Ишист выпрямился, словно принял какое-то решение.
   — Садись.
   Откуда ни возьмись за спиной Рэпа появился один из исчезнувших стульев. Он покорно сел, гадая, отчего это старик гном уделяет ему столько внимания по сравнению с Сагорном и Гатмором.
   — Я под заклятием, Рэп, — сказал Ишист. — Тебе это понятно? Я на службе. Большинство волшебников рано или поздно попадаются Хранителям, именно поэтому волшебники стараются сами стать Хранителями. Как только один из Четверки ловит волшебника с поличным, тут же накладывает на него заклятие верности. Он может больше ничего и не делать, потому что... все зависит от того, сколько у него уже слов, и сколько у него слуг, и какие у него амбиции. Я погонщик драконов у Литриана и счастлив этому. Возможно, он так заколдовал меня. Не знаю, так ли это, но мне это дело кажется стоящим, и место для гномов подходящее. — Он искоса взглянул на Рэпа.
   Фавн улыбнулся в ответ, подумав о древних героях, возводивших эту колоссальную крепость, и о том, в какой ужас они пришли бы, доведись им увидеть ее теперь.
   Бездонные черные глаза уставились на него.
   — И я счастливо женился.
   Не колдовские ли чары это счастье?
   — Я вижу, Ишист. — Рэп старался придерживаться фактов. — И Атальриан тоже выглядит очень счастливой. Я уверен, что вы оба любите друг друга и гордитесь своей семьей. Я бы отказался от таких детей и не был бы рад поселиться здесь на всю жизнь, но вкусы у всех разные, ни лучше ни хуже, просто разные. Что я еще могу сказать?
   Слова давались Рэпу с трудом. Кто он такой, чтобы судить?
   Гном ухмыльнулся, бросив беглый взгляд на Гатмора и Сагорна.
   — Хорошо сказано. Да, она счастлива. Иногда скучает по родным. Ее отец не заезжал лет пять, а то и больше. Как-то вечером несколько месяцев назад он объявился, но очень спешил. Ему понадобился огненный птенец. Зачем — не моего ума дело, он ведь хозяин. На следующий день он вернул его. Это единственный птенец, который покидал пределы моей территории. Это Лилия, ты ее знаешь.
   Он подождал, предоставив Рэпу время подумать. Вряд ли птенец был подарком, иначе его не вернули бы на следующий день.
   Значит, несмотря на то что говорила Блестящая Вода Зиниксо, они с Литрианом союзники.
   — Какое отношение имеет огненный птенец к магии?
   Ишист гадко улыбнулся:
   — Если поблизости дракон, не важно, молодой или старый, любое колдовство становится непредсказуемым. Ты ведь всего лишь адепт, и Примула должна была спалить тебя, а вместо этого ты ее чуть с ума не свел. Бедняжка, когда вернулась, еле бормотала. С другой стороны, заповедная ограда, пересекающая Горло, существует уже не одну тысячу лет, и над ней трудились все великие волшебники, и все же драконы постоянно разрушают ее. Иногда они, невзирая на магические запреты, летают над водой. Я не знаю, зачем был нужен птенец Блестящей Воде или почему Литриан принес его, но подозреваю, причины у них имелись. — Глаза-пуговицы мигнули.
   Блестящая Вода немало пожила, и ей должны быть известны все хитрости и уловки на свете. Что же до Зиниксо, то он новичок в чародействе и... Тут Рэп заметил, что гном одобрительно хмыкнул, следя за его догадками.
   — Почему вы не можете предсказать мою судьбу?
   — И этого я тоже не знаю.
   Впервые гном заколебался. Он посмотрел на джотуннов, и те, ни слова не говоря, выполнили поворот кругом и пошли через зал. Дойдя до окна, они остановились и стали смотреть на этот горний мир, моряк и солдат, непринужденно перебрасываясь словами. Ветер трепал их волосы, раздувал полы одежд. Ишист снова обратил на Рэпа мрачный взгляд.
   — Расскажи мне про Бога, который явился Иносолан.
   Рэп сдвинул брови. Он почти забыл об этом. Вспомнилось, как тогда они с Инос сидели, держась за руки, среди старых приятелей, среди собак и слушали песни Джалона. Оглядываясь назад, он понимал, что это был последний день детства.
   Но это происходило уже позже, после того как Инос рассказала ему о встрече с Богом.
   — Я знаю только то, что сказала мне Инос. Они не сообщили, какой они Бог. Они велели ей быть настойчивее. По-моему, это все.
   Гном покачал головой.
   — Нет, было что-то еще. Постарайся вспомнить! Будь настойчивее!
   Его глаза расширились, потемнели еще больше, стали глубже, ярче.
   — Они сказали, что король даст ей множество нарядов. Она этому очень обрадовалась, но потом расстроилась, потому что... потому что...
   — Они сказали что-то еще!
   Рэп откинулся на стуле и поднял глаза вверх на прогнившие стропила и обвалившуюся кровлю.
   — Что она должна... верить... помнить... помнить любовь. Верить в любовь!
   Он вздрогнул, словно громкий звук вывел его из дремы.
   — Что я сказал сейчас?
   — Ничего особенного, — сверкнула акулья улыбка. — Но уж, пожалуйста, не забудь рассказать об этом Боге, когда будешь разговаривать с моим господином. Хотя он, возможно, уже знает.
   — Откуда?
   Гном выпрямился и отчаянно зачесался.
   — Даже Хранители чрезвычайно почтительны по отношению к Богам, дружок. Боги редко проявляют интерес к делам человеческим, но коли так случится, то волшебство превращается в ничто. Могущество Богов беспредельно. И может быть, поэтому ты... впрочем, это только мои догадки. Я должен отправить тебя к моему господину, понимаешь? В этой ситуации у меня нет выбора.
   — Понимаю. Оотиана говорила то же самое.
   Ишист придвинулся к краю, его ножки свесились вниз.
   — Но как же мне это сделать? Я же его агент, а не сторожевой пес. Если бы у меня был волшебная дверь или, на худой конец, волшебный ковер, я бы в два счета перекинул тебя в Хаб или к нему домой в Вилдориан — он больше времени проводит в Илрейне, чем в Голубом дворце. Но волшебные приспособления как-то хитро действуют на драконов. Эти твари могут всю крепость разнести, лишь бы добраться до них. Поэтому ничего такого мы здесь не держим. — Гном грустно моргнул.
   — Тогда как...
   Но не стоит соваться не в свое дело.
   Впрочем, почему не свое?
   — Как приходит сюда сам Литриан?
   — С помощью обычного колдовства. А волшебное окно Иниссо... такие вещи бывают полезны, но сила их не может быть больше, чем сила самого волшебника. Правда, пользоваться ими быстрее и удобнее. Другое их преимущество, что с ними все проходит тихо и спокойно. Не то что настоящее колдовство: выпущенная на волю чистая колдовская сила подобна грому среди ясного неба. Это привлекает внимание, а волшебники — люди скрытные. Когда Литриан являлся сюда дважды за два дня, он привел в шок все окружение. Мне потом не одну неделю пришлось успокаивать драконов.
   Перед Рэпом забрезжила надежда. Может быть, его не отдадут в рабство прямо сейчас.
   С благоговейным восхищением Ишист продолжал:
   — И он гораздо, гораздо лучше меня. Моей магии могло бы хватить, чтобы доставить тебя если не к самому Хабу, то хотя бы на полпути... Но мои драконы... Они могут начать разбегаться, а если они перелетят за ограду, произойдет катастрофа. Так что, кажется, тебе придется идти пешком. И твоим товарищам, естественно, тоже.
   Волшебнику не открылось будущее Рэпа, но их будущее он знал. Однако Рэп решил не спрашивать об этом.
   — Но все же, — мягко сказал Ишист, — мне нужно придумать, как отправить вас. Я могу использовать волшебный зов, что-то вроде того, который привел вас сюда. Не такой настойчивый, конечно, но достаточно сильный, чтобы у вас возникло непреодолимое желание идти к Литриану. — Он усмехнулся. — А еще могу сам наложить на вас заклятие верности: не настолько сильное, как у Старшин, но и не слишком слабое, но все же. Я могу сделать так, что ты сам захочешь идти к Литриану и служить ему.
   Ледяные пальцы ужаса сжали сердце Рэпа, и он затряс головой.
   — Ты станешь намного счастливее, — саркастически проговорил гном. — Ты будешь делать только то, что тебе хочется.
   Так же как Атальриан, влюбленная в гнома? Такое могущество недостойно, неприлично, всех выставляет в кривом зеркале — и повелителя и жертву. Только вчера Рэп стал адептом и уже использовал свое превосходство над Андором.
   — Я... я бы предпочел повиноваться приказу, господин.
   Понятно было, что волшебник знает, о чем он думает, но малютка-гном, кажется, не обиделся. Исподлобья посмотрел на Рэпа.
   — Ты ведь хочешь помочь Иносолан? Твоя цель сделать ее королевой, верно?
   — Служить ей как преданный слуга, вот и все.
   Рэп понял, что краснеет как ребенок. Ишист деликатно улыбнулся.
   — М-м-м... Все ли? Тебе не сдюжить в одиночку, сам знаешь. Фавны предпочитают все делать по-своему, но, Рэп, даже адепту не под силу найти одну селедку в четырех океанах.
   Зарк... но совсем необязательно, что Инос все еще в Зарке. Она могла внять его предупреждению. А могла и не обратить внимания. Или ее мог украсть один из Четверки. Перед глазами встала Пандемия во всю свою необъятную ширь, и он, бродяга, таскается с места на место в поисках Инос. В таком виде мечта его выглядела даже глупо.
   — Полагаю, что это не так.
   — Но ты не сможешь перебороть Четверку! Никто и ничто не может сражаться с ними. Кроме Богов.
   — Нет, не смогу, — сказал Рэп.
   Вот дурак.
   — Тогда совет мой такой: иди и проси помощи у Литриана.
   Рэп на мгновение потерял дар речи. Просить помощи у Хранителя? Все человеческое в нем восстало против этой мысли. Но вместе с тем он почувствовал странный восторг. Что это: собственные его скрытые возможности или волшебник шалит? Или воображение? Успокоившись, Рэп спросил:
   — А он поможет?
   Ишист пожал плечами.
   — Если честно, не знаю. Для тебя это, безусловно, опасно. Маги всех сортов, колдуны стараются держаться подальше от Хранителей, а ты — адепт. Он запросто может отдать кому-нибудь твои слова или убить тебя одним пальцем. Я не знаю, какая у него сейчас политическая стратегия в отношении Краснегара, но эльфы... Забавный они народ. Для них прежде всего форма, а уж потом содержание. Их восхищают истинные качества: красота, разум, грация, элегантность. От твоей самонадеянности Литриан может просто прийти в восторг. Это так на него похоже. Он бывает великодушен сверх меры, но бывает и безжалостен, если встать у него на пути.
   Тенью промелькнуло воспоминание об Атальриан.
   Ишист помрачнел и продолжил:
   — Но он любит хорошую шутку и уважает мужество. Я бы сказал, что в нем твоя надежда.
   — Ладно. Вы ведь собираетесь отослать меня к нему? Тогда я и поговорю с ним.
   Старик покачал головой.
   — Не так просто. Если я отошлю тебя, ты можешь никогда его не увидеть. Тебя просто оставят в подвале, и будешь там сидеть, пока не понадобишься.
   — Но... — Рэп недоверчиво взглянул на волшебника. — О, вы имеете в виду, что я обещаю идти к Хранителю и попросить его о помощи? И вы мне поверите на слово?
   — Именно так. Никаких чар. Никакого колдовства. Можно ли верить самому себе, дав подобное обещание?
   Рэп осторожно сказал:
   — Клятва, данная под нажимом, немного стоит. Есть ли у меня выбор?
   — В том-то и дело, парень, что я предоставляю тебе выбор.
   Невелик будет выбор, если он даст обещание. Впрочем, если не даст — тоже.
   Безжалостен, если встать у него на пути.
   — А сами-то вы не слишком близко к скалам ведете корабль... Ишист?
   Гном ухмыльнулся в бороду и не ответил. Он явно чего-то недоговаривал. А может, просто проверял фавна. Или хотел, чтобы Рэп подумал то, что он теперь думает. Или просто врал, твердо решив околдовать юношу.
   Но Рэпу гораздо больше хотелось быть самим собой, чем тряпичной куклой, или по крайней мере считать, что он сам себе хозяин, и снова Рэп ощутил легкий внутренний толчок одобрения.
   — Тогда я обещаю пойти к твоему господину и попросить его помочь Инос, если вы скажете мне, как это сделать, и обещаете не... не вмешиваться в мои мысли.
   Ишист развеселился:
   — Типичный фавн! Вечно уверен, что он прав. — Гном резко соскользнул со стула.
   Рэп поднялся тоже и, чуть нагнувшись, пожал протянутую руку.
   — Обещаю, — повторил он.
   — И я.
   На мгновение приподнялась завеса, и Рэп увидел, что этот мерзкий вонючий старикашка, наделенный невероятной волшебной силой, старается как может, делает трудное дело, живет как и весь его народ, воспитывает детей, любит жену. Не его вина, что он рожден народом падальщиков. Но мгновение это ушло, как не было, и вновь перед ним волшебник, и не смотри, что ростом не вышел. Гном глядел на свою руку, которую пожал Рэп.
   — Двое, — заметил он, — ты и Атальриан.
   — Двое?
   — Прикасались ко мне. — Он посмотрел наверх с потаенным блеском в черных глазах. — Немногие из дневных решатся пожать руку гному. Еще меньше будут считать, что слово, данное гному, чего-то да значит. Но ты... Думается мне, что ты — человек слова.
* * *
 
Явилось величие башен и замка,
Снежных вершин, старых, как мир,
Со скал и утесов звенят отголоски
Сладкого эха эльфийских труб.
 
Теннисон. Принцесса

Часть восьмая
СНОВА ВЫЙДУ Я В МОРЕ

1

   — Есть какая-то особая прелесть в яичнице с беконом, — сказала Кэйд. — Может быть, сочетание формы и цвета? Или она напоминает мне детство? Или зимние утра в Кинвэйле?
   Она вытерла салфеткой губы и вздохнула, как человек, который не может больше съесть ни крошки.
   Кэйд была в восторге. Ночь она спала на настоящей кровати с настоящими простынями. Утром она попросила принести горячей воды и умылась, а еще ей устроили ванну. Служанка — по всей видимости одна из бесчисленных внучек или правнучек Элкараса — намыливала ей голову, а затем с большим мастерством завила волосы. Потом управительница дома — дочка или внучка шейха по имени Намоша — принесла наряд почти по размеру и почти модный, да еще просила прощения, что придется носить его, пока Кэйд не сможет выбрать у торговцев платье по вкусу, а это можно будет организовать сразу после завтрака. На завтрак подали яичницу с беконом, и есть ее можно было серебряными приборами, а не руками.
   Двум дамам сервировали завтрак в личной столовой Элкараса. В этот поздний час все уже разошлись по делам, и дамы неторопливо ели в одиночестве.
   Эта комната, как и все, что пришлось им видеть в этом доме, была невелика. Вокруг стола размещались шесть стульев, остальные стояли возле невиданно громадного буфета. Мебель, старая и уродливая, своим видом лишний раз напоминала, что это дом купца, пусть даже и богатого, потому что не бывает у купцов той изысканной роскоши, какую встретишь у герцогов Кинвэйла. Но то была мебель Империи. Яичница с беконом — блюдо импов, и удлиненное платье Кэйд — тоже имперский стиль. Окна закрыли, но голоса с улицы были голосами Империи. И сейчас придет портной — подданный Империи.
   Кэйд пребывала на вершине блаженства.
   А у Инос слипались глаза, и ноги были ватные от бессонницы. В голове, как стаи перепуганных чаек, носились бредовые мысли о побеге. Но все эти планы никуда не годились. В какой-то момент осознав, что необходимо поддерживать застольную беседу, Инос отложила на время размышления о побеге и тактично включилась в обсуждение яично-беконного вопроса, хотя она прекрасно знала, что на самом деле пристрастие Кэйд к яичнице с беконом не имело ничего общего с эстетикой, просто ей нравилось все жареное и жирное.
   В это мгновение в дверь постучали, и она распахнулась, явив взорам двух дам молодого человека, отвесившего легкий поклон. Выпрямившись, молодой человек одним быстрым движением оправил белоснежное кружево манжеты и лучезарно улыбнулся.
   — Леди, я к вашим услугам! Ваш бесстрашный защитник и гид. Поэт, трубадур, коленопреклоненный раб. — Тут он шагнул в комнату и снова поклонился.
   Инос заморгала и обменялась с Кэйд недоуменными взглядами. Перед ними стоял Скараш или его близнец. Скараш был одним из многочисленных внуков Элкараса, к тому же один из любимых внуков. Никогда бы Инос не подумала, что Скараш такой лихой парень. И близнеца у него не было. С тех пор как они выехали из Араккарана, он и десятка слов не сказал ей, не улыбнулся ни разу, правда, в Зарке именно так и принято вести себя с женщинами.
   Теперь же он вырядился как настоящий имп — полуботинки с серебряными пряжками, чулки цвета морской волны, шелковые бриджи и белоснежная рубашка с бесчисленными оборочками, да и сам он походил на импа — высокий, ладный, с узкой талией, лоб закрывают медные кудри, да еще широкая, во весь рот, улыбка. Без реденькой рыжеватой бороденки он выглядел как-то старше и уж точно симпатичнее.
   Как настоящий имп, он подошел к Инос и поцеловал ей руку. Да, Кэйд была права — приятно вернуться обратно в Империю.
   — Доброе утро, мастер Скараш.
   — Великолепное утро! Прекрасная погода, прекрасные женщины. Как великодушны Боги! — Он поклонился еще раз.
   Скараш не дотягивал до кинвэйлских стандартов, не хватало изящества и лоска, но все-таки он приблизился к ним гораздо больше, чем любой из джиннов, с которыми Инос довелось встречаться. Он, как имп, вывязывал словесное кружево.
   — Что вам будет угодно в этот чудесный день? Господин подумал, что, может быть, вам будет приятно посетить торговый район — здесь нет базара как такового. Или просто осмотреть город? Алакарна знаменита своими цветами.
   Кэйд и Инос удивленно переглянулись.
   — Мне бы доставило чрезвычайное удовольствие взглянуть на местные лавки, — задумчиво произнесла Кэйд. — И еще госпожа Намоша упомянула, что в этом районе есть ателье, на этой самой улице.
   Скараш рассмеялся.
   — Она и господину это сказала, и он оттаскал ее за уши. И велел мне, что если вы надумаете отправиться за покупками, отвести вас на площадь Эмбли. Это место всегда посещают богатые дамы.
   Он вытащил замшевый кошелек и позвенел содержимым.
   — Никогда не замечал за ним особой щедрости, но сегодня он сказал, что заставит меня проглотить все монеты, которые я принесу обратно. Поэтому умоляю вас, помогите мне, нам необходимо все это потратить.
   Инос ощутила холодок подозрения. Что маг задумал на этот раз?
   — Его гостеприимность делает честь этому дому. Но с чем же связана такая щедрость?
   Скараш даже не моргнул, и улыбка осталась прежней.
   — Он был бы в восторге, если бы вы уделили ему пару минут перед уходом. Вероятно, вы сможете лично задать ему этот вопрос.
   Вот они, путы, никуда не исчезли. А если бы Инос дала слово, чувствовала бы она себя столь же связанной? Обещание, данное под нажимом, мало чего значит, но иначе ее могли запереть в клетку... эта мысль напомнила ей об Азаке.
   — Первый Охотник все еще в подземелье?
   — В подземелье. На самом деле это даже не подземелье, а просто подпол, но он такой сырой, что там нельзя хранить ничего ценного.
   — Можно увидеть Азака?
   — Разумеется! Повторяю вам вновь, что ваш малейший каприз — дело моей жизни.
   Скараш распахнул дверь и придержал ее.
   Инос поднялась. Кэйд бросила нерешительный взгляд на сдобные плюшки и румяные персики.
   — Я не слишком люблю подвалы. Думаю, мне лучше подождать тебя здесь, моя дорогая.
   — Не желаете ли еще чаю?
   — Нет, благодарю вас, — отказалась Кэйд. — Я уже позавтракала.
   Она откинулась на спинку стула и постаралась придать лицу невинное выражение.
   Коридор оказался узким и извилистым.
   — Налево, Инос, — мягко сказал Скараш. Инос остановилась и посмотрела ему в глаза.
   — Ты знаешь, кто я такая? И почему я здесь?
   Он усмехнулся и шагнул к Инос, чтобы дать пройти женщине с грудой белья. Он находился теперь совсем близко, глядя на Инос сверху вниз, весь в ароматах розовой воды.
   — Я могу называть вас Хатарк, если хотите. Но это почти так же некрасиво, как Фаттас.
   Из его голоса исчезла джинновская хрипотца, и жесты стали совсем как у импа. Неужели снова колдовство?
   — Вы необычайно переменились и совсем не похожи на того молодого человека, какого мы знали в пустыне.
   — Мы же в Империи. «Будучи в Хабе... поступай как имп». Верно?
   — Верно.
   Он взял принцессу под руку.
   — Нам сюда. Кроме того, я ведь купец. Я всегда стараюсь понравиться, особенно прекрасным дамам. Я дам вам все, что только пожелаете.
   Стоит ли флиртовать с ним? Сам он несется в этом направлении семимильными шагами. Наверное, если его чуточку подразнить, то будет весело.
   — Мне кажется, что эта перемена к лучшему. А самому-то вам кем больше нравится быть: импом или джинном?
   Скараш улыбнулся и обнял ее за талию.
   — С вами — импом.
   Снова им пришлось уступить дорогу, пропуская тележку. На этот раз он затиснул Инос в угол.
   — Джиннам не положено разглядывать девушек, — добавил он, проделывая именно это и облизывая губы.
   Инос наступила каблучком ему на ногу. Платье с глубоким вырезом облегало ее грудь, на шее красовалось ожерелье, а ведь еще совсем недавно ей приходилось самой штопать себе одежду.
   И только в этот момент, не раньше, она вспомнила сидов. Сердце подпрыгнуло. Внезапно ее бросило в дрожь. Мужчина совсем близко. Руки. Глаза.
   — Что-то случилось? — спросил Скараш.
   — Нет!
   Во рту у Инос пересохло, вся в поту, девушка старалась дышать ровно. Флирт — это не насилие! Нельзя сейчас поддаться страху, иначе он будет преследовать ее всю жизнь. Ну-ка, вспомни, Инос, как стрелять глазками.
   — Вовсе нет. Просто смутилась от вида молодого бычка, давно таких не видела.
   Он поперхнулся и на мгновение снова стал джинном. Инос прошла вперед, стараясь отогнать воспоминание о сидах.
   — Я почти уверена, что все эти перемены в вас не что иное, как колдовство.
   — Колдовство? Ничего не знаю о колдовстве, — грустно проговорил Скараш.
   Но его розовые глаза при этом, казалось, изменили оттенок и вот что сказали: «Никто об этом ничего не знает, и если маг выбрал меня сопровождать вас, то как раз для того, чтобы не было лишней болтовни о колдовстве».
   Элкарас упомянул, что именно Скараш должен был положить на место волшебный ковер. Именно он должен был охранять двери в тот момент, когда второй ковер доставил пассажиров. Весьма и весьма вероятно, что именно он станет тем избранником, которому перейдут по наследству от шейха волшебные слова.
   — Просто шутка, — сказала Инос.
   Он кивнул, словно этот ответ удовлетворил его, и повел принцессу по коридорам, потом по винтовой лестнице вниз, где Инос уже бывала. Голоса в доме стали громче.
   — Нам нужно пройти сюда. Господин хотел переброситься с вами словечком.
   Скараш открыл одну из дверей и вытолкнул Инос в помещение, самое обширное из всех, какие она встречала в Алакарне.
   Здесь, несомненно, была деловая часть Элкарасова дома. Только что прибыл очередной караван, раздавались крики, приказы, все тонуло в шуме. Через три широчайшие двери, в которые могла въехать шестерка лошадей, лился дневной свет; в воздухе густо клубилась пыль, так что Инос немедленно начала чихать, и из глаз потекли слезы. Пришлось Скарашу снова обнять ее и вести, беспомощную, среди коробок, ящиков и тюков. Резко пахло гвоздикой и корицей, но безошибочно выделялся и запах лошадей и верблюдов. Тут и там сновали носильщики, торговцы, погонщики, они кричали и спорили, сгружали и нагружали, приносили и уносили.
   Вот так неожиданность — у дверей стояли легионеры. Снаружи по залитой солнцем улице деловито спешили люди, без сомнения, импы: дамы в ярких нарядах с открытыми, без вуалей, лицами; многие мужчины и даже женщины расхаживали с непокрытыми головами, хотя благородные господа конечно же носили модные шляпы. У Инос перехватило дыхание от внезапной ностальгии.
   Тут принцессу, отчаянно чихающую, со слезящимися глазами, подвели к небольшой лесенке, ведущей на подиум. Там, за длинным столом, сидел Элкарас и что-то писал, другой рукой поглаживая бороду, — островок тишины и покоя посреди всеобщей суеты и гама. Нет, теперь уже не шейх, просто купец, Элкарас, в богатой алой накидке и золотой шапочке. Рядом с ним лежали гроссбухи, вокруг бегали расторопные служители. С возвышения Элкарасу было видно все: как разгружают товар, как и куда складывают, как торгуют и как считают.
   Инос, с облегчением подумав, что не придется поднимать юбки, потому что платье не доставало и до щиколоток, ступила на деревянную лесенку. Скараш поддерживал ее за талию.
   — Нам, вероятно, придется подождать немного, сударыня, — прошептал он на ухо принцессе. — Это, похоже, важная птица.
   Элкарас поднялся со стула, чтобы поприветствовать посетителя — легионера. Конский хвост на шлеме выдавал в нем центуриона.
   — Почему здесь солдаты? — прошептала Инос, отступая, чтобы ее не толкали служители. — Что за дела у купцов с армией?
   В поле ее зрения находилось с дюжину солдат в шлемах с черными или коричневыми гребнями.
   — Охрана, — ответил Скараш, придвигаясь поближе. — Ради такого богатства многие готовы рискнуть головой.
   — Кто же станет воровать?
   — Армейские.
   В ответ на удивленный взгляд Инос он улыбнулся.
   — Посмотрите повнимательней. Вон туда!
   Кожаный кошель перешел из рук Элкараса в руки центуриона.
   — Взятка?
   — Разумеется.
   За сим последовало рукопожатие, и центурион отсалютовал Элкарасу. Взгляд Инос бродил по толпе.
   — Рыжие? Очевидно, большинство этих людей — джинны?
   — По крайней мере половина из них — родственники.