- Мужчина или женщина?
- Женщина. Говорит, близкая вам...
- Тогда оставьте! - сказал Бачана, готовясь к встрече очередной визитерши.
- Понятно!
Женя вышла. И тут же в палате появилась энергичная седая дама средних лет с объемистой папкой в руке. Она остановилась посередине комнаты, огляделась, чуть поколебалась, затем направилась к койке отца Иорама.
- Здравствуйте! Я друг вашей семьи Нина Санеблидзе! - заявила она и без приглашения уселась перед священником.
- Друг семьи? - переспросил тот.
- Да. Ваш отец Акакий и мой отец Лазарь с 1915-го по 1916 год вместе учились в Бакинском индустриальном техникуме.
- Вы, собственно, к кому? - спросил изумленный священник, бросив взгляд на Бачану. Тот жалобной гримасой попросил Иорама продолжать беседу.
- Как это к кому? - ответила не менее удивленная дама. - К вам, конечно!
- Вы знакомы со мной? Мы встречались? - Иорам начал входить в роль.
- Господи, да разве это так трудно? Вокруг - по радио, по телевизору - только и слышно, только и видно: Бачана Рамишвили, Бачана Рамишвили!.. Хотя, признаться, вы изменились... Бороду отрастили...
- Да, в палате холодновато... - Отец Иорам провел рукой по бороде и плотнее укрылся одеялом.
- Конечно! С болезнью не шутят! - согласилась дама.
- Мм... м... Вы ко мне по делу, уважаемая? - У Иорама иссякло терпение.
- Да. Как вы себя чувствуете?
- Благодарю вас. Сейчас лучше... А вы, позвольте спросить?..
- Я?! Я гибну, пропадаю, тону, горю и умираю! - выпалила дама.
- И чем я могу вам помочь? - предложил отец Иорам свои услуги.
- Помочь? Не помочь, а спасти! - потребовала дама.
- Сумею ли? - усомнился отец Иорам.
- Как?! Вы?! Бачана Рамишвили?! Ха-ха-ха! - притворно рассмеялась дама. - Одно ваше слово, одно ваше письмо, один звонок...
- В чем же заключается ваша просьба? Объясните, пожалуйста! - Отец Иорам подумал, что его разговор с этой бойкой женщиной начинает походить на недавний диалог Бачаны с тем прохвостом - заготовителем табака.
- Второго августа средь бела дня публично зарезали моего сына!
Отец Иорам остолбенел.
- Кто? Где? - с трудом выговорил он.
- Бессовестный взяточник, кретин... В сто седьмой аудитории университета... - произнесла дама трагическим голосом и вдруг добавила скороговоркой: - Вы думаете, после него что-нибудь изменилось?
- После кого? - не понял отец Иорам.
- Того! - Дама закатила глаза к потолку. - Зарезал, подлец, и меня, и моего сына!.. Ребенка на руках вынесли из аудитории... Три года! Три года готовила мальчика по трем предметам - грузинскому, английскому, истории! Семьсот рублей по каждому предмету! И нате вам!..
Поняв, что Санеблидзе-младший жив и здоров, отец Иорам вздохнул с облегчением.
- А в школе? В школе он не учился, что ли?
- Вы-то учились в школе? И чему вас там научили?
Отец Иорам не нашелся что ответить и молча опустил голову.
- Потребовал от ребенка прочесть наизусть завещание Автандила!* Мерзавец! Спросил бы у своих учеников, у тех, с которых он сдирал по семьсот рублей за подготовку! Завещание Автандила! Да его и сам Руставели не знал наизусть, иначе зачем бы он стал писать?!
_______________
* "З а в е щ а н и е А в т а н д и л а" - глава из "Витязя в
тигровой шкуре" Шота Руставели.
- Ну, не скажите! - запротестовал отец Иорам.
- А что? Думаете, он сам-то читал это проклятое завещание? Взяточник несчастный!..
- Почему вы так думаете?
- И думать-то нечего! Взгляните на морду этого подлеца, сами убедитесь!
- Не могу поверить! - не сдавался отец Иорам.
- Поспорим! - предложила дама, протягивая руку.
- На что? - согласился вошедший в азарт священник.
- На что пожелаете! И вообще детям, знающим наизусть Руставели, всемирную историю и английский язык, в университете делать нечего! В образовании нуждаются необразованные! Да!
- Хорошо. Что же нам теперь делать? - прервал отец Иорам пропаганду новых положений о всеобщем и высшем образовании.
- Вы должны помочь мне! - заявила дама.
Отец Иорам посмотрел на Бачану, ища у него поддержки. Но тот, прикрыв рот полотенцем, лишь покачал головой.
- Каким образом? - спросил в отчаянии священник.
- Сходите к министру высшего образования.
- Но ведь я в больнице?..
- Позвоните ему или напишите...
- Что написать?
- Напишите, что мальчик - ваш родственник, отличник, хорошо подготовлен, спортсмен... Что еще?
- Я не знаю, - простонал отец Иорам.
- Вот справка из школы. На спартакиаде учащихся он занял третье место. Прыжок в длину - три метра, в высоту - метр семнадцать...
- В таком случае лучше определить его в институт физкультуры! Вот товарищ мой спортсмен, он поможет! - Отец Иорам показал на Бачану. Тот, убрав с лица полотенце, утвердительно кивнул.
- Что вы такое говорите?! Какой институт физкультуры?! - Дама с презрением взглянула на Бачану. - Я воспитываю сына, а не козла!
- Почему же так, уважаемая? - обиделся Бачана. - Институт физкультуры окончили Думбадзе, Гокиели, Хныкина, Джугели...*
_______________
* Н и н а Д у м б а д з е, Е л е н а Г о к и е л и,
Н а д е ж д а Х н ы к и н а, М з и я Д ж у г е л и - известные в
прошлом спортсменки.
- Вы спортсмен? - прервала его дама.
- Да.
- У вас тоже инфаркт?
- Да.
- Так вам и надо!
Бачана усмехнулся:
- Спасибо!
Дама постаралась исправить свою бестактность:
- Дай бог вам здоровья!
- Вы верите в бога? - обрадовался отец Иорам.
- А много он помог тем, кто верит? Вот помогите мне, и вы будете моим богом и спасителем!
- Не смогу, хоть убейте, - вздохнул отец Иорам.
- Вы, депутат, член ЦК, редактор, не можете? Кто же тогда может? искренне удивилась дама.
- Слушайте, уважаемая, вы не читали постановления ЦК о протекционизме? - спросил вышедший из себя священник.
- При чем тут протекционизм?! Я же прошу о собственном сыне, а не о чужом! - предприняла дама последнюю попытку.
- Нет! Тем более что двойка уже выставлена! И давайте не будем больше об этом!.. - заявил твердо отец Иорам.
- Хорошо... - сдалась женщина. - Тогда помогите мне в другом...
- Что еще? - встрепенулся отец Иорам.
- Вы, оказывается, приходитесь кумом председателю Первомайского райисполкома... Так вот, у нас небольшой квартирный вопрос. Наш сосед получил в Сололаки четырехкомнатную квартиру. За что, за какие заслуги, неизвестно... Мы хотим присоединить его комнату. Сын пишет из колонии, что решил жениться. Срок у него скоро кончается. Надо позаботиться об этом? Надо!.. Правда, на эту комнату есть другой претендент, но по справедливости она полагается нам. Если пробить дверь и пристроить боковую лестницу, то нашу кухню и лоджию той комнаты можно объединить с двухкомнатной квартирой соседа. Тому мы уже подыскали квартиру на проспекте Церетели. Далековато, правда, и площадь меньше на четыре метра и четырнадцать сантиметров, но ремонт делаем мы, и муж бесплатно поставит им телефон. А рядом с этой квартирой в одной комнате живет одинокая больная женщина. Дай бог ей здоровья, она скоро умрет. В прошлом году она усыновила моего мужа, мы и кормим бедную, и ухаживаем за ней. Если сейчас не прописать у нее нашего младшего сына, комната пропадет, понимаете? Пропадут все наши труды!.. Один ваш звонок, уважаемый Бачана! День и ночь мы будем молиться о вашем благополучии!..
- Право, мне очень неудобно отказывать вам, но... Я не знаю этого председателя... - Отец Иорам вытер пот со лба.
- Зато он вас знает! - воскликнула дама.
- Сомневаюсь... - проговорил отец Иорам и красноречивым взглядом попросил помощи у Бачаны. Сжалившись над бедным священником, Бачана активно вмешался в затянувшуюся беседу:
- Я знаю совершенно точно, что они не знакомы!
- Не могу поверить!
- Клянусь матерью! - Бачана приложил руку к сердцу.
- Может, вы мне поможете? - Дама отвернулась от отца Иорама и с надеждой взглянула на Бачану.
- У меня знакомства только в институте физкультуры...
- Что ж, в будущем году кончает школу мой младший сын. Он прекрасно плавает, в Кобулети в ста метрах от берега камни со дна достает! Скажите, пожалуйста, вашу фамилию, в будущем году я побеспокою вас. - Дама достала из сумки блокнот и карандаш.
- Если к тому времени я еще буду жив...
- И то правда... У меня такое проклятое счастье... Все же скажите фамилию на всякий случай...
И тут Бачана провалил всю инсценировку. Забыв о розыгрыше, он с нескрываемой гордостью ответил:
- Я Бачана Рамишвили!
У дамы от изумления отвалилась челюсть и карандаш застыл в руке.
Бачана покрылся холодной испариной.
- Что вы сказали?!.
- Да, я Рамишвили! - повторил Бачана.
- А кто же он? - показала дама на отца Иорама.
- Настоятель Ортачальской церкви святой троицы Иорам Канделаки.
У дамы опустились руки и посерело лицо.
- И этот человек спрашивал меня, верю ли я в бога?!
- Видите ли, я, конечно, виновен отчасти, но... - стал оправдываться отец Иорам.
Женщина встала. В палате наступило неловкое молчание.
- В этом заключается ваш гуманизм? - бросила она на Бачану уничтожающий взгляд.
Бачана молча пожал плечами и подложил под язык валидол.
- Комедианты! - выпалила дама и покинула палату.
- Да-а... получилось нехорошо, - сказал отец Иорам.
- Даже очень... И виноват во всем только я. Вы уж простите меня великодушно...
- Прощаю, ибо я сам виновен не меньше, но, главное, мне жаль вас! Неужто нет на свете человека, кого бы интересовало ваше здоровье, и только? - В голосе Иорама было столько неподдельного сочувствия, что Бачане самому стало жалко себя. - Видно, многие вас беспокоят, многим вам приходится помогать?
- Вам-то легко, к вам люди идут на коленях и просят лишь одного спасения души... - Бачана махнул рукой.
- И давно вы в таком положении?
- С тех пор как стал редактором газеты... Если суждено мне выйти отсюда живым, плюну на все!.. Я потерял человеческий облик, батюшка, превратился в председателя этакого благотворительного комитета... Надоел всем своими бесконечными просьбами...
- Благотворительность - дело богоугодное, - сказал священник.
- Согласен, и всю свою жизнь стараюсь делать людям добро, но... Как вы думаете, вот эта дама... Достойна ли она сострадания?
- Лицемерная притворщица! - ответил отец Иорам убежденно.
- И как вы смотрите на подобных пройдох, со свечами, на коленях выпрашивающих милость у бога?
- У нас, уважаемый Бачана, одно преимущество перед вами: наш проситель обращается за помощью непосредственно к всевышнему.
- Знаю, знаю, батюшка! Вы оперируете универсальной, всеобъемлющей, не обязывающей ни к какой ответственности формулой: "На то была божья воля!" или "Не было божьей воли!..". Удобная формула, ничего не скажешь!.. А мы обязаны руководствоваться сложными и совершенно конкретными формулами: "Это незаконно!" и "Это законно!". И должны бороться, понимаете? Бороться, а не молиться! - за искоренение беззакония и утверждение законности. Виновного вы предаете суду божьему, а мы - правосудию!.. Легкая у вас жизнь, отец Иорам!..
Священник не ответил, укрылся с головой одеялом и умолк.
- И все же человек должен сеять добро, - сказал он после долгого молчания.
- Но в жизни бывает не так-то легко предугадать, какой плод произрастет из этого семени... Если интересуетесь, расскажу вам одну историю из своей жизни, хотя напоминает она скорее сказку...
- Извольте! С превеликим удовольствием! - Отец Иорам выпростал голову из-под одеяла и приготовился слушать.
- Как-то приоткрыла секретарша дверь моего кабинета и сказала:
"Бачана Акакиевич, к вам на прием какая-то обезьяна!" - "Пригласите".
Вошла маленькая обезьяна, протянула влажную, холодную руку (характерная особенность всех льстецов и мошенников!), положила на стол несколько исписанных листов бумаги, отошла в угол и уставилась на меня полными ожидания глазами.
Я просмотрел бумаги. Оказалось - смесь острот, афоризмов, иносказаний, шуток и тому подобное - в общем, то, что принято публиковать на последних полосах воскресных номеров газет под общим заголовком "Фразы...". Выглядела смесь так себе, подходяще для обезьяны.
"Быть может, в соответствии с учением Дарвина, из этой обезьяны когда-нибудь и получится человек", - подумал я и опубликовал несколько ее острот. Одна из них, помнится, была такова: "У человека должна быть действительно высокая температура, чтобы искать в наших аптеках термометр".
- Недурно! - рассмеялся отец Иорам.
- Тогда и я подумал так... Потом обезьяна явилась снова. И никто ее не узнал - она была одета, как человек, и даже лучше. Принесла она разные шутки и афоризмы. Стал я читать их и сразу же по стилю определил, что автор их - обезьяна.
"Слушай, говорю, ты ведь та обезьяна, которая была здесь недавно?"
"Да, говорит, я и есть та обезьяна. Мне очень хочется стать человеком, и прошу вас помочь мне в этом".
"Но, говорю, ты должна знать, что человека создает труд. Пойди потрудись, потерпи немного!"
"Знаю, говорит, обо всем этом я читала. Но я из той породы обезьян, которым не хватает терпения. К тому же большинство людей меня уже теперь принимает за человека".
"Ладно, будь по-твоему, - согласился я, - напечатаю еще пару твоих шуток и афоризмов, но какая тебе от этого польза? Ведь ты по-прежнему останешься обезьяной?"
"А вы не выдавайте меня!" - попросила обезьяна и, поблагодарив, ушла.
По натуре я человек добрый. Пожалел обезьяну, тем более что она прекрасно подражала речи и поступкам людей, и напечатал кое-что из ее "произведений". Пусть, думаю, тешится себе, что дурного она может натворить? И вот вышла наша обезьяна в люди...
- Но неужели никто не заметил, что это была все же обезьяна, а не человек? - прервал Бачану отец Иорам.
- Представьте себе, батюшка, не заметили! Легче узнать человека, превратившегося в обезьяну, чем обезьяну, ставшую человеком... Вот недавно из нашего зоопарка сбежали три обезьяны. В милиции срочно созвали оперативное совещание, стали думать, как быстрее изловить сбежавших мартышек. Совещание несколько затянулось. Тогда встает один милиционер и говорит:
"Товарищ подполковник, давайте закругляться, иначе обезьяны смешаются с людьми, и потом черта с два мы их обнаружим!"
- И что дальше? - спросил с нетерпением отец Иорам.
- Двух беглянок удалось поймать, а третью обезьяну ищут до сих пор... Да, я продолжу свой рассказ... Вышла наша обезьяна в люди... Спустя несколько лет она вновь появилась в редакции. И на сей раз принесла... рассказы. Прочитал я их и ужаснулся.
"Что же это ты, говорю, несчастная обезьяна, насочиняла? Что за муру ты мне принесла?!"
"Почему, - обиделась она, - мне как критику мои рассказы очень даже нравятся!"
"Как, - удивился я, - ты уже стала критиком?"
"Да, - отвечает она с достоинством, - я критик, имею ученую степень, читаю лекции по радио, телевидению, по линии общества "Знание" и еще в одном высшем учебном заведении".
Пожалел я студентов, слушавших лекции обезьяны, да что я мог поделать? Ведь я не был ни заведующим кафедрой, ни ректором, чтобы выгнать ее взашей. Да у меня не было и морального права на то - ведь я сам вывел обезьяну в люди!..
- Но вы могли хоть сказать людям, что он... что она... в общем, что этот лектор - обезьяна! - упрекнул Бачану отец Иорам.
- Сказал, батюшка, сказал, да было уже поздно... "Сам ты обезьяна!" вот что мне ответили люди.
- Поделом вам! - вырвалось у священника.
- Правильно! - согласился Бачана.
- Что же вы сделали? - Отец Иорам был взволнован не на шутку.
- То, что мог сделать, - вернул ей рассказы...
- А она что?
- Закатила скандал! "Это, говорит, потому, что я не член Союза писателей! Но я, говорит, скоро стану членом Союза, и тогда мы еще посмотрим!" Меня так и подмывало сказать ей, что обезьяне не место в Союзе писателей, но я смолчал...
- Почему вы смолчали, уважаемый Бачана! - повысил голос отец Иорам.
- Потому, уважаемый Иорам, что до этого я не раз и не два давал рекомендации и свой голос обезьянам почище той... - Бачана умолк.
- И больше вы не встречались? - спросил, успокоившись, отец Иорам.
- Как же! Она стала членом Союза писателей, даже подружилась со мной. Выпивая за мое здоровье, иначе, как своим отцом, меня не называла... А потом, когда мою кандидатуру выставили для избрания в депутаты, специально пошла, оказывается, к секретарю райкома и благодарила его.
- Не сводите меня с ума!
- Точно. Прошла, оказывается, к секретарю и говорит: "От имени грузинских писателей, читательской общественности, сотрудников редакции газеты нашего дорогого Бачаны Рамишвили и его многочисленных друзей я хочу выразить вам, уважаемый Николай Петрович, сердечную благодарность за оказанное ему столь высокое доверие. Только такой принципиальный, смелый и благородный коммунист, каким являетесь вы, может судить о Бачане Рамишвили исключительно по его личным человеческим качествам, не обращая внимания на его прошлое..."
"Какое прошлое?" - спросил, оказывается, удивленный секретарь райкома.
"Да ничего особенного! Просто приятно видеть, что вы не обращаете внимания на незначительные факты, например, на то, что родители Рамишвили в свое время были репрессированы, что сам он в молодости тоже сидел некоторое время... по недоразумению, конечно... Но, сами понимаете, анкета есть анкета... Или, скажем, на то, что недавно в редактируемой Рамишвили газете вместо слова "большевики" было написано "меньшевики"... Да, в этом-то и заключается ваша человечность, ваша принципиальность!.. Закрыть глаза на подобные факты, оказать столь высокое доверие пока еще совершенно молодому и, в общем-то, недостаточно заслуженному человеку, пойти, так сказать, на риск - на это способен только такой многоопытный и принципиальный руководитель, каким мы знаем вас, уважаемый Николай Петрович, и у меня не хватает слов, чтобы по достоинству поблагодарить вас. Спасибо и еще раз спасибо вам!" - вот что сказала обезьяна секретарю райкома... - закончил Бачана свой рассказ.
- Где же теперь она? - спросил отец Иорам, с трудом ворочая пересохшим языком.
- Не знаю... Не исключено, что завтра придет навестить меня...
13
До того, как вынести на бюро райкома вопрос о приеме Бачаны кандидатом в члены партии, его пригласили в райком на собеседование.
Бачана вошел в парткабинет, поклонился сидевшим за длинным столом трем мужчинам и сел в конце стола.
- Товарищ Рамишвили, наша сегодняшняя беседа носит формальный характер. Цель ее одна: партия должна хорошо знать, кого она принимает в свои ряды. Поэтому, если вы не возражаете, мы зададим вам несколько вопросов. Может, и у вас будут вопросы к нам, - сказал один из мужчин, сидевший за столом справа, перед которым лежало личное дело Бачаны.
- Пожалуйста, пожалуйста, как полагается, - ответил Бачана и почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Эта беседа походила на экзамен, с той, однако, разницей, что экзаменаторы могли задать вопрос по любому предмету.
- Прежде всего познакомимся. Мы - старые большевики. Меня зовут Александр, фамилия моя Иорданишвили, - представился мужчина, начавший беседу. - А это мои друзья: Вано Бандзеладзе и Давид Манагадзе.
- Очень приятно, здравствуйте! - Бачана привстал.
- Садитесь, пожалуйста! - Голос у Иорданишвили был низкий, густой, лицо в оспинках, нос горбатый, глаза карие. - Меня вот что интересует: почему вы до сих пор не вступали в партию?
Бачана ждал этого вопроса, и у него был готов шаблонный ответ: мол, не считал себя достаточно подготовленным для столь высокой миссии, а теперь, когда основательно овладел... и так далее... Но ответил он иначе:
- До сих пор меня не принимали!
- Почему? - спросил Бандзеладзе, мужчина с красноватым лицом, плоским носом и небольшими подвижными глазами. Бачана никак не смог определить их цвет.
- У меня все сказано в заявлении...
Иорданишвили раскрыл личное дело, пробежал глазами заявление Бачаны, но ничего не сказал.
- Родители у меня были репрессированы... - добавил Бачана.
- Сейчас они реабилитированы, - сказал Иорданишвили, взглянув на своих друзей.
- Как же вас приняли в комсомол? - поинтересовался Манагадзе, повернув к Бачане огромную волосатую, словно у кавказской овчарки, голову и взглянув на него очень добрыми, внимательными глазами.
- Я скрыл, что родители мои арестованы...
Его собеседники удивленно переглянулись.
- Да, но... Разве об этом в школе не знали? - спросил Манагадзе.
- Знали. И секретарь комитета комсомола знал.
- И он смолчал?
- Да.
- Почему?
- Он был моим хорошим другом... Это были тяжелые годы войны... Тогда так просто, для показа, в комсомол не вступали... Об этом знал мой друг...
- А кто еще?
- Знали все... Кроме райкома.
- И никто не проговорился?
- Да, никто не проговорился! - ответил за Бачану Иорданишвили и отложил в сторону его личное дело.
- А как вы думаете, приняли бы вас в комсомол, зная, что вы сын репрессированных родителей?
- Нет, не приняли бы!
Наступило молчание.
- Скажите, - начал Бандзеладзе, - было ли и осталось ли у вас чувство обиды за родителей?
Бачана знал, что он должен ответить отрицательно, - дескать, что вы, о какой обиде вы говорите! Но он предпочел сказать правду.
- Было! - И задрожавшей рукой достал из коробки папироску.
- Дайте, пожалуйста, и мне! - протянул руку не менее взволнованный Манагадзе. Бачана передал ему коробку с папиросами и спички.
- А потом как?.. Прошла эта обида или?.. - спросил Бандзеладзе, доставая папироску из коробки.
- Прошла... Но потом, спустя много лет, вновь появилась. - Бачана закурил.
- Когда же это?
- После реабилитации... После реабилитации родителей я вместо радости почувствовал горькую обиду... - Бачана загасил папироску и тут же закурил новую. - Потому что все эти годы мы незаслуженно терпели столько горя, унижения и лишений...
- Где теперь ваши родители? - спросил Иорданишвили.
- Их нет...
- И с каким чувством вы сейчас вступаете в партию? - спросил Бандзеладзе.
Бачана задумался. Бандзеладзе нервно жевал папироску. Молчание затянулось. Наконец Бачана заговорил:
- Я знаю, история полна парадоксов... Людям свойственно ошибаться вольно или невольно... Затем они исправляют свои ошибки - одни раньше, другие позже. Некоторые уходят из жизни, оставаясь искренне уверенными в правильности всего ими содеянного. Их ошибки придется исправлять будущим поколениям... Люди, причинившие мне боль, ответили сполна, их, собственно, уже и нет... Теперь к правлению приходит мое поколение, приходят мои ровесники. И я не имею права на мщение. Наоборот, я обязан стать рядом с ними хотя бы для того, чтобы не допустить повторения подобных ошибок. Тем более что я верю в их дело, считаю его своим собственным делом... И еще одно главное: писатель не вправе быть субъективным! Если писатель потерял чувство объективности, грош цена всему его творчеству!
Бандзеладзе удовлетворенно кивнул головой, Иорданишвили задал новый вопрос:
- Известно ли вам письмо Владимира Ильича Ленина к коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана и Горской республики?
Бачана долго думал, потом ответил:
- Уважаемый Александр, примут ли меня в партию, если окажется, что я не знаком с этим или другими письмами товарища Ленина?
Иорданишвили смешался и промолчал. Тогда Бачана продолжил:
- Вы меня спрашиваете только о том, что известно вам лично, или о том, что обязательно знать?
- О том, что желательно знать, товарищ Рамишвили... Это письмо было адресовано нам и нашим друзьям...
Бачана почувствовал себя очень неловко. Он встал и намеревался что-то сказать, но Иорданишвили опередил его:
- До свидания, товарищ Рамишвили! - и тоже встал.
Бачана вздрогнул. "Все кончено!" - мелькнула у него в груди страшная мысль, и он почувствовал резкую боль в груди. Он сел и схватился рукой за сердце.
- Что с вами? - встревожился Манагадзе.
Бачана, собравшись с силами, встал:
- Ничего, уважаемый Давид, пройдет... Прошло уже! - улыбнулся Бачана.
- Завтра в час дня ваш вопрос будет обсуждаться на бюро. Я думаю, все будет хорошо... А то письмо вы все же перечитайте, если найдете время... посоветовал Иорданишвили.
- Уважаемый Александр, письмо "Товарищам коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана, Горской республики" Ленин написал 14 апреля 1921 года, а 8 мая того же года оно было опубликовано в пятьдесят пятом номере газеты "Правда Грузии"...
- Странный вы человек, Рамишвили! - усмехнулся Иорданишвили. - До свидания!
- До свидания, и большое вам спасибо! - Бачана за руку попрощался со всеми и вышел из парткабинета.
В час дня Бачану пригласили в кабинет первого секретаря райкома. Он вошел, отвесил общий поклон сидевшим за приставным столом членам бюро и посмотрел на длинный ряд стульев вдоль стены кабинета, не зная, на какой из них сесть и полагается ли вообще в таких случаях садиться.
- Присядьте, пожалуйста! - услышал он знакомый голос.
Бачана поднял голову и лишь сейчас увидел молодого секретаря райкома. Тот, прищурив правый глаз, с улыбкой глядел на Бачану, Бачана сел в середине ряда.
- Думаю, объяснения не нужны, - встал секретарь райкома, - Бачану Рамишвили мы все знаем. Сегодня он становится членом нашей большой семьи... Я ознакомлю вас с заявлением, анкетой и рекомендациями...
- Не нужно! - сказал кто-то.
Секретарь отложил личное дело Бачаны и обратился к присутствующим:
- Есть вопросы?
- У меня есть вопрос! - сказал один из членов бюро.
Бачана почувствовал неприятный холодок в груди.
Секретарь с чуть заметным удивлением взглянул на него.
- Пожалуйста!
Наступило недолгое молчание, показавшееся Бачане целым веком.
- Женщина. Говорит, близкая вам...
- Тогда оставьте! - сказал Бачана, готовясь к встрече очередной визитерши.
- Понятно!
Женя вышла. И тут же в палате появилась энергичная седая дама средних лет с объемистой папкой в руке. Она остановилась посередине комнаты, огляделась, чуть поколебалась, затем направилась к койке отца Иорама.
- Здравствуйте! Я друг вашей семьи Нина Санеблидзе! - заявила она и без приглашения уселась перед священником.
- Друг семьи? - переспросил тот.
- Да. Ваш отец Акакий и мой отец Лазарь с 1915-го по 1916 год вместе учились в Бакинском индустриальном техникуме.
- Вы, собственно, к кому? - спросил изумленный священник, бросив взгляд на Бачану. Тот жалобной гримасой попросил Иорама продолжать беседу.
- Как это к кому? - ответила не менее удивленная дама. - К вам, конечно!
- Вы знакомы со мной? Мы встречались? - Иорам начал входить в роль.
- Господи, да разве это так трудно? Вокруг - по радио, по телевизору - только и слышно, только и видно: Бачана Рамишвили, Бачана Рамишвили!.. Хотя, признаться, вы изменились... Бороду отрастили...
- Да, в палате холодновато... - Отец Иорам провел рукой по бороде и плотнее укрылся одеялом.
- Конечно! С болезнью не шутят! - согласилась дама.
- Мм... м... Вы ко мне по делу, уважаемая? - У Иорама иссякло терпение.
- Да. Как вы себя чувствуете?
- Благодарю вас. Сейчас лучше... А вы, позвольте спросить?..
- Я?! Я гибну, пропадаю, тону, горю и умираю! - выпалила дама.
- И чем я могу вам помочь? - предложил отец Иорам свои услуги.
- Помочь? Не помочь, а спасти! - потребовала дама.
- Сумею ли? - усомнился отец Иорам.
- Как?! Вы?! Бачана Рамишвили?! Ха-ха-ха! - притворно рассмеялась дама. - Одно ваше слово, одно ваше письмо, один звонок...
- В чем же заключается ваша просьба? Объясните, пожалуйста! - Отец Иорам подумал, что его разговор с этой бойкой женщиной начинает походить на недавний диалог Бачаны с тем прохвостом - заготовителем табака.
- Второго августа средь бела дня публично зарезали моего сына!
Отец Иорам остолбенел.
- Кто? Где? - с трудом выговорил он.
- Бессовестный взяточник, кретин... В сто седьмой аудитории университета... - произнесла дама трагическим голосом и вдруг добавила скороговоркой: - Вы думаете, после него что-нибудь изменилось?
- После кого? - не понял отец Иорам.
- Того! - Дама закатила глаза к потолку. - Зарезал, подлец, и меня, и моего сына!.. Ребенка на руках вынесли из аудитории... Три года! Три года готовила мальчика по трем предметам - грузинскому, английскому, истории! Семьсот рублей по каждому предмету! И нате вам!..
Поняв, что Санеблидзе-младший жив и здоров, отец Иорам вздохнул с облегчением.
- А в школе? В школе он не учился, что ли?
- Вы-то учились в школе? И чему вас там научили?
Отец Иорам не нашелся что ответить и молча опустил голову.
- Потребовал от ребенка прочесть наизусть завещание Автандила!* Мерзавец! Спросил бы у своих учеников, у тех, с которых он сдирал по семьсот рублей за подготовку! Завещание Автандила! Да его и сам Руставели не знал наизусть, иначе зачем бы он стал писать?!
_______________
* "З а в е щ а н и е А в т а н д и л а" - глава из "Витязя в
тигровой шкуре" Шота Руставели.
- Ну, не скажите! - запротестовал отец Иорам.
- А что? Думаете, он сам-то читал это проклятое завещание? Взяточник несчастный!..
- Почему вы так думаете?
- И думать-то нечего! Взгляните на морду этого подлеца, сами убедитесь!
- Не могу поверить! - не сдавался отец Иорам.
- Поспорим! - предложила дама, протягивая руку.
- На что? - согласился вошедший в азарт священник.
- На что пожелаете! И вообще детям, знающим наизусть Руставели, всемирную историю и английский язык, в университете делать нечего! В образовании нуждаются необразованные! Да!
- Хорошо. Что же нам теперь делать? - прервал отец Иорам пропаганду новых положений о всеобщем и высшем образовании.
- Вы должны помочь мне! - заявила дама.
Отец Иорам посмотрел на Бачану, ища у него поддержки. Но тот, прикрыв рот полотенцем, лишь покачал головой.
- Каким образом? - спросил в отчаянии священник.
- Сходите к министру высшего образования.
- Но ведь я в больнице?..
- Позвоните ему или напишите...
- Что написать?
- Напишите, что мальчик - ваш родственник, отличник, хорошо подготовлен, спортсмен... Что еще?
- Я не знаю, - простонал отец Иорам.
- Вот справка из школы. На спартакиаде учащихся он занял третье место. Прыжок в длину - три метра, в высоту - метр семнадцать...
- В таком случае лучше определить его в институт физкультуры! Вот товарищ мой спортсмен, он поможет! - Отец Иорам показал на Бачану. Тот, убрав с лица полотенце, утвердительно кивнул.
- Что вы такое говорите?! Какой институт физкультуры?! - Дама с презрением взглянула на Бачану. - Я воспитываю сына, а не козла!
- Почему же так, уважаемая? - обиделся Бачана. - Институт физкультуры окончили Думбадзе, Гокиели, Хныкина, Джугели...*
_______________
* Н и н а Д у м б а д з е, Е л е н а Г о к и е л и,
Н а д е ж д а Х н ы к и н а, М з и я Д ж у г е л и - известные в
прошлом спортсменки.
- Вы спортсмен? - прервала его дама.
- Да.
- У вас тоже инфаркт?
- Да.
- Так вам и надо!
Бачана усмехнулся:
- Спасибо!
Дама постаралась исправить свою бестактность:
- Дай бог вам здоровья!
- Вы верите в бога? - обрадовался отец Иорам.
- А много он помог тем, кто верит? Вот помогите мне, и вы будете моим богом и спасителем!
- Не смогу, хоть убейте, - вздохнул отец Иорам.
- Вы, депутат, член ЦК, редактор, не можете? Кто же тогда может? искренне удивилась дама.
- Слушайте, уважаемая, вы не читали постановления ЦК о протекционизме? - спросил вышедший из себя священник.
- При чем тут протекционизм?! Я же прошу о собственном сыне, а не о чужом! - предприняла дама последнюю попытку.
- Нет! Тем более что двойка уже выставлена! И давайте не будем больше об этом!.. - заявил твердо отец Иорам.
- Хорошо... - сдалась женщина. - Тогда помогите мне в другом...
- Что еще? - встрепенулся отец Иорам.
- Вы, оказывается, приходитесь кумом председателю Первомайского райисполкома... Так вот, у нас небольшой квартирный вопрос. Наш сосед получил в Сололаки четырехкомнатную квартиру. За что, за какие заслуги, неизвестно... Мы хотим присоединить его комнату. Сын пишет из колонии, что решил жениться. Срок у него скоро кончается. Надо позаботиться об этом? Надо!.. Правда, на эту комнату есть другой претендент, но по справедливости она полагается нам. Если пробить дверь и пристроить боковую лестницу, то нашу кухню и лоджию той комнаты можно объединить с двухкомнатной квартирой соседа. Тому мы уже подыскали квартиру на проспекте Церетели. Далековато, правда, и площадь меньше на четыре метра и четырнадцать сантиметров, но ремонт делаем мы, и муж бесплатно поставит им телефон. А рядом с этой квартирой в одной комнате живет одинокая больная женщина. Дай бог ей здоровья, она скоро умрет. В прошлом году она усыновила моего мужа, мы и кормим бедную, и ухаживаем за ней. Если сейчас не прописать у нее нашего младшего сына, комната пропадет, понимаете? Пропадут все наши труды!.. Один ваш звонок, уважаемый Бачана! День и ночь мы будем молиться о вашем благополучии!..
- Право, мне очень неудобно отказывать вам, но... Я не знаю этого председателя... - Отец Иорам вытер пот со лба.
- Зато он вас знает! - воскликнула дама.
- Сомневаюсь... - проговорил отец Иорам и красноречивым взглядом попросил помощи у Бачаны. Сжалившись над бедным священником, Бачана активно вмешался в затянувшуюся беседу:
- Я знаю совершенно точно, что они не знакомы!
- Не могу поверить!
- Клянусь матерью! - Бачана приложил руку к сердцу.
- Может, вы мне поможете? - Дама отвернулась от отца Иорама и с надеждой взглянула на Бачану.
- У меня знакомства только в институте физкультуры...
- Что ж, в будущем году кончает школу мой младший сын. Он прекрасно плавает, в Кобулети в ста метрах от берега камни со дна достает! Скажите, пожалуйста, вашу фамилию, в будущем году я побеспокою вас. - Дама достала из сумки блокнот и карандаш.
- Если к тому времени я еще буду жив...
- И то правда... У меня такое проклятое счастье... Все же скажите фамилию на всякий случай...
И тут Бачана провалил всю инсценировку. Забыв о розыгрыше, он с нескрываемой гордостью ответил:
- Я Бачана Рамишвили!
У дамы от изумления отвалилась челюсть и карандаш застыл в руке.
Бачана покрылся холодной испариной.
- Что вы сказали?!.
- Да, я Рамишвили! - повторил Бачана.
- А кто же он? - показала дама на отца Иорама.
- Настоятель Ортачальской церкви святой троицы Иорам Канделаки.
У дамы опустились руки и посерело лицо.
- И этот человек спрашивал меня, верю ли я в бога?!
- Видите ли, я, конечно, виновен отчасти, но... - стал оправдываться отец Иорам.
Женщина встала. В палате наступило неловкое молчание.
- В этом заключается ваш гуманизм? - бросила она на Бачану уничтожающий взгляд.
Бачана молча пожал плечами и подложил под язык валидол.
- Комедианты! - выпалила дама и покинула палату.
- Да-а... получилось нехорошо, - сказал отец Иорам.
- Даже очень... И виноват во всем только я. Вы уж простите меня великодушно...
- Прощаю, ибо я сам виновен не меньше, но, главное, мне жаль вас! Неужто нет на свете человека, кого бы интересовало ваше здоровье, и только? - В голосе Иорама было столько неподдельного сочувствия, что Бачане самому стало жалко себя. - Видно, многие вас беспокоят, многим вам приходится помогать?
- Вам-то легко, к вам люди идут на коленях и просят лишь одного спасения души... - Бачана махнул рукой.
- И давно вы в таком положении?
- С тех пор как стал редактором газеты... Если суждено мне выйти отсюда живым, плюну на все!.. Я потерял человеческий облик, батюшка, превратился в председателя этакого благотворительного комитета... Надоел всем своими бесконечными просьбами...
- Благотворительность - дело богоугодное, - сказал священник.
- Согласен, и всю свою жизнь стараюсь делать людям добро, но... Как вы думаете, вот эта дама... Достойна ли она сострадания?
- Лицемерная притворщица! - ответил отец Иорам убежденно.
- И как вы смотрите на подобных пройдох, со свечами, на коленях выпрашивающих милость у бога?
- У нас, уважаемый Бачана, одно преимущество перед вами: наш проситель обращается за помощью непосредственно к всевышнему.
- Знаю, знаю, батюшка! Вы оперируете универсальной, всеобъемлющей, не обязывающей ни к какой ответственности формулой: "На то была божья воля!" или "Не было божьей воли!..". Удобная формула, ничего не скажешь!.. А мы обязаны руководствоваться сложными и совершенно конкретными формулами: "Это незаконно!" и "Это законно!". И должны бороться, понимаете? Бороться, а не молиться! - за искоренение беззакония и утверждение законности. Виновного вы предаете суду божьему, а мы - правосудию!.. Легкая у вас жизнь, отец Иорам!..
Священник не ответил, укрылся с головой одеялом и умолк.
- И все же человек должен сеять добро, - сказал он после долгого молчания.
- Но в жизни бывает не так-то легко предугадать, какой плод произрастет из этого семени... Если интересуетесь, расскажу вам одну историю из своей жизни, хотя напоминает она скорее сказку...
- Извольте! С превеликим удовольствием! - Отец Иорам выпростал голову из-под одеяла и приготовился слушать.
- Как-то приоткрыла секретарша дверь моего кабинета и сказала:
"Бачана Акакиевич, к вам на прием какая-то обезьяна!" - "Пригласите".
Вошла маленькая обезьяна, протянула влажную, холодную руку (характерная особенность всех льстецов и мошенников!), положила на стол несколько исписанных листов бумаги, отошла в угол и уставилась на меня полными ожидания глазами.
Я просмотрел бумаги. Оказалось - смесь острот, афоризмов, иносказаний, шуток и тому подобное - в общем, то, что принято публиковать на последних полосах воскресных номеров газет под общим заголовком "Фразы...". Выглядела смесь так себе, подходяще для обезьяны.
"Быть может, в соответствии с учением Дарвина, из этой обезьяны когда-нибудь и получится человек", - подумал я и опубликовал несколько ее острот. Одна из них, помнится, была такова: "У человека должна быть действительно высокая температура, чтобы искать в наших аптеках термометр".
- Недурно! - рассмеялся отец Иорам.
- Тогда и я подумал так... Потом обезьяна явилась снова. И никто ее не узнал - она была одета, как человек, и даже лучше. Принесла она разные шутки и афоризмы. Стал я читать их и сразу же по стилю определил, что автор их - обезьяна.
"Слушай, говорю, ты ведь та обезьяна, которая была здесь недавно?"
"Да, говорит, я и есть та обезьяна. Мне очень хочется стать человеком, и прошу вас помочь мне в этом".
"Но, говорю, ты должна знать, что человека создает труд. Пойди потрудись, потерпи немного!"
"Знаю, говорит, обо всем этом я читала. Но я из той породы обезьян, которым не хватает терпения. К тому же большинство людей меня уже теперь принимает за человека".
"Ладно, будь по-твоему, - согласился я, - напечатаю еще пару твоих шуток и афоризмов, но какая тебе от этого польза? Ведь ты по-прежнему останешься обезьяной?"
"А вы не выдавайте меня!" - попросила обезьяна и, поблагодарив, ушла.
По натуре я человек добрый. Пожалел обезьяну, тем более что она прекрасно подражала речи и поступкам людей, и напечатал кое-что из ее "произведений". Пусть, думаю, тешится себе, что дурного она может натворить? И вот вышла наша обезьяна в люди...
- Но неужели никто не заметил, что это была все же обезьяна, а не человек? - прервал Бачану отец Иорам.
- Представьте себе, батюшка, не заметили! Легче узнать человека, превратившегося в обезьяну, чем обезьяну, ставшую человеком... Вот недавно из нашего зоопарка сбежали три обезьяны. В милиции срочно созвали оперативное совещание, стали думать, как быстрее изловить сбежавших мартышек. Совещание несколько затянулось. Тогда встает один милиционер и говорит:
"Товарищ подполковник, давайте закругляться, иначе обезьяны смешаются с людьми, и потом черта с два мы их обнаружим!"
- И что дальше? - спросил с нетерпением отец Иорам.
- Двух беглянок удалось поймать, а третью обезьяну ищут до сих пор... Да, я продолжу свой рассказ... Вышла наша обезьяна в люди... Спустя несколько лет она вновь появилась в редакции. И на сей раз принесла... рассказы. Прочитал я их и ужаснулся.
"Что же это ты, говорю, несчастная обезьяна, насочиняла? Что за муру ты мне принесла?!"
"Почему, - обиделась она, - мне как критику мои рассказы очень даже нравятся!"
"Как, - удивился я, - ты уже стала критиком?"
"Да, - отвечает она с достоинством, - я критик, имею ученую степень, читаю лекции по радио, телевидению, по линии общества "Знание" и еще в одном высшем учебном заведении".
Пожалел я студентов, слушавших лекции обезьяны, да что я мог поделать? Ведь я не был ни заведующим кафедрой, ни ректором, чтобы выгнать ее взашей. Да у меня не было и морального права на то - ведь я сам вывел обезьяну в люди!..
- Но вы могли хоть сказать людям, что он... что она... в общем, что этот лектор - обезьяна! - упрекнул Бачану отец Иорам.
- Сказал, батюшка, сказал, да было уже поздно... "Сам ты обезьяна!" вот что мне ответили люди.
- Поделом вам! - вырвалось у священника.
- Правильно! - согласился Бачана.
- Что же вы сделали? - Отец Иорам был взволнован не на шутку.
- То, что мог сделать, - вернул ей рассказы...
- А она что?
- Закатила скандал! "Это, говорит, потому, что я не член Союза писателей! Но я, говорит, скоро стану членом Союза, и тогда мы еще посмотрим!" Меня так и подмывало сказать ей, что обезьяне не место в Союзе писателей, но я смолчал...
- Почему вы смолчали, уважаемый Бачана! - повысил голос отец Иорам.
- Потому, уважаемый Иорам, что до этого я не раз и не два давал рекомендации и свой голос обезьянам почище той... - Бачана умолк.
- И больше вы не встречались? - спросил, успокоившись, отец Иорам.
- Как же! Она стала членом Союза писателей, даже подружилась со мной. Выпивая за мое здоровье, иначе, как своим отцом, меня не называла... А потом, когда мою кандидатуру выставили для избрания в депутаты, специально пошла, оказывается, к секретарю райкома и благодарила его.
- Не сводите меня с ума!
- Точно. Прошла, оказывается, к секретарю и говорит: "От имени грузинских писателей, читательской общественности, сотрудников редакции газеты нашего дорогого Бачаны Рамишвили и его многочисленных друзей я хочу выразить вам, уважаемый Николай Петрович, сердечную благодарность за оказанное ему столь высокое доверие. Только такой принципиальный, смелый и благородный коммунист, каким являетесь вы, может судить о Бачане Рамишвили исключительно по его личным человеческим качествам, не обращая внимания на его прошлое..."
"Какое прошлое?" - спросил, оказывается, удивленный секретарь райкома.
"Да ничего особенного! Просто приятно видеть, что вы не обращаете внимания на незначительные факты, например, на то, что родители Рамишвили в свое время были репрессированы, что сам он в молодости тоже сидел некоторое время... по недоразумению, конечно... Но, сами понимаете, анкета есть анкета... Или, скажем, на то, что недавно в редактируемой Рамишвили газете вместо слова "большевики" было написано "меньшевики"... Да, в этом-то и заключается ваша человечность, ваша принципиальность!.. Закрыть глаза на подобные факты, оказать столь высокое доверие пока еще совершенно молодому и, в общем-то, недостаточно заслуженному человеку, пойти, так сказать, на риск - на это способен только такой многоопытный и принципиальный руководитель, каким мы знаем вас, уважаемый Николай Петрович, и у меня не хватает слов, чтобы по достоинству поблагодарить вас. Спасибо и еще раз спасибо вам!" - вот что сказала обезьяна секретарю райкома... - закончил Бачана свой рассказ.
- Где же теперь она? - спросил отец Иорам, с трудом ворочая пересохшим языком.
- Не знаю... Не исключено, что завтра придет навестить меня...
13
До того, как вынести на бюро райкома вопрос о приеме Бачаны кандидатом в члены партии, его пригласили в райком на собеседование.
Бачана вошел в парткабинет, поклонился сидевшим за длинным столом трем мужчинам и сел в конце стола.
- Товарищ Рамишвили, наша сегодняшняя беседа носит формальный характер. Цель ее одна: партия должна хорошо знать, кого она принимает в свои ряды. Поэтому, если вы не возражаете, мы зададим вам несколько вопросов. Может, и у вас будут вопросы к нам, - сказал один из мужчин, сидевший за столом справа, перед которым лежало личное дело Бачаны.
- Пожалуйста, пожалуйста, как полагается, - ответил Бачана и почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Эта беседа походила на экзамен, с той, однако, разницей, что экзаменаторы могли задать вопрос по любому предмету.
- Прежде всего познакомимся. Мы - старые большевики. Меня зовут Александр, фамилия моя Иорданишвили, - представился мужчина, начавший беседу. - А это мои друзья: Вано Бандзеладзе и Давид Манагадзе.
- Очень приятно, здравствуйте! - Бачана привстал.
- Садитесь, пожалуйста! - Голос у Иорданишвили был низкий, густой, лицо в оспинках, нос горбатый, глаза карие. - Меня вот что интересует: почему вы до сих пор не вступали в партию?
Бачана ждал этого вопроса, и у него был готов шаблонный ответ: мол, не считал себя достаточно подготовленным для столь высокой миссии, а теперь, когда основательно овладел... и так далее... Но ответил он иначе:
- До сих пор меня не принимали!
- Почему? - спросил Бандзеладзе, мужчина с красноватым лицом, плоским носом и небольшими подвижными глазами. Бачана никак не смог определить их цвет.
- У меня все сказано в заявлении...
Иорданишвили раскрыл личное дело, пробежал глазами заявление Бачаны, но ничего не сказал.
- Родители у меня были репрессированы... - добавил Бачана.
- Сейчас они реабилитированы, - сказал Иорданишвили, взглянув на своих друзей.
- Как же вас приняли в комсомол? - поинтересовался Манагадзе, повернув к Бачане огромную волосатую, словно у кавказской овчарки, голову и взглянув на него очень добрыми, внимательными глазами.
- Я скрыл, что родители мои арестованы...
Его собеседники удивленно переглянулись.
- Да, но... Разве об этом в школе не знали? - спросил Манагадзе.
- Знали. И секретарь комитета комсомола знал.
- И он смолчал?
- Да.
- Почему?
- Он был моим хорошим другом... Это были тяжелые годы войны... Тогда так просто, для показа, в комсомол не вступали... Об этом знал мой друг...
- А кто еще?
- Знали все... Кроме райкома.
- И никто не проговорился?
- Да, никто не проговорился! - ответил за Бачану Иорданишвили и отложил в сторону его личное дело.
- А как вы думаете, приняли бы вас в комсомол, зная, что вы сын репрессированных родителей?
- Нет, не приняли бы!
Наступило молчание.
- Скажите, - начал Бандзеладзе, - было ли и осталось ли у вас чувство обиды за родителей?
Бачана знал, что он должен ответить отрицательно, - дескать, что вы, о какой обиде вы говорите! Но он предпочел сказать правду.
- Было! - И задрожавшей рукой достал из коробки папироску.
- Дайте, пожалуйста, и мне! - протянул руку не менее взволнованный Манагадзе. Бачана передал ему коробку с папиросами и спички.
- А потом как?.. Прошла эта обида или?.. - спросил Бандзеладзе, доставая папироску из коробки.
- Прошла... Но потом, спустя много лет, вновь появилась. - Бачана закурил.
- Когда же это?
- После реабилитации... После реабилитации родителей я вместо радости почувствовал горькую обиду... - Бачана загасил папироску и тут же закурил новую. - Потому что все эти годы мы незаслуженно терпели столько горя, унижения и лишений...
- Где теперь ваши родители? - спросил Иорданишвили.
- Их нет...
- И с каким чувством вы сейчас вступаете в партию? - спросил Бандзеладзе.
Бачана задумался. Бандзеладзе нервно жевал папироску. Молчание затянулось. Наконец Бачана заговорил:
- Я знаю, история полна парадоксов... Людям свойственно ошибаться вольно или невольно... Затем они исправляют свои ошибки - одни раньше, другие позже. Некоторые уходят из жизни, оставаясь искренне уверенными в правильности всего ими содеянного. Их ошибки придется исправлять будущим поколениям... Люди, причинившие мне боль, ответили сполна, их, собственно, уже и нет... Теперь к правлению приходит мое поколение, приходят мои ровесники. И я не имею права на мщение. Наоборот, я обязан стать рядом с ними хотя бы для того, чтобы не допустить повторения подобных ошибок. Тем более что я верю в их дело, считаю его своим собственным делом... И еще одно главное: писатель не вправе быть субъективным! Если писатель потерял чувство объективности, грош цена всему его творчеству!
Бандзеладзе удовлетворенно кивнул головой, Иорданишвили задал новый вопрос:
- Известно ли вам письмо Владимира Ильича Ленина к коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана и Горской республики?
Бачана долго думал, потом ответил:
- Уважаемый Александр, примут ли меня в партию, если окажется, что я не знаком с этим или другими письмами товарища Ленина?
Иорданишвили смешался и промолчал. Тогда Бачана продолжил:
- Вы меня спрашиваете только о том, что известно вам лично, или о том, что обязательно знать?
- О том, что желательно знать, товарищ Рамишвили... Это письмо было адресовано нам и нашим друзьям...
Бачана почувствовал себя очень неловко. Он встал и намеревался что-то сказать, но Иорданишвили опередил его:
- До свидания, товарищ Рамишвили! - и тоже встал.
Бачана вздрогнул. "Все кончено!" - мелькнула у него в груди страшная мысль, и он почувствовал резкую боль в груди. Он сел и схватился рукой за сердце.
- Что с вами? - встревожился Манагадзе.
Бачана, собравшись с силами, встал:
- Ничего, уважаемый Давид, пройдет... Прошло уже! - улыбнулся Бачана.
- Завтра в час дня ваш вопрос будет обсуждаться на бюро. Я думаю, все будет хорошо... А то письмо вы все же перечитайте, если найдете время... посоветовал Иорданишвили.
- Уважаемый Александр, письмо "Товарищам коммунистам Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана, Горской республики" Ленин написал 14 апреля 1921 года, а 8 мая того же года оно было опубликовано в пятьдесят пятом номере газеты "Правда Грузии"...
- Странный вы человек, Рамишвили! - усмехнулся Иорданишвили. - До свидания!
- До свидания, и большое вам спасибо! - Бачана за руку попрощался со всеми и вышел из парткабинета.
В час дня Бачану пригласили в кабинет первого секретаря райкома. Он вошел, отвесил общий поклон сидевшим за приставным столом членам бюро и посмотрел на длинный ряд стульев вдоль стены кабинета, не зная, на какой из них сесть и полагается ли вообще в таких случаях садиться.
- Присядьте, пожалуйста! - услышал он знакомый голос.
Бачана поднял голову и лишь сейчас увидел молодого секретаря райкома. Тот, прищурив правый глаз, с улыбкой глядел на Бачану, Бачана сел в середине ряда.
- Думаю, объяснения не нужны, - встал секретарь райкома, - Бачану Рамишвили мы все знаем. Сегодня он становится членом нашей большой семьи... Я ознакомлю вас с заявлением, анкетой и рекомендациями...
- Не нужно! - сказал кто-то.
Секретарь отложил личное дело Бачаны и обратился к присутствующим:
- Есть вопросы?
- У меня есть вопрос! - сказал один из членов бюро.
Бачана почувствовал неприятный холодок в груди.
Секретарь с чуть заметным удивлением взглянул на него.
- Пожалуйста!
Наступило недолгое молчание, показавшееся Бачане целым веком.