домашнем хозяйстве. Эти навыки передавались из поколения в поколение.
Судьба Лыковых трагична. Целая цепь обстоятельств сложилась так, что глава семьи Карп Осипович Лыков, на глазах которого безнаказанно убили брата, когда насильственно сгоняли в артели, когда беспричинные аресты безвинных людей буквально поразили великую Россию, принял решение уйти в «пустынь», тем самым пытаясь спасти жену, детей от верной, как он считал, гибели.
Здесь я хочу, перед тем как приступить к более подробному рассказу о судьбе семьи Лыковых, еще раз сделать отступление. Для того чтобы в самых общих чертах объяснить всю трагедию русского крестьянства, необходимо совершить экскурс в далекий XYII век.
Когда Россия была потрясена церковными реформами, на века разделившими русских людей на почве, в общем-то, казалось бы, незначительных изменений в обрядах служения Богу. Это было великое потрясение. Реформы не оставили равнодушными никого. Большая часть населения России со временем согласилась и покорилась реформам, а непокорные, не принявшие нововведений, спасаясь от жестокого насилия, кинулись в бега в места глухие, незаселенные – как они сами говорили, в «пустынь».
Лыковы – одна из древнейших фамилий на Руси. Происхождение ее объясняется довольно просто. Лыко – это сырье, одно из основных в крестьянском хозяйстве, известное еще с глубокой древности. Это внутренняя часть коры молодых лиственных деревьев, преимущественно липы. Из лыка плели различные предметы домашнего обихода: короба, корзины и широко известные лапти. Практически все крестьяне носили эту простую и в какой-то мере удобную обувь. Нетрудно догадаться, что большие мастера заготовки лыка и плетения рано или поздно получали прозвища, которые со временем превращались в фамилии. И фамилия Лыков была широко распространена на Руси.
Особенно известной стала эта фамилия после того, как князь Б.М. Лыков в числе семерых известных в России бояр в 1610 году образовал правительство «Седьмочисленные бояре» и совершил акт измены, тайно впустив в Москву польские войска. Однако говорить о каких-то родственных связях с Лыковыми, о которых идет речь, я не собираюсь, хотя бы потому, что это невозможно. Лыковых много.
Спустя сорок с лишним лет, в 1653 году, патриарх Никон, с согласия царя Алексея Михайловича, приступил к проведению церковных реформ, которые потрясли всю Россию. Эхо этих реформ откликалось веками. Реформы заключались в исправлении ошибок, допущенных при перепечатывании книг; двуперстие заменялось троеперстием; «аллилуйя» стали произносить не дважды, а трижды, и земные поклоны заменились поясными. Вот, казалось бы, в основном и все с точки зрения рядового обывателя. Но сейчас, спустя столетия, в результате исследования и тщательного изучения становится ясным, что надобности в таких реформах не было. Иноземные переводчики, привлеченные Никоном к исправлению допущенных ошибок, практически не исправили погрешности в текстах, а существенно исказили их, что вызвало бурю негодования и привело к вековой вражде.
Мы не собираемся вникать в тонкости этих реформ – это бесполезно, да и что дадут наши с вами рассуждения? Сейчас другое время, и приходится только сожалеть, что в результате этих реформ Россия потеряла многое в своем, в первую очередь, культурном развитии. Но справедливости ради следует сказать, что реформы были направлены не против православной веры, а на изменение некоторых обрядов.
Несколько членов существовавшего тогда кружка «Ревнителей благочестия» выступило против реформ. Протопоп Аввакум, известный впоследствии вождь старообрядчества, и некоторые другие считали, что именно русская православная церковь сохранила «древнее благочестие», поэтому твердо выступили против реформ. Все их попытки переубедить патриарха Никона не возымели действия. Протопоп Аввакум и Даниил, письменно обратясь даже к царю, пытались сохранить двуперстие и земные поклоны, но ничего из этого не вышло.
Постепенно разногласия приняли довольно резкие формы. Сторонники старой веры начали подвергаться жестоким преследованиям, и наступил так называемый раскол. А Церковный собор 16661667 годов предал старообрядцев анафеме как еретиков. После этого собора наступило страшное время. Запылали костры сжигания и самосожжения целых семей, включая младенцев, и в очередной раз многострадальная русская земля была обильно полита кровью.
Среди людей, которые выступили против реформ и остались верны старой вере, было немало очень богатых и влиятельных бояр, которые даже под страхом смерти и лишений не отреклись от старой веры и пошли на эшафот, показывая двуперстие. Такой была известная боярыня Ф.П. Морозова, ее родная сестра Е.П. Урусова и жена полковника стрелецкого войска М.Г. Данилова. Все трое за «противление» царю, патриарху и преданность старой вере были арестованы, закованы в железо и увезены в город Боровск, где приняли мучительную смерть. Они были заморены голодом в подземелье.
Это событие не могло остаться без внимания, и их гибель явилась темой для создания различных повествований и картин. Протопоп Аввакум написал на смерть этих уверенных в своей правоте женщин, как говорили современники, «прочувственное» – «О трех исповедницах слово плачевное», а значительно позже, в 1887 году, выдающийся сибирский художник В.И. Суриков создал бессмертное полотно «Боярыня Морозова», благодаря которому о ней узнал весь мир. Говорят, когда показали эту картину Лыкову, он долго молча и внимательно разглядывал ее, потом, тяжело вздохнув, сказал:
– На муки везут. И действительно, на муки. Много мук выпало на долю русского народа, в основном от власти, людьми поставленной. О страшных жестокостях, о гибели людей писал Аввакум в своих письмах со свойственной ему прямотой: «А по Волге той живущих во градах и селах и в деревеньках тысяща тысящами положено под меч, не хотящих принять печати антихристовой».
Аввакум выступал против пьянства, обмана, разврата, он являлся выдающимся писателем того времени. Его главное произведение «Житие» можно отнести к числу выдающихся автобиографических произведений.
После гибели протопопа и его сподвижников – они были сожжены в 1682 году по указу царя – старообрядцы потеряли своего идейного предводителя, и официальная борьба, можно сказать, практически закончилась, сторонники старой веры оказались предоставленными сами себе. И только тогда, когда вспыхивали крестьянские волнения, где выдвигались лозунги в защиту старой веры, раскольники шли под эти знамена в надежде вывести народ православный из «царства антихристова».
То, что протопоп Аввакум принял мученическую смерть, знали все, но как и при каких обстоятельствах, знали немногие, и со временем о его гибели стали в народе бытовать различные легенды, одна страшнее другой. Одни уверяли, что его четвертовали, другие говорили, что повесили, и т. д.
Как-то еще в молодости мне пришлось ночевать в тайге с одним старичком, умным, степенным старовером по фамилии Саночкин. Мы были вдвоем. Ночь была тихой, теплой, и мы сидели у костра очень долго: вокруг нас в свете костра видны были столетние кедры и пихты. Говорили о многом. Саночкин, узнав, что я не курю, долго хвалил меня и по-своему объяснял вред этой дурной привычки. Староверов я уже знал хорошо. Мы жили в одном поселке, вместе росли, дружили, учились, работали, но о протопопе Аввакуме я в то время почти ничего не знал. И когда я спросил его о нем, Саночкин поведал мне, что Аввакума погубили за веру. И вот его рассказ о его гибели.
«...Сперва ослепили его, а после вывели в лютый мороз на берег реки и приказали раздеться и разуться. А в трех саженях от берега была выдолблена прорубь шириной две сажени. Когда он остался нагой, его поставили спиной к реке и приказали идти взад пятки. Он пошел, не зная о проруби, и, дойдя до нее, упал в реку». Саночкин перекрестился и прошептал:
– Вечная память мученику. Спустя три года после гибели протопопа Аввакума, в 1685 году, появился страшный по своей сути указ царевны Софьи, состоявший из «12 статей о раскольниках». Это был один из самых жестоких законов в Российской империи. В одной из статей говорилось, что если «особо опасные» раскольники присоединятся к господствующей церкви, исповедаются и примут причастие от официального священника, то все равно их надо «казнить смертию без всякого милосердия». Причем казнить через сожжение. И так по всем статьям. Естественно, после такого указа никакого выхода не оставалось, как бросать насиженные места и уходить куда глаза глядят.
Страшное время. Понимая безысходность своего положения, обратились раскольники в бегство. Спасаясь от физического уничтожения, массы людей бросали обжитые места и, забрав самое необходимое, уходили в глухомань, где собирались общинами, основывая небольшие поселения.
Это была первая на Руси огромная по своим масштабам вынужденная миграция русских людей. Причем не всегда люди знали, куда уходят – лишь бы только уйти туда, где нет насилия и преследования. Так появились поселения в лесных дебрях по реке Керженец, так называемые керженские скиты, по названию которой жители этих скитов, получили позднее прозвище кержаки, сохранившееся до наших дней.
Часть раскольников ушла за пределы России: в Польшу, Турцию, Австрию, Швецию и другие страны. Кто-то ушел в дебри Уральских гор, а значительная часть, перевалив Каменный пояс, ушла в Сибирь и стала селиться по долинам рек Тобол, Туры, Талды, Ишим, Иртыш. Все это левобережье реки Оби почти сразу за «Камнем», как в простонародье называли Уральский хребет. Другая часть, преодолев просторы степей, тайги и переправы через великие реки, ушла в глубь Сибири и стала оседать на огромных просторах АлтаеСаянской горно-таежной системы. И на всем протяжении пути гибли люди от голода, болезней, на переправах через реки, и кресты на их могилах обозначали их тяжкий скорбный путь.
Уходили раскольники в бега в основном небольшими группами в несколько семей. Уходили тайно и старались всячески скрыть свои следы. По ходу движения подбирали подходящие места и растворялись на таежных просторах, образовывая новые поселения. С собой как святыни уносили старые книги и иконы. О сибирских землях ходили слухи как о местах сказочно богатых. Посылаемые в Сибирь ходоки приносили отрадные вести. А широко бытовавшая легенда о существовании где-то в сибирских горах богатой земли, так называемого Беловодья, манила к себе своей таинственностью. Многие десятилетия ходили крестьяне на поиски этих мест, твердо веря, что Беловодье – это не только щедрая земля, где дикого зверя и птицы бесчисленное множество, где богатые леса и некошеная трава, но главное – это праведная земля. После раскола эта земля с особой силой стала притягивать к себе, и массы людей ушли в Сибирь в надежде найти эту землю и обрести спокойствие.
Надо сказать, что Лыковы ничем не выделялись из тех, кто свято хранил старый уклад жизни, кто твердо был ве рен старой вере. Трудолюбивы, как все русские крестья не. Посевами зерновых культур, выращиванием овощей, переработкой урожая с помощью мельниц, крупорушек, уходом за скотом, лошадьми, содержанием пасек – всем этим владели в совершенстве. Память их надежно хранила все, что требовалось делать в домашнем хозяйстве. Эти навыки передавались из поколения в поколение.
Судьба Лыковых трагична. Целая цепь обстоятельств сложилась так, что глава семьи Карп Осипович Лыков, на глазах которого безнаказанно убили брата, когда насильственно сгоняли в артели, когда беспричинные аресты безвинных людей буквально поразили великую Россию, принял решение уйти в «пустынь», тем самым пытаясь спасти жену, детей от верной, как он считал, гибели.
Здесь я хочу, перед тем как приступить к более подробному рассказу о судьбе семьи Лыковых, еще раз сделать отступление. Для того чтобы в самых общих чертах объяснить всю трагедию русского крестьянства, необходимо совершить экскурс в далекий XYII век.
Когда Россия была потрясена церковными реформами, на века разделившими русских людей на почве, в общем-то, казалось бы, незначительных изменений в обрядах служения Богу. Это было великое потрясение. Реформы не оставили равнодушными никого. Большая часть населения России со временем согласилась и покорилась реформам, а непокорные, не принявшие нововведений, спасаясь от жестокого насилия, кинулись в бега в места глухие, незаселенные – как они сами говорили, в «пустынь».
Лыковы – одна из древнейших фамилий на Руси. Происхождение ее объясняется довольно просто. Лыко – это сырье, одно из основных в крестьянском хозяйстве, известное еще с глубокой древности. Это внутренняя часть коры молодых лиственных деревьев, преимущественно липы. Из лыка плели различные предметы домашнего обихода: короба, корзины и широко известные лапти. Практически все крестьяне носили эту простую и в какой-то мере удобную обувь. Нетрудно догадаться, что большие мастера заготовки лыка и плетения рано или поздно получали прозвища, которые со временем превращались в фамилии. И фамилия Лыков была широко распространена на Руси.
Особенно известной стала эта фамилия после того, как князь Б.М. Лыков в числе семерых известных в России бояр в 1610 году образовал правительство «Седьмочисленные бояре» и совершил акт измены, тайно впустив в Москву польские войска. Однако говорить о каких-то родственных связях с Лыковыми, о которых идет речь, я не собираюсь, хотя бы потому, что это невозможно. Лыковых много.
Спустя сорок с лишним лет, в 1653 году, патриарх Никон, с согласия царя Алексея Михайловича, приступил к проведению церковных реформ, которые потрясли всю Россию. Эхо этих реформ откликалось веками. Реформы заключались в исправлении ошибок, допущенных при перепечатывании книг; двуперстие заменялось троеперстием; «аллилуйя» стали произносить не дважды, а трижды, и земные поклоны заменились поясными. Вот, казалось бы, в основном и все с точки зрения рядового обывателя. Но сейчас, спустя столетия, в результате исследования и тщательного изучения становится ясным, что надобности в таких реформах не было. Иноземные переводчики, привлеченные Никоном к исправлению допущенных ошибок, практически не исправили погрешности в текстах, а существенно исказили их, что вызвало бурю негодования и привело к вековой вражде.
Мы не собираемся вникать в тонкости этих реформ – это бесполезно, да и что дадут наши с вами рассуждения? Сейчас другое время, и приходится только сожалеть, что в результате этих реформ Россия потеряла многое в своем, в первую очередь, культурном развитии. Но справедливости ради следует сказать, что реформы были направлены не против православной веры, а на изменение некоторых обрядов.
Несколько членов существовавшего тогда кружка «Ревнителей благочестия» выступило против реформ. Протопоп Аввакум, известный впоследствии вождь старообрядчества, и некоторые другие считали, что именно русская православная церковь сохранила «древнее благочестие», поэтому твердо выступили против реформ. Все их попытки переубедить патриарха Никона не возымели действия. Протопоп Аввакум и Даниил, письменно обратясь даже к царю, пытались сохранить двуперстие и земные поклоны, но ничего из этого не вышло.
Постепенно разногласия приняли довольно резкие формы. Сторонники старой веры начали подвергаться жестоким преследованиям, и наступил так называемый раскол. А Церковный собор 16661667 годов предал старообрядцев анафеме как еретиков. После этого собора наступило страшное время. Запылали костры сжигания и самосожжения целых семей, включая младенцев, и в очередной раз многострадальная русская земля была обильно полита кровью.
Среди людей, которые выступили против реформ и остались верны старой вере, было немало очень богатых и влиятельных бояр, которые даже под страхом смерти и лишений не отреклись от старой веры и пошли на эшафот, показывая двуперстие. Такой была известная боярыня Ф.П. Морозова, ее родная сестра Е.П. Урусова и жена полковника стрелецкого войска М.Г. Данилова. Все трое за «противление» царю, патриарху и преданность старой вере были арестованы, закованы в железо и увезены в город Боровск, где приняли мучительную смерть. Они были заморены голодом в подземелье.
Это событие не могло остаться без внимания, и их гибель явилась темой для создания различных повествований и картин. Протопоп Аввакум написал на смерть этих уверенных в своей правоте женщин, как говорили современники, «прочувственное» – «О трех исповедницах слово плачевное», а значительно позже, в 1887 году, выдающийся сибирский художник В.И. Суриков создал бессмертное полотно «Боярыня Морозова», благодаря которому о ней узнал весь мир. Говорят, когда показали эту картину Лыкову, он долго молча и внимательно разглядывал ее, потом, тяжело вздохнув, сказал:
– На муки везут. И действительно, на муки. Много мук выпало на долю русского народа, в основном от власти, людьми поставленной. О страшных жестокостях, о гибели людей писал Аввакум в своих письмах со свойственной ему прямотой: «А по Волге той живущих во градах и селах и в деревеньках тысяща тысящами положено под меч, не хотящих принять печати антихристовой».
Аввакум выступал против пьянства, обмана, разврата, он являлся выдающимся писателем того времени. Его главное произведение «Житие» можно отнести к числу выдающихся автобиографических произведений.
После гибели протопопа и его сподвижников – они были сожжены в 1682 году по указу царя – старообрядцы потеряли своего идейного предводителя, и официальная борьба, можно сказать, практически закончилась, сторонники старой веры оказались предоставленными сами себе. И только тогда, когда вспыхивали крестьянские волнения, где выдвигались лозунги в защиту старой веры, раскольники шли под эти знамена в надежде вывести народ православный из «царства антихристова».
То, что протопоп Аввакум принял мученическую смерть, знали все, но как и при каких обстоятельствах, знали немногие, и со временем о его гибели стали в народе бытовать различные легенды, одна страшнее другой. Одни уверяли, что его четвертовали, другие говорили, что повесили, и т. д.
Как-то еще в молодости мне пришлось ночевать в тайге с одним старичком, умным, степенным старовером по фамилии Саночкин. Мы были вдвоем. Ночь была тихой, теплой, и мы сидели у костра очень долго: вокруг нас в свете костра видны были столетние кедры и пихты. Говорили о многом. Саночкин, узнав, что я не курю, долго хвалил меня и по-своему объяснял вред этой дурной привычки. Староверов я уже знал хорошо. Мы жили в одном поселке, вместе росли, дружили, учились, работали, но о протопопе Аввакуме я в то время почти ничего не знал. И когда я спросил его о нем, Саночкин поведал мне, что Аввакума погубили за веру. И вот его рассказ о его гибели.
«...Сперва ослепили его, а после вывели в лютый мороз на берег реки и приказали раздеться и разуться. А в трех саженях от берега была выдолблена прорубь шириной две сажени. Когда он остался нагой, его поставили спиной к реке и приказали идти взад пятки. Он пошел, не зная о проруби, и, дойдя до нее, упал в реку». Саночкин перекрестился и прошептал:
– Вечная память мученику. Спустя три года после гибели протопопа Аввакума, в 1685 году, появился страшный по своей сути указ царевны Софьи, состоявший из «12 статей о раскольниках». Это был один из самых жестоких законов в Российской империи. В одной из статей говорилось, что если «особо опасные» раскольники присоединятся к господствующей церкви, исповедаются и примут причастие от официального священника, то все равно их надо «казнить смертию без всякого милосердия». Причем казнить через сожжение. И так по всем статьям. Естественно, после такого указа никакого выхода не оставалось, как бросать насиженные места и уходить куда глаза глядят.
Страшное время. Понимая безысходность своего положения, обратились раскольники в бегство. Спасаясь от физического уничтожения, массы людей бросали обжитые места и, забрав самое необходимое, уходили в глухомань, где собирались общинами, основывая небольшие поселения.
Это была первая на Руси огромная по своим масштабам вынужденная миграция русских людей. Причем не всегда люди знали, куда уходят – лишь бы только уйти туда, где нет насилия и преследования. Так появились поселения в лесных дебрях по реке Керженец, так называемые керженские скиты, по названию которой жители этих скитов, получили позднее прозвище кержаки, сохранившееся до наших дней.
Часть раскольников ушла за пределы России: в Польшу, Турцию, Австрию, Швецию и другие страны. Кто-то ушел в дебри Уральских гор, а значительная часть, перевалив Каменный пояс, ушла в Сибирь и стала селиться по долинам рек Тобол, Туры, Талды, Ишим, Иртыш. Все это левобережье реки Оби почти сразу за «Камнем», как в простонародье называли Уральский хребет. Другая часть, преодолев просторы степей, тайги и переправы через великие реки, ушла в глубь Сибири и стала оседать на огромных просторах АлтаеСаянской горно-таежной системы. И на всем протяжении пути гибли люди от голода, болезней, на переправах через реки, и кресты на их могилах обозначали их тяжкий скорбный путь.
Уходили раскольники в бега в основном небольшими группами в несколько семей. Уходили тайно и старались всячески скрыть свои следы. По ходу движения подбирали подходящие места и растворялись на таежных просторах, образовывая новые поселения. С собой как святыни уносили старые книги и иконы. О сибирских землях ходили слухи как о местах сказочно богатых. Посылаемые в Сибирь ходоки приносили отрадные вести. А широко бытовавшая легенда о существовании где-то в сибирских горах богатой земли, так называемого Беловодья, манила к себе своей таинственностью. Многие десятилетия ходили крестьяне на поиски этих мест, твердо веря, что Беловодье – это не только щедрая земля, где дикого зверя и птицы бесчисленное множество, где богатые леса и некошеная трава, но главное – это праведная земля. После раскола эта земля с особой силой стала притягивать к себе, и массы людей ушли в Сибирь в надежде найти эту землю и обрести спокойствие.