- Я не знаю, чем и как вам отплатить... То, что вы сделали для меня, вознаграждению не поддается... Поэтому позвольте мне просто любить вас как брата, как дорогого для меня человека...
- Спасибо! - сказал тронутый и смущенный словами Бачаны профессор. Спасибо! - повторил он и машинально выдвинул ящик письменного стола, однако, вспомнив реакцию Бачаны, тут же захлопнул его.
Бачана громко рассмеялся.
- Вот видите, вы уже привыкли! - воскликнул профессор и тоже рассмеялся.
- Что же мне остается делать? - развел руками Бачана.
- Вам оно не потребуется, если неукоснительно будете выполнять все мои указания! - сказал профессор и положил на стол свои огромные ручищи.
- Слушаю вас! - ответил покорно Бачана.
- Сигареты - долой! Вино и водку - долой! Жирную пищу - долой! Ночные бдения - долой! Женщин - долой!
- И это - жизнь? - спросил приунывший Бачана.
- Инфаркт миокарда минус перечисленные запреты есть жизнь! отчеканил профессор простейшую формулу дальнейшего существования Бачаны.
- И до каких пор? - задал вопрос Бачана голосом утопающего, хватающегося за соломинку.
- Первые два года - обязательно, следующие два - желательно, еще два - добровольно... Я не запугиваю вас, Бачана Акакиевич, но поймите: вы перенесли обширный инфаркт миокарда, с которым шутить нельзя... При должном уходе за сердцем оно полностью восстановит свою деятельность и послужит вам еще столько же, сколько послужило до сих пор. Но сердце нужно беречь, лелеять... Сердце любит, чтобы его лелеяли...
- Понятно, профессор... А теперь разрешите попрощаться с вами... Бачана встал.
- Прощайте, Бачана Акакиевич! Забудьте навсегда нашу больницу, и дай бог, чтобы никогда больше вам не пришлось обращаться ко мне! Как к врачу, разумеется! - добавил профессор.
- Я покидаю вас с чувством глубочайшего удовлетворения... Эти два месяца, Нодар Григорьевич, для меня равнозначны всей моей жизни!
- Не понял вас...
- Человек должен хоть раз в жизни перенести тяжелую болезнь. Это позволит ему трезво, спокойно проанализировать и переоценить весь пройденный путь... В этом смысле больница оказала мне неоценимую помощь.
- По-моему, ваш жизненный путь не нуждается в повторном анализе и переоценке.
- Вы так думаете? - улыбнулся Бачана.
- Со стороны, по крайней мере, это кажется так!
- Два месяца в вашей больнице были для меня временем поразительных открытий!
- Что же вы такое Открыли?
- Закон вечности!
- Что?! - воскликнул изумленный профессор.
- Закон вечности! - повторил Бачана.
- Мм... м... В таком случае этот закон должен иметь какую-то формулу, не так ли?
- Конечно!
- Быть может, поделитесь со мной этой формулой? Уверяю вас, Бачана Акакиевич, я не намерен присваивать ее или записываться в соавторы! пошутил профессор.
- Суть этого закона, Нодар Григорьевич, заключается в том, что... душа человека во сто крат тяжелее его тела... Она настолько тяжела, что один человек не в силах нести ее... И потому мы, люди, пока живы, должны стараться помочь друг другу, стараться обессмертить души друг друга: вы мою, я - другого, другой - третьего, и так далее до бесконечности... Дабы смерть человека не обрекала нас на одиночество в жизни...
Профессор удивленно-прислушивался к словам Бачаны.
- Сложный, однако, закон вы открыли, Бачана Акакиевич! - сказал он после продолжительного молчания.
- Сложный! - согласился Бачана.
- И вы надеетесь осуществить его в жизни?
- Иначе вообще не стоило бы жить, и я, кстати, был бы сейчас мертв.
Бачана протянул руку профессору, тот приблизился к нему, и тогда Бачана, не сдержавшись, обнял и прижал к груди профессора.
- Да... - проговорил взволнованно профессор. - Вам искусственное сердце не подойдет... С искусственным сердцем вы жить не будете... Чудной вы!
И когда Бачана почувствовал на своих плечах ласковое похлопывание богатырских рук профессора, он понял - закон вечности действовал...
Бачана отпустил присланную за ним машину.
Он пересек трамвайную линию на улице Клары Цеткин, вышел на улицу 25 Февраля и по ней спустился на проспект Плеханова.
За два месяца пребывания в больнице Бачана отвык от городского шума, и теперь у него слегка кружилась голова и дрожали колени. Он шел очень тихо и осторожно. А Тбилиси жил своей обычной жизнью - шумел, кричал, волновался, стонал, смеялся, гудел.
По проспекту Плеханова в двух направлениях, словно две реки, текли два людских потока. И граждане неслись в этих потоках, как пушенные на сплав бревна. Они сталкивались, останавливали друг друга, о чем-то говорили, спорили, жестикулируя руками, вновь расходились и растворялись в бурлящем потоке.
Бачана пересек проспект на переходе и сам очутился в этом людском потоке. Он старался обходить людей, не прерывая своего движения. С проспекта он свернул на улицу Марджанишвили, и здесь его подхватил новый приток огромной человеческой реки. Бачана чувствовал, как биение его сердца, отвыкшего от ритма улицы, постепенно приспосабливается к чему, как постепенно он сам вживается в общий пульс города. И наконец сердце его нашло этот утерянный ритм и поплыло в потоке наравне со всеми - поплыло осторожно но уверенно и смело.
Он остановился у афишной тумбы театра имени Марджанишвили. Завтра театр открывал сезон премьерой пьесы его друга "Святые в аду". Что-то оттаяло в груди Бачаны, и по всему его телу разлилось приятное тепло. "Святые в аду!" - повторил он про себя и улыбнулся.
У моста Бачана почувствовал усталость - не болезненную, настораживающую, а приятную легкую усталость. Он остановил такси и уселся на заднем сиденье справа.
- Куда? - спросил водитель, включая счетчик.
- К Марии, - ответил Бачана.
- К кому?! - повернулся удивленный водитель.
- К Марии!..
- Спасибо! - сказал тронутый и смущенный словами Бачаны профессор. Спасибо! - повторил он и машинально выдвинул ящик письменного стола, однако, вспомнив реакцию Бачаны, тут же захлопнул его.
Бачана громко рассмеялся.
- Вот видите, вы уже привыкли! - воскликнул профессор и тоже рассмеялся.
- Что же мне остается делать? - развел руками Бачана.
- Вам оно не потребуется, если неукоснительно будете выполнять все мои указания! - сказал профессор и положил на стол свои огромные ручищи.
- Слушаю вас! - ответил покорно Бачана.
- Сигареты - долой! Вино и водку - долой! Жирную пищу - долой! Ночные бдения - долой! Женщин - долой!
- И это - жизнь? - спросил приунывший Бачана.
- Инфаркт миокарда минус перечисленные запреты есть жизнь! отчеканил профессор простейшую формулу дальнейшего существования Бачаны.
- И до каких пор? - задал вопрос Бачана голосом утопающего, хватающегося за соломинку.
- Первые два года - обязательно, следующие два - желательно, еще два - добровольно... Я не запугиваю вас, Бачана Акакиевич, но поймите: вы перенесли обширный инфаркт миокарда, с которым шутить нельзя... При должном уходе за сердцем оно полностью восстановит свою деятельность и послужит вам еще столько же, сколько послужило до сих пор. Но сердце нужно беречь, лелеять... Сердце любит, чтобы его лелеяли...
- Понятно, профессор... А теперь разрешите попрощаться с вами... Бачана встал.
- Прощайте, Бачана Акакиевич! Забудьте навсегда нашу больницу, и дай бог, чтобы никогда больше вам не пришлось обращаться ко мне! Как к врачу, разумеется! - добавил профессор.
- Я покидаю вас с чувством глубочайшего удовлетворения... Эти два месяца, Нодар Григорьевич, для меня равнозначны всей моей жизни!
- Не понял вас...
- Человек должен хоть раз в жизни перенести тяжелую болезнь. Это позволит ему трезво, спокойно проанализировать и переоценить весь пройденный путь... В этом смысле больница оказала мне неоценимую помощь.
- По-моему, ваш жизненный путь не нуждается в повторном анализе и переоценке.
- Вы так думаете? - улыбнулся Бачана.
- Со стороны, по крайней мере, это кажется так!
- Два месяца в вашей больнице были для меня временем поразительных открытий!
- Что же вы такое Открыли?
- Закон вечности!
- Что?! - воскликнул изумленный профессор.
- Закон вечности! - повторил Бачана.
- Мм... м... В таком случае этот закон должен иметь какую-то формулу, не так ли?
- Конечно!
- Быть может, поделитесь со мной этой формулой? Уверяю вас, Бачана Акакиевич, я не намерен присваивать ее или записываться в соавторы! пошутил профессор.
- Суть этого закона, Нодар Григорьевич, заключается в том, что... душа человека во сто крат тяжелее его тела... Она настолько тяжела, что один человек не в силах нести ее... И потому мы, люди, пока живы, должны стараться помочь друг другу, стараться обессмертить души друг друга: вы мою, я - другого, другой - третьего, и так далее до бесконечности... Дабы смерть человека не обрекала нас на одиночество в жизни...
Профессор удивленно-прислушивался к словам Бачаны.
- Сложный, однако, закон вы открыли, Бачана Акакиевич! - сказал он после продолжительного молчания.
- Сложный! - согласился Бачана.
- И вы надеетесь осуществить его в жизни?
- Иначе вообще не стоило бы жить, и я, кстати, был бы сейчас мертв.
Бачана протянул руку профессору, тот приблизился к нему, и тогда Бачана, не сдержавшись, обнял и прижал к груди профессора.
- Да... - проговорил взволнованно профессор. - Вам искусственное сердце не подойдет... С искусственным сердцем вы жить не будете... Чудной вы!
И когда Бачана почувствовал на своих плечах ласковое похлопывание богатырских рук профессора, он понял - закон вечности действовал...
Бачана отпустил присланную за ним машину.
Он пересек трамвайную линию на улице Клары Цеткин, вышел на улицу 25 Февраля и по ней спустился на проспект Плеханова.
За два месяца пребывания в больнице Бачана отвык от городского шума, и теперь у него слегка кружилась голова и дрожали колени. Он шел очень тихо и осторожно. А Тбилиси жил своей обычной жизнью - шумел, кричал, волновался, стонал, смеялся, гудел.
По проспекту Плеханова в двух направлениях, словно две реки, текли два людских потока. И граждане неслись в этих потоках, как пушенные на сплав бревна. Они сталкивались, останавливали друг друга, о чем-то говорили, спорили, жестикулируя руками, вновь расходились и растворялись в бурлящем потоке.
Бачана пересек проспект на переходе и сам очутился в этом людском потоке. Он старался обходить людей, не прерывая своего движения. С проспекта он свернул на улицу Марджанишвили, и здесь его подхватил новый приток огромной человеческой реки. Бачана чувствовал, как биение его сердца, отвыкшего от ритма улицы, постепенно приспосабливается к чему, как постепенно он сам вживается в общий пульс города. И наконец сердце его нашло этот утерянный ритм и поплыло в потоке наравне со всеми - поплыло осторожно но уверенно и смело.
Он остановился у афишной тумбы театра имени Марджанишвили. Завтра театр открывал сезон премьерой пьесы его друга "Святые в аду". Что-то оттаяло в груди Бачаны, и по всему его телу разлилось приятное тепло. "Святые в аду!" - повторил он про себя и улыбнулся.
У моста Бачана почувствовал усталость - не болезненную, настораживающую, а приятную легкую усталость. Он остановил такси и уселся на заднем сиденье справа.
- Куда? - спросил водитель, включая счетчик.
- К Марии, - ответил Бачана.
- К кому?! - повернулся удивленный водитель.
- К Марии!..